ГЛАВА 28

В первое воскресенье нового 1878 года Северный Техас испытал первый зимний холод. Накануне ночью температура воздуха начала стремительно падать, моросящий дождь перешел в дождь со снегом. Утром сильно похолодало, в небе нависли низкие тяжелые снеговые тучи. Порывы пронизывающего ветра гнали их с гор на равнины. Первые крупные хлопья снега срывались с неба и под завывания ветра летели почти горизонтально. Ветер продувал все улицы Тамбла, свистел за углами, печально завывал под дверями и окнами и забирался в каждую щель, какую только мог найти.

В то утро на воскресной службе прихожан почти не было. Только самые закаленные решились бросить вызов стихии, да и то только те, кто жил в городе. Видя, что снег покрыл всю землю, все кусты и деревья на мили вокруг, те, кто жил в окрестностях, мудро рассудили, что лучше всего им оставаться дома. Все признаки говорили о том, что приближается небывалой силы снежная буря, и только полный кретин мог покинуть в такой день свой домашний очаг.

Сидя на жесткой скамье рядом с Трэвисом, Сэм ежилась от холода и жалась к его большому телу. Звуки органа почти не были слышны из-за дребезжащих оконных рам и скрипа деревянной обшивки стен, не выдерживающих порывов ветра. Внутри небольшой церкви было холодно, как в склепе. Сэм стучала зубами и могла побожиться, что у нее изо рта выходит пар. С того самого момента, как она встала с постели, она в сотый раз задавала себе вопрос, что дернуло их пойти на эту службу. Господь, несомненно, понял бы их желание остаться дома в такую бурю. Ведь в конце концов, кто делает погоду, если не Он?

Пастор Олдрич посиневшими губами читал проповедь, и Сэм искренне надеялась на то, что она будет краткой, доброжелательной и без лишних рассуждений. Бедняга проповедник так закоченел от холода, что читать слишком длинное нравоучение ему явно было не под силу, а мелодия органа, предварявшая проповедь, звучала так неуверенно, что Сэм не знала, то ли у Альмы замерзли пальцы, то ли замерзли трубы у органа.

Потуже затянув под подбородком капюшон своей ротонды, Сэм еще больше съежилась и попыталась сосредоточиться на проповеди. Ей это не удалось. Тогда она принялась вызывать в памяти душный зной прошедшего лета, что тоже оказалось бесполезным занятием. Тогда она стала молиться, чтобы окончательно не замерзнуть хотя бы до того, как они доберутся домой.

На середине проповеди двери в церковь вдруг распахнулись и впустили вихрь морозного воздуха. Это само по себе отвлекло внимание присутствующих, не говоря уже о том, что вместе с вихрем в церковь ворвался ковбой с обветренным красным лицом и заорал:

— Начальник полиции! Мистер Кинкейд!

Не успел парень перевести дух, как Трэвис был уже на ногах. Им овладело тревожное предчувствие. Он признал в этом ковбое одного из людей Сандоваля, но никак не мог вспомнить его имя.

— Начальник! — едва дыша, проговорил ковбой, дрожа всем телом. — Поедемте поскорей! Меня послала мисс Нола! Вернулся Билли Даунинг, и Сандоваль собирается повесить его!

— Что? — воскликнул Трэвис, и его крик отозвался в душе Сэм тревогой и смятением. Она попыталась встать, но ее ноги стали ватными, и она снова села на жесткую скамью.

— Где они? Что с Нолой?

— Они на ранчо, — задыхаясь, сказал ковбой. Он все еще не мог прийти в себя от быстрой езды. — А мисс Нола устроила такую истерику, что я еще подобного не видывал.

— Что с Билли? — спросила Сэм. Ее глаза от страха стали огромными.

— Хозяин связал его и бросил в амбар, и на него сейчас страшно смотреть, но он еще дышит. По крайней мере, дышал, когда я бросился в город.

Широко шагая к выходу, Трэвис пристегивал кобуру и на ходу отдавал приказания:

— Хэнк! Бегом на конюшню, седлай мою лошадь! И еще шесть лошадей, самых быстрых! Живей! — гаркнул он на Хэнка, вылупившего на него глаза.

— Чес! Иди в участок, бери ружья и затолкай в сумки патронов столько, сколько туда влезет. Эд! Фрэнк! Джой! Боб! Уилл! Вы едете со мной! Пошли!

— А я? — вызвался Лу.

— Ты остаешься здесь и обеспечиваешь порядок в городе. Позаботься, чтобы все женщины благополучно попали домой.

Он уже открывал дверь, когда к нему подбежала Сэм и схватила его за руку:

— Я еду с тобой!

Он резко отбросил ее руку. Но, увидев, как она напугана, он привлек ее к себе и обнял:

— Нет, Сэм. Я знаю, как ты волнуешься, но ты ничем не можешь помочь. Я сам займусь этим делом и при первой возможности дам знать о себе.

— Я могу стрелять! — выкрикнула она. — И получше, чем твои помощники. Он слегка встряхнул ее:

— Нет! Подумай о ребенке! Остановись и подумай, Сэм! Подумай об опасности! — Его глаза обратились к тучам, предвещающим снежный буран. — Начинается настоящая буря. Не знаю, смогу ли я добраться до ранчо.

Она встретилась с ним взглядом и склонила голову, признав свое поражение.

— Хорошо, но возьми с собой хотя бы Лу. У тебя будет еще один человек, притом достаточно сильный, если дело дойдет до драки.

— Согласен, — уступил он и поцеловал ее в лоб. Ему хотелось задержаться, обнять ее, успокоить, но времени не оставалось. — Доктор, пастор, вы двое останетесь за главных! — крикнул он, обернувшись. Доктор Пэрди махнул ему рукой:

— Поезжайте. Мы проследим, чтобы все благополучно разошлись по домам.

Глядя, как он быстрыми широкими шагами удаляется по улице, Сэм крикнула ему вслед:

— Трэвис! Будь осторожен!

Сквозь снежную поземку ей показалось, что он помахал ей рукой в ответ.

— Господи, Трэвис! — простонала она. — Прошу тебя, будь осторожен и возвращайся поскорей.

При таких обстоятельствах возобновлять службу не было никакого смысла, поэтому доктор Пэрди и пастор Олдрич разделили женщин, внезапно оставшихся без мужей, на две группы и тут же повели их по домам. К этому времени грозный снежный буран разыгрался вовсю, покрыл улицы снегом и заметал их сугробами.

Когда Сэм добралась до дома, пальцы на руках и ногах покраснели и закоченели. Ей страшно было подумать о том, как удастся Трэвису и его помощникам проехать верхом такое большое расстояние и не замерзнуть насмерть или не потеряться в пути. А ведь надо было успеть на ранчо, чтобы спасти Билли.

— Чтоб тебя разорвало, Билли Даунинг! — вне себя от гнева повторяла она, смахивая слезы и глядя из окна на вьюгу. — Ты выбрал не лучшее время, чтобы ехать тебе на выручку.

Пробиваясь сквозь ветер и снег, Трэвис думал примерно то же самое. Пряча голову в воротник своей куртки и поглубже устраиваясь в седле, он спрашивал себя, почему он не влюбился в какую-нибудь другую девушку — из нормальной законопослушной семьи, которая не доставляла бы неприятностей в самый неподходящий момент.

Но как только эта мысль пришла ему в голову, он тут же отогнал ее. Он бы не променял Сэм ни на кого в целом мире, и они оба знали об этом. Кроме того, разве она виновата в том, что сейчас случилось? Разве она виновата, что не получила воспитания, разве она выбирала себе родителей и род их занятий. Он грустно улыбнулся и признался самому себе, что независимо от того, приходился ли Билли ей братом или нет, Трэвис все равно пробивался бы сквозь буран, чтобы спасти его жизнь. В этом состояла его работа, его долг как начальника полиции.

Он был рад, что ему сравнительно легко удалось убедить Сэм не ехать с ним. Если бы не беременность, она бы так просто не сдалась. Хэнк тоже не сразу поддался уговорам остаться дома.

— Тебе известно, что предписал тебе судья, Хэнк? — напомнил он ему строгим голосом. — Ты не должен покидать город, кроме того, тебе не разрешено носить оружие, так что все равно ты нам не помощник. Оставайся дома и позаботься о Сэм. Я сделаю все, что от меня зависит, и доставлю сюда Билли живым и здоровым.

— Пусть Сандоваль только посмеет повесить Билли, тогда мне плевать на судью Эндрюса и его приказы, — пригрозил Хэнк. — Я не успокоюсь, пока не убью его, пусть даже мне придется сделать это голыми руками.

Не первый раз Трэвису приходила в голову мысль о том, что большая доля вины за поведение Билли лежит на вспыльчивом папаше Нолы. Понятно, у него имелись все причины, чтобы отомстить Билли, и прежде всего за похищение Нолы, но Рейф Сандоваль уже многократно переступал все дозволенные границы. У него была скверная привычка срываться с цепи и попадать в истории, из которых он и сам не знал, как выпутаться.

Еще хуже была его особенность заниматься самосудом, что совсем не нравилось Трэвису. Трэвис предполагал, что Сандоваль предпочел забыть или притворился, что забыл о том, что это именно Нола помогла Билли бежать. Владея деньгами и землей, Сандоваль, похоже, решил, что он может действовать так, как ему угодно, и Трэвису все это изрядно надоело. Он мечтал о том времени, когда кто-нибудь с большим авторитетом и властью поставит Сандоваля на место, и надеялся дожить до этого знаменательного события.

Падал снег. Ветер закручивал его в белую пелену и слепил глаза всадникам. Они почти ничего не видели перед собой и различали дорогу от силы в трех-четырех футах от своих лошадей. Чтобы не потерять друг друга из вида и чтобы противостоять порывам ветра, они старались держаться тесно сплоченной группой. Но им это не очень удавалось и мало помогало против разыгравшейся бури. Плохая видимость замедляла их движение вперед. Случись лошади провалиться копытом в запорошенную снегом нору луговой собачки или просто оступиться, как всадник полетел бы вниз с крутого склона оврага.

Если бы не страшный холод и не сугробы, растущие прямо на глазах, Трэвис не сомневался, что скорей дошел бы до ранчо Сандоваля пешком. При такой непогоде им еще повезет, если они успеют туда до полудня, если вовсе не потеряют дорогу в снежной метели. Все вокруг было белым-бело, солнца не видно, никаких приметных указателей не встречалось. Всадники подчинялись лишь своему внутреннему чувству ориентации и могли только молиться, чтобы оно их не подвело.

Через час Трэвис пожалел о том, что не успел надеть лишнюю пару носков. Пальцы ног совершенно онемели, и он подозревал, что и его спутники чувствуют себя не лучше. Пальцы в перчатках щипало, уши превратились в ледышки, приделанные к обеим сторонам его головы. Каждый раз, когда он прикасался к ним высоко поднятым воротником, их пронизывала острая боль. Несмотря на то что Трэвис обвязал шею и лицо шерстяным шарфом, уши все равно торчали, а щеки онемели и обветрились. Нос чувствовал себя так, словно от малейшего прикосновения мог отвалиться от лица. Снегом запорошило его длинные ресницы, это еще больше затрудняло его способность видеть что-либо впереди.

— Проклятье! — ворчал Лу, ехавший рядом с ним. — Если бы я хоть на минуту представил себе, как будет холодно, я бы остался с женщинами, послушался бы твоего приказа. Я бы сейчас сидел у гудящего камина, попивал горячий кофе и угощался бы воскресным цыпленком.

— Брось жаловаться, Сприт, — сказал Фрэнк. — Ты такой большой, что можешь прожить на своем собственном жировом запасе целый месяц.

— Это точно, — добавил кто-то. — Мне бы хотелось иметь хотя бы часть этой жировой прослойки, чтобы хоть как-то согреться.

— Это не жир, это мускулатура, вы, болваны, — огрызнулся Лу.

— Все равно как это называется, лишь бы согревало, — вставил свое слово Чес. — Если мы в ближайшее время не доедем до ранчо, на мне живого места не останется и у Молли никогда не будет малышей, о которых она так мечтает!

То ли им улыбнулась удача, то ли они сами были так решительно настроены, но к часу дня они благополучно добрались до ранчо Сандоваля. На первый взгляд ранчо выглядело пустынным, но это впечатление оказалось обманчивым. Подъехав поближе, они увидели, что хозяйский дом освещен не хуже собора в праздник, лампы горели в каждом окне. Но Трэвиса интересовал не дом, а огромный амбар, стоящий рядом. Судя по свету, льющемуся из грязных окошек, он догадался, что там кипит бурная деятельность, и надеялся, что до суда Линча дело еще не дошло.

Держа винтовку в онемевших пальцах, Трэвис двинулся к ярко освещенному амбару, за ним по пятам шел Чес и остальные помощники. Зрелище, представшее его глазам, было не из приятных. Билли, или человек, которого Трэвис признал за Билли Даунинга, был подвешен за руки на веревке, перекинутой через балку под потолком. Голова его безжизненно свесилась на грудь, и хотя его лицо разглядеть было трудно, Трэвис увидел, что оно избито до неузнаваемости. Правый глаз почернел, губы распухли раза в четыре против нормального, кровь заливала лицо. Нос и челюсть, по-видимому, были сломаны.

Рядом стоял Сандоваль, держа в руке кнут. Он и его люди так увлеклись своим занятием, что не заметили прибытия нежданных гостей. Черные глаза Рейфа светились дьявольским огнем, лицо перекосилось от злобы. Несколько его работников неровным полукругом окружили Билли. Это были свидетели, а возможно, и участники расправы. Если даже кто-то из них и сочувствовал Даунингу, по их лицам угадать это было невозможно.

Не успел Трэвис и рта раскрыть, как Сандоваль поднял сыромятную плеть и со всего размаха опустил ее на спину Билли. Несмотря на свое почти бессознательное состояние, Билли, висевший наподобие мясной туши, вздрогнул и испустил стон, похожий на предсмертный. От удара тело немного развернулось, и Трэвис насчитал, по крайней мере, дюжину кровавых полос на голой спине Билли.

— Сандоваль! — взревел Трэвис, и его вопль разнесся по всему амбару из конца в конец. Все головы повернулись к нему, руки торопливо протянулись к пистолетам, пристегнутым к бокам.

Моля Бога о том, чтобы его закоченелые пальцы не подвели его, Трэвис вскинул винтовку с таким решительным и грозным видом, что никто не осмелился прицелиться в него. Его помощники, стоящие за ним, сделали то же самое. Люди Сандоваля немного отступили, но не ушли совсем. Они стояли и напряженно ждали, что прикажет им хозяин.

— Что ты здесь делаешь, Кинкейд? — злобно прошипел Сандоваль. — Кто тебя звал, чтобы ты рыскал по моим владениям?

— Вы ошибаетесь, — медленно протянул Трэвис, подходя ближе. — Похоже, у одного из ваших подручных проснулась совесть и он хочет, чтобы закон и порядок были восстановлены.

Кивнув головой в сторону истерзанного тела Билли, Трэвис приказал:

— Лу, перережь веревки.

И в тот момент, когда Трэвис на какую-то долю секунды отвлекся, Сандоваль выхватил у стоящего рядом с ним человека винтовку. Однако Трэвис опередил его. Выстрел — и оружие Сандоваля выбито из его рук.

— Только попробуй еще раз, Сандоваль, и мне ничего не останется, как убить тебя.

Взятые под прицел люди Сандоваля молча смотрели, как Лу перерезает веревки, на которых висел Билли.

Подхватывая обмякшее тело, Лу взвалил его себе на плечо.

— Что дальше, Трэвис? — спросил он.

— Дальше мы позаимствуем немного одежды для Билли у этих блестящих джентльменов, — ухмыльнулся Трэвис, — а Чес пойдет в дом и приведет сюда Нолу.

— Зачем тебе моя дочь? — вскипел Сандоваль. — Ты уже получил то, зачем пришел. Забирай этого насильника и вора и убирайся с моего ранчо.

— Еще не время, Сандоваль. Мне нужно получить от Нолы показания. Более того, я мог бы арестовать ее и увезти с собой. Вы, наверное, помните, что она помогла Даунингу бежать из заключения прошлым летом?

Пока Сандоваль кипел, ругался и сыпал угрозами, Лу, как мог, перевязал спину Билли и надел на него одежду, с неохотой отданную ему работниками. Вначале Билли жалобно стонал, а потом и совсем потерял сознание. Трэвис считал, что это к лучшему. Когда он придет в себя, ему придется сильно страдать от боли.

Мимо Трэвиса стрелой пронеслась Нола. Она на бегу бросила:

— Слава Богу, вы приехали! — и рухнула на колени перед Билли. Слезы ручьями потекли по ее лицу, когда она увидела, что с ним стало. — Он жив! — воскликнула она, теряя силы.