Маккензи был на ногах с шести часов. Сок из двух апельсинов, овсяная каша, посыпанная пророщенными зернами пшеницы и отрубями. До этого он двадцать минут плавал в бассейне, продумывая распорядок предстоящего дня. Сейчас он был в кабинете. Затемненное стекло в разделительной перегородке отражало широкоплечего человека в синем блейзере с двумя рядами золотых пуговиц, отутюженных брюках, галстуке с золотой заколкой – человека, не старше тридцати пяти, хотя на самом деле ему было на десять лет больше.
      Он сел за стол, подкатился на кресле с роликами к монитору и вставил кассету в видеомагнитофон. На экране появилась первая сцена, заснятая в предыдущий день.
      Маккензи подтянул к себе блокнот в жесткой обложке, снял колпачок с ручки и принялся заносить в блокнот замечания. Он надеялся, Гарольд помнит о том, что на восемь тридцать назначена их встреча. Он предпочел бы, чтобы этот тяжелый разговор состоялся до того, как придут другие сотрудники. Дело не в том, что он считал их присутствие помехой, просто по опыту знал, что слухи распространяются быстрее, чем факты.
      Маккензи поморщился, глядя на сцену на экране, подумал, как много зрителей заметят легкое вздрагивание, краткое колебание у актера, прежде чем он бросился в страстные объятия ведущей актрисы. Но и тогда они могут отнести это на счет плохого запаха из ее рта, а не сексуального неприятия ее актером.
      – Мак…
      Маккензи нажал кнопку «пауза» и повернулся.
      – Мак, я хотел застать вас пораньше… – В дверях стоял сценарист сериала Роберт Делевал.
      – Слушаю вас, Роберт.
      – Эта сцена… Я хотел, чтобы вы взглянули на нее.
      – Роберт, я бы сделал это, если бы была возможность.
      – Это немного, всего несколько изменений. Маккензи передернул плечами.
      – До того, как придут другие, я должен просмотреть то, что мы засняли вчера. Совещание в четверть десятого. – Он обратился к Роберту Делевалу с улыбкой, означающей конец разговора. – Вы знаете, как обстоят дела.
      – Может быть, мне проговорить тогда с Гарольдом? – Делевал посмотрел на зеленые листки сценария в своей руке.
      – А вы не думаете, что ему и так достаточно? Делевал покачал головой.
      – Но, Мак, эти строчки совершенно не ложатся в текст. Я не уверен, что они вообще имеют какой-либо смысл.
      – Несколько поздновато решать это теперь. Вы этого не находите?
      – Я их даже не видел до вчерашнего дня. Кто-то изменил их после того, как они были одобрены всеми.
      – Кто-то?
      – Есть у вас соображения – кто?
      Роберт Делевал, прежде чем ответить, несколько секунд смотрел на продюсера.
      – Нет.
      – Я переговорю с Гарольдом по этому вопросу, не беспокойтесь. Оставьте это мне. Мы что-нибудь подправим.
      – Требуется все переписать.
      – Оставьте это мне. – Маккензи протянул руку в ожидании, когда Делевал передаст ему полдюжины листов. Он переждал, пока тот не вышел из комнаты и зашагал по коридору, потом разорвал страницы пополам, еще раз и бросил их в ближайшую корзину.
      – Писаки! – провозгласил он на весь кабинет. – Без них мир был бы лучше.
      Гарольд Рой забыл о договоренности с продюсером. Он проснулся поздно, в поту, с отвращением к запаху, исходящему от его собственных простыней. Мария плавно передвигалась в своем домашнем халате с отвлеченным выражением лица за исключением тех моментов, когда она поглядывала на себя в зеркало. Над головой Гарольда все еще висел призрак пропавшего килограмма чистого кокаина, и каждый раз, когда он заворачивал за угол или входил в какую-либо дверь, он ожидал встретиться лицом к лицу с его хозяином.
      Господи, как он дал уговорить себя. «Послушайте, Гарольд, – говорил тогда этот человек. – Что вы теряете? Я утверждаю, что ничего. Но, с другой стороны, что вы можете выиграть? Выиграть! Вы получите свой процент, назовите это небольшой платой за хранение. Я не могу оставить его у себя в данный момент. У меня возникли проблемы. Женщина, вы знаете, как это бывает. Я должен уехать. Все, что я прошу, – чтобы вы сохранили это. Не надо ничего трогать, не надо залезать в пакет. Вы получите вашу долю. Это я обещаю. Двухнедельное, нет, месячное снабжение. Послушайте, Гарольд, это хороший товар. Вы должны помнить это».
      И Гарольд ушел с килограммом кокаина в чемоданчике. Если бы тогда было возможно остановить поток слов, вылетавших изо рта этого человека! Но его нельзя было заставить замолчать.
      – Вы запоздали, Гарольд.
      – Я знаю, Мак, прошу извинить.
      – Ладно, не беспокойтесь. – Маккензи обхватил его рукой за плечи. – Пойдемте позавтракаем.
      – Я уже завтракал.
      – Тогда пойдемте выпьем кофе.
      – Я думал, у нас совещание?
      – Так оно и есть.
      – Тогда зачем нам идти пить кофе?
      – Там нам легче будет беседовать.
      – А чем плохо это место?
      – Ничем.
      Сотрудники и секретарь уставились на зеленые экраны своих мониторов. Их пальцы лежали на клавишах, но не двигались.
      – Это рабочий кабинет, не правда ли?
      – Ну и что?
      – Мы собираемся поговорить о нашей работе?
      – О чем же еще?
      – Тогда давайте говорить здесь.
      Маккензи вздохнул. Что случилось сегодня утром с этим сопляком?
      – Вам нужны свидетели. Это вы хотите сказать?
      – Я говорю, что это дискуссия, что это совещание, и я хочу, чтобы оно состоялось здесь. Что-нибудь не так?
      – Нет, ничего.
      – Прекрасно.
      – Вы не думаете, что за кофе это было бы приятней?
      – Мак!..
      – Да.
      – Что бы вы ни собирались сказать, говорите.
      – Я приглашаю другого режиссера.
      – Что?
      – Я приглашаю…
      – Вы не сделаете этого!
      – Приглашаю другого…
      – Вы не можете.
      – Гарольд…
      – Вы не имеете права!
      – Послушайте, Гарольд. Дайте мне возможность объясниться.
      – Это мой сериал!
      – Нет, Гарольд, вы – всего-навсего режиссер.
      – Вот именно.
      – Это – мой сериал. Мой!
      – Вы наняли меня.
      – Ну и что?
      – У меня контракт.
      – Я знаю и это.
      – Тогда вы чертовски здорово знаете, что не можете выгнать меня и взять другого режиссера.
      Маккензи покачал головой. Он не думал, что это произойдет таким вот образом.
      – Гарольд, это уже сделано.
      – Что вы имеете в виду? Что сделано? Ничто не может быть сделано. Что за чепуху вы городите?
      – Мы должны сесть и поговорить об этом. Работа…
      – Нам не о чем разговаривать.
      – Надо договориться.
      – Не о чем договариваться!
      – Гарольд, он приступает сегодня. Сейчас. Утром.
      – Кто это? Кто приступает к работе сегодня утром? Кто?
      – Фриман Дэвис.
      – Фриман Дэвис?!
      – Он прилетает в Ист-Мидленд из Глазго. Без пяти одиннадцать. Я посылаю машину встретить его.
      – Фриман Дэвис не может управлять даже движением на проселочной дороге!
      – Он получил премию телевидения британских вооруженных сил.
      – Для получения такой премии не требуется особого умения.
      – Дешевый выпад, Гарольд.
      – Это он дешевый режиссер.
      – Нет, Гарольд, это вы были дешевкой, – ухмыльнулся Маккензи. – Пятнадцать или более лет в этом бизнесе, и вы все еще… даже дешевле, чем уборщик Клафам Коммон в тихий субботний день. Дэвису придется платить деньги, которые наше производство с трудом может себе позволить.
      – Тогда вместо того, чтобы посылать шофера, направьте послание: «Возвращайтесь в Глазго. Вы нужны Шотландии».
      – Он нужен нам. Потому что, как бы это ни было дорого, все-таки это дешевле, чем провал всего сериала.
      – Это абсурд. Провала не может случиться. После всего, что уже сделано…
      Маккензи достал из кармана конверт.
      – Вчера в Лондоне состоялось специальное заседание правления компании. Если мы будем отставать от графика съемок хотя бы на полдня, они разорвут контракт и взыщут с меня свои потери. – Он постучал конвертом по столу. – Это было передано мне по факсу в гостиницу вчера вечером.
      Он протянул конверт Гарольду, но тот мотнул головой и уставился в пол.
      – Мы не увольняем вас, Гарольд. Гарольд медленно поднял глаза.
      – Не думайте тан. Ни в коем случае. Не надо так думать. Нет. Вы будете работать вместе. Фриман и вы. Один из вас может репетировать с актерами, оставаясь на площадке, а другой в это время займется редактированием, монтажом заснятых сцен, чтобы мы могли видеть, сколько уже сделано, что еще нужно. Конечно, под вашим наблюдением. Вы – старший партнер, Гарольд. Фриман понимает это. Я бы не предложил ему эту работу, если бы он не согласился на такой расклад. Я полагаю, что это было для него основным побудительным мотивом принять предложение, так как давало ему шанс поработать с таким опытным режиссером, как вы.
      Гарольд знал, что все смотрят на него, ожидая его ответа, но не знал, что сказать. Он стоял на своем, боролся за свою позицию, никто не посмеет утверждать, что он сделал меньше, чем надо. Теперь он чувствовал внутри себя пустоту и боялся, что если откроет рот, то любой звук, который может появиться оттуда, будет настолько слабым, что его никто не услышит.
      Он повернулся и тихо вышел из кабинета. Маккензи перебросил через стол конверт, который вытащил из кармана.
      – Поместите его лучше в дело. Никогда не знаешь, когда это может понадобиться нам вновь.
      Секретарь вынула из конверта сложенный лист бумаги – он был чистым.
      На стоянку въехал красный «фольксваген», на боковом стекле которого был приклеен зеленый ярлык с указанием, что использовать надо бензин без добавки свинца. Из-за руля выбралась высокая женщина пяти футов и восьми или девяти дюймов ростом, ботинках на номер больше, чем нужно. Она схватила с заднего сиденья бело-кремовое пальто длиной в три четверти, накинула его на плечи и закрыла двери машины. Затем бросила ключи в сумочку мягкой черной кожи, которую прижала рукой к боку. Ручка от сумочки соскочила с плеча и болталась в такт ее шагам.
      – Разве я знаю вас? – бросила она, не сбавляя шага, Резнику, сделавшему попытку заговорить с ней.
      – Нет-нет, я не…
      – Может быть, вы скажете, что встречали меня раньше?
      – Боюсь, что нет.
      Она остановилась и посмотрела на него. Это был плотный, почти толстый человек в лоснящемся костюме, который блестел сильнее, чем ботинки.
      – Я собирался справиться о дороге. Она кивнула.
      – Куда?
      – У меня встреча с Гарольдом Роем.
      – Приемная за углом того белого здания, вон там.
      – А, вы знаете его?
      – Да. Мы работаем вместе.
      – Вероятно, вы могли бы проводить меня к нему?
      – Думаю, вам лучше обратиться в приемную.
      – Это будет быстрее?
      Ни слова не говоря, она двинулась в глубь двора, Резник пошел рядом, стараясь идти в ногу, но скоро почувствовал, что если им предстоит длинный путь, то он не выдержит темпа.
      – С какой целью вы собираетесь увидеться с Гарольдом?
      – Вы не его агент?
      – Нет.
      Она остановилась около одностворчатой двери с табличкой «Входа нет».
      – Думаю, Рой вас не ждет? Я имею в виду, что не хотела бы провести вас мимо охранника и потом узнать, что вы пришли для того, чтобы вручить судебную повестку или что-то в таком роде.
      – Я могу обещать вам, что этого не будет. Да, кроме того, я звонил и договорился о встрече.
      – Хорошо. – Она толчком распахнула дверь и придержала ее, чтобы позволить пройти Резнику.
      – Вы не из полиции, правда?
      – Почему вы спросили об этом?
      – Ну, не знаю…
      – Я выгляжу как полицейский?
      – Нет.
      Они пошли по длинному узкому коридору, со стенами, выкрашенными в неброский оттенок зеленого цвета. По необъяснимой причине в середине прохода стоял вращающийся стул. Резник позволил ей обогнать себя на полшага, чтобы видеть, как покачиваются в такт шагам ее черные волосы, отливающие при движении красным золотом.
      – А вы думаете, что мистера Роя могут арестовать? – спросил он.
      Она обернулась к нему.
      – Только из-за его вкуса.
      – Вам не нравится, как он одевается?
      Женщина остановилась. Они были почти в самом конце коридора.
      – Вы видели его работы? Что-либо, сделанное им?
      – Нет, по-моему.
      – Если бы вы видели… – На ее губах заиграла улыбка. – Забудьте. Забудьте, что я сказала. Я никогда не говорила этого. Хорошо?
      – Хорошо.
      – Ни слова!
      Резник кивнул в знак согласия. Ее глаза были зелеными и одновременно коричневыми, и, хотя она больше не улыбалась, в ее глазах сохранялась смешинка.
      Первый коридор переходил во второй, более широкий. По обе его стороны на стенах висели в рамках фотографии и афиши.
      – Вы пойдете дальше по коридору и свернете в первый поворот направо. Производственная комната «Дивидендов» будет в самом конце.
      – «Дивиденды?»
      – Это сериал, который снимает Гарольд. – Резник двинулся в указанном направлении, но почти тут же снова услышал ее голос: – Если его там не окажется, значит, он уже в студии. Студия номер три. Назад по коридору – и шагайте, пока не увидите табличку.
      – Спасибо.
      – Дайана Вулф, – сказала она. – На случай, если мы снова окажемся на одной стоянке.
      Резник собирался протянуть ей руку на прощание, но не был уверен, что поступил бы правильно. Пока он раздумывал, она зашла в дамскую комнату. Так что он даже не успел сказать ей своего имени.
      В производственной комнате было два человека, но ни один из них не был Гарольдом Роем. Резник нашел его около входа на студию, когда Гарольд клал телефонную трубку, закончив разговор со своим агентом. Это его последний агент. Каким же надо быть идиотом, чтобы продолжать выплачивать 10 процентов сладкоречивому, бывшему в детстве звездой, мальчику, у которого уже появляется лысина и для которого понятие «бизнес» означает сидение полдня в «Гручо клубе» со «Скрин интернэшнл» в руках. Особенно когда в подобной ситуации он способен дать только один совет: продолжайте переговоры и следите за осанкой.
      – Мистер Рой…
      – Гарольд…
      – Гарольд…
      Резник появился в то же время, что и Роберт Делевал, размахивающий листками сценария, и ассистентка Крис в бейсбольных ботинках, украшенных звездами.
      – Гарольд, мы должны сделать что-либо с этим диалогом.
      – Пять минут, Гарольд, и мы будем готовы снимать. Гарольд Рой зажал обеими руками уши, закрыл глаза, открыл рот и издал почти беззвучный вопль. Когда он снова раскрыл глаза, Крис вздернула плечи и удалилась. Резник и Роберт Делевал оставались на своих местах.
      – Вы слышали, что она сказала? Пять минут.
      – Но не с этим сценарием, Гарольд.
      – Что плохо со сценарием? Кроме того, что он написан вами?
      – Не этот, я этого не писал. – Делевал махал листком перед лицом Гарольда Роя. – Не этот набор чепухи.
      Гарольд выхватил листки из его руки.
      – Этот набор чепухи существует потому, что ваше творение было действительно набором чепухи. А у меня всего четыре минуты и несколько секунд, чтобы превратить эту чепуху в телевизионную программу.
      Он оттолкнул сценарий обратно автору и повернулся к двери в студию. Резник встал так, что дверь могла открыться только на шесть дюймов.
      – Я звонил, – напомнил он.
      – Четыре минуты, – заявил Гарольд.
      – Этого может оказаться достаточно, хотя я не могу обещать…
      – Я не знаю, о чем пойдет речь.
      – О грабеже, сэр.
      – Грабеже? Что… – И затем он вспомнил. – Вы…
      – Резник. Детектив-инспектор.
      – О! Черт побери! – Гарольд посмотрел на часы и на зеленую лампочку над дверью студии. Если Маккензи действительно собирается пригласить Фримана Дэвиса, то Гарольд должен взять все в свои руки до того, как тот появится. По крайней мере две сцены готовы, и еще одна будет готова к съемке до обеда.
      – Я вижу, что вы очень заняты, – сказал Резник, – но имеются одна или две вещи, которые надо проверить.
      – Моя жена…
      – Я знаю. Мне надо лишь уточнить некоторые детали. Это не займет много времени.
      В памяти Гарольда Роя возникла картина: он становится на колени на кровать и заталкивает пакет с кокаином в самую глубину сейфа.
      – Как только это будет уточнено, – заверил Резник, – мы не станем вас больше беспокоить. Не будет необходимости тревожить вас снова.
      Гарольд прислонился к стене около двери.
      – Инспектор, поймите меня. Позвольте мне закончить эту первую сцену. Она несложна. Займет не больше часа. А когда будет готовиться другая сцена, мы сможем поговорить. – Он оторвался от стены. – Это лучшее, что я могу предложить.
      – Хорошо, – согласился Резник. – Если я могу сделать пару звонков из вашего кабинета…
      – К вашим услугам.
      Гарольд Рой отправился в студию, и когда Резник пошел обратно по коридору, то обнаружил, что рядом с ним идет Роберт Делевал.
      – Вы детектив?
      – Да.
      – Вы занимаетесь убийствами?
      – Иногда.
      – В таком случае я, может быть, еще увижусь с вами.
      – Почему? – Резник посмотрел на него.
      – Потому, – заявил с чувством Делевал, – что, если этот ублюдок будет продолжать убивать мои сценарии, как он делал до сих пор, я могу кончить тем, что убью его.

      Он не прикасался к ней всю дорогу: ни в такси, ни когда свернули на подъездную дорожку, ни на ступеньках, когда стоял прямо за ней, а она, нервничая, искала ключом замочную скважину. Вот почему, когда он положил широкую ладонь своей руки ей ниже спины, она чуть не упала.
      – Подождите, – попросила она. – Подождите.
      Ее голова была неловко прижата к стене. Низенький столик с газетами, рекламными проспектами, письмами больно врезался ей под коленки.
      – Пойдемте наверх.
      Но его большие пальцы уже потирали ее соски, а голова приближалась к ее груди.
      – Как вас зовут? Я не знаю даже вашего имени.
      – Грабянский.
      – Нет, ваше имя.
      – Ежи.
      – Что?
      – Джерри.
      – Но вы сказали…
      – Так меня крестили. Ежи.
      – Когда вы его заменили?
      – Когда перестал ходить на исповедь.
      – Когда это было?
      – Когда я не мог больше ставить в неловкое положение священника.
      Она посмотрела на него, ожидая, что он улыбнется. Мария лежала, облокотившись на подушки, на ее лице почти не оставалось косметики. Она не стала утруждать себя и оставила лежать снятые вещи там, где они были брошены: в ногах кровати, на ковре, на лестнице. Она просто влезла в коротенькую рубашку из кремового шелка.
      – Ежи, – позвала она.
      – Хорошо, – расплылся он в улыбке. – Сейчас ты дашь мне отпущение грехов.
      Она подвинулась к нему и стала поглаживать кожу у него под мышкой, такую мягкую и удивительно гладкую. Он почти весь был такой гладкий, как молодой человек, и упругий, совсем не рыхлый. Она изогнулась сильнее и уткнулась лицом в его плечо. Одна ее грудь прижалась к его ребрам. Мария сказала еще что-то, но он не расслышал. Грабянский знал, что, если они останутся в этом положении длительное время, у него начнутся судороги. Он уже испытывал желание помочиться.
      – Может, она и не самая умная женщина в мире, – говорил Гарольд Рой, – но в хороший день она может отличить черное от белого. Она может забыть копченого лосося и прийти домой с минеральной водой и какими-либо новыми вычурными панталонами вместо еды. Но мы ведь говорим не об этом, не так ли?
      Он предложил Резнику мятную таблетку, положил одну себе в рот и почти тотчас растер ее зубами. Это было для него постоянным разочарованием, так как он предпочитал, чтобы таблетки таяли во рту до тех пор, пока не превратятся в тоненькие лепешки, как на причастии.
      – Она, должно быть, была напугана, мистер Рой.
      – Она была в ужасе. Потеряла рассудок. Как было бы с любой другой женщиной на ее месте.
      – В таких обстоятельствах она вполне могла впасть в панику.
      – Ужасное положение.
      – Оно могло быть и хуже.
      – Представляю себе.
      – Я имею в виду – для вашей жены. Гарольд Рой зажмурился на несколько секунд.
      – Мне не хочется даже думать об этом, – проговорил он.
      – Даже когда она говорила с полицейским, – продолжал Резник, она все еще находилась в состоянии шока.
      – Запуталась, вы хотите сказать?
      – Совершенно верно.
      Резник посмотрел, как Гарольд Рой засунул в рот еще одну мятную лепешку. «Спиртное и всю другую гадость вы используете для того, чтобы засорять то, что однажды могло бы быть мозгами» – пришли ему на память слова Маккензи.
      Гарольд знал, который час, и не глядя на часы. Сегодня все шло по графику. Чтобы так держаться, он должен быть в студии не позднее чем через десять минут.
      – Инспектор, если…
      – Иногда бывает, что люди, даже невиновные, делают какое-то заявление, а потом боятся изменить его, считая, что это может поставить их в положение виновного. – Резник подождал, когда Гарольд посмотрит на него. – Вы понимаете, о чем я говорю?
      – Да.
      – Если ваша жена хочет изменить свое заявление по какой-либо причине – если по прошествии времени она вспомнит все более ясно, – пусть она поставит нас в известность об этом.
      – Конечно, она сделает это. Я имею в виду… конечно…
      – Вспомните, может быть, что-то из ее рассказа содержит намек на… как бы это лучше выразить… на то, что у нее появились новые мысли? Скажем, вспомнила что-то еще?
      – Нет. Ничего.
      Через перегородки со стеклянными панелями он видел людей, которые склонились перед мониторами, разговаривали по телефону, пили кофе. «Если они посмотрят сюда, – думал Гарольд, – то увидят, что я уединился с неряшливо одетым полицейским офицером, вместо того чтобы заниматься работой».
      – Инспектор… – Рой встал.
      – Конечно, – успокоил его Резник, – я понимаю. Они постояли еще некоторое время, глядя друг на друга.
      – Может быть, вы поговорите с женой. Если у нее есть что-либо для нас, подскажите ей, чтобы она связалась с нами.
      Гарольд Рой кивнул, открывая дверь.
      – Кем бы ни были люди, ворвавшиеся в ваш дом, чем скорее мы оставим их без работы, тем лучше будет для общества. Особенно пока еще есть шанс вернуть вашу собственность или, по крайней мере, часть ее, то, от чего они не смогли избавиться сразу.
      Каким-то образом Гарольд почувствовал, что его почти обвиняют в чем-то, не понимая, однако, в чем именно.
      – Вы сможете найти дорогу, инспектор?
      – Да, конечно. Не буду задерживать вас дольше, мистер Рой. Благодарю за предоставленное мне время.
      Одежда из модного ателье, дорогая прическа. Резник смотрел, как он прошел через нагромождение комнат, ускоряя шаг, пока не скрылся из виду. Хотя Резник не знал точно почему, но он был уверен, что ему нужно будет поговорить с Гарольдом Роем еще раз. А может, и не один.
      По тяжести ее тела, изменившемуся дыханию Грабянский понял, что Мария уснула. Повернув голову, он посмотрел на часы-радио, стоявшие около кровати. Не удивительно, что его желудок пока еще тихо, но начал напоминать о себе. Он должен был поесть что-нибудь в той чайной. У той официантки, полной грации и изящества. Грабянский заулыбался: какое удовольствие он бы получил, если бы сидел там с ней, а не с Марией, щупая ее под столом, а все другие, зная об этом, старались бы не смотреть в их сторону, и в то же время делая все возможное, чтобы подглядеть так, чтобы это было незаметно.
      Из уголка рта Марии на грудь Грабянского стекала струйка слюны.
      Это было хорошо, даже лучше, чем он представлял себе. У него были времена, когда весь секс ограничивался коротким общением в несвежих постелях и слишком высокой, на его взгляд, оплатой. При этом чувство удовлетворения проходило очень быстро.
      Мария тяжело вздохнула и отодвинула голову, за ней изо рта потянулась дорожка слюны, похожая на растянутую нить жевательной резинки.
      – Извини. Я заснула.
      – Все в порядке.
      Он взял край простыни и осторожно вытер ей уголок рта.
      – Что ты делал?
      – Когда ты спала? Было много вещей, которые я мог делать. – Он улыбнулся ей, и она подумала: «Боже, вот человек, который видит меня такой, какая я есть, без грима, с затуманенным взором, пускающей слюну, и он улыбается мне так мило». – Смотрел на тебя.
      – Это все?
      – Думал.
      – О чем?
      Он расплылся в улыбке. Его рука вновь потянулась к ее груди.
      – Это все? – повторила Мария.
      Грабянский быстро скинул одеяло и заметил острое разочарование в ее глазах, даже озабоченность.
      – Если я сейчас не освобожу свой мочевой пузырь, я лопну.
      – Вторая дверь налево, – крикнула она вслед его исчезающему заду.
      Затем, когда она снова растянулась на кровати, то вспомнила, что он уже знает дом достаточно хорошо.
      Резник шагал по узкому коридору, по которому вошел в студию, вспоминая Дайану Вулф и сожалея, что не придумал хорошей причины найти эту женщину, кроме той, что хотел бы снова взглянуть на нее.
      «Забавляетесь шуточками, инспектор?» Он будто бы слышал ее голос в своей голове, видел выражение ее лица.
      Резник прошел на стоянку машин и встретился лицом к лицу с Альфи Левином.
      – Мистер Резник.
      – Альфи.
      Появилась ли она только сейчас или вышла наружу, будучи до этого глубоко спрятанной, в любом случае Альф Левин не смог замаскировать тревогу, которую испытал при внезапном появлении своего старого врага Резника.
      – Все еще ищете Гарольда Роя?
      – Уже нашел.
      – Не очень-то он популярен здесь.
      – Я начинаю понимать это.
      – Вы не единственный человек, который разыскивает его, кстати.
      Резник отступил в сторону, чтобы дать дорогу двум парням в комбинезонах, которые несли пятиметровую лестницу. От них пахло сигаретным дымом и краской.
      – Вы хотите сказать мне что-то, Альфи?
      – Не в том плане, как вы думаете, мистер Резник.
      – В каком же, Альфи?
      – Просто хочу сообщить некоторые сведения, такие, какие получаешь при разговорах. Не стучать. Ничего подобного.
      Резник кивнул и стал ждать.
      – Худой тип, с почти голой макушной… – Резник заметил, что, не отдавая себе отчета, он смотрит на парик Альфа Левина, – …крутился здесь, когда я ставил фургон. Спрашивал, не знаю ли я, когда они закончат сегодня с этими «Дивидендами».
      – Вы знали?
      – Да, но я не собирался докладывать ему.
      – Почему?
      – Будь все в порядке, он пошел бы через приемную, не правда ли? Как всякий другой.
      – Что ему тогда было нужно, по вашему мнению? Альф Левин покачал головой, вытащил одну руку из кармана брюк и протянул ее Резнику ладонью вверх.
      – Думаю, у бедняги большие неприятности. Не хочет, чтобы видели, что он не может позволить себе приличные ботинки…
      – Ботинки?
      – Да, он носит кроссовки, причем грязные. Крутится здесь, чтобы прижать Роя, – я так думаю. Вытянуть что-либо в долг или еще в том же духе. Вероятно, это актер, от которого отвернулась удача.
      – Вы видели его здесь раньше?
      – Может, раз или два.
      – Он разговаривал с Роем, искал его? Альф Левин, подумал немного.
      – Не могу утверждать, мистер Резник. Но я могу сказать, когда я видел его в последний раз.
      – Ну, – усмехнулся Резник, – это и я могу сказать. Помните, я был там прошлым вечером?
      – Еще бы не помнить.
      – Тогда вы, наверное, не забыли, о чем мы говорили?
      – Вы говорили…
      – Вы подумали над этим?
      – Я сказал вам…
      – Я не предлагаю, чтобы вы доносили на кого-либо, Альфи. Что мне нужно – это какой-либо случайный разговор. Что-то вроде этого. Ничего больше.
      – Не верю я вам, мистер Резник.
      – Было бы лучше, если бы вы поверили.
      – Для кого? Для вас – да. Это так. Но для меня?.. Резник положил руку на плечо Альфа Левина, сознавая, что это вызовет у него поток воспоминаний.
      – Не вредно подстраховаться, Альфи. Теперь, когда вы встали на праведный путь, небольшая страховка – это такая вещь, о которой вы должны подумать.
      Резник обошел Левина и направился к своей машине, не спуская глаз со стоявшего на обочине «ситроена» Гарольда Роя. Он считал вполне возможным появление поблизости какой-то темной личности. «После вчерашнего я должен был проверить его описание по нашим архивам, – мелькнуло в голове Резника. – Нельзя быть таким небрежным. Если бы это случилось с Дивайном или Нейлором, я устроил бы им взбучку».
      Когда он проезжал мимо поста охраны, то подумал, добыл ли Кевин Нейлор что-либо, что могло бы повести дело в другом направлении, а может, Грэхем Миллингтон успел возобновить знакомство с Ллойдом Фоссеем. Следует шевелиться быстрее, или получится, как в прошлый раз, когда ограбления прекратились еще до того, как они завершили расследование. И преступники просто испарились.
      На Марии Рой было очень мало одежды, но на Джерри Грабянском и того не было. Он стояла рядом с кушеткой и не могла сдержать дрожь в ногах.
      – Я вижу, ты купила водки, – отметил он с улыбкой, которая уже стала для нее привычной. – Я предполагал, что ты так и сделаешь.
      Вот именно это спокойное самодовольство ей и нравилось в нем. Этого не было у его напарника Грайса. Тот был совсем другим – резкий, совсем без юмора. В ее представлении Грайс мог смеяться только над такими шутками, в которых люди испытывали унижение или боль.
      – Хочешь выпить? Мария покачала головой.
      «Здесь я его увидела впервые, – думала она, – в этой комнате, когда он переступил порог и заставил меня задрожать – почти как сейчас. Только взгляните на него – стоит голый так натурально, как будто все это принадлежит ему. Мужчина, который знает, что у него еще хорошее тело и что ему нечего стыдиться себя: своих чувств, поступков, поведения».
      Подойдя к ней, он поставил стакан на стол, чтобы освободить руки.
      Они, как ребятишки, которые только что узнали, что это такое; как парочка, забравшаяся в чужую кровать после встреч в машинах и кинотеатрах. Мария вспомнила, когда она впервые была с мужчиной, парнем – ей было семнадцать с чем-то. Она соврала матери, нахально посмотрела на отца, села на вечерний поезд до Уэймаута и встретилась с ним в открытую около пирса, как и договаривались. Две ночи в гостинице с небольшим количеством кукурузных хлопьев и жидким чаем. Потом она испытывала такую боль, что едва смогла дойти до станции.