15

Возвращаясь к деревне тропой, бегущей вдоль реки, они выехали на поляну и увидели там белого человека. Зрелище тот представлял собой весьма странное: босой, одетый в нечто напоминающее старый мешок из-под муки, с головой, увенчанной жестяным котелком, он стоял на коленях возле выкопанной им в земле небольшой ямки. Когда Никки и Серебряный Шип приблизились, человек, опустив что-то в ямку, закапывал ее.

Нечто во внешности и поведении этого человека задело сознание Никки, будто она его когда-то видела, но когда и где — вспомнить не могла. Ее слегка удивило, что Серебряный Шип поднял руку и приветствовал незнакомца:

— Джон Чапмэн, дружище! Что это вы тут сажаете? Опять яблони?

Человек поднялся с земли, широкая улыбка расцвела на его обветренном лице.

— Серебряный Шип, бездельник! Я будто чувствовал, что встречу тебя.

Никки воспряла духом и пришла более чем в благоговейный трепет.

— Чтоб мне провалиться, — воскликнула она, — если это не Джонни-Яблочное-Семя!

Джон приподнял свою импровизированную шляпу:

— Да, мэм. Вижу, вы обо мне наслышаны.

— Да кто же о вас не наслышан! — восхищенно проговорила она. — Ведь вы человек-легенда!

Сдержанный по натуре, Чапмэн от комплимента покраснел. Серебряный Шип решил взять его под свою защиту.

— Это моя жена, Нейаки. Язычок у нее правдивый, но она частенько забывает его попридержать.

Джон усмехнулся, заметив, сколь гневный взор метнула она в супруга.

— Вы зайдете в деревню? — спросил Серебряный Шип.

— Да, скорее всего, — ответил Джон. — Ненадолго, конечно.

— Мы всегда рады оказать вам гостеприимство, и можете оставаться у нас столько, сколько захотите, — сказал Торн. — Собирайте свои вещички и садитесь на лошадь Никки, а она поедет со мной.

Чапмэн покачал головой:

— Вы езжайте. Я хочу до темноты засадить эту полянку. Приду позже и принесу пару картофелин, чтоб было, что бросить в горшок. Вы же знаете, я не люблю обременять гостеприимных хозяев.

— Картофель? — Слова у Никки и в самом деле подчас слетали с ее уст быстрее, чем она успевала подумать. — Вы, значит, уже имеете настоящий картофель? Вы ведь не о диком говорите, который выглядит как горох?

— Нейаки, где твои хорошие манеры? — одернул Торн жену.

Его слова заставили ее покраснеть.

— О, простите, мистер Чапмэн. С моей стороны это ужасно нетактично. Меня извиняет лишь то, что уже несколько недель прошло с тех пор, как я последний раз видела френч-фрай.

— Френч-фрай? — переспросил Серебряный Шип.

— Ну да, французское блюдо. Тонкие ломтики картошки, поджаренные в масле, но ее нарезают не так мелко, как хаш-браун, — пыталась она объяснить.

— Хаш-браун? — переспросил в свою очередь Джон. — Коричневое крошево? — И он растерянно посмотрел на Серебряного Шипа, будто ожидая от него более толковых разъяснений.

Серебряный Шип лишь пожал плечами:

— Что бы это ни было, пусть даже этот будет хаш-блэк — что значит черное крошево, — ибо, если его готовила Никки, оно не могло не почернеть, — но вы, дружище, не должны беспокоиться, жене моей, несмотря ни на что, все еще не удалось отравить меня. А, скорее всего и это будет еще лучше, Конах, услышав о вашем появлении, вызовется приготовить для нас еду.

— Может, она и дальше захочет тебе готовить? — с кислым видом проворчала Никки.

— Ох-хо-о! — Джон перевел взгляд с нее на Серебряного Шипа. — Да она у тебя, приятель, вроде как помешанная. Не хотел бы я оказаться на твоем месте.

Никки одарила его великодушной улыбкой.

— И все же, мистер Чапмэн, вы будете для нас желанным гостем, кто бы ни приготовил ужин, Конах или я. И не огорчайтесь насчет Серебряного Шипа. Он давно уже обуздал мой норов и ни разу не упустил случая напомнить об этом. И потом, я не сумасшедшая; я просто свожу с ним старые счеты. Более того, справедливости ради следует заметить, моя мстительность — лишь ответная мера, ибо мой любезный муженек тоже частенько забывает попридержать свой язык. Итак, милости просим, и пусть наши глупые семейные дрязги не отвратят вас от нашего порога. Мы будем рады такому гостю.

— Да, Джон, вот еще что, — заговорил и Торн, — не забудь прихватить свои картофелины. Может, они смягчат ее сердце, и она перестанет ворчать.

— Не надейся на это, парень, — мрачно пробормотала Никки.

Брови Серебряного Шипа комично поднялись.

— Да, видно, мне и картофелины не помогут, нy ладно, что поделать, таковы брачные радости. Поехали, Нейаки, пусть Джон закончит свои посадки.

Серебряный Шип направил лошадь к деревне, Никки в сердитом молчании последовала за ним.

Джон проводил их взглядом. Когда они немного отъехали, он услышал, как Серебряный Шип сказал жене:

— Хочешь послушать, как ондатра будет воспевать твою красоту?

— Я бы предпочла послушать, как заверещит мистер Ондатра, когда ему защемит капканом хвост, — не задержалась она с ответом.

— Может, мне удастся соблазнить тебя нежностями дикобраза, сопровождаемыми массой предосторожностей?

— Ну… Не исключено, — смилостивилась Никки.

Супруги уже скрылись из виду, а Джонни все стоял и покачивал головой, размышляя о смысле их странного разговора. Потом пробурчал:

— Женатые мужики порой начисто лишаются рассудка.

Однажды достав из рюкзака фотокамеру, Никки уже не захотела ее убирать, решив снимать все подряд, особенно своих новых родственников и друзей. Многие, подобно Серебряному Шипу, весьма настороженно отнеслись к картинкам из магического ящика, как они это называли. Но вскоре, убедившись, что вреда от них нет, любезно соглашались позировать.

Никки фотографировала Конах и Мелассу, когда те скоблили шкуры, работали в поле или плескались в укромной заводи. Она сняла Серебряного Шипа и Черное Копыто, увлеченных индейской игрой в кости. Но самым ее излюбленным объектом стала детвора. Ей нравилось снимать их игры и как они, блестя в солнечных лучах, будто пупсики, гоняются по цветущим лугам; а особенно ей нравился их умилительно невинный вид, когда они спят.

Она умудрилась запечатлеть на пленку даже сурового Джона Чапмэна, известного в истории как Джонни-Яблочное-Семя, чего он даже не заметил, ибо, как всегда был занят насаждением в местную почву яблочных семечек.

А Черное Копыто, хоть и упирался сначала, но потом все же согласился принять свои фотографии. Впрочем, не преминул, в присутствии ее мужа, предостеречь племянницу об опасностях, связанных с этим занятием.

— Здесь, — сказал он, — найдутся и такие, что используют картинки из магического ящика не во благо, а во зло, преследуя свои дурные цели. Так что берегись, Нейаки, как бы они не назвали тебя ведьмой и не сожгли на костре.

— Он говорит о моем брате, Пророке, — пояснил Серебряный Шип. — Тенскватава держится очень заносчиво, ценит себя высоко, гораздо выше всех других смертных. Его последователи, как и он, сам, ревнивы к чужим успехам, потому из-за них погибло уже немало добрых людей.

— Я знаю. Я читала, как они захватывали и убивали тех, кто с ними не согласен, тех, кто отказался присоединиться к Текумсеху, и других призывал не идти за ним. Но, кажется, это было до того, как Пророк ослушался приказов Текумсеха и столь неудачно построил тактику сражения на реке Типпикану, что индейцы понесли поражение. Если мне не изменяет память, это произошло в конце тысяча восемьсот одиннадцатого года.

— Все верно, — подтвердил Серебряный Шип. — После несчастий, сотворенных Тенскватавой, великие планы Текумсеха объединить племена рухнули. Текумсех изгнал его, заявив, что он не брат нам больше. По сей день Текумсех ни разу не произнес имени Тенскватавы, он для него будто мертвый, как и для многих людей племени шони. Пророк оказался лжепророком и стал посмешищем для многих племен, не заслужив ничего, кроме презрения.

— В конце концов, что бы он о себе ни думал, он всего лишь ничтожный шарлатан и убийца, — твердо проговорила Никки. — И хотя он опасен, я не понимаю, почему мне надо страшиться его.

Черное Копыто взял на себя труд объяснить ей это.

— Тенскватава возбудил гнев многих людей, кроме того, внушил им страх своим темным колдовством, а позже и лживыми пророчествами. Ты, моя дорогая племянница, со своими странными замыслами, порожденными знанием будущего, можешь показаться ему существом враждебным. Это весьма опасно для тебя, особенно в том случае, если Тенскватава сумеет каким-то образом вновь восстановить свое влияние. Ты должна быть осторожна, хотя бы ради самой себя. Будь потише. Посмотри на крапивника, эта скромная птичка старается не привлекать к себе слишком большого внимания, да зато живет дольше, чем важно выступающий фазан.

Никки подобные советы немало смутили.

— Если вы советуете мне быть тише воды, ниже травы, так зачем же тогда просите, чтобы я выступила перед советом?

— Совет вождей и старейшин состоит из уважаемых и почтенных людей, я доверяю им. Они выслушают все, что Нейаки поведает о событиях будущего, о том, какая судьба постигнет наших людей, если Текумсеха не отговорить от выступления против британцев. Большинство этих людей имеют, подобно мне, большое влияние не только в своих племенах, но и в соседних, с которыми они живут в мире и дружбе. Их всех беспокоит то, во что Текумсех вовлекает индейцев, вопрос этот для всех важен. А потому, Нейаки, им полезно будет послушать тебя, когда они соберутся вместе. Возможно, это поможет им склонить Текумсеха к миру.

Совет должен был состояться через четыре дня, но индейцы из других деревень уже начали прибывать. Новые, временные вигвамы появлялись быстрее, чем Никки успевала их сосчитать. Прибывающие обмениваясь, друг с другом приветствиями, наносили визиты родне и друзьям и трапезничали с ними; все это напоминало большой семейный праздничный сбор.

Конах не сомневалась, представлять ли Никки как свою внучку, точно так же и Черное Копыто, не колеблясь, говорил всем и каждому, что она его внучатая племянница, и даже провозгласил ее вестником будущего. Но ни тот, ни другая не делали никаких намеков вроде того, что, мол, она позабавит новоприбывших некими чудесными вещами, принесенными ею из будущего, и Никки одобряла это. Сопоставление важного факта ее явления из будущей эры с маленькими чудесами современной технологии действительно могло лишь насмешить гостей. Индейцы все-таки не дикари. Здесь ей придется пройти по тонкой грани между восторгом и предубеждением, и она не должна делать ничего такого, что могло бы превысить реальный уровень ее влияния.

В то же время, поскольку Никки надлежало держать слово перед собранием вождей, она, естественно, нервничала несколько больше, чем перед визитом к руководству школы, вызвавшему ее для отчета об учебной программе. Серебряный Шип в Черное Копыто понемногу готовили ее, посвящая в тонкости этикета, принятого на подобных ассамблеях, объясняли, что и как она может говорить, а что — нет. Конах презентовала ораторше новые мокасины и традиционное индейское платье из оленьей кожи. Никки вновь и вновь повторяла свою речь, так что теперь, разбуди ее среди ночи, она без запинки произнесла бы ее, но все еще чувствовала себя как Мария-Антуанетта по пути на гильотину. Она вспомнила старинный совет-анекдот, что если оратор хочет добиться успеха, ему следует все время помнить, что он полностью одет, а своих слушателей вообразить совершенно голыми. Когда она поделилась этим с Торном, он спросил:

— Это нужно, чтобы чувствовать свое превосходство и быть более уверенным в себе?

— Да, но это так, шутка. Не думаю, что при теперешних обстоятельствах подобный прием будет эффективен. Скорее всего, надо мною начнут хихикать, поскольку это худшее, что я могла бы сделать.

— Ты все страшно усложняешь, Нейаки. Просто думай о себе как об учителе, а о них как об учениках.

Никки обдумала его предложение, затем, усмехнувшись, ответила:

— Нет, это тоже не годится. Я расхохочусь в ту же секунду, как мысленно сопоставлю их с великовозрастными обалдуями в модных кроссовках, переродившихся чуть не в бутсы, и обвислых, как дохлые лягушки, футболках. Да и не привыкла я, чтобы студенты особенно меня слушали, во многих из них спорт давно заглушил желание учиться. В этом смысле твои шони, полагаю, окажутся гораздо более развитыми и продвинутыми.

— А что это за дохлые лягушки в футболках?

— Ох, не спрашивай! — со смехом проговорила она. — Этого не поймешь, пока не увидишь собственными глазами.

Во время первой части совета Никки сидела спокойно, стараясь не привлекать к себе внимания. Когда пустили по кругу трубку мира, набитую священным табаком, она испугалась, что ей придется принять в этом участие. К счастью, все обошлось, иначе, сделав полную затяжку, она непременно закашлялась бы. Затем каждый из десяти присутствующих вождей вставал и произносил краткую речь, преимущественно на языке шони. Серебряный Шип объяснил ей, что это соответствует протоколу всех подобных собраний. Наконец почетному обществу представили вестника будущего.

Накануне Никки нашла в своем рюкзаке пачку жевательной резинки, и теперь, в качестве прелюдии к своей речи и как жест доброй воли, она раздала гостям продолговатые упаковки. Чувствуя себя фокусником, впервые выступающим на публике, Никки наблюдала, как вожди осторожно раскрывали обертки, доставали тонкие пластинки и внимательно обследовав их, отправляли в рот и начинали жевать. Постепенно распробовав вкус, все важно закивали в знак одобрения мятно-сладкого угощения.

Завладев их вниманием, Никки про себя похихикала и приготовилась к выступлению. Серебряный Шип стоял рядом, готовый переводить ее слова тем, кто не понимал по-английски.

— Братья мои, отцы и прадеды! Серебряный Шип призвал меня из будущего, чтобы я рассказала вам, что станет с людьми вашего племени. К великой моей печали, должна сообщить вам, что за то время, что для меня прошло, а для вас еще не настало, американцы завладеют этой землей, а все индейские племена, лишившись своих домов, будут силой оттеснены в новые места поселения, расположенные западнее Великой Миссисипи. Все усилия Текумсеха окажутся тщетными, американцев ничто не остановит.

Сейчас идет война между британцами и американцами. Текумсех ошибся, решив заключить союз с британцами и склонив к тому же своих последователей. Британцы скоро оставят эти берега и никогда сюда не вернутся. Но не им платить цену за победу американцев, и не смогут они защитить своих союзников индейцев. Те из вас, что уже сейчас ищут мира с американцами, те, что не пошли за Текумсехом тропой войны, возможно, продержатся дольше, хотя я не могу обещать, что и для них все окончится хорошо. Да и кто может это знать, судьбы человеческие написаны на небесах, так ли они сложатся, иначе ли?.. Но оказавшиеся на стороне проигравших несомненно понесут наказание. Впрочем, и те, что окажутся на стороне победителей, пусть спросят себя, можно ли рассчитывать на благодарность американцев и долго ли американцы, щедрые на обещания, будут о своих обещаниях помнить?

Поэтому я прошу вас, поговорите со своими людьми. Предостерегите их от союза с британцами и воинством Текумсеха. И еще, постарайтесь, пока не поздно, убедить их покинуть военный стан Текумсеха. Я умоляю вас сделать это как для их безопасности, так и для вашей собственной.

Никки умолкла. Возобновила она речь гораздо торжественнее:

— Конец этой войны уже близок. Скоро британцы и Текумсех познают горечь поражения, в то время как американцы насладятся вкусом победы. Подступает время великого сражения в Канаде. Там Текумсех, если он не одумается и не покинет тропу войны, погибнет, как и множество его воинов. Смерть Текумсеха будет сигналом распада его воинства.

Она обвела собравшихся взглядом.

— Я не хочу, чтобы это случилось. Больно знать, что столько отважных воинов прольет свою кровь в чужой для них войне. Если Текумсех теперь же не повернет обратно, ничто не предотвратит гибель этих людей, чья храбрость будет затрачена впустую. Если кто-нибудь из вас может убедить своих воинов и Текумсеха, он должен попытаться сделать это. Возможно, худшую трагедии не поздно еще предотвратить. Будем надеяться, что эту страничку истории нам все же удастся переписать.

Закончив выступление, Никки вернулась на свое место. Среди наступившего молчания она старалась не выказать своего волнения.

Наконец заговорил Пеахшаэте, вождь племени шони из рода, живущего возле Хог-Крик — у Свиного ручья.

— Твои слова убедительны, но как мы узнаем, истинны ли они?

Черное Копыто, верховный вождь всех родов шони и, следственно, стоящий на иерархической лестнице племени много выше, чем Пеахшаэте, выпрямился. Его спина стала несгибаемой как столб, а лицо — надменно и осуждающе сурово.

— Как ты, Пеахшаэте, посмел усомниться в честности моей племянницы? За такое оскорбление я отрежу тебе язык.

Испугавшись, что он так и сделает, Никки решила вмешаться.