ГЛАВА 1

Темная, темная ночь. Во всю свою первобытную силу, как обычно в непогоду в Техасе, бушует гроза. Дует ветер, и по земле хлещут косые струи дождя. Сэм Даунинг чувствует, как за воротник темного дождевика стекают капли воды, набравшиеся в широкие поля шляпы. Сэм ежится и прищуривает глаза, пытаясь всматриваться во мглу. То и дело сверкают молнии, слышатся раскаты грома, похожие на рычание раненого медведя. Скверная ночь. Ничего не слышно, кроме грохота грозы, и из-за этого Сэм не находит себе места.

По правде сказать, Сэму всегда не по себе, когда папаша затевает очередное опасное предприятие, будь это днем или ночью. Где-то там, за небольшим холмом, папаша и трое старших братьев должны остановить идущий на юг поезд, и вот сейчас Сэм поджидает их, прячась среди деревьев. Глава семьи считает, что в свои семнадцать лет Сэм годится лишь на то, чтобы стоять на стреме во время их налетов и грабежей. И как всегда в таких случаях, Сэм мучается противоречивыми чувствами облегчения и зависти.

Спору нет, Том, Билли и Хэнк куда сильнее и крепче. Самому старшему из них, Тому, исполнилось двадцать пять лет, Биллу двадцать три, а Хэнку двадцать один. О таком росте и о таких мускулах, как у них, оставалось только мечтать. Отец, бывало, беззлобно приговаривал, что Сэм — самый маленький поросенок из помета. Семья Старого Билла Даунинга была дружной, его отпрыски держались все вместе и в радости и в горе, помогали друг другу, если кто-то из них попадал в беду. Когда пять лет тому назад скончалась от чахотки Салли Даунинг, отец и старшие братья взяли младшего под свое надежное крыло. И хотя Сэм принимает участие в их «делах» с малых лет и всегда бывает в курсе всех планов, основную роль во всем всегда играют старшие, а подростку достаются более мелкие и безопасные задания.

Сэм вздыхает и беспокойно ерзает в седле. Что же их так долго нет? Прошло уже минут десять с тех пор, как паровоз запыхтел и заскрежетал тормозами. Согласно отцовскому расчету, они уже должны вернуться с сумками, набитыми деньгами, взятыми из почтового вагона. По сведениям папаши, в поезде должна находиться очень крупная сумма, а потому и усиленная охрана, но последнее обстоятельство отца почти не беспокоило. Старый Билл не сомневался, что его ребятам никто не сможет оказать достойного сопротивления.

В темноте гремит выстрел. Сэм вздрагивает от неожиданности, отбрасывая со лба прядь медно-красных волос. Напрягая слух, улавливает отдаленные крики, а потом и глухой топот копыт по грязи. Топот все громче. Секундой позже появляется Билли на своей лошади.

— Сматываемся, Сэм! Папаша ранен. Бежим, скорее!

За ним по пятам следует Хэнк.

— Где отец? — кричит ему Сэм.

— Они едут за мной. Давай, Сэм! Скачи!

Сэм повинуется, прислушиваясь к топоту коней Тома и отца. Темные глаза от страха делаются огромными и резко выделяются на бледном, покрытом веснушками юном лице. Вдруг становится трудно дышать, словно кто-то двинул кулаком прямо в дыхательное горло. Их нагоняют Том с отцом, и Сэм сразу видит, что отцу плохо. Рот его кривится от боли.

— Держитесь, папаша, — хрипло говорит Том. Как и Сэм, он тоже испытывает панический страх. — Мы проедем немного назад, потом сделаем крюк, повернем на юг к Оуквиллу. Там найдем себе ночлег.

Только к полуночи они добираются до Оуквилла, и через час отец с бескровным лицом лежит на постели в гостиничном номере.

— Отец, я не могу этого сделать, — твердит ему Сэм, выслушав просьбу отца.

— Как это не могу? Придется, Сэм. Что же мне, доктору показывать огнестрельную рану, так, что ли? У тебя самые маленькие руки из всех нас. Ты вытащишь из плеча пулю так же легко, как занозу. Я в тебя верю, малыш.

— Ничего не поделаешь, Сэм, — как может, утешает Том. — Да ты быстро ее вытащишь. А мы тебе поможем, если только это в наших силах.

— Папаша прав, — вставляет свое слово Билли. — Конечно, мы можем отвезти его к доктору, но это все равно что самим совать голову в петлю.

— Ну ладно, — с трудом соглашается Сэм. — Но без вашей помощи мне не обойтись. Будете говорить мне, что делать. Ведь мне никогда не приходилось доставать пули из своих близких и вряд ли это занятие будет мне по душе.

— Можно подумать, папаша нарочно подставился под пулю, — ворчит Хэнк. — Тот тип с ружьем застиг нас врасплох, когда мы уже уезжали. Он по чистой случайности попал в папашу. Еще повезло, что только в плечо.

— Ничего себе повезло! Кто теперь будет лечить его рану? Разве что Сэм? Не хотел бы я оказаться на его месте. — И Том, чтобы хоть немного разрядить обстановку, комично покачал головой.

— Зато денежки теперь наши, — машет рукой в сторону сумок Билли. — Это должно хоть чуть-чуть поднять папаше настроение. Здесь никак не меньше тысячи долларов. — Билли взвесил на руках туго набитые сумки.

— Еще успеешь подсчитать доходы, Билли, — с укоризной говорит Сэм. — Катись на кухню, притащи мне чистые тряпки и кипяток, а если найдешь, то и маленькие ножницы — они сгодятся. Ведь не стоит делать папаше дырку шире, чем она есть, правда, папаша?

Старый Билл кивает в знак согласия.

— А еще прихвати бутылку самого лучшего виски, какой у них имеется, сынок, — скрипит сквозь сжатые зубы Старый Билл. — Нужно же мне чем-то заглушить боль, а Сэм пусть промоет им рану, когда вытащит пулю.

— Да не мешкай, брат, — приказывает ему Том. — Папаша и так уже потерял много крови, а если у нас ничего не получится, то, хочешь не хочешь, придется тащить его к доктору.

Через полчаса Сэм склоняется над стонущим пациентом. Старый Билл почти насквозь прокусывает зубами кожаный ремень, который он вставил себе в рот, чтобы не кричать, а тем временем Сэм орудует поочередно то ловкими пальцами, то маленькими ножницами, пытаясь извлечь пулю из раны на плече.

— Вытри кровь, Том, — командует Сэм. — Я ни черта не вижу. Я и так все делаю на ощупь. Было бы неплохо хоть что-нибудь разглядеть.

Том подчиняется. Потом чистой тряпкой вытирает пот со лба, откидывает волосы, спадающие на глаза маленького хирурга.

— Так лучше? — спрашивает он. Сэм кивает, и Том добавляет шутливо: — Когда ты наконец подстрижешь волосы, Сэм? Когда начнешь слушаться старшего брата, а?

— Когда у мула вырастут крылья, — следует неопределенный ответ.

— Слушай, Том, — смеется Хэнк. — Ты вот все время мечтаешь подарить кое-кому бритву, а ведь на этом домашнем котенке нечего брить, кроме персикового пушка да веснушек.

— Тише вы, займитесь лучше папашей, — прикрикивает на них Сэм. — Хэнк, дай сюда бутылку, будешь поливать из нее. Том, убери свои лапищи подальше хоть на минуту. — Сморщив лицо от напряжения, Сэм медленно вытаскивает из раны кусочек свинца. И, не утирая пот с лица, щиплющий глаза, и продолжая держать рану открытой, командует: — Теперь лей виски, Хэнк.

Когда алкоголь касается рваной раны, Старый Билл мечется, словно в агонии.

— Прости, папаша, — бормочет Сэм дрожащими губами, превозмогая мучительное желание отползти куда-нибудь подальше и как следует выплакаться. Ему еще предстоит перевязать рану. Уж потом кто-нибудь из них останется с отцом и проследит, чтобы у отца не начался жар.

— Все в порядке, Сэмми. У тебя прекрасно получилось, — сквозь стон произносит Старый Билл. — Все как надо.

Три дня спустя они покинули Оуквилл. Рана Старого Билла не загноилась и медленно заживала. Конечно, и путешествовать ему было еще рано, но все понимали, что не могут задерживаться здесь дольше. Положение осложнялось еще и тем, что «куча денег», которой, как они думали, были набиты сумки, оказалась всего-навсего нарезанной газетной бумагой, сверху и снизу обложенной долларовыми банкнотами. Получилось, что ночная охота принесла всего жалких сто пятьдесят долларов. Настоящие же деньги, если они и были в том поезде, сейчас, без сомнения, попали в руки тех, кому они и предназначались.

Даунинги понимали, что на эти деньги им долго не просуществовать и что как только Старый Билл более-менее придет в норму, им придется совершить еще одно ограбление. Дело осложнялось тем, что банда Даунингов приобрела широкую известность в Северном Техасе и с каждым новым налетом усиливалась опасность ареста. Объявления об их розыске уже появились во многих городках, железнодорожных станциях и полицейских участках в радиусе ста миль. К счастью, полиция не располагала их портретами и в объявлениях сообщались только скупые сведения об отце и братьях. Поэтому Даунинги решили «лечь на дно», пока не выйдут все деньги, а потом действовать с удвоенной ловкостью и осторожностью.

Качаясь в седле, Сэм вспоминал о лучших днях и мысленно погружался в прошлое, когда жива была мать. Жизнь с отцом, Хэнком, Томом и Билли была неплоха, но при маме все было по-другому. Тогда семья Даунингов жила вполне мирно и оседло. Скитаться они начали, когда потеряли свою ферму в Канзасе. Но и это ни в какое сравнение не идет с нынешним временем. Сейчас они постоянно были в дороге, переезжая с места на место, скрываясь от преследований полиции и опережая ее всего на один шаг.

Сэм, последний ребенок в семье, родившийся за несколько месяцев до того, как разразилась Гражданская война, только по рассказам отца представляет себе те годы. Зато старшие братья очень хорошо помнили, как Канзас оказался как бы на нейтральной полосе между Севером и Югом и стремился воспользоваться выгодами своего положения. Вот тогда-то и нагрянули отряды Квонтрилла, сея вокруг смерть и разрушения. Они спалили новый дом Даунингов и зарезали весь их скот. Даунинги едва успели убежать и спрятаться в лесу. Сэм, конечно, не помнит, как Салли, прижав его к своей груди, сидела в заросшем ежевикой овраге и смотрела, как горят их дом и амбар. Пламя освещало ночное небо на мили вокруг.

Билл воевал на стороне северян, и Салли с детьми пришлось одной пережить ужас той ночи. Только несколько месяцев спустя отец узнал о несчастье, постигшем его семью. Не имея возможности вернуться домой, он испытал горькое чувство беспомощности и вины, которое преследовало его на протяжении многих лет, как злые духи. Возможно, именно из-за этого чувства вины Старый Билл не отдал двенадцатилетнего ребенка на воспитание к каким-нибудь друзьям, а оставил его в семье. Билл по-своему старался оградить своих детей от превратностей жизни. Он поклялся, что никогда не расстанется с ними, какие бы суровые испытания ни выпали на их долю. Удары судьбы они должны выдержать вместе.

Тот ночной налет отрядов Квонтрилла круто изменил всю жизнь семьи Даунингов. Все, что было дорого Салли Даунинг, погибло в огне. Все, что было связано с ранним замужеством, все мелочи, напоминающие ей о девичестве, даже те немногие безделушки, что достались ей от матери и бабушки, превратились в пепел. У семьи осталось только название и то, в чем они выбежали из дому. А выбежали Даунинги в одних ночных рубашках.

Они не держали деньги в банке, а все с таким трудом заработанные наличные поглотило пламя вместе с домом. У них осталась только земля, на которой дом стоял, но и она недорого стоила, так как Квонтрилл и его бандиты подожгли поля и уничтожили урожай, который Салли и ее сыновьям удалось вырастить в том году, а вместе с ним погибли труды многих месяцев и будущие заработки.

От отчаяния Салли потеряла веру во все и, вопреки воле Билла, попросила помощи у своих родственников. Сами люди небогатые, они поделились с ней, чем могли, и Салли с детьми кое-как продержалась всю долгую зиму. С помощью соседей они соорудили нечто вроде землянки, халупу, почти такую же, в которой они с Биллом начинали свою жизнь, когда приехали в Канзас. Поскольку все деньги ушли на покупку кухонной утвари, инструментов и продуктов, Даунинги спрятали поглубже свою гордость и принимали поношенную одежду от сердобольных друзей и соседей, которым больше повезло в ночь налета Квонтрилла.

С приходом весны Салли заняла денег под залог земли и купила семян, чтобы засеять поле фермы. Ей помогали только маленькие мальчики, поэтому урожай получился небольшим, но Салли удалось сохранить крышу над их головой и уберечь детей от голода. В тот год под Рождество Биллу предоставили отпуск. Он прибыл домой и очень обрадовался, что его жена и дети живы и здоровы, но чувства его омрачила нищета семьи. Биллу очень хотелось остаться с женой и детьми, но, уступив настоянию Салли, он вернулся в полк.

Весной следующего года закончилась гражданская война, Билл возвратился домой и еще раз попытался возродить свою ферму. Снова ему пришлось взять ссуду в банке, чтобы засеять свои поля. В тот год засуха и саранча истребили почти весь его урожай, и Билл еще больше залез в долги.

Второй год оказался слишком дождливым, дожди залили поля и уничтожили новые всходы.

Вот тогда Билл потерял всякое желание заниматься землей. Он продал ферму, уплатил долги банку, на оставшиеся деньги купил провизию, нагрузил фургон и двинулся с семьей на запад. Сэм помнит, что с того времени и начались их скитания. Билл пытался браться за любую работу. Однажды ему удалось наняться помощником на ферму за небольшую плату и питание. Потом он работал на ранчо в Колорадо, а Салли готовила еду на всех работников. Тогда им жилось неплохо, тем более что Том к тому времени достаточно подрос и работал наравне с отцом, а вскоре стал помогать и Билли.

Когда Хэнку исполнилось четырнадцать, Салли сильно простудилась. Простуда перешла в воспаление легких. Салли долго болела, легкие ее ужасно ослабели. Она так и не смогла как следует поправиться, а на следующую зиму заболела снова. На этот раз кашель уже не проходил. Он настолько измотал Салли, что малейшее напряжение лишало ее всяких сил. Она все чаще не вставала с постели, и когда начала кашлять кровью, Билл понял, что случилось самое худшее. Его обожаемая жена умирала, а он был не в силах вернуть ей здоровье и жизнь.

Когда Салли умерла, Билл потерял не просто жену: он потерял своего душевного друга, свою путеводную нить. Без нее он остался как корабль без руля. Билл топил свое горе в вине, забываясь в пьяном угаре, и редко кто видел его в трезвом состоянии. Он потерял работу. И несмотря на то что Том, Билли и даже Хэнк, которому уже исполнилось шестнадцать, могли бы продолжать работать на ранчо, они не пожелали оставаться там, откуда гонят их отца. Так, впятером, они скитались по разным местам некоторое время, но далеко не везде могла найтись работа для четверых мужчин сразу, разве что на короткий период клеймения и загона скота, а когда выяснилось, что с ними в придачу еще и непригодный к работе двенадцатилетний подросток, возможность остаться падала до нуля. Новый поворот в их судьбе произошел во время перегона каравана фургонов из Вако в Эбилин. На каждом шагу в этом путешествии их подстерегала опасность. Их преследовали бури, наводнения, индейцы, им приходилось терпеть выходки начальника каравана, этого дьявола во плоти. Однажды повариха, которая присматривала за их младшеньким, зазевалась, и ребенка чуть не похитили индейцы. Тогда Билл решил, что вместо того, чтобы глотать тучи пыли и подвергать свою жизнь и жизнь своих детей постоянному риску, можно заняться другим делом. Он понимал, что вряд ли им удастся всем сразу найти приличную работу и найти жилище, где они могли бы все жить.

После долгих раздумий Билл выбрал новый путь, теперь дети всегда смогут быть при нем. Ему и в голову не приходило, чтобы Сэма отдать на время чужим людям ради удобства остальных. Так незаметно все Даунинги вслед за Биллом встали на путь преступлений. Их первые бандитские акции показали их полную неопытность и едва не закончились тюрьмой. Потом им улыбнулась удача, и некоторое время их дела шли довольно хорошо. Даунинги ограбили дилижанс на дороге в Даллас, вытряхнув из пассажиров сто долларов, — больше поживиться было нечем. Потом они совершили налет на банк в Денисоне, на границе Техаса с Оклахомой, и, прихватив несколько сотен долларов, скрылись в хижине в окрестностях Санта-Фе на всю зиму. Как только денежный запас начинал подходить к концу, Даунинги нападали на неосторожных путников и отбирали у них деньги и драгоценности.

Постоянная смена мест стала для них образом жизни. Им постоянно грозила опасность, но они воспринимали ее как неизбежность, потому что сами пошли на это. Они брали все что угодно — от лошадей и скота до бумажных денег. Даунинги совершали налеты на поезда, почтовые кареты, банки, отели, их жертвой стали даже один-два процветающих салуна, но они никогда не воровали у детей и вдов, не трогали тех, у кого это было последним. Они слишком хорошо знали, что такое бедность, и никогда не обрушивали несчастье на голову ни в чем не повинных людей.

Иной раз они даже делились своим случайным богатством с теми, кому в жизни было туго. И эта безграничная щедрость мешала Даунингам накопить деньги для самих себя, чтобы купить землю и наладить честную жизнь. Они бросили свой жребий. Они превратились в настоящих преступников, которым за каждым углом грозил арест. Простые люди знали о их благородстве, сравнивая их с бандами Джесса Джеймса, Сэма Басса или с Робин Гудом, но представители закона не ждали от банды Даунинга ничего хорошего.

Быть может, в глубине души Билл Даунинг глубоко раскаивался, что затянул детей в такую жизнь, но никогда не заикался об этом вслух. Быть может, он мечтал о другом, но никогда в этом не признавался, как, впрочем, и его отпрыски. Они всегда были вместе, а это, несмотря на постоянный риск, для Билла играло основную роль. Наверное, Билл мечтал, чтобы Сэм или Хэнк, младшие из детей, ходили в школу или хотя бы получили нормальное воспитание, которое обязательно дала бы им Салли, останься она в живых, но он держал эти мысли при себе. Обойдутся сыновья и без грамоты. Верно, они выросли неотесанными, зато научились защищаться, не давали себя в обиду, умели спать в седле, метко стреляли, не пропали бы в лесу. Сэм, например, стреляет, ездит верхом, соображает куда лучше многих взрослых мужчин. Даже выпить может больше их. А за покер с этим чертенком лучше и не садиться, ему так везет, что и ловчить не надо! Так нужны ли книжки такому талантливому ребенку?!

Если бы кто-то из детей вдруг выразил недовольство, Старый Билл скорее всего отреагировал бы на это. В любой момент они могли поехать на юг, в Мексику, и купить там землю или же податься в Калифорнию и начать там все сначала. Но никто из детей не жаловался и не протестовал, а Биллу и не хотелось ничего начинать без Салли. Она была стержнем его жизни, источником его энергии, и без нее он просто выбрал самый легкий путь, плохой ли, хороший ли, но необходимый для сохранения семьи. Билл хоть и не был образцом для подражания, но оставался преданным своим детям отцом.

Сыновья, в том числе и Сэм, не закрывали глаза на недостатки отца. Вот и сейчас, продвигаясь к своему новому укрытию, Сэм с тоской думает о своей бродячей жизни. Все чаще и чаще он мечтает о том, чтобы жить на одном месте. Сэм не может похвастаться такой же силой, какая есть у братьев. Но все же он не отстает от них. Иногда, как в каком-то полусне, Сэм грезит о странных вещах: нарядной одежде, образовании, доме. Эти странные мечты всегда призрачны, так, смутное волнение души.

Иногда Сэм решительно отбрасывает эти видения. До тех пор пока они вместе — они сила, остальное образуется само собой. Сэму просто очень хочется не оглядываться постоянно через плечо, не ждать за собой погони. Как было бы славно хоть немного пожить спокойно, не думая ни о будущем, ни о прошлом, не волноваться о том, что кого-то из них могут ранить или убить, не бояться того, что когда-нибудь все они сядут в тюрьму или их повесят за многочисленные преступления.

С усталым вздохом Сэм надвигает поглубже на лоб шляпу, чтобы поля защитили глаза от слепящих солнечных лучей. Копыта кобылы ритмично стучат по дороге, отзываясь в юном мозгу повторяющейся фразой: «Может быть, когда-нибудь, может быть, когда-нибудь, может быть, когда-нибудь…» А что может быть? Сэм не знает, что ответить.

ГЛАВА 2

На севере штата Техас в одном дне пути от Далласа лежит городок Тамблвид, который местные жители предпочитают называть совершенно просто Тамбл. В тот день начальник полиции Тамбла Трэвис Кинкейд сидел за старым, видавшим виды столом у себя в участке. Хотя он родился слишком поздно, чтобы участвовать в войне между северными и южными штатами, тем не менее вполне сгодился для поста, который сейчас занимал. Ему исполнилось двадцать шесть лет, но он уже успел некоторое время прослужить в кавалерии, провел три года в рядах техасских рейнджеров, а последние два года занимал пост начальника полиции Тамбла. На своих широких плечах он нес тяжелую и ответственную работу. Хотя он и не был самым метким стрелком в округе, но все же завоевал репутацию человека, умеющего пользоваться оружием. Это умение спасало ему жизнь не раз и не два. Многие дамы вздыхали по этому смелому, высокому, хорошо сложенному красавцу с густой копной светлых волос, со щеголеватыми усами и пронзительными глазами необыкновенного бирюзового цвета. Ходили слухи, впрочем, они были недалеки от истины, что бандиты сами предпочитали сдать свое оружие и добровольно пойти под арест, нежели открыто помериться силами с неустрашимым стражем закона.

В тот жаркий майский вечер начальник полиции Кинкейд изучал свежие телеграфные сообщения и объявления о розыске преступников. Его внимание привлекла телеграмма о новом преступлении банды Даунинга. Он нахмурился. Эти грабители были головной болью каждого полицейского и шерифа в Северном Техасе. Но до сих пор никто не мог дать более-менее сносных словесных портретов членов этой банды. Более того, одни утверждали, что в банде четыре человека, в то время как другие божились, что пять. Предположительно возглавлял банду пожилой человек, судя по всему, отец троих молодых парней, разных по возрасту, самый младший из которых был еще подростком. Платки, закрывающие нос и подбородок, и глубоко натянутые на лбы шляпы не позволяли увидеть их лица. Это в значительной степени осложняло работу Трэвиса. Банда предпочитала орудовать в небольших городках и появлялась всегда неожиданно. Зная о том, что точного описания их внешности полиция не имеет, они могли объявиться и в Тамбле и исчезнуть из него так быстро, что никто и глазом не успел бы моргнуть.

Всего несколько дней назад банда остановила поезд и попыталась похитить тысячу долларов, которые предназначались банкам нескольких ближайших городов, включая Тамбл. К счастью, Даунингам удалось взять очень малую часть денег благодаря тому, что доллары перевозили в обычном багажном вагоне, а в почтовый поместили только мешки с пачками нарезанной газетной бумаги, обернутыми для отвода глаз долларовыми купюрами. Хитрый замысел спас деньги от грабежа, но вряд ли грабителей удастся провести в другой раз. Их надо было схватить, и как можно скорее. До сих пор ограбления обходились без жертв, но это не означало, что так будет всегда.

Глубоко вздохнув, Трэвис передал сообщение своему помощнику.

— Все то же самое, Чес: Слава Богу, хоть Сэм Басе решил дать нам передышку. Вроде бы он взялся перегонять стадо в Додж. Не знаю, правда ли это, но о нем действительно что-то ничего не слыхать, а то, что его нет больше в Денисове, это точно.

— Твои молитвы услышаны, как сказала бы моя матушка, — отозвался Чес. — Банда Джеймса все еще торчит в Миссури, — уже за это мы должны быть ему благодарны. А Малыш Билли пока что орудует в Нью-Мексико и в Аризоне. — Чес помахал телеграммой в воздухе. — А ты думаешь, что Даунинги могут направить свои стопы в нашу сторону?

Растирая рукой шею сзади, чтобы размять затекшие мышцы, Трэвис сказал:

— Откуда я знаю, Чес. Надеюсь, что нет, хотя, с другой стороны, был бы рад покончить с этими паразитами раз и навсегда. Если мне попадается хоть один из них, даю слово, что выужу из него подробное описание всех остальных сообщников. Тогда мы наверняка быстро их всех изловим. А пока что нам остается только не прозевать, если в городе появятся чужаки, особенно если их четверо или пятеро вместе.

— Спина разболелась? — спросил Чес, заметив, как его начальник выгнул спину.

— Да. Ненавижу сидеть за столом. Лучше проехать верхом сотню миль без остановок, чем корпеть над бумажками. Эта сторона нашей службы мне совсем не по нутру.

Чес понимающе усмехнулся. Он работал с Трэвисом два года, и у них сложились отношения, напоминающие скорее отношения между друзьями, чем между начальником и подчиненным.

— Молли с удовольствием поможет тебе прогнать усталость, и ты это знаешь.

— Может быть, слишком с большим удовольствием, — криво усмехнулся Трэвис. — Неужели твоя мудрая мама никогда не говорила тебе, что не стоит брать то, что само плывет тебе в руки?

— Будет тебе, Трэвис. Молли славная девушка, хоть и служит в «Серебряном самородке».

— Похоже, что тебе самому небезразлична Молли, — чуть заметно усмехнулся Трэвис.

— Может, это и так, но я сам толком пока не разобрался, — сказал Чес с вызовом.

— Я уверен, из вас получится отличная парочка.

— И ты не возражаешь?

— У меня нет никаких прав на Молли. Если она тебе нравится, так поухаживай за ней. По правде говоря, мисс Нола привлекает меня куда больше, — признался Трэвис в порыве откровенности, что случалось с ним нечасто.

— Дочь Рейфа Сандоваля? — Лицо Чеса приобрело недоуменное выражение. — Ну что ж, — пожал он плечами, — твое право. Почему бы тебе и в самом деле не нацелиться на дочь одного из богатейших скотоводов в округе, тем более что и она не прочь.

На этот раз пожал плечами Трэвис:

— Она ко мне тоже неравнодушна. Но я еще не дошел до стадии ухаживания, поэтому прошу тебя, Чес, не трепаться на каждом углу и никого не приглашать на свадьбу. Признаюсь, я уже два раза был приглашен на воскресный обед и в следующий раз собираюсь сам пригласить ее на гулянье, которое устраивает церковь. Но я еще не готов идти к алтарю. Для начала мне хотелось бы получше узнать свою будущую супругу, смогу ли я с ней ужиться, понимаешь?

— Отличный план, если сработает, — скептически заметил Чес. — Почему ты так думаешь? Разве плоха идея?

— Знаешь, Трэв, сам я не слишком большой знаток женщин, но я умею слушать, когда говорят другие. Похоже, многие получили самый большой в своей жизни сюрприз, когда кроткое существо, которое во время ухаживаний было не в состоянии обидеть и муху и не возвышало свой голосок даже до шепота, через несколько недель после свадьбы превращалось в свирепую мегеру. И нельзя сказать, что эти несчастные так уж торопились со свадьбой. Им казалось, что своих невест они хорошо изучили. Сдается мне, что эти кошечки удачно скрывали свой истинный характер до того, как произнести слово «да», так что будь осторожен, друг мой.

— Последую твоему совету, — успокоил его Трэвис. — Вот тебе мое слово. Спешка мне ни к чему. Я еще достаточно молод, а мое хозяйство ведет миссис Виллоу.

— Клянусь преисподней, не понимаю, зачем тебе нужны услуги миссис Виллоу, — горячо воскликнул Чес, — когда вокруг тебя все время вертятся самые знатные дамы города, наперебой приглашают тебя на званые обеды и кормят пирогами. Если ты не поостережешься, к тридцати годам тебе обеспечено пузо размером в Техас.

— Ну и пусть, лишь бы усы не выпали, Чес. — Трэвис тихо рассмеялся и погладил длинными пальцами ухоженную растительность над верхней губой. — Должен признаться, это моя настоящая гордость.

Не прошло и недели, как к Денисону подъехала банда Даунинга. Обнаружив, что Сэм Басе действительно покинул этот город, о чем говорил Кинкейд своему помощнику, Даунинги проследовали к югу от штата. Недалеко от Денисона они ограбили дилижанс, прихватив пару сотен долларов. В Шермане они обчистили банк и тут же, пока жители и городской шериф приходили в себя, быстро смылись. В Далласе они решили не появляться, наметили себе городок помельче и направились в тихий Тамбл, предполагая ограбить небольшой банк.

ГЛАВА 3

Под жарким солнцем лошадь нервно переступает с ноги на ногу. Сэм поддается беспокойству лошади и начинает тревожиться не на шутку. Отец с братьями целую вечность не выходят из банка. Что там могло случиться? Не слышно ни выстрелов, ни криков, но им давно пора выйти оттуда. Присматривая за лошадьми, Сэм чувствует себя лисой в курятнике. Чтобы поменьше бросаться в глаза, Сэм не сидит в седле, а стоит, небрежно прислонившись к перекладине, к которой привязаны лошади. Из-под широких полей своей шляпы Сэм зорко следит за всем происходящим на улице и в то же время не спускает глаз со входа в банк. На улице вроде бы все спокойно. Ну что же они не выходят!

В это же время из холла отеля напротив за улицей наблюдает и начальник полиции Кинкейд. Хозяин отеля Гарри Джекобе нервно ждет его сигнала за стойкой бара. Чес Браун, которого вызвала жена Гарри, притаился в брадобрейной вместе с самим владельцем заведения Лу Спритом, человеком-горой и лучшим зубодером на всем Западе.

— Ты уверен, что это они? — спрашивает Гарри хриплым шепотом.

— Почти уверен. Их пятеро. Один из них пожилой, а самый младший еще и усов не отрастил. — Трэвис не отрывает напряженного взгляда от дверей в банк, даже когда отвечает своему новоиспеченному помощнику Гарри. Трэвис не торопясь завтракал в ресторане отеля, когда случайно взглянув в окно, заметил пятерых незнакомцев, привязывающих своих лошадей к перекладине. Вроде бы эта небольшая компания не должна была вызывать подозрений, но Трэвис насторожился, интуиция подсказывала ему другое.

Трэвис увидел, как двое мужчин не спеша направились к банку, другие двое зашли в магазин. Пятый, самый младший, остался с лошадьми. Через несколько минут двое вышли из магазина и тоже зашли в банк. Вот тогда Трэвис решил действовать. Лучше подготовиться заранее, чем быть захваченным врасплох. Трэвис не был уверен, что это действительно банда Даунинга, но люди эти вызывали подозрение.

Чем они занимаются в помещении банка, сказать было невозможно, но чем дольше они оставались внутри, тем сильнее тревожился Трэвис. За несколько минут до незнакомцев в помещение банка вошла старая миссис Макферсон. Ей было все девяносто, если не больше. Вздорная старушенция вполне способна разбить своей палкой голову любому, кто задумает лишить ее сбережений. Правда, Даунинги обычно никому не наносили увечий. И уж конечно, они не тронут старую женщину — если это действительно Даунинги и если они действительно решили ограбить банк.

Взгляд Трэвиса скользнул по парнишке, оставшемуся при лошадях. Мальчик явно нервничал. Он то и дело поглядывал в сторону банка и, несмотря на то что стоял в ленивой позе у привязи, носком поношенного сапога нервно ковырял пыльную землю. Все это не ускользнуло от острых глаз начальника полицейского участка.

Трэвис нахмурился. В этот ранний утренний час на улице начали появляться первые прохожие: хозяйки, обходящие магазины до наступления дневной жары; фермеры, с утра закупающие корма и необходимый в хозяйстве инструмент; дети, которым не терпится истратить монетку на конфеты и леденцы. Времени, чтобы предупредить прохожих покинуть улицу, не оставалось. Кроме того, нельзя было спугнуть грабителей в банке. Если банк действительно грабят, Трэвису оставалось только ждать, когда преступники выйдут на улицу, оседлают лошадей и двинутся в путь. Только после этого можно начать погоню. Трэвис не мог идти на риск, что какая-то шальная пуля заденет ничего не подозревающего прохожего. Ситуация складывалась весьма щекотливая, и из-за этого Трэвис ужасно волновался.

Внезапно дверь банка распахнулась, и из него выбежали четверо мужчин, нагруженные шестью полотняными банковскими мешками. Пока они бежали к лошадям, которых уже успел отвязать поджидающий их мальчишка, из банка, спотыкаясь, вывалилась миссис Макферсон и завопила:

— Держите воров! Держите! Они ограбили банк!

Так провалился план Кинкейда не спугивать грабителей и не беспокоить жителей Тамбла!

Грабители вскочили на лошадей и среди воплей и криков погнали их к выезду из города. В то же время Кинкейд, Браун, Джекобе и Сприт схватили поводья первых подвернувшихся под руку лошадей и приготовились преследовать банду. Увидев краем глаза Исаака Хэнда, местного торговца, Трэвис крикнул ему:

— Посмотрите, что в банке. Если кто-то ранен, приведите доктора. — С этими словами он умчался в погоню за облаком пыли, поднятым копытами лошадей грабителей.

Даунинги уносят ноги из Тамбла с такой скоростью, на какую только способны их лошади. Проклятье! Они бы давно ушли и никто не узнал бы о них, если бы не та крикливая старуха. Они связали всех банковских служащих и заткнули им рты кляпом, но когда дело дошло до божьего одуванчика, Старый Билл замешкался. И вот теперь похоже на то, что эта ошибка могла стать для них роковой, и если до полудня они не попадут в тюрьму, откуда дорога им только на виселицу, можно считать, что им крупно повезло.

Сэм изо всех сил пришпоривает лошадь и клянет отца, братьев и старуху всех разом. Когда Том и Билли бежали к своим лошадям, они бросили ему мешки с деньгами, и теперь Сэм на полном скаку пытается засунуть их в сумки, притороченные к седлу, и в то же время не уронить пистолет. С таким номером вполне можно выступать в цирке!

Мимо проносится Хэнк, его добыча у него в руках.

— Пришпоривай свою клячу, Сэм! — вопит он, тревожно оглядываясь через плечо.

Сэм оглядывается тоже и чуть не вываливается из седла при виде быстро нагоняющих их четырех всадников. Сэм не думает о том, что отец и трое старших братьев ушли далеко вперед, предоставив самому младшему члену семьи прикрывать тыл.

— Гром и молния! — Сэм пришпоривает лошадь, но та и так бежит из последних сил. — Если мне удастся выкрутиться, я поменяю тебя на мула! Клянусь!

Но, конечно, молодая кобылка в этом не виновата, и Сэм это прекрасно знает. Еще неделю назад она ушибла копыто о камень, оно все еще немного болело, и лошадь прихрамывала. И вот как раз тогда, когда скорость решает все, Бесс не в состоянии выдержать бег.

Сэм увидел, как удаляются братья и как сокращается расстояние от преследователей. Инстинктивно Сэм пригибает голову: пуля просвистела совсем рядом, расслабляться нельзя. Сэм бросает яростный взгляд на Хэнка. Это он стрелял.

— Кого ты собрался убить, Хэнк? Меня или тех?

«Тоже мне стрелок нашелся. Вечно мажет!» — думает Сэм, уклоняясь от ответного огня и прицеливаясь в одного из преследователей. Прицеливается удачно, попадает ему в бедро, и всадник падает с лошади. Отец всегда внушал сыновьям, что нужно стараться временно выводить из строя противника, но не убивать его.

Еще раз обернувшись, Сэм видит, как из рук одного из преследователей вылетает ружье и он с криком хватается рукой за плечо. Осталось еще двое! Слава Богу, хоть один из братьев научился метко стрелять. Сэм знал, что это Билли. Он может попасть в комара с тысячи шагов! Сэм ухмыляется при знакомом звуке выстрела винтовки Старого Билла, еще один всадник падает на землю. Пуля попала в его лошадь. Остается только один.

Но в тот момент, когда Сэм готовится сделать выстрел, спотыкается Бесс. Какую-то долю секунды лошадь пытается сохранить равновесие, но падает на колени, а Сэм летит через ее голову. Сэм катится колесом и плюхается на живот, шумно и тяжело дышит; пистолет вырвался из рук и отлетел в сторону.

Несколько мгновений Сэм не двигается, не понимает, что произошло, и мучительно пытается набрать воздух в легкие. Однако чувство опасности заставляет действовать, и Сэм тянется за кольтом, но тут раздается выстрел. Почти одновременно с выстрелом пистолет отлетает еще дальше. Его уже невозможно достать. Сэм кричит и слышит, как на крик отзывается Билли. Сэм видит приближающегося одинокого всадника и Билли, разворачивающего свою лошадь, чтобы броситься на помощь.

— Сэм! — кричит он со страхом и отчаянием.

— Не надо, Билли! Не надо! — Сэм машет руками, чтобы Билли уходил. Сэм боится за него, если он подойдет ближе. — Уходи! Оставь меня!

Билли на мгновение останавливается в нерешительности.

— Мы вернемся за тобой, Сэм! — кричит он, поворачивается и скачет следом за остальными.

— Вставай, парень. И не думай прикасаться к своей пушке, — доносится откуда-то издалека голос. Сэм поднимает глаза и видит над собой всадника. Эти глаза, бирюзовые, пронзительные, обрамленные густыми темными ресницами, наводят невыразимый ужас. И не только глаза. Сэм видит в четырех футах от себя направленное дуло пистолета, а немного повыше приколотую к жилету жестяную звезду.

Сэм начинает подниматься на ноги и беспомощно глядит в ту сторону, где за небольшой возвышенностью скрылись отец и братья. Вдруг Сэм слабо вскрикивает от боли и снова падает на землю.

— Эй, парень, попробуй только выкинуть какую-нибудь штуку, я прикончу тебя на месте, — угрожающе кричит полицейский.

— И не собираюсь! — говорит Сэм, тяжело дыша. — Бок болит, ребра сломались, что ли. — Сэм хватается за бок и морщится. — И нога подвернулась. Наверное, тоже сломалась.

Трэвис спрыгивает с коня. Он поднимает упавший пистолет, засовывает его за свой пояс и подходит к парнишке, чтобы помочь ему подняться. Его большая ладонь накрывает худенькое плечо, и у Трэвиса мелькает мысль: «Парень-то кожа да кости».

Сэм стонет, безуспешно пытаясь подавить жалкие всхлипы. Трэвис заглядывает в чумазое исцарапанное лицо, на котором видны одни огромные черные, полные боли глаза. Несмотря на грязь, видно, что у мальчишки совсем бледное лицо, и Трэвис поддается минутной вспышке жалости. Но он подавляет эту слабость. Этот парень, пусть он совсем еще мальчишка, ранил Чеса, а без своего помощника Трэвис лишен возможности преследовать остальных грабителей. Из четырех всадников он один остался невредимым, и сейчас ему предстоит отвезти мальчишку обратно в город, посадить за решетку и позаботиться о том, чтобы доктор залатал пострадавших. Трэвис горько вздыхает. Чес получил ранение в ногу, Гарри Джекобе пулю в плечо, а Большой Лу Сприт сломал ногу при падении с лошади. А вот Айк Гаррисон будет требовать крови, потому что бандиты так и скрылись с украденными из его банка деньгами. Что за наказание!

— Пошли, парень. Пойдешь пешком или поедешь верхом в город? — Несмотря на грубый тон, Трэвис старается поставить мальчишку на ноги как можно осторожнее, жалея его сломанные ребра.

— Поеду верхом. — И только сейчас Сэм вспоминает о Бесс. — А где моя лошадь?

К счастью, Бесс повезло больше, чем ее седоку. Маленькая кобылка спокойно стояла и ожидала своего всадника.

— Она хромает на правую переднюю ногу, — предупреждает Сэм.

Трэвис помогает пленнику сесть на лошадь, предварительно отцепив от седла винтовку. Он несколько поднимает брови, увидев, что это не что иное, как винчестер-73. Ручным же оружием мальчишке служил кольт самой последней модели. Очевидно, у Даунингов хорошее оружие, о таком только может мечтать настоящий мужчина. Трэвис наклоняется, чтобы осмотреть ногу лошади.

— Нога в порядке. Ни растяжения, ни перелома. Она просто жалеет свое копыто, старается не наступать на него.

Сэм угрюмо кивает головой:

— На прошлой неделе ударилась о камень. А правда с ногой ничего серьезного? Трэвис суживает глаза.

— Не так серьезно, как с ногой Лу. Он ее сломал. И не так, как с ногой Чеса. В нее попала пуля, между прочим, из твоей пушки.

— Просто вы стрелять не умеете, — говорит мальчишка.

Трэвис едва удерживается от желания немедленно сбросить хвастунишку из седла и надрать ему задницу.

— Наглый сопляк. А кстати, сколько тебе лет?.. Сэм, кажется, так?

Сэм презрительно щурится ему в лицо:

— Не твоего ума дело, начальник.

— Поскольку ты скоро будешь сидеть у меня в тюрьме, я бы не сказал, что это не моего ума дело. Скорее, наоборот. — С этими словами Трэвис прикручивает руки мальчишки к луке седла и затягивает узел покрепче, отчего мальчишка морщится. — Я слышал, как тот, кого зовут Билли, назвал тебя Сэмом. Тебя зовут Сэм, так?

— Так, — нехотя цедит сквозь зубы пленник.

— А сколько тебе лет, сынок?

— Семнадцать, и я тебе никакой не сынок, — сердито сверкают черные глаза.

— Мне нет, а вот Биллу Даунингу да. Сэм хихикает:

— Думай чего хочешь, полицейский.

— Я вот думаю, что для юнца, у которого молоко на губах не обсохло, у тебя наглости через край. — Трэвис забрасывает поводья через голову лошади так, чтобы было сподручно вести ее за своей. — Добро пожаловать в Тамблвид, штат Техас, Сэм, — произносит он с издевкой.

Чес и Лу едут верхом на одной лошади, Лу стонет, как немазаное колесо фургона. Через час они въезжают в город. На улицах их появление вызывает оживление. Как пожар в прериях, распространяются слухи о том, что начальник полиции и его отряд вернулись, простреленные, как решето, и только с одним пленником. Трэвису приходится прилагать немало усилий, чтобы не заорать на зевак и приказать не совать нос не в свои дела. Но деньги, украденные этим утром, принадлежат горожанам, поэтому он не дает волю своему темпераменту, а едет со сжатыми губами и молчит. Добравшись до здания тюрьмы, он посылает мальчишку из семьи Миллеров за доктором Пэрди, а несколько человек помогают спешиться раненым. Пользуясь неразберихой и суматохой, он сам ведет своего пленника в тюрьму.

— Так когда ты пришлешь мне доктора? — спрашивает Сэм, как только оказывается в камере.

— Как только он осмотрит всех пострадавших. А ты не умрешь от сломанного ребра.

Трэвис вешает на вешалку за своим письменным столом оружейный ремень и пояс от штанов мальчишки. Этот пояс Сэм почему-то никак не хотел отдавать. Неудивительно. Штаны чуть не падали с юнца без поддержки этого пояса. Трэвису еще никогда не попадался такой костлявый мальчишка.

Сэм сверкает глазами на него из-за решетки:

— Зачем у меня отняли брючный ремень?

— А затем, чтобы ты не повесился на нем, — без обиняков отвечает Трэвис. — Честные жители этого города желают приберечь это удовольствие для себя. — Трэвису кажется, что парень мертвенно бледнеет, однако быстро приходит в себя.

— Папаша и братья выручат меня отсюда. Они приедут за мной и прикончат тебя как пить дать.

— Я не сомневаюсь, что они попытаются это сделать, — снисходит Трэвис.

— Ты мог бы, между прочим, дать мне табака, чтобы скрутить сигарету, пока я дожидаюсь доктора, — продолжает Сэм. — Если жадишься, тогда достань мне мой из моей сумки.

Трэвис пропустил бы эту просьбу мимо ушей, но ему ужасно любопытно узнать, что еще скрывается в мешках Сэма. До сих пор у него не было времени обыскать их. Трэвис испытывает чувство, близкое к облегчению, когда находит в каждой сумке полотняный мешок с деньгами. «Два из шести лучше, чем ничего», — думает он. Это обстоятельство улучшает его настроение, он бросает Сэму мешочек с табаком и бумагой, который лежал на самом дне сумки.

Сэм произносит нечто нечленораздельное, что Трэвис принимает за слова благодарности. На глазах Трэвиса Сэм быстро и ловко скручивает сигарету.

— Ты так и будешь сидеть здесь или дашь огня? Не буду же я сосать эту штуковину всухую?

Трэвис бросает ему спичку, но Сэм не успевает ее поймать, и она падает на пол. Сэм наклоняется, чтобы поднять ее. Но это слишком большое напряжение для сломанных ребер, и Сэм стонет от боли. На мгновение в черных глазах показываются слезы, но так же быстро исчезают. Сэм делает несколько вдохов, чтобы подавить приступ головокружения, и падает на нары, осторожно перенося больную ногу на комковатый матрас. Зажечь сигарету сразу не удается, и проходит некоторое время, прежде чем Сэм закуривает.

— Я не позволю доктору резать мои сапоги, — ворчит Сэм, выпуская колечко дыма в потолок. Трэвис качает головой и усмехается:

— Тебе придется многое узнать о жизни в тюрьме. Ты не только позволишь доктору осмотреть твои раны так, как он считает нужным, но тебе придется помыться, как только он закончит с тобой. Я не желаю, чтобы ты завонял всю тюрьму. — Трэвис с удивлением замечает промелькнувший по лицу узника испуг. — Не бойсь, малец! Чистота — это не так уж плохо. Тебе даже понравится, когда ты привыкнешь.

Часа через два прибывает доктор Пэрди.

— Слыхал, твой пленник нуждается в лечении, Трэвис, — раздается его скрипучий голос. Это симпатичный человек за тридцать, с редеющими каштановыми волосами, веселыми голубыми глазами и явственно намечающимся животиком. — Ты заставил меня сегодня потрудиться. У меня еще никогда не было столько пациентов, с тех пор как в канун Нового рода рухнула лестница в борделе Мэтти. В ту ночь мне пришлось заниматься двенадцатью ногами и двадцатью руками. — При этом воспоминании доктор радостно смеется. — А на следующий день пришлось накладывать швы не на одну голову. Удивительно, в какое грозное оружие превращается скалка в руках рассерженной жены!

Трэвис разделяет веселье доктора.

— Я это помню, док. А теперь взгляните, чем можно помочь Сэму. — Трэвис открывает дверь в камеру. — Тогда он, может быть, прекратит ныть, пощадит мои уши. Он утверждает, что у него болят бока, и подозревает, что сломана щиколотка правой ноги.

Доктор Пэрди ставит свой черный чемоданчик на пол и смотрит на Сэма.

— Что-то ты рано начал заниматься подобными делами, парень.

— Ранения у меня нет, — дерзко говорит Сэм. — Если бы моя лошадь не споткнулась, меня бы вообще здесь не было.

— Я не говорю о твоих ранениях. Я хочу сказать, что ты слишком молод, чтобы грабить банки и стрелять в полицейских. — С этими словами доктор Пэдди быстрым движением разрезает сапог Сэма и начинает обследовать распухшую лодыжку. — Не думаю, что лодыжка сломана, Сэм. Это простое растяжение. Сэм с ужасом смотрит на погибший сапог.

— Ты должен мне пару сапог, док.

— А ты должен мне за визит, — отвечает жизнерадостный доктор. — Таким образом, мы квиты.

На просьбу доктора снять рубашку Сэм непонятно почему артачится.

— А можно, я только приподниму ее? — Зачем делать это у всех на виду? Хватит с меня того, что он отнял у меня брючный ремень и теперь штаны с меня сваливаются.

Трэвиса все это начинает забавлять, и он поднимает брови.

— Чего это ты стал таким робким, Сэм? Можно подумать, что под рубашкой скрывается нечто такое, что я до сих пор не видел.

— Знаю, что ты все видел-перевидел, — глухо бормочет Сэм, — но такого, как я, ты точно не видел.

— Ладно, ладно. Не ворчи, — быстро приказывает доктор. — Подверни рубашку так, чтобы я увидел твои ребра.

Сэм неохотно повинуется. Видно, что каждое движение причиняет боль. Сэм морщится, пока доктор ощупывает и обстукивает каждое выпирающее из-под кожи ребро. Когда пальцы доктора добираются до верхней части грудной клетки, Сэм в отчаянии втягивает в себя воздух. На несколько мгновений доктор и пациент замирают, уставясь друг на друга.

— Трэвис, мне кажется, здесь все не так просто, — произносит наконец Пэрди приглушенно и многозначительно, все еще пристально глядя на своего пациента.

— У него сломаны ребра? — спрашивает Трэвис.

— Нет, просто изрядно помяты бока. — Пэрди молчит, затем добавляет мягко: — Если я не ошибаюсь и если я не самый скверный врач, которого создал Господь, ваш Сэм на самом деле никакой не Сэм, а Саманта. Трэвис, вы арестовали молодую девушку.

ГЛАВА 4

— Что вы сказали? — разинул рот Трэвис. Его лицо приобрело такой же оттенок, какой Сэм видела однажды у Хэнка, когда тот на спор с братьями проглотил сырое яйцо. Она могла побожиться, что у полицейского зашевелились усы от удивления. Он стоял как пригвожденный и таращил глаза. — Нет, не может этого быть. Вы ошиблись. Он не… — Трэвис беспомощно умолк и уставился на доктора Пэрди.

Доктору стало его немного жаль.

— Не он, а она, — поправил он Трэвиса. — Никаких сомнений здесь быть не может. Хорош был бы врач, если бы не мог отличить мужчину от женщины. Извините, Трэвис, но ваш арестант женского пола.

Трэвис встряхнул светлой шевелюрой. Он все еще не верил.

— Но у него, то есть у нее… нет… этих… — жестом Трэвис изобразил женский бюст. Багровый цвет начинал постепенно сходить с его лица, когда он, заикаясь, выдавливал из себя эти слова.

Сэм выпрямилась на стуле, одернула рубашку и пугливо следила, как доктор и полицейский обменивались через ее голову репликами, словно она для них не существовала. По правде говоря, ей и на самом деле хотелось бы куда-нибудь исчезнуть. Похоже, начальник полиции не пришел в восторг от внезапного превращения ее в женщину. Черт бы побрал этого дотошного лекаришку. Надо же ему было выведать ее тайну!

— Все, что надо, у нее есть. Можете поверить мне на слово, Трэвис, — успокоил полицейского Пэрди. — Конечно, согнутая в три погибели от боли в боку, одетая по-мужски, в рубашке, в которой могут поместиться еще семеро таких, как она, она вполне может сойти за парня, но грудь у этой юной леди есть, это точно.

— Никакая я не леди, — вставила Сэм хриплым голосом, который тоже мог вполне принадлежать юноше.

Напряженный взгляд Трэвиса переместился с доктора на Сэм.

— Пожалуй, это первые правдивые слова, которые я услышал от тебя за все утро, — процедил сквозь зубы Трэвис и двинулся к ней размеренным шагом. — Вы только посмотрите на нее, док. — Он окинул ее с головы до ног оценивающим взглядом. — Вы когда-нибудь в жизни видели подобную женщину, не говоря уже о леди? — И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Он, то есть она, не мылась, наверное, целый год и целый год не снимала ни своей потрепанной шляпы, ни стоптанных сапог! Она двигается, говорит и выглядит как парень. Дьявольщина! Пока мы тут вас дожидались, она успела выкурить сигарету!

Зажатая между стеной камеры и доктором, Сэм не смогла помешать Трэвису, когда тот неожиданно протянул руку к ее голове и одним движением руки смахнул с нее шляпу. На плечи и лицо упали длинные нечесаные пряди темно-рыжих волос.

— Господи! — простонал Трэвис, как будто ему было еще хуже, чем ей. — Это все-таки правда! А я так надеялся, что вы ошиблись, док. Но это все равно что надеяться на чудо.

Пока Трэвис переживал случившееся, Сэм выхватила из его ослабевших пальцев шляпу и водворила ее обратно себе на голову.

— Только тронь меня еще раз, начальник, и я сдеру с тебя твои прекрасные усы и затолкаю их тебе в глотку, — воскликнула она, яростно вращая черными глазами.

Доктор Пэрди, первым оправившийся после неожиданного разоблачения, рассмеялся. Трэвис смеяться не стал. Невольно его пальцы потянулись к усам. Глаза сузились, когда он посмотрел Сэм в лицо.

— Я тебя научу, как нужно вести себя, девчонка, не говоря уже о прочем.

— Кто это собирается учить меня? Уж не ты ли? — с вызовом бросила Сэм, воинственно вздернув подбородок.

— Ну нет! Я бы за это не взялся за все сокровища мира! Ни за какие деньги я не стал бы терпеть тебя у себя перед глазами!

— Трэвис, не спешите с выводами, — вмешался доктор Пэрди. — А то может так случиться, что вам придется взять свои слова назад. Факт остается фактом. Теперь, когда вы знаете, что Сэм — девушка, вы не можете оставлять ее в этой тюрьме. Надо придумать что-то другое.

С ворчанием Трэвис запустил длинные пальцы в свои густые волосы.

— Вы правы, док. Об этом я как-то не подумал. — Он задумчиво помолчал и нахмурился, так как ничего путного ему в голову не приходило. — Но что же тогда прикажете мне с ней делать?

Сэм ухмыльнулась. Ей нравилось, что два взрослых человека попали из-за нее в затруднительное положение.

— Почему бы вам не отпустить меня восвояси? И папаше не придется нападать на ваше вонючее логово, чтобы меня выручать.

— Только через мой труп, — зарычал Трэвис.

— Вот к этому я и клоню, — кивнула головой Сэм почти любезно.

Трэвис нагнулся к ней так близко, что всего несколько дюймов разделяло их лица.

— Заруби себе на носу, девчонка. Я не боюсь ни твоего отца, ни братьев, ни кузенов, ни дядьев, ни остальных родичей, как дальних, так и близких, как законопослушных, так и тех, кто вне закона. Я и без тебя знаю, что они попытаются выручить тебя, но я буду готов к этому и буду их ждать. Теперь ты находишься под арестом и будешь находиться под арестом долго. Любой, кто придет за тобой, будет иметь дело со мной. Поняла?

— Я все слышу, начальник. Мои ухи еще не оглохли и язык еще не отсох.

— Судя по твоей речи, ты и в школу небось не ходила?

— На кой мне твоя школа? — Сэм не собиралась уступать.

— Я теперь за тебя ответствен, посмотрим, как исправить это упущение. Если тебе будет чем занять свою голову и время, ты станешь лучше себя вести.

— Не хочу ни в какую школу, начальник, — упрямилась Сэм.

— Пойдешь, если я тебе прикажу, — не отступал Трэвис.

Сэм с ненавистью посмотрела на него:

— Знаешь, начальник, старую поговорку: «Можно привести коня к водопою, но нельзя заставить его напиться»?

— Я тебя напою, даже если для этого придется тебя утопить, — зловеще ухмыльнулся Трэвис.

— Не поняла.

— Ты будешь учиться, не то придется тебя убить. Желая привлечь к себе их внимание, доктор Пэрди громко откашлялся.

— Вы что, собираетесь взять Сэм к себе домой? Трэвис отрицательно покачал головой:

— По правде сказать, я не знаю, что с ней делать. — Увидев, что Сэм хочет что-то сказать, Трэвис сверкнул на нее глазами. — Ни слова больше, не то я потеряю остатки своего терпения и тебе белый свет станет не мил, хоть ты и девчонка, — пригрозил он. И продолжая разговор с Пэрди, спросил: — Может, у вас есть какие-то мысли на этот счет, док?

Доктор Пэрди пожал плечами:

— Как вы думаете, может, ее возьмут к себе пастор Олдрич с женой?

Трэвис чуть не фыркнул на это предложение.

— Вы говорите о тех милых сестричках? Господь с вами, Пэрди. Не пройдет и часа, как Сэм не моргнув глазом обворует их и будет такова.

Эти слова так возмутили Сэм, что она не сдержалась.

— Я не ворую у пасторов! — заявила она сердито.

— Это почему же? Не похоже, чтобы ты была слишком религиозной, Сэм, — подцепил ее Трэвис. Но Сэм отказывалась сдаваться.

— Мы, Даунинги, никогда не обкрадываем церкви и не трогаем людей, у которых каждый доллар на счету. Мы способны на многое, но мы еще не убили ни одного человека, и мы не крадем у вдов и сирот.

— Ага! — Блестящие глаза Трэвиса победно загорелись. — Значит, ты и есть дочь Билла Даунинга. А я до сих пор не был уверен, что именно банда Даунинга ограбила сегодня утром банк.

Сэм была готова проглотить язык, когда услышала это признание Трэвиса. Проклятье! Она всех погубит своей болтовней!

— А что ты скажешь о бедной старой миссис Макферсон? — продолжал Трэвис. — Это та старуха, которая была сегодня утром в банке. Твоя семейка ограбила ее, а ведь она вдова. И совсем небогата.

— Послушайте, Трэвис, — перебил его доктор. — Вы еще не все знаете об утреннем ограблении. Действительно, никто не пострадал. Но кроме того, Даунинги и в самом деле сделали все, чтобы не нарушить свое правило: не брать деньги у тех, кто считает каждый цент, о чем сказала Сэм. Они велели Айку Гаррисону отдать деньги только самых богатых клиентов и не трогать счета тех, кому приходится туго. Айк говорит, он в жизни не слыхал ничего подобного! А миссис Макферсон добровольно осталась там, чтобы проследить, как бы он чего не напутал. Старая карга не собиралась жертвовать ни одним центом из своих жалких сбережений, даже если бы для этого ей пришлось собственноручно застрелить Айка.

— Тогда почему же она вопила как ненормальная? — нахмурился Трэвис. Пэрди пожал плечами:

— Скорее всего, выполняла свой гражданский долг, так я думаю.

— Ну ладно, мы сейчас говорим о другом: независимо от того, обчистит пастора Сэм или нет, у них она жить не может.

— А что вы скажете о Нэн Такер? — спросил доктор, назвав имя школьной учительницы.

— Нет. Она вполне подойдет для того, чтобы учить Сэм днем, поскольку сейчас каникулы, но жить у нее Сэм тоже нельзя. У Нэн нет мужа, который мог бы держать Сэм в строгости. Кроме того, — вздохнул Трэвис, — она и так закормила меня своими пирогами.

Я с готовностью заплачу ей за уроки для Сэм, но на большие жертвы я не способен. У Нэн могут возникнуть ложные надежды, а это все равно что выпустить пчелу на поле клевера. Я и охнуть не успею, как меня по шею опутают и потащат к алтарю.

Пэрди понимающе рассмеялся и предложил:

— А почему бы вам не взять Сэм к себе? Все равно вам придется глаз с нее не спускать, если вы и в самом деле думаете, что ее родные явятся спасать ее. Вы не имеете права перекладывать ответственность на других, подвергать их жизнь риску. У вас в старом доме достаточно места, да еще есть Элси, которая и убирает и готовит. Она могла бы помочь вам проследить за вашим маленьким арестантом, пока вы на службе. — Пэрди довольно хмыкнул и подмигнул Трэвису. — Признайтесь, Трэвис, Элси прекрасно справляется с вами, а уж обыкновенная девчонка и вовсе не доставит ей хлопот. А чтобы не ходили сплетни, советую вам попросить Элси на некоторое время переехать к вам.

Трэвис призадумался.

— А она согласится?

— А почему нет? Не вижу причин для отказа. Ее собственные дети уже взрослые, она сейчас осталась в своем домишке совсем одна. Ей даже понравится, что рядом с ней будет юное создание, которое надо обучить всему, что положено знать девушке. Она с удовольствием займется ее воспитанием.

— Конечно, от меня не убудет, если я попрошу ее, — нерешительно произнес Трэвис.

— В худшем случае она просто откажется, — согласился с ним доктор.

Итак, все было решено без согласия Сэм и даже без ее ведома. Когда Трэвис обернулся к ней, чтобы посмотреть, как она отнесется к принятому решению, она уже глубоко спала, свернувшись на топчане. Одна рука свисала на пол, другой она крепко держалась за ушибленный бок.

— Совсем измучилась, бедняжка, — мягко сказал он.

— Пусть поспит, — кивнул головой доктор. — Я приду попозже, перевяжу ей бока и ногу. Несколько дней она будет чувствовать себя неважно.

— Это мне как раз на руку. По крайней мере, не буду бояться, что она сбежит, — ищи ее тогда по всей округе. Знаете, док, даже тогда, когда я принимал ее за мальчишку, мне было ее жалко. Только подумайте, какую она вела жизнь — постоянно скиталась со своей преступной семейкой, ни дома, ни одежды приличной, все время в бегах. Какое уж тут воспитание!

Доктор Пэрди согласился:

— Да, ей, видимо, приходилось не сладко.

Он взял свой чемоданчик и направился к двери.

— Еще один совет, Трэвис, — добавил он с едва заметной улыбкой. — На вашем месте я бы не особенно расслаблялся. Смотрите, как бы эта девчонка не стала вить из вас веревки.

В тот же день у них произошла первая серьезная стычка. Трэвис отвел Сэм к себе домой и познакомил ее с Элси Виллоу, своей экономкой. Сэм поначалу не знала, что и думать об этой сварливой тетке, но, услышав, как Элси голосом сержанта, муштрующего солдат, командует Трэвисом, решила не обращать внимания на ее грубости. Очевидно, такой у нее был характер.

Когда Трэвис велел Сэм принять ванну, Сэм немного поворчала, но только для вида. Втайне она возликовала при мысли о том, что наконец-то вымоется. Кроме того, горячая ванна пойдет на пользу ее ребрам и растянутым сухожилиям. Даже когда Трэвис пригрозил, что, если после ванны она не будет сиять чистотой с головы до пяток, ему собственноручно придется соскрести с нее всю грязь, Сэм нисколько не испугалась. Ей и самой хотелось вымыться до блеска.

В маленькую комнатку у кухни, где должно было состояться мытье Сэм, вошла Элси и велела ей снять всю одежду, сославшись на приказ Трэвиса.

— А это еще зачем? — не сдержалась Сэм.

— Твоя одежда не чище тебя самой, детка. Неужели ты наденешь такую грязь на чистое тело? — объяснила ей Элси.

К этому вполне разумному доводу Сэм не могла не прислушаться.

— У меня в походной сумке осталась чистая смена, вот только не знаю, куда ее подевал мистер Кинкейд. Попросите его, мэм, чтобы он принес мне сумку.

— Я сама поищу, — сказала Элси.

Когда Сэм вышла из ванны и вытиралась пушистым полотенцем, вернулась Элси. Вместо чистой смены штанов и рубашки она принесла платье и нижнее белье. Рассердившись, Сэм спросила, указывая на платье.

— А это еще что?

— Можешь не рассказывать, что ни разу в жизни не видела платья. Я все равно тебе не поверю, — улыбнулась Элси.

— Если это для меня, можете забрать его обратно, а мне принесите мою собственную одежду. Я с десяти лет не ношу платьев и не собираюсь делать это сейчас. — Черные глаза Сэм метали молнии.

— Ты ошибаешься, — твердо сказала Элси. Она не собиралась уступать этой девчонке в упрямстве. — Молодые леди не бегают в мужских драных штанах и не носят такой фланелевой рубахи, что можно подумать, будто ее носил целый год какой-то шахтер.

— Я уже сказала начальнику, что никакая я не леди. И никаких чертовых платьев носить не собираюсь!

— В этом доме ты будешь носить платье, тебе даже это понравится. Никто тобой не занимался, Саманта. Слишком долго над тобой не было никакого контроля. Мы с Трэвисом решили сделать из тебя леди, неважно, хочешь ты этого или нет. — Элси повесила на спинку стула платье и нижнюю юбку, а на сиденье положила лиф и панталоны. Потом она выпрямилась и скрестила руки на своей обширной груди. — Сначала надевай лиф и панталоны, — наставляла она. — Я обратила внимание, когда сжигала твои лохмотья, что у тебя нет ни того ни другого. Правило номер один: леди всегда носят под платьем нижнее белье.

У Сэм все кипело внутри. Она смотрела то на Элси, то на свой новый наряд. Похоже, что Элси не собиралась сдавать своих позиций в этом вопросе. Старую одежду Элси уже сожгла. И в тот момент, когда Сэм была готова смириться, она услышала голос Трэвиса:

— Элси, как там Сэм, прилично себя ведет?

Чувство противоречия поднялось в Сэм вновь. Завернутая в короткое полотенце, с мокрыми волосами, спадающими спутанными прядями на спину, Сэм бросилась вон из комнаты. Через кухню, через короткий коридор прямо в гостиную. Элси мчалась за ней по пятам. Сэм остановилась только тогда, когда лицом к лицу столкнулась с Трэвисом, который сидел в старом кресле и читал газету. Не дав ему опомниться — ведь на ней ничего не было, кроме полотенца, — Сэм решительно подошла к нему, вырвала газету из рук и возмущенно спросила:

— Ты что, вообразил себе, что ты сам Господь Бог, что, ли?

Трэвис так оторопел, что не нашелся что ответить, а только таращил глаза на молодую девушку. Неужели это тот самый сорванец, которого он изловил только сегодня утром? Он с трудом верил своим глазам! Грязь и пыль больше не скрывали ее красивые черты. Сейчас он ясно видел россыпь веснушек на небольшом вздернутом носике, благородные очертания широкоскулого лица, на котором блестели черные глаза, упрямый, с ямочкой посредине, подбородок. Волосы, которые раньше казались темно-рыжими, сейчас отливали красным золотом, словно только что выпущенная монета, и покрывали ее голые плечи тяжелой блестящей гривой.

И как он мог не заметить раньше эти длинные густые ресницы, соблазнительный изгиб пухлых, зовущих губ? Боже, он, наверное, ослеп, если сразу не увидел тугие груди, которые грозили вырваться из-под обтягивающего полотенца при каждом ее вздохе! А какие длинные красивые ноги у этой хрупкой девушки! Отметив изгиб бедер, плохо скрываемый коротким полотенцем, Трэвис подивился, как это он мог принять ее за маленького, тощего мальчишку. Даже тогда, когда он узнал, что она девушка, когда она сказала, что ей семнадцать лет, он воспринимал ее не иначе как ребенка. И уж конечно, он и представить себе не мог ее очаровательной девушкой, которая стояла сейчас перед ним, готовая вцепиться ему в горло.

— Ты что, оглох? — требовала она ответа. Трэвис пришел в себя, но тут же чуть было снова не потерял дар речи, когда Сэм уперлась кулаками в крутые бедра, при этом полотенце, которое и так еле держалось на ней, чуть не свалилось вовсе.

— Какого дьявола ты расхаживаешь по дому в одном полотенце? — загремел он. От внезапно нахлынувшего на него желания его голос звучал грубее, чем ему бы хотелось.

Но его раздраженный тон ничуть не испугал Сэм.

— Если бы одна мерзкая гадюка не умыкнула мои вещички, сейчас они были бы на мне вместо этого дурацкого полотенца, — не осталась она в долгу.

— Если ты не будешь держать это проклятое полотенце, на тебе вообще ничего не останется, — воскликнул он в ужасном волнении. Пот проступил на его лбу, когда злополучное полотенце сползло еще на один рискованный дюйм. Трэвис беспомощно посмотрел в сторону Элси, которая стояла в дверях и в полном недоумении взирала на Трэвиса. Никогда она не видела его таким смущенным.

— Простите, хозяин, — сконфуженно развела руками Элси. — Она проскользнула мимо меня, как дуновение ветра. Я и подумать не могла, что она посмеет выйти к вам раздетой.

— Верните мне мои штаны, — твердила Сэм.

Трэвис не сдвинулся с места. Своим удивительным пронзительным взглядом он пригвоздил Сэм к полу, словно бабочку на булавку, и девушка вдруг почувствовала, как ее решимость ослабевает.

— Твою одежду сожгли, Саманта, — сказал он твердо, взяв себя в руки. — Ты оденешь то платье, которое тебе принесли.

Но Сэм не собиралась сдаваться полностью.

— Не нужны мне ваши подачки. — И гордо вздернула кверху подбородок.

— Это не подачки. Я лишил тебя одежды, а взамен даю то, что, по моему мнению, подходит тебе гораздо больше. Это честная сделка.

— Нет, нечестная, врешь ты все. — Ее глаза наполнились слезами от злости и бессилия, но она подавила их. Ей не нужна была его благотворительность и тем более его жалость!

Он продолжал сверлить ее взглядом.

— Ты будешь носить это платье, Саманта, даже если мне самому придется напялить его на тебя. А также нижнее белье, — строго добавил он.

Несколько мгновений она молча смотрела на него, подумав, что этот человек, пожалуй, способен на то, чтобы выполнить свои угрозы. Наконец она признала за ним победу.

— Ну ладно, только прекратите называть меня Самантой. Вы оба, — сказала она, поглядев на экономку. — Я отзываюсь на Сэма или Сэмми.

Ужин мог бы пройти вполне мирно, если бы Сэм не позвали к общему столу. Она все еще не могла успокоиться оттого, что ее лишили привычной одежды и заставили надеть платье. Элси приготовила цыпленка и клецки, одно из самых любимых кушаний Сэм, которыми, однако, она редко имела возможность полакомиться. На десерт подали яблочный пирог, от которого текли слюнки. За такой едой Сэм могла забыть о болях в боках, распухшую лодыжку и вообще все на свете. Так она думала до тех пор, пока Элси и Трэвис не начали шпынять ее за то, что она не умеет вести себя за столом.

— Боже правый, Сэм! — воскликнул Трэвис. — Не спеши так, а то подавишься. Никто не украдет у тебя твою тарелку. Ты накинулась на еду, как полуголодный дровосек.

— Сэм, детка, горох едят вилкой. Ради всего святого, скажи, как ты собираешься подцепить горошины кончиком ножа? — начала воспитывать девушку Элси.

— Подноси вилку ко рту правильно, Сэм.

— И не вытирай рот рукой. Для этого существуют салфетки.

— Когда жуешь, рот не открывай.

— Еще раз посмеешь рыгнуть, я отделаю тебя рукояткой ножа! — Это взорвался Трэвис, хотя и Элси тоже была не прочь предложить радикальные меры.

Так оно и продолжалось до тех пор, пока Сэм не начала сомневаться, стоит ли изысканный ужин того, чтобы терпеть попреки своих благодетелей. Ей уже казалось, что этот ужин никогда не кончится.

По состоянию здоровья Сэм освободили от работы на кухне; однако Трэвис предупредил ее, что в скором времени ей предстоит помогать Элси по дому.

— Твое пребывание здесь создает для Элси дополнительные хлопоты, и надеюсь, ты будешь делать то, о чем она тебя попросит. Считай, что таким образом ты оплачиваешь заботы о себе, — добавил он с кривой улыбкой. — Я знаю, как ты ненавидишь любую благотворительность.

Вскоре после ужина явился доктор Пэрди. При виде чудесных изменений во внешности Сэм он не мог скрыть своего изумления. Он начал неловко что-то бормотать и заикаться, и Сэм хоть и сама была смущена, но почувствовала, как дрожат его руки, когда он перевязывал ей ребра и лодыжку.

Когда доктор ушел, Элси повела Сэм наверх в свободную спальню и дала ей длинную хлопчатобумажную ночную рубашку. Сэм так устала, что почти не обратила внимания ни на комнату, ни на ее обстановку. Она с наслаждением опустилась на толстый матрас, думая о том, что сейчас поделывают ее папаша и братья. Она даже не заметила, как Элси повернула ключ в замке. Ее уже одолевал сон.

Через час к ней в комнату заглянул Трэвис, направлявшийся к себе в спальню. Он чуть не проглотил язык, когда увидел, что девушка лежит на кровати совсем голая, сбросив на пол все простыни и покрывала. Сверху небрежной кучи на полу валялась ночная рубашка.

— Господи, дай мне силы, — пробормотал Трэвис, в страстной молитве заводя глаза к потолку, быстро запер дверь и ушел к себе. Он уже понял, что, пока Сэм будет рядом, сил ему потребуется немало. И надо было просить Бога или дать ему эти силы, или сделать его слепым.

ГЛАВА 5

Дергая за ручку запертой двери, Сэм орала изо всех сил:

— Выпустите меня отсюда! Слышите? — Она колотила кулаками по толстой створке двери, выкрикивая недвусмысленные угрозы. — Если вы мне не откроете, я справлю нужду прямо здесь на полу!

Трэвис, который пил кофе на кухне внизу, чуть не поперхнулся и возвел страдальческий взор к потолку. Саманта Даунинг вопила так громко, что могла поднять мертвых. Элси поймала его взгляд и усмехнулась про себя, а Трэвис проворчал:

— Не удивлюсь, если эта поганка выполнит свою угрозу.

— Тогда вам нужно действовать, хозяин, — сдержанно ответила Элси. Она повернулась к нему спиной и вновь принялась месить тесто для пирога, прикидывая в уме, скоро ли в золотой шевелюре Трэвиса Кинкейда появятся седые нити от такой жизни.

Обычно невозмутимый начальник полиции Тамбла с шумом отодвинул стул и затопал к лестнице.

— Я иду, чего раскричалась! Заткнись, а то я быстро тебя успокою. — Поворачивая ключ в замке, он решил немного подождать, чтобы Сэм успела одеться, хотя бы накинуть на себя ночную рубашку.

Сэм успела одеться, если можно так сказать. Ночная рубашка, пожертвованная Элси из своих запасов, явно не годилась для изящной фигуры Сэм. Она свисала с одного плеча, которое открылось глазам Трэвиса во всей красе. Сэм не потрудилась завязать тесемки спереди, и глубокий вырез не скрывал прекрасных очертаний юной груди, а под мягкой тканью дерзко торчали соски.

Подавив стон, Трэвис поднял глаза к ее раскрасневшемуся от гнева лицу, обрамленному копной непослушных медно-красных кудрей. Черные глаза метали молнии и громы.

— Ты пришел вовремя, начальник! — заявила она, надув губы. — Еще немного, и я лопну от своей собственной…

— Молчать! — зарычал Трэвис, не дав ей закончить. — Правило номер один в этом доме: ни одного бранного слова. Неприлично женщине выражаться, и я не потерплю этого от тебя.

— Ты бы лучше договорился со своей экономкой, — усмехнулась Сэм. — Она утверждает, что правило номер один — это носить нижнее белье! — В подтверждение своих слов Сэм метнула быстрый взгляд на предметы туалета, аккуратно сложенные на стуле, и невольно глаза Трэвиса тоже обратились в этом направлении.

Чувствуя, как шею заливает краска, он сказал:

— Тогда я присоединяюсь к этому правилу, Сэм. И когда ты покончишь с нижним бельем, одень что-нибудь сверху. Я не собираюсь выводить тебя из дома в неглиже.

Сэм издевательски рассмеялась.

— В чем дело, начальник? Боишься, что скажут соседи?

— Не совсем так, — ответил он, смягчившись, но все еще сердито. — Это тебе нужно бояться, что о тебе подумают. Рассчитывать на их расположение тебе не придется, Сэм. Ты и твоя родня вчера порядочно поживились, и жителям не терпится линчевать кого-нибудь из вас. А то, что ты девчонка, совсем не значит, что они тебя пожалеют.

Она явно побледнела от страха, но подбородок упрямо вздернулся кверху.

— Ты собираешься выдать меня им? — дерзко спросила она.

— Я хочу сделать так, чтобы они помогли тебе. Она наморщила лоб, отчего ее брови сошлись в одну линию.

— Помочь мне? Как? Разве что устроить мне побег?

Он коротко рассмеялся:

— Едва ли, безмозглая дурочка! Если они захотят помочь тебе превратиться в приличную молодую леди, это отвлечет их от желания сунуть твою цыплячью шею в петлю.

— Им станет меня жалко? Подумать только! — взвизгнула Сэм. — Да ты, кажись, круглый идиот! Очень мне нужна ихняя жалость, а особенно твоя! Да чтоб ты и весь твой благочестивый городишко подавились тухлыми яйцами! Скорее преисподняя покроется льдом, чем я попрошу твоей помощи или твоего сочувствия!

Он невольно восхитился если не ее словами, то ее дерзостью. Девушка казалась достаточно смышленой и не могла не понимать, в каком опасном положении оказалась. И все же, если им суждено находиться какое-то время под одной крышей, надо было выработать кое-какие основные правила поведения. Не мог же он допустить, чтобы какая-то сопливая бандитка взяла над ним верх.

— Между прочим, я пришел потому, что тебе приспичило выйти в туалет, — напомнил он ей. Она сморщила личико.

— Чего-чего? — переспросила она.

— Уборную. Воспитанные леди называют это туалетом.

— А… — Сэм призадумалась. И, пожав плечами, сказала: — Что ж, пусть будет туалет. Трэвис улыбнулся в усы.

— Оденься, я вернусь через пару минут и выведу тебя вниз.

Она выпрямилась во весь свой, пусть и небольшой, рост.

— Я и сама могу спуститься по лестнице. Что я, ходить не умею, что ли?

На сей раз пожал плечами Трэвис:

— Как угодно, Сэм. Только не вздумай улизнуть по дороге. Входная дверь ужасно скрипит, и я обязательно все услышу. И не сиди там весь день. Элси уже начала готовить завтрак.

К счастью, платье, которое ей дал Кинкейд, застегивалось спереди. С перевязанными боками, которые все еще причиняли боль, продеть руки в рукава оказалось нелегкой задачей, но Сэм в конце концов справилась с ней. Скорчив гримасу своему отражению в зеркале над бюро, она запустила пятерню в волосы и попыталась пригладить их. Без расчески и щетки масса кудрей стала совсем неуправляемой.

— И зачем я не послушалась Тома, давно надо было их обрезать под корень! — ворчала она про себя.

Вместе с одеждой Элси отняла у нее и шляпу, и где теперь ее чересседельные сумки, Сэм не знала. В комнате их точно не было. Еще до того, как поднять крик, она тщательно обследовала комнату в поисках путей к освобождению. Несмотря на то что комната находилась на втором этаже, Сэм уже подумывала о том, чтобы разорвать простыни на полосы и сделать из них веревку, по которой и спуститься вниз, перетерпев боль в ребрах. Но Кинкейд и это предусмотрел! И эти планы он нарушил тем, что забил оконные рамы гвоздями. Проклятье! Не нашла Сэм в комнате и ничего похожего на оружие.

Оглядывая комнату вновь, Сэм вынуждена была признать, что ее никак нельзя сравнивать с тюремной камерой. Свежие голубые занавески, перевязанные лентами в тон, обрамляли два широких окна с обеих сторон от кровати. В ногах кровати лежало аккуратно сложенное яркое лоскутное одеяло, а на полу у кровати небольшой плетеный коврик. Сама по себе кровать не представляла собой ничего особенного, просто деревянная рама со спинкой, зато на ней лежал восхитительно мягкий перьевой матрас. Спать на таком матрасе все равно что спать на облаке. Последнее время мало кто из Даунингов мог похвастать такой роскошью; обычно они спали прямо на голой земле, подстелив под себя походные одеяла.

У одной стены стоял небольшой, но крепкий шкаф. Сэм заглянула внутрь, но кроме стопки постельного белья, ничего в нем не нашла. Ящики бюро тоже оказались пустыми. Туалетный столик украшала вышитая дорожка и всего одна свеча, на стене висело зеркало. У небольшого круглого столика стоял стул с плетеной спинкой. Больше мебели в комнате не было. На столике стояла небольшая книжная полка с полудюжиной книг и керосиновая лампа. По-видимому, начальник полиции, опасаясь, что она может спалить дом, не оставил в комнате ни одной спички.

Крепко держась за поручень, Сэм проковыляла босыми ногами, ни разу не споткнувшись. На мгновение она остановилась, с вожделением глядя на входную дверь, прикидывая, не решиться ли на побег. Пока она так размышляла, из коридорчика, ведущего на кухню, раздался чей-то громкий кашель. Резко повернувшись в ту сторону, Сэм встретила всепроникающий взгляд Трэвиса Кинкейда. Он наблюдал за ней, прислонившись к стене и скрестив руки на широкой груди.

Трэвис зловеще улыбнулся и покачал головой:

— Даже не мечтай об этом, Сэм. Все равно не убежишь, зато у меня будет хороший повод дать тебе взбучку.

Сэм бросила на него яростный взгляд:

— Еще никому не удавалось дать мне взбучку, тем более не удастся тебе. Даже мой собственный папаша пальцем меня не трогал.

— А зря. Ремень по тебе давно плачет, — сказал Трэвис. — Может, если бы его почаще применяли, ты бы не превратилась в маленькую разбойницу.

— Оставь свои советы при себе, как-нибудь без них обойдемся. — Сэм вздернула подбородок в благородном негодовании. — В моей семье обходятся без дурацких манер, и нечего учить нас, как жить.

На лице Трэвиса промелькнуло выражение, слишком похожее на жалость, и это насторожило ее.

— Да, конечно, Сэм. Ты так прекрасно живешь, что попала за решетку; так хорошо, что в свои семнадцать лет даже не сознаешь, что ты все-таки не парень. — Он смерил ее взглядом с головы до ног. — Помилуй, девочка! Неужели ты никогда не мечтала о нормальной жизни?

— Смотря что называть нормальной жизнью, — упрямо возразила она. — На всем свете у меня есть только отец и братья, и мне больше никто не нужен.

— А муж, дети? Неужели ты не хочешь, чтобы у тебя был настоящий дом?

Ее грубый смех, хриплый голос приятно отзывался в его ушах, когда она сказала:

— Интересно, что я буду делать с мужем и кучей ребят, цепляющихся за юбку? Начальник, у меня и без них достаточно хлопот! Когда мне нужен будет мужчина, я возьму его себе без всяких там торжественных клятв и проблем.

Он прищурился, внимательно изучая ее глазами.

— А он у тебя уже был? — спросил он мягко, удивив и себя и ее своим вопросом.

— Кто? Мужчина? — спросила она.

Он кивнул и затаил дыхание, ожидая ее ответа. Почему этот вопрос волновал его, он и сам не знал, но факт оставался фактом. Вымытая и чисто одетая, Саманта превратилась в премиленькую девушку. Нет, это не так. Она стала настоящей красавицей, только дикой, неприрученной. Она вела такой образ жизни, что Трэвис не удивился бы, узнав, что у нее уже был не один любовник. Он даже не был уверен, что ее собственные отец и братья обращались с ней должным образом; в конце концов, что он знал о них, кроме того, что все они вне закона?

Снова в потолок вознесся ее задиристый носик, и она горячо возразила ему:

— Вот уж это не твоего ума дело, начальник.

— Я сам взвалил на себя это дело, Сэм. Раз уж я дал тебе кров под своей крышей и взял на себя ответственность за твое благополучие, я имею право знать, может быть, я оказываю помощь женщине, у которой есть ребенок. Или нет?

— Так ведь я не просила у тебя помощи, Кинкейд, — угрюмо напомнила она ему. — Мне сдается, что это твоя идея.

Он медленно двинулся к ней, наводя на нее страх своим пристальным взглядом.

— Отвечай, Саманта, — процедил он сквозь зубы.

Удивительные были у него глаза. Казалось, они видели ее насквозь, отчего ее пробирала внутренняя дрожь. Рассудив, что пришел момент отступления, она запальчиво сказала:

— Нет. Еще не встретился мне такой, с кем бы мне захотелось лечь в постель.

Трэвис, отвернувшись, облегченно вздохнул. Конечно, ей ничего не стоило соврать ему, но ему не хотелось так думать. Будучи начальником полиции и прослужив в рейнджерах, Трэвису приходилось допрашивать огромное количество самых разных людей, и в большинстве случаев он интуитивно чувствовал, где правда, а где ложь. Его внутренний голос говорил ему, что, несмотря на воинственный настрой, Сэм сказала ему правду.

— Тебе, наверное, еще не встретился такой человек, который мог бы укротить тебя, — сказал он, не подумав, и снова удивил себя и ее.

— Не родился еще такой человек, начальник, — дерзко заявила она, невольно бросая ему вызов как мужчине.

— Так ли? — пробормотал он, стойко выдержав ее горячий взгляд.

Завтрак прошел в напряженном молчании. Саманта все еще переживала свое унижение от того, что Кинкейд сопроводил ее к туалету и ждал за дверью, пока она выйдет. Пусть она и не за решеткой, но все равно его арестант, и эта мысль терзала ее.

Со своей стороны, Трэвис размышлял над тем, что нашло на него, и зачем он говорил ей такие слова, как бы намекая ей, что он и есть тот мужчина, который мог бы пробудить в ней женщину! Сэм всего-навсего ребенок, да к тому же изрядно испорченный, невоспитанный! Что нашло на него? Он на девять лет ее старше и мог бы вести себя поумнее, следить за своим языком и держать себя в руках.

Кляня себя за свое дурацкое поведение, Трэвис понимал, что самым лучшим выходом из положения было бы передать девчонку кому-нибудь другому и как можно реже сталкиваться с ней. Однако, как справедливо заметил доктор Пэрди, отдать ее некому. Только он, Трэвис, нес за нее ответственность, нравилось ему это или нет.

Одолеваемый противоречивыми чувствами вины и облегчения, он оставил ее на попечение Элси и отправился по своим делам, как того требовал его долг начальника полиции. Но прежде он удостоверился, что все его пистолеты надежно заперты в его комнате. Без лошади, не окрепшая после ушибов, Сэм не ушла бы далеко, даже если бы и попыталась бежать, да и с Элси такие номера не пройдут. Ворчливая экономка воспитала шестерых детей и, конечно, сможет справиться с одной, хотя и озлобленной девицей.

Сэм вскоре поняла это. Элси была намного старше, и на ее стороне был богатый опыт.

— После завтрака уберешь со стола и начнешь мыть посуду, — велела ей Элси. — Кастрюля с водой греется на плите.

— Хватит с меня того, что вы напялили на меня это дурацкое платье, женщина. Не буду я мыть никакую посуду, — тут же взорвалась Сэм.

Элси только улыбнулась.

— Поступай как знаешь, девушка, но имей в виду, что на обед я собираюсь приготовить целую кастрюлю овощного супа, и не сочти это похвальбой, но такого объедения ты никогда не пробовала. Так вот, если ты хочешь, чтобы тебе достался этот суп, тогда убавь свою спесь и вымой посуду, как тебе говорят. Не глупи, Сэм.

Капризно оттопырив нижнюю губу, Сэм сказала:

— Как арестованная, я имею право на кормежку, а работать меня никто не заставит.

— Так ли? — небрежно заметила Элси. — Кто это сказал? Насколько мне известно, Трэвис не обязан кормить тебя, а я тем более. Ведь это не я арестовала тебя, детка.

— Тогда ты не будешь против, если я дам отсюдова деру, — ухмыльнулась Сэм. Она с усилием поднялась со стула и направилась к двери.

За спиной послышался твердый голос Элси:

— Еще один шаг, юная леди, и ты не оберешься шишек на своей прекрасной умненькой головке и будешь лечить их целый месяц!

Властный голос экономки заставил Элси обернуться, и она увидела, что Элси угрожающе помахивает длинной деревянной ложкой, словно воин дубинкой. Несмотря на то что Элси сильно напоминала разжиревшего голубя, Сэм подозревала, что ей не убежать от этой женщины, по крайней мере до тех пор, пока не заживут ее ребра и лодыжка.

— Ну ладно! — снизошла она, надув губы. — Так и быть, вымою твои чертовы тарелки.

— Вот и хорошо! — Элси коротко кивнула и опустила ложку. — Я знала, что ты не станешь мне противоречить, если тебе хорошо все объяснить.

Пока Сэм гремела посудой в тазу, Элси нарезала овощи и мясо для супа, объясняя, что она делает.

— Ты слушай меня, Сэм. Я, знаешь ли, делюсь своими секретами далеко не с каждым.

Неожиданно для себя самой Сэм заинтересовалась. Стряпуха она была никудышная. Сказать по правде, вершиной ее кулинарных талантов было почти несъедобное рагу из кролика. Печенье у нее выходило как горелые камни. Даже Билли готовил лучше, чем она, к ее большому неудовольствию. Братья вечно подтрунивали над ней за это. Если она научится у Элси одному-другому фокусу, пока она сидит у них в доме, папаша будет за это очень благодарен. Конечно, Сэм не желала, чтобы уроки кулинарного искусства затягивались надолго, поскольку собиралась улизнуть при первом же удобном случае.

Когда суп весело булькал на плите, Элси продемонстрировала, как делаются пышные, вкуснейшие печенья в духовке плиты.

— Конечно, их можно печь и на открытом огне на голландской печке. Весь секрет в том, чтобы знать, сколько положить в тесто муки и сколько держать его на огне, чтобы печенье не подгорело. Надо гордиться своим искусством, Сэм. Я всегда считала, что, если хочешь что-то сделать, надо научиться делать это хорошо.

Сэм не могла не согласиться с этими словами. Разве папаша не говорил то же самое, когда учил ее ставить капканы и стрелять? Почему Сэм никогда не относила это правило к стряпне, она и сама не знала, но сейчас ей казалось это вполне разумным. Вот удивятся отец и братья, если она и в самом деле научится готовить. Если будет время, может, она уговорит Элси научить ее печь яблочный пирог, какой она ела накануне вечером. Вот было бы здорово!

Немного погодя Элси вручила Сэм тряпку и поручила ей вытереть пыль на мебели в гостиной.

— Не слишком напрягайся, води тряпкой легко, тогда твои ребра не будут болеть. — И вдруг, к удивлению Сэм, женщина спросила: — Ты умеешь петь, Саманта?

Сэм прыснула от смеха, и в боку сразу остро кольнуло.

— Рев мула приятнее для слуха, чем мое пение.

— Я попрошу тебя петь как можно громче, — сказала Элси, коварно улыбаясь. — Я хочу, чтобы ты пела так громко, чтобы мне было тебя слышно сверху, где я буду застилать кровати. И заруби себе на носу: если я услышу, что твой голосок затихает, то не успеешь оглянуться, как я буду внизу и угощу тебя своей ложкой! Но это пустяки по сравнению с тем, что сделает с тобой Трэвис, если узнает, что ты пыталась сбежать.

Произнеся эту речь, кругленькая экономка вразвалку потопала вверх по лестнице.

— Пой, Сэм! — властно покрикивала она. — Пой!

ГЛАВА 6

Не успел Трэвис дойти до изгороди, за которой на небольшом участке земли стоял его дом, как до него донеслись душераздирающие вопли. По здравому рассуждению он пришел к выводу, что это, видимо, Саманта пытается петь, и делает это ужасно. Когда до его ушей долетел особенно визгливый звук, он поморщился с отвращением. Можно было подумать, что там отчаянно лаяла и выла целая свора собак.

Отодвигая щеколду ворот, он смущенно улыбнулся подошедшей женщине. Это была Нэн Такер, школьная учительница Тамбла, которую Трэвис битых полчаса уговаривал взяться за обучение Сэм. Он как мог постарался объяснить Нэн, что собой представляла эта девушка, но все же опасался, что Нэн придется выяснять это на собственном опыте. И в самом деле, какими словами можно было описать рыжего чертенка, попавшегося ему вчера?

Про себя Нэн думала, что Трэвис преувеличивает, но теперь не на шутку встревожилась.

— Откуда эти ужасные звуки? — спросила она дрожащим голосом.

— Ничего страшного, — успокоил ее Трэвис. — Просто это вопит одна дикая кошка, попавшая в ловушку. — Себе под нос он добавил: — Мало того что дикая, так еще и разъяренная. — Если бы до них не доносились отдельные слова, то в этом завывании ни за что нельзя было бы узнать мотив песенки «Ах, Сюзанна». Пение Сэм больше напоминало рев дикого лося в брачный период. Трэвиса передернуло от этих звуков. Как назло, сейчас середина мая и так тепло, что у всех раскрыты окна! Трэвис живо представил себе, что сейчас говорят о нем его соседи!

Только они взошли на ступени, ведущие на крыльцо, как дверь в дом тихо скрипнула и тихонько приоткрылась. Пение одновременно стало громче. Трэвис со своей спутницей молча наблюдали, как из дверного проема спиной к ним пятилась женская фигура, закутанная в ткань в голубых цветочках. Из-под юбки виднелись босые ноги.

Широко распахнув дверь и распевая так громко, как только могли позволить ей ушибленные бока, Сэм крадучись вышла на крыльцо. Но как только она приготовилась повернуться и сделать решающий рывок к свободе, ее больная нога подвернулась и Сэм потеряла равновесие. Резко вскрикнув и замахав руками, как мельница, она начала падать.

— Две сильные руки подхватили ее как раз в тот момент, когда она чуть было не покатилась вниз по ступенькам. Знакомый голос издевательски спросил:

— Далеко ли собралась, Сэм?

Сердце чуть не выпрыгнуло у нее из груди.

— Святые угодники! — завопила она. — Ну можно ли так пугать людей, Кинкейд? Я чуть Богу душу не отдала, черт проклятый. — Изогнув шею, она послала ему такой взгляд, от которого вода сразу бы закипела.

Свирепый взгляд Трэвиса был ей ответом.

— Мне кажется, я тебя предупредил, чтоб ты не выражалась у меня в доме. — Он грозно сдвинул брови.

— А разве мы у тебя в дому? — заметила она.

— Не в дому, а в доме, — машинально поправила Нэп Такер.

Сэм повернула голову и, к своему неудовольствию, увидела незнакомку, которую не замечала до сих пор. В серо-коричневой юбке и жакете, с волосами такого же мышиного оттенка, женщина очень смахивала на маленького воробышка.

— Так я же так и говорю, — сказала Сэм, недоумевая, откуда взялась эта особа и что она здесь делает. — Это что, твоя женщина, Кинкейд?

С любопытством ожидая ответа на свой смелый вопрос, она заметила, как Трэвис и женщина покрылись красными пятнами. Наконец полицейский обрел дар речи:

— Нет, это не моя женщина. Это Нэп Такер, учительница, я нанял ее, чтобы она давала тебе уроки.

Сэм сморщила нос и высвободилась из рук Трэвиса.

— Не гожусь я в ученье, до каких пор можно талдычить одно и то же, начальник. Не для меня это все.

Нэн Такер явно коробило, как бесцеремонно обращается Сэм с английским языком.

— Кажется, работы здесь для нас хватит, — пробормотала она, с опаской глядя на Сэм.

Трэвис обрадовано кивнул в знак согласия.

— Можете сразу и начинать, — предложил он. И с деланной любезностью обратился к Сэм: — А ты можешь посмотреть на это и с такой стороны: получишь возможность прочитать свое имя на объявлениях о твоем розыске. — Крепко взяв ее за руку, он потащил ее в дом.

— Вот ты где, — раздался голос Элси от лестницы. — Как только ты перестала петь, я сразу поняла, что ты что-то удумала, юная леди. Простите, хозяин, — оправдывалась она перед Трэвисом. — Мне нужно было заняться кое-чем наверху.

— Все в порядке, Элси. Ничего страшного не случилось, вот разве кое-кто из соседей позавидовал глухим, слушая пение Сэм.

Очаровательная нижняя губка снова выдвинулась вперед, и Сэм начала громко возражать:

— Я не виновата. Я ее предупреждала, что мне медведь на ухи наступил, но она и слушать меня не хотела.

— На уши, — снова поправила ее Нэн, заработав нелюбезный взгляд Сэм.

— Ну ясно. Я так и говорю. Что вы повторяете за мной все, что бы я ни сказала? Вы что, глухая, что ли? Элси прыснула от смеха, а Трэвис объяснил:

— Мисс Такер поправляет тебя, чтобы ты говорила правильно.

Сэм вскинула голову, отчего медно-красные кудри рассыпались по плечам.

— А чего это я говорю не так? — сказала она с обидой. — Меня почти все прекрасно понимают.

— Большинство просто не хочет обижать тебя и из вежливости не исправляет твои ошибки, — пояснил Трэвис.

Поскольку он был гораздо выше ее ростом, Сэм пришлось высоко задрать голову, чтобы ухитриться посмотреть на него как бы свысока, однако ей это удалось.

— Тогда ты к этому большинству не относишься, вот и все, — сказала она, навсегда закрепив за ним место среди грубиянов.

Элси явно с удовольствием слушала их пререкания и неохотно удалилась на кухню, чтобы приготовить лимонад. Так же нехотя и в самом дурном расположении духа Сэм позволила увести себя в гостиную.

— Сидеть! — приказал Трэвис, указывая на диван.

— Что я, собака, что ли! — проворчала Сэм.

— Но и не леди, хотя мы попробуем как-нибудь исправить это положение, и хочешь ты или нет, придется тебе смириться. — Твердый взгляд сопровождал эти слова и недвусмысленно говорил, что отныне он не потерпит от нее никаких глупостей.

Сэм угрюмо опустилась на диван, широко расставив ноги. В глаза со всей очевидностью бросился тот прискорбный факт, что Сэм больше привычна к мужским штанам, чем к юбкам.

— Саманта! — рявкнул Трэвис и побагровел. — Сядь прямо, будь добра, и сдвинь вместе колени. Да одерни юбку!

Казалось, Нэн сейчас грохнется в обморок, так ужаснула ее эта сцена. Она буквально уткнулась носом в диванную подушку.

— Тысяча чертей, отдайте обратно мои штаны, и покончим с этим! — закричала Сэм, дергая за подол ненавистный предмет одежды.

Мисс Такер закашлялась, чуть не задохнувшись в подушке. Из лучших побуждений Сэм нагнулась и так стукнула бедную женщину по спине, что та чуть не скатилась на пол.

— Сэм! — угрожающе зарычал Трэвис.

— Чего?

Он покачал головой и вздохнул. Слава Богу, что она хоть перестала колотить Нэн по спине.

— Ничего. Сиди смирно и слушай, что тебе скажет мисс Такер.

Нэн была в полном смятении, но все же смогла выдавить заикаясь:

— Мисс, э… мисс…

— Даунинг, — подсказал Трэвис, поскольку Сэм погрузилась в угрюмое молчание.

— Мисс Даунинг, мне кажется, мы должны начать с алфавита и с правильного произношения звуков. Вы когда-нибудь посещали школу?

Так как Сэм продолжала хранить гордое молчание, Трэвис приказал:

— Отвечай, Сэм.

— Ни к чему это мне, — проворчала она сердито, не обращая внимания на сердитый взгляд Трэвиса.

— Неужели вам никогда не хотелось научиться читать, мисс Даунинг? — Нэн смотрела на Сэм с такой укоризной, будто та совершила смертный грех.

Сэм гордо вздернула подбородок:

— Зато я умею считать, и мне этого хватает.

— Это мне нравится, — съязвил Трэвис. — Ты, наверное, выучилась считать только для того, чтобы точно знать свою долю награбленного.

— Трэвис, прошу вас! — воскликнула Нэн. Ее карие, обрамленные бледными ресницами глаза так и пожирали Трэвиса, а голос источал такую сладость, что Сэм стал разбирать смех. Трэвис мог сколько угодно божиться, что это не его женщина, но для Сэм было абсолютно ясно, что мисс Такер только о нем и думает. Не исключено, конечно, что эта бедняга неравнодушна ко всем мужчинам младше восьмидесяти. Не надо было обладать слишком большой проницательностью, чтобы не понять, что Нэн Такер грозило остаться старой девой, если в скором времени не произойдет поворота в ее судьбе.

Повернувшись к Сэм, Нэн ласково спросила ее:

— И как же вы научились считать, дорогая?

— Если играешь в покер, выучишься, хочешь не хочешь, — гордо ответила Сэм. — А меня считают самым лучшим игроком в карты, и я не хвалюсь. — Ненавидя себя и Трэвиса за то, что ей приходится внимательно следить за своей речью, она посмотрела на Трэвиса и заметила, что он не сводит с нее глаз. — Да, самым лучшим, вы таких и не видывали, — заявила она горячо.

— Так я и предполагал, — сухо заметил Трэвис, поглаживая длинными пальцами усы.

— Боже мой! — воскликнула обескураженная Нэн. — Боже мой! Дорогая!

— Меня зовут Сэм! — Сэм начинала терять терпение. — Премного буду вам благодарна, если вы будете меня называть именно так.

Сэм пришлось пережить самый нескончаемый, самый унылый день в своей жизни, если не считать катастрофического захвата ее в плен гадким, самовлюбленным полицейским. Сначала на грифельной доске, которую мисс Такер предусмотрительно прихватила с собой, Сэм училась выводить печатными буквами свое имя. После этого она старательно списывала нескончаемые, путающиеся между собой буквы алфавита, которым пыталась обучить ее мисс Такер. Даже когда учительница ушла, Сэм заставили делать уроки, а Трэвис или Элси то и дело проверяли, как идут у нее занятия.

Когда пришло время ужинать, буквы расплывались у нее перед глазами, и она боялась, что они будут сниться ей ночью. Что за нудная бессмыслица! Бред какой-то! Нужно ей это чтение как рыбке зонтик. А если наш Господь захотел бы, чтобы она правильно научилась писать, то наполнил бы ее пальцы чернилами, а вместо ногтей дал бы ей перья. Столько хлопот из-за какой-то ерунды!

— Как только опухоль на твоей ноге спадет, мы купим тебе приличные башмаки, — объявил ей Трэвис.

— И чулки, — добавила Элси. Она все время беспокоилась, что Сэм может еще больше пораниться, бегая босиком. Вот только сегодня утром бедняжка ударилась босой ногой о ножку стола и взвыла от боли.

Сэм презрительно сморщила носик.

— Если башмаки — это то уродство, какое носит на своих ногах мисс Такер, то забудь об этом, Кинкейд. Да я в них сразу же помру! Мне нужны новые сапоги.

— То, что ты хочешь и что получишь, — две разные вещи, — ответил Трэвис с самодовольной улыбочкой, отчего концы усов и уголки рта поднялись кверху. До чего же он бывает противным!

Сэм, в свою очередь, тоже наградила его одной из своих ехидных улыбок.

— Ну так покупай башмаки, если тебе так хочется, но это не значит, что я буду их носить. Ведь это твои деньги, и ты можешь делать с ними, что тебе вздумается. Как говаривала мамаша: «Дураки и деньги не любят друг друга».

— По-моему, первым это сказал Бен Франклин, — сообщил он ей, но заслужил только равнодушное пожатие плечами.

— Расскажи нам о своей маме, — попросила Элси, с сочувствием глядя на Сэм. — Она умерла, когда ты была совсем маленькая?

Лицо Сэм приобрело нежное, мечтательное выражение, и это заметил Трэвис. Он с нетерпением ожидал ее ответа. Впервые он видел ее такой беззащитно трогательной, такой мягкой и женственной.

— Моя мама была ангелом! — выдохнула Сэм. — Она померла пять лет тому назад. Сейчас мне трудно вспомнить ее лицо, это было так давно, но иногда мне просто реветь хочется. Я помню, что у нее были такие красивые волосы, каких я никогда не видела. Они были длинные и рыжеватые, вроде моих, и она носила их, высоко закручивая на голове. Но когда она распускала их, они падали огненным водопадом ниже пояса. — Внезапно придя в себя, она провела рукой по своим собственным спутанным кудрям и с печальной улыбкой призналась: — Наверное, поэтому я не послушалась Тома и не срезала волосы, хотя они мне порой и досаждали.

Трэвис почувствовал комок в горле, когда представил себе, что Сэм могла остричь эти прекрасные волосы цвета красного золота. Ему стало приятно, что Сэм не сделала этого. Если бы, находясь под его покровительством, она посмела даже подумать о таком, он бы пообещал ей всевозможные кары, на которые у него бы хватило фантазии. Только вчера Сэм наконец смирила свою гордыню и попросила его принести ей расческу и щетку из ее сумки. И вот, вымытые и расчесанные, ее волосы струились по плечам золотым потоком.

С усилием прогнав посторонние мысли, которые вели на опасную дорогу, Трэвис спросил:

— А что твои отец и братья? Я давно хотел спросить тебя о них, Сэм. Какие они?

Словно туча заслонила солнце — так быстро выражение ее лица изменилось от нежного к замкнутому.

— Ты хитрый, начальник, — сказала она резко. — Но я не такая дура, чтобы трепаться о них. Да ты завтра же их повесишь.

Трэвис понял, что рано задал этот вопрос, и сказал:

— Сэм, задумывалась ли ты хоть на минуту, в каком положении ты оказалась? Неужели ты не понимаешь, что чем сговорчивей ты будешь, тем лучше для тебя. Твое положение более чем серьезно, и я только хочу помочь тебе. То, что ты молодая девушка, не спасет твою нежную шейку от петли, и ты это прекрасно знаешь. Ты по-прежнему обвиняешься в грабежах и Бог знает в чем еще, и ни один судья не сделает тебе снисхождения.

— Я буду учиться грамоте, я согласна носить это мерзкое платье, я даже померяю пару гадких ботинок, — упрямо стояла на своем Сэм, — но я не из тех, кто продает свою родню. Ты можешь сидеть здесь и увещевать меня до посинения, но тебе не удастся заставить меня предать своих, и плевать мне на всех судей и на все веревки.

Слезы выступили в ее черных глазах, и чтобы прогнать их, она зло и часто заморгала. Прошло всего три дня, как она попала в плен, а уже так скучала по своим, что у нее сердце чуть не разрывалось от горя. Она не сомневалась, что они приедут за ней, что они попытаются спасти ее, но сейчас, видимо, они решили на некоторое время затаиться. Сэм понимала, что бросаться ей на выручку очертя голову без продуманного плана было бы непростительной глупостью, но как тяжело ждать и оставаться в полном неведении! Если бы ей удалось вырваться на свободу, она бы знала, где их найти.

— Твоя преданность весьма похвальна, Сэм, и я понимаю, как ты любишь своих родных, но ты сейчас находишься в худшем положении. Ты должна подумать о себе.

Она только глазами сверкнула. Вмешалась Элси и мягко проговорила:

— Я вижу, ты веришь, что они придут за тобой, и ты, скорее всего, права, Сэм, но и Трэвис будет ждать их. Это только вопрос времени, когда поймают твоих отца и братьев. Ты достаточно умна и должна это понять.

— Нет! — Сэм мотнула головой, и ее волосы разлетелись по плечам. — Нет. Они не дураки. Они никогда не попадутся.

— Но ты же попалась, — немедля напомнил ей Трэвис, — и если они хотят вернуть тебя, рано или поздно они придут за тобой. Я согласен с Элси: я буду ждать их и не позволю, чтобы они выкрали тебя у меня из-под носа и живыми и здоровыми унесли ноги. — В его голосе почувствовалась угроза, когда он продолжал с нарочитой жестокостью: — За Даунингами мы охотимся довольно давно, и сейчас, когда ясно, что их четверо — жирная добыча! — и что у меня в руках наживка на крючке — а именно ты! — я собираюсь выловить этих рыбок, Сэм. И будь я проклят, если не выловлю всех до единого.

Он говорил серьезно, и Сэм это поняла. Видя, как решительно блеснули его глаза, она поняла, что он сделает все, чтобы покончить с ее семьей. Она не могла простить себе, что попала в ситуацию, когда ее могли использовать как приманку, чтобы заманить отца и братьев в расставленные сети.

В такой ситуации, пожалуй, лучше, чтобы отец и братья даже и не пытались ее спасать. Пусть она пожертвует собой, пусть даже никого из них больше не увидит, но сохранит их целыми и невредимыми. Сэм не хотела брать на свою душу грех за их гибель и плакать на их могилах.

В тот вечер ко всем ее проблемам прибавилась еще одна. Сэм почувствовала болезненные признаки, возвещающие о приближении месячных. «Провались все пропадом! — думала она про себя. — Ну зачем только я родилась девчонкой? Вот братья избавлены от этого неудобства. Они живут себе припеваючи, без забот, как блохи на собаке. Им не приходится терпеть все эти неприятности. Мальчишкам всегда везет. Им даже штаны не всегда приходится снимать, когда припрет естественная нужда. Ей же, напротив, надо искать кусты и оголять задницу всякий раз, как приспичит. Выбора-то нет. В тот день, когда Бог сотворил женщину, он, наверное, был зол на весь мир».

Зная о том, что, прежде чем полегчает, ей придется худо, Сэм решила побаловать себя и угоститься чем-нибудь из спиртных запасов Кинкейда. Она видела на полке в его кабинете полудюжину бутылок. Держа это в уме, она, как только тарелки после ужина были вымыты и Элси выпроводила ее из кухни, прямиком отправилась в его кабинет.

Тихо, как мышка, она повернула ручку, открыла дверь и увидела Трэвиса, сидящего за столом и царапающего что-то пером по бумаге. Черт бы его побрал! Почему этот человек вечно не там, где он должен быть, и всегда не вовремя? Он постоянно срывает все ее блестящие замыслы! В эту минуту он должен сидеть в кресле в гостиной, читать газету и пить кофе, как он делал почти каждый вечер.

Смирившись с неудачей, Сэм попятилась из комнаты, но Трэвис уже заметил ее. Не отрываясь от своих писаний, он сказал:

— Входи, Сэм. Я освобожусь через пару минут.

Делать нечего, она вошла. Сэм притворилась, будто ее интересуют книги, стоящие на полках, занимающих всю стену. Но сколько можно было разглядывать их корешки! Трэвис наконец отложил перо в сторону и спросил:

— Тебе что-нибудь нужно, Сэм? — Он распрямил спину и сверлил насквозь ее своими бирюзовыми глазами.

— Да ничего особенного, — ответила она, смущенно пожимая плечами. — Так, посмотреть. — Неожиданно для себя она спросила: — У тебя есть книжки с картинками? У тебя нечем повеселиться, и я подумала, что это может меня развлечь.

Непонятно почему, но она испытала нечто вроде угрызений совести, произнеся это. Он улыбнулся ей:

— Конечно, Сэм. Дай-ка посмотрю, что тут есть подходящего для тебя.

В этот момент ей и представился удобный случай, потому что он встал и подошел к книжному шкафу у противоположной стены. Он стоял к ней спиной, а ей открылись все шесть соблазнительных бутылок со спиртным. Сэм осторожно подвинулась ближе к ним. С быстротой молнии она ухватила самую маленькую из бутылок и спрятала ее в складках своей юбки как раз в тот момент, как Трэвис обернулся к ней, держа в руках книгу.

— Тебе это может показаться интересным. Здесь собраны репродукции картин самых знаменитых художников всего мира. — Он протянул ей книгу.

Свободной рукой она взяла у него книгу. На краткий миг их пальцы соприкоснулись, и Сэм почувствовала горячую волну, поднявшуюся по руке до плеча. Как сильно подействовало столь мимолетное прикосновение! Она не догадалась скрыть свое волнение, и ее черные глаза расширились от удивления. Их взгляды встретились, и она заметила, что и он был поражен так же, как и она, и чувствовал то же самое.

Некоторое время они молча стояли и смотрели друг на друга. Потом, все еще под впечатлением от случившегося, она пролепетала:

— Можно мне взять эту книгу к себе в комнату посмотреть? — Сильно билось сердце, почему-то стало трудно дышать, и если как можно скорей не убраться из этой комнаты подальше, она не знала, какой глупостью все это может кончиться.

— Конечно, — мягко сказал Трэвис немного охрипшим голосом по какой-то странной причине, о которой она и не догадывалась. Он так и впился в нее глазами, и единственное, что Сэм могла сделать, чтобы избавиться от своего волнения, это повернуться и направиться к выходу. Второпях она чуть не споткнулась и не выронила спрятанную бутылку. Когда она взялась за ручку двери, он окликнул ее:

— Сэм?

Она остановилась, не оборачиваясь.

— Чего?

— Надеюсь, тебе понравится книга.

ГЛАВА 7

— Трэвис! С этой девчонкой надо что-то делать! — Голос Элси дрожал от негодования. — Сил моих больше нет!

— Что еще она натворила? — нахмурился Трэвис, поднимая глаза от письменного стола, заваленного бумагами. Еще и трех часов не прошло с тех пор, как Сэм покинула его кабинет. Ей так не терпелось уйти к себе в комнату и посмотреть книжку с картинками. Какую же пакость можно учинить за столь короткое время в полупустой комнате?

— Вы только посмотрите на это! — Элси протянула ему несколько длинных полосок ткани. В ответ на его недоуменный взгляд она с возмущением воскликнула: — Это одна из ваших самых лучших простынь, хотя сейчас ее и не узнать. Она разорвала ее на части, а когда я спросила ее, чем это она занимается, сидя на полу на куче разодранного белья в чем мать родила, она икнула и захихикала. Уж не знаю, как и где этой маленькой негоднице удалось нализаться, но даю голову на отсечение, что она пьяна, как погонщик мулов!

Глаза Трэвиса сначала расширились, потом сузились — у него возникло подозрение. Он скользнул взглядом по полке, где держал свой скромный запас спиртного. Там, где раньше стояло шесть бутылок, осталось всего пять.

— Вот мошенница! — процедил он сквозь сжатые зубы. — Книжку ей захотелось, видите ли!

Трэвис поднялся из-за стола и широкими шагами направился к двери.

— Я сам займусь ею, Элси! Я так проучу эту рыжую девчонку, что она надолго запомнит! Она еще пожалеет, что попыталась обвести меня вокруг пальца!

Элси бросилась следом за ним со всей скоростью, на какую были способны ее короткие ножки.

— Трэвис! — воскликнула она, запыхавшись. — Не входите туда! Она же не одета!

Слишком поздно! Он уже распахнул дверь в комнату Саманты.

— Прекрасно, Сэм! Отвечай: где бутылка? — прогремел он, испепеляя ее взглядом.

Подвернув под себя ноги, Сэм сидела на полу среди кучи простынь, весело разрывая их на полосы. В этой позе, с длинными, рассыпавшимися по плечам волосами она показалась Трэвису русалкой, закутанной в римскую тогу. Она непонимающе взглянула на него, потом улыбнулась.

— Привет, начальник.

— Где бутылка, Сэм? — грозно повторил он.

За его спиной в дверях стояла Элси. Она была в полной растерянности. Она знала Трэвиса с давних пор, но никогда не видела, чтобы он вел себя так неразумно и странно, как с этой девчонкой. Спокойный и рассудительный, он прекрасно ладил со всеми. Но у этой особы определенно имелся талант к тому, чтобы выводить его из себя. Элси верила, что он не поднимет руку на девушку, но почему-то всегда, когда дело касалось Сэм, Трэвис словно терял разум.

Элси съежилась от страха, когда Сэм привстала. На ней еле держался единственный покров — накинутая простыня, которая начала сползать вниз и одновременно натягиваться на бедрах. Сэм ползком добралась до пустой бутылки, валявшейся под кучей белья.

— Чего тебе надо, это, что ли? — Она весело помахала бутылкой в воздухе.

Трэвис смотрел на нее с открытым ртом. За всю свою жизнь ему еще никогда не приходилось встречаться с такой нахальной особой, как это бандитка, больше похожая на эльфа. Надо же, сидит почти голая, а ведет себя так, будто одета с головы до ног. Даже не покраснела, стыда у нее нет! А может, мозгов? Опорожнила целую бутылку виски — это кто угодно копыта откинет.

— Ты выпила всю бутылку? — Он все еще не мог в это поверить. Борясь с вожделением, снова охватившим все его существо, он в то же время отчетливо сознавал, что на пороге стоит Элси и во все глаза смотрит на эту невероятную сцену.

— Бутылочка была что надо, — подмигнула ему Сэм. — Понимаешь толк в спиртном, начальник.

— Пожалуй, и ты тоже, — проворчал он. — Из всех бутылок ты украла мой самый лучший кентукский бурбон.

По ее губам скользнула невинная, как у ребенка, улыбка, и в следующую секунду она громко икнула.

— Грязная пьянчужка! — заклеймил он ее позором, с отвращением глядя на нее сверху вниз, при этом кончики его усов дернулись вверх.

— Чтобы мне окосеть, такого пузырька маловато, — огрызнулась она. — Я еще могу отстрелить крылья у комара с сотни ярдов.

Он видел, как она здорово опьянела, и не знал, то ли ему сердиться, то ли смеяться.

— Сейчас ты не в состоянии разглядеть комара, даже если он сядет на твой собственный нос!

Сэм насупилась и выпятила нижнюю губу самым соблазнительным образом.

— Дай сюда мой кольт, и я покажу тебе, что я в состоянии разглядеть.

Тут уж он не мог не рассмеяться:

— Еще чего захотела, мелкая хулиганка! Да из тех, кто носит сапоги, я буду самый последний дурак, если дам тебе в руки пистолет.

— Отдай мне мои сапоги! — жалостливо простонала Сэм, обращая к нему страдальческий взор своих темных глаз.

Эти большие, влажные, похожие на оленьи, глаза взволновали его настолько, что он на минуту представил себе, какими мягкими и бархатными стали бы они после утоления страсти. Но решительно отбросив эти вольные мысли, сухо заметил:

— Это так, зато теперь у меня заметно поубавилось постельного белья. — Он с укоризной посмотрел на нее, и его взгляд посуровел. — Ты что здесь делала, Сэм? Хотела свить веревку, чтобы вылезти из окна?

— А зачем мне это? Ты же накрепко заколотил все окна, хитрый лис! — напомнила она. Совершенно не стесняясь, она откинула за плечи волосы, и от этого движения обнажилась одна ее грудь.

Трэвис услышал, как за его спиной ахнула от ужаса Элси. Волна первобытного желания захватила и чуть не задушила его. С трудом отводя глаза от завораживающего зрелища, он лихорадочно искал глазами пресловутую ночную рубашку, которую Сэм так упорно отвергала. Он обнаружил ее лежащей на полу, почти под кроватью. Выхватив ее оттуда, он быстро нагнулся и натянул ее Сэм на голову.

Она громко завопила от такого грубого обращения и пыталась увернуться, когда он начал просовывать в рукава сначала одну, а потом и другую руку.

— Черт бы тебя побрал, Кинкейд! В этой комнате жарко, как в аду! Здесь такая духота, что мухи дохнут! Убери от меня эту чертову рубашку!

— Ты будешь ее носить, даже если мне придется связать тебе руки, — заскрежетал он зубами. — Мне наплевать, что тебе жарко и неудобно, но в этом доме тебе придется вести себя прилично.

От порога послышался звук, подозрительно похожий на фырканье, и внимание Трэвиса переключилось на Элси. Взглянув в ее сторону, он увидел, что она давится от смеха, прикрывая ладонью рот и трясясь всем своим круглым телом.

— А зачем тебе понадобилось обшивать снаружи все швы? — с раздражением спросил он.

— Вы… вы одели рубашку наизнанку! — прыснула Элси, показывая рукой на Саманту.

— Зато она теперь прикрыта! — проворчал он. Он схватил пустую бутылку из-под виски с пола и с омерзением оглядел Саманту.

— Ну, а теперь признайся, Саманта. Если ты не собиралась изготовить из простынь веревки, то что тогда?

Сэм отрицательно покрутила головой и стала раскачиваться взад и вперед, как поплавок на воде, потому что у нее закружилась голова.

— Не скажу, — ответила она заплетающимся языком. Крепкое виски уже начало действовать на ее речь.

У Трэвиса был трудный день. Он понимал, что и ночь тоже не сулит ему ничего хорошего, если он не выбросит из головы образ обнаженного тела Сэм. Но он более не собирался терпеть ее выходки.

— Говори правду, или мне придется ее из тебя выбить, — сказал он. Даже если для этого придется скрутить твою цыплячью шею.

— Не скажу! — всхлипнула она. — Не могу! — Она бросила умоляющий взгляд в сторону Элси. — Скажи ему сама, — со слезами в голосе попросила она.

Слезы Сэм и ее беззащитный вид застигли ее стражей врасплох. Да и для самой девушки эта ситуация оказалась полной неожиданностью. Она, как ни силилась, не могла вспомнить, когда в последний раз просила о помощи. Встряхнув головой, она подумала, что, наверное, виски оказалось крепче, чем она рассчитывала, раз она ведет себя так странно.

— Что случилось, Сэм? — осторожно спросила Элси. Она подошла к девушке и неловко склонилась над ней. — Что с тобой? Ты все нам можешь сказать.

— Только не ему. — Сэм дернула головой в сторону Трэвиса. — Ему я ничего не скажу.

— А мне скажешь? — спросила Элси. Минуту подумав, Сэм нехотя кивнула головой. Придвинувшись поближе к Элси, она прошептала ей на ухо:

— У меня начались месячные, и мне нужны тряпки. Мне не хотелось никого просить, поэтому я просто разорвала одну из простынь.

Будучи сильно навеселе, Саманта прошептала это так громко, что Трэвис наверняка все слышал, и Элси передалось смущение девушки. Она почувствовала, как кровь прилила к ее щекам, и надеялась только на то, что воспитание Трэвиса не позволит ему обсуждать эту тему в присутствии Сэм.

Она беспокоилась напрасно. От смущения Трэвис вообще потерял дар речи и не заговорил бы, даже если бы от этого зависело спасение его души. Некоторое время он стоял, медленно заливаясь краской, потом повернулся и пулей вылетел из комнаты, предоставив улаживать дело Элси.

— А виски зачем? — спросила Элси, когда он ушел.

— От спазмов, — призналась Сэм и тут же зевнула во весь рот. Спиртное сказывалось. Веки слипались, будто свинцовые.

Элси вздохнула и горестно покачала головой:

— Если бы ты меня предупредила, я бы дала тебе настойку опия, чтобы снять боли. Разве можно пить виски, Саманта!

— Раньше всегда помогало, — пробормотала девушка, едва ворочая языком. Ей так хотелось спать, ей так было хорошо!

— Иди сюда, детка. — Элси не без некоторого усилия выпрямилась и легонько потянула Сэм за руку, принуждая ее встать. — Пошли. Я уложу тебя в кровать, а то ты уснешь прямо на полу.

Сэм противилась, ей было так хорошо сейчас, что абсолютно наплевать, где спать, и Элси пришлось пригрозить ей:

— Если ты сию же минуту не встанешь, придется позвать Трэвиса, а, как мне кажется, ни ему, ни тебе не хочется, чтобы это случилось.

Сэм с трудом добралась до кровати, рухнула поперек и тут же закрыла глаза в блаженном сне. Из полураскрытых губ вырвался тихий храп, и Элси невольно улыбнулась про себя. «Наполовину ангел, наполовину, если не больше, черт, — подумала она, укрывая Сэм простыней. — И черт, конечно, чаще всего побеждает ангела. Нам с тобой, девочка, придется изрядно потрудиться над этим. Да, нам придется очень много потрудиться, чтобы хотя бы иногда ангел одолевал черта».

— Нельзя нам появляться в городе, как бы нам ни хотелось выручить Сэм, — говорил Старый Билл своим трем сыновьям. — Этот полицейский наверняка ждет нас. Надо составить план действий, мальчики, и надежный план.

Они прятались в лесах в нескольких милях от Тамбла. Прошло уже три дня, и вся семья очень тревожилась за Сэм. Надо было что-то срочно предпринимать, пока с ней не случилось ничего серьезного.

— А что, если ее повесят? — высказал вслух их общую тревогу Билли.

Старый Билл покачал головой:

— Если у этого полицейского есть хоть немного извилин в голове, то он никогда не сделает такую глупость, Билли. До тех пор, пока жива Сэм, у него все козыри в руках, и он это знает, будь уверен. Наверняка он рассчитывает, что скоро мы за ней приедем.

— Как ты думаешь, он узнал, что она девушка? — спросил Хэнк.

Губы Старого Билла растянулись в тонкую линию.

— Скорее всего, да, — сказал он, — но если он коснется ее хотя бы одним пальцем, я его убью. Я разрежу ему горло от уха до уха. — Его темные глаза загорелись недобрым огнем в предвкушении мести.

— Если он устроил нам засаду, как мы тогда вернем ее? — спросил Том.

— Я уже думал об этом и додумался только до того, что одному из нас надо бы съездить в город и разнюхать, как там да что и что мы можем сделать, — сказал Старый Билл. — Я не поеду, у меня снова открылась рана. Да и меня сразу же узнают. — Когда они со всех ног удирали из Тамбла, рана в плече Билла снова открылась, и он потерял много крови, прежде чем они смогли остановиться на отдых. Все эти три дня Билл приходил в себя, лечил плечо и надеялся, что рана не загноится.

— Я поеду, папаша, — вызвался Том.

Том был старший из братьев, и было бы логично ехать ему, но Старый Билл отрицательно покачал головой.

— Нет, Том. Вы слишком похожи с Сэм, а мы не имеем права рисковать. У Билли волосы почти такого же цвета, как у Сэм, его легко заметят. — Взгляд отца остановился на младшем сыне. — Хэнк, похоже, ехать придется тебе. Думаешь, тебе удастся справиться, не натравив на нас всю полицию в округе?

Хэнк важно кивнул головой:

— Ты скажи, что нужно сделать, я не подведу.

На следующее утро, когда Сэм спустилась вниз из своей комнаты, она услышала незнакомый мужской голос, доносившийся из кухни. Она остановилась. Однако выйти в уборную можно было только через кухню, иначе пришлось бы воспользоваться парадной дверью, которая отчаянно скрипела, о чем справедливо предупреждал ее Трэвис. Расправив плечи и набрав в легкие побольше воздуха для храбрости, Сэм вошла в кухню.

Не успела она переступить порог, как Трэвис поднял голову и принялся рассматривать ее своими пронзительными зелено-голубыми глазами, отметив необычную бледность ее лица.

— Доброе утро, Сэм, — спокойно сказал он, известив таким образом гостя, что появилась девушка.

В ту же секунду сидевший к ней спиной человек резко повернулся на стуле и неприязненно, но с любопытством покосился на Сэм. Элси отошла от плиты и ласково улыбнулась Сэм.

— Как ты себя чувствуешь, детка? — спросила она. — Яичница почти готова.

— Я чувствую себя так, будто меня сунули в дупло, а потом вытащили оттуда, — проворчала Сэм вместо приветствия. От одной мысли о еде ее мутило. — Я не буду сегодня завтракать, спасибо. Выпью вот только немного кофе.

— Что с тобой, Сэм? Перепила вчера? — Трэвис не скрывал своего злорадства.

— Меня тошнит оттого, что целыми днями приходится смотреть на твою рожу, — огрызнулась она.

Он рассмеялся, и его смех болезненно отозвался в ее мутной голове.

— Разреши познакомить тебя с моим помощником, Чесом Брауном. Чес, это и есть тот самый меткий стрелок, что засадил свинец в твою ногу, когда мы преследовали грабителей.

Чес уставился на нее, словно у нее выросло сразу три головы. Конечно, сейчас уже весь город знал, что бандит, которого они поймали в тот день, оказался девушкой, и все же он не мог поверить своим глазам. Да она же совсем крошка, а в другой одежде и чисто вымытую ее вообще не узнать. Да к тому же какая красотка!

Сэм не сдвинулась с места, не зная, чего ей ожидать, а Чес тем временем откровенно разглядывал ее. Этот человек имел полное право ненавидеть ее, жаждать мщения. На его месте она бы разъярилась, как пантера, если бы столкнулась лицом к лицу с человеком, который выпустил в нее пулю. Он продолжал сидеть в той же позе, и Сэм неловко переступала с ноги на ногу.

— Гм, наверное, я должна извиниться перед вами за то, что выстрелила в вас, — неуверенно произнесла она. — Но я хочу, чтобы вы знали: я не хотела вас убить, я стреляла, чтобы вы больше не преследовали нас. Надеюсь, ваша нога скоро заживет.

От таких слов Чес еще больше оторопел. Он в полном недоумении посмотрел на Трэвиса:

— Она что, шутит, Трэв? Вы меня, наверное, разыгрываете?

— Зная Сэм, — сказал Трэвис, посмеиваясь, — могу сказать, что она говорит совершенно серьезно и, видимо, пытается загладить свою вину перед тобой. Скажу даже больше: мы здесь наблюдаем небольшое чудо. Если я не ошибаюсь, это первое ее извинение за время, что она находится здесь.

— Зря стараешься, начальник, — раздраженно проворчала Сэм, — и можешь не лыбиться, а то твои съеденные молью усы, которыми ты так гордишься, живо отклеются от твоей физиономии.

— Зачем ты так, ведь вчера вечером ты разговаривала со, мной совсем по-другому. — Он многозначительно подмигнул ей.

Сэм вся вспыхнула и часто заморгала. Открыла и закрыла рот, клацнув зубами. Она лихорадочно пыталась вспомнить, что могло произойти между ними прошлой ночью, но в ее памяти стоял туман. Ах, и зачем только она так напилась? Ее испуганный взор обратился за помощью к Элси, но пожилая женщина в этот момент как будто чем-то подавилась. У нее слезились глаза, рукой она хваталась за груди, словно ей не хватало воздуха.

Забыв о собственном недомогании, Сэм забеспокоилась.

— Чего ты расселся! — заорала она на Трэвиса. — Сделай что-нибудь! Видишь, ей плохо!

Трэвис начал подниматься из-за стола, но Элси жестом остановила его.

— Все прошло, — сказала она, задыхаясь и утирая слезы.

Ничего не понимающий Чес переводил взгляд с Элси на Сэм, а с нее на Трэвиса. Что здесь происходит? С тех пор как в доме Трэвиса появилась Сэм, он стал злой, как медведь, которому наступили на хвост, от него неизвестно чего можно было ожидать. Чес никогда не думал, что придет день, когда еще кому-нибудь, кроме Элси, будет позволено безнаказанно ругать Трэвиса, но эта девчонка только что проделала это не моргнув глазом, а Трэвис только смеется! А если принять слова начальника всерьез, то это значит, что между ним и его пленницей что-то происходит. Неужели в этом доме все свихнулись и он в том числе?

— Ну как, Чес, принимаешь извинения Сэм или нет? — поинтересовался Трэвис, глядя смеющимися глазами на своего друга и помощника. — Могу гарантировать, что больше извинений ты от нее не дождешься. По ее виду ясно, что даже эти слова дались ей с большим трудом.

Сэм сверкнула глазами:

— Иди ты к черту, Кинкейд. Он только улыбнулся в ответ.

— Если я пойду к нему, не прихватить ли мне и тебя за компанию? Ты меня и познакомишь со всеми. Ведь ты приходишься внучкой самому сатане, не так ли?

— Довольно, Трэвис, оставь бедняжку в покое. Ты же знаешь, она себя плохо чувствует, — вмешалась Элси.

Наконец Чес выбрал момент, чтобы вступить в разговор:

— Мисс… э… мисс Даунинг, я с большим удовольствием принимаю ваши извинения. Не могу сказать, что я счастлив от того, что вы вывели меня из строя, — ведь теперь от меня никакой пользы начальнику полиции. Да и доктор пока вытаскивал пулю из ноги, было не до веселья, хотя надеюсь, что жить остался. И все же мне было бы намного лучше, если бы вы обещали, что не так скоро вернетесь к прежнему занятию, а если уж меня кто-нибудь должен будет застрелить, пусть этим человеком станете вы.

Несмотря на головную боль, Сэм улыбнулась:

— Даю вам слово. — Молодой помощник ей понравился. В нем было что-то по-настоящему хорошее. Он казался робким, застенчивым, как самый маленький щенок из выводка. Его просто невозможно было не любить.

— Можешь на это слово положиться, — издевательски заметил Трэвис. — Это слово настоящей бандитки.

Вдруг, совершенно внезапно и неожиданно для него, Трэвис почувствовал на себе возмущенный взгляд сразу трех пар глаз. Не говоря ни слова, Чес поднялся, поклонился Элси и Сэм и ушел. Элси с грохотом плюхнула кофейник на плиту и заявила с оскорбленным видом:

— Сегодня варить себе обед будете сами, хозяин. Я беру себе выходной день и не приду до самого вечера. — Она развязала тесемки фартука и бросила его на колени Трэвису.

Обращаясь к Сэм, она сказала:

— И ни в коем случае не верь этому негоднику, будто прошлой ночью между вами произошло нечто серьезное, как бы он ни уверял тебя в этом. Все это неправда. Я все время была с тобой, и я знаю.

Когда Элси выплыла из кухни, Сэм направилась к двери на задний двор, выпрямив спину и гордо держа голову. До сих пор молчавший Трэвис наконец обрел дар речи:

— Куда это ты собралась? — строго спросил он.

— В сортир, начальник, но тебя туда не приглашаю.

— Сэм, я, кажется, уже говорил тебе. Леди называют это место туалетом.

Обернувшись через плечо, она удостоила его таким взглядом, от которого менее стойкий человек похолодел бы.

— Если хочешь, можешь называть розами конские лепешки, но от них все равно будет вонять навозом.

Трэвис почувствовал, что ее грубость вызвана не спором о том, как следует называть отхожее место, а его поведением как мужчины и человека. Он понимал, что заслужил ее презрение. Его замечания были неуместны и недостойны. Истинный джентльмен и начальник городской полиции так себя вести не должен. А потерял он самообладание из-за того, что она так свободно и открыто улыбнулась Чесу. Она никогда не улыбалась так ему, Трэвису.

Трэвис поднялся, подошел к окну, из которого ему было видно, как она, прихрамывая, идет через двор. Что в ней было такого, что так глубоко задевало его? Ведь это всего-навсего семнадцатилетняя девчонка, невоспитанная и грубая, как погонщик мула, хоть и с телом искусительницы. Она необразованна, она не знает, что хорошо и что плохо, упрямства в ней хоть отбавляй. И однако в ней было столько достоинства и гордости, сколько он не видел в настоящих леди. Она была по-своему славным честным человеком, такие не встречались на пути Трэвиса. Она захватила его воображение, она искушала его, не желая того, и он был вынужден признаться себе, что вызывала у него такое желание, как ни одна другая женщина.

— Боже, ну почему именно она? — громко простонал Трэвис, поддавшись минутной жалости к себе. — Почему не Нола, не Нэп, почему именно она, Сэм?

ГЛАВА 8

Трэвису надо было пойти в полицию. За решеткой сидели двое арестованных, требующих его внимания. Один из них — городской пьяница, которому необходимо всего несколько часов, чтобы протрезветь и отправится домой, а другой — буйный молодой ковбой, которому нужно крепко поразмыслить над тем, как себя вести в борделе Мэтти. Элси бросила его, оставив ему на попечение Сэм на весь день. Интересно, что ему с ней делать, если его ждут дела?

Секунд десять Трэвис подумывал о том, не запереть ли Сэм у нее в комнате. Но кто мог поручиться, что эта маленькая плутовка не найдет выход и оттуда, пока он будет отсутствовать. Под лестницей в коридоре был небольшой чулан без окон и с крепкой дверью, но Трэвис не рискнет запереть Сэм в эту тесную темную нору, как какое-то животное. Девушка, конечно, дикарка, но все равно она человек и заслуживает лучшего обращения. Кроме того, какой пример цивилизованного поведения он покажет Сэм, которую взялся воспитывать.

Неприязненно покосившись на девушку, он сказал:

— Сделай что-нибудь с волосами, Сэм. Заплети их в косы, что ли, чтобы они выглядели пристойно. Сегодня ты пойдешь со мной в город.

— Это еще зачем? — Черные глаза смотрели дерзко и настороженно.

— Затем, что я так сказал, — отрезал Трэвис. — Пошевеливайся. Я не собираюсь торчать целый день и ждать, когда ты соберешься. У меня много дел.

Она хотела было притвориться, что у нее разболелись ушибы, вызвать у него жалость, упрекнуть, что он вытаскивает ее из дома в таком состоянии, но решила не перечить ему. Сказать по правде, ей и самой ужасно надоело сидеть взаперти. Она бы согласилась пройти босой по горящим углям за возможность выйти хоть ненадолго, и уж конечно, ни ее недомогание, ни отсутствие сапог, хотя она очень сожалела об их пропаже, не могли ее остановить.

Не прошли они по крыльцу и трех шагов, как Трэвис заметил, что ей трудно идти.

— Проклятье! Я и забыл, что ты у нас пострадавшая, — проворчал он, сверкая на нее глазами, будто бы это она во всем виновата. Недовольно вздохнув, он пошел тише. — Пойдем помедленнее, зайдем в магазин, там мы купим тебе пару ботинок.

— Еще чего! — пробормотала она себе под нос. Но он все равно услышал, потому что усмехнулся так самодовольно, что у Сэм опять появилось желание оторвать ему усы.

Трэвис предложил ей руку, но Сэм предпочитала страдать, чем принять от него помощь, и ковыляла в одиночестве.

— Эй, ты! Я стараюсь вести себя как джентльмен, Сэм! — Он немного обиделся на нее, что она отвергла его благородный жест. — Я понимаю, ты злишься на меня, но это еще не повод отказываться от помощи, когда она тебе нужна.

Она внезапно остановилась и в недоумении уставилась на него.

— Ну чего ты опять взъелся на меня, Кинкейд? Ведь сейчас я не сделала ничего плохого.

— Я предложил тебе свою руку, Сэм. Ты отказалась.

Она еще сильнее наморщила лоб.

— Твою руку? — спросила она. — А зачем мне твоя рука, если у меня есть свои собственные здоровые руки? Если ты уж так хочешь помочь мне, предложи мне свою ногу, чтобы я могла как следует стоять на ней.

Трэвис расхохотался. Он ничего не мог с собой поделать.

— Ну Сэм! С тобой не соскучишься! Если джентльмен предлагает свою руку, вот так, — сказал он, сгибая руку в локте, — леди должна опереться на нее, вот так.

— Зачем это?

— Для того чтобы он помогал ей идти рядом. Сэм недоверчиво хихикнула:

— Никогда не слыхала о таких глупостях.

— Ну же, Сэм, только не рассказывай, что ты не видела, как ходят под руку мужчины и женщины, — сказал он, втайне желая, чтобы она солгала ему.

— Конечно, видела, — сказала она важно, — но видела дополна женщин, которые ходят в одиночестве ничуть не хуже.

— Но когда они гуляют вместе, считается, что воспитанный мужчина должен предложить свою руку даме, — объяснил Трэвис, еще раз выставляя свой локоть.

Нехотя, чувствуя себя донельзя глупо и неловко, Сэм оперлась о его руку.

— Все равно, если бы женщины носили приличные сапоги вместо черных ботинок, они бы могли ходить где угодно и когда угодно без всякой помощи и не беспокоиться о том, как бы не упасть и не разбить себе нос.

— Ботинки ботинками, но тебе нужна моя помощь именно сейчас, так что умерь свой пыл, Сэм. Господи, можно подумать, что я предложил тебе взять в руки змею! — Из-за глупого упрямства Сэм хорошее настроение Трэвиса быстро улетучилось.

— Это почти одно и то же, — буркнула она.

— Я не желаю ничего знать, — отрезал Трэвис с раздражением, — поэтому закрой рот, или я тебя немедленно отведу обратно в дом, и больше к этой теме не возвращаемся.

— Чего ты все цепляешься, будто репей какой-то? — сказала она. Он остановился и устремил на нее устрашающий взгляд. Сэм смягчилась. — Ну ладно! Больше я не скажу ни единого слова! Прямо чертовщина какая-то.

Хозяйка магазина миссис Берта Мелбурн, задрав кверху свой длинный тонкий нос, повела себя так, словно ей приятнее было бы обслужить бенедиктинца Арнольда, чем помочь Сэм выбрать пару ботинок. Сэм тоже была не в восторге от костлявых пальцев унылой старой хозяйки магазина, которая к тому же не слишком щадила растянутую лодыжку Сэм.

Миссис Мелбурн натянула уродливый высокий ботинок на ногу Сэм. и взяла другой.

— В следующий раз, мистер Кинкейд, заставьте ее помыться, прежде чем идти в магазин. У нее грязные ноги! — Она презрительно потянула носом.

— Посудите сами, Берта, как же ей сохранить ноги чистыми, если она пришла сюда в одних чулках?! — задал резонный вопрос Трэвис.

Вместо ответа Берта так сильно нажала на больную лодыжку Сэм, примеривая ей другой ботинок, что та невольно вскрикнула.

— Черт побери, старая ведьма! — завопила она. — Ты сделала это нарочно.

Трэвис застонал. Он предчувствовал, что это дело гак просто не кончится.

— Сэм, немедленно извинись перед миссис Мелбурн! Сэм обратила потемневший, как грозовая туча, взор в его сторону.

— Только когда ад покроется льдом! — огрызнулась девушка. — Она нарочно дернула мою больную ногу, а эти жуткие колодки на три размера меньше, чем надо! Она вредная женщина, и это она должна просить у меня прощения, а не наоборот.

— Что? Никогда! — возмутилась миссис Мелбурн.

— А следовало бы! Может, от этого ваш характер немного полутьшает! — не полезла за словом в карман Сэм, прежде чем Трэвис успел вмешаться.

— Ну, довольно! Если это благодарность за мою помощь, то мне ее не надо! — Миссис Мелбурн поднялась и удалилась к прилавку. — Выбирайте ей ботинки сами, мистер Кинкейд! Я не желаю обслуживать какую-то преступницу, да еще чтобы меня оскорбляли!

От его мрачного взгляда Сэм была готова провалиться сквозь землю, но она ни за что на свете не подала бы виду, что раскаивается. Она только вскинула подбородок.

— Хорошо, Сэм! Раз придется делать это самим, давай поскорей закончим, — мрачно заявил он, опускаясь рядом с ней на колени. Он взял ее ногу, положил себе на колено и начал шнуровать ботинок.

Она отдернула ногу назад.

— Кинкейд, я же говорю, проклятая штуковина мне мала! Большие пальцы упираются, а вся нога онемела.

— Не сочиняй, Сэм! — недовольно заворчал он.

— Я правду говорю. Я охромею, как только сделаю хоть один шаг в этих колодках!

Их глаза встретились, и Трэвису показалось, что он увидел во взгляде Сэм что-то сродни мольбе. Покорно вздохнув, он пощупал пальцем носок ботинка и удивленно поднял брови, когда почувствовал, что она действительно подвернула пальцы ног, чтобы влезть в ботинок.

— Ах, вот злющая карга! — пробормотал он.

— А я что говорила! — поддакнула Сэм.

Трэвис довольно долго повозился, пока не стащил с Сэм слишком тесные ботинки и не нашел другую пару нужного размера. Наконец Сэм, прихрамывая, вышла из магазина в новенькой паре самых уродливых, как ей казалось, ботинок.

— Если меня все же повесят, Кинкейд, я хочу, чтобы меня схоронили в моих старых сапогах, — угрюмо проговорила она. — Если же ты позволишь им положить меня в гроб в этих колодках, я найду способ выйти из могилы, и мой дух будет преследовать тебя вечно!

— Тогда нам надо подумать, как спасти твою шею от петли, не так ли? — возразил он. — Для начала тебе следует воздержаться от того, чтобы восстанавливать против себя весь город, Сэм. Ругаться и орать — не лучший способ заводить друзей.

— Если в этом городе такие друзья, как эта мымра, то по мне лучше враги, — ответила Сэм. — Вот уж мерзкая старая курица!

Трэвис ходил по своим делам, за ним плелась Сэм. Когда он зашел в банк, чтобы поговорить с Айком Гаррисоном об ожидающемся прибытии золота, Айк неодобрительно покосился в сторону Сэм.

— Поговорим об этом наедине, Трэвис. — Айк намекал на присутствие Сэм. — Ведь она растрезвонит каждому бандиту в округе о том, что услышала, — понизил голос Гаррисон.

— Будет тебе, Айк. Сэм никуда не денется и никому ничего не расскажет, — спокойно сказал Трэвис.

— Может, ты в этом уверен, но я нет, и нечего меня уговаривать. Что, если ей удастся сбежать? Что ж такого, что она девушка? Ее надо посадить за решетку в участок и держать под стражей.

Чтобы успокоить управляющего банком, Трэвис надел на Сэм наручники и пристегнул к крепкой конной привязи, а сам удалился вместе с Гаррисоном в его кабинет обсуждать дела. Он знал, что унизил девушку, хотя она не показала это ни словом, ни жестом. Она просто стояла прямо и неподвижно, как жердь, и осуждающе смотрела на него.

Как нарочно, в тот момент, когда Трэвис освобождал Сэм от наручников, к банку подошел пастор Олдрич с женой. Трэвис и так чувствовал себя неловко, а тут ему и вовсе стало не по себе, когда Альма Олдрич взглянула на него с грустным упреком, а на Сэм — с явным сочувствием.

— О, Трэвис, — сказала она, покачав пушистой седой головой и поцокав языком. — Неужели это было так необходимо?

— Иначе она просто-напросто сбежала бы, миссис Олдрич. Прошу вас это понять. — Трэвис склонил перед женой пастора голову.

Сэм высвободила из оков свою руку и терла запястье. При этих смиренных словах Трэвиса она негодующе закатила глаза.

— А сапоги мне все равно нужны, — буркнула она. — Пылищи тут по колено.

— Сэм! Последи за собой хоть единственный раз! — прошипел Трэвис и с обворожительной улыбкой обратился к супруге пастора: — Поверьте, миссис Олдрич, я изо всех сил стараюсь не обижать эту молодую девушку. Мы с Элси из кожи вон лезем, чтобы создать ей хорошие условия и научить тому, чему ее так и не выучили в прошлой жизни. — Тут Трэвис услышал, что стоящая за его спиной Сэм издает такие звуки, будто ее сейчас вырвет. Трэвис дал себе клятву, что он не он будет, если при первой же возможности не всыплет ей по первое число.

— Ах, бедняжка! — ворковала Альма. — Что за жизнь была у вас раньше! — воскликнула она, обращаясь к Сэм. — Мне это и в голову не приходило, но ведь вам действительно предстоит узнать так много нового.

Тут на защиту Трэвиса выступил пастор, который до сих пор не принимал участия в разговоре:

— Послушай, Альма, я уверен, что начальник полиции Кинкейд делает для этой молодой особы все, что в его силах.

— Да, мистер Олдрич, я тоже в этом уверена, — ответила его супруга. После тридцати лет супружеской жизни она все еще называла его «мистер Олдрич». — Но что может сделать один мужчина! Есть такие вещи, обучить которым девушку может только женщина.

— Именно для этой цели Элси теперь переехала ко мне в дом, — поспешил заверить ее Трэвис. — А несколько раз в неделю приходит мисс Такер — она дает Сэм уроки.

— Все это замечательно, но для молодой леди одного образования и умения вести домашнее хозяйство мало. Надо заняться и ее духовным воспитанием. Вы согласны со мной, мистер Олдрич?

— Ты абсолютно права, моя дорогая, — полностью согласился с ней пастор. Пристально глядя на Трэвиса сквозь очки в железной оправе, почтенный служитель церкви предложил: — Приходите на службу в это воскресенье, мистер Кинкейд. Я буду рад, если вы прихватите с собой и вашу подопечную.

— Я и сам собирался это сделать, — учтиво, хотя и не вполне искренне ответил Трэвис.

Сэм громко и недовольно заворчала. Трэвис и сам был не прочь последовать ее примеру, но все-таки сдержался. Пока Сэм не выучилась правилам поведения, ему очень не хотелось выводить ее на люди, особенно в церковь! С другой стороны, он не мог не признать, что именно религиозного воспитания не хватает Сэм более всего. Маленькая преступница, видимо, не знала, как выглядит изнутри церковь. Но приводить ее туда, где соберутся многие горожане, это все равно что зажигать спичку на фабрике фейерверков. Невозможно предугадать масштабы катастрофы, которая может за этим последовать.

Дело осложнялось еще и тем, что в это воскресенье Трэвис собирался пригласить Нолу Сандоваль на гулянье, которое должно было состояться после службы. К этой мысли он пришел еще до того, как на его голову свалилась Сэм. Но с тех пор произошло столько событий, что он совершенно забыл про Нолу, а тут вспомнил. Интересно, как он объяснит ей присутствие Сэм? Да, конечно, слухи о его прекрасной пленнице, без сомнения, достигли ушей Нолы, но одно дело знать о Сэм понаслышке, а другое — видеть ее собственными глазами. Это с готовностью подтвердит и Нэн Такер.

Выйдя из банка и распрощавшись с пастором и его супругой, Трэвис решил, что остаток дня пройдет сравнительно спокойно. Но он жестоко ошибся. Когда они проходили мимо брадобрейной, из дверей, прихрамывая, вышел Большой Лу Сприт и замахал им рукой:

— Остановись на секунду, Трэвис! Я хочу посмотреть на девчонку, которая сделала из меня калеку!

После ограбления испуганная Сэм, естественно, не помнила других участников погони, организованной Трэвисом. Сейчас она раскрыла рот от удивления, когда путь ей загородил человек-гора. Что же это такое! Она никогда в жизни не видела такую громадину! Ей казалось невероятным, что человек может вырасти до таких размеров! Ее нос доходил ему до середины груди, и ей пришлось высоко задрать голову, чтобы увидеть его красное лицо.

Но от того, что она увидела, она задрожала еще больше. Брадобрей скалил зубы и сверлил ее огненным взглядом. В довершение ко всему он угрожающе размахивал сверкающей бритвой, будто одного его гигантского роста было мало, чтобы пугать людей до смерти.

Во рту Сэм пересохло, как в пустыне. Она беззвучно шевелила губами в немом ужасе. Она дрожала всем телом, у нее подкосились ноги, и, к своему стыду, ей пришлось крепко уцепиться за Трэвиса: иначе она бы просто упала.

— К-к-кинкейд! Сделай что-нибудь! — прошептала она. — Скажи ему, что я не виновата, если он сломал ногу.

Трэвис не верил своим глазам, он втайне пришел в восторг. Значит, эта маленькая мошенница кое-чего боялась! А он-то думал, что она способна плюнуть в физиономию самого дьявола!

— Послушай, Сэм, как я могу сказать такое Лу? — с невинным видом произнес он. — Если бы ты и твоя преступная семейка не ограбили банк, я бы никогда не взял в помощники Лу, нам не пришлось бы преследовать вас и с ним бы ничего не случилось.

Из-за спины Сэм Трэвис глазами делал знаки Лу, чтобы он не трогал девчонку. Напугал, и ладно, но подвергать ее насилию он не позволит.

— Черт бы тебе побрал, Кинкейд! — чуть не плакала Сэм. — Это не смешно! Скажи ему, что я не виновата!

Уступив ей, Трэвис сказал:

— Будем считать, что это не твоя пуля попала в его лошадь, из-за чего он упал и сломал ногу.

— Вы слышали, мистер? — спросила Сэм, поднимая черные глаза на брадобрея. — Это не я выстрелила в вашу лошадь…

Сприт зарычал на нее, — этот звук прогремел в его широкой груди, как гигантский гонг. От страха Сэм чуть не забралась Трэвису на руки, подобно обезьянке, устремляющейся на дерево в минуту опасности!

Трэвис был не в силах сдерживать смех.

— Сэм, а я думал, ты ничего не боишься! — злорадно заметил он и расплылся в широкой улыбке.

— Смотри, чтобы он не тронул меня! — выкрикнула Сэм в тщетной попытке сохранить остатки храбрости. — Ты приносил присягу! — Сэм как могла прижималась к Трэвису, стараясь укрыться на его груди.

Несмотря на то что его руки невольно обвились вокруг ее плеч и крепко притянули к себе, Трэвис лениво произнес:

— Что-то я не помню, чтобы в присяге были такие слова.

— В таком случае, мне кажется, я имею право на месть, — заявил Лу, криво усмехаясь. — И мне кажется, я знаю как. Трэвис, веди девчонку ко мне.

— Что ты задумал, Лу? — спросил Трэвис, заталкивая извивающуюся и орущую Сэм в заведение брадобрея.

Двое посетителей, один наполовину побритый, другой ожидающий своей очереди на стрижку, уставились на них в удивлении. Лу не обратил на них никакого внимания, только велел одному из них освободить кресло и сделал знак Трэвису посадить туда Сэм и держать ее там.

— Что-то давненько я не практиковал свое мастерство зубодера, — злорадно рассмеялся он, увидев выражение ужаса на лице Сэм.

— Нет! Ты не посмеешь! Трэвис! Останови его! Пожалуйста! — Сэм была вне себя, она была готова забыть о своей гордости, лишь бы избежать этой пытки, которая хуже смерти. Она попробовала вырваться. — О Боже! Кинкейд! Умоляю! Я буду все делать, как ты скажешь.

При этих словах Трэвис поднял брови:

— Так, хорошо. Это совсем другая песня, Сэм. Я не ослышался, ты будешь меня слушаться во всем, если я помешаю Лу выдернуть несколько твоих белых зубов?

— Какие там несколько, тысяча чертей! У нее ни одного зуба не останется! — мстительно поклялся Лу.

— Согласна, согласна! — вопила она. — Только убери его от меня. — Ее глаза еще больше расширились, когда Лу вынул из ящика устрашающий инструмент, напоминающий толстые щипцы, и приблизился к ней с намерением ухватить ее за челюсть, чтобы силой открыть рот.

— Погоди, Лу. Может, сейчас моя маленькая пленница станет немного посговорчивей. Похоже, она горит желанием исправиться.

Трэвис внимательно смотрел на Сэм:

— Ты готова отвечать на мои вопросы, Сэм? Даже несмотря на огромную лапу Лу, державшего ее за челюсть, она ухитрилась кивнуть головой.

— Отпусти ее, — велел Трэвис брадобрею, отбрасывая руку Лу от лица Сэм. Он долго молча всматривался в Сэм. Все ее нервы были на пределе, когда наконец он сказал: — Расскажи мне все о Даунингах, Сэм. Сколько вас?

Она замялась, и Лу вновь помахал своими щипцами.

— П-пять, — призналась она дрожащим голосом.

— Вместе с тобой?

Она утвердительно кивнула, облизала языком пересохшие губы, ее взгляд лихорадочно метался между рукой Лу и лицом Трэвиса.

— Как их зовут?

Ее лицо исказилась от боли, когда она, запинаясь, начала перечислять их имена, ее сердце разрывалось при каждом слове, которая она вынуждена была произносить вслух.

— Билл, Билли, Хэнк и Том.

— Билл — это твой отец? Снова она кивнула.

— Кто из твоих братьев старший? Билли? Она качнула головой.

— Т-том старший.

— Кто идет после него? — продолжал допрос Трэвис.

— Билли, потом Хэнк.

— Значит, ты самая младшая, — сделал вывод Трэвис. — Давно ты в банде, Сэм?

Хоть она и была до смерти напугана, в чем Трэвис не сомневался, она осмелилась дерзко посмотреть на него.

— Всегда. С самого начала.

— А когда началось это начало? — настаивал он.

— Когда умерла мама.

— Святые угодники! Зря я не дал Лу выдернуть тебе все зубы. Это гораздо лучше, чем вытягивать из тебя нужные сведения! Как давно это случилось, Сэм?

— Лет пять назад, если мне память не изменяет, — огрызнулась она. Ее гнев начал пересиливать страх. — Господи, такого зануду, как ты, свет не видывал!

Трэвис погрозил ей пальцем и предупредил:

— Ну, ну, Сэм! Нехорошо, если твой грязный язык победит твой здравый смысл. У Лу руки чешутся, чтобы прикоснуться к твоим белым жемчужным зубкам!

Сэм немедленно закрыла рот, со страхом ожидая следующих вопросов.

— Кому-нибудь из вас приходилось во время грабежей идти на убийство?

— Я и раньше говорила, что мы этого никогда не делаем. Папаша не разрешает убивать.

— Но он очень даже одобряет грабежи, — зло ухмыльнулся Трэвис. — И это не делает ему чести, как ты понимаешь. Почему ты и твоя семья стали грабителями?

Сэм покачала головой:

— Я не помню.

— Не лги мне, Сэм. Я хочу знать почему.

— Я сказала, не помню, начальник, — прокричала она ему в лицо. — Мне тогда было двенадцать лет.

Ужас отразился на его лице, когда он быстро подсчитал в уме и сделал вывод, что она говорит правду. Боже праведный! Сэм была совсем ребенком, когда отец и братья впервые познакомили ее с преступной жизнью! Когда она призналась ему, что это случилось пять лет тому назад, он не задумался о том, что тогда она была ребенком. Сейчас он поразился, и ему стало стыдно, что он не понял сразу, что Сэм вряд ли была виновата в том, что семья втянула ее в преступную жизнь.

Удивленное лицо Лу свидетельствовало о том, что и до него это тоже дошло. Пораженные, молчали и двое клиентов.

— Сэм, прости меня, — серьезно сказал Трэвис. — Я не знал.

Сэм продолжала молчать, уставившись на него невидящими глазами. Трэвис повернулся к Лу.

— Мне кажется, мы зашли слишком далеко, — спокойно сказал он. — Я сейчас отведу Сэм домой.

Трэвис вытащил Сэм из кресла. Лу стоял рядом и растерянно смотрел на нее.

— Извини, что так напугал тебя, Сэм, — сказал он своим скрипучим голосом. — Я вовсе не такой страшный, когда познакомишься со мной поближе.

Сэм вытянула шею и мрачно посмотрела на него.

— Я бы не сказала, — возразила она. К ней постепенно возвращался боевой дух. Если в этом городе ей нужно всеми силами держаться кое от кого подальше, то ясно, что от Лу Сприта. И чтобы последнее слово осталось за ней, добавила более-менее покладисто: — Еще раз повторяю: я не виновата, что ты сломал ногу.

Лу осклабился, глядя на нее сверху вниз, и протянул мясистую руку:

— Не имею ничего против, даже если бы сломал ее из-за тебя, детка.

Она подумала минуту, и ее маленькая рука исчезла в его огромной ладони.

— Квиты, — поколебавшись, согласилась она. Может, они никогда не станут друзьями, но ей бы не хотелось иметь этого брадобрея в числе своих врагов. Слишком уж он большой — да еще любит выдергивать зубы!

ГЛАВА 9

— Трэвис! Не могу поверить, что вы так ужасно поступили! — С этими словами в дом вихрем ворвалась Элси. Трэвис в этот момент пытался соорудить ужин для себя и Сэм. Сэм прямо заявила ему, что она ему не помощник. Она не собиралась стряпать для него, даже если бы и умела.

Поставив на стол ридикюль, Элси уперлась обеими руками в широкие бока и продолжала:

— Весь город говорит, что вы с Лу Спритом так зверски пытали бедную девушку, что она света белого невзвидела. Чуть зубы ей все не вырвали! Как так можно! Мне стыдно за вас!

— Мне тоже стыдно, — покорно признался Трэвис, тем самым полностью обезоружив Элси. — Сэм почти не разговаривает со мной с тех пор, как мы вернулись домой, и ее можно понять. — Он задумчиво покосился на Элси. — Представляете, Сэм было всего двенадцать лет, когда вместе с отцом и братьями она стала участвовать в грабежах. Удивительно ли, что из нее получилось то, что, мы видим теперь? Мне кажется, я теперь лучше понимаю ее, хотя то, каким путем я выудил из нее эти сведения, не делает мне чести.

— Несчастное дитя! — Элси была потрясена. — Где она сейчас? — Элси хотелось хоть немного успокоить девушку, приласкать ее — ведь она с детства была лишена материнской ласки.

— Она наверху в своей комнате. Отказалась от ужина. Хочет, чтобы ее оставили в покое.

— Пойду попробую поговорить с ней, — объявила Элси.

— Скажите ей, что я раскаиваюсь, — попросил Трэвис и пояснил, заметив в глазах экономки недоумение: — Я попытался и сам сказать ей об этом, но она просто не желает выслушать меня. Может, она простит меня, если вы попросите ее от моего имени.

— Я попытаюсь, Трэвис, — пообещала ему Элси.

Наверху у себя в комнате Сэм нервно ходила из угла в угол. Она волновалась не только потому, что, как полагал Трэвис, натерпелась страху от гиганта брадобрея. Ей было еще над чем призадуматься. В городе объявился Хэнк!

Она увидела брата, когда они с Трэвисом возвращались домой. Он стоял на другой стороне главной улицы у магазина и беспечно глазел на прохожих. Он тоже почти сразу увидел ее и полицейского, но, к удивлению Сэм, стал смотреть в другую сторону. Секундой позже они все же встретились глазами, и Сэм показалось, что она заметила удивление в глазах Хэнка, хотя на его лице не шевельнулся ни один мускул. Первое, что пришло в голову Сэм, это то, что Хэнк поначалу просто не узнал ее, поскольку никогда не видел ее в женском платье.

Хэнк пошел следом за ними по улице, тайком, естественно. Сердитая на Трэвиса, Сэм решила вообще не разговаривать с ним. Это было кстати. Не дай Бог, он заметит ее волнение. Как только они дошли до дома, она сразу поднялась к себе в комнату и принялась составлять план действий. Хэнк явится за ней, скорее всего, ночью, когда все будут спать. Она должна быть готовой к его приходу, сделать все, что необходимо для побега. Ей нужно придумать, как просигналить ему, чтобы он знал, в какой из комнат она находится.

С такими мыслями в голове Сэм подошла к окну. Как она жалела о том, что ни одно окно ее комнаты не выходило на задний двор, из которого было бы вылезти куда легче и незаметнее. Над крыльцом тоже не было окна, выходящего на улицу. Два широких окна в комнате были обращены на боковые стороны дома.

Под одним окном росло большое дерево, заслоняющее вид, поэтому сигналить Хэнку следовало из другого окна. Но, пожалуй, по дереву можно легко спуститься вниз. Пусть Хэнк решает, каким путем лучше всего спасти ее, потому что самостоятельно она все равно не сможет слезть по этому дереву. У нее до сих пор болели бока и нога. Вот если бы она сохранила свои сапоги и штаны, тогда все было бы гораздо проще. Еще ей ужасно не хотелось оставить здесь Бесс, но если дело шло о ее жизни, то лучше уж пожертвовать кобылкой.

Когда в дверь тихонько постучала и затем вошла Элси, Сэм с виноватым видом отскочила от окна. Ей казалось, что сердце выпрыгнет из груди, так оно стучало. Ей полегчало немного, когда экономка с улыбкой сказала:

— Ты, наверное, очень испугалась этого гадкого Сприта. Я все знаю и только что задала жару Трэвису за то, что он допустил такое безобразие. Конечно, — она пожала плечами, — сейчас он сгорает от стыда за это. За свой гнусный, низкий поступок по отношению к тебе.

— Это настоящий скунс! — ухмыльнулась Сэм. — Если им приспичило кого-то повесить, то своего будут добиваться.

— Будет тебе, Сэм, — рассмеялась Элси. — Трэвис не такой уж плохой человек!

— Ну и я не хуже. Я никогда никого не убивала, даже никого серьезно не ранила.

— Конечно, ты хорошая детка, — подтвердила Элси. — Только ты немного сбилась с пути. — Она ласково обняла Сэм за плечи. — Почему бы тебе не спуститься вниз и не выслушать извинения Трэвиса? Я бы отдала все, что заработала за неделю, лишь бы услышать, как он будет просить прощения.

Сэм решительно тряхнула головой:

— Нет. Я сейчас хочу побыть одна, если вы не против. Мне надо немного успокоиться, а это лучше всего получается в одиночестве. А начальник пусть еще подумает над тем, как плохо со мной обошелся. Пусть помучается.

— А как насчет того, чтобы поужинать? — вкрадчиво спросила Элси.

— Только не стряпню Кинкейда, — поставила категорическое условие Сэм.

— А что, если я тебе что-нибудь приготовлю? Сэм пожала плечами:

— Сегодня мне совсем не хочется видеть начальника, Элси. Лучше я откажусь от ужина. — Сэм надеялась, что ей не придется жалеть о том, что она не поела. Она не могла рисковать и сидеть за столом под всевидящим взглядом голубых глаз Трэвиса. Он мог догадаться, что запахло жареным. Кроме того, ей нужно было придумать, как ухитриться дать сигнал Хэнку.

— — Ну ладно, — сдалась Элси. — У меня руки не отвалятся, если я соберу тебе поднос и принесу сюда. Но это первый и последний раз, запомни, и только для того, чтобы Трэвис как следует раскаялся. А ему я и крошки не подам! Пусть жует черствый хлеб. Ему это только на пользу.

Напрягая зрение, Сэм всматривалась в темноту за окном ее спальни и тщетно пыталась разглядеть луч света или расслышать шорох, который мог возвестить о прибытии Хэнка. Было поздно, далеко за полночь, и темнее, чем в преисподней. Прошло несколько часов ожидания, и нервы Сэм начали сдавать. Куда же подевался ее братец?

Сэм никогда не отличалась выдержкой, а тут еще Трэвис, как на грех, решил проверить, что она поделывает у себя в спальне. Сердце у нее сильно забилось, и она чуть не задохнулась от страха, когда услышала его осторожные шаги за своей дверью. У двери шаги стихли, и в замке со скрипом повернулся ключ.

Сэм, как была в платье, бросилась от окна и нырнула в кровать, по самый подбородок натянув на себя покрывало. Она чуть не умерла, когда он на цыпочках подошел к краю кровати и стал смотреть на нее, как ей показалось, целую вечность. Один Бог знает, почему он не услышал, как громко стучит ее сердце, почему он не почувствовал, как она чуть не взлетела до потолка, когда он дотронулся до пряди волос, свисавшей ей на лоб, и отодвинул ее назад.

К тому времени, когда он ушел из комнаты и запер за собой дверь, капли пота выступили у нее на лице, она так дрожала, что не могла стоять на ногах. Прошло несколько минут, прежде чем она сообразила, что он, видимо, не раз совершал такие полуночные вторжения в ее комнату, крадучись, без шума, в то время как она безмятежно спала в счастливом неведении о его присутствии, скинув с себя все покровы. Господи, до чего доходит наглость этого человека! Если бы она не собиралась расстаться с ним навсегда, его стоило бы придушить!

«Надеюсь, он как следует насмотрелся, сыт на всю жизнь!» — подумала она злорадно. Сэм должна была благодарить судьбу за то, что он не откинул простыню и не обнаружил, что она лежит на кровати одетая, а то бы у него наверняка закрались подозрения!

Внимание Сэм привлек шорох листьев в ночной тишине. Прижав нос к оконному стеклу, она всматривалась в ветви дерева. А, вот! Наверное, темное пятно на стволе дерева — это человек. Темное пятно сдвинулось, — теперь ясно, что это Хэнк тихо двигается по стволу. И вдруг он свалился с высоты трех футов. Если Сэм и не слышала проклятий, то она вполне могла их вообразить. Хэнк растер поцарапанную ногу и полез снова. Наконец он поднялся вровень с окном и начал продвигаться по ближайшей ветке. Сэм, затаив дыхание, следила, как ее брат рискованно балансирует и прыгает на наружный подоконник. У него это получилось ловко, к удивлению их обоих. Раскачиваясь на небольшом карнизе, расставив ноги клином, он цеплялся ногтями за трещины в оконной раме. И громко прошептал:

— Открывай скорей окно, дурочка!

— Не могу! — прошептала она в ответ. — Оно забито гвоздями. Другое тоже. А дверь заперта на ключ.

— Проклятье! — И тут же решил: — Придется тогда разбить стекло.

Сэм немедля уселась на пол и начала стаскивать ботинок с ноги, бормоча при этом:

— Пусть эти дурацкие колодки пригодятся хоть на что-то полезное.

— Что ты делаешь? — спросил Хэнк голосом, который от страха стал таким тонким, что Сэм, невзирая на опасность разоблачения, захихикала.

— Я хочу разбить окно ботинком. Это единственный полезный предмет в комнате, — сказала она.

— Идиотка! Все стекло посыплется на меня, и я упаду, я и так еле держусь, — остерег он ее. — Я разобью окно с наружной стороны. — Извиваясь всем телом, так что Сэм не могла не позавидовать, Хэнк наконец извлек из кобуры пистолет. — Отойди! — приказал он, нацеливаясь рукояткой в оконную раму.

— Стой! — выдохнула она и поморщилась при виде того, как Хэнк, неудачно замахнувшись, покачнулся на узком карнизе и чуть не упал. Но он все же восстановил равновесие и свирепо посмотрел на нее сквозь стекло, а она виновато улыбнулась в ответ: — Я возьму покрывало с кровати, чтобы заглушить удар, а то они наверняка услышат, что кто-то лезет в окно.

Как только она прижала покрывало к стеклу, Хэнк легонько стукнул по стеклу. Оно треснуло, и осколки посыпались к ногам Сэм, звеня как маленькие колокольчики. Этот негромкий серебряный звон показался ей оглушительным громом, хотя, конечно, его никто не мог услышать. Разложив покрывало на полу, они с Хэнком быстро очистили оконную раму от оставшихся острых осколков.

— О'кей, я пойду первым, ты за мной, — сказал он ей тихо. — Так я смогу поймать тебя, если ты начнешь падать. Постарайся прыгнуть как можно дальше и цепляйся за любую ветку, которая тебе подвернется.

— Не могу! — простонала Сэм. — Хэнк, я растянула лодыжку, чуть не сломала ребро, на мне юбка, в которой я и при ходьбе чуть не падаю! Я никак не смогу спуститься сама, без твоей помощи.

— Ничего не поделаешь, Сэмми, — сказал он и нахмурился, соображая, как следует поступить при неожиданно осложнившейся обстановке. — Возьми края юбки и заложи их между ногами, а концы завяжи на поясе. Получатся почти что штаны.

— А как мне быть с ботинками? — простонала она, глядя на свои ноги. — Подошвы скользкие, как болотная грязь.

— Куда ты дела свои сапоги?

— У меня их отняли.

— Тогда снимай ботинки. Пойдешь босиком. Только не порежься о стекло.

Через минуту Сэм уже выглядывала из окна, лицом упираясь в колено Хэнка и прикидывая расстояние, которое ей надо было преодолеть. Не будь так темно, Хэнк удивился бы, увидев выражение страха на лице сестры. С ужасом смотрела она, как Хэнк сжимается на узком карнизе, напрягает все мышцы и прыгает вперед. Громко зашуршали ветки листьев, раздался приглушенный возглас, и вот он уже стоит на одной ветке, зацепившись руками за другую.

Сэм нерешительно присела на карнизе. Сейчас, как никогда, она жалела о том, что не успела выучить ни одной молитвы, поскольку ей явно не помешала бы помощь свыше. Когда она наклонилась вперед, готовясь к прыжку, Хэнк прошипел откуда-то снизу:

— Встань во весь рост. У тебя так ничего не получится, дуреха.

— Получится, — тихо ответила она, закрыв глаза и стараясь проглотить комок, застрявший в горле. Она знала, что из-за больной ноги ей ни за что не удержать равновесия. — Лови меня, Хэнк, — жалобно сказала она. — Если из-за тебя я сломаю себе шею, папаша тебе этого никогда не простит.

И, рискуя растерять последние остатки храбрости, она оттолкнулась от карниза здоровой ногой и обеими руками. Через долю секунды, показавшейся вечностью, она упала на Хэнка, сбив его с его опоры. Под их удвоенным весом ветка громко хрустнула и, прежде чем они оба успели поменять положение, сломалась окончательно. Они полетели вниз, лихорадочно болтая руками и ногами в безумной попытке зацепиться хотя бы за что-нибудь, а за ними трещали и падали сломанные ветки.

От страха Сэм не выдержала и закричала. Хэнк тоже закричал, и Сэм испугалась, что их услышат. Но сейчас было важно не соблюсти тишину, а не сломать себе шеи. Хэнк шлепнулся на землю с глухим стуком, но Сэм опять не повезло. Она вдруг почувствовала, что повисла в воздухе вверх ногами, а на голову упали юбки. Она еще раз резко вскрикнула, теперь уже оттого, что ее падение так внезапно прервалось.

К этому моменту залаяли все собаки, в доме послышались шаги и шорох. Хэнк успел только встать на ноги, как в разбитом окне комнаты показался свет.

— Хэнк! Помоги! Моя юбка зацепилась за сучок, и я не могу ее освободить! — кричала Сэм, извиваясь в бесплодных попытках вывернуться. Она висела слишком высоко, и брат не мог до нее дотянуться. Она услышала громовой голос Трэвиса:

— Сэм! — Хотя нижние юбки закрывали ей глаза и она не смогла его видеть, она точно знала, что в этот момент Трэвис высунулся из окна. Хэнк дернулся, как кукла на веревочке, и его рука потянулась за пистолетом на бедре.

— Не надо, Хэнк! Это начальник полиции! — закричала она. Они оба понимали, что им грозит, если Хэнк убьет полицейского. Хэнк беспомощно смотрел на Сэм, разрываясь между желанием помочь ей и не быть пойманным. — Уходи, Хэнк! — кричала она, сдерживая слезы, которые жгли ей глаза. — Не хватает еще, чтобы они сцапали нас обоих. Беги!

Он кивнул головой:

— Я вернусь, Сэмми. Ты не волнуйся. Мы не дадим им тебя повесить. Мы тебя все равно спасем. — Пуля, взорвавшая фонтанчик пыли у его ног, сократила время их расставания.

Прячась в тени деревьев, Хэнк убежал. Болтаясь на ветке и проливая горячие злые слезы себе на волосы, Сэм слышала приглушенный стук лошадиных копыт. Это означало, что Хэнку удалось убежать.

— Черт, дьявол, проклятье! — всхлипывала она. Ей было очень себя жаль.

Она недолго купалась в своем несчастье. Через минуту она увидела прямо перед собой кипящие гневом голубые глаза Трэвиса.

— Надо бы оставить тебя повисеть здесь на всю ночь, — злобно зашипел он на нее. — Чтобы ты на себе почувствовала, что есть много способов содрать с кошки шкуру и много способов повесить преступника! Может, кровь, пульсирующая у тебя в ушах, вобьет немного здравого смысла в твою непробиваемую башку! Никогда еще мне не приходилось иметь дело с таким мерзким, упрямым существом, как ты.

— Ты собираешься всю ночь орать на меня или же все-таки снимешь отсюда! — огрызнулась она, совершенно забыв о своей собственной беспомощности. Мало того что ей не удалось удрать и она снова оказалась в его руках, так еще она вынуждена выслушивать его нравоучения, повиснув на ветке, словно жалкий опоссум.

Его глаза грозно сверкнули.

— Замолчи, Сэм! Пораскинь мозгами и закрой рот! Ты где находишься, чтобы раздавать приказания? Все твои юбки у тебя на голове, и твои панталоны сверкают ярче полной луны!

Вскоре Трэвис бесцеремонно толкал ее вверх по лестнице мимо таращившей на них глаза Элси в свою спальню. Стук хлопнувшей двери прозвучал для Сэм похоронным ударом колокола. Резко повернувшись, Сэм встала к нему лицом, глядя на него своими огромными глазами.

— Ты что это задумал, Кинкейд? — выпалила она. Он недобро усмехнулся:

— Больше ты не улизнешь ни через какое окно. Отныне ты будешь у меня на глазах и днем и ночью. И если кто из твоих братьев осмелится прийти тебе на помощь, ему для начала придется встретиться со мной.

Она невольно посмотрела на кровать.

— Я не буду спать в одной постели с тобой.

— Как хочешь, — ответил он равнодушно, сунул пистолет под матрас в ногах кровати и потянулся за наручниками. — Можешь укладываться на полу, но ты должна быть рядом со мной, чтобы я мог рукой до тебя достать. — Он защелкнул один браслет на ее руке, а второй пристегнул к ножке кровати, таким образом полностью лишив девушку свободы действий. Пока она сидела и молча смотрела на него, Трэвис небрежно бросил на пол одеяло и подушку. Потом, не погасив лампы, нагло снял брюки и забрался в постель. — Сладких снов, маленькая бандитка, — сказал он издевательским тоном. — Постарайся не слишком громко храпеть. Мне и так пришлось сегодня ночью просыпаться, с меня этого достаточно.

Выкинув из головы невольные мысли, вызванные его впечатляющей наготой, она нашла в себе силы пробормотать:

— Что, мне и ночную рубашку нельзя надеть? Не очень-то удобно спать в платье.

— Тогда сними его, — последовал равнодушный совет. — Нам обоим известно, что ты спишь нагишом.

Это заставило ее на несколько минут замолчать. Он почти физически ощущал жар ее покрасневших щек.

— А интересно, как мне раздеться, если я пристегнута к ножке кровати, начальник?

— Это твоя забота, дорогуша, — сказал он, позевывая. — Придумай что-нибудь. Может, этим ты как-то займешь на некоторое время свой беспокойный умишко.

ГЛАВА 10

Сэм сидела на жесткой церковной скамье между Элси и Трэвисом. Монотонный голос пастора Олдрича, читающего проповедь, убаюкивал ее, и она с трудом боролась со сном, но не осмеливалась зевнуть, хотя ей и очень хотелось. Последний раз, когда она все-таки не смогла подавить зевоту, Трэвис локтем резко толкнул ее в бок. А сейчас он с возмущением следил, как она все дальше и дальше сползает с сиденья. Сэм съехала на самый кончик, еще немного — и она окажется на полу. Девушка не могла отделаться от ощущения, будто она уродец, выставленный в балагане на всеобщее обозрение. С того момента, как они появились на церковном дворе, все глаза так и смотрели в их сторону, а стоило ей отвернуться, как они сверлили ей спину.

Элси позаботилась о том, чтобы Сэм было в чем появиться в церкви в то воскресное утро. На ней было новое платье. То, другое, порвалось в том месте, где оно накануне ночью зацепилось за ветку. Конечно, если бы Элси не купила для нее новое платье, Сэм не пришлось бы идти в церковь и терпеть эту пытку.

К огорчению Сэм, наступил момент, когда нужно было встать и петь псалмы. К тому же они сидели не где-нибудь, а в одной из первых рядов! Трэвис, который все время держал ее за руку, сунул ей в руки свой псалтырь. Она наградила его свирепым взглядом. Но внутренне сдалась. Что ж, если он этого хочет, пусть так и будет!

Нельзя сказать, чтобы Сэм, которая никогда раньше не слыхала, как поют псалмы, сразу уловила мелодию, хотя миссис Олдрич, добрая душа, громко и ясно выводила ее на стареньком органе. Со сборником псалмов в руке и ангельским выражением на лице Сэм неожиданно присоединилась к хору во всю мощь своих легких, отчаянно фальшивя и на целый такт отставая от остальных, поскольку, не умея читать, улавливала слова на слух.

Стоящий рядом с ней Трэвис застыл и перестал петь. Его шея над крахмальным воротничком рубашки пошла красными пятнами, и краска постепенно стала заливать лицо. Он так сильно сжал зубы, что на шее проступили вены и у виска начала пульсировать жилка. Он так крепко вцепился в псалтырь, который держала Сэм, что у него побелели костяшки пальцев, и попытался вырвать у нее книжку. Но Сэм, с невинным, но одновременно лукавым видом, не отдавала ему свою добычу.

Элси, стоявшая по другую сторону от Сэм, тоже перестала петь. Ее плечи затряслись в безмолвном хохоте, а из поджатых губ вырвались глухие сдавленные звуки. Раздались отдельные смешки и среди прихожан за их спинами. Лицо пастора Олдрича приобрело очень странное выражение, словно он подавился рыбной косточкой. Одна его супруга, похоже, пребывала наверху блаженства. Она не переставала улыбаться и кивать Сэм, как бы поощряя ее усилия.

Между тем низкий хрипловатый голос Сэм набирал силу с каждым стихом, а ее протяжное произношение, свойственное жителям юго-запада, одинаково искажало и слова и ноты. Прихожане церкви Святой Троицы в Тамблвиде никогда еще не слышали подобного исполнения псалма «Мы соберемся у реки». Многие давились от смеха и поэтому пели почти так же скверно, как Сэм. В результате финал песнопения начинал смахивать на вой койотов на луну.

Трэвису хотелось только одного — вырыть яму, залезть туда и закопаться там навеки! Он не мог припомнить случая, когда он был публично так опозорен, и ему некого было в этом винить, кроме себя самого. Остаток службы он сидел сгорбившийся, насупившись, и молился о том, чтобы пастор Олдрич распустил прихожан без пения заключительно псалма.

Идти по центральному проходу после завершения службы было сущим наказанием, все равно что идти сквозь строй. Трэвис крепко держал Сэм за руку и чувствовал, как она вся дрожит, но она ничем не выдала своего волнения. Она держалась гордо и прямо, бесстрастное лицо превратилось в маску равнодушия.

И все же смущение Трэвиса никак нельзя было сравнить с тем, что испытывала она. Он понимал, как неловко ей было чувствовать на себе любопытные взгляды.

— Не бойся, Сэм, — шепнул он. — С тобой ничего не случится. — Хотя она и не ответила, он заметил, как она судорожно сглотнула слюну.

Сэм не слишком доверяла заверениям Трэвиса. Насколько она могла понять, очень немногое отличало эту толпу от разъяренных линчевателей. Многие дамы подбирали свои юбки, когда она проходила мимо; другие хихикали и посмеивались в руку. Некоторые прихожане забыли, где они находились, и теперь в открытую глазели на нее, раскрыв рты. Другие рассматривали Сэм, не скрывая любопытства. Миссис Мел-бурн, хозяйка магазина, что-то громко нашептывала в ухо женщине, стоящей рядом, и бросала мрачные взгляды в сторону девушки. Управляющий банком угрожающе хмурил брови. Общая атмосфера отнюдь не была радушной, и Сэм подумала, что так чувствовали себя пленники на борту пиратского корабля, когда их заставляли пройти по доске[1].

Похоже, что искренне радовались ее приходу в церковь только пастор с женой да еще Лу Сприт. Все трое стояли у входа, так широко улыбаясь, что казалось, у них кожа лопнет. Это было глупо, ведь Сэм почти не была с ними знакома, но их улыбки несколько приободрили ее. Когда они с Трэвисом подошли к этой компании, Сэм слабо улыбнулась в ответ.

— Ах, моя милая! — заворковала Альма Олдрич, протягивая руки и заключая Сэм в объятия. — Как я счастлива видеть вас сегодня! А как вы прекрасно выглядите! Правда, она просто прелесть, мистер Олдрич?

Пастор закивал головой в знак согласия.

— Совершенная правда. — И задал неизбежный вопрос: — Как вам понравилась сегодняшняя проповедь, мисс Даунинг?

Застигнутая врасплох, Сэм не могла припомнить ни одного слова из проповеди пастора, но ей не хотелось врать служителю церкви. Не зная, что сказать, она пролепетала:

— Больше всего мне понравилось пение. Странная тишина воцарилась после этого признания, все почему-то ужасно смутились, наконец Альма сказала:

— Мисс Даунинг, вам никогда не хотелось учиться пению? У вас такой сильный и красивый голос. Его требуется только немного обработать. Я бы с радостью взяла вас к себе в ученицы.

Трэвису показалось, что по лицу пастора Олдрича пробежала гримаса. Сэм совсем смешалась и не знала, что на это ответить.

— Вы очень добры, миссис Олдрич, — взял ситуацию в свои руки Трэвис, — но в этом нет особой необходимости.

— Ах, ведь я тоже хочу внести свой вклад в перевоспитание мисс Даунинг! — воскликнула Альма. — Я тоже хочу приложить свои скромные усилия в обучение мисс Даунинг. Разве я не имею на это права?

— Знаете ли… — начал было Трэвис, а Сэм покраснела до корней волос и желала только одного — испариться в воздухе.

— А что, — вставила вдруг Элси. — Что в этом плохого? — И пробормотала себе под нос, но достаточно громко, чтобы он слышал: — Если на то будет воля Божья, это пойдет всем на пользу и спасет наши уши в будущие воскресенья.

Гулянье, состоявшееся в тот день после службы, стало еще одним испытанием для Сэм, но Трэвис настоял на том, чтобы она обязательно в нем участвовала:

— Так ты познакомишься со многими людьми, и они к тебе присмотрятся. Но прошу, веди себя прилично. Если хочешь спасти свою шею, ты должна кое с кем в городе подружиться.

Среди публики, разодетой во все самое лучшее, Сэм снова выделялась как белая ворона. Да, платье, которое купила ей Элси, вполне годилось для будней, и Сэм, вероятно, так никогда бы и не узнала разницу между обычным платьем и праздничным, если бы не увидела в тот день нарядно одетых молодых дам. Если женщины постарше носили темные платья, то девушки одного с Сэм возраста одевались поярче, их туалеты были украшены вышивкой и лентами. Кружевные рюшки и оборки на юбках переливались всеми цветами радуги, когда девушки собирались группами, чтобы посплетничать и посмеяться.

Все их разговоры в тот день крутились вокруг Саманты Даунинг, пленницы начальника полиции Кинкейда. Когда Трэвис подводил ее то к одному, то к другому жителю Тамбла, за ними тянулся хвост шепотков. В основном из уважения к должности Трэвиса никто в его присутствии не осмеливался оскорбить Сэм, но когда процедура знакомства закончилась, Сэм так и не получила ни одного приглашения присоединиться к какой-либо группе. Она стояла в компании Трэвиса, Элси и Альмы Олдрич и изо всех сил пыталась скрыть свой гнев и обиду.

Но это было еще не все. Подняв глаза, Сэм увидела приближающуюся к ним красивую молодую девушку. В полной уверенности в своей неотразимости она одарила Трэвиса ослепительной улыбкой.

Не обращая никакого внимания на Сэм, она протянула ему руку, затянутую в изящную перчатку, и промурлыкала:

— Трэвис! Не стыдно ли вам, вы совсем забыли обо мне! Я могла обидеться и вообще не прийти сюда.

Ее розовые губы сложились в призывную улыбку, которая полностью опровергнула ее упреки и вызывала у Сэм неодолимое желание двинуть кулаком прямо в лицо этой женщине. Сэм и сама не знала, почему у нее вдруг появилась такая мысль. На нее нахлынула истинная ненависть к этой даме, яростное чувство ревности, возникшее внезапно и. заставшее ее врасплох. Никогда еще за все свои семнадцать лет Сэм не испытывала такого.

— Послушайте, Нола, вы ведь знаете, я в этом не виноват. — Трэвис говорил ровно, спокойно, и это так удивило Сэм, что она широко раскрыла глаза. — С того дня, как произошло ограбление банка, я был очень занят и никак не мог найти время, чтобы съездить к вам на ранчо.

— Да, я слыхала об этом, — нежным голосом произнесла Нола и бросила уничтожающий взгляд на Сэм. — Вот это и есть та самая маленькая преступница, которая занимает все ваше время? — Нола презрительно оглядела Сэм с головы до ног и фыркнула: — Я слышала, что она живет с вами в одном доме.

Миссис Олдрич ахнула, почувствовав оскорбительный смысл в словах Нолы. А Элси немедленно стала на защиту Сэм:

— Да, Сэм живет в доме Трэвиса, где также живу и я.

— Ах, мне не нужно это объяснять, — небрежно махнула рукой Нола, посылая Трэвису еще одну обворожительную улыбку. — Ведь я уверена: у Трэвиса есть на это свои причины.

— Не могу же я держать Сэм в тюремной камере, Нола, — сказал Трэвис.

— Нет, конечно же, нет, — нежным голосом согласилась Нола. Но когда она вновь оценивающе посмотрела на молодую девушку, стоящую перед ней, ее взгляд снова стал холодным. — Как вы сказали? Сэм? — Ее голос звучал как колокольчик. — Надо же, какое странное имя!

— Это уменьшительное от Саманты, — пояснил Трэвис, слегка нахмурясь, — его начало задевать поведение Нолы. Он никогда не видел, чтобы Нола вела себя подобным образом, и это совершенно обескураживало его.

— Да? Но, по-моему, Сэм подходит ей гораздо больше. Вы согласны со мной? — спросила Нола. Ее губы сложились в улыбку, хотя глаза стали злыми.

Оставив этот вопрос без ответа, Трэвис сказал:

— Кстати, Нола, я хотел вас кое о чем спросить. Не согласитесь ли вы приходить раза два в неделю ко мне, чтобы научить Сэм, как должна вести себя настоящая леди?

Надо отдать Ноле должное — ее улыбка пропала только на мгновение. Какую-то долю секунды она выглядела так, словно подавилась пушечным ядром, но быстро восстановила самообладание.

— Конечно, Трэвис! Я почту за честь выполнить вашу просьбу! Я просто счастлива! — выпалила она одним духом.

— Нэн Такер учит Сэм тому что она пропустила в школе, а Элси показывает ей, что должна уметь девушка по хозяйству, — продолжал объяснять Трэвис. — Даже миссис Олдрич была так любезна, что сама вызвалась давать ей уроки пения. Но когда дело касается тонких материй, как должна вести себя настоящая леди, лучшей наставницы, чем вы, я просто не найду.

Сэм не верила своим ушам! Какая наглость со стороны этого недоумка. Стоит здесь и говорит о ней так, словно она неодушевленный предмет, распустил слюни, лишь бы угодить этой девице! Еще никогда в жизни Сэм не видела ничего более отвратительного, и никогда в жизни ей так не хотелось столкнуть лбами эти две головы, как сейчас. Даже Элси, судя по ее виду, пришла в полное негодование. Ведь у него не хватило элементарного такта представить девушку как полагается. Сэм и то научилась понимать такие простые вещи.

К счастью, она не успела сказать Ноле и Трэвису все, что она о них думает. Элси своевременно отвела ее в сторону, извинившись перед присутствующими.

— Пойдем выпьем лимонаду, надо остудиться, — сказала экономка, сморщив нос. — Сейчас и я готова дать Трэвису Кинкейду хороший пинок в зад, куда явно переместились его мозги. Ох уж эти мужчины! — презрительно фыркнула она. — Клянусь, они все слепые, как летучие мыши. Что он видит в этой особе, не пойму, хоть убей, да еще имеет глупость уговаривать ее, чтобы она учила тебя хорошим манерам. Когда Господь раздавал мозги, Трэвис, видимо, проспал это событие.

Впервые за эти дни Сэм искренне расхохоталась.

— Ах, Элси! Как ты мне нравишься! — заявила она. — Хоть эта Нола и называется леди, но не она, а ты — восхитительна.

Широко улыбаясь, Элси присела в шутливом поклоне:

— Ах, благодарю вас, детка. Я очень высоко ценю ваше мнение — по крайней мере в этом случае.

В продолжение вечера Сэм удалось познакомиться кое с кем еще, но не все ее новые знакомые получили одобрение Трэвиса. Например, Лу Сприт, который явно решил взять на себя роль ангела-хранителя Сэм. Убежденный холостяк, брадобрей ни на минуту не оставлял ее без своего внимания. Когда пришло время садиться за стол, он даже принес Сэм тарелку с угощением и уселся рядом с ней за столом. Он бросал злобные взгляды на тех молодых людей, кто в пику своим родителям отваживался подвинуться поближе к Сзм. Он дошел до того, что пару раз недобро взглянул даже на самого Трэвиса.

Бедная Сэм не знала, что ей делать и что думать обо всем этом. Она никогда в жизни не имела характера, у нее просто не было на это времени, но она инстинктивно почувствовала, что Лу ведет себя как настоящий кавалер. Это не могло не льстить ее женскому самолюбию, которое в последнее время подвергалось постоянным унижениям, и все же вызывало определенные неудобства. Если она правильно угадала возраст Лу, то он приблизительно годился ей в отцы. Кроме того, она еще не простила его за тот страх, который пережила по его милости. Однако ей не хотелось злить этого большого медведя, и она сдерживалась. Но и иметь его в закадычных друзьях Сэм тоже не планировала.

У Сэм промелькнула мысль, что, возможно, Трэвис, желая провести как можно больше времени с красавицей мисс Нолой, попросил Лу опекать ее, чтобы она не вздумала сбежать в очередной раз, но и такой вариант не вполне объяснял поведение Лу. Нет, Сэм дала бы голову на отсечение, что Лу добровольно решил посвятить ей целый вечер.

Сэм было тягостно сидеть за общим столом, с трудом глотая еду, когда на самом деле хотелось отползти куда-нибудь подальше и как следует выплакаться. Такие чувства редко посещали Сэм. Они были ей незнакомы, а сейчас они терзали ее и выворачивали душу. Всего несколько дней назад ей было в высшей степени наплевать на то, что другие девушки лучше, чем она. А сейчас Сэм испытывала из-за этого такую боль, что и описать трудно. Ей было обидно сознавать, что окружающие унижали ее, что они шептались о ней, прикрыв рты ладонями.

А больнее всего было видеть, как Трэвис ухаживает за Нолой, как он нежно улыбается ей в лицо, видеть, как он из кожи вон лезет, чтобы угодить ей. Сэм уже ненавидела Нолу, она не слышала, что говорил ей Трэвис, но догадывалась, какие нежности это были, если у Нолы сделался такой блаженный вид.

А Нола — мягкая, насмешливая Иола! Ну почему она такая красивая? Блестящие темные волосы, уложенные на голове в затейливый узел, живые темные глаза, смуглый цвет лица, правильные черты которого делали ее похожей на испанскую статуэтку. Каждое ее движение было невыносимо изящным. Даже ее ровные зубы блистали безукоризненной белизной, черт бы ее побрал! Неужели у нее нет ни одного изъяна, кроме, конечно, ее несносного характера, незаметного, к сожалению, для глаз Трэвиса?

Рядом с Нолой Сэм чувствовала себя оборванкой, чего раньше с ней никогда не случалось. Конечно, в сравнении с Нолой сильно бросалось в глаза отсутствие у нее хороших манер, неумение вести себя в обществе. Короче говоря, рядом с Нолой Сэм сильно проигрывала как женщина и от этого злилась на всех подряд, особенно на Трэвиса и Нолу.

Она и сама не могла понять, почему вообще у нее возникли такие чувства. Какое ей дело до того, кому улыбается Трэвис Кинкейд и кому он уделяет свое внимание? Он ее враг, ее тюремщик. Господи, да он совсем и не нравится Сэм. С того самого момента, как они встретились в первый раз, он возненавидел ее и усиленно это демонстрировал. То, что она сама была зачинщицей чуть не половины их стычек, как-то не приходило Сэм в голову.

Так почему она вела себя как ревнивая идиотка? Почему каждая улыбка в адрес Нолы пронзала ее, как острый нож? Почему она то и дело искала его взглядом, словно один его вид доставлял ей радость? Почему вдруг он показался ей таким неотразимо красивым, таким желанным? Почему ее ладони вдруг повлажнели, а сердце так забилось в груди, что стало больно?

Если бы она смогла прочитать мысли Трэвиса, то избавила бы себя от многих мучений. Ведь Трэвису нравилось смотреть, как Лу увивался за Сэм, ничуть не больше, чем ей смотреть на его ухаживания за Нолой. Каждый раз, когда Трэвис оборачивался, он видел, как Лу склоняется над Сэм с заботливым видом и с дурацкой улыбочкой на физиономии, — от нее одной можно было сдохнуть. Трэвиса так и подмывало сказать Лу, чтобы он не строил из себя полного идиота, чтобы прекратил улыбаться Сэм, чтобы не надоедал ей своим вниманием.

Трэвис так напряженно следил за тем, что происходит между Сэм и Лу, что почти не слышал слов Нолы. Он только кивал головой, стараясь отвечать односложно. В душе Трэвис опасался, что ненароком может согласиться Бог знает на что, и все же никак не мог сосредоточить свое внимание на беседе.

А мысли его продолжали витать! Если Сэм не могла похвалиться красивым нарядом, как другие женщины, если у нее не было модной прически, от нее все равно было глаз не оторвать. Платье, которое купила для нее Элси, оказалось ей немного узко и соблазнительно обтягивало ее грудь. Трэвис не сомневался, что и Лу, и половина мужского населения Тамбла не могли не обратить на это внимания. Только от этой одной мысли у Трэвиса закипала кровь!

Простенький поясок еще больше подчеркивал тонкую талию Сэм и пышность ее бедер. Ее длинные волосы красного золота спутались у нее за спиной, и ему до боли хотелось утопить свои пальцы в этой сверкающей массе. Большие круглые темные глаза походили на глаза олененка. В эти глаза можно было смотреть бесконечно. А губы! Трэвис еще никогда не видел таких нежных, таких соблазнительных губ, как у Сэм. У женщин не должно быть таких зовущих губ, в противном случае выставлять их на всеобщее обозрение преступно. Сэм надо бы ходить с закрытым лицом, как это принято на Востоке.

Трэвис опять отогнал от себя праздные мысли, уводящие его на опасную тропу, и подивился тому, что с ним происходит. Он постоянно только и думает о Сэм и не может обуздать свое желание. Сегодня это случилось не в первый раз и, конечно, не в последний, но это начинало все больше и больше его тревожить. Силы ада! Одна только мысль о ее нежном обнаженном теле заставила Трэвиса утирать пот со лба, а брюки вдруг становились угрожающе тесными.

Он постоянно напоминал себе о разнице в их возрасте, о том, что Сэм преступница, его арестантка. Кроме того, она презирала его и не скрывала этого. И все же всем своим существом Трэвис желал ее и мучился оттого, что мужчины, вроде Лу Сприта, пожирали ее глазами. Он не хотел, чтобы другие улыбались ей, не хотел, чтобы она улыбалась им в ответ.

Особенно он страдал, если кто-то из мужчин прикасался к ней.

Помимо его воли Сэм очень быстро стала его навязчивой идеей. Трэвис опасался, что скоро он совсем потеряет из-за нее голову, и не знал, что делать, что предпринять, чтобы предотвратить эту опасность.

Когда среди гуляющих появился молодой помощник Трэвиса Чес Браун под руку с хорошенькой молодой блондинкой, Сэм быстро поняла, как одинока эта женщина. По какой-то причине, абсолютно неясной для Сэм, ни одна из прихожанок не желала общаться с мисс Уинфроу. Даже Элси, которую Сэм считала исключительно справедливой женщиной, держалась от нее подальше. Некоторые мужчины нехотя кивнули и затем поспешно возобновили свою беседу, но большинство делали вид, будто не имеют представления, кто такая эта Молли Уинфроу.

Все это выглядело очень странно, и Сэм стало жаль Чеса и Молли. Тем более что Чес покраснел до ушей и яростно сверкал глазами, как будто бросая вызов обществу, а Молли дергала его за руку и лихорадочно шептала что-то ему на ухо. Неизвестно, что она ему говорила, но при каждом слове Чес энергично тряс головой. Молча он повел свою даму к столу с закусками и положил угощение на тарелку. Потом, окинув взглядом собравшихся, он повел Молли к тому самому столу, за которым сидели Сэм и Лу.

— У вас не занято? — воинственно произнес Чес, бросая на Лу тяжелый взгляд.

Лу равнодушно пожал плечами:

— Нет.

Когда они оба уселись за стол, Чес обратился к Сэм:

— Привет, Сэм. Как дела? Сэм усмехнулась:

— Чес, только не рассказывай, что Кинкейд еще не сообщил тебе, как я пыталась этой ночью сбежать от него. Черт, держу пари; весь город узнал об этом в течение часа.

— Это верно, — кротко признался Лу. — Мы просто не хотим поднимать из-за этого большой шум.

— Чес, — сказала Сэм, немного подавшись вперед, — разве ты не хочешь познакомить меня с твоей дамой? — За эту невинную просьбу она получила тычок в бок и мрачный взгляд Лу. Чес тоже посмотрел на нее как-то странно.

Чес явно не мог понять, шутит Сэм или говорит серьезно. Решив, что она говорит серьезно, он обрадовался:

— Сэм, позволь мне представить тебе Молли Уинфроу. Молли, это Сэм, то есть Саманта Даунинг.

— Рада познакомиться с вами, Молли, — Сэм улыбнулась от всей души.

Как ни странно, Молли не проявила такой же доброжелательности, словно все еще не знала, как ей следовало себя вести. У Сэм даже промелькнула мысль, что она, должно быть, не желает общаться с арестанткой и, как и остальные, не прочь унизить ее. Но тут Молли покачала головой и сказала с печальным вздохом:

— Мисс Даунинг, я вижу, вы не имеете представления о том, кто я такая и почему никто не хочет иметь со мной дела. Я, милочка, служу в «Серебряном самородке». Я проститутка.

Сэм и глазом не моргнула при этом откровенном признании, хотя Чеса передернуло, а Лу громко зарычал. К изумлению Молли, Сэм улыбнулась еще шире:

— А я бандитка. Вот теперь и прикиньте, кто из нас первым попадет в ад.

При этих словах Молли оживилась, отчего ее лицо еще больше похорошело. Лу громко расхохотался и шлепнул себя по ноге в полном восторге. Чес вздохнул с облегчением и наградил Сэм благодарной улыбкой. Однако радость его оказалась преждевременной, потому что в этот момент к их столику подошел Трэвис.

— Чес, можно тебя на минутку? — Под взглядом его прозрачных, как лед, глаз улыбки на всех лицах погасли. — Наедине.

Ничуть не смутившись, Сэм спросила:

— Трэвис, ты знаком с мисс Уинфроу?

Лу укоризненно покачал головой и замычал, ожидая начала грандиозного скандала. Но Трэвис удивил всех своим весьма учтивым ответом:

— Я давно знаком с мисс Уинфроу, Сэм. — Обратившись к Молли, он сказал: — Добрый день, Молли. Рад тебя видеть.

— Добрый день, начальник, — пробормотала Молли, втягивая голову в плечи от смущения.

Следующее замечание Трэвиса относилось к Сэм и сопровождалось особенно пронзительным взглядом:

— Сэм, мне кажется, тебя искала Элси. Подозревая, что он затеял, и не собираясь идти у него на поводу, она сделала вид, что не понимает.

— Зачем это ей меня искать? Я уже полдня сижу на одном месте, да и она подходила сюда уже раза четыре, если не больше.

Сэм показалось, что она услышала скрип зубов, когда Трэвис процедил:

— Она хочет поговорить с тобой. Немедленно!

— Ладно, ладно! Не заводись! — Сэм отодвинула стул прежде, чем это сделал Лу. — Молли, мне было приятно познакомиться с вами.

Элси действительно ждала ее, чтобы поговорить с ней. Отведя Сэм в сторону, она прошипела:

— Не смей разговаривать с этой шлюхой! Печально покачав головой, Сэм посмотрела в глаза экономке и спросила:

— Ну и что? Чем она хуже остальных, Элси? И разве она хуже, чем я? Хоть я не особенно внимательно слушала, что сегодня говорилось в церкви, но разве пастор не призывал к прощению? Разве не сам Господь сказал: «Пусть тот, кто без греха, бросит первый камень»? И тогда никто не стал бросать камни, потому что у всех было рыльце в пушку.

Эти слова Сэм слышала не одна Элси, и не одна она опустила голову от стыда. В наступившей тишине Сэм это поняла и густо покраснела, не зная, что еще сказать, но и отступать она не собиралась.

И снова ей на помощь пришла Альма Олдрич:

— Вы совершенно правы, дорогая Саманта. Меня часто огорчает, как быстро мы готовы осудить других, в то время как сами далеко не безгрешны. — С этим словами супруга пастора, расправив плечи, словно генерал на параде, решительно направилась к столику, за которым сидела Молли.

— Это все верно, но и мы не должны купаться в грязи вместе со свиньями, — громко высказалась Берта Мелбурн. — Как говаривал мой отец: «Если пустил к себе в постель собаку, не удивляйся, что проснешься с блохами».

— Ах, — быстро отозвался пастор Олдрич, услышав, что кое-кто поддерживает заявление миссис Мелбурн, — но разве Господь наш Христос, как говорится в Евангелии от Матфея, в главе девятой, стихе тринадцатом, не сказал также: «Я пришел, чтобы покаялись не праведники, а грешники»? И теперь я хочу спросить вас: не должно ли нам, если мы называемся христианами, следовать его примеру? Не лучше ли нам показать нашим падшим братьям и сестрам дорогу к праведности, вместо того чтобы равнодушно отворачиваться от них?

Нашлось немного таких, кто не отвел глаз от соседа после такого глубокомысленного вопроса. Положив руку на плечо Сэм и сделав ее таким образом объектом всеобщего внимания, пастор Олдрич добавил:

— Эта молодая женщина появилась у нас недавно. Она хоть и незнакома с Писанием и это сам по себе факт прискорбный, но ее вины в этом нет, а сейчас она оказалась мудрее всех нас. Она все равно что ребенок, заново познающий мир и слово Божье, и все же она увидела, как часто мы бываем лицемерны и недостойны называться добрыми христианами.

Откуда-то из толпы послышалось: «Устами младенца». Кто-то другой добавил: «Аминь!»

Трэвис растерялся. Стоя в стороне, он уже собрался устроить Чесу форменную выволочку за то, что тот посмел познакомить Сэм с Молли, вынашивая надежду, что Сэм будут принимать в обществе. Теперь, после слов Сэм, а также заявлений пастора и миссис Олдрич, он не знал, что ему делать.

Непонятно как, но Сэм своими простодушными высказываниями выставила всех самодовольных идиотами — и, черт возьми, она оказалась совершенно права. Обескураженный Трэвис не мог этого не признать. Но ему стало немного жутковато, когда он задумался о том, какие еще сюрпризы может преподнести Сэм, особенно ему, в будущем. Она оказалась такой непредсказуемой, что его пробирала дрожь от одной мысли об этом!

ГЛАВА 11

— Э нет, так не пойдет. — Сэм оттолкнула от себя пару наручников, которые Трэвис уже собрался надеть на нее. — Больше я не намерена спать на полу у кровати, как собака. Ни за что.

— Ну и я не круглый идиот, чтобы пустить тебя в твою комнату с не заделанным окном, — вспылил Трэвис.

— А как насчет Элси? Трэвис приподнял одну бровь:

— А при чем здесь Элси?

— Я могла бы спать у нее, если она не против.

Это предложение вызвало на лице Трэвиса одну из тех дьявольских усмешек, от которых у Сэм все внутри так и переворачивалось.

— Нет, Сэм. Я знаю, что Элси спит очень крепко и из нее хороший сторож не получится. — Он снова позвякал наручниками. — Остаюсь я и моя спальня. Прости, Сэм, но ты сама навлекла на себя эту неприятность.

Сэм вздернула подбородок и смело посмотрела ему в глаза.

— Тогда хватай подушку и сам ложись на полу, если ты такой упрямый, Кинкейд, а я сегодня буду спать в этой мягкой постели. Скоро я вернусь к папаше и братьям, и Бог знает когда еще подвернется шанс спать на настоящей кровати, поэтому я не хочу упускать эту возможность.

Трэвиса озадачила такая наглость. Наконец он произнес:

— Сэм, я не собираюсь отдавать тебе свою кровать.

— Прекрасно, — просто сказала она. И в ответ на вопросительный взгляд добавила: — Тебя никто и не просит об этом. Мы можем спать вместе на одной кровати, Кинкейд. Ты мне мешать не будешь.

Тут Трэвис и в самом деле растерялся. Если бы это он предложил разделить ей с ним постель, он уверен, что она бы подняла дикий крик. А сейчас она как ни в чем не бывало сама лезет к нему, словно это обычное дело и ничего странного или греховного в этом нет. Мало того, она уже принялась расстегивать платье, совершенно не смущаясь, что он стоит и смотрит на нее!

— Гм, послушай, Сэм, — медленно начал Трэвис. Ему показалось, что голос его подозрительно хрипит, и смущенно откашлялся. С трудом он оторвал взгляд от глубокого выреза ее на платье и постарался сосредоточиться на ее лице. — Хочу напомнить тебе, что я сплю совсем голый.

Ее темные глаза озорно сверкнули, а в уголках Губ промелькнула еле заметная улыбка.

— Так поступают почти все, кого я знаю. Я и сама тоже, когда есть такая возможность, — ответила она.

Платье упало на пол. В одном нижнем белье Сэм плюхнулась на край кровати и принялась расшнуровывать ботинки. Когда она нагнулась вперед, глазам Трэвиса открылись ее крепкие молодые груди.

У Трэвиса захватило дух, и он выругался про себя. Проклятье, что она творит с ним? Ведь не такая она наивная дурочка, чтобы не понять, что с ним делается! Как, черт побери, он умудрился попасть в такое дурацкое положение? Как ему удастся провести ночь в одной с ней постели и не дотронуться до нее? Находиться с ней в одной комнате и то мучительно. Он не сомкнул глаз прошлой ночью, когда она лежала на расстоянии вытянутой руки. А сейчас ему предстоит пытка вдесятеро хуже прежней! Это все равно что дразнить обещаниями рая человека, осужденного на адские муки.

Вдруг его осенило:

— Сэм, ты сегодня довольно долго пробыла с Молли Уинфроу. Что она тебе наговорила? — Наверное, в этом разговоре и была разгадка сегодняшней выходки Сэм.

Покосившись в его сторону, Сэм стянула второй ботинок.

— Во-первых, я была с ней совсем недолго. А что?

— Так о чем шла речь?

Освободившись от ботинка, Сэм задрала юбку и стала снимать длинный черный чулок, обнажая ногу перед его завороженным взглядом. Господи, какие у этой девчонки красивые длинные ноги! Трэвис напряг всю свою волю, чтобы сосредоточить внимание на том, что сообщала ему Сэм.

— Она сказала, что служит в «Серебряном самородке», что она проститутка и поэтому никто из женщин не желает с ней знаться.

Она начала снимать второй чулок, и Трэвис почувствовал, как его обдало жаркой волной.

— Что еще она говорила?

Непонимание и досада промелькнули на лице Сэм.

— С чего это ты стал таким любопытным? Ничего она мне больше не рассказала, потому что явился ты и увел меня. Ну что, доволен?

Он внимательно посмотрел в ее сине-зеленые глаза, превратившиеся в щелки. Она спокойно выдержала его взгляд, не уступив ему ни на йоту. Потом она встала и потянулась, как кошка, привстав на цыпочки и подняв вверх обе руки. Тонкая ткань натянулась на ее груди. Она застонала от удовольствия и не слышала, как простонал и он, словно в агонии. Все его тело потянулось к ней.

— Я целый день мечтала раздеться: платье мне так жмет, прямо швы трещат, — лениво заметила она и расслабилась всем телом. — А ботинки мало того что уродские, еще и неудобные. Посмотри, как я натерла себе ногу.

Когда она нагнулась, чтобы показать ему это место на лодыжке, Трэвис чуть не потерял остатки самообладания. Нарочно ли искушала его Сэм или же вела себя простодушно и естественно? В любом случае она вносила смятение в его чувства. Трэвис ощущал себя козлом в огороде, а его штаны спереди чуть не лопались сами по себе!

— Сэм! Ради всего святого, будь немного поскромней, а? Мне же все видно… — Он умолк, когда Сэм взялась за подол нижней юбки и начала снимать ее через голову. Когда Сэм бросила ее на пол, Трэвис схватил ее ночную рубашку и швырнул в нее. — Вот, — прохрипел он не своим голосом. — Чтобы была одета и лежала в постели, когда я вернусь.

Он выбежал из комнаты, с шумом захлопнув за собой дверь. Спускаясь вниз, ему показалось, он услышал мягкий смех из своей спальни.

Несмотря на то что Трэвис в конце концов лег в постель, только когда Сэм уже крепко спала, на следующее утро они проснулись, перепутавшись ногами и руками, как нитки из старого мотка. Сэм лежала на нем, уткнувшись носом в его шею, с каждым вздохом ее теплое дыхание щекотало его кожу. Одну руку она положила ему на грудь, а он обнимал ее за талию, смяв клочок ночной рубашки, который прикрывал ее наготу. Часть простыни запуталась между ними и обвилась вокруг тел, и они напоминали две мумии, завернутые в одно покрывало.

Одна нога Трэвиса упиралась в скрученную простыню, и ему было страшно подумать, где может оказаться его другая нога. Однако же он слишком хорошо чувствовал, где находилось колено Сэм. Оно упиралось ему прямо в пах, и он надеялся только на то, чтобы при пробуждении ей не вздумалось дернуть ногой, иначе ему придется ходить согнувшись в три погибели не один день.

Трэвис все прикидывал, как ему получше высвободиться, но тут Сэм зевнула и начала потягиваться. Колено надавило сильнее, скользнуло вверх, потом вниз, отчего его охватило невыразимое наслаждение.

Из его горла вырвался глухой стон, и он изо всех сил зажмурил глаза, моля Бога, чтобы он дал ему силы выдержать эту сладкую пытку. Медленно приподняв веки, он увидел, что Сэм смотрит на него сонными глазами. Ее волосы рассыпались по плечам, непослушные локоны касались его груди, приятно щекоча кожу. Конечно, Сэм не зарделась в девической стыдливости и не отпрянула от него. Она только сонно заморгала, уяснила себе ситуацию и положение, в котором они оказались, и лукаво улыбнулась.

— Кажется, я забыла тебя предупредить, что спать со мной в одной постели сущее наказание, — пробормотала она немного охрипшим голосом. — Когда мне исполнилось три года, Билли отказался спать вместе со мной. Говорил, что я стаскиваю с него все простыни.

Трэвис смотрел на нее снизу вверх и не находил слов. Наконец он пробурчал:

— По-моему, я знаю, как он себя при этом чувствовал. — Только он хотел как можно деликатнее предложить ей выпутаться из простынь, как в дверь спальни громко постучали.

— Трэвис! — раздался голос Элси. — Трэвис! Вы проснулись? Только что в городе появился Джим Хастингс. Он ранен, и доктор говорит, что… — Но тут, вместо того чтобы продолжать свою речь, она громко ахнула от неожиданности. Поскольку Трэвис до сих пор не отзывался, Элси открыла дверь, чтобы убедиться, что Трэвис действительно находится в спальне. Экономка раскрыла рот, ее губы беззвучно зашевелились, она не могла опомниться. Широко раскрытыми глазами она уставилась на парочку в постели, отмечая про себя, как тесно эти двое прижимались друг к другу. Краска залила ее застывшее лицо.

Собрав все силы и остатки своего достоинства, она с оскорбленным видом сказала:

— Да, видимо, в будущем мне следует вести себя немного осторожнее! Но дело срочное! Доктор зовет вас немедленно к себе — если вы в состоянии прервать свои утренние развлечения, начальник!

Она вышла за порог и плотно закрыла за собой дверь.

— Погодите, Элси! Это все не так, как кажется! Элси! — Но Трэвис кричал все это самому себе, потому что Элси не собиралась его выслушивать.

Трэвис пришел в такой ужас, что и забыл о том, что Сэм все еще лежит на нем и пытается унять свой смех, уткнувшись ему в грудь.

— Проклятье! Это не смешно! — зарычал он, пытаясь освободиться от нее.

Второпях он спрыгнул с кровати и тотчас упал на пол, одной ногой зацепившись за простыню и увлекая за собой и Сэм. Она упала ему на грудь и коленом въехала в живот так, что ему сразу стало нечем дышать.

— Ух!

Немного погодя, когда искры перестали сыпаться из его глаз, он столкнул с себя Сэм и посмотрел на нее с отвращением.

— Да перестань ты хихикать, как свихнувшаяся гиена, — рассердился он, глядя, как она смахивает со щек слезы, выступившие от смеха. — Будь ты неладна, девчонка! Неужели ты не соображаешь, что ты натворила?

Ее настроение вмиг переменилось.

— Я натворила? — взвизгнула она. — Я натворила? Послушай, ты, надутый индюк! Ведь это не моя идея спать в одной комнате, так что я не виновата, что все так вышло. А впрочем, что здесь такого?

Он уставился на нее, решив, что у нее действительно не все дома.

— Что здесь такого? — тупо повторил он. — А ты не догадываешься? — К тому времени Трэвис уже успел выпутаться из простыни и найти свои брюки. Он натягивал брюки, в то время как Сэм, лежа на полу, наблюдала за его действиями совершенно спокойно.

— Предполагаю, что ты боишься из-за Элси, которая увидела нас вместе в одной постели.

— Прекрасно, Сэм! — язвительно заметил он, прыгая на одной ноге и пытаясь натянуть на другую сапог. — Если тебе еще, никто этого не говорил, знай, что молодой девушке не пристало ложиться в постель с мужчиной, если только они не муж и жена! В приличном обществе на такие вещи смотрят косо.

— Так мы ничего такого не делали! — возразила она, вскакивая на ноги и одергивая на себе ночную сорочку.

— Еще чего не хватало! Да кто нам поверит?!

— А кто узнает об этом, Кинкейд? Кто узнает, если, конечно, ты не растрезвонишь об этом на весь город? Элси мы все объясним, она успокоится, и я думаю, что Элси не из тех, кто выбалтывает все, что ей известно, даже если она нам и не поверит.

Трэвис заканчивал пристегивать кобуру к поясу.

— Ты, по-моему, ничего не поняла, — вздохнул он безнадежно, бросив на нее мрачный взгляд. — Ты вообще не в состоянии отличить, где добро, а где зло, что прилично, а что нет, не так ли? Сэм, то, что между нами ничего не произошло, не имеет никакого значения. Просто женщине нельзя спать с мужчиной, если она ему не жена.

— Не понимаю, при чем здесь женщины, если мужчины поступают так сплошь и рядом, и никто не считает, что они занимаются чем-то ужасным, — ответила она, надувшись.

— Ну, мне сейчас некогда объяснять тебе, кто при чем, а кто нет, — сказал он сердито. — Придется тебе поверить мне на слово. Так есть, так было и так будет всегда. — Трэвис направился к двери со словами: — Если об этом станет известно, твоя репутация погибнет навсегда, и моя тоже будет не лучше.

— Моя репутация и так чернее преисподней, — крикнула она ему вслед, когда он выходил из комнаты. — Но вот твоя репутация не чета моей — это лошадка другой масти. — Она бросилась за ним и перехватила его, когда он уже выходил из дома. Перегнувшись через перила, она нарочно уставилась на то место, где застегивались его брюки, и сказала с издевкой: — Может, твоя репутация будет спасена, начальник, если ты хотя бы застегнешь свои штаны и не будешь выставлять свою штуковину напоказ, как флаг на параде!

В этот день неприятности так и преследовали Сэм. Элси дулась, и Сэм пришлось приложить немало сил, чтобы успокоить ее; Трэвиса не было дома, а Элси поначалу и слушать Сэм не хотела. В конце концов Элси сдалась и решила поверить клятвенным заверениям Сэм, что между ней и Трэвисом ничего не было.

— Знаешь, Сэм, когда я открыла дверь и увидела вас обоих в постели, я пережила настоящий шок. Я и не знаю, на кого из вас я сержусь больше.

Сэм упрятала свою обиду подальше, но все же не удержалась и спросила:

— А что такого ужасного, если бы между нами что-то произошло, Элси? Ведь наш полицейский вовсе не самый противный урод.

Задумчиво глядя на нее, Элси медленно проговорила:

— Да, он не урод, да и ты тоже очень красивая девушка, но об этом не может быть и речи. Приличные люди не спят вместе, если они не муж и жена. Это неприлично.

— Бред собачий! Что бы я ни сделала, все неприлично, и похоже, так будет продолжаться вечно, — в отчаянии воскликнула Сэм. — Неприлично играть в карты! Неприлично громко икать и утирать рот рукавом! Тысяча чертей, все, что человеку удобно, или интересно, или весело, — все оказывается неприлично! Удивляюсь, почему все вы считаете, что ходить в сортир прилично.

Чем дальше, тем хуже. До обеда вернулся Трэвис, наскоро перекусил и упаковал кое-какие вещи в дорожные сумки.

— Поеду проверю район, где был ранен Джим Хастингс, — мрачно сказал он. — Не знаю, когда вернусь. Поэтому в мое отсутствие наблюдение за Сэм я поручаю Чесу. — Вслух он не сказал, но подразумевалось, «чтобы она не сбежала». — Чес будет здесь через несколько минут. — Сэм уже поправилась, и было ясно, что она легко обведет Элси вокруг пальца, если у нее появится шанс.

— Как Джим? — нерешительно спросила Элси.

— Будет жить. Он получил пулю в бок и потерял много крови, но доктор говорит, что рана не опасная. — Лицо Трэвиса помрачнело, когда он добавил: — Джим уверен, что на него напали Даунинги. К счастью, он сумел удержаться в седле и доехал до города.

— Нет! — вырвалось у Сэм. Она была потрясена, не могла поверить. — Нет! Отец не способен на такое, он и ребятам не разрешает этого. Он не стреляет в людей просто так!

— Сэм, ради Бога, когда ты наконец повзрослеешь! — заорал на нее Трэвис. — Послушать тебя — так вы просто святое семейство, а не шайка бандитов! — Его глаза сверкнули бирюзовой молнией.

Лучше бы он ударил ее. Слова Трэвиса резанули ее острым ножом, причинив ей ужасную боль. Непрошеные слезы застилали глаза, но она подавила их и с застывшим выражением гнева и гордости на лице сама бросила ему обидные слова:

— Ты думаешь, если ты начальник полиции этого городишка, так выше тебя и нет никого! Так послушай, мистер, что я тебе скажу! Мы, Даунинги, хоть и вне закона, но у нас есть свой кодекс чести и мы никогда не нарушаем его! Мы не убийцы! Мы не грабим бедных, не предаем своих и не бросаем нож в спину друга!

После этого она замолчала. Трэвис наказал Элси не спускать глаз с девушки. Казалось, весь Тамбл взял в руки оружие, возмущенный этим последним нападением, и каждый готов был повесить любого из Даунингов, попадись он им в руки. Страсти накалялись, никто не хотел прислушиваться к здравому смыслу, и Сэм ничего не оставалось, как сидеть и не высказываться, пока все не уляжется само собой.

Через несколько минут Трзвис уехал. Вскоре пришел Чес, а за ним явилась и Нола Сандоваль.

— Ну и денек! Только ее мне не хватало! — недовольно ворчала Сэм. — Скажи ей, что мне не нужна ее помощь, да я и не хочу ее, — умоляла она Элси. — Пусть она уйдет. Вот уж кого мне совсем неохота видеть.

Элси в глубине души была с ней согласна, но не проронила ни слова. Трэвис пригласил Нолу, и она не имела права отсылать ее обратно.

— Успокойся, Сэм, ты расстроена, это понятно, но мы не должны отказывать в гостеприимстве той, кого пригласил Трэвис. По правде говоря, мисс Сандоваль может многому тебя научить. Ты просто должна слушать, что она тебе скажет, и запоминать. Она может показаться иногда надменной, но она настоящая леди.

— Как мне все это надоело! — ворчала Сэм. — Да ваша мисс Сандоваль вовсе никакая не леди. Держу пари.

Чес, который очень внимательно прислушивался к этой перепалке, спросил, подняв брови:

— А кто она по-твоему, Сэм?

— Ведьма, вот кто. — И подарила ослепительную улыбку ему и Элси. — Надеюсь, вы заметили, что я стараюсь не чертыхаться.

Элси подавила смешок.

— Мисс Такер будет тобой довольна, Сэм.

Нола, в расстроенных чувствах оттого, что не застала Трэвиса, выплеснула свою досаду на Сэм.

— Боже правый! — воскликнула она высокомерно. — Как это Трэвис терпит тебя в доме? Ты совсем не похожа на девушку и вести себя совершенно не умеешь! — Сморщив свой аристократический нос и глядя на Сэм свысока, она негодующе фыркнула: — Нужно быть волшебником, чтобы сделать из тебя что-нибудь путное. Это все равно что пытаться сделать шелковый кошелек из свиного уха, но каждому известно, что это невозможно. У тебя нет никакой породы!

Сэм тоже сморщила носик, передразнивая свою надменную учительницу, и это получилось у нее очень хорошо.

— Порода бывает у лошадей и скота, так мне говорили. И этому меня учить не надо, мисс Сандоваль. Я думаю, начальник не это имел в виду, когда пригласил вас давать мне уроки.

Из кресла в углу комнаты раздался сдавленный смешок, и Чес тут же удостоился осуждающего взгляда Нолы. Элси, пряча улыбку, поспешила доставить на низенький столик у дивана поднос с чаем и печеньем и вышла из комнаты.

— Что ж, — вздохнула Нола, — мы можем начать с того, что в обществе принято угощать чаем, раз миссис Виллоу соблаговолила приготовить его.

— Миссис Виллоу? — переспросила Сэм. Но сразу же догадалась: — Ах, вы хотите сказать, Элси.

— Не следует обращаться к слугам по имени, мисс Даунинг. А также нельзя допускать, чтобы слуги обращались с вами так же фамильярно.

— Трэвис обращается, — сказала Сэм.

— Этим как раз и объясняется то, что он пригласил меня научить тебя правилам поведения, — последовал высокомерный ответ.

Про себя Сэм подумала: интересно, каким образом собирается Трэвис расплачиваться с прекрасной Нолой за ее труды? Эта мысль крутилась в ее голове гораздо дольше, чем того заслуживала.

Через несколько минут Сэм сидела, держа чашку в руке, отставив мизинец в сторону, как показала ей Нола, и чувствовала себя при этом полной идиоткой.

— Ну что за глупость! — не могла она удержаться, чтобы не съязвить. — Если пить чай таким манером, немудрено попасть себе в глаз пальцем.

— Глупо или нет, но так принято, поэтому учись! — отрезала Нола, терпение которой подходило к концу. — И пей чай маленькими глотками, а не залпом, дорогуша. И прекрати чавкать, будь так добра. Ты похожа на свинью в луже!

— Вы то хорошо знаете, что это такое, — тихо пробормотала Сэм.

Глаза Нолы сузились.

— Ты что?

— Да ничего, — успокоила ее Сэм. — Просто в горле запершило.

— В таком случае откашляйся тихо, как подобает настоящей леди.

Глядя своей наставнице прямо в глаза, Сэм улыбнулась с коварной наивностью.

— Скажите, пожалуйста, мисс Сандоваль, ветры пускать тоже надо тихо или настоящие леди вообще этого никогда не делают?

К огромному удовольствию Сэм, Нола густо покраснела, захлебнулась чаем, начала кашлять и залила весь перед своего платья. Чес в своем углу сложился пополам от смеха, его тело сотрясалось от приступов хохота. Если бы он и хотел прийти Ноле на помощь, он был не в состоянии это сделать. Из коридора, куда выходила дверь гостиной, послышалось радостное фырканье Элси. Это был самый светлый момент, который выпал на долю Сэм за весь неудачный день.

ГЛАВА 12

В тот вечер Трэвис был явно не в настроении. Вернувшись в город, он зашел в скобяную лавку и купил там стекло, чтобы вставить его в разбитое окно в спальне Сэм. И вот это стекло, единственное подходящее по размеру, разбилось, когда его грузили в фургон, а на заказ и доставку нового требовалось недели две.

Итак, он вернулся домой только с грузом досок, мрачно ворчал, смотрел на всех волком. Громко ругаясь, он принялся заколачивать досками оба окна в комнате Сэм. Девушка чувствовала себя хорошо, и Трэвис не хотел, чтобы попытка побега повторилась. Но как бы там ни было, через два часа маленькая комнатка, в которую перестал поступать воздух, нагрелась так, что в ней стало невозможно дышать. Спать там было нельзя.

Эта неудача нисколько не способствовала благодушию Трэвиса. Он вытащил матрас из спальни Сэм, перенес его к себе в комнату и швырнул на пол рядом со своей кроватью.

— Постели свежее белье, — велел он Сэм. Это был единственный способ, который он мог придумать, чтобы не ложиться с ней в одну кровать и не просыпаться утром в ее объятиях. Он мог вполне обойтись и без этого искушения.

Резко дернув головой, отчего ее распущенные волосы медно-красной волной взлетели над плечами, Сэм лукаво ответила:

— Ни за что! Если ты думаешь, что я и дальше буду спать прикованная к ножке твоей кровати, как жалкая рабыня, то жестоко ошибаешься. Вот если сам ляжешь на этот матрас, я с удовольствием застелю твою новую постель.

Терпению пришел конец.

— Сэм, я не желаю, чтобы утренняя сцена повторилась, — процедил он сквозь сжатые зубы. — И не только потому, что это неприлично. Элси, наверное, и через неделю не успокоится. Мы не можем спать вместе, и разговор на этом окончен!

— А я разве против, мистер Красавчик? — дерзко ответила Сэм, сузив свои черные глаза до щелок. — Думаешь, я в восторге от того, что приходится делить с тобой постель? Но на полу спать я отказываюсь!

— Ну хорошо! — загремел он, извергая громы и молнии. — Я сам лягу на этот проклятый матрас. Довольна, дерзкая девчонка, чтоб тебя черти взяли!

У него был такой расстроенный вид, что Сэм чуть не рассмеялась, но по зрелом рассуждении решила не дразнить его.

— И чтобы никаких наручников! Я не могу спать, когда эти штуковины звенят и выворачивают мне руку.

Его глаза горели сине-зеленым огнем, длинные пальцы сжимались и разжимались, словно им не терпелось придушить ее тонкую шейку.

— Не забывайся, Сэм, — произнес он с тихой угрозой. И все же, хоть ему было неприятно это сознавать, но он признал свое полное поражение. — На твое счастье, я сплю очень чутко, а пружины кровати сильно скрипят, так что обойдемся без наручников. А теперь застели мне этот чертов матрас, я хочу хоть сегодня немного выспаться.

Сейчас она без боязни улыбалась ему в лицо, и еще раз испытала его терпение.

— Знаешь, начальник, ты выругайся как следует, если тебе так этого хочется. Это поможет тебе избавиться от раздражительности, которая тебя мучает.

Из его горла вырвались сдавленные звуки, руки сложились в кулаки, он круто развернулся и решительным шагом вышел из комнаты, так хлопнув дверью, что картина, висевшая на стене, свалилась на пол. Через несколько секунд снизу до нее донесся приглушенный возглас:

— Проклятье.

Нола без умолку верещала, Трэвис разражался тирадами, Элси издавала долгие и громкие вздохи, а Сэм угрюмо помалкивала. Вот как в основном проходили дни следующей недели. Ежедневно Нэп Такер или Нола Сандоваль появлялись на пороге, иногда сталкиваясь вместе. Нола старалась так подгадать время своего визита, чтобы наверняка застать Трэвиса дома.

Эта особа оказалась самым двуличным и коварным существом, которое Сэм когда-либо встречала в жизни. Она даже и не догадывалась, что на свете существуют такие личности. Если Трэвис находился в пределах видимости и слышимости, Нола являла собой образец очарования, хотя ее снисходительный тон все равно сильно раздражал Сэм. Когда же Трэвис отсутствовал, Нола становилась похожа на потревоженную гадюку — яд так и сочился из каждого ее слова, из каждого жеста.

И несмотря на все это, Сэм мужественно переносила тяготы уроков — почему, она и сама не могла ответить на этот вопрос. Ну конечно, говорила она себе, совсем не потому, что ей хотелось произвести впечатление на Трэвиса Кинкейда, который в эти дни вел себя почти так же отвратительно, как и Нола, и почти не разговаривал с ней. У Сэм сложилось впечатление, что из приличных людей в доме осталась одна Элси и, может быть, Нэн Такер. Невольно Сэм начала проникаться симпатией к этой маленькой, похожей на мышку учительнице. А иногда, правда очень редко, Сэм с удивлением ловила себя на том, что кое-какие из трудных уроков мисс Такер даже доставляли ей удовольствие.

К сожалению, об уроках Нолы этого сказать было никак нельзя. Сэм без конца ходила взад и вперед по гостиной, положив на голову книгу, между тем как Нола величественно восседала в кресле, потягивая чай, критикуя каждый шаг Сэм.

— Держи спину прямо, я сказала! — твердила она одно и то же. — Нет, не смотри вниз. Смотри прямо перед собой! Тебе ни к чему видеть, что делают твои ноги!

— Книги существуют для того, чтобы их читать, а не таскать на голове! — громко жаловалась Сэм.

— Не расставляй колени, когда сидишь, очень прошу тебя. Сколько раз повторять тебе одно и то же? Боже милостивый, ну и тупая же ты!

Не один раз Сэм заставляла себя прикусить язык и не высказать Ноле все, что она о ней думает. Как раз в тот момент, когда она решила, что больше не выдержит, пронзительный взгляд Трэвиса останавливал ее. Ни разу он не похвалил ее, доброго слова она не услышала и от Нолы о том, какие успехи она делает. Впрочем, Сэм и не ждала от них ничего хорошего. Только Элси и мисс Такер хвалили ее, говорили ей, как у нее все хорошо получается.

— Теперь, когда я выучила твою маленькую подопечную правильно ходить, ей следовало подобрать одежду по ее фигуре, Трэвис, — однажды заявила Нола. — Ее платья на ней еле сходятся, это просто неприлично. Неужели у нее нет корсета?

Услышав это, Элси подавилась от смеха. Ноле было бы абсолютно безразлично, что носит Сэм, пусть хоть мешок из-под муки, если бы не ее соблазнительная фигурка, привлекающая всеобщее внимание. Только слепой не видел, что Нола просто зеленела от ревности. В этот дом она приходила только из-за Трэвиса.

И в самом деле, Трэвис давно обратил внимание на то, как вызывающе торчали груди Сэм, особенно после того, как Нола научила ее ходить, откинув назад плечи и высоко подняв голову. Смотреть на ее юные, спелые формы было одним удовольствием, и в то же время это доставляло ему несказанные муки.

— Я позабочусь об этом, Нола, — пообещал он.

— Так, погодите минуточку! — завопила Сэм. — В никакой… э… ни в какой корсет… вы меня не засунете! — Несмотря на сопротивление Сэм, уроки Нэн Такер все-таки застревали в голове Сэм и все больше отражались на ее речи.

Трэвис сверкнул на нее глазами, не сказав ни слова. Нола, самодовольно ухмыльнулась, но так, чтобы он этого не заметил.

— А еще надо что-то сделать с этой неуправляемой гривой волос, — предложила Нола, развивая свой успех. — С этими волосами, падающими прямо на лицо, она похожа на дикое лесное создание. Если она не научится заплетать их в косы или связывать в узел на затылке, придется обрезать их до разумной длины.

— Нет! — вырвалось у Трэвиса, прежде чем он даже подумал об этом. — Нет, — повторил он спокойно, но с той же твердостью. — Если хотите, попробуйте разные прически, что ей лучше пойдет, но ни один волос не должен быть срезан. — Его проницательные глаза остановились на Ноле. — Ни на дюйм, — подчеркнул он. — Надеюсь, я ясно выразился, потому что если я обнаружу, что вы поступили по-своему, вы обе сильно об этом пожалеете и надолго запомните этот день.

Сэм казалось, что она и так надолго запомнит если не все дни, то многие из них. Она училась, как надо сидеть, вставать, ходить, как леди, мелко семеня ногами. Ее учили, как правильно есть, как пить, как прожевывать пищу, как откусывать небольшие кусочки и пить маленькими глотками. А еще — как надо пользоваться столовыми приборами, как класть на колени салфетку, как аккуратно складывать ее после еды. Затем неизбежно последовали уроки на тему, как надо одеваться, как укладывать волосы, хотя ее непокорные локоны все время норовили выбиться из самой строгой прически. Прелестные мелки колечки обязательно вырывались на свободу, обрамляя ее лицо, и вились на шее, смягчая лицо Сэм, несмотря на все старания Нолы добиться противоположного эффекта.

Когда дело дошло до шитья, то Элси и Нола, против всяких ожиданий, объединили свои усилия. Элси учила Сэм основам портновского искусства: как нужно вымерять ткань, как делать выкройки и определять размер, а Нола попыталась научить ее вязанию крючком и тонкой вышивке.

В этом Сэм оказалась безнадежной! Можно было подумать, что у нее в два раза больше пальцев на руке, чем у нормальных людей. Пряжа начинала жить своей собственной жизнью и запутывалась так, что распутать ее было абсолютно невозможно; на канве вместо вышивки получались беспорядочные узлы всех цветов радуги. Даже Элси в конце концов пришлось признать, что Сэм лучше не давать в руки вязальные спицы.

— Мне очень жаль, душечка, но ты лучше пользуйся вязальным крючком, а то еще нанесешь смертельную рану себе или окружающим.

Первое платье у Сэм вышло с неровным подолом и одним рукавом на три дюйма длиннее другого. Воротник оказался пришит наизнанку, а петли для пуговиц располагались как Бог на душу положит и выглядели так, будто их прогрызли мыши. И все же это была первая вещь, сшитая ее руками, и она невероятно гордилась своим произведением, когда оно было готово, хотя сам процесс шитья наводил на нее отвращение. Элси, жалея ее, помогла Сэм исправить ошибки, и теперь Сэм могла носить его на публике, не боясь, что привлечет к себе недоуменные взгляды.

Поверив в свои силы, Сэм решила связать крючком для Трэвиса пару носков, но результат получился такой же плачевный. На этот раз, однако, Трэвису пришлось надеть изделие, хотя один косок был слишком длинный, а второй такой короткий, что едва доходил до щиколотки. Но все-таки он их носил — к вовсе не из гордости за успехи Сэм, а из-за того, что Элси пригрозила ему, в случае если он откажется, научить Сэм сшить ему новые брюки. При мысли о том, что может угрожать его мужскому достоинству, он немедленно согласился на меньшее зло.

Но если Сэм потерпела провал в шитье, то в кулинарном деле она достигла заметных успехов. Уроки, которые вела Элси, проявляя завидное терпение, Сэм полюбила по-настоящему. Это ей все пригодится, когда она вновь соединится со своей семьей, и Сэм училась с большим энтузиазмом. О, поначалу она делала массу ошибок, но Трэвис мужественно поглощал ее подгоревшую стряпню, комковатое пюре и недоваренную морковь. Она, и не подозревала, что каждое утро он начинал с молитвы, чтобы Господь уберег его от смерти от несварения или отравления.

Однако пришел день, когда Сэм самостоятельно приготовила весь ужин. Она настолько поверила в свои силы, что выгнала Элси из кухни и даже держала в тайне от нее, что она собирается приготовить.

— Это сюрприз! — повторяла она, и больше из нее ничего нельзя было вытянуть.

Когда Трэвис вернулся домой в тот вечер, из кухни неслись восхитительные ароматы. С удовольствием втянув носом воздух, Трэвис определил по запаху яблочный пирог с корицей и свежий хлеб, но догадаться, что приготовила Сэм в качестве главного блюда, он не мог. Во всяком случае, в этом блюде, судя по запаху, было много острого перца и лука.

— Что там готовит Сэм? — спросил он у Элси.

— Это сюрприз для нас обоих, — сообщила Элси. — Сэм не позволила мне даже заглянуть на кухню.

— А ты уверена, что она не воспользуется ситуацией и не удерет?

— Только одна Сэм способна творить такой шум на кухне, — успокоила его Элси. — Она уже с полудня гремит там кастрюлями и сковородками.

У Трэвиса давно уже урчало в животе от голода, и он еле дождался, когда Сэм позовет их к столу. Но и усевшись за стол, он не вполне был уверен, что догадался, что приготовила Сэм, но не хотел спрашивать ее, чтобы не обидеть. То, что они ели, было похоже на свинину под острым соусом и с картошкой на гарнир. Блюдо и выглядело и благоухало восхитительно, и он так ей и сказал.

— Тогда наваливайтесь, — довольно улыбнулась Сэм. — Надеюсь, что вам понравится.

Еда оказалась вкусной и аппетитной, и хотя с виду действительно напоминала свинину, но вкус на свинину не был похож. Из-за острого соуса было трудно догадаться, что это такое, но в середине ужина Трэвиса посетила ужасная мысль. Осторожно отложив в сторону вилку, Трэвис спокойно спросил:

— Сэм, из чего ты это приготовила?

— Наконец я дождалась, когда ты об этом спросишь, — усмехнулась Сэм. — Я научилась готовить это, когда мы останавливались передохнуть на границе, и это единственное блюдо, которое я знала, что не испорчу. Это броненосец.

Трэвис подавился, а лицо Элси жутко позеленело.

— А что такого? — недоумевала Сэм. — Многие едят броненосцев, и вы оба тоже ели с удовольствием, пока я вам не сказала.

— Могу ли я спросить, как тебе в руки попалось это несчастное животное? — прохрипел Трэвис.

— А я выследила его еще неделю назад и ждала только удобного случая, — гордо объяснила Сэм. — Каждое утро, когда я возвращалась из уборной, я видела, как он копошится под задним крыльцом. А вот сегодня утром я его поймала.

Трэвис обратил жалобный взгляд на Элси, ища у нее сочувствия и утешения.

— Арми! — трагически простонал он. — Она изжарила Арми!

— Мы его съели, — с отвращением произнесла Элси.

Неожиданно Трэвис рванулся из-за стола и стрелой вылетел на задний двор, за ним по пятам бежала Элси. В полном недоумении Сэм последовала за ними, но остановилась, услышав, что и того и другого выворачивало наизнанку.

— Ничего себе! — вздохнула она, качая головой. — Зря я сказала им, что это броненосец. Пока они этого не знали, им все очень даже нравилось. Какие же бывают привередливые люди!

Вскоре обе жертвы кулинарии, еле держась на ногах, бледные и потрясенные, вернулись на кухню. В изнеможении опустившись на стул, Трэвис негодующим жестом указал на Сэм.

— Ты! — загремел он, бросая убийственные взгляды на Сэм. — Ты сделала это нарочно, из вредности! Я знаю точно.

— Откуда мне было знать, что у вас такие слабые желудки? — проворчала Сэм, все еще ничего не понимая. Разочарование и обида были написаны на ее лице. — Я так старалась приготовить для вас вкусный ужин! Я думала, вы похвалите меня за то, что у меня наконец ничего не подгорело!

— Знаешь, что ты наделала? — заорал он как сумасшедший. — Ты убила чемпиона среди броненосцев! Арни бегал быстрее всех броненосцев в трех графствах, а ты убила его! И зажарила!

— Хватит, Трэвис, ты несправедлив к Сэм, — слабым голосом вставила Элси, встревоженная багровым цветом его лица и тем, как он сжимал кулаки, пристально глядя на Сэм. — Откуда девушке было знать, что это ваш воспитанник!

— Я тренировал его для большого турнира в честь Четвертого июля, и он обязательно победил бы и в этом году, — горевал Трэвис, уронив голову на скрещенные руки. — Элси, он два года подряд выигрывал.

— Я знаю, дорогой, Я знаю.

Потрясенная Сэм почувствовала себя страшно виноватой.

— Трэвис, поверь, мне так жаль! Я, честное слово, не знала.

Она потянулась, чтобы дотронуться до его руки, но он отбросил ее.

— Ну нет, ты все прекрасно знала! — продолжал он обвинять ее. — Ты так хотела отомстить мне! Боже, такой жестокой женщины свет не видывал!

— Тысяча чертей! — взорвалась она. — Откуда мне было знать, что ты дрессируешь эту глупую тварь? Ты никогда не говорил мне об этом, а ведь это не кошка и не собака. Откуда мне было догадаться?

Трэвис так расстроился, что не мог оставаться в доме и ушел, а Элси и Сэм очищали стол от останков бедняги Арни. Когда он вернулся, Элси домывала на кухне посуду. Сэм сидела на заднем крыльце на верхней ступеньке и строгала какой-то кусочек дерева. Усаживаясь рядом, Трэвис спокойно сказал:

— Прости, что я накричал на тебя. Ты действительно сделала это нечаянно. Я понимаю. Просто для меня это такой удар. Я прошу у тебя прощения, Сэм. Прости меня.

Она показала рукой на небольшой цветущий куст во дворе.

— Вон там я похоронила его. — И показала ему кусочек дерева. Он был выструган в виде креста с выцарапанной надписью: АРМИ. — Вот, возьми. Отдай ему последние почести.

Этот жест так тронул его, что даже слезы выступили на его глазах.

— Сэм, — пробормотал он, проводя пальцами по деревянному крестику. Но когда он поднял глаза, на крыльце никого больше не было и только скрип двери говорил о ее недавнем присутствии.

Ветер хлестал по простыне с такой силой, что чуть не сорвал ее с бельевой веревки. Одним мокрым концом простыня ударила Сэм по бедрам.

— Ух ты, проклятая! — ругнулась она, отскакивая и потирая ушибленное место. Сэм вместе с Элси занималась стиркой, это входило в обучение ее домашним делам. И. вот теперь Сэм самостоятельно развешивала белье на заднем дворе, а Элси в это время занималась приготовлением обеда.

С того ужасного вечера, когда Сэм подала на блюде несчастного Арми, она отказывалась заниматься приготовлением пищи. Три дня подряд Элси пыталась переубедить ее, но Сэм осталась непреклонной. У нее и так хватало неприятностей с Трэвисом, и ей не хотелось, чтобы их было больше.

Продолжая сражаться с мокрым бельем, Сэм думала совсем о другом. Если дни, заполненные бесконечными уроками, не доставляли ей особой радости, то ночи превратились в настоящий ад. Сэм по-прежнему спала в комнате Трэвиса, и это стало изощренной пыткой для них обоих.

Каждую ночь, лежа в тихой темной комнате почти рядом с Трэвисом, она не могла уснуть. Закрывая глаза, она представляла себе чистые линии его обнаженного тела, такого близкого и в то же время такого далекого, и от этого ее кожа начинала гореть как в лихорадке. Сердце начинало сильно стучать, дыхание прерывалось. Всем своим существом она рвалась к нему, а могла только беспокойно ворочаться на кровати. Ее пожирал такой огонь страсти, что казалось, он может воспламенить простыни, на которых она лежала, и ей казалось странным, что он еще не заметил ее волнения и не отпустил по этому поводу язвительных замечаний.

В начале лета ночи стали очень жаркими, в одну секунду простыни становились влажными, а ночная рубашка прилипала к телу, как мокрая тряпка. В другое время она бы просто содрала с себя проклятое одеяние и сбросила его на пол, но сейчас, когда на полу так близко от нее лежал Трэвис, укрытый всего лишь тонкой простыней, это означало бы подливать масла в огонь. В эти дни он был особенно нетерпимым, особенно раздраженным. Невозможно было угадать, что он способен выкинуть. Сэм, которая мало чего боялась в жизни, вдруг поняла, что ей бы не хотелось испытывать его гнев.

Так они и лежали молча каждую ночь, но напряжение между ними росло, и Сэм ощущала его физически. То, что Трэвис тоже почти не спал, мало утешало ее.

Сэм даже не пыталась шутить с ним, не пыталась вывести его из плохого настроения по утрам. Молча она ждала, когда он оденется и спустится вниз, и только потом начинала одеваться сама. Однажды она встала одновременно с ним, и он устроил такой скандал, что чуть дом не развалился. Трэвис орал, что она ведет себя непристойно и что хуже ее никого нет.

С тех пор она оставалась лежать в кровати, подоткнув под себя ночную рубашку, и, не смущаясь, открыто наблюдала, как он одевается. Она нисколько не пыталась скрыть свой интерес к его прекрасному мускулистому телу. Она не подсматривала за ним сквозь опущенные ресницы, не глядела на него, широко раскрыв глаза от ужаса, и не заливалась краской девической стыдливости. Она просто смотрела на него и искренне восхищалась им.

Трэвис чувствовал себя под такими откровенными взглядами неловко, хотя ему это очень льстило.

— Нравится подглядывать, Сэм? — спросил он однажды утром.

— Чего-чего?

— Подсматривать, говорю, за голыми мужчинами, — объяснил он, поворачиваясь к ней спиной, чтобы застегнуть штаны.

От ее хриплого смеха приятный холодок пробежал по его спине. Когда он повернулся к ней лицом, глаза Сэм горели смешливыми огоньками.

— Было бы нелегко не заметить то, что у тебя прямо перед носом, Кинкейд!

— Настоящая леди отвернулась бы и закрыла глаза, — упрекнул он ее и нахмурился.

— Настоящий джентльмен не будет расхаживать перед дамой в чем мать родила, если на то пошло, — дерзко возразила Сэм.

Ответом на это замечание было молчание. Наконец он произнес:

— Это я расхаживаю?

— А кто же еще, начальник? — хихикнула она. — Ты расхаживаешь, как фазан, распустивший хвост во всей красе, чтобы покрасоваться перед самкой.

Его яркие бирюзовые глаза пронзили ее насквозь, и он спросил низким голосом, от которого она сладострастно содрогнулась:

— А тебе нравится, как я красуюсь, Сэм? — Его проницательный взгляд скользнул на то место, где под ее ночной рубашкой явно проступали затвердевшие соски.

Когда он наконец посмотрел Сэм в лицо, она не смутилась.

— Я не святая, Трэвис, и не ангел. Несмотря на все твои старания, ты еще не сделал из меня настоящую леди. Но я женщина и я знаю, что мне нравится. Да, — сказала она, и ее голос обволакивал его, как теплый мед. — Я точно знаю, что мне нравится.

И вот сейчас, развешивая на душном дворе белье, Сэм пыталась бороться с нахлынувшими на нее противоречивыми чувствами. Этим утром она открыла глаза и увидела, что Трэвис стоит у кровати и внимательно рассматривает ее. Сэм не поняла, что означало это странное выражение лица, этот серьезный взгляд. Внезапно Трэвис наклонился к ней, сильными руками приподнял с кровати и прижал к себе.

Не говоря ни слова, он наклонил голову и поцеловал ее. Его горячие губы вонзились в нее, ласково и властно, они не давали ей дышать! Она растаяла под его поцелуем, инстинктивно, не размышляя, отозвалась на его ласки. Уступая его настойчивому языку, ее губы сами по себе раскрылись. Словно молнии пронзили Сэм, когда его язык, проникнув в ее рот, встретился с ее языком.

Как-то нечаянно вышло, что ее руки поднялись и обвились вокруг его шеи, и она прижалась к нему еще крепче. Руки Сэм утонули в его светлых волосах, а его пальцы запутались в ее локонах. Сквозь тонкую ткань ночной рубашки было видно, как напряглись ее груди. Ее так и тянуло коснуться сосками его груди, заросшей жесткой густой растительностью. Со стоном, вся во власти желания, она изогнулась дугой и прильнула к нему.

Трэвис отпрянул назад. Сэм прерывисто вздохнула, у нее кружилась голова. И тогда он стал нежно покусывать ее за нижнюю губу, а руками поглаживать ее тело, все ближе и ближе приближаясь к груди.

— Сэм, — бормотал он охрипшим голосом. — Сэм!

И вдруг она захихикала. Она ничего не могла с собой поделать! Она и не представляла себе, какие чувствительные у нее губы, особенно когда их щекочут усы. Теперь она об этом узнала, и этого ощущения, вместе с другими восхитительными открытиями, она не могла выдержать. Сэм разразилась беспомощным смехом, в то же время крепко закусывая губы, чтобы его подавить.

Чары были разрушены. Глаза Трэвиса сверкали негодованием, он спросил напряженно:

— Может, мы вместе посмеемся, а, Сэм?

Дрожащими пальцами она яростно терла себе губы, чтобы избавиться от щекотки. Трэвис, решив, что она пытается стереть с них следы его поцелуев, вскочил с кровати и начал натягивать на себя одежду, каждым движением выдавая свою ярость и оскорбленное мужское достоинство.

— Трэвис! — умоляющим голосом произнесла Сэм. — Прости меня. Я не хотела смеяться, но твои усы так щекочут меня, что просто ужас.

Он бросил на нее грозный взгляд.

— Раньше никто на это не жаловался, — запальчиво сказал он.

— Ну и я тоже никогда не целовалась с усатыми мужчинами, — пояснила она. — Это вышло как-то неожиданно.

— Не бери себе в голову, — отрезал Трэвис. — Этого больше не случится. Этого и не должно было случиться, если хочешь знать. — В считанные минуты Трэвис превратился в степенного, строгого начальника полиции, для которого долг прежде всего.

— А почему нет? — спокойно спросила она.

— Что нет?

— Почему это не должно было случиться?

— Потому что я тебя арестовал, Сэм, и мне не следовало терять из-за тебя голову. Это моя вина, и я жалею об этом.

Слышать, что он жалеет о том, что поцеловал ее, для Сэм было все равно что облиться ледяной водой.

— Ты жалеешь о том, что поцеловал меня, или о том, что тебе это понравилось? — хотелось ей знать.

— И о том и о другом вместе, — криво усмехнулся он и покачал головой.

Встряхнув очередное полотенце, Сэм прикрепила его к веревке, едва сдерживая бессильную ярость. Когда она оделась и спустилась вниз, Трэвис уже проглотил завтрак и выскакивал из дома, чтобы бежать к себе в участок. На полпути вниз по лестнице он крикнул Элси:

— Между прочим, чуть не забыл. Сегодня можете не беспокоиться об обеде. Поешьте с Сэм что хотите. В воскресенье я приглашен к Сандовалям, а сегодня вернусь очень поздно.

Взявшись за дверную ручку, он остановился и бросил через плечо холодный взгляд на Сэм. Он явно хотел, чтобы она это слышала, он знал, что она все время была рядом. Трэвис нарочно, специально хотел обидеть ее.

Сейчас Сэм, так же как и Трэвис, ругала себя за то, что пустила в свою душу этого наглого полицейского, и слишком поздно поняла, что ему удалось захватить ее чувства. Она восхищалась им, она скучала без него, ей даже не хватало их бесконечных ссор.

В последнее время он стал так много значить в ее жизни, что даже резкий взгляд или грубое слово глубоко ранили ее, и эта рана долго не заживала. Утренний поцелуй пошатнул весь ее привычный мир. Внутри нее проснулось желание, она ничего не видела вокруг себя, только его одного.

Но сейчас пелена спала с ее глаз, и то, что открылось взору, пугало ее. Она подошла к опасной черте, чуть не отдала свое сердце этому человеку, чуть не влюбилась очертя голову в своего врага. Этого не должно быть! Нет, она не имеет права допустить это хотя бы потому, что Трэвис явно не отвечает взаимностью. О, она не раз убеждалась в том, что он хочет ее, ока ловила на себе взгляды его бездонных сине-зеленых глаз, полных желания. Однако Сэм была не настолько наивна, чтобы обыкновенное вожделение принять за любовь. Если бы он хоть чуточку любил ее, он не пошел бы в воскресенье на обед к Ноле.

Кроме всего прочего, какая она, Сэм, ему пара? Как вообще это могло прийти ей в голову? Проклятье! Он начальник полиции, а она преступница! Этого нельзя отрицать.

Большую часть своей жизни она провела вне закона, всего на один шаг опережая своих преследователей и постоянно ожидая, что ее вот-вот поймают. Трэвис же само воплощение закона, полицейский до мозга костей. Закон был в его крови, закон — это его жизнь. Они двое — как вода и масло, не имеют между собой ничего общего, две противоположности, — и это изменить нельзя.

«Нужно бежать! — подумала в панике Сэм. — Мне здесь нечего делать! Мое место в семье, с отцом и братьями! Никакая я не Золушка, как в той сказке, которую читала мне мисс Такер. Проклятье! Хоть я и ненавижу Нолу, но она права в одном. Не получится шелковый кошелек из свиного уха, и не получится из меня настоящей леди. Пера перестать обманывать всех, и себя прежде всего. Давно пора!»

Сэм бросила быстрый взгляд на дом, потом на полупустую корзину с бельем у своих ног. Если еще развесить белье по всей веревке, то тогда длинный ряд мокрых простынь полностью скроет ее от взгляда Элси из окна в кухне.

Сэм скривилась в мрачной улыбке.

— Прости, Элси. Сегодня тебе не следовало ослаблять за мной слежку, — пробормотала она.

Секундой позже Сэм резво бежала через огороды, прячась между сараями, кустами и деревьями, упорно продвигаясь к тыльной стороне платной конюшни, куда Трэвис поместил ее кобылу.

ГЛАВА 13

— Трэвис, Трэвис! — Маленькая круглая Элси неслась по улице к полицейскому участку со всей скоростью, на какую были способны ее короткие ножки. У самого порога она споткнулась и упала головой вперед. Хотя к ней на помощь бросились сразу несколько человек, падение предотвратить не удалось. Элси громко охала и не могла подняться из-за острой боли в правом бедре.

Трэвис находился в табачной лавке через два дома от полицейского участка, когда услышал душераздирающие вопли Элси. Он протиснулся сквозь толпу, собравшуюся у дверей, и увидел, что Чес с помощью одного из прохожих пытается поднять Элси на ноги. По белому как полотно лицу экономки ручьем текли слезы, она жалобно стонала.

— Элси! Боже мой, что случилось? — воскликнул Трэвис.

— Она споткнулась и упала, — объяснил один из свидетелей происшествия.

— Трэвис! — прошептала Элси, хватая его за руку. — Сэм сбежала! Вот только что… — Элси помолчала, чтобы справиться с очередным приступом боли, и затем продолжала, тяжело дыша: — Вот только что она была на заднем дворе, развешивала белье, и не успела я оглянуться, как ее и след простыл. Я весь дом обшарила…

— Не волнуйтесь, Элси. Я ее найду, — успокоил Трэвис. — Но сначала отнесу вас к доктору. — Очень осторожно, как ребенка, Трэвис поднял Элси на руки. — Держитесь, моя милая, — продолжал он уговаривать ее, неся на руках. — Я обо всем позабочусь, а то, что мне не под силу, сделает доктор Пэрди. Я обещаю.

Он доставил Элси к доктору Пэрди, обыскал весь город и обнаружил, что Сэм выкрала из платной конюшни свою лошадь. На все это ушло немало времени. Трэвис подсчитал, что она опережала его на целый час. Эд Говард, владелец конюшни, работал у себя в мастерской и не заметил появление девушки. Единственное, что мог узнать Трэвис, так это то, что Сэм пришлось ускакать без седла, поскольку и седло и уздечка все еще находились у Эда в мастерской. Кроме лошади, ничего не пропало.

Трэвис, не теряя времени, оседлал своего собственного коня. Он заехал домой только для того, чтобы удостовериться, что Сэм ничего больше не взяла с собой из своих пожиток, и отправился в путь с твердым намерением выследить беглянку и вернуть ее. Он найдет эту ловкую мошенницу, даже если ему придется перевернуть все камни в округе! И тогда не будет сворачивать ей шею! Он просто изобьет ее до полусмерти!

Ухватившись за гриву Бесс и сжимая голыми бедрами ее раздувающиеся бока, Сэм ругала себя на чем свет стоит. Она не взяла с собой ни еды, ни воды, ни седла, и теперь в кровь стерла ноги, потому что ей пришлось высоко задрать юбку, чтобы сесть верхом на лошадь. Если бы она хоть немного подумала, можно было бы организовать этот побег куда лучше. Господи, она не прихватила с собой даже пистолет, а ведь это самое главное для тех, кто вне закона.

В довершение ко всему Сэм не имела ни малейшего представления о том, где искать свою семью. Хэнк, да благословит Господь его добрую, глупую душу, даже не обмолвился, где они раскинули свой лагерь, у него и в мыслях не было, что ему не удастся спасти ее! Теперь ей придется рыскать по всем окрестностям Тамбла, стараясь в то же время избежать встречи с начальником полиции Трэвисом Кинкейдом! Она ни на секунду не сомневалась в том, что он пустится за ней в погоню. Он относился к себе и к своей службе слишком серьезно, чтобы так легко дать ей уйти. Сэм надеялась только на то, что ей удастся отыскать отца и братьев раньше, чем ее перехватит Трэвис. А может быть, отец и братья и сами наткнутся на нее.

Неожиданно небо начало быстро темнеть. Грозные черные тучи заслонили солнце, вдалеке слышались раскаты грома. Сэм не знала, то ли ей смеяться, то ли плакать. За все время, что ее держали под замком, дождь шел всего один раз, и то слабый. А сейчас похоже на то, что начнется настоящая буря.

Она была не слишком хорошо знакома с окрестностями Тамбла и поэтому, чтобы не попасть в ливневый паводок, решила держаться возвышенностей. Дождь, конечно, смоет ее следы, но, с другой стороны, намного затруднит ей возможность передвигаться, и таким образом Трэвису ничего не будет стоить изловить ее. Шансы найти своих тоже резко снижаются. Матушка-природа воистину выбрала неудачный день, чтобы продемонстрировать свое непостоянство.

Ослепительная молния расколола надвое темное небо, осветив собою тучи и землю. Кобылка в испуге отшатнулась, и Сэм крепко схватила ее за гриву.

— Сейчас не время капризничать, Бесс, — прошептала Сэм. Коленями она надавила на бока лошади, понуждая ее идти вперед. Ей необходимо было найти убежище, чтобы спрятаться от Трэвиса на время грозы.

Прошло несколько томительных часов. Сэм сидела под кустами и дрожала. Даже если бы ей и удалось найти немного сухого дерева, что было весьма проблематично, разводить костер значило бы идти на большой риск. Дождь лил как из ведра, и Сэм промокла до нитки. С мокрых волос струйки воды стекали по лицу и по спине.

Ей удалось найти укрытие среди камней на небольшом холме. Так как молнии по-прежнему вспыхивали беспрестанно, ей пришлось бы продвигаться дальше только прячась под деревьями. Поэтому она решила переждать под кустами и сидела там съежившись в мокрый шарик в компании пугливой лошадки.

Она заметила, что внизу, в долине, вода начала собираться в быстрые потоки. Вся земля вокруг нее превратилась в море грязи. Как ни жаждала высохшая под солнцем почва дождя, она не могла сразу вобрать в себя такое количество влаги. Когда дождь кончится, жаркое техасское солнце за несколько часов вновь испечет всю эту грязь до твердости кирпича.

— Знаешь, Бесс, — недовольно ворчала Сэм, смахивая волосы с лица грязными пальцами, — пастор Олдрич в одной проповеди рассказывал о битве, в которой прольется столько крови, что в ней будут утопать лошади. Ему надо посмотреть на то, что творится сейчас. Держу пари, здесь есть такие места, где индеец ростом в десять футов провалится по самую задницу.

Но через некоторое время одиночество бедной Сэм было нарушено. В четырех футах от ее убежища, на большом камне ярко сверкнул огонек от вспыхнувшей спички. За шумом дождя и раскатами грома она и не заметила, что к ней кто-то подошел. Тревожным взглядом она проследила путь спички, когда та приблизилась к лицу человека. Но и до того, как спичка осветила черты худого лица, скрытого шляпой, Сэм догадалась, кто там стоял. Ее сердце забилось в ожидании неотвратимой судьбы, когда она увидела, что о камень упирается Трэвис и спокойно закуривает сигарету.

Он затянулся, выдохнул, и дым поплыл в ее сторону, словно указывая ему, где она прячется. В глубине души Сэм знала, что Трэвису уже известно, что она рядом. Он играл с ней, выжидая, когда она сама выдаст себя. Тянулись мучительные минуты, оба молчали, оба испытывали друг друга. Один раз он повернул голову и уставился прямо на нее, и Сэм задрожала под его горящим взглядом. Потом он отвернулся, принял тот же равнодушный вид, а Сэм продолжала упрямо молчать.

Наконец Трэвис вздохнул и бросил окурок на землю.

— Это смешно. Я знаю, где ты прячешься, Сэм. Я уже так долго стою здесь и смотрю, как твоя кобыла машет хвостом туда-сюда, что у меня голова закружилась. Выходи, сейчас грянет музыка, потанцуем. — Он снова повернулся к ней лицом.

— Найди себе для танцев кого-нибудь другого, Кинкейд, — отрезала она. — Что-то я не в настроении танцевать.

— Сэм! — рявкнул он. — Выходи!

— О, черт! Придется выйти. А то ты из одного упрямства будешь стоять здесь, пока корни не пустишь. — Сэм медленно выползла из кустов вся заляпанная грязью, в волосах запутались ветки и листья. — Как ты меня нашел?

— Это не я, — ответил он, криво усмехнувшись, что ей совсем не понравилось. — Это Расти. — Он дернул головой в сторону коня, привязанного к колышку, вбитому в землю в некотором отдалении.

— Умная же у тебя коняга, начальник, — насмешливо сказала Сэм.

— Не то чтобы Расти слишком умен, зато он настойчив. Учуял, что у Бесс начинается период, вот у него и возбудился интерес.

— Тебе надо было бы назвать его Рэнди[2]. Это имечко подошло бы ему куда больше.

Его короткий смешок прозвучал недобро, а глаза ощупывали ее совсем уж нагло.

— Ну ты и штучка!

— Да, я не из тех, кто собирает маргаритки на лужку, — ответила она небрежно, снова переходя на свою прежнюю безграмотную речь. Она откинула спутанные волосы за плечи, сверкнула темными глазами, но не смогла выдержать его осуждающего взгляда.

— Ни от одной женщины нет столько неприятностей, сколько от тебя, — воскликнул он. — Перед тем как уехать на твои поиски, я отвез Элси к доктору Пэрди, и все из-за тебя.

Услышав это, Сэм вскинула голову:

— Почему? Что случилось?

— Когда она бежала ко мне, чтобы предупредить меня, что ты удрала, она упала и сломала бедро.

— Ей… очень больно? — Чувство вины переполнило Сэм. Она очень подружилась с пожилой женщиной.

— Молись за нее Богу, не то тебе несдобровать. Проглотив обидные слова и забыв об оскорбленной гордости, Сэм сказала:

— Мне очень, жаль. Честно. Я бы никогда ничего плохого не сделала Элси, тем более нарочно. — Сэм повесила голову и превратилась в само воплощение раскаяния.

Порыв ветра чуть не сбил ее с ног, дождь ручьями стекал по ее непокрытой голове, а она продолжала смиренно стоять перед ним.

— Проклятье! Ты так продрогла, что даже посинела! — внезапно воскликнул он. — Еще не хватало, чтобы ты подхватила воспаление легких и умерла! — Он поспешно принялся стаскивать через голову пончо, которое защищало его от дождя.

Сэм воспользовалась этим единственным представившимся ей шансом на спасение. Не успел он освободиться от неуклюжего одеяния, как она пустилась бежать, скользя и оступаясь на склоне холма. Трэвис издал оглушительный вопль и бросился за ней, как разъяренный бык.

На середине склона он догнал ее и сбил с ног. Не собираясь уступать так легко, Сэм извивалась и царапалась, как дикая кошка, осыпая его ругательствами и стараясь зацепиться руками за жидкую грязь. Хотя Трэвис был в два раза выше ее ростом, Сэм вертелась как уж, и Трэвис с большим трудом удерживал ее. Перевернув ее на спину лицом к себе, Трэвис навалился на нее всем своим телом и старался дотянуться до ее рук, которыми она размахивала, как мельница.

— Черт побери, Сэм! Прекрати это безобразие!

Вместо ответа она запустила в его лицо пригоршню мокрой земли. Трэвис стряхнул грязь с ресниц, заморгал, а она в это время попыталась вывернуться у него из рук. Но возмездие наступило быстро. Трэвис взял ком грязи и измазал им лицо Сэм.

— Ну как, тебе это нравится? — громыхал он, и пока она отплевывалась и откашливалась, ему удалось захватить и зажать обе ее руки.

Ярость сверкала в их глазах, оба тяжело дышали, но продолжали борьбу. Грязь покрывала их коричневым одеялом с головы до ног, пока они барахтались под ливнем. Мутные капли воды, стекали с его волос ей на лицо, не делая его чище.

Трэвис лежал на Сэм, подмяв ее под себя своим телом, и вдруг у него перехватило дыхание. Они оба промокли до нитки, их одежда прилипла к ним, как вторая кожа, и с каждым лихорадочным рывком Трэвис все больше сознавал физическую близость Сэм. Она вся измазалась в грязи, по ее лицу бежали темные потоки, волосы слиплись. По всем законам на таком грязном лице не должно было быть видно глаз, но они сверкали злостью, горели яростью. Как ни смешно и нелепо это могло показаться, но именно в этот момент он понял, что она самая совершенная красавица из всех женщин, которые когда-либо встречались на его пути, и именно ее он желал больше всего в жизни. Он чувствовал, что умрет, если не сможет овладеть ею.

Она все еще кричала на него, осыпая проклятьями, старалась освободить руки, когда он вдруг близко придвинул к ней лицо.

— Замолчи, Сэм, — прохрипел он. — Замолчи и поцелуй меня!

От неожиданности она замолчала. На секунду она поймала странный блеск в его глазах. В следующее мгновение его губы нежно коснулись ее губ, и он стал языком раскрывать их. Она ощутила вкус земли и Трэвиса. Сладкая горячая волна залила ее с головы до ног. Самый крепкий бренди не мог сравниться с этим поцелуем и не мог опьянить ее больше. Жар бросился Сэм в голову, из которой разом испарились все мысли, кроме одной — она с ним!

Его язык сплетался с ее языком, и эта их пляска пронизывала Сэм огненными стрелами. Горя всем телом на костре внезапно нахлынувшего на нее желания, Сэм забыла о том, что надо сопротивляться, забыла, что Трэвис ее враг. Когда он отпустил ее руки и взял в ладони ее лицо, Сэм невольно обняла его за шею и притянула ближе к себе. А когда его губы оторвались от ее рта и он начал покрывать мелкими поцелуями ее лоб, нос, глаза, шепча при этом ласковые слова, Сэм и вовсе потеряла голову.

— Да, да, — стонала она, вертя головой, чтобы снова поймать его твердые теплые губы.

Его поцелуи оставляли на ее шее следы страсти, его пальцы утонули в ее волосах. Уверенными движениями прирожденной любовницы Сэм направила его губы к своим напряженным соскам. Трэвису и самому не терпелось прикоснуться к этим, розовым бутонам. Не обращая внимания на пуговицы и тесемки, он разорвал когда-то белую блузку, расшнуровал промокший лиф, жадно пожирая глазами белые торчащие груди и дразнящие соски цвета клубники.

Трэвис склонился к Сэм и начал сосать сначала одну грудь, потом другую. Его язык был как молния, его рот обжигал ей кожу.

— Ты так красива! — бормотал он. — Нежная и сладкая, как дикий мед.

Разум покинул Сэм. Она ничего не замечала вокруг. Ее сжигало желание, ее подхватил божественный поток, в который увлекал ее Трэвис своими жаркими-поцелуями и нежными прикосновениями. Ее руки лихорадочно гладили его широкую спину, ощущая живую игру мускулов под мокрой, прилипшей к телу рубашкой. Его спина источала тепло под ее пальцами, но рубашка мешала ей. Она хотела чувствовать его тело, чтобы между ними не было ничего, кроме их всепожирающей страсти.

С мыслью об этом Сэм потянулась руками к его груди, стала расстегивать неподдающиеся пуговицы, пока не расстегнула рубашку до конца и не стащила ее наполовину с его плеч. С его помощью и блузка и рубашка были отброшены в сторону, лиф спущен до пояса, нижняя юбка содрана без сожаления.

Когда его горячее тело, покрытое золотым пушком, коснулось ее обнаженной груди, Сэм громко застонала. Она никогда в жизни не чувствовала ничего волшебнее! Дождь по-прежнему лил как из ведра, раскаты грома все так же сотрясали небеса, а в голове Сэм вспыхивали и кружились тысячи звезд.

Трэвис снова поцеловал ее, проникая в самую душу, лишая ее возможности дышать. Его искусный язык то и дело дразнил ее губы, пронзая их сладкой болью. Все ее тело трепетало от такого сильного желания, что она даже не заметила, когда и как он освободился от последних частей своей одежды. Сэм знала только то, что они остались теперь полностью обнаженными и прижимались друг к другу в безумной страсти. Его руки исследовали ее тело, совершая удивительные вещи. Его горячая пульсирующая мужская плоть все настойчивее толкалась в ее голое тело.

На мгновение в голове Трэвиса пронеслась разумная мысль о том, что они оба сошли с ума. Голые, наполовину в грязи, в разгар грозы, они занимались любовью! Но тут язык Сэм проник в его рот, ее руки нежно ласкали его тело, и Трэвис уже ни о чем не мог думать. Он хотел только чувствовать, владеть Сэм, сделать ее своей раз и навсегда.

Когда он раздвинул ее бедра и коснулся пальцами кудрявой завесы, что хранила ее женские тайны, смелость вдруг покинула ее. Но как только она попыталась сдвинуть ноги и сбросить с себя его ищущие настойчивые руки, он успокоил ее нежными словами и ласками:

— Не надо, любовь моя. Не надо. Не лишай нас обоих счастья. Мы слишком далеко зашли, чтобы останавливаться перед дверями рая.

Тогда она раскрылась ему, вручая ему и свое тело, и свое сердце. Трэвис был прав. Они зашли слишком далеко. Если остановиться сейчас, она так никогда и не узнает, куда может завести эта всепожирающая страсть, а ей безумно хотелось это узнать, хотелось, чтобы он научил ее, что значит быть женщиной в самом важном значении этого слова.

Она воскликнула в удивлении и восторге, когда он осторожно прикоснулся к ней, опытной рукой сразу найдя ту тайную точку, утолщение, сосредоточение страсти, отчего кровь загорелась в ее жилах и собиралась в один океан желания. Внутри у нее все пылало, плавилось, ее кости превращались в желе, а самым влажным и горячим было то самое место, которое ласкал сейчас Трэвис.

Губами он играл с ее сосками, длинными нежными пальцами гладил ее, отчего Сэм извивалась под ним и задыхалась от счастья. Ее сердце бешено стучало, столько чувств переполняло ее, что она думала, что умрет от этого наслаждения. Но даже тогда она чувствовала, что хочет большего, инстинктивно понимала, что самое лучшее впереди, и ждала неведомого. Короткие животные звуки исходили из ее горла, когда она бессловесно умоляла его о рае, который он обещал ей.

Тогда его мужское естество начало настойчиво пробиваться в тайный вход, куда еще не проникал ни один мужчина. Медленно, осторожно он входил в нее, и ее тело, пребывающее в сладостном ожидании, наконец приняло его. Когда он преодолел последнюю преграду и уничтожил девственность, с ее губ сорвался крик боли, но эта боль скоро прошла. Ласково уговаривая ее, он подождал, когда ее тело привыкнет к нему.

И вот он начал двигаться внутри нее, достигая самого сердца, призывая ее присоединиться к нему в этом восхитительном путешествии.

— Ах, любимая, кончим вместе. Кончим вместе!

Она думала, что ее желание настолько сильно, что сильнее быть не может, но чем больше он углублялся в нее, тем выше поднималась ее страсть. Ее бедра естественным образом качались в такт его толчкам, как будто ее тело всю жизнь дожидалось этого момента и точно знало, что от него требуется. Изумленная, Сэм открыла глаза и увидела, что Трэвис смотрит ей в лицо блестящими глазами с таким же выражением блаженства.

И страсть полностью захватила ее, волны чистого экстаза прокатывались по ней, и она крепко зажмурила глаза от нестерпимого наслаждения. Руками она вцепилась в его плечи, когда судороги восторга сотрясли их обоих, когда ее восторженные слезы смешались с его слезами, когда земля пошатнулась под ними, а небо над их головами раскололось на миллион сверкающих осколков.

ГЛАВА 14

Их любовь была похожа на головокружительную скачку, на волнующее и прекрасное путешествие в страну чувств. Такого ни один из них никогда в жизни не испытывал, но сейчас все было кончено. Постепенно их дыхание приходило в норму, их сердца начинали биться в обычном ритме. Тихо вздохнув в ленивой истоме, Сэм открыла глаза и взглянула на своего возлюбленного. Трэвис почему-то улыбался и хмурился одновременно.

— Если я не совсем сошел с ума, готов поклясться, что земля под нами все еще качается, — пробормотал он и тряхнул головой, словно желая прочистить себе мозги.

— Наверное, я тоже сошла с ума, — подтвердила она. — Я тоже это чувствую.

Толчок повторился, и ее глаза расширились от страха, а Трэвис воскликнул:

— Что за чертовщина! Земля действительно дрожит! Держись, Сэм!

Не успел он договорить, как участок раскисшей от дождя почвы, где они лежали, пополз вниз. Сэм завизжала и изо всех сил вцепилась в Трэвиса, между тем их грязевые сани, набирая скорость, катились вниз по склону. Она обхватила его, как медвежонок обхватывает ствол дерева, закрыла глаза и уткнулась лицом ему в грудь, а Трэвис лихорадочно карабкался, пытаясь нащупать под ногами твердую почву, хватаясь по дороге за камни и кусты.

Наконец ему удалось зацепиться за небольшое деревце. К счастью, его корни удержались, когда оно приняло на себя их двойной вес. Грязь продолжала литься на них, и на мгновение Сэм испугалась, что они могут утонуть в ней. Наконец она решилась открыть глаза.

— Все в порядке? — выдохнула она. — Мы больше не падаем?

Ворча и отплевываясь, Трэвис глубоко вздохнул:

— Все в порядке, если так можно выразиться. Ведь мы застряли на полпути к подножию холма в чем мать родила. — Он передохнул немного, собираясь с силами, потом приказал ей: — Садись мне на спину, Сэм. Осторожнее, я не уверен, что это дерево выдержит.

Она забралась на него, обвив его руками за шею и обхватив длинными голыми ногами за талию. Трэвис начал ползти наверх, медленно карабкаясь по крутому скользкому склону, с трудом преодолевая дюйм за дюймом. Сэм казалось, что через каждый фут, что ему удавалось пролезть вверх, они скатывались на два фута ниже, но Трэвис упорно лез наверх и тащил на себе Сэм. Наконец они добрались до такого места, где дальше ползти было невозможно. Слишком круто, слишком скользко и не за что ухватиться, хотя до вершины холма оставалось всего восемь или девять футов. Но Трэвис не собирался сдаваться.

— Сэм, подтянись повыше и попробуй встать мне на плечи, — сказал он. — Если ты доберешься до вершины, сбросишь мне веревку.

Первая попытка влезть ему на плечи оказалась неудачной. Сэм потеряла равновесие и соскользнула с его спины так низко, что ее голова оказалась на уровне его колен. Вскрикнув от испуга, она схватилась руками за его бедра, глубоко вонзившись в него ногтями.

— Ох! Проклятье, Сэм! Осторожнее! Смотри, что делаешь!

Но Сэм уже оправилась от страха и не могла не пошутить:

— А девушке есть на что посмотреть, — подтрунивала она. — У тебя прекрасная задница, начальник.

— Сэм, — рявкнул он. — Вместо того чтобы любоваться моей задницей, делай, что я сказал. Не могу же я висеть тут бесконечно.

— А ты не жалуйся! — Сэм поползла наверх по его скользкому телу, и наконец ей удалось упереться коленками в его плечи. — Ползешь, как по поросенку, смазанному маслом, — сказала она, запуская руки ему в волосы и выпрямляясь на дрожащих ногах.

Поднявшись на цыпочки, она дотянулась до гребня холма, пальцами нащупывая, за что можно было бы уцепиться.

— Я никак не достаю, — сообщила она, пока он кряхтел и ворчал под тяжестью ее тела. — Придется мне встать тебе на голову.

Когда она поставила одну ногу ему на голову, которая и без того была вся в грязи, он закряхтел еще больше и напряг шею.

— Ну, вперед, — с чувством сказала она. Оттолкнувшись от его головы, как от трамплина, Сэм перемахнула через гребень холма, затолкав при этом Трэвиса лицом в грязь. Он поднял голову, фыркая и отплевываясь, и услышал ее торжествующий крик: — У меня получилось!

— Прекрасно, — пропыхтел он. — Теперь отвяжи веревку от моего седла и найди, к чему ее можно привязать, а потом бросишь свободный конец мне.

На какое-то мгновение у Сэм мелькнуло искушение оставить Трэвиса там, где он был, взять свою кобылку и ускакать прочь. Но ей вспомнились чудные минуты их любви, и ее сердце смягчилось. Нет, она не сможет бросить его. Кроме того, если ему удастся подняться на вершину холма, то, увидев, что ее нет, он разъярится, как дикий зверь, и тогда пощады не жди.

Разумно рассудив, что приключений на одну ночь ей выпало более чем достаточно, Сэм нашла веревку и помогла Трэвису добраться до гребня холма. Они устроили нечто вроде палатки, растянув над кустами водоотталкивающее пончо Трэвиса, но прежде чем заползти внутрь убежища, им сначала надо было отыскать свою одежду и хоть немного счистить с себя грязь.

Задачу по розыску одежды Трэвис выполнил с блеском. Он нашел свой ремень с кобурой, штаны, сапоги, хотя ему и пришлось вылить из них порядочно грязной жидкости. Носки и рубашка пропали бесследно. Такая же судьба постигла и нижнее белье Сэм. Ботинки тоже не нашлись, к ее большой радости. Обнаружилось только платье и чулки, все остальное, очевидно, погибло на склоне холма.

После всего, что произошло между ними, глупо было бы натягивать на себя мокрые остатки одежды. Если они не подхватят воспаление легких или в лучшем случае хорошую простуду, можно считать, что им крупно повезло. Так как разжигать костер под таким ливнем дело безнадежное, Трэвис решил, что лучше всего им забраться под навес и укрыться одним одеялом, которое Трэвис всегда возил с собой в скатке на тот случай, если не успевал вернуться в город и ему приходилось ночевать на открытом воздухе.

— Я хочу есть, — пожаловалась Сэм. В подтверждение ее слов в животе у нее громко и требовательно заурчало. Вспышка молнии осветила недовольное лицо Трэвиса.

— А больше ты ничего не хочешь? — сердито спросил он. К нему опять вернулось плохое настроение. Ведь он вынужден сидеть с нею бок о бок и подавлять желание, которое опять поднимало свою голову.

— Что же ты раньше об этом не подумала, когда затевала побег?

— Посмотрите, кто это говорит! — сказала она и передразнила его. — Ты приехал сюда вообще без еды с одним паршивым одеялом! У тебя нет даже глотка виски.

— Я не собирался открывать здесь отель, Сэм, — сверкнул глазами Трэвис. — Прекрати ныть и, ради Бога, не ерзай.

— Мне холодно.

— Тебе холодно, ты хочешь есть! Может, тебе еще что-нибудь?

— Вот хорошо, что напомнил. Я бы сейчас с удовольствием выкурила сигаретку, если тебе не жалко табак.

Он недовольно посмотрел на нее.

— А я-то думал, что мы уже отучили тебя от этой привычки.

— Многого же ты не знаешь, Кинкейд, — ехидно заметила Сэм. — С тех пор как я попала к тебе в дом, я выкуривала, по меньшей мере, три сигаретки в день, тайком, конечно. Ну, не вредничай, поделись со мной сигареткой.

Придя к выводу, что из двух зол это меньшее, так как он опять не прочь был заняться с ней любовью, Трэвис умело скрутил сигарету и зажег ее. Сделал глубокую затяжку и передал сигарету Сэм.

— Спасибо.

Некоторое время они сидели молча, передавая друг другу сигарету.

— Знаешь, на тебя смешно смотреть: ты сидишь и куришь, а с тебя капает грязная вода, — пробормотал он.

— Не смешнее, чем на тебя, наверное, — отрезала она. Несмотря на то что они попытались смыть с себя под дождем как можно больше грязи, все равно выглядели как пара шоколадных конфет. Трэвис более всего напоминал рассерженного енота, два ярких глаза сверкали из одинаковых грязевых очков. На усах начала застывать грязь, и они торчали в разные стороны.

Через некоторое время молчание нарушила Сэм: — Трэвис?

— Ну что еще?

— Поцелуй меня еще раз.

Его поразило то, что она будто прочитала его мысли.

— Нет, — кратко ответил он, надеясь на то, что она не заметила, как краска заливам его шею.

— Почему нет? Мне показалось, что тебе это понравилось.

Стараясь выиграть время, он бросил окурок на землю и несколько секунд наблюдал, как он догорает.

— Дело в том, что мне слишком понравилось, Сэм, — наконец ответил он. — Вот почему я потерял голову. Я поступил нехорошо и раскаиваюсь в этом.

— Раскаиваешься? — повторила она, тревожно нахмурившись. — Что это значит, Кинкейд?

— Я раскаиваюсь в том, что воспользовался твоей невинностью, в том, что лишил тебя девственности. Я не имел на это права.

— Но если я не жалею об этом, то почему ты должен раскаиваться? Пропади все пропадом, Кинкейд, до чего же ты любишь все усложнять! — Она скрестила руки на груди и попробовала повернуться к нему спиной, но туго натянутое одеяло не позволило ей это сделать.

Его жаркий сине-зеленый взгляд испепелял ее.

— Будь я проклят, если когда-нибудь пойму тебя, Саманта Даунинг! Любая другая женщина сейчас была бы в слезах, рвала бы и метала, бросала бы мне самые страшные угрозы! Неужели у тебя нет никакого стыда? Разве ты не жалеешь о том, что отдалась мне?

— Сейчас жалею! — выкрикнула она.

Стараясь немного успокоиться и унять свои низменные чувства, Трэвис приказал себе не обращать внимания на ее нахальные груди, торчащие из-под скрещенных рук Сэм. Розовые соски так и дразнили его.

— Я не хотел обидеть тебя, Сэм. Просто меня удивляет, что ты совсем не расстроена по этому поводу. Разве ты не хотела поберечь себя для того, за кого ты вышла бы замуж, за человека, которого бы полюбила?

Сэм проглотила слова, которые были у нее на языке. Удивляясь тому, насколько глубокие чувства она испытывает к этому человеку, она резко парировала:

— Пока я этого дождусь, я совсем состарюсь и покроюсь морщинами.

Губы Трэвиса искривились в издевательской усмешке.

— Поэтому ты решила, что за неимением лучшего и я сойду?

— Не перевирай мои слова, начальник. Тебе обидно, что я честно призналась, что мне было приятно заниматься с тобой любовью, даже если тебе это не понравилось.

— Чего ты хочешь от меня, Сэм? — простонал он. — Крови?

Она повернулась к нему лицом, при этом ее груди коснулись его и обожгли.

— Нет. Я хочу, чтобы ты снова поцеловал меня. Мне хочется, чтобы мне снова стало тепло, чтобы ты снова держал меня в своих руках. Мне хочется, чтобы ты снова заставил меня ощущать себя женщиной.

Ее руки обвились вокруг его шеи и притянули его губы к своим. Ее черные глаза манили его, ее раскрытые губы искушали, ее груди обжигали так, что Трэвис едва мог дышать.

— Сэм, ты сама не знаешь, что ты делаешь, — пробормотал он, быстро сдавая свои позиции.

— В первый раз я, может, и не знала, Трэвис, но я способная ученица, — сказала она с особенной теплотой в голосе. — Но сейчас я точно знаю, что делаю.

Громко застонав, Трэвис сдался окончательно, позволил ей притянуть его губы к своим. Ее поцелуй был горячим и сладким и точно таким же требовательным, как и его раньше. Ее груди упирались ему в грудь; ее язык раздвигал его губы и стремился проникнуть во влажный огонь его рта. Ее язык переплетался с его языком; внезапно Сэм искусно всосала его язык в свой рот, медленным и уверенным движением, и Трэвис содрогнулся до пяток.

Трэвис растерялся; он не в силах был отказать ей в том, чего жаждал сам. Он обнял ее, крепко прижал к себе. Прильнув друг к другу, они не чувствовали больше холода, озноб уступил место жарким волнам.

— Я хочу тебя, я хочу тебя, — шептала Сэм, согревая и щекоча своим дыханием его ухо. Он весь дрожал.

— Я тоже хочу тебя, любимая.

Сэм тотчас откликнулась на этот призыв, забралась ему на колени и обхватила его ногами. Зарывшись лицом в волосы на его груди, она все ближе и ближе приникала к нему, так что Трэвис стал опасаться, что он взорвется раньше, чем нужно. Пытаясь как-то замедлить развитие событий и дать себе передышку, чтобы избежать такого нежелательного развития событий, Трэвис, придерживая ее руками, немного отклонил ее назад. С жадностью, о которой он никогда и не подозревал, он начал сосать ее груди, покрывал их влажными теплыми поцелуями, дразнил ее, пока она не стала дрожать всем телом. Его тактика, однако, имела один недостаток. В той позе, в которой они находились, мягкие завитушки между ее бедер слишком близко прижимались к нему, и когда она извивалась и стонала, она еще больше разжигала его желание.

Задыхаясь от нетерпения и страсти, Трэвис был совсем не прочь предоставить ей свободу действий. Приподняв ее и усадив верхом на себя, он застонал в экстазе, когда ее шелковистый жар начал обволакивать его. Сэм громко вздохнула, когда он вошел в ее жаждущее тело. Он руками придерживал и направлял ее, а она качалась на нем со всей страстью молодости, со всем жаром ее тела и расцветающей любовью в сердце. Они заряжались друг от друга энергией птиц и парили в ослепительных лучах солнца.

На полдороге к городу Трэвис серьезно и решительно объявил ей:

— Как только мне позволят обстоятельства, пастор Олдрич обвенчает нас.

Сэм чуть не свалилась с лошади от ужаса.

— Что? — воскликнула она, когда наконец обрела дар речи. — Ты что, совсем ошалел, Кинкейд? Как тебе в башку могла втемяшиться этакая глупость?

Трэвис удивленно взглянул на нее и покачал головой, уверенный, что он ослышался. Он подозревал, что вначале она будет против, но не столь же категорично.

— Сэм, так надо, это единственный выход. Подумай, и ты поймешь, что это неизбежно после того, что произошло между нами ночью.

— Все равно не понимаю, — упрямо повторила она, вздрагивая подбородком. — Мои братья имеют не одну женщину, и никто из них пока что ни на ком не женился. Не вижу разницы между ними и собой.

Эта женщина обладала прирожденным талантом раздражать его.

— Твои братья не имеют обыкновения беременеть, Сэм, — сообщил он ей натянутым голосом, и на его скуле начал дрожать мускул. — Я бы сказал, в этом есть достаточно большая разница, любимая.

— И не смей обзывать меня «любимой» с таким чванливым видом! — закричала она. — Мне плевать на твои слова, я не собираюсь выходить замуж за такого, как ты.

— Если обнаружится, что ты забеременела от меня, не вижу, чтобы у тебя был другой выход из этого положения, — заметил он.

— А может, я и не забеременею! Может, сначала нам нужно подождать и посмотреть, что получится, прежде чем лезть в брак, который никому из нас не нужен.

— Что за ослиное упрямство! Клянусь, ты способна святого довести до белого каления. — Трэвис нагнулся к ней, сверкая глазами от гнева, подергивая усами с налипшей на них грязью. — Мы с тобой поженимся, это мое последнее слово! — прогремел он.

— Ни за что! Заруби себе это на носу, Кинкейд. Я не буду твоей женой, и ты никогда не сможешь заставить меня пойти за тебя силой.

— А вот увидим, маленькая хулиганка! Увидим! — Зловещий блеск в его глазах навел ее на мысль, что хорошо бы держаться как можно подальше от него, но Трэвис зажал в руке поводья ее лошади и только ждал, чтобы она совершила подобную глупость.

Ну и зрелище они собой представляли, когда въехали в город, все заляпанные грязью. Слипшиеся волосы Сэм торчали в разные стороны, а Трэвис, несмотря на жаркое солнце, был вынужден надеть на себя водоотталкивающее пончо, поскольку так и не нашел свою рубашку. Еще не хватало ему сплетен насчет себя и Сэм. Достаточно того, что Сэм возвращалась без своих ботинок.

Подъехав к полицейскому участку, он спешился. Но не успел он подать руку Сэм, как она сама аккуратно сошла со своей кобылки.

— Я должен встретиться с Чесом и узнать у него, как здоровье Элси. После этого поедем домой, и ты вымоешься, — сказал Трэвис.

Сэм смерила его уничтожающим взглядом, но ничего не сказала. Она ни слова не проронила с тех пор, как он сделал ей это идиотское предложение. Внутри же Сэм вся кипела. Даже если она и влюбилась в него, то пусть ее возьмут черти, если она выйдет замуж за этого невозможного человека, если он не испытывает к ней того же самого чувства. Если, женившись на ней, он рассчитывал успокоить свою совесть или выполнить свой долг в том случае, если она забеременеет от него, то пусть не надеется. Он мог спорить с ней до посинения, ей все равно, но если он не любит ее, Сэм не собиралась выходить за него замуж. Пусть она вне закона, но и у нее есть своя гордость.

Не успели они войти в участок, как к ним бросился ужасно взволнованный Чес и начал кричать со скоростью сто слов в минуту:

— Трэвис! Слава Богу, ты вернулся! Слава Богу, ты нашел Сэм. — Только сейчас он заметил ее присутствие. — У нас беда, Трэвис! Большая беда! Даунинги похитили Нэн Такер и Нолу Сандоваль и хотят обменять их. Они хотят обменять их на Сэм.

У Сэм замерло сердце, а у Трэвиса перехватило дыхание. Их глаза встретились в общем отчаянии, все их бурные чувства вместил этот один долгий, проникающий в душу взгляд. Вот оно. Вот и конец их короткой смятенной любви. Они оба понимали, что у Трэвиса нет другого выхода, как вернуть ее в семью. Они прощались друг с другом.

ГЛАВА 15

— Каким образом удалось Даунингам похитить этих женщин и почему ты так уверен, что это дело рук Даунингов? — спросил Трэвис, когда немного пришел в себя от первого потрясения, вызванного сообщением Чеса.

— Они оставили записку, Трэв. Они требуют обменять Сэм на этих двух женщин, — торопливо объяснил Чес. — Насколько мы поняли, ни Нэн, ни Нола не знали о том, что Сэм сбежала. Они обе пришли к тебе, чтобы давать уроки, и примерно в это же время Даунингам взбрело в голову явиться на выручку Сэм. Не обнаружив ни тебя, ни Сэм, они забрали этих двух женщин.

— Когда и где мы должны произвести этот обмен? В записке говорится об этом?

— Да, они требуют, чтобы все было сделано сегодня на закате у заброшенного индейского кладбища, что в получасе езды к западу от города.

— Ловко придумано, — нахмурился Трэвис. Он понял хитрость Билла Даунинга. — Мы поедем к ним навстречу, держась прямо на солнце, а они, как только состоится обмен, скроются под покровом темноты. — Он повернулся и хмуро посмотрел на Сэм.

— Не смотри на меня так, — сказала она. — Я же не виновата, что у меня отец такой умный.

— Что ж, слава Богу, что ты вовремя вернул сюда Сэм, — вздохнул с облегчением Чес. — Рейф Сандоваль вне себя, чуть не помешался, когда узнал, что его дочку похитила банда преступников. Он жаждет крови.

— Фи, — презрительно фыркнула Сэм. — Что до меня, так мне гораздо больше жаль папашу и братьев, которым придется терпеть капризы этой воображалы. Ровно через пять минут после того, как она откроет рот, они сильно пожалеют, что взяли с собой эту кисейную барышню.

Оба полицейских посмотрели на нее с осуждением.

— А что ты скажешь о Нэн Такер? — напомнил ей Трэвис. — Неужели в тебе нет ни капли сострадания к ней за весь ужас, что ей пришлось пережить? Не говоря уж о том позоре, которому она подвергнется после этого случая?

Сэм оторопела. Ее подбородок выдвинулся вперед, а плечи откинулись назад, она смело смотрела им в лицо.

— Мои братья и папаша никогда не унизятся до этого, Кинкейд, не в пример некоторым, о которых мы пока помолчим! Они и пальцем не тронут этих женщин!

— Пусть только попробуют! — зарычал кто-то у нее за спиной.

Круто обернувшись, Сэм увидела высокого мрачного человека с редеющими черными волосами и злыми черными глазами. Его рот растянулся в зловещей ухмылке, когда он потянулся и, ухватив Сэм за платье, принялся трясти ее, да так, что у Сэм застучали зубы. — Моли Бога, чтобы ни один волос не упал с головы моей дочери, иначе, клянусь, я прикончу тебя голыми руками.

— Рейф, Рейф! Отпустите ее! — истошно закричал Трэвис, стараясь, чтобы неистовый Рейф Сандоваль услышал его голос. — Немедленно! — приказал он, схватив Рейфа за руку.

Человек отпустил Сэм и некоторое время смотрел на Трэвиса так, словно никак не мог сообразить, кто это и почему он защищает Сэм. Но минутное замешательство прошло, и Рейф Сандоваль снова взорвался:

— Черт бы тебя побрал, Кинкейд! Где ты шляешься, когда ты нужен здесь? Мы платим тебе для того, чтобы ты защищал честных граждан этого города, а не носился по всей округе за какой-то соплячкой! Что ты намерен предпринять?

— Угомонитесь, Рейф. Мы вернем вашу дочь, но если бы я не поймал Сэм, нам не на кого было бы обменять Нолу и Нэн.

— Начать с того, что бы если бы ты не отлучался, то этим негодяям они бы и не достались! — гневно возразил Рейф. — Если с Нолой что-нибудь случится, я лично прослежу, чтобы ты болтался на веревке вместе со всей компанией. Даю тебе слово!

Коротко кивнув, Трэвис сказал:

— Вот и прекрасно. А сейчас, кажется, пришло время сесть и подумать, как нам действовать. Чес, ты вызови Лу Сприту и зайди в отель, спроси, не поедет ли с нами Гарри. Зайди во все салуны и, если найдешь Майка Морриса еще трезвым, возьми и его с собой. Возьми Бака из «Серебряного самородка». Он прекрасно управляется с винтовкой, а взамен дай им другого человека.

Когда Чес ушел, Трэвис повернулся к Сандовалю:

— Догадываюсь, что вы тоже захотите поехать с нами на выручку своей дочери?

— Ты правильно предполагаешь, Кинкейд. Сейчас меня и тысяча чертей не удержит. Я хочу поймать негодяев и посмотреть, как их будут вешать. А еще лучше было бы пристрелить каждого на месте.

— Я понимаю, вы очень расстроены, Рейф, — постарался успокоить его Трэвис.

— Расстроен? Это совершенно не то, что я сейчас чувствую. Я готов всех растерзать на, части!

— Если вы собираетесь ехать с нами, то вам лучше успокоиться, — твердо сказал Трэвис. — Мы не можем взять вас в таком полубезумном состоянии, иначе кто-нибудь обязательно пострадает.

— И точно пострадает, клянусь Богом! — взревел Сандоваль. — Так пострадает, что костей не соберет.

— Я имел в виду женщин, — невозмутимо поправил его Трэвис. — Мы не имеем права стрелять куда попало, так мы подвергнем смертельной опасности Нолу и Нэн. А на этот риск никто не пойдет, Рейф, а вы тем более.

Сандоваль побледнел.

— Да, — сказал он надтреснутым голосом. — Я бы этого не хотел. Но будь оно все проклято, Трэвис, я хочу, чтобы эти негодяи заплатили за все.

— Всему свое время, — согласился Трэвис. — Первым делом мы должны обменять женщин без потерь. Сегодня вечером надо сосредоточиться только на этой задаче. Как только Нола и Нэн будут в безопасности, мы изловим Даунингов.

Сэм чувствовала себя отвратительно. С того момента, как Рейф Сандоваль отпустил ее, Трэвис ни разу о ней не вспомнил. Он думал только о предстоящем обмене и о том, как бы поймать ее близких и всех их повесить. Решив, что Трэвис не обратит на нее внимания, даже если она так и будет стоять хоть до второго пришествия, Сэм сама взяла себе стул и села. Придвинув его спинкой к стене, она сидела и постепенно накалялась, хотя со стороны могло показаться, что ей на все на свете в высшей степени наплевать.

Пропади все пропадом! Последнее время все шло не так, как надо! Сначала попалась она, потом Хэнк пытался спасти ее, но тоже неудачно, а когда ей наконец удалось сбежать самой, ее поймал Трэвис. Она настолько потеряла голову, что как последняя дура по уши влюбилась в этого тупоголового, начальника полиции с камнем вместо сердца, отдалась ему телом и душой. В довершение ко всему отец и братья похитили Нолу и мисс Такер, чем окончательно растревожили осиное гнездо.

Если бы ей не было так грустно, она бы просто расхохоталась. Она решилась на побег именно в тот день, когда ее родичи попытались спасти ее! Останься она дома, уже сейчас была бы среди своих и на полдороге к мексиканской границе. Не удивительно, что ей так и не удалось найти семью! Они были в Тамбле и искали ее. Если им и дальше будет так везти, все Даунинги кончат с петлей на шее.

Ее терзала обида, что человек, которого она полюбила, сейчас думал только о том, как бы ему спасти сладострастную Нолу. Сэм казалось, что Трэвис слишком уж рьяно взялся за обмен и делал это без всяких сожалений. Куда делись разговоры о предстоящей свадьбе? Или он забыл, что они провели прошлую ночь в объятиях друг друга? Казалось, Трэвиса совершенно не трогало то обстоятельство, что это с ее близкими он так расчетливо намеревался разделаться. Он совсем не задумывался, что рассуждал о казни четырех человек, ближе которых у Сэм никого не было.

Из горестных размышлений ее вывел голос Сандоваля:

— Я дам двенадцать своих самых смелых лошадей и пошлю их на западную сторону города, — говорил он. — Мы покончим с проклятыми негодяями сегодня же ночью.

Трэвис покачал головой:

— Нет. Я сам выберу людей, которые справятся гораздо лучше. Полдюжины будет вполне достаточно. Мы не должны походить на целую армию, иначе погубим весь план. А если это случится, один Бог знает, суждено ли вам снова увидеть свою Нолу, а если и суждено, то неизвестно, в каком виде.

Сандоваль потемнел лицом.

— Я со своими людьми могу заманить их в западню, — настаивал он. — Мы возьмем их так, что они и сообразить не успеют, что с ними произошло.

— А я говорю: нет. Это слишком рискованно. Я знаю, что делаю, Рейф, поэтому не мешайте мне и не создавайте лишних трудностей. Черт побери, у нас достаточно проблем и без вас, не хватает еще, чтобы вы путали все наши планы. Верьте мне и позвольте мне выполнить свой долг.

Его собеседник кивнул головой, хоть и остался при своем мнении.

— Ну, ладно, Кинкейд, но если упустишь их, ответишь головой! Помни об этом! Когда придет время, встретимся. — Он метнул на Сэм убийственный взгляд и решительным шагом вышел из комнаты, не проронив ни слова.

Солнце ярким оранжевым шаром повисло над западным горизонтом. Каждую секунду Сэм ожидала увидеть своих близких. Она ехала впереди рядом с Трэвисом во главе отряда из восьми человек. Другие, включая Сандоваля, прикрывали их с обоих флангов.

Нервное возбуждение овладело Сэм, и она не могла понять, то ли ее бросило в дрожь от мысли, что сейчас увидит своих родных, то ли оттого, что ей не хотелось расставаться с Трэвисом. Несколько раз она оглядывалась и замечала, что Сандоваль осматривает расстилающийся пейзаж с таким видом, будто он и не сомневался в успехе операции. Для человека, который вот-вот встретится лицом к лицу со смертельной опасностью, он казался слишком самоуверенным, и у Сэм возникло неприятное ощущение, что Сандовалю известно то, чего другие не знают. Встряхнув головой, Сэм постаралась прогнать эти глупые мысли, но тревога не отпускала ее.

Странно ей было скакать на лошади, облачившись снова в свои мальчишеские брюки. Элси непонятно почему не сожгла их, как обещала, а выстирала их, зашила и залатала многочисленные дыры. После того как Сэм смыла с себя грязь, Трэвис вернул ей ее пожитки. Он принес ей и новую пару сапог.

— Подумал, что они тебе пригодятся, Сэм, — сказал он, обводя прозрачными глазами ее умытое лицо и блестящие волосы.

Проглотив комок в горле, Сэм поблагодарила его. Он еще постоял немного, словно ждал, что она ему что-то скажет, или, быть может, сам собирался что-то сказать. Но вместо этого он тряхнул своей светлой головой и вышел, чтобы она переоделась.

Сейчас она обратилась к нему со словами:

— Тебе, наверное, не хочется возвращать мне мои пистолеты, Трэвис? Но, знаешь, я так привыкла к своему винчестеру. Я не расстаюсь с ним с двенадцати лет.

Трэвис криво усмехнулся:

— Я все ждал, когда ты вспомнишь об этом. — Он пошарил рукой у себя за спиной и подал ей винтовку, глядя, как она засовывает ее в чехол у седла. Потом он подал ей кольт, рукояткой вперед. — Они не заряжены, между прочим, — добавил он, и его прозрачные, как лед, глаза потемнели.

— Я и не надеялась, что заряжены, — пожала она плечами.

— Что сказала тебе Элси, когда ты с ней попрощалась? — поинтересовался он подозрительно хриплым голосом.

Элси, которая поправлялась после своего падения, жила сейчас у своей дочери, и Трэвис перед их отъездом отвел туда Сэм.

— Ничего особенного. Просто посоветовала мне вести себя прилично, если я не забыла, что это значит. — По губам Сэм пробежала мимолетная улыбка. — Я взяла с собой кое-что для шитья и книжку, которую подарила мне Элси, и еще голубое платье, что я сама сшила. Элси сказала, что так будет справедливо, что это не будет считаться кражей. Я просто хочу, чтобы ты это знал.

— Не беспокойся, Сэм, — мягко сказал он. — Я даже рад, что ты взяла платье. Ты выглядишь в нем такой красивой.

Сэм молча кивнула, не рискуя высказаться вслух. Она не доверяла своему голосу. Слезы уже подступали к ее глазам. Если она очень горевала, когда попалась в руки Трэвиса в первый раз, то сейчас при мысли о том, что она должна с ним расстаться, ей становилось больно вдвойне.

Вглядываясь в даль, Сэм вдруг увидела своего отца и троих братьев на вершине небольшого холма. Ее сердце тревожно застучало. Нола сидела на лошади впереди Билли, а Нэн вместе с Томом. Изобразив на своем лице улыбку, Сэм помахала им рукой, давая знак, что с ней все в порядке.

Через несколько секунд всадники остановились. Расстояние примерно в двадцать футов разделяло две группы.

— Мы с Сэм сойдем с лошадей одновременно, — крикнул, обернувшись назад, Трэвис. — Всем остальным оставаться на местах, и пусть никто не делает лишних движений. Мне не нужны погибшие герои. — Последнее замечание недвусмысленно относилось к Сандовалю.

По сигналу Сэм сошла с лошади, взяла поводья и приготовилась вести Бесс. Но Трэвис, взяв ее за руку, остановил ее.

— Сэм, мне будет не хватать тебя, — сказал он, проникновенно глядя ей в глаза. — У меня была такая тусклая жизнь, пока в ней не появилась ты, а сейчас, когда Элси прикована к постели, в доме не осталось никого, кто мог бы шпынять меня, как ты.

— Ты привыкнешь, — сказала она прерывистым голосом, борясь со слезами, которые застилали ей глаза. Если ей суждено больше никогда не увидеть его, она хотела запомнить его таким, каким он стоял сейчас перед ней, вплоть до мельчайших подробностей. Она хотела запомнить прядь светлых волос, упавшую на лоб, упрямую посадку головы, блеск его удивительных бирюзовых глаз. Ее пальцы так и тянулись погладить мягкие кончики его усов, а губы жаждали снова ощутить тепло его губ, прежде чем расстаться с ним, быть может, навсегда. — Да и я, похоже, буду скучать по тебе, Кинкейд. Ведь все было не так уж и плохо. По крайней мере, я научилась писать свое имя, немного читать, правильно выговаривать слова. Может, когда-нибудь я напишу тебе письмо.

— Ты обязательно напишешь, Саманта Даунинг, — мягко сказал он и поднял руку, чтобы погладить ее по щеке. — Я буду ждать и надеяться.

У Сэм захватило дух, ей показалось, что он сейчас поцелует ее, но он быстро отвел взгляд в сторону и остановил его на Билли Даунинге.

— Сначала отпусти одну из женщин, после этого Сэм и вторая заложница выйдут одновременно навстречу друг другу.

Не обращая внимания на призыв полицейского, Старый Билл окликнул дочь:

— Сэм, скажи, с тобой все в порядке? Этот законник не обижал тебя? — Все это время он держал под прицелом Нэн Такер.

— У меня все в порядке, па. — Это была ложь. Сердце Сэм билось так сильно, что казалось, выскочит из груди и она в любую минуту может умереть. Но Сэм мысленно обругала себя и приказала себе не распускаться. «Я забуду его, — дала она себе слово. — А от небольшой сердечной боли еще никто не умирал».

Старый Билл кивнул и дал знак Билли отпустить Нолу. Девушка пошатываясь сползла с лошади. Все видели, как она обернулась и что-то сказала Билли, хотя что именно, никто не расслышал. Потом она пошла к поджидающему ее отцу.

Когда Том стал помогать спуститься с лошади Нэн, а Сэм двинулась вперед, неожиданно раздались выстрелы. С воплем ужаса Нола остановилась, не зная, куда ей деваться от свистящих пуль. От испуга лошадь Тома встала на дыбы, чуть не вывернув руки Нэн, когда Том рванул ее обратно в седло перед собой. Старый Билл, приложив к плечу винтовку, отстреливался, Хэнк последовал его примеру. Билли пришпорил свою лошадь и помчался к застывшей от ужаса Ноле, рискуя столкнуться с Рейфом Сандовалем, который целился из своего ружья прямо в Билли.

Все произошло в доли секунды, но Сэм видела все в мельчайших подробностях. Казалось, все стреляют друг в друга одновременно. В надежде как можно быстрее соединиться со своими Сэм бросилась к ним на своей лошади, но тут же почувствовала, что ее крепко держат сзади. В следующее мгновение она лежала лицом к земле, прижатая сверху большим телом Трэвиса. Он прикрыл ее от пуль и успешно пресек ее попытку вырваться на свободу.

И все же она увидела вспышку из ружья Сандоваля, увидела, как Билли упал с лошади и остался неподвижно лежать на земле. Она слышала отчаянный крик Хэнка, истеричные вопли Нэн и резкие команды Билла Даунинга своим двоим сыновьям. Со слезами на глазах она видела, как отец, Хэнк и Том повернули своих лошадей и ускакали прочь, забрав с собой Нэн. Только один раз они обернулись и посмотрели на нее, прежде чем скрыться за холмом.

Как только Сэм почувствовала, что давление сверху несколько ослабло, она вырвалась из-под Трэвиса и со всех ног бросилась к лежащему на земле брату.

— Билли! Билли! — Упав рядом с ним на землю, она с ужасом уставилась на багровое, быстро расплывающееся по его рубашке пятно на груди. Его лицо стало белым как мел, и ей казалось, что он дышит.

Движимая чистым инстинктом, Сэм дотянулась до пистолета Билли, вытряхнула его из кобуры и, прежде чем кто-либо успел сообразить, что она задумала, уже целилась в Рейфа Сандоваля, совершенно не обращая внимания на то, что и он направил на нее свое ружье.

— Ты, мерзкий убийца! — прошипела она, сверкая черными глазами. — Ты убил моего брата!

Она уже нащупала пальцем спусковой крючок, как услышала за собой крик Трэвиса:

— Не делай этого, Сэм!

Скосив глаза в его сторону, Сэм чуть не умерла со страху. Его кольт смотрел прямо ей в голову, его лицо потемнело, глаза помертвели. У нее не осталось сомнений, что этот человек, ее тюремщик, ее возлюбленный, ни перед чем не остановится и убьет ее. Что-то надломилось в душе, боль почти парализовала ее.

— Отдай мне пистолет, Сэм. Давай сюда. — Его голос звучал резко и в то же время гипнотизировал ее. В его глазах не было ни капли жалости к ней.

Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы в этот момент не раздался стон Билли. Сэм быстро перевела взгляд на брата. Она боялась, что ей почудилось. Но ресницы Билли еле заметно вздрогнули, и Сэм глубоко и взволнованно вздохнула.

Словно во сне, она видела, как медленно из ее руки Трэвис забрал смертельное оружие. Дрожа всем телом, Сэм, которая почти никогда в жизни не плакала, уронила голову и зарыдала от облегчения, что Билли остался жив; от страха, что теперь ему не избежать виселицы; от горя, что она в который раз не смогла соединиться со своими близкими; от мучительной боли после жестокого сокрушительного удара, которому подвергся только что обретенный ею наивный идеал любви.

ГЛАВА 16

Техасский городок Тамблвид гудел как потревоженный улей. Начальник городской полиции захватил второго члена банды Даунинга! Но к Трэвису сейчас лучше было не подходить. Он был разъярен из-за того, что Рейф Сандоваль нарушил его приказ и тайно взял с собой своих людей на процедуру обмена женщинами.

Если Сандоваль во всеуслышание требовал голову Билла Даунинга и повторял, что это он ранил Билли и, таким образом, именно ему принадлежат лавры в спасении дочери, то Трэвис с не меньшим жаром утверждал, что если бы не вмешательство Сандоваля, они бы спокойно освободили обеих пленниц и спасли бы Нэн Такер от бандитов. Кроме того, в суматохе и перестрелке получили тяжелые травмы двое из людей Сандоваля, и один из помощников Трэвиса был ранен.

— Только по чистой случайности никто не погиб! — кипятился Трэвис.

Горожане радостно приветствовали освобождение Нолы и печалились о судьбе бедной Нэп Такер. Скромную маленькую учительницу в Тамбле любили все. Самые разные слухи наводнили город. Мнения разделились. Одни поддерживали Трэвиса, другие одобряли действия Сандоваля. Сэм еще раз оказалась в центре событий, объектом любопытства и осуждения.

Ко всем неудачам добавлялось и то, что Элси более не жила в доме Трэвиса и не играла роль дуэньи, а когда выяснилось, что Трэвис и Сэм остались в доме одни, языки и вовсе распустились. Поглощенная заботами о Билли, Сэм не придавала этому значения, и, в сущности, ей было все равно, что о ней думают или говорят. Ее брат получил ранение в верхнюю часть груди, и несколько дней его жизнь висела на волоске. Мысли Сэм занимало только состояние Билли, все остальное она просто выбросила из головы.

Только через три мучительных дня доктор Пэрди смог с уверенностью сказать, что Билли будет жить. Все это время Сэм в основном проводила в полицейском участке. Это прекрасно устраивало Трэвиса, поскольку он мог постоянно следить за ней и одновременно выполнять свои служебные обязанности. В отсутствие Элси задача наблюдения за Сэм ложилась исключительно на него самого.

Как только стало известно, что Билли вырвался из лап смерти, Рейф Сандоваль начал требовать, чтобы его повесили, не дожидаясь суда. Сандоваль регулярно наведывался в город, заходил в полицейский участок и требовал казни Билли. При этом он последними словами поносил Билли, злобно сверлил глазами Сэм или умасливал Трэвиса, а иногда и угрожал ему.

— Если ты хочешь предать Даунинга суду, то позаботься, чтобы дело не слишком затягивалось, — предупредил он. — Я хочу, чтобы мошенника повесили и закопали в землю, так чтобы моя девочка смогла оставить этот кошмар позади и продолжать жить нормальной жизнью. Сейчас ей очень трудно, каждая сплетница в городе связывает ее имя с бандитами. Чем скорее все будет кончено, тем лучше. А если у тебя духу не хватает, я повешу негодяя собственноручно!

Трэвис старался не обращать на него внимания, а Сэм скрипела зубами. Ничего ей больше всего так не хотелось, как двинуть этому самодовольному идиоту как следует промеж ног или ударом кулака заставить его замолчать. Жаль, что не приходил Лу, а то она подговорила бы его выдернуть у Сандоваля все зубы, когда тот придет к нему подстригаться. Только потому, что он владел самым большим в Техасе стадом коров, он вообразил себе, что он — Господь Бог!

Самое смешное заключалось в том, что Нола тоже взяла привычку приезжать в город, и делала это намного чаще, чем отец. Она тоже обязательно заходила в участок. Несмотря на то что Рейф изображал ее несчастной жертвой похищения, Нола таковой вовсе не выглядела, хотя и вела себя в эти дни довольно странно. По-видимому, она приезжала для того, чтобы почаще встречаться с Трэвисом.

Из-за этого Сэм кипела от ревности, хотя тщательно скрывала это ото всех, и особенно от самого Трэвиса. Она и сама не могла понять, что с ней происходит. Хотя Трэвис и приставил к ее виску пистолет и она была почти уверена, что он бы выстрелил, если бы ему так велел долг, Сэм тянуло к нему еще больше, чем раньше.

Нола делала вид, что не замечает присутствия Сэм. Сэм платила ей той же самой монетой и была даже рада такому положению дел. По крайней мере, никто к ней не придирался, не приказывал сидеть с прямой спиной. Уроки хороших манер, судя по всему, закончились, во всяком случае, временно приостановились. Сэм не хотела даже вспоминать о них.

И все же было нечто странное в том, что Нола с такой охотой проводила время в соседстве с одним из своих похитителей. Камера, в которой находился Билли, была отделена от служебного помещения решеткой. Всякий, кто входил в участок, мог его видеть. Но Нолу его присутствие, казалось, никак не смущало. И чем больше Сэм размышляла над этим, тем больше она убеждалась в том, что визиты Нолы имели двойную цель. Красавица теперь могла распушить перья не перед одним мужчиной, а перед двумя сразу. А уж она занималась этим со знанием дела.

Для Сэм так и осталось загадкой, чем это Билли мог привлечь к себе внимание Нолы. Ее так и тянуло к нему — так некоторые люди против своей воли тянутся к преступному или запретному.

Когда Сэм отважилась намекнуть об этом Трэвису, он высмеял ее:

— Бред какой-то, Сэм! Чертовщина! Не знаю, откуда у тебя берутся такие дурацкие мысли!

— Конечно, как я не подумала раньше. Ведь ты и на минуту не можешь себе представить, что прекрасная Нола проявит интерес к кому-то другому, — фыркнула Сэм.

— По-твоему, я ревную? — удивился Трэвис. Внутренне сжавшись, Сэм возразила:

— Да нет, просто нельзя не видеть того, что происходит у тебя прямо перед носом.

— Это такой вздор, что и говорить не о чем.

— Пожалуй, — согласилась она, бросив на него лукавый взгляд. — Почти такой же вздор, как и то, что произошло между нами, да?

Как только здоровье Билли перестало внушать опасения, Трэвис решил сократить визиты Сэм к своему брату. Она начала было громко протестовать, но он не поддался.

— Я не потерплю, чтобы вы двое шептались и у меня на глазах строили планы побега. Тебе разрешено посещать его два раза в день и только в моем присутствии.

— Какой там побег, Кинкейд. Билли так слаб, что не может ходить самостоятельно, не то что бегать или ехать верхом. Несправедливо, что Ноле можно оставаться с ним наедине, а мне нельзя даже поговорить со своим собственным братом.

— Нола, во всяком случае, в сообщницы к нему не пойдет, — быстро возразил на это Трэвис. — А что касается тех двух случаев, когда ее застали наедине с Билли, то она тогда меня дожидалась.

— Мило беседуя с Билли, словно они закадычные друзья. — Теперь даже без Нэн Такер у Сэм вошло в привычку следить за своей речью. Уроки учительницы не прошли даром для смышленой девушки.

— Нола приходит, чтобы увидеться со мной: Сэм с деланным равнодушием пожала плечами.

— Думай, что хотишь, начальник. У меня другое мнение.

Теперь уже Трэвис поправил ее, что тоже вошло в его привычку:

— Не хотишь, а хочешь. Она только улыбнулась.

— Пусть будет по-твоему, — сказала она.

Теперь, когда Сэм проводила в тюрьме гораздо меньше времени, Трэвису пришлось поручить нескольким человекам следить за ней. Первым в списке стоял Лу Сприт. Он вызвался добровольно и взялся за дело с большим энтузиазмом. Просиживая часами в его заведении, Сэм насмотрелась, как он стрижет головы, бороды и усы до того, что сама была не прочь испытать себя на новом поприще. Она была уверена, что у нее получится ничуть не хуже, чем у самого Лу.

Когда она решила поделиться этими мыслями с Трэвисом и выразила желание попробовать на нем свое новое искусство, он категорически отказался:

— Найди себе объект для экспериментов в другом месте, маленькая фурия. Если у тебя в руках ножницы, я и на десять футов не подпущу тебя к своим усам.

— Трусливый заяц! — дразнила она его.

— Не трусливый, Сэм, а осторожный. Ты так часто грозилась оторвать их, что я поневоле вынужден остерегаться тебя.

Заведение Лу было для мужчин таким же центром обменяться новостями, посудачить, как для женщин чаепитие. Всего лишь через неделю Сэм стало известно все, что происходило в городе. Старый мистер Бэрнс попал ногой в медвежий капкан и потерял три пальца. Корова Ната Огла во второй раз принесла тройню, что было своего рода рекордом, как говорили мужчины. Новый постоялец Гарри уснул с сигаретой и чуть не спалил весь отель. Жена Фреда Джеймса вот-вот должна была родить и принести ему седьмого ребенка. Про себя Сэм подумала, что лучше бы миссис Джеймс почаще посылала своего мужа на ночную рыбалку.

Хотя Сэм знала почти все местные мужские сплетни, в брадобрейной никогда не упоминалось имя ее брата, а если упоминалось, то так, чтобы она ничего не услышала. Сэм решила, что это Лу пресекал подобные разговоры своих клиентов, а такому гиганту вряд ли кто стал бы перечить, если только не растеряв последние остатки разума. Но и без этого она знала: большинство горожан склонялась к тому, что Билли следует повесить за его преступления. Сэм больно было думать о том, что такая судьба может постигнуть Билли. Она его очень любила. Она любила всю семью.

Чтобы скоротать время в заведении Лу, Сэм начала следить за тем, как играют в покер клиенты, ожидающие своей очереди сесть в кресло. Игра шла беспорядочно, клиенты приходили и уходили, состав играющих постоянно менялся, но смотреть было интересно. Вначале, когда Сэм попросила разрешения и ей принять участие в игре, Лу устроил ей скандал, но через пятнадцать минут Сэм все-таки уговорила его ссудить ее деньгами в счет будущих выигрышей.

С этих пор у Сэм завелись карманные деньги, и их запасы никогда не скудели. Она никогда нарочно не плутовала, но и не упускала возможности пустить в ход несколько проверенных трюков. Она всегда оставалась в выигрыше, и слух об этом разнесся по городу со скоростью лесного пожара. Клиенты гурьбой потянулись в заведение Лу, и за короткое время его доходы утроились. Гигант брадобрей установил правило: всякий, кто приходит к нему, не уходит без стрижки, бритья или лечения зубов. Он загребал денежки со своего конца, а с другого конца их загребала Сэм.

Когда об этом узнал Трэвис, он пришел в неописуемое негодование. Он ворвался в брадобрейню, пылая праведным гневом.

— Ты, здоровый дурак! — заорал он на Лу. — Ты почему, черт бы тебя побрал, разрешил Сэм играть здесь в азартные игры? Ты хоть соображаешь, что ты творишь?

— Ну да, — хитро усмехнулся Лу. — Я заколачиваю столько, сколько тебе и не снилось. Эта маленькая девчушка просто золотая жила!

— За одну неделю ты ухитрился свести на нет все обучение, которое далось с таким трудом. Ты — шляпа. Сейчас она с таким же успехом может играть в карты в «Серебряном самородке». Ты бы слышал, что говорят в городе.

— Эй! Нельзя ли потише, Кинкейд? — буркнула Сэм, не выпуская сигарету, прилипшую к губе. — Ты мешаешь нам играть.

— Она права, начальник, — поддержал ее другой игрок. — Мне как раз светит крупный выигрыш.

— Не хвались раньше времени, — проворчал третий. — Если бы я не был уверен в Сэм, то мог бы биться об заклад, что она мухлюет. Никогда не видел, чтобы так везло в карты, как ей.

— Я не мухлюю, — лукаво улыбнулась Сэм. — Зачем, когда у меня такой партнер, как ты.

При этом все весело расхохотались, кроме Трэвиса. Он стоял, испепеляя всех взглядом, но особенно доставалось Сэм. Решительно подойдя к столу, он выхватил сигарету из ее рта, бросил на пол и раздавил каблуком. Вырвал из одной руки карты и бросил их на стол. Из другой руки он забрал полупустой стакан виски.

— Пошли, — приказал он, выволакивая ее за обе руки из-за стола. — Ты пойдешь со мной.

— Будь ты неладен, Кинкейд! — завопила она, вырываясь от него и отбиваясь от него ногами, в то время как он тащил ее к выходу. — У меня было четыре туза!

— Да хоть пять тузов, мне плевать! Кончились твои азартные денечки. Если Лу не в состоянии следить за твоим поведением, то я найду того, кто сможет это сделать. И если я еще раз застану тебя за стаканом виски, я так отделаю твою задницу, что ты месяц не сможешь на ней сидеть.

— Кто же это отделает, не ты ли? — вопила она, носком сапога наконец достав до его щиколотки. — Для этого потребуется некто посильнее тебя.

— Ай! Прекрати, ты, мегера! Ну погоди, вот только притащу тебя домой, посмотрим, кто из нас сильнее.

Давненько в Тамбле не наслаждались подобным зрелищем. Позже те, кому посчастливилось наблюдать эту сцену, божились, что ни одни заезжие актеры не могли бы представить комедии смешнее, чем эта. Когда их начальник полиции выволакивал на улицу извивающуюся и плюющуюся рыжую девчонку, толпа с хохотом следовала за ними.

— Интересно, что он с ней сделает, когда притащит домой? — многозначительно подмигнул один из свидетелей скандала.

— А я бы хотел своими глазами увидеть, что у него действительно хватит сил утихомирить этого чертенка, — усмехнулся другой. — Не просто справиться с этой дикой кошкой.

Через десять минут после потери своего карточного бизнеса Лу обрел новый источник дохода. Он заключал пари на то, сколько времени потребуется Трэвису, чтобы покорить себе свою прекрасную пленницу или, наоборот, когда пленница покорит себе Трэвиса. Все наперебой бились об заклад, и к концу дня ставки на Сэм выросли два к одному.

— Ты что натворила, если начальник такой злой? — спросил ее Билли.

— Мне достаточно только дышать с ним одним воздухом, чтобы у него испортилось настроение, — сказала Сэм и бросила через плечо сердитый взгляд на Трэвиса.

Он сидел за письменным столом и следил за каждым ее движением.

— Говорите вслух, чтобы я знал, что вы не замышляете какую-нибудь пакость, — приказал он. Сэм показала ему язык:

— Чтоб тебе всю жизнь есть тухлые яйца, Кинкейд! И перестань глазеть на меня все время, будто я… будто так и ждешь, что я передам Билли пистолет или еще чего-нибудь.

— Если бы он у тебя был, ты бы обязательно это сделала, в чем я нисколько не сомневаюсь. — После того как обмен женщинами провалился и Сэм вернулась с ним в город, Трэвис опять отобрал у нее все ее оружие. — Сейчас я ни в чем не могу тебе доверять.

В ответ на вопросительный взгляд Билли Сэм пояснила:

— Он застал меня за игрой в карты на деньги у Лу.

— Кроме того, ты курила и пила виски, — добавил Трэвис для полной картины.

Лицо ее брата выразило недоумение.

— И это все? Поэтому-то он так разозлился? Вот те на, а я то думал, что ты, по крайней мере, подожгла его дом.

Сэм пожала плечами.

— О, забрал себе в голову перевоспитать меня. Воображает, что это его христианский долг. Ну, да хватит о нем, — прибавила она, скорчив рожицу в сторону Трэвиса. — Я пришла сюда узнать, как ты поправляешься, а не трепаться целый день о начальнике. Как ты себя чувствуешь, Билли? Что-то ты еще очень бледный.

— Мне гораздо лучше. Но такая слабость, словно я новорожденный котенок.

— Чему тут удивляться. Ты потерял столько крови, пока тебя довезли до города. Я уж думала, что ты помрешь прямо на моих глазах. Ты так напугал меня, Билли.

— Я сам испужался, — сказал Билли.

— Испугался, — поправила его Сэм неожиданно для самой себя.

Трэвис при этом так заржал, что недоуменный возглас Билли потонул в его хохоте.

— Твоя сестра, пока жила здесь, выучилась правильно говорить, — объяснил Трэвис, давясь от смеха. — Она даже научилась читать и писать.

— Ух ты, чтоб мне в рогатую лягушку превратиться! — не столько удивился, сколько восхитился Билли. — Вот бы папаша услышал! А Том вообще позеленеет, когда узнает, что не только он один умеет читать книжки. Может, тогда перестанет нами командовать. — Но тут же печаль омрачила лицо Билли. — Хотя, наверное, меня с вами уже не будет и я ничего этого не увижу.

Слезы выступили на глазах Сэм.

— Не надо, Билли, — умоляющим голосом сказала она, заглядывая ему в лицо своими большими грустными глазами. — Не надо думать об этом.

— Сэм, мне очень жаль, но это правда. Мы с тобой прекрасно понимаем, что мне дают выздороветь только для того, чтобы потом повесить. — На лице Билли отразилось отчаяние. — Не знаю, зачем вся эта кутерьма с моим лечением. Можно было бы просто дать мне истечь кровью, и все избавились бы от лишних хлопот.

Сэм уже задыхалась от подступивших рыданий. Она и в мыслях не могла представить, что будет, если Билли умрет. Смахнув слезы, она выпрямилась и попыталась взять себя в руки. Сейчас Билли нужна поддержка, а не хныкающая девчонка.

— Мы найдем выход, Билли. Пока я здесь, тебя не повесят. Я обещаю.

Трэвис видел, как трясутся плечи Сэм, слышал слезы в ее голосе, которые говорили ему о многом.

— Ничего ты не сделаешь, Сэм, — спокойно сказал он. — В наших силах только проследить, чтобы состоялся справедливый суд, а как решит этот суд, так и будет.

Сэм пропустила все это мимо ушей и изобразила слабую улыбку, рассчитанную на брата.

— Мы оба еще встретимся с папашей и братьями. Ни о чем не беспокойся, Билли. — И продолжила повеселее: — Может, к тому времени мисс Такер всех их научит читать. Тогда мы сможем уехать куда-нибудь и открыть лавочку или еще чем заняться.

— Точно, Сэмми, — согласился Билли с усталой улыбкой. — Красиво звучит. А какую бы тебе хотелось лавочку? — спросил он, чтобы у нее повысилось настроение.

— Такую, где можно было бы купить всякую всячину и поесть и выпить. Знаешь, я научилась довольно прилично готовить.

— Точно, но нам нужны будут деньги, чтобы начать дело, — напомнил ей Билли.

— Подумываете о том, не грабануть ли еще парочку поездов и банков? — ехидно спросил Трэвис, скрестив руки на груди.

— Я могу обойтись и без этого, — гордо сказала Сэм. — Я недурно играю в карты у Лу. Думаю, что удачный месяц игры — и мы можем открыть дело, это точно.

— Но твои азартные игры окончились, дорогая, — напомнил ей Трэвис, злобно улыбнувшись. Она возразила:

— Ненадолго, Кинкейд. Это просто небольшая передышка.

Брови Билли взлетели вверх. Шепотом он спросил:

— Сэмми, что у тебя с начальником? Он влюбился в тебя или что?

— Скорее всего — или что, — сказала сна и пожала плечами, тщетно пытаясь скрыть краску, залившую ее лицо.

Одного взгляда на ее вспыхнувшие щеки было достаточно, чтобы подозрения Билли удвоились.

— Он твой любовник, Сэм?

Опустив голову и прикусив нижнюю губу, Сэм кивнула:

— Да, Билли, хоть это для всех нас и не имеет никакого значения.

— Ты влюбилась в него? — с недоверием спросил брат.

Она снова горестно кивнула головой:

— Только ты не выдавай меня ему, хорошо? И без того все отвратительно. Кроме того, я думаю: как мы только вырвемся отсюда, я довольно скоро забуду его, как и он меня.

— Я же запретил вам шептаться, — зарычал Трэвис, раздосадованный тем, что не слышал конец их разговора.

— Чтоб ты на кактус сел, — разозлилась Сэм. — Ни минутки нельзя побыть одним, везде ты суешь нос.

Вскоре явился доктор Пэрди, чтобы забрать Сэм к себе домой. Сэм перешла на его попечение, поскольку Лу Сприт вышел из доверия Трэвиса.

Билли никак не мог избавиться от мучивших его мыслей. О чем бы он ни думал, ничто не сулило ему ничего хорошего.

— Знаешь что, Билли, — сказала Сэм, надеясь, что сможет немного поднять его дух. — Завтра я принесу тебе яблочный пирог. Я сама испеку его, чтобы ты увидел, как я научилась хорошо стряпать.

Билли наградил ее кривой усмешкой.

— Принеси, пожалуй, потому что я ни за что не поверю тебе, если не увижу собственными глазами. Обычно ты умудряешься даже воду вскипятить так, что она подгорает. — Билли грустно рассмеялся. — Наверное, помереть от отравления не хуже, чем от повешения, но все равно это лучше, чем сидеть здесь и ждать.

ГЛАВА 17

Если Сэм, судя по всему, не обращала ни малейшего внимания на городские сплетни, которые ходили о ней и о начальнике полиции, Трэвис, напротив, прислушивался к ним и очень огорчался. С того самого дня, как они вернулись в город и узнали о том, что Нэн и Нола похищены, они с Сэм кружились вокруг друг друга, как два дикобраза. Он как будто и не делал ей предложения выйти за него замуж, она как будто и не вспоминала об их единственной жаркой и страстной ночи, хотя призрак этой ночи постоянно витал над ними. И чем старательней они избегали говорить об этом, тем острее они сознавали эти проблемы и тем нетерпимее становились друг к другу.

Первые несколько дней прошли не так тягостно, потому что Сэм, встревоженная за жизнь брата, почти ни о чем больше не могла думать. И для Трэвиса эти дни оказались беспокойными. Пока Билли был слишком слаб и не мог двигаться, а Сэм отказывалась покинуть прикованного к постели брата и была так занята им, что даже не замечала Трэвиса, начальник полиции обшаривал все окрестности Тамбла. Каждый день он объезжал на лошади все доступные и недоступные места, пока не осталось такого уголка, который он бы не облазил, и каждый раз он возвращался, не найдя ни малейших следов ни Даунингов, ни их пленницы.

Смирившись наконец с мыслью о том, что поиски Даунингов ничего пока не дадут, он переключился на то, чтобы заставить говорить Билли. Но Билли оказался еще более несговорчивым, чем его упрямая сестрица. Трэвису не удалось вытащить из них обоих и полслова.

Все это, вместе взятое, не способствовало хорошему расположению духа Трэвиса. А то, что ему приходилось делить свою комнату с Сэм, еще больше ухудшало положение. Напрягая всю свою волю, он старался держаться от нее подальше, хотя бы ради того, чтобы заглушить угрызения совести. Такое воздержание совершенно лишило его чувства юмора, и он все больше и больше начинал напоминать старого ворчуна. Он желал Сэм сейчас так, как никогда. Он уже испробовал ее нежную и жаркую страсть, и теперь отказывать себе в этом было подобно адским мукам. Но если Сэм не приняла его предложения выйти за него замуж, ему оставалось только держать себя в руках и не осложнять их и без того непростую жизнь.

К счастью, того же мнения придерживалась и Сэм, и доказательством этому могла служить ее повышенная раздражительность. Каждую ночь, после того как они укладывались спать — Сэм на кровати, а Трэвис на матрасе на полу, — Сэм поворачивалась к нему спиной. Утром они просыпались и молча одевались, обмениваясь сердитыми взглядами, и весь остальной день проводили в препирательствах друг с другом. На следующий день все повторялось сначала.

По правде говоря, у Сэм было несколько причин обижаться на Трэвиса. Во-первых, ей казалось, что он блаженствовал в лучах внимания, которое оказывала ему Нола Сандоваль, во-вторых, он никак не наказал Рейфа Сандоваля за то, что по его вине не состоялся обмен пленницами. Он сократил Сэм число посещений Билли, и теперь, когда Билли начал поправляться и его можно было допрашивать, Трэвис буквально замучил беднягу вопросами. Вдобавок ко всему он положил конец ее с Лу бизнесу, вместо того чтобы гордиться тем, что Сэм нашла новый способ разбогатеть, кроме воровства.

Но выше всех перечисленных обид Сэм ставила то, что, сделав предложение о браке, теперь он совершенно спокойно спал каждую ночь около нее и не обнаруживал ни малейшего поползновения овладеть ею. Это сбивало ее с толку, ужасно злило и выводило из себя. Но ведь и Сэм испытывала к Трэвису противоречивые чувства. Она еще не забыла и не простила ему, что он целился в нее из пистолета, и все равно желала его, все еще любила его. Мог ли он убить ее? Сэм старалась убедить себя, что ему это было не нужно, что он просто хотел попугать ее, но не обманывает ли она себя, не ослепла ли от своей собственной любви?

Сэм вовсе не мечтала выйти замуж за этого человека, но ей было необходимо знать, хочет ли он ее по-прежнему. Но куда там! Трэвис вел себя так, словно рядом с ним лежала не она, а старый башмак, который он выбросил за ненадобностью. Поначалу с каждым утренним пробуждением Сэм испытывала острое желание отдаться ему. Но затем здравый смысл возобладал, и Сэм стала припоминать, с какой неприязнью и даже ненавистью он обращался с ней и как она боролась с желанием запустить в него чем-нибудь тяжелым.

Не замечая, что Сэм мучили такие же противоречивые желания, как и его, и что Сэм жаждала его внимания, Трэвис продолжал придерживаться своей линии поведения и добился-таки, что паровой котел не выдержал давления и лопнул в самый неожиданный момент.

Последнее время Сэм чаще всего находилась на попечении Пэрди или Чеса. Это избавляло Трэвиса от беспокойства, что она снова начнет пить или играть в покер с каждым, кто носит штаны. Чес даже находил время водить ее к Альме Олдрич на уроки пения.

Тот день, последний день июня, выдался особенно жарким и душным. После занятий пением, из-за которых несчастный пастор Олдрич был вынужден искать себе убежище где-нибудь на стороне, Сэм в сопровождении Чеса направилась в полицейский участок на свидание с Билли. Они медленно шли по улице, и когда поравнялись с «Серебряным самородком», Сэм случайно подняла глаза и увидела во втором этаже над салуном Молли Уинфроу, которая наблюдала за ними из окна.

— Гляди, Чес! Это Молли! — воскликнула Сэм, махая рукой и улыбаясь женщине в окне. Чес покраснел, но кивнул, легкая улыбка искривила его губы.

Молли ответила на приветствие коротким взмахом руки, тут же поспешно опустила шторку и скрылась из вида.

— Пойдем, Чес, — тянула Чеса за рукав Сэм. — Пойдем поболтаем с Молли. Мне нужно ее кое о чем спросить. — Поскольку Чес начал упираться, она бросила его и направилась в салун в одиночестве. Обернувшись, она крикнула ему: — Подожди меня, если хочешь, можешь выпить пивка. Я только на минуточку.

— Сэм! — Чес вышел из оцепенения. — Сэм! Вернись! Трэвис с меня шкуру спустит, если ты туда войдешь! — Он пустился за ней следом, не обращая внимания на живейший интерес прохожих.

Но Сэм не слышала его. Освобожденная от ужасных ботинок, она на полном ходу влетела в салун, двойные двери которого захлопали, словно крылья летучей мыши. Не сбавляя скорости, она быстро прошмыгнула мимо остолбеневшего бармена и нескольких посетителей, которые сразу же забыли о своих картах и разинули рты. Громко стуча сапогами и перепрыгивая сразу через две ступеньки, она взбежала по лестнице на второй этаж. Ей вслед неслись панические вопли Чеса, которым вторил очнувшийся бармен.

Заинтригованные всей этой суматохой, из нескольких дверей высунулись полуодетые женщины, некоторые из них зевали во весь рот. Среди них Сэм узнала Молли.

— Привет, Молли, — радостно закричала она. — Ты можешь поговорить со мной минуточку?

— Гм, — заколебалась Молли. — Тебе не следовало сюда приходить, Саманта.

— Ах, зови меня Сэм, как все.

И прежде чем Молли, которая так ловко умела приводить и выпроваживать своих клиентов, успела что-либо сообразить, Сэм оказалась у нее в комнате и закрыла дверь. Повернувшись к девушке из салуна, Сэм приняла серьезный вид.

— Молли, мне нужна помощь. Молли от растерянности вообразила себе Бог знает что и выпалила:

— Я не могу помочь тебе бежать, Сэм! Трэвис выгонит меня из города, и мое счастье, если перед этим меня не вымажут в смоле и не изваляют в перьях. А хуже того, Чес возненавидит меня на всю жизнь!

Сэм успокаивающе замахала руками:

— Не волнуйся, Молли. Такая помощь мне не нужна.

— Ты влипла? — спросила Молли.

— Влипла? — повторила Сэм, наморщив лоб в недоумении. — Ах, это! — воскликнула она, когда до нее наконец дошло, что имела в виду Молли. — Нет. Во всяком случае, я так не думаю.

— Ну, тогда я чего-то не понимаю, — призналась Молли.

В темных глазах Сэм зажегся хитрый огонек.

— Ты очень хорошо знаешь мужчин, и чего они хотят, Молли. Мне нужно, чтобы ты научила меня, что надо сделать, чтобы Трэвис снова захотел меня.

— Снова?

— Ага, — кивнула, усмехаясь, Сэм. — Снова. Я так хочу зажечь его, чтобы у него волосы на голове загорелись.

Молли порочно улыбнулась:

— Милочка, ты пришла именно туда, куда надо. Через полчаса Чес волок Сэм по улице и ругал ее на чем свет стоит:

— Если Трэвис узнает, где ты была, у меня голова будет звенеть неделю. Что это за сверток, что дала тебе Молли? С тобой неприятностей не оберешься.

— Не твое дело, Чес Браун, — строго ответила она. — А если ты будешь держать рот на замке, то и Трэвис не узнает об этом, и не будет задавать лишних вопросов. Да он вообще ни о чем не узнает, если ты не проговоришься.

Чес недоверчиво посмотрел на нее:

— В этом-то городе! Да он наверняка уже все знает. Кто-то наверняка уже успел нашептать ему.

— Ерунда! Он не знал, что я играю на деньги, целую неделю. Послушай, Чес, я тебе обещаю, что к тому времени, когда он об этом узнает, это уже не будет иметь никакого значения. — Сэм скрестила пальцы за спиной и загадала, чтобы ее желание сбылось. Только бы Трэвис не поймал ее раньше времени и не раскрыл бы ее план.

— Тогда поклянись, что не замышляешь побег.

— Не в этот раз, Чес. Даю слово. Не сейчас.

Трэвис с хмурым видом возвел глаза к потолку гостиной. Что за чертовщина творилась в его спальне? Сэм приняла ванну и отправилась наверх с полчаса назад, и с тех самых пор он постоянно слышал эти непонятные звуки. Последние десять минут ему казалось, что вместе с ней в комнате оказался дятел; его успокаивало только то обстоятельство, что весь этот шум свидетельствовал о том, что она была наверху и пока не пыталась сбежать.

Вот опять появился этот стук, этот особый топот сначала в одну сторону комнаты, потом в другую. Это было последней каплей, переполнившей его терпение! Или она прибивала гвоздями к полу все его носки, или дрессировала микроскопического пони для выступлений в цирке. Независимо от этого его любопытство достигло предела. Он больше не мог выносить этого ни секунды. Ему надо немедленно выяснить, чем это она там занимается.

Открыв дверь в свою спальню, Трэвис остолбенел. Такого сюрприза он не получал за всю свою жизнь. В комнате стояла Сэм. Она нагнулась и, свесив голову до колен, разглаживала черные в сеточку чулки, облегающие ее ноги. Затянутая в нарядный корсет из красного шелка, который облегал ее, как вторая кожа, она слегка покачивалась на высоких каблуках черных плетеных туфель. Трэвис как зачарованный открыл рот и не мог произнести ни слова.

Его обдала горячая волна, и ему стало трудно дышать, когда она выпрямилась. В этих туфлях и соблазнительных чулках, оканчивающихся кружевными подвязками, ее ноги казались бесконечными. Даже когда она стояла абсолютно прямо, ее нахальные груди так и готовы были выпрыгнуть из отделанного черным кружевом лифа. Ее рассыпавшаяся по плечам грива отливающих золотом рыжих волос едва скрывали прелести, так щедро выставленные напоказ в этом откровенном костюме.

Он, должно быть, издал какой-то звук. Сэм повернулась к нему. Трэвис с трудом сглотнул. Ее черные глаза призывно блестели.

— Откуда? — Он поперхнулся и должен был откашляться, прежде чем предпринять новую попытку. — Откуда ты это все взяла?

— Тебе нравится, Трэвис? — ответила она вопросом на вопрос. При этом в ее голосе явно слышалось мурлыканье. Закинув свои волосы за спину, она медленно двинулась к нему, стук ее каблуков открыл ему тайну непонятных звуков. — Сначала я боялась, что этот цвет не подойдет к моим волосам, но он вполне годится, как по-твоему?

Ее слегка хриплый голос обволакивал его, как горячий мед. Помимо воли Трэвиса его естество откликнулось на это тепло.

— Да, годится, — выдавил он, неожиданно чувствуя себя подростком при встрече со своей первой женщиной.

— Сэм, ты соображаешь, что делаешь?

— Когда ты перестанешь задавать мне этот вопрос? А лучше всего помолчи немного. — Она подошла к нему, высокие каблуки увеличивали ее рост, и ее губы стали ближе. Она взяла его руки в свои и положила их на выпуклости грудей. — Давай не будем ссориться, Трэвис, мы можем заняться куда более интересным делом. — Обняв его руками за шею, она потянулась к нему губами. — Поцелуй меня, полицейский, — тихо попросила она. — Я обещаю тебе быть самой покорной узницей в эту ночь — я полностью покоряюсь тебе! Возьми меня, я хочу быть твоей.

До него донесся запах ее духов и еще больше усилил это странное колдовство. Само собой получилось, что руки его начали ласкать ее груди, нащупали твердые соски, обтянутые скользким шелком.

— О Господи! — застонал он, когда она провела горячим влажным языком по его губам. Он чуть не раздавил ее в своих объятиях, прижав ее гибкое тело к себе так, что она почувствовала его мужскую силу. Трэвис давно этого хотел, его постоянно сильно мучили воспоминания об их страстной ночи. Он долго боролся с собой, но теперь его воля, его чувство долга и приличия рассыпались как песочный замок на сильном ветру. Она была рядом, она околдовывала его, она отдавалась ему. Она предлагала ему себя, и Трэвис понимал, что он окажется идиотом, если не примет ее волшебный дар.

— Знаешь, Сэм, есть такая поговорка насчет этого: что просишь, то и получишь, и ты сейчас как раз рискуешь это получить, — зарычал он, приподняв ее на руках и относя в постель. Не опуская девушку, он заглянул в ее бездонные темные глаза своими глазами, горящими от желания. — Когда наступит утро, не говори, что я не предупреждал тебя, моя прекрасная медно-волосая бандитка.

— Люби меня, Трэвис! — молила она, не обращая внимания на его предостережения. — Люби меня, пока у меня в голове не вспыхнут звезды.

Она очнулась от прикосновения его губ к соскам. Его теплое дыхание согревало ее грудь, от прикосновения усов пощипывало кожу.

— Трэвис! — вздохнула она, по-кошачьи томно потягиваясь в его руках. Ей так было хорошо! Так восхитительно было откликаться на его ласки.

Его рука, которая до сих пор покоилась на ее бедре, начала лениво поглаживать ее до груди и обратно легкими, но удивительно требовательными движениями. Его пальцы дразняще ощупывали внутреннюю сторону бедра, а большой палец касался буйных завитков на вершине треугольника. Сэм чуть дрогнула. Слабый, сонный стон наслаждения сорвался с ее губ.

Трэвис тихо засмеялся:

— Ты напоминаешь мне ленивую рыжую кошку, потягивающуюся и греющуюся на солнце.

Безмятежная улыбка тронула ее губы, но она не открыла глаза. Она отдавалась воле чувств, которые возбудил своими прикосновениями Трэвис.

— Кошка, которая добралась до сливок, — промурлыкала она, наслаждаясь вкусом его губ, которые сейчас покрывали поцелуями ее плечо. — Кошка, которая любит, чтобы ее гладили.

Он снова засмеялся, тихо и мягко:

— Я это заметил. Мне кажется, я нашел способ укротить тебя, мой маленький котенок.

Сэм не стала спорить с ним: до споров ли, когда сейчас его губы и язык прокладывали влажную щекочущую дорожку между ее грудей. Когда его язык нырнул в углубление, делая влажные круги, она ахнула. Сон улетучился на быстрых крыльях, его место занял огонь, горевший высоко и ярко. Мягкие усы щекотали нижнюю часть ее живота, а губами он любовно обрисовал контуры ее лобка.

Когда же он раздвинул руками ее бедра и нагнул голову, она непроизвольно сжала руки в кулаки и затем быстро запустила пальцы в его спутанные блестящие волосы. Языком он играл в кошки-мышки с наиболее чувствительным местечком во всем теле, то пронзая его, то облизывая, пока Сэм чуть не закричала от сладких, мучительных ощущений. Задыхаясь, она воскликнула:

— Трэвис! О-о! Трэвис! Остановись!

Но он не остановился. Напротив. Его дерзкий язык касался ее чаще, сильнее, заставляя ее извиваться всем телом в мучительном экстазе, а он тем временем наслаждался самыми сокровенными тайнами ее женского естества.

Не давая ей передохнуть, он глубже зарывался ртом и сосал и лизал ее, пока она чуть не сошла с ума от желания, все выше и выше поднимаясь по спирали экстаза. Иногда он на секунду отпускал ее только для того, чтобы продлить пик наслаждений, у нее внутри все сжималось и разжималось, дразня и мучая ее, пока слезы любви не выступили у нее на глазах и не побежали по ее лицу и она не стала умолять его, чтобы он ради всего святого прекратил это сладкое безумство.

Зная, что сейчас она беззащитна перед ним, он хрипло спросил:

— А что ты обещаешь мне взамен, любимая? В полубреду от сладкой страсти она беспомощно выдохнула:

— Себя! Все, что хочешь! Все! Только прошу тебя, Трэвис!

Только тогда он дал ей то, чего она ждала с таким нетерпением. Его пальцы и губы умело вели ее на вершину блаженства, и она вскрикнула, дрожа и трепеща всем телом. Спазмы все еще сотрясали ее, когда он приподнялся над ней и вошел своей пульсирующей плотью в горячие влажные глубины. Их вскрики слились в один звук, когда он впился губами в ее рот.

Их губы повторяли движения тел, его язык впивался в ее рот. Их сердца бились в сумасшедшем ритме, их тела скользили и приближались к новым высотам наслаждения. Он овладел ею со всей своей мощью, без удержу. Она отдалась ему без остатка, радостно отзываясь на каждое его движение.

Но вот наконец плотина прорвалась и разлилась раскаленной лавой, и они огненной кометой взмыли ввысь. Паря в небесах, Трэвис и Сэм судорожно вцепились друг в друга. Заливаясь слезами, откинув назад голову, Сэм в экстазе впилась ногтями ему в спину, оставив глубокие царапины, но никто из них и не заметил этого. Они не помнили себя от счастья.

Потом они долго лежали, опустошенные, в объятиях друг друга и тяжело дышали. Сэм чувствовала себя так, словно она пробежала сто миль без передышки, ноги ее почему-то до сих пор дрожали. Трэвис никогда еще не ощущал себя таким опустошенным, и в то же время у него никогда не было такого воодушевления. Лежа рядом с Сэм, опустив голову на ее нежную грудь, он не хотел шевелиться. Если бы он мог остановить время, он хотел бы лежать так вечно.

Однако слишком скоро реальная действительность дала о себе знать и настала пора подумать о дальнейших действиях. Первые же слова Трэвиса разрушили хрупкую иллюзию блаженства:

— Если ты в самом деле равнодушна к платью и прочей чепухе, я бы предпочел скромную церемонию — и чем скорее, тем лучше.

— О какой церемонии ты говоришь? — задала она глупый вопрос, у нее все еще кружилась голова от их любовной страсти.

— О нашей свадьбе, Сэм. Ведь тебе не хочется устраивать из этого большой шум, не так ли? Мы всегда можем собрать гостей по этому случаю, когда все более-менее уляжется.

Отодвинувшись от него на кровати и стряхнув его голову с такого удобного местечка у нее на груди, Сэм гневно посмотрела на него:

— Никаких разговоров о разных там свадьбах не надо, Кинкейд. Я сказала, что замуж за тебя не пойду, и все.

— О, но ты же обещала, Сэм, любимая, — заурчал он, отвечая на ее грозные слова коварной усмешкой. — Ведь ты всегда держишь свое слово, ведь правда?

— Да никогда я этого не обещала, — возмущенно начала Сэм.

— Нет, обещала, душечка. — Он еще шире улыбнулся и легонько дотронулся до чувствительного соска. — Помнишь, когда ты так красиво умоляла меня, чтобы я больше не мучил тебя? Ты обещала мне все, что я ни пожелаю, а я желаю тебя — навсегда — как свою жену, все как положено.

Она уставилась на него расширенными глазами:

— Это нечестно, Трэвис. Как ты можешь ловить меня на слове? Боже правый, ты прекрасно знаешь, что в тот момент я могла наобещать тебе чего угодно. — Если бы Трэвис сказал, что любит ее, Сэм, может, и согласилась бы выйти за него замуж, но слов, которых она так ждала, Сэм так и не услышала от него.

— Честно или нечестно, факт остается фактом, любимая. Пока что привыкай к этой мысли. Мы с тобой поженимся — и довольно скоро.

— Нет, я не согласна, а заставлять меня не имеешь права! — Она смахнула с груди его настойчивую руку. Он приподнял одну бровь:

— Не могу заставить? Ну, Саманта, это мы еще посмотрим.

То, что он назвал ее Самантой, должно было прозвучать как предупреждение, но Сэм слишком разволновалась и не заметила этого. Она была во власти гнева и отбросила эту угрозу как совершенно смехотворную. Если она не согласна, то как он сможет заставить ее? Она просто не будет обращать на это внимания, как в прошлый раз. Тогда он заикнулся о свадьбе, но Сэм быстро забыла об этом. Избрав для себя такую тактику, Сэм вообще выбросила эти мысли из головы. Ей было о чем подумать и без дурацких предложений Трэвиса, хорошо это или плохо.

ГЛАВА 18

— Подумать только, моя милая! — воскликнула Альма Олдрич, прижимая руки к своей обширной груди. — Я так взволнована, я так рада это слышать! А вы мне и слова не сказали!

Сэм стояла у решетки, отделяющей камеру Билли, и непонимающе взирала на супругу пастора. Растроганная дама и ее супруг только что вошли в полицейский участок в сопровождении хитро ухмыляющегося Трэвиса, и Сэм никак не могла взять в толк, что так сильно взбудоражило эту женщину. Сэм пришла в очередной раз навестить Билли, и пока Трэвис отсутствовал, за ними наблюдал Чес.

— Простите, мэм? — нерешительно спросила Сэм. — О чем это я вам не сказала?

— Ну как же! О том, что вы с Трэвисом надумали обвенчаться, конечно! — выпалила Альма. — Когда Трэвис сообщил мне сегодня утром об этом, я чуть в обморок не упала.

— Представляю, что вы почувствовали! — пробормотала Сэм, бросая убийственный взгляд в сторону Трэвиса. На самом деле в этот момент она и сама несколько растерялась.

— Сэм! — раздался позади нее голос Билли. Она обернулась и увидела, что он, не веря своим ушам, качает головой. — Что такое происходит?

— Сейчас мы станем мужем и женой, Билли, — объявил Трэвис, прежде чем Сэм смогла выдавить слово. По ее спине вдруг пробежал холодок, Сэм показалось, что ей снится страшный сон и она никак не может проснуться. Этот змей действительно добился своего. Он все рассказал пастору Олдричу! Пастор и его жена пришли сюда не для того, чтобы навестить Билли, как она подумала вначале. Они в самом деле пришли сюда, чтобы совершить бракосочетание.

Сквозь спутанные мысли Сэм донесся голос Билли:

— Здесь? Сейчас?

— Ну, при обычных обстоятельствах мы бы предпочли, чтобы пастор провел церемонию в церкви, — сообщил Трэвис, — но я подумал, что Сэм пожелает, чтобы все произошло именно здесь, в присутствии хотя бы одного члена своей семьи. Кроме того, кто, как не старший брат, передаст невесту жениху? — Во время всей этой речи Трэвис перебрался поближе к Сэм и рукой обнял ее за талию.

Сэм стряхнула с себя оцепенение.

— Это не смешно, Кинкейд, и зашло слишком далеко. Я не собира… — Сэм как-то странно умолкла и перестала вырываться. К своему ужасу, она почувствовала дуло пистолета, приставленное к спине, там, где его никто из окружающих не мог видеть.

— Ты, кажется, что-то начала говорить, Сэм? — спросил Трэвис с самым невинным видом.

— Н-ничего. — Сэм слегка покачнулась, но Трэвис свободной рукой подхватил ее и помог удержаться на ногах. Когда она взглянула на него, то увидела в его бирюзовых глазах такой неумолимый огонь, что у нее снова возникли опасения, не нажмет ли он на спуск, если она посмеет противиться ему. Но нет! Он не сделает этого на глазах у Олдричей!

Словно прочитав ее мысли, Трэвис наклонился к ней и посмотрел жестко и пристально.

— Я бы не стал рисковать, Сэм, — тихо пошептал он.

Она побелела как полотно, капли пота выступили у нее на лбу, она безмолвно призывала его отказаться от задуманного. Но ее мольбы не были услышаны, и Трэвис с широкой улыбкой обернулся к пастору.

— Мы готовы начать в любой момент, пастор. Чес, будь добр, закрой дверь и запри ее на ключ, чтобы нам не помешали. Будете вместе с миссис Олдрич свидетелями.

Никогда в жизни Сэм минуты не тянулись так долго и мучительно. Почему никто не видит, что ее держат под дулом пистолета, что ее буквально насильно заставляют выходить замуж? Она истерично хихикнула. Ей и раньше приходилось слышать о бракосочетаниях под угрозой смерти, но ведь то, что происходит сейчас, — это вообще сплошная нелепость. Никогда еще невесту не заставляли таким способом идти к алтарю; обычно это разгневанный отец невесты волок туда упирающегося жениха.

Пастор Олдрич спокойно читал по своей книге, очки его съехали на кончик носа, в помещении было душно и жарко. Билли уже исполнил свою роль, сказав, что он отдает ее в руки Трэвиса, а миссис Олдрич с глупой улыбкой на лице стояла и обмахивалась носовым платком. Чес напустил на себя важный вид. Сэм не смела поднять глаза на Трэвиса. Она боялась увидеть выражение его лица.

Резкий толчок в бок вывел ее из оцепенения и вернул к действительности.

— Отвечай, что тебя спрашивают, Сэм, — повелительным голосом сказал Трэвис.

— Я… гм…

— Надо говорить «я согласна», дорогая моя, — снова подсказал он. И, обратившись к присутствующим, с легким смешком добавил: — Моя невеста немного не в себе.

Снова он ткнул ее в бок дулом пистолета.

— Я… с-согласна! — выпалила Сэм, начиная трястись с головы до пяток.

Непонятно как, но ей удалось ответить на все вопросы, хотя она и запиналась на каждом слове. Трэвис, напротив, говорил ровно, гладко и без малейших колебаний. И прежде чем она успела сообразить, что происходит, Трэвис взял ее руку в свою и надел ей на палец сверкающее золотое колечко, а пастор Олдрич прочувственно произнес последние роковые слова:

— Объявляю вас мужем и женой. Трэвис, поцелуйте свою молодую жену.

Понимая, что она вот-вот начнет скандал, Трэвис запечатал ее губы долгим поцелуем.

То, как жених привлек к себе свою новобрачную и страстно поцеловал ее, всем участникам церемонии показалось удивительно романтичным, хотя и необычным. Для Сэм это было окончательной, мучительно сладкой пыткой. Его губы наказывали ее, руками он так сжал ее, что ей не хватало воздуха. Она и так еле дышала, а он, похоже, вознамерился лишить ее последних остатков воздуха. Все вокруг закружилось, подступила тошнота, ноги подкосились, и только объятия Трэвиса не дали ей упасть.

Когда она наконец оторвался от нее, Сэм покачнулась, жадно вдыхая воздух. Она вцепилась в него руками, перед глазами у нее все плыло.

— По-моему, моя невеста немного переволновалась, — услышала она голос Трэвиса. Он доносился до нее как из туннеля. — Волнения и жара переутомили ее.

Когда она попыталась поднять голову и взглянуть на него, то почувствовала, что все расплывается и кружится. Неожиданно она стала падать. Смутно, краем сознания, Сэм ощутила, как сильные руки Трэвиса подхватили ее под спину и под колени и он поднял ее. И тогда, ко всеобщему изумлению, а более всего к ее собственному, Сэм окончательно потеряла сознание.

Медленно проплывая сквозь слои клубящегося тумана, Сэм наконец открыла глаза и поняла, что она лежит на кровати Трэвиса. Ее новоиспеченный муж сидел на подушках рядом с ней, спокойно пыхтел сигаретой и наблюдал за ней сквозь клубы дыма.

— Я уже начал беспокоиться, как бы ты не проспала целый день и нашу брачную ночь в придачу, — лениво протянул он. — Ты, конечно, понимаешь, что весь город теперь будет считать месяцы до того момента, как родится наш первый ребенок.

Сэм предприняла попытку сесть, но ее голова начала угрожающе кружиться, и ей пришлось отказаться от этой идеи. Осторожно повернув голову в его сторону, она спросила слабым голосом:

— Разве это обязательно?

— Знаешь, — сообщил он, — не каждая невеста грохается в обморок на своей собственной свадьбе, чтобы потом ее жених нес домой на руках на виду у всего города.

Сэм застонала и снова закрыла глаза.

— Не может быть, чтобы со мной случилось такое! — захныкала она. — А все ты, койот! Ты нарочно так сдавил меня, чтобы я умерла.

Он рассмеялся.

— Конечно, — радостно согласился он, — зато ты прекрасно исполнила свою роль. Такой спектакль получился, Сэм, ты не представляешь. Жаль, что ты не видела последнюю часть. Народу собралось на Мейн-стрит куча, а Альма Олдрич всю дорогу бежала за ними и рассказывала всем, у кого имелись уши, что мы с тобой только что поженились. Сейчас об этой радостной новости знает вся округа.

— Радостная новость, держите меня! — гневно повторила Сэм, сверкая черными глазами. — Если бы не твой пистолет в моем боку, мы бы никогда не поженились.

— Зато я добился своего, — пожал плечами Трэвис. — И мне больше ничего не надо. — Сэм продолжала сверлить его огненным взглядом, тогда он не выдержал и воскликнул с досадой: — Сэм! Неужели ты могла поверить, что я и в самом деле способен тебя убить?

— Еще бы не поверить! — закричала она со слезами на глазах. — У тебя был такой вид, что от него целое озеро покрылось бы льдом. Ты бы запросто укокошил меня, не будь я Саманта Даунинг.

— Ошибаешься, Сэм. Ты теперь Саманта Кинкейд, душечка. — Он склонился ближе, его прозрачные глаза смотрели все так же решительно. — Отныне и навсегда ты принадлежишь мне душой и телом, пока смерть не разлучит нас.

— Если ты жаждешь смерти, то дай мне пистолет, и я с радостью повинуюсь тебе, — заявила она.

— Ну нет, — усмехнулся он. — Если я дал себя окрутить, то это не значит, что я спятил, любовь моя. Тебе теперь придется учиться, как стать прилежной женушкой. Ведь ты же не забыла, что дала клятву во всем слушаться меня?

О том, что она действительно говорила какие-то слова на эту тему, Сэм помнила смутно.

— Это была не настоящая свадьба, а комедия, и ты прекрасно знаешь об этом, Кинкейд! Это незаконно.

— Опять ошибаешься, Кинкейд! — возразил он с издевательской усмешкой. — Мы с тобой обвенчаны всерьез, по-настоящему, и как только я сдеру с тебя это платье, то уложу тебя в постель. Имею на это право как твой муж.

— Только дотронься до меня пальцем, и я расцарапаю тебе всю физиономию!

— Что послужит прекрасным дополнением к украшениям на моей спине, — поддразнивал он, пытаясь дотянуться до нее, в то время как она старалась увернуться. — Я еще никогда не встречался с женщиной, которая может отдаваться с таким самозабвением и с такой страстью, как ты. Заметь, Сэм, я не жалуюсь. Я в восторге от того, как ты загораешься и становишься вся жаркая и дикая.

Сэм попыталась оттолкнуть его, но вдруг ей показалось, что у него стало рук и ног в два раза больше. Без всяких усилий он распластал ее на постели под собой и задрал ее юбки выше талии.

— Я не хочу тебя, Трэвис! — прошипела она.

— Скажешь мне это еще раз через несколько минут, если будешь в состоянии, Сэм, — дразнил он ее, покрывая мелкими поцелуями ее тонкую шею от плеча до уха.

Она успокоила себя мыслью, что если бы у нее так не кружилась голова, она бы смогла оказать ему сопротивление. И если бы ей не мешали ее юбки, она смогла бы скинуть его с себя. И если бы он не целовал ее с такой страстью, она бы не ослабела бы так внезапно. И если бы…

Сэм прекратила оправдывать себя, ее мысли спутались и поплыли на облаках желания. Голая правда состояла в том, что она любила его. Ему было достаточно только дотронуться до нее, и в ней просыпалось желание, граничившее с самозабвением, и это пугало ее. Старательно сопротивляясь ему, она тем временем сама помогла ему избавить ее от лишних одежд и сама сорвала с него рубашку.

Ее острые зубки впились в его мускулистое плечо, торопя его. Языком она нащупала его соски, спрятанные в густых золотых волосах у него на груди. Ее руки ласкали его и притягивали все ближе, пока их тела не слились в одно. Неистовый ветер шумел у нее в ушах; кровь пульсировала в ее венах; Сэм в восторге отдалась ему, требуя и свою долю взамен.

К тому времени, когда они истощили свои силы, Сэм полностью принадлежала Трэвису, она навсегда отдала ему свое сердце и в глубине души радовалась этому. Больше никаких скитаний, никаких отсиживаний. Она нашла наконец свой приют в объятиях Трэвиса.

Если что и омрачало замужество Сэм, так это то, что Трэвис и ее родня по-прежнему находились по разные стороны закона. С этим ничего нельзя было поделать, ничего нельзя было изменить. Как начальник полиции, занимающий официальный пост, Трэвис обязан был соблюдать закон и бороться с теми, кто нарушал его. Билли, хоть и стал его шурином, по-прежнему оставался заключенным и должен был предстать перед судом за свои преступления. Да и Сэм, несмотря на свое замужество, будет отвечать перед выездным судьей, когда тот появится в Тамбл.

— Я не сомневаюсь, что мы сможем доказать, что ты перевоспиталась, Сэм, — с полной уверенностью говорил ей Трэвис. — Я и Чес, Элси и Олдричи, все мы дадим показания в твою пользу. Теперь, когда мы с тобой женаты, возможно, судья отпустит тебя под мое попечительство и забудет о твоем участии в грабежах. Конечно, главный пункт твоей защиты то, что тебе было всего двенадцать, когда твоя семейка втянула тебя в преступные действия, поэтому тебя нельзя считать ответственной за свои поступки. Не беспокойся, моя милая. Ты не попадешь ни в какую тюрьму, и тебя никто не собирается вешать.

— Я беспокоюсь не так за себя, как за Билли, — призналась Сэм. — Ведь он мой брат, Трэвис! Я люблю его! Может, ты найдешь способ и ему чем-нибудь помочь?

Высушив ее слезы поцелуями, Трэвис поклялся:

— Я попытаюсь, Сэм. Я сделаю все, что в моих силах, но я не уверен, что этого будет достаточно. Многое зависит от судьи и от того, как будет вести себя Билли. Я бы очень хотел обещать тебе, что все закончится хорошо, но это была бы ложь, любимая. Лучше, если ты приготовишься к худшему.

Он притянул ее к себе, и она положила голову ему на грудь.

— В любом случае я всегда буду рядом с тобой, Сэм. Я вижу, как ты страдаешь, я чувствую, как тебе больно. Если бы я мог хоть как-то помочь тебе, я бы сделал это с радостью. Но все, что мне остается, — это разделить с тобой твое горе и попытаться немного отвлечь тебя от грустных мыслей, хоть ненамного.

— Сейчас, когда мы стали мужем и женой, как ты собираешься вернуть Нэн Такер? Ты все еще хочешь обменять меня на нее?

— Только когда ад покроется льдом! — взорвался он, беря в руки ее лицо и поворачивая его к себе. В его глаза страшно было смотреть. — Ты моя! Все вы, прежде всего ты сама, должны принять этот факт и научиться жить с ним. И чем скорее ты это сделаешь, тем лучше для тебя. Я никогда не пожертвую тобой ради кого бы то ни было.

Его вспышка не понравилась Сэм, но она успокоила себя тем, что, если бы он совсем был к ней равнодушен, он бы так не взорвался. Поэтому она не стала с ним спорить, а просто спросила:

— Тогда как же ты собираешься вернуть назад мисс Такер?

— Если твой папаша снова объявится, я что-нибудь придумаю. Время идет, и чем дальше, тем больше я беспокоюсь за Нэн. Куда, черт подери, они все подевались и почему они не выставляют больше требований?

— Не знаю, Трэвис. Может, они дожидаются, когда поправится Билли. Я одно могу сказать — никто из них не сделает Нэн ничего плохого. Я знаю своего папашу и братьев, Трэвис. Они не обидят беззащитную женщину.

С тех пор как Техас в 1845 году вошел в состав Соединенных Штатов, праздник Четвертое июля отмечался в Тамбле каждый год и со все большим размахом. Этот год тоже не был исключением. Тамбл и все его население просто помешались, во всяком случае, так казалось Сэм. Весь город в буквальном смысле убрал ковры, надел каблуки и закатил такую веселую пляску, какой Сэм никогда в жизни не видела. Даже самые чопорные горожане, казалось, забыли о своих предрассудках ради этого дня.

С раннего утра в городе шла бурная деятельность, и день предвещал стать одним большим праздником. На школьном дворе расставили столы, развесили цветные фонарики, ожидался обед на свежем воздухе, а потом танцы. Под вечер намечался даже фейерверк.

Внутри помещения школы с помощью одеял, развешанных на веревках, устроили киоски для выставки и продажи всевозможных товаров. Одеяла, тонкие кружева соседствовали с поделками из дерева, картинами. Тянулись нескончаемые ряды банок с соленьями и вареньями, с маринованными фруктами и овощами, громоздились горы пирогов и пирожных, печений и конфет и всякой аппетитной всячины. Палатка на школьном дворе соблазняла гуляющих разнообразными закусками и напитками, восхитительные ароматы плыли в теплом летнем воздухе, и мало кто уходил отсюда, не истратив монетку.

Все, независимо от возраста, собирались участвовать в состязаниях и в розыгрышах призов. Планировались соревнования по ходьбе, по бегу в мешках, разные конкурсы. Должны были состояться ежегодные конные бега и, само собой, бега броненосцев. Глядя на погрустневшего Трэвиса, Сэм искренне раскаивалась в том, что погубила несчастного Арми, но что сделано, то сделано, и чего не вернуть, того не вернуть. Все же она чувствовала себя ужасно виноватой. Она надеялась, что если Трэвис победит в стрельбе по индюшкам или в бросании ножей или в метании топора, тогда, может, у него улучшится настроение.

В обычное время главной заботой Трэвиса было зорко следить, чтобы никто не напился и не затеял драку. Пятого июля все три тюремные камеры его участка заполнялись до отказа выпивохами с подбитыми глазами и синяками, но что-либо серьезное случалось редко. Однако сегодня был особый день. У Трэвиса уже сидел один арестант, за которым сегодня, как никогда, надо было смотреть в оба. Если Даунинги решатся освободить Билли, то они сделают это сегодня. Когда весь город веселится, лучшего момента не придумать. Вместо того чтобы бродить по городу, развлекаться, участвовать в состязаниях, Трэвис настроился провести почти все время у себя в участке.

Трэвис понимал, что это несправедливо по отношению к его молодой жене, но он все же не настолько доверял ей, чтобы позволить болтаться без присмотра целый день. Тогда он заключил с Чесом нечто вроде договора. Каждые два часа они будут сменять друг друга. Сначала Чес будет обходить город и следить, как бы чего не случилось, потом он вернется в полицейский участок и сменит Трэвиса. Если кому-то из них потребуется помощь, они договорились, что по сигналу в три ружейных выстрела к ним присоединятся Лу, Гарри и еще несколько надежных людей. Этот план не освобождал от возможных неприятностей, но ничего лучшего Трэвис придумать не смог.

День начался довольно спокойно, если учесть все обстоятельства, хотя Сэм показалось, будто население Тамбла всего за одну ночь утроилось. Она никогда еще не видела такого скопления народа в одном месте, все носились туда и сюда, заполняя тротуары, перегораживая улицы. Невозможно было протолкнуться, но наблюдать за такой толпой было очень занятно. Когда Чес наконец-то пришел сменить на посту Трэвиса, Сэм уже не терпелось поскорей выйти на улицу и присоединиться к праздничной толпе. Трэвис не разочаровал ее, и куда бы они ни пошли, всюду их встречали поздравлениями с бракосочетанием. Сэм уже успела познакомиться со многими жителями Тамбла в основном во время воскресных посещений церкви, но пожелания счастья новобрачным шли и от десятков совершенно неизвестных ей людей. Через час у нее кружилась голова от новых имен и новых лиц.

Они бродили по улицам, заходили в киоски, Трэвис постепенно завершил свой обход. Вместе они посмотрели лошадиные бега, поспорив между собой, кто выиграет заезд. Лошадь, на которую поставила Сэм, пришла первой, и теперь Трэвису предстояло целую неделю мыть посуду после ужина. По молчаливому согласию они не пошли на бега броненосцев. Трэвис выиграл состязание в стрельбе по индюшкам, что никого особо не удивило. Хотя он не так уж быстро выхватывал свой пистолет, но уж если выхватил, то никогда не промахивался. Сэм испытывала несказанную гордость за него, хотя похвалила его скупо, всего несколькими хорошо продуманными фразами.

Набрасывая кольца на колышки, Трэвис выиграл для Сэм тряпичную куклу. Когда он преподнес ей эту куклу, Сэм так растрогалась, что слезы выступили у нее на глазах.

— Ах, Трэвис! — воскликнула она, прижимая куклу к груди. — Я и не помню, когда мне дарили куклу. Спасибо тебе.

Ее душевные слова так подействовали на Трэвиса, что он почувствовал острый комок в горле. Ведь он стал забывать, как необычно прошло ее детство.

— Что, если примерно в это же время на будущий год ты будешь прижимать к груди настоящего малыша, Сэм? — Он склонился к ней и прошептал: — Твоего и моего. Как тебе это понравится?

Она вспыхнула под его живым взглядом.

— Не знаю, — тихо пробормотала она. — Я еще ничего не понимаю в детях.

Нежная улыбка тронула его губы, и глаза зажглись еще ярче.

— Ты научишься, любимая.

Во время их прогулки они даже нашли время по-позировать для свадебного портрета перед заезжим фотографом, который прибыл в город на праздник.

— Я раньше никогда не фотографировалась, — призналась она, чувствуя себя не в своей тарелке.

— У тебя разве нет детской фотографии? — Трэвис не мог скрыть удивления.

— Может, и была, но все наши фотографии сгорели вместе с домом во время налета Квонтрилла. И после этого, по-моему, мы ни разу не фотографировались.

— Да, должен признаться, мне куда больше по душе видеть твое лицо на свадебной фотографии, чем на плакате о розыске преступников, — серьезно сказал он. — А теперь улыбнись, я хочу, чтобы ты выглядела красиво, — ведь мы будем когда-нибудь показывать эту фотографию нашим внукам. Нельзя же, чтобы они думали, будто я женился на какой-то кислой старой мымре.

Им пришлось взять еду, предназначенную для пикника, в полицейский участок и съесть ее там, но Сэм не слишком расстроилась по этому поводу. Они поделились едой с Билли, и она воспользовалась этим случаем, чтобы поболтать с ним. Она чувствовала себя виноватой, что сейчас так развлекается, в то время как он сидит за решеткой и предается невеселым размышлениям о своей судьбе.

День прошел быстро, и к тому времени, как солнце начало клониться к закату, Сэм не могла дождаться того момента, когда начнутся танцы. Трэвис обещал, что они пойдут на танцы, как только их сменят Чес и Молли. Ей было немного страшновато, потому что она не умела танцевать как следует. Они с братьями только прыгали, изображая нечто вроде джиги. Она никогда не танцевала в платье, никогда не кружилась в вальсе в объятиях мужчины и даже не мечтала об этом.

— Я тебя научу, Сэм, — утешил он ее и снова криво усмехнулся. — Все, что от тебя требуется, это слушаться моей руки — и это для тебя тоже будет новым опытом.

Но им так и не пришлось потанцевать. Когда вернулся Чес и Сэм и Трэвис приготовились уходить, к полицейскому участку подъехало несколько всадников. Сначала Трэвис подумал, что это Даунинги. У Сэм тоже были такие предположения, пока она не поняла, что всадников слишком много, чтобы это были ее отец и братья. По крайней мере, дюжина молодчиков орала и стреляла в воздух, словно они все перепили больше, чем нужно, несколько человек размахивали над головами горящими факелами.

Все скоро прояснилось, когда общий шум перекрыл голос Рейфа Сандоваля:

— Кинкейд! Мы пришли за Даунингом! Отдай его нам, и мы никого не тронем. Да еще выдай в придачу его бандитку сестру! Мы тут собираемся немного повеселиться, а заодно и линчуем кое-кого!

ГЛАВА 19

Кровь сначала отхлынула от лица Сэм, потом бросилась ей в голову. Сбылись ее самые худшие опасения. Суд Линча! Дикая, пьяная толпа! Они повесят и ее и Билли, а кроме Чеса, Трэвису помочь некому. Двое против двенадцати, а то и больше.

Трэвис, очевидно, думал почти так же, потому что сказал мрачно:

— Из-за фейерверка наши сигналы никто не услышит.

Когда Сэм широко раскрытыми черными глазами посмотрела на Билли, она увидела, что и он хмуро и беспокойно смотрит туда, откуда доносились крики.

Молли вообще перепугалась, Чес встревожился. Обведя всех глазами, Сэм встретила взгляд Трэвиса.

— Дай мне пистолет, Трэвис, — спокойно сказала она, распрямляя съежившиеся было плечи и протягивая к нему руку.

Коротко засмеявшись, хотя было не до веселья, он ответил:

— Ни за что в жизни, Сэм.

— Речь идет о моей жизни, Кинкейд, — напомнила она ему. — О моей и о жизни Билли. Если ты думаешь, что я собираюсь стоять и смотреть, как они поволокут отсюда моего брата, чтобы повесить, ты жестоко ошибаешься.

— Я этого не допущу, Сэм, и с тобой тоже ничего не случится. Теперь ты моя жена, Сэм, и я отвечаю за тебя.

Теперь наступила очередь Сэм рассмеяться:

— Я скажу тебе, Трэвис, кое-что новенькое. Этой бляхи, которую ты носишь, не хватит, чтобы прикрыть твой собственный драгоценный зад, а тем более мой. Во всяком случае, не от такой толпы. И неважно, что ты хорошо стреляешь или думаешь, что хорошо стреляешь. Сейчас нам нужна помощь, одного Чеса нам мало. В общем, кончай изображать из себя блестящего героя, дай мне пистолет. Или ты считаешь, что мужчине не к лицу принимать помощь от женщины?

В ответ он пристально и внимательно посмотрел на нее. Все сводилось к тому, доверяет он ей или нет. Они оба понимали это, когда он наконец сказал:

— Дай мне слово, Сэм, что ты не сбежишь и не поможешь сбежать своему брату и после того, как мы успокоим и прогоним эту толпу, ты без разговоров отдашь пистолет мне.

Несколько напряженных секунд Сэм колебалась. Проклятье! Это был ее последний и единственный шанс спасти жизнь Билли. Трэвис хорошо изучил ее. Он знал, что если она даст слово, то не отступится от него. Сэм переводила тревожный взгляд с Трэвиса на Билли и обратно. Вздохнув, она согласилась:

— Хорошо. Даю тебе слово.

Трэвис, отдавая распоряжения, выглянул в окно:

— Отдай Сэм ее винтовку, Чес, и ее пистолет. Молли, ты и Сэм разложите боеприпасы, чтобы они были под рукой. Потом погасите лампу. Билли, держись подальше от окна. Прислонись к стене, чтобы не подставляться под пули. Надеюсь, что дело не примет скверный оборот, но вся та компания здорово пьяна.

— Я бы чувствовал себя гораздо лучше с моим собственным пистолетом, — пожаловался Билли, но Трэвис решительно покачал головой. Он и так пошел на большой риск, вооружив Сэм.

Когда свет погас, Трэвис подошел к двери. Он немного приоткрыл ее и придержал ногой. Чес и Сэм заняли позиции у окон по обе стороны двери, а Молли скорчилась за письменным столом Трэвиса, готовая передавать им патроны. С пистолетом наизготовку Трэвис крикнул:

— Отправляйся домой, Сандоваль, проспись. Ты сейчас ничего не соображаешь. Поговорим с тобой завтра.

— Не о чем говорить! — прогремел ответ. — Мы хотим Даунинга. Отдай его нам.

— Не могу, Рейф, и ты это знаешь. Это незаконно. Более того, если вы не прекратите свои глупости, я буду вынужден всех вас арестовать.

В ответ раздался пьяный хохот:

— Ты ловок, начальник, но не сможешь взять нас всех сразу. Нам известно, что с тобой только твой помощник, а вы вдвоем не сможете остановить нас.

— Врешь! — крикнула Сэм, прежде чем Трэвис успел ответить Сандовалю. — У него есть я, а если ты хочешь дожить до завтра, лучше убирайся отсюда, Сандоваль. Я целюсь тебе прямо в голову, а я никогда не промахиваюсь. Только шевельнись — и я тебе сделаю пробор прямо посередине головы.

Сандоваль метнул взгляд в сторону окна, у которого стояла Сэм.

— Ну и ну, — пьяным голосом протянул он под оглушительный хохот своих приятелей. — Никак, это сама мисс Бандитка! Что ты, крошка, разве можно меня так пугать! — посмеивался он.

— Не бандитка, а миссис Кинкейд, вот тебе, Сандоваль! — поправила она его с невольной гордостью в голосе, отчего Трэвис странно покосился на нее, а Билл взглянул, не скрывая своего удивления.

— Ты промахнулся, парень, — сказал Сандоваль, косясь на тень Трэвиса, маячившую в темном дверном проеме. — Если бы ты пошел с верной карты, когда-нибудь обзавелся бы и Нолой и ранчо. Моя девочка всерьез нацелилась на тебя.

— Куда же она подевалась, когда от нее могла быть такая польза? — донесся до Трэвиса тихий шепот Сэм, чтобы Сандоваль ее не слышал. — Знает ли она, чем сейчас занимается ее папочка?

В глубине души Трэвиса тоже интересовал этот вопрос. Если кто и мог остановить Сандоваля от безумия, на которое он, судя по всему, был вполне способен, так это Нола.

Сандовалю скоро надоели все эти разговоры и канитель, и он дал сигнал своим людям. Но не успел он вытащить из стремени правую ногу, чтобы занести ее над лошадью и спрыгнуть с седла, как прогремел выстрел. За первым последовало еще четыре. Когда Чес и Трэвис поддержали своим огнем Сэм, всадники, все, как один, быстро уселись снова на лошадей.

Вдруг Сандоваль вскрикнул от боли, и все глаза обратились к нему. Сначала никто не мог понять, что произошло, куда могла попасть пуля. Но тут из-под полей его светло-коричневой шляпы показалась струйка крови. Схватившись за широкие поля, Сандоваль неловко стянул шляпу с головы, и все увидели широкую кровавую полосу, разделившую его черные волосы как раз посередине. Сэм недаром хвалилась — ока даже не сбила шляпу с его головы.

Громкий ропот поднялся вокруг Сандоваля.

— Вот это да! — восхищенно воскликнул кто-то из его окружения.

Стоящий рядом с Сандовалем человек нагнулся, чтобы поднять шляпу. Он делал это нарочно медленно, чтобы его действия не восприняли как угрозу. Когда он выпрямился и обследовал шляпу, он негромко свистнул:

— Чтоб я сдох! В шляпе и дырки нет! Вот это фокус!

Искры посыпались из глаз Сандоваля, когда он взглянул на Сэм:

— Ах ты, сучья дочь! Для таких дьяволиц, как ты, есть одно место — преисподняя! — Его рука сжала винтовку, и он приготовился выстрелить в нее.

— Только попробуй, Сандоваль, и я проткну твое брюхо лукой седла, — пригрозила в ответ Сэм. После того как она успешно выполнила предыдущую угрозу, каждый задумался о том, что она и в самом деле способна на это. Этой девчонке, что начальник взял в жены, только в цирке стрелять!

— Отправляйся домой, Сандоваль! — повторил Трэвис. — Убери своих людей и уходи, пока действительно кто-нибудь не пострадал. Я давно знаю многих твоих людей, и мне бы не хотелось кого-то из вас убить, но если у меня не будет другого выхода, мне придется стрелять. Билли Даунинг мой арестант, и моим арестантом он останется до тех пор, пока выездной судья не решит иначе. А Саманта моя жена, и я бы посоветовал вам быть поосторожнее, когда вы начинаете ей угрожать.

Несколько человек неловко заерзали в своих седлах. Другие обратили вопросительные взгляды на Сандоваля. Но были и такие, кто даже не хотел смотреть в его сторону. Однако постепенно, один за другим, люди Сандоваля начали отступать и постепенно растворились в темноте.

— Эй, вы, поджилки у вас затряслись от страха, что ли? — кричал им вслед Сандоваль с багровым от гнева лицом. — И вы позволяете так запугать себя этому прыщу с жестяной звездой и его языкастой женушке? — Не получив никакого ответа, он заорал: — Вернитесь, слышали? Я позабочусь, чтобы для вас и в тысяче миль отсюда не нашлось никакой работы, если вы ослушаетесь меня. Если вы уйдете, то идите и не останавливайтесь и не смейте выпрашивать у меня жалованье.

За считанные минуты у дверей полицейского участка остался только Сандоваль и двое из его людей.

— Ну, Сандоваль? Что мы теперь решим? — напряженно спросил Трэвис и шагнул за порог на улицу.

Несколько мгновений оба сверлили друг друга глазами, Трэвис буквально пригвоздил своим взглядом человека в седле. Наконец Сандоваль проворчал:

— О'кей, Кинкейд, я ухожу, но смотри, как бы твой арестант не сбежал прежде, чем приедет судья. Ты понял меня? Нет у меня к тебе доверия, — издевательски усмехнулся он, — ведь теперь он приходится тебе шурином, не так ли?

— Билли останется здесь, — ответил Трэвис, с ненавистью глядя на человека, который мог бы стать его тестем, женись он на Ноле вместо Сэм. Теперь, видя, на что способен этот человек, Трэвис решил, что ему повезло, — он не стал родственником этого неистового скотовода.

Трэвис смотрел Сандовалю вслед, пока он совсем не исчез из вида. Только тогда со вздохом облегчения он снова вошел в помещение участка. Он спокойно зажег лампу, потом повернулся к Сэм. Протянув руку, он сказал:

— Ну, давай сюда оружие, Сэм.

Она как будто приросла к полу, стояла не шевелясь и не отрываясь смотрела на него своими черными глазами. Трэвис тоже застыл, ожидая, когда она отдаст ему пистолет и винтовку. Его глаза превратились в бирюзовые ледышки. Чес и Молли молча наблюдали драматическую сцену между мужем и женой.

Словно почуяв колебания сестры, Билли протянул сквозь решетку к ней свои руки.

— Не отдавай, Сэмми, — тихим, умоляющим голосом попросил он. — Ты знаешь, ведь это мой единственный шанс уйти отсюда живым. Ведь я твой брат, Сэм. Папаше не понравится, что ты отворачиваешься от своих. — Его голос стал совсем вкрадчивым, проникающим в душу. — Ведь ты же не сделаешь этого, да, сестренка? Сделай один шаг и протяни мне винтовку. Остальное я сделаю сам. Ну же, Сэмми, дай мне ружье.

Пока Билли упрашивал ее, Трэвис не спускал с жены глаз. Он даже не попытался вытащить свой собственный пистолет, который заложил в кобуру перед тем, как войти в участок. Он просто стоял и ждал с протянутой рукой.

Сэм разрывалась на части. Никогда в жизни не было такого, чтобы она сначала дала слово, а потом нарушила его. Папаша сам вдолбил ей это понятие о чести. Это было таким же обязательным, как ездить на лошади и стрелять. И все же Билли необходима ее помощь. Как не помочь собственному брату. Ведь ему грозит виселица, если она не поможет ему удрать. Но опять же, как нарушить клятву, данную Трэвису? Он доверял Сэм, дал ей ружье, верил, что она вернет его, как обещала.

Мучительная гримаса пробежала по лицу Сэм: она искала выход из этого положения. В темных глазах застыло страдание. Ее сердце разрывалось на части. Какой бы путь он ни выбрала, она бы нанесла смертельный удар тому, кого любила. В любом случае она оказывалась в проигрыше, а расплачивался бы за ее решение любимый ею человек.

Сэм не сомневалась, что, если бы она по-настоящему захотела, ей не составило бы труда выстрелить в Трэвиса и взять под прицел Чеса прежде, чем кто-либо из них успел обнажить свой пистолет. В быстроте реакции ей не было равных, а сейчас тем более, когда пистолет был у нее в руках. Нет ничего проще, чем бросить винтовку Билли. Но могла ли она поступить так с Трэвисом? Ее страдающее сердце сказало «нет». Слезы покатились» по щекам Сэм, и она медленно протянула ружье Трэвису.

— Проклятье! Не делай этого! — простонал Билли.

— Я дала слово, Билли, — сказала Сэм прерывающимся голосом, моля его о прощении. — Я дала слово. — Она швырнула свое оружие Трэвису и вылетела из комнаты.

Трэвис нагнал ее невдалеке от участка.

— Тебе нельзя идти домой одной, Сэм. Особенно после того, что сейчас случилось.

Сэм молчала, яростно вытирая слезы с лица.

— Я гордился тобой сегодня, — снова попытался он заговорить с ней. — Никто не умеет стрелять так, как ты.

— Я бы застрелила и тебя, и ты это знаешь, — ответила она воинственно, — и Билли был бы сейчас на свободе, если бы я не дала тебе этого дурацкого обещания.

— Я это знаю, Сэм, и я понимаю, как трудно тебе было вернуть мне оружие, но я очень рад, что ты это сделала. Я тебе благодарен.

Печально покачав головой, Сэм с сожалением проговорила:

— Не могу ответить тебе той же благодарностью. Билли теперь повесят, и все из-за меня.

Он схватил ее за руку, остановил, повернул к себе.

Взял пальцами за подбородок, поднял ее лицо к своим глазам.

— Нет, любимая, — мягко поправил он ее. — Если Билли повесят, так это за те преступления, которые он совершил, а не потому, помогла ты ему или нет. Всегда помни об этом, Саманта Даунинг-Кинкейд, — твердо сказал Трэвис. — Каждый человек несет ответственность только за свои собственные поступки, он отвечает только за то, что совершил на протяжении своей жизни. Он или достоин похвал, или платит за свои ошибки, но и гордость за себя, и стыд целиком и полностью лежат на его плечах и не принадлежат никому другому.

— Легко сказать, но если его повесят, я никогда не прощу себе, Трэвис. Я пронесу это бремя до конца своей жизни и никогда не смогу взглянуть в лицо ни папаше, ни Хэнку, ни Тому.

— Ты поступила так, как велел тебе твой долг, Сэм, — ты поступила правильно.

— Но это слабое утешение, — упавшим голосом сказала она, еле волоча ноги. Они пошли к дому, но она еле тащилась, будто каждый шаг давался ей с трудом. — Я отвернулась от родного брата, а это не забывается.

Трэвис не мог с этим спорить и ничем не мог утешить Сэм, и его душа болела за нее. Ему бы очень не хотелось оказаться на ее месте и быть вынужденным сделать выбор, как пришлось ей в этот вечер. Он пережил несколько довольно неприятных мгновений. Затаив дыхание, в те минуты он ожидал, не повернет ли она свое ружье на него. Даже сейчас он еще не совсем понимал, почему она не сделала этого. Потому ли только, что дала слово, как она уверяла Билли? Или же за этим стояло нечто большее? Не могло ли случиться так, что у Сэм не хватило духа нацелить свое оружие на него? Не значило ли это, что она хоть немного начала любить его? Или же это случилось оттого, что в ней появилось чувство уважения к закону, который он представлял?

Но какой бы ни была истинная причина случившегося, у Трэвиса буквально отлегло от сердца, когда Сэм отказала просьбам и мольбам Билли. Это первое настоящее испытание их брака, первое испытание на верность Сэм прошла с честью, и неважно, что повлияло на ее выбор. Трэвис безмерно гордился женой. Теперь у него появилась надежда, что брак их будет устойчивым, несмотря на все проблемы, которые стоят перед ними. Боже правый, как он любил эту смелую, красивую женщину, для которой честь занимала первое место!

Чем больше Сэм размышляла над тем, что случилось, тем больше ее распирала злость.

— Почему ты не арестовал Сандоваля и его бандитов, всех до единого? — набрасывалась она на Трэвиса. — Чем он лучше нас? То, что он владеет практически каждым акром земли отсюда до Далласа, не значит, что убийство может сойти ему с рук.

— Не было никакого убийства, — напомнил ей Трэвис так спокойно, что ей захотелось запустить в его голову чем-нибудь тяжелым.

— Нет, но оно бы произошло, если бы им удалось добраться до меня и Билли. Суд Линча обычно кончается убийством, Трэвис. Если тебе не дают дышать, ты умираешь.

Эти споры продолжались бесконечно, целыми дня-г»ми. Сэм настаивала, чтобы Трэвис арестовал Сандоваля. Трэвис отказывался, говоря, что никто из толпы не стал бы так себя вести, если бы не был пьян в стельку.

— Что ж, — язвительно заметила Сэм, — лучше такое оправдание, чем никакого, да? Или же дело в том, что он отец твоей старой зазнобы?

Трэвис усмехнулся своей кривой, коварной усмешкой:

— Ревнуешь, Сэм?

— Скорее у осла вырастут крылья! — соврала она. — Когда почувствуешь, что готов полететь, скажи мне.

Злилась не только одна Сэм. После того как она лишила Билли единственного шанса освободиться из тюрьмы, Билли перестал с ней разговаривать. Когда она приходила навестить его, он или поворачивался к ней спиной, или равнодушно просил ее уйти. У него была такая же горячая кровь, как у нее, и они оба унаследовали одинаковую строптивость. Билли не собирался прощать сестру, как бы сладко она ни уговаривала его, как бы убедительно ни звучали ее оправдания, сколько бы она ни приносила ему пирогов и печенья.

Однажды утром, чтобы задобрить свою молодую жену, Трэвис попросил ее:

— Что, если ты поучишь меня так же быстро вскидывать пистолет, Сэм? Стреляю я метко, но вот вытащить кольт первым мне удается далеко не всегда. Может, я просто не способен к этому, а может, есть какой-нибудь прием, которого я не знаю? Что ты думаешь?

Она смерила его скептическим взглядом:

— Давай попробуем. Но ты уверен, что готов доверить мне оружие? А вдруг я на этот раз выстрелю в тебя, освобожу Билли и уйду с ним?

Трэвис криво усмехнулся и лениво протянул:

— Пожалуй, рискну.

Сэм, конечно, понимала, что эти так называемые уроки Трэвис придумал для того, чтобы как-то успокоить ее и отвлечь, и она согласилась. Она и сама с удовольствием занялась бы таким делом, чтобы Трэвис оценил в ней те качества, которые раньше вызывали в нем одну неприязнь потому, что они, видите ли, не к лицу настоящей леди.

Учить Трэвиса стрелять в цель — это все равно что учить плавать утку. Он от природы обладал острым глазом, твердой рукой, он безошибочно поражал цель. Однако когда дело доходило до извлечения пистолета из кобуры, он двигался как осенняя муха. Здесь, конечно, он очень нуждался в советах такого специалиста, как Сэм.

Сначала они поработали над кобурой, смазывая, растирая и наващивая кожу так, что она стала гладкой и ровной, как попка новорожденного ребенка.

Несмотря на то что Трэвис очень заботился о своем шестизарядном пистолете, он с интересом наблюдал, как Сэм тщательно разбирает его кольт-45, чистит его, воронит сталь и смазывает до тех пор, пока он не заблестел как зеркало. Потом она проделала ту же процедуру со своим собственным пистолетом. После этого оба пистолета закладывались в кобуру и выскальзывали из нее сами собой.

— Скользят, — сказала довольная Сэм. — И это еще цветочки. — Она многозначительно подмигнула ему.

То, что начиналось как шутка, по мере того как Сэм входила во вкус обучения Трэвиса, быстро превратилось в серьезное дело. Сэм знала все секреты.

— Никогда не закрепляй верхний клапан кобуры, особенно если тебе предстоит пускать в дело пистолет, — говорила она. — Всегда следи за тем, чтобы кобура была плотно пригнана, чтобы она не отходила от бедра. А то она будет шлепать по ноге, и тебе придется долго шарить за ней рукой. А в нужную минуту достаточно одного незаметного движения.

Еще Сэм обратила внимание, что, по ее мнению, Трэвис носил кобуру слишком высоко.

— Но я так привык, — протестовал он, когда она велела ему опустить ее ниже. — Мне так удобно.

— Тебе будет очень удобно помереть в один прекрасный день, если не будешь слушать, что я тебе говорю. Смотри, как высоко тебе приходится поднимать руку, как сильно ты должен согнуть ее в локте, чтобы схватить рукоятку. Все это лишние движения, Трэвис. — Она показала ему, в чем разница. Ее кобура висела так низко, что, не напрягая руки, она доставала до рукоятки пальцами. В одно неуловимое мгновение она успела достать свой пистолет, прицелиться, взвести курок и нажать на спуск.

На Трэвиса это произвело впечатление. Но все же он не мог удержаться от того, чтобы не заметить:

— Ты совсем не оставляешь времени на то, чтобы прицелиться. Я, правда, знаю некоторых, кто может быстро извлечь пистолет и стрелять почти без паузы, но…

— Послушай, Трэвис, — перебила она со вздохом. — Это все не так трудно рассчитать. Рост среднего человека обычно футов шесть плюс-минус дюйм. Сердце находится в пятнадцати-шестнадцати дюймах ниже головы. Если считать, что расстояние до цели двадцать футов, то пистолет надо держать на такой высоте. — Она еще раз выхватила кольт, ее рука поднялась на определенный уровень и застыла там, словно у нее кончился завод. Она даже не тратила время на прицел. — Надо научиться рассчитывать высоту в зависимости от дистанции. Это на самом деле нетрудно, во всяком случае, не труднее, чем научиться стрелять по движущейся мишени, особенно когда привыкнешь.

Поскольку он продолжал скептически смотреть на нее, она повернулась к стоящим в некотором отдалении молодым деревьям.

— Вон то большое дерево слева будем считать человеком, — сказала она и снова выхватила пистолет так быстро, что Трэвис не успел уловить взглядом это движение. Большим пальцем на ходу она оттянула курок, и когда ее рука остановилась, спусковой крючок был уже нажат. Выстрел — и от ствола дерева полетели щепки. Трэвис подошел к дереву и увидел, что след от пули пришелся как раз на то самое место, где у человека должно быть сердце.

— Все, что для этого нужно — это твердая рука, меткий глаз и тренировка, — сказала она. — Глаз и рука у тебя есть, дело за тренировкой.

Она помогала ему, советовала, руководила, одобряла. Она хвалила его за успехи, ободряла его, когда он готов был сдаться. Она устраивала ему проверки и гоняла до тех пор, пока он не стал раскаиваться в том, что сам предложил ей это занятие. И все же с течением времени Трэвис стал замечать, что он начал доставать пистолет значительно быстрее, легче, что у него стали более координированные движения. Чем больше он тренировался, тем быстрее и ловчее он вытаскивал пистолет из кобуры и тем увереннее становился в своих силах.

Если он будет настоящим знатоком этого дела, то ему не придется тратить время на тщательное прицеливание. Это как раз самый большой его недостаток в прошлом. В нескольких случаях этот недостаток едва не стоил ему жизни. Тогда ему повезло, но такое везение не бывает долгим.

Да, Трэвису пришлось это признать. За то короткое время, что он узнал Сэм, маленькая арестантка научила его многим вещам — удивительным, даже поразительным, некоторые из них оказались даже весьма полезными. Предстоящие годы жизни с Сэм могли оказаться какими угодно, но скучать им не придется, в этом он был уверен.

ГЛАВА 20

Иногда казалось, что дни тянутся медленно, иногда они летели как ветер. В любое время в Тамбле мог появиться выездной судья, в любой момент Билли могли приговорить к повешению. Сэм наконец удалось переломить настроение брата, и они снова стали разговаривать, но тем не менее их отношения оставались напряженными. Более того, Сэм подозревала, что Билли что-то замышляет. Хотя она не могла определить, в чем дело, но чувствовала, что Билли известно что-то очень важное и он нарочно не говорит ей об этом. Перестал ли он доверять ей из-за роковых событий четвертого июля или же просто потому, что она теперь стала женой Трэвиса?

Существование Сэм отравляло и то, что Нола Сандоваль по-прежнему регулярно посещала полицейский участок, словно имела на это полное право. Это был постоянный повод для ссор между Сэм и Трэвисом. Всякий раз при упоминании имени Нолы они обменивались колкостями.

— Ну почему, скажи, пожалуйста, она все время крутится вокруг тебя, как муравей вокруг горшка с медом? — ворчала Сэм.

— Мы с ней просто друзья. И перестань выдумывать, Сэм. Если бы ты посмотрела на нее другими глазами, может, ты тоже подружилась бы с ней. Нола не так плоха, как ты думаешь.

— Лучше дружить с выводком скунсов! Им бы я доверяла гораздо больше. Трэвис нахмурился:

— Твоя ревность, Сэм, становится невыносимой.

— Это я-то ревную? — возмутилась Сэм. — Если бы я ревновала, я уже давно бы ее пристрелила. Нолу не останавливает даже то, что ты женатый человек, между прочим.

— Ты несправедлива, Сэм. Она была настолько мила, что поздравила нас с бракосочетанием, она хочет дружить с нами. По-моему, все это говорит в ее пользу. Кроме того, она извинилась за поведение своего отца. Ноле очень стыдно за него.

— Что-то я не слышала, чтобы она извинилась передо мной, — вставила Сэм. — Обратил ли ты внимание, что она не снизошла до того, чтобы и меня поздравить по случаю выхода замуж? Похоже, ей приятно беседовать только с тобой.

Нола и в самом деле частенько наведывалась в полицейский участок, но она приходила туда и тогда, когда Трэвис отсутствовал. Девушка умудрялась приезжать в город раза три в неделю, а то и чаще. В тех случаях, когда Трэвиса на месте не было, ее принимал Чес. Ей даже удавалось перекинуться одним-двумя словами с Билли.

Эти посещения радовали Билли куда больше, чем визиты Сэм. Сэм была готова поставить на кон последний доллар, что ее братец явно неравнодушен к Ноле. Но когда она попыталась поговорить на эту тему с братом, Билли как воды в рот набрал.

Однако это была не единственная тайна, которую скрывал от нее Билли. Однажды вечером, после того как Трэвис ушел домой, оставив арестанта на попечение Чеса, к Билли заявился неожиданный гость. Сидя за решеткой, Билли угрюмо раскладывал пасьянс, постоянно жульничая при этом, а Чес храпел, сидя на стуле в нескольких шагах от его камеры. Вдруг Билли послышался какой-то шум. Склонив голову набок, он молча придвинулся к внешней стене и прислушался. Снова до него донесся какой-то шорох.

— Эй, Билли!

— Хэнк? — тихо сказал Билли, с опаской озираясь на Чеса.

— Да. Как ты, Билли?

Билли улыбнулся. Хэнк верный товарищ, но, к сожалению, не слишком сообразительный.

— Потише, Хэнк, — предупредил он младшего брата. — Помощник начальника хоть и дрыхнет, но чутко. Том и папаша с тобой?

Хэнк отрицательно покачал головой. Только после предупреждения Билли он сообразил, что брату не видно его за стеной. И не только не видно, но и плохо слышно.

— Нет, — наконец ответил он. — Папаша все еще скрывается, у него никак не заживает рана на плече. С тех пор как она открылась в прошлый раз, никак не хочет зарастать.

Билли встревожился.

— А где Том? — хмуро спросил он.

— Том остался с папашей. Он ухаживает за ним и следит за мисс Такер.

Больше никаких сообщений не последовало, и Билли спросил:

— Когда они собираются выручить меня отсюда, Хэнк? В любой день здесь ожидают судью. У меня мало времени.

— Я знаю. Поэтому папаша и послал меня узнать, как ты держишься. Он совсем плох, Билли. Мы с Томом очень боимся за него. Том хочет переправить его в Мексику, где мы сможем показать его докторам и не бояться, что нас поймают.

— Папаша так плох? — заволновался Билли.

— Да, но он не жалуется, он не хочет двигаться на юг без тебя и Сэм.

— Забудь о Сэм, — проворчал с горечью Билли. — Она подцепила начальника полиции.

— Что-что? — воскликнул во весь голос Хэнк.

Чес пошевелился на стуле, храп прекратился, и Билли замер у стены. Он только молился, чтобы у Хэнка хватило ума немного помолчать. Но Чес вскоре снова захрапел, и Билли перевел дух.

— Сэм и полицейский поженились, Хэнк, — повторил он шепотом.

— Как же это случилось?

— Да я и сам толком не знаю. Знаю только то, что на Сэм теперь нельзя рассчитывать. — Билли кратко, как мог, рассказал Хэнку, что произошло четвертого июля и как Сэм подвела его.

— Но, Билли, раз Сэм дала слово, как еще она должна была поступить? — вступился за младшую сестру Хэнк.

— Я так и знал, что ты будешь на ее стороне, — прошипел Билли. — Вы двое вечно держались друг за друга, неразлучные, как горошины в одном стручке. А пока я вот сижу здесь, мне готовят веревку, и вас благодарить мне не за что…

— А что мы можем сделать? — жалобно сказал Хэнк. — Мы с Томом по очереди следим за тюрьмой, но при тебе постоянно кто-нибудь, нас двое, а папаша не в состоянии помочь нам. Мы думали еще раз попытаться обменять мисс Такер на тебя и Сэм, но после того, что случилось прошлый раз, папаша не хочет, чтобы еще кто-то пострадал.

Хэнк помолчал немного и потом спросил:

— Ты поправляешься, Билли? Ты уже можешь сесть на лошадь? Господи, знаешь, как ты напугал нас. Мы было подумали, что ты уже покойник.

— Покойник или нет, но если у меня будет хоть какой-то шанс, только меня здесь и видели, — сказал ему Билли. — Моя рана еще не совсем зажила, и я не знаю, смогу ли я оседлать лошадь, но теперь я могу немного ходить, и с каждым днем во мне прибавляются силы, так что если вы с Томом можете устроить мне побег, я готов и только жду этого часа.

— Мы надеялись, что вы с Сэм сами что-нибудь придумаете, — признался Хэнк. — Том говорит, что, если мы будем тянуть с отъездом в Мексику, все может кончиться очень плохо.

Билли закрыл глаза, ему было жаль и отца и себя.

— Тогда поезжайте, Хэнк. Отвезите папашу в Мексику, пока не стало слишком поздно.

— А как же ты?

— Обо мне не беспокойтесь. Скажите папаше, что я найду способ бежать отсюда. Скажите, что я встречу вас в Мексике. Может, я смогу уговорить Сэм или еще кого помочь мне. Где вы собираетесь осесть?

Хэнк назвал небольшой городок недалеко от границы, где они уже останавливались пару раз.

— Ты уверен, Билли? Папаша ни за что не согласится уехать, если не будет знать, что ты на свободе.

На этот счет у Билли совсем не было никакой уверенности, но он постарался успокоить брата:

— Если судья еще немного задержится, я успею довести свой план до конца и у меня будет время еще немного поправиться. Тогда я смогу сесть на лошадь, и все будет в порядке. Ну, конечно, не мешает обзавестись оружием. Потому что бежать отсюда без оружия будет сложновато.

Скрытый от Билли стеной, Хэнк густо покраснел.

— Это еще одно поручение от папаши, — робко признался он. — Но как мне передать тебе пистолет? — Он с ненавистью глянул на зарешеченное окно. Решетки на нем шли не только горизонтально, но и вертикально и пересекались так плотно, что просунуть сквозь них пистолет было безнадежным делом. — Может, мне как-нибудь подсунуть его Сэм и она передаст его тебе?

Выслушав это предложение брата, Билли только и оставалось, что покачать головой. Да, приз за лучшие мозги Хэнку не грозил. Хорошо понимая это, Билли, конечно, не стал предлагать Хэнку попытаться взорвать стену его тюрьмы динамитом или еще чем-нибудь, что могло представлять угрозу для жизни.

— Ну да, Хэнк, — презрительно фыркнул он. — И как ты собираешься это сделать? Подойти к дому, постучать в дверь и попросить Кинкейда, чтобы он велел Сэм передать мне пистолет?

— Да нет, — обиделся Хэнк, — что я, совсем дурак? Я думал постучать в окно ее спальни, как в прошлый раз. Если они женаты, начальник не будет заколачивать ее окна гвоздями.

Билли не мог поверить своим ушам.

— Ну и кретин же ты! — прошипел он. — У тебя мозгов меньше, чем у осла. Пораскинь умишком, Хэнк! Они муж и жена, идиот! Это значит, что они спят в одной постели. Ты постучишь в окно Сэм и сразу наткнешься на кольт Кинкейда.

Если Хэнку и раньше не раз приходилось краснеть, то это шло не в счет по сравнению с тем жаром, который сейчас залил все его лицо.

— О, черт! Я об этом как-то не подумал, — пробурчал он.

— Точно не подумал, — сухо подтвердил Билли.

— Что же тогда нам делать?

— То, что я сказал. Возвращайся, скажи Тому, чтобы переправляли папашу в Мексику, а я сам о себе позабочусь. У меня есть одна идея, которая, как я думаю, сработает.

— А как же Сэм?

— Не знаю. Надо посмотреть, как пойдут дела. Если она захочет уйти со мной, я ее возьму, Хэнк, но если она захочет остаться с Кинкейдом, тогда я бессилен. Кроме того, ей не грозят такие же неприятности, как мне, и я должен позаботиться прежде всего о себе. Скажи папаше, чтобы он не беспокоился обо мне.

— А что сказать Тому?

— Вот ему не мешает поднапрячься. Он всегда мечтал стать пастором, попроси его, чтобы он потренировался в молитвах, если припомнит хоть одну.

Впервые в жизни Сэм почувствовала, что значит размеренная, упорядоченная жизнь. Дни, проходившие по раз заведенному распорядку, казались ей странными, но в то же время доставляли удовольствие. После бесконечных побегов и скитаний, длившихся месяцы и годы, ей казалось странным вести нормальную жизнь, как все обычные люди. Каждый день начинался и заканчивался одинаково, в одной и той же постели, в объятиях Трэвиса.

По воскресеньям утром они ходили в церковь; по понедельникам Сэм занималась стиркой; по вторникам она гладила и чинила чистое белье. Каждый вторник и пятницу она пекла свежий хлеб и пироги на субботу и воскресенье. По средам она сбивала масло и доделывала то, что не успела сделать в другие дни. По четвергам Сэм занималась уборкой дома от чердака до подвала, а субботы оставлялись для покупок.

Дневные часы тоже шли по одинаковому распорядку. Завтраки, обеды и ужины всегда подавались в одно и то же время, с разницей от силы в полчаса. Скудные познания Сэм в области кулинарии не позволяли ей сильно разнообразить меню, но то, что ей удавалось приготовить, оказывалось вполне съедобным. Трэвис давно успел заучить наизусть, что по понедельникам его ожидала тушеная говядина, по вторникам они ели ветчину с фасолью; в среду на ужин бывал колбасный хлеб и вареная картошка; по воскресеньям жареное мясо или жареный цыпленок, в зависимости от того, что захотелось Сэм купить у мясника в субботу. Сэм очень редко отваживалась на какое-то новое блюдо, только однажды она настолько осмелела, что приготовила на обед жареную печенку.

Каждый день они вставали в одно и то же время, обедали в одно и то же время. Билли мог с точностью до минуты угадать, когда к нему придет Сэм. Он мог даже поспорить на деньги на то, в каком платье она появится в тот или иной день. Сэм захватила рутина повседневной жизни, но это не удручало ее, а, напротив, очень даже радовало. Улыбка не сходила с ее лица, и часто, вернувшись домой, Трэвис замечал, что, хлопоча по дому, она что-то тихо напевает себе под нос.

Так как Элси еще не оправилась после травмы и не могла приступить к своим обязанностям экономки, вся домашняя работа легла на плечи Сэм. Естественно, кому же еще следить за домом, как не жене. Однако и Сэм и Трэвис понимали, что их брак не совсем обычный и что она тоже отличается от обычных жен. Она почти ничего не смыслила в хозяйстве.

Если в искусстве кулинарии она делала заметные успехи, а уборка вообще не представляла для нее проблему, что часто какая-нибудь мелочь ставила ее буквально в тупик. Трэвису пришлось самому учить ее, как надо правильно менять белье на кроватях перед стиркой. Он удержался от резких слов и спокойно отправил три самые лучшие свои рубашки в мешок с тряпьем, прежде чем она научилась не прожигать ткань слишком горячим утюгом. Сэм трудно было правильно гладить одежду и не оставлять на ткани заглаженных морщин. Он прикусил язык, когда она умудрилась накрахмалить его трусы, но все-таки подумал, что всякому терпению наконец наступит предел!

По долгу службы Трэвису часто приходилось оставлять Сэм надолго одну. Не мог же он находиться при ней постоянно, да и Сэм нужно было время, чтобы справиться со всем хозяйством, чтобы еда была готова вовремя, чтобы в доме было чисто. Но Трэвис еще не знал, насколько можно доверять ей. У него было много работы, и первые несколько недель он провел в ужасной тревоге. Каждое утро он уходил из дома, затаив дыхание, и переводил его только тогда, когда вечером возвращался обратно. Каждый раз, зайдя в дом, он с ужасом ожидал, что не найдет ее. Каждый раз, если он сразу не видел Сэм, им овладевала паника. И каждый раз, когда он заставал ее за делами на кухне или слышал ее неблагозвучное пение, доносившееся сверху, он от души вздыхал, испытывая при этом огромное облегчение.

Но если бы Трэвису удалось проникнуть в мысли Сэм, он бы избавился от многих мучивших его страхов. При том, что Сэм испытывала огромную тревогу за своих близких, и прежде всего за Билли, она наслаждалась жизнью. Для нее оказалось приятной неожиданностью, что домашняя работа вовсе не вызывала у нее никакого отвращения, чего она так боялась. Хотя ей часто недоставало советов Элси и ее направляющей руки, Сэм даже нравилось, что дом предоставлен в ее полное распоряжение.

Этот дом все больше и больше становился ее домом, и все меньше чувствовала она себя в нем временной непрошеной гостьей. Она обошла и обследовала все его уголки. Очень скоро она сделала на кухне перестановку, установила все кухонные шкафчики так, как ей удобно, разложила все вещи так, чтобы они были у нее под рукой. Она могла по своему желанию планировать свой день, лишь бы это не мешало Трэвису. Если ей хотелось заняться уборкой, начиная с нижнего этажа, она так и поступала. Она стирала белье в любом порядке, а не в том, какой установила Элси — всегда начинать стирку с простынь. Если ей хотелось оставить мытье кастрюль и сковородок на вечер, никто этому не мешал.

Сэм имела полную свободу действий, которая оказалась для нее приятным сюрпризом. Она пришла в ужас, когда поняла, что ей очень даже нравится ухаживать за домом и за своим мужем. Каждый день она узнавала о нем бесчисленные милые ее сердцу подробности, например, то, что он, снимая носки, всегда оставлял их вывернутыми наизнанку, а один рукав скинутой рубашки всегда оказывался внутри другого, и ей приходилось расправлять их перед стиркой. Газету Трэвис читал непременно с последней страницы, обязательно укладывался в кровать с левой стороны и храпел только тогда, когда бывал смертельно усталым или когда лежал на спине. Он пил черный кофе, предпочитал яичницу-глазунью яичнице-болтунье, обожал кетчуп и терпеть не мог вареной капусты и жареной печенки, а также крахмальное нижнее белье!

Бывали моменты, когда Сэм приходила в неистовство от этой сытой жизни. Надо же, она постепенно превращалась в некое ручное существо, подобное ленивой домашней кошке. Когда Сэм любовно расправляла рубашки Трэвиса и складывала по парам его носки, она ловила себя на том, что это занятие доставляет ей ни с чем не сравнимое удовольствие. Иногда, застилая кровать, она прижимала к груди подушку, на которой он спал, вдыхала его запах.

В такие моменты ей казалось невероятным, что она могла так влюбиться в этого человека. Это не она! Не Сэм Даунинг! Она начала даже думать, в своем ли она уме, не вселилась ли в ее тело какая-то другая женщина. В самом деле, прежняя Сэм только с большим скандалом позволила бы нарядить себя в нижнюю юбку и платье. Прежняя Сэм никогда не стала бы печь ненавистные овсяные печенья только потому, что они нравились кому-то еще, и не мечтала бы о новых занавесках на кухню только потому, что видела ткань в точности такого же цвета, что и глаза Трэвиса.

Размышляя о своем глупом поведении, Сэм утешалась только тем, что по-прежнему носила сапоги, даже вместе с платьем. Вот только по воскресеньям ей приходилось надевать проклятые ботинки, которые отчаянно жали ей ногу. Да еще нужно было напяливать на себя ненавистный корсет. Даже у Трэвиса иной раз недоставало сил, чтобы затянуть на ней эту выдумку дьявола.

Но время от времени Сэм носила и брюки, например, когда они с Трэвисом практиковались в стрельбе. Прицепить пояс с кобурой к широкой, путающейся в ногах юбке было просто невозможно. Если Трэвис не отпускал колких замечаний, она могла сколько угодно терпеть его косые взгляды, да еще тайком хихикала, когда ловила его на том, что он смотрит со знакомым огоньком в глазах на ее зад, ловко обтянутый узкими бриджами.

Если дни, расписанные по минутам, и упорядоченный распорядок ведения хозяйства давала Сэм ощущение покоя, которого она никогда не испытывала прежде, то длинные темные ночи, проведенные в объятиях Трэвиса, приводили ее в восторг. Поэтому она и гнала от себя все мысли о побеге, да и Билли еще недостаточно окреп, чтобы пускаться в подобную авантюру. Когда Трэвис держал ее в своих объятиях, когда он покрывал ее жадными поцелуями, когда он пальцами касался тела жены, возбуждая ее, у нее и в мыслях не было, чтобы бежать от него.

В конце концов дом — это всего лишь деревянные и оштукатуренные стены и комнаты с мебелью. Трэвис, его сильные руки и горящие глаза стали для нее ее домом, только с ним ее сердце билось сильно и свободно. Ему удалось завоевать ее, и Сэм никогда в жизни не чувствовала себя такой уверенной и такой по-глупому счастливой. Хотя она потеряла свободу, которую так высоко ценила раньше, она знала, что лучше навсегда остаться арестанткой Трэвиса, чем покинуть его.

Когда Сэм наконец призналась себе в этом, она поняла, что ее сердце давно уже сделало тот выбор, с которым ее разум смирился только сейчас. Как к этому отнесется ее семья, она не имела ни малейшего понятия. Возможно, папаша обидится на нее. Билли уже злился, а вот Том понял бы ее. Но на ее сторону встал бы, пожалуй, один Хэнк. Самый младший из братьев был ей ближе всех. Но все равно, независимо от того, что они могут про нее подумать, независимо от того, будет ли она сожалеть в дальнейшем о своем выборе или нет, она его сделала.

Теперь ей оставалось убедить в этом Трэвиса, причем так, чтобы не показаться ему ослепленной любовью дурочкой. Одними словами отвести его подозрения и завоевать его доверие. Для этого нужны были время и любовь, а Сэм пока еще не могла ему признаться, что любит его. В глубине души она жаждала услышать слова любви сперва от него, она хотела, чтобы он первый признался ей. Придет ли когда-нибудь этот день, думала она. Хотя он испытывал к ней физическое влечение, полюбит ли он ее когда-нибудь по-настоящему? Учитывая все обстоятельства, сможет ли он вообще доверять ей, не говоря уже о том, чтобы отдать ей свое сердце? Страсть, возникшая между ними, была прекрасна, но Сэм жаждала его любви.

Спустя несколько дней, когда Сэм выходила из церкви после урока пения, ее окликнул пастор:

— Саманта! Не зайдете ли ко мне в кабинет, дорогая? Извините, что задерживаю вас, но дело очень важное.

Одарив его ослепительной улыбкой, Сэм не удержалась, чтобы не поддразнить его:

— Не иначе вы хотите отговорить меня от этих уроков, пастор? А я-то думала, что стала так хорошо петь!

Бедный пастор даже съежился.

— И правда, — уклончиво сказал он, — вы действительно делаете определенные успехи, но дело совсем в другом.

Введя ее в свой кабинет, он подошел к письменному столу и достал из ящика лист бумаги.

— Прошлой ночью я спохватился, что вы так и не поставили свою подпись под брачным свидетельством. Когда вы упали в обморок после церемонии, наверное, в суматохе никто об этом не вспомнил. Подпись Трэвиса есть, вот она, но документ я забыл отдать ему. Я рад, что вспомнил об этом, потому что мог так и не исправить свою ошибку. Странно, что он сам не спросил меня об этом до сих пор, но я-то каков, старый дурак. Как я мог забыть такое важное дело? — Он горестно покачал головой.

Сэм недоуменно переводила глаза с пастора на бумагу и обратно.

— А если моей подписи нет, значит ли это, что наш брак с Трэвисом считается недействительным? — слабым голосом спросила она, и у нее неприятно закрутило в животе.

— Нет, что вы, дорогая, — уверил он ее, не желая, чтобы она думала, будто все это время жила во грехе. — Как только вы произнесли свои клятвы, вы стали мужем и женой перед Господом. Однако закон требует, чтобы брачное свидетельство подписывали и жених и невеста, а зачем нам ненужные юридические проблемы из-за какого-то нелепого недосмотра. — Он дал ей перо и указал то место на документе, где должна стоять ее подпись. — Подпишите вот здесь, Сэм, и все будет в полном порядке.

Ее рука замерла над бумагой. Что, если отказаться?

Что тогда будет? Будет ли это означать, что формально она может не выполнять свой обет? Все эти мысли пронеслись в голове Сэм в эту минуту. Какой удобный случай отплатить Трэвису за то, что он держал ее под дулом пистолета. Что он сделает, если узнает, что ее клятвы ничего не стоят, если она откажется подписать бумагу? Все его усилия пропадут зря!

Но она прогнала от себя эти мысли. Нет, она не может так поступить с ним. Она не может поступить так и с собой. Она хотела быть его женой, принадлежать ему, хотела, чтобы и он принадлежал ей. Она любила его всем сердцем и душой, и не она ли только что ломала себе голову, как ему это доказать? Конечно, от нее Трэвис и не узнает об этом упущении. Зато теперь она подписью подтвердит свои клятвы. Не надо больше увиливать, сомневаться, злиться, убеждать себя, что у нее не было выбора. Этот выбор Сэм подтвердит сейчас, с радостью и любовью.

Слабо улыбнувшись и тихо вздохнув от облегчения, что она выиграла этот маленький поединок со своими сомнениями, Сэм решительно поставила свою подпись на бумаге под именем Трэвиса.

ГЛАВА 21

Смахнув волосы, упавшие на глаза, Сэм устало прислонилась к краю кухонного стола. Она готовила завтрак, но уже с утра стояла такая невыносимая жара, что у нее кружилась голова, а от запаха кофе и ветчины, скворчащей на сковородке, мутило. Вылупившаяся на нее большими желтыми глазами яичница завершила свое дело, и в тот момент, когда Трэвис вошел на кухню, Сэм со сдавленным воплем выскочила на задний двор.

Через несколько минут она вернулась. Вид у нее был виноватый. Благодаря Трэвису яичница не подгорела, и сейчас он раскладывал ее на тарелки.

— Я, наверное, не привыкла готовить еду на таком пекле, — робко пояснила она.

— А ты уверена, что дело в одной жаре? — спросил он. — Может, тебе стоит показаться доктору Пэрди? Вдруг ты подхватила какую-нибудь заразу?

Но Сэм не сомневалась, что во всем виновата жара. В последних числах июля температура воздуха была необычайно высокая. Воздух прогревался уже с утра, а ближе к вечеру пекло как на раскаленной сковородке. Дышать и то было трудно. По ночам на небе полыхали зарницы, но дождей не было. И даже случайный ветерок не приносил облегчения.

Все цветы увяли и засохли, сады погибли, от зеленой травы остались одни воспоминания. Сухой ветер гнал перекати-поле и поднимал песчаные смерчи. Уровень воды в ручье сильно понизился, и многие опасались, как бы не пересохли колодцы, если в скором времени не пойдет дождь.

Однако головокружение и приступы тошноты продолжались, Сэм никак не могла вернуться в свое обычное состояние, и она наконец уступила настояниям Трэвиса. Может, он и прав. Может, на нее влияет не только жара. И хотя она почти никогда не болела, рисковать не следовало. Один Бог знает, что несет с собой этот сухой, жаркий вечер. Может, доктор Пэрди поможет ей восстановить силы.

Когда Сэм застегивала свое платье, сидя на краю кушетки, доктор Пэрди сказал с улыбкой:

— Ну, Сэм, потерпите еще семь месяцев, и все пройдет.

— Семь месяцев? — повторила она глупо, сдвинув брови.

— По моим расчетам, ребенок должен появиться в первых числах марта, — сказал доктор.

— Ребенок? — вскрикнула она.

У нее был такой ошарашенный вид, что доктор Пэрди несколько рассмеялся:

— Ну да, Сэм. Вот к чему привели ваши с Трэвисом ночные игры в постели. Так дети и делаются.

— Как же так? Ребенок!.. — сказала она голосом, полным недоумения. Ее огромные черные глаза заполнили все лицо, а руки легонько провели по животу. — Чтоб меня черти взяли! Ребенок!

Через десять минут Сэм брела как в полусне по улице к полицейскому участку. Она почти не помнила, что еще ей сказал доктор Пэрди. Вдруг она внезапно остановилась, двигавшийся за ней какой-то ковбой чуть не упал, врезавшись ей в спину. Она опять потрогала руками свой еще плоский живот.

— Ребенок! — благоговейно пробормотала она, все еще не в состоянии осознать эту новость.

В полицейский участок она словно вплыла по воздуху. Трэвис, который что-то обсуждал с Чесом, бросив взгляд на ее лицо, остановился на полуслове.

— Сэм? — вопросительно произнес он, поднимаясь со стула и направляясь к ней. Она стояла не двигаясь, только смотрела на него и странно улыбалась. Он взял ее за руку, подвел к стулу и усадил. Она повиновалась ему, словно пребывала в каком-то трансе. — Сэм, что с тобой? — снова спросил он.

— Ребенок, — тихо сказала она, и ее глаза сделались круглыми и мечтательными. — Трэвис, у нас будет ребенок!

У Трэвиса подкосились ноги, и он уцепился за край стола. На секунду ему показалось, что на него обрушился поток. Потом с глупой улыбкой, вполне под стать блаженному выражению лица Сэм, он шепотом произнес:

— Ребенок. Ты уверена?

— Мне доктор Пэрди сказал. — Она нерешительно кивнула головой. — В марте. Я так удивилась, что теперь и не помню, что еще он мне говорил. Придется расспросить его как-нибудь потом.

Несколько секунд они смотрели друг на друга. Потом по лицу Трэвиса расплылась широкая улыбка, и он издал радостный вопль такой силы, что с дома чуть не слетела крыша. Схватив Сэм в охапку, он начал кружить ее по комнате, пока они не задохнулись от смеха. Их радость передалась и Чесу, который каждый раз, как Трэвис поворачивался к нему спиной, пытался посильнее хлопнуть его рукой и не уставал поздравлять их обоих.

Когда они наконец остановились, у обоих кружилась голова, оба безудержно смеялись, а у Сэм по щекам текли слезы счастья. Чес тоже улыбался, радуясь за них. Один только Билли, следивший за всем происходящим из-за решетки своей камеры, угрюмо хмурился.

— Значит, ты навсегда здесь, Сэм? — холодно спросил он. — Не будешь больше ездить с нами? Этот вопрос отрезвил ее.

— Да, Билли, — спокойно ответила Сэм, высвобождаясь из объятий Трэвиса и подходя ближе к брату. — Ты правильно понял. Как я могу вести прежний образ жизни, если мне надо готовиться к такому событию. У меня есть дом и муж и скоро будет ребенок. Мне давно пора остепениться и жить на одном месте. Вот чего я хочу и в глубине души хотела очень давно.

— Тогда я рад за тебя, — грустно улыбнулся он. — Действительно, пусть хоть один из нас получит то, что желает. — Его улыбка стала шире, он попытался ободрить ее, но глаза оставались печальными. Тем не менее с деланной веселостью Билл добавил: — Вот это да! Это значит, что я могу стать дядей. Вот уж не думал, что придет такой день!

Никто не сказал вслух, но все подумали, что Билли, возможно, и не доживет до того дня, когда у Сэм появится ребенок. Эта мысль еще больше омрачила радость Сэм, и у нее перехватило горло. Смахнув набежавшие слезы, она улыбнулась дрожащими губами:

— А папаша станет дедушкой. Как это тебе понравится?

— Хотелось бы мне посмотреть на его лицо, когда он об этом узнает, — с тоской сказал Билли. — Наверное, когда первый шок пройдет, он будет рад.

— Ты так думаешь? — Голос Сэм задрожал и осекся.

Протянув руку сквозь прутья решетки, Билли схватил Сэм за руку и крепко сжал ее пальцы в своих, борясь со своими собственными слезами.

— Милая сестренка, я в этом уверен.

В бар вошла женщина и остановилась, чтобы привыкнуть к полутьме помещения после ослепительного мексиканского летнего солнца. Она карими глазами оглядела комнату, пока не обнаружила человека, которого искала. Женщина пошла к нему. Ее ярко-синяя юбка мягко обвивала ноги, а груди под сборчатой блузкой чуть подрагивали. Ее распущенные волосы ниспадали на плечи каштановыми волнами.

Она села за его стол, потянулась к нему и накрыла своими ладонями его руки. Все ее лицо дышало состраданием к нему.

— Том, — вздохнула она.

Мужчина поднял на нее тревожные глаза, боясь услышать новость. И все же он спросил:

— Что говорит доктор, Нэн? Женщина покачала головой:

— Ничего хорошего, дорогой. В ране остался кусочек свинца, и потому она никак не заживала. Весь организм твоего отца отравлен. Он вряд ли выживет. Теперь это вопрос времени. И нет никакой надежды на выздоровление. Ужасно!

Сглотнув комок в горле, Том хрипло спросил:

— Когда это может случиться?

— Доктор не мог сказать точно. Может, через несколько недель, может, через пару месяцев. Скоро.

— Папаша знает?

Она кивнула и вытерла слезы, катившиеся по щекам.

— Он настоял на том, чтобы ему сказали правду.

— Что он сейчас собирается делать?

— Он не сказал, но я не думаю, чтобы у него был выбор. Он слишком слаб, чтобы отправляться в путь, и лучше ему в ближайшие дни не станет.

— Как вел себя папаша, когда доктор сообщил ему?

— Он сказал, что очень устал. Он сказал, что будет счастлив отдохнуть и снова увидеть вашу маму. И еще он сказал, что рад, что у Сэм теперь своя жизнь, что она устроена и что она не увидит, как он здесь умирает. — Нэн всхлипнула и не могла больше говорить.

— Да, я тоже рад, — сказал Том. Слезы душили его. — Хотя бы о Сэмми папаше не надо беспокоиться, не надо думать, где она, и что с ней, и что ей грозит веревка. Хотел бы я и о Билли сказать то же самое. Вот уже две недели прошло, а от него ни слуху ни духу. Если бы у него была хоть малейшая надежда на побег, он давно бы воспользовался. Я начинаю волноваться, милая. Может, мы зря оставили его одного.

— Вы ничего не смогли бы сделать, не рискуя попасться. По крайней мере, твой отец уйдет из жизни свободным человеком, сохранив достоинство.

— А Билли? Что он? — спросил Том, обращая на нее измученные глаза, ища утешения, которое только она могла ему дать.

— Он вернется, Том. Надо только верить и проявлять хоть немного терпения. Он еще вернется.

— Может быть, он успеет застать папашу в живых. Тогда папаша уйдет со спокойной душой, правда?

Нэн всем сердцем желала, чтобы Билли поскорей вернулся. Это было нужно всей семье, а больше всех Тому. Она поднялась из-за стола и потянула Тома за руку.

— Пойдем, дорогой. Поднимемся в нашу комнату. С отцом Хэнк, а тебе сейчас нужен отдых гораздо больше, чем виски, в котором ты пытаешься утопить свое горе.

Их глаза встретились. Они обменялись грустными взглядами.

— Больше всего мне сейчас нужна ты, — признался Том.

— Я с тобой, Том. Я всегда буду с тобой.

— Тогда давай поженимся. У Нэн округлились глаза.

— Ты это серьезно или это действие виски?

— Серьезно. Я хочу жениться на тебе.

— Когда? Где?

— Здесь. Сейчас. Как можно скорее.

— А как же твой отец? — задала Нэн вопрос, который давно мучил ее. — Ты уверен, что это желание возникло у тебя не потому, что сейчас тебе плохо? Ты сам еще не разобрался в своих чувствах, Том. Может, у тебя в голове полная неразбериха? Тогда нам лучше повременить.

— Я не ребенок, и меня учить не надо, — проворчал Том. — Я взрослый человек и знаю, чего хочу, — чтобы мы жили вместе. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Когда папаша уйдет от нас, я хочу уехать куда-нибудь, где никто не знает, кто такие Даунинги. Я хочу иметь дом и создать с тобой семью. Мне так надоело все время быть в бегах.

— Чем ты будешь заниматься?

— Чтобы заработать на жизнь? — уточнил он. Она кивнула, и ее простое лицо осветилось надеждой и любовью. Она сразу похорошела.

— Если у меня получится, я хотел бы стать проповедником, — Том робко улыбнулся. — Не спрашивай почему, но именно проповедником я всегда хотел стать с самого детства. Папаше эта идея не пришлась по душе, но мама одобряла меня. Она, бывало, сажала меня к себе на колени и читала мне из Библии, а потом научила читать и меня. Билли не хотел учиться, но и его она немного научила, а Хэнк так и остался безграмотным, он у нас туповат. Мама не успела научить Сэм. Мама рано умерла. Вот почему я так обрадовался, когда ты сказала мне, что научила Сэм читать. Теперь, хоть тебя и нет рядом с ней, я надеюсь, что она пойдет дальше.

— Трэвис поможет. — Она еще раз попыталась приободрить его: — У нее все будет хорошо, Том. Трэвис хороший человек. Он будет любить ее и заботиться о ней.

— Похоже, что Сэм заполучила неплохого муженька, — заключил Том. — Ну а ты что скажешь? Тебе не хочется заполучить мужа? Пойдешь за меня, женщина? Или тебе по вкусу вечно жить во грехе? Проповедники, которые ведут такой образ жизни, доверия не внушают. Неужели тебе не хочется, чтобы я стал честным человеком?

— Да, я очень хочу выйти за тебя замуж и очень хочется, чтобы ты стал честным человеком, Том Даунинг, и я думаю, что этот день не за горами. — Ведя его к выходу, Нэн прошептала: — Я бы хотела провести во грехе только еще одну ночь, на нашей дивной мягкой постели, если ты не против. Я горю желанием вкусить твоего тела и сегодня ночью позволю делать со мной все, что ты хочешь.

Он хитровато подмигнул ей:

— Я не прочь, милая. Но признайся: ты и дальше собираешься проказничать в том же духе, даже когда станешь женой проповедника?

— Только за закрытой дверью спальни, любимый. Закрытой и запертой на ключ.

Теперь Сэм летала по воздуху от счастья — ведь она носит ребенка Трэвиса. Даже каждодневные утренние недомогания не могли омрачить ее радость, да к тому же Нола Сандоваль наконец покинула Тамбл. Она уехала навестить тетушку в Миннесоту и заодно переждать там период ужасной жары в Техасе. На несколько недель Сэм была избавлена от необходимости постоянно видеть ее и думать о ней. Хоть ненадолго Нола перестанет торчать в участке, всячески соблазняя Трэвиса.

Счастье Сэм было почти полным. Его омрачала только постоянная тревога за Билли и своих родных. Сейчас, ожидая ребенка, ей хотелось разделить свою радость с ними. С Билли она виделась ежедневно, но это все было не то, ведь он был узником. А сейчас Сэм казалось, что она гораздо больше скучает по своим, чем тогда, когда попала в плен. Увидеть бы их хотя бы на несколько минут, просто поприветствовать, сообщить им о будущем ребенке, попрощаться.

Ей мало было того, чтобы побежать к Элси поделиться этой новостью или сказать это Молли и даже шепотом предаваться мечтам с Трэвисом ночью. Ей мало было того, чтобы рисовать в своем воображении свое дитя и то, как она будет держать его на руках, выбрать подходящее имя мальчика или девочки. Ей хотелось бы рядом с отцом и братьями. Ей хотелось броситься в объятия отца, почувствовать, как он прижимает ее к своей груди и говорит, что взволнован и надеется, что у нее будет девочка, такая же красивая и нежная, как она, и такая же удивительная, как была ее мама. Сэм хотела, чтобы Билли выпустили на свободу. Она желала, чтобы рядом был Том и Хэнк, чтобы с ними ребенок чувствовал себя в семье, чтобы они баловали свою любимую племянницу или племянника и научили ее или его смеяться.

Сэм хотелось того, чего у нее не могло быть — невозможного чуда.

— Как это тебе удалось?! — бушевал Трэвис, запуская пальцы в спутанную светлую шевелюру. — Как, Сэм? Отвечай! — Его сверкающие глаза впились в нее как кинжалы, и даже кончики усов подрагивали в праведном гневе.

— Я ни при чем! Я не виновата, правда! Я многое могу, Трэвис, я могу скакать верхом, и играть в покер, и попасть на лету в монетку, но я не могу находиться в двух разных местах одновременно. Проклятье, это не я помогла Билли сбежать!

— Тогда кто, скажи мне! — заорал он в ответ. — Кому еще он так дорог, что ему помогли сбежать за неделю до прибытия выездного судьи? Ты читала телеграмму, которую я получил вчера. Ты знала о том, что сюда едет судья.

— Так же, как и половина этого треклятого города, идиот! — завизжала она. — Что с того, что мне известно, что он будет здесь на следующей неделе, все и так знали, что это случится очень скоро.

— Да, но ты знала и то, что Билли уже набрался сил и Мог отважиться на побег. Именно у тебя была полная возможность все докладывать ему, плести заговор. Теперь у меня нет арестанта, зато есть помощник с шишкой на башке и Рейф Сандоваль, который жаждет моей крови.

— Бедный Трэвис! — передразнила она, сверкая глазами. — Вместо того чтобы орать на меня, давно бы уже организовал погоню за Билли. Впрочем, оставайся здесь и устраивай мне допросы сколько угодно. Так у Билли будет больше шансов на спасение.

— Тебе это было бы по душе, да? Тебе нравится выставлять меня еще большим дураком, чем я уже есть.

— Ты и сам хорошо постарался в этом направлении, Кинкейд! Да, я очень хочу, чтобы Билли удалось уйти. Почему же нет? Ведь он мой брат!

— А я твой муж! — громогласно заявил он.

— В чем я с каждой минутой все больше раскаиваюсь! — сердито огрызнулась она.

Трэвис пропустил последнее замечание мимо ушей. Вместо того чтобы продолжать перепалку, он склонился над ней и прижал ее обеими руками к креслу. Он почти касался ее носом и прошипел угрожающе:

— Куда он направился, Сэм?

— Даже если бы я знала, ни за что не сказала бы тебе! — отрезала она. — Но ты вот что скажи мне, начальник. Как, черт побери, я могла помочь Билли бежать, если всю ночь провела в постели рядом с тобой?

— Именно это и не дает мне покоя, — застонал он в отчаянии. — Как тебе это удалось?

— Я этого не делала, вот как.

— О Боже! — простонал Трэвис, опустив голову, так что подбородком касался груди. Наконец он вздохнул и убрал руки. — Знаешь, я почти поверил тебе. Вот что больше всего обидно.

Она равнодушно пожала плечами:

— Ты должен понять, что мне было бы трудновато выбраться из постели, одеться, выйти из дому — с пистолетом, обрати внимание, — и стукнуть Чеса по голове. Потом выпустить Билли, вернуться сюда, раздеться и снова лечь к тебе в постель, и все это проделать так, чтобы никто ничего не видел и не слышал, не говоря уже о тебе. Ведь ты благополучно спал. Даже сама мысль об этом — полная нелепость, Трэвис. Вот если бы ты прекратил взваливать всю вину на меня, тогда, может быть, ты смог бы вычислить, кто в действительности мог это сделать. Кроме того, откуда у меня взялся пистолет, которым я якобы ударила Чеса? Ты все пистолеты держишь под замком, за исключением тех случаев, когда мы тренируемся.

Трэвис начал склоняться к мысли, что головная боль Чеса не идет ни в какое сравнение с тем, что он сейчас испытывал.

— О'кей, Сэм. Ты в чем-то права.

— Прекрасно. Я рада, что ты согласен со мной! — отрезала она.

— Наверняка это дело рук твоих родичей, — задумчиво сказал Трэвис.

— Или же Нолы, — добавила Сэм.

— Нолы? Ну знаешь, Сэм. Думай, о чем говоришь. Нола сейчас в Миннесоте у тетки.

Сэм подняла бровь:

— Ты уверен?

— Конечно! Где ей еще быть? Да и вообще, зачем это ей помогать Билли бежать из тюрьмы?

— Затем, что она влюбилась в него по уши и совсем потеряла разум. И не смей кричать на меня, Трэвис Кинкейд! — Сэм погрозила ему пальцем, как мать грозит непослушному ребенку. — Прежде чем обвинять меня Бог знает в чем, пойди и проверь, где она сейчас находится. Пошли телеграмму ее тетке, и когда получишь ответ, покажешь его мне, и если я ошибаюсь, я принесу свои извинения. Но если я окажусь права, тогда тебе будет что сказать Рейфу Сандовалю. Ведь на этот раз замешана оказалась его собственная драгоценная доченька! Может, хоть это как-то охладит пыл распалившегося скандалиста.

Прежде чем отправиться в погоню, Трэвис с утра послал телеграмму. Он не стал дожидаться ответа. Он и так потерял много времени, пытаясь добиться признания Сэм или хотя бы выудить из нее полезные сведения. Как только Трэвис собрал своих людей, включая и Сандоваля по его собственному настоянию, и назначил Лу Сприта временным помощником, поскольку Чес еще не мог выполнять свои обязанности, Трэвис выехал из города в надежде найти следы сбежавшего пленника.

К большому стыду и обиде Сэм, Трэвис попросил остаться в доме до своего возвращения Элси, которая к тому времени уже поправилась. Сэм с болью поняла, что Трэвис все еще не доверяет ей. Он искренне думал, что она все-таки замешана в побеге Билли, хотя ему надо было еще это доказать или хотя бы выяснить, как она это сделала. Очевидно, Трэвис настолько не доверял ей, что боялся оставить дома одну, несмотря на то, что она была его женой и носила его ребенка. Они вернулись к тому, от чего начинали. Сэм была его пленницей, а Элси приставлена сторожить ее.

Неужели этот упрямец так ничему и не научится? Сколько еще времени должно пройти, чтобы он увидел ее такой женщиной, какой она стала, той женщиной, в создании которой участвовал он сам?

Но не одну Сэм мучили беспокойные мысли. Отправившийся на поиски ее брата, Трэвис чувствовал себя так, будто ему нанесли смертельную рану. Господи! Он и в самом деле начал доверять ей, поверил в нее! Как могла Сэм так поступить? Уязвлена была не только его гордость. У него сердце разрывалось в груди. Он страдал, как одна большая рана.

Но что ему теперь оставалось делать? Да, сначала ему надо было найти Билли, но это еще не самая большая забота. На следующей неделе приедет выездной судья, и как ему объяснить, что его собственная жена помогла бежать заключенному! Боже, ему еще повезет, если славные жители города Тамбла не вываляют его в смоле и перьях и не выгонят в таком виде из города. Но свою должность он потеряет, это точно.

Ворча про себя, Трэвис распалился до предела. Чтоб она пропала, эта маленькая врунишка! И это благодарность, которую он заслужил за все свои труды? Он сделал все, чтобы превратить ее в приличную женщину. Он хотел доказать всем в городе, что Сэм перевоспиталась. В одну ночь она уничтожила все его надежды уговорить судью простить ее за участие в грабежах. Сейчас у него не осталось ни малейшего шанса на то, что судья оставит без внимания это последнее преступление.

Что ему теперь делать? Да теперь она еще и беременна. Несмотря на свою уязвленную гордость, на свою любовь к зловредной девчонке и все остальное, Трэвис определенно не хотел, чтобы его ребенок родился в тюрьме. «За что, Сэм? — повторял он в тысячный раз. — За что ты так поступила со мной?»

ГЛАВА 22

Сэм снился восхитительный сон! Как будто Трэвис нашептывает ей в ухо страстные слова любви, покусывает мочку уха, как будто его теплые губы скользят по ее шее. О-о! Как приятно! Она подрагивала от восторга, когда его пальцы провели по бутону соска и он затвердел от этого прикосновения. А когда второго коснулся его язык, она изогнулась и потянулась к нему. Его рука раздвинула ее бедра, она сладко застонала от предвкушения. Обвив его руками за шею, она притянула его к себе.

— Трэвис! — вздохнула она. — Поторопись, Трэвис!

Он мягко усмехнулся:

— Открой глазки, милая. Посмотри на меня.

— Нет. Люби меня. Сейчас.

— Только если ты откроешь глаза, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты проснулась, только тогда ты получишь самое большое наслаждение.

Она снова покачала головой.

— Если я открою глаза, я проснусь и ты исчезнешь, — взволнованно прошептала она.

Он засмеялся и нежно поцеловал ее в губы.

— Нет. Не исчезну. Я останусь с тобой. А ты слушайся меня. Открой глаза.

Медленно, неохотно вздрогнули ресницы, и Сэм открыла глаза. Томно вздохнула:

— Ты здесь. — Его не было пять дней, и вот сейчас он вернулся.

Он вознаградил ее еще одним поцелуем, на этот раз более долгим и Гораздо более страстным. Он пробудил все ее чувства, зажег кровь в венах. Его руки блуждали по ее обнаженному теплому телу, заставляя ее дрожать от возникшего желания. Продолжая ласкать ее, он лег рядом с ней, и она почувствовала смелые толчки его увеличившейся в размерах мужской плоти. Когда его губы оторвались от нее, она едва могла дышать.

— Взгляни на меня, Сэм, — снова попросил он. Когда она медленно открыла глаза, он хриплым голосом проговорил: — Я хочу увидеть в твоих глазах огонь желания, когда я вхожу в тебя. Я хочу увидеть в них то же восхищение, какое испытываю и я, когда мы становимся единым существом. Я хочу, чтобы ты разделила со мной эту страсть, любимая, — от начала до конца.

Медленно, словно дразня ее, он вошел в нее, не отрывая от нее своих глаз. Зачарованная, отдавая всю душу его страсти, она видела, как расширились его зрачки, как потемнели его глаза и как подергивались мускулы его лица от невыразимого блаженства.

— — Ты такая теплая, такая гладкая, — шептал он. — Я словно погружаюсь в шелковые языки пламени. Когда я вхожу в тебя, я чувствую, как ты. дрожишь внутри. Ты знала это? Я почти теряю разум, но именно это безумие я и хочу испытывать бесконечно.

Его откровенные слова, его смелые глаза, его плоть, мощными толчками пульсирующая внутри ее тела, разжигали в ней горячие волны первобытной страсти. Она вцепилась пальцами в его широкую спину, подтягиваясь к нему, требуя все больше и больше.

— Скажи, что ты чувствуешь, — прошептал он. — Скажи.

— О Боже, Трэвис! — взмолилась она. — Я не могу.

— Говори!

— Не знаю, как описать словами, — всхлипнула она. — Я вея горю. Я сыта и голодна и… у меня болит! Я… я хочу!

— Чего ты хочешь, скажи? — С этими словами он продолжал врываться в нее, давая ей наслаждение и раздувая огонь желания.

— Тебя, — выдохнула она, извиваясь всем телом. — Тебя! Больше! Еще!

Своими грубыми, покрытыми мозолями ладонями он подхватил ее под ягодицы, чтобы внедриться в нее еще глубже и полнее, и Сэм перестала отличать, где кончается его тело и начинается ее. Это было удивительно. Они начали сумасшедшее движение спирали в блаженство экстаза, дикий головокружительный танец, который кружил их все быстрей и быстрей, как безумная карусель.

Сэм тяжело и прерывисто дышала и смотрела в лицо Трэвиса, склонившееся над ней, видела его глаза, ставшие горящими щелками, его зубы, сжатые от почти невыносимого блаженства, которое безжалостно держало их в своем плену. Быстрее, сильнее, они вместе достигли верхнего пика страсти. Голова Сэм кружилась от желания, она чувствовала, что на нее накатывают такие волны, что грозят сломить ее. Не в силах больше выносить эту муку, она закрыла глаза, до скрежета сжала зубы и приготовилась к последнему, заключительному моменту экстаза.

Но Трэвис настоял на своем. В безмолвном приказе его пальцы впились в ее плечи, и она распахнула глаза и встретила его взгляд как раз в тот момент, когда блаженство унесло их через барьер в бездонный колодец восторга. Глазами, расширенными от счастья, Сэм поймала неземное блаженство в восторженном взгляде Трэвиса, в его обострившихся чертах увидела отражение своих преисполненных благоговения чувств, когда их тела начали содрогаться в чистом наслаждении. Его радостный крик слился с ее счастливыми слезами, когда они отдали себя на волю ничем не сдерживаемому сладкому безумству любви.

Удовлетворенная, ослабевшая, Сэм не была способна ни на что, кроме того, чтобы забыться сном в уютном объятии Трэвиса. И ей даже в голову не приходило задавать ему какие-либо вопросы. Но на следующее утро первое, что она сделала, это спросила, как Трэвис провел пять тревожных дней, пока его не было дома:

— Ты нашел Билли?

— Нет.

— Это хорошо.

Застегивая рубашку, Трэвис косо взглянул на нее, устало улыбнулся и покачал головой:

— Как бы ты не запела по-другому, Сэм, когда на следующей неделе сюда явится судья и узнает, что ты натворила. Нам придется здорово потрудиться, чтобы спасти тебя от тюрьмы. Ты об этом не задумывалась?

Его слова огорчили ее.

— Ты все еще думаешь, что это я помогла ему бежать, да? — Она вздохнула и отвернулась от него. — А я почему-то надеялась, что после этой ночи ты мне все-таки поверил.

— Я так хочу верить тебе, Сэм. Я убеждаю себя в том, что здесь замешаны твои отец и братья. Более того, если бы я не был начальником здешней полиции и не нес бы ответственность перед городом и его жителями, я бы не переживал так, даже если бы ты помогла Билли бежать. Я понимаю, что ты очень любишь его, но когда я думаю, что из-за этого наш ребенок может родиться в тюрьме, мне просто хочется тебя выпороть! Как ты могла поставить на карту нашу судьбу?

Не дождавшись от нее ответа, он схватил ее за плечи и круто повернул к себе. Ее слезы застигли его врасплох, непритворное страдание на ее лице пронзило его острой болью.

— Ах, Сэм! Что нам теперь делать? — пробормотал он, привлекая ее к себе.

На мгновение Сэм уткнулась лицом в его плечо, словно пытаясь набраться от него сил. Но в следующую минуту она вся напряглась и отстранилась от него. Сердито смахивая с лица слезы, она словно щитом отгородилась от него гордостью.

— Мне безразлично, что ты собираешься делать, Трэвис, — холодно проговорила она. — Я сделаю все, что в моих силах, и если тебе этого мало, то тогда я не знаю, чего еще тебе нужно. Поступай так, как велит тебе долг, начальник полиции Кинкейд. А мне все равно.

Сэм и Трэвис не разговаривали вот уже целых два мучительных дня. Гордость Сэм и злость Трэвиса так накалили это молчание, что атмосфера стала просто удушливой. Трэвис с головой ушел в работу, пытаясь справиться с угрозами Рейфа Сандоваля, и отчаянно рыскал в поисках хоть каких-нибудь улик, проливающих свет на таинственное исчезновение Билли, а Сэм тем временем слонялась по дому под бдительным оком Элси. У Сэм было так тяжело на душе, что она не знала, до каких пор сможет выдерживать эту пытку. Вот когда она поняла, что значит лишиться надежды, чувствовать, что тебя предали. Радость ушла из ее жизни. Даже мысли о будущем ребенке не скрашивали ее горе. Как она могла быть счастлива, если отец ее ребенка мог так подвести ее?

Каждый день казался ей нескончаемым; каждый час превращался в унылую вечность. Посидев раза два с ней за столом в тягостном молчании, Трэвис почел за лучшее посещать ресторанчик на той же улице, что и полицейский участок. Хотя она каждый вечер с нетерпением ждала звука его шагов по лестнице, он неизменно задерживался допоздна и приходил домой только тогда, когда она уже спала. Очередную бессонную ночь он провел в прежней комнате Сэм. Сэм убеждала себя, что это даже к лучшему. Она понимала, что у нее разорвалось бы сердце, если бы он приходил к ней сейчас и изображал пародию на их любовь.

На третий день и Сэм и Трэвис стали похожими на ходячих мертвецов, с темными кругами под глазами, свидетельствующими о бессонных ночах и об упадке духа. Элси начала беспокоиться, не разучились ли они улыбаться, и обнаружила, что тоскует по тем прошлым дням, когда они без конца скандалили и набрасывались друг на друга. Даже это было бы лучше, чем эта жуткая, изматывающая нервы завеса молчания, повисшая между ними. Элси попыталась разжечь между ними настоящую ссору, но ни один из них не клюнул на ее приманку. Было похоже, что они как бы смирились под ударами судьбы, и Элси переживала до слез.

На третий день Элси попыталась уговорить Сэм пойти в гости к Альме Олдрич, но неожиданно в дом ворвался Трэвис. Увидев их в гостиной, он резко остановился. Тысяча эмоций промелькнула по его лицу, когда он с жадностью всматривался в глаза Сэм, словно не знал, что ему сказать, что сделать. Наконец он медленно двинулся к ней, а подойдя, остановился и упал на колени. Взял ее похолодевшие руки в свои и проговорил дрогнувшим голосом, умоляюще глядя ей прямо в глаза:

— Сэм, я виноват перед тобой. О Господи, любовь моя, сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?

Первое, что пришло в голову Сэм, была мысль о Билли, и она испугалась, не случилось ли с ним самого худшего. Она с такой силой сдавила руку Трэвиса, что у него хрустнули кости.

— Что-нибудь с Билли? — воскликнула она, терзаемая страхом. — Он мертв?

— Нет! О нет, Сэм! Будь я проклят, что так напугал тебя. Ничего подобного! Любимая, я опять свалял дурака!

Когда ее смертельно бледное лицо вновь порозовело, она с тревогой спросила:

— Тогда что же случилось?

— Ты была абсолютно права, а я, как слепой, ничего не видел. Наконец пришла телеграмма от тетки Нолы из Миннесоты. Ее, оказывается, доставили не по адресу. Нола, как выяснилось, и не собиралась приезжать к ней. Как только я об этом узнал, я допросил кондуктора утреннего поезда, и он вспомнил, что она сошла в Далласе. Сегодня утром Чес поехал туда, и несколько минут назад я получил от него телеграфное сообщение. Одна девушка, описание которой совпадает с внешностью Нолы, закупила продовольствие и двух лошадей в одной из платных конюшен и уехала за день до исчезновения Билли. С тех пор ее никто не видел.

Сэм начало трясти. Тягучие горячие слезы потекли по ее щекам. Она сидела и неотрывно смотрела на мужа, но все еще молчала. Она была похожа на плачущее изваяние.

— Сэм, прошу тебя, — взмолился Трэвис. — Накричи на меня! Ударь меня, если хочешь! Скажи, какой я беспросветный дурак! Только не сиди и не смотри на меня так! Милая, прости меня. Прости, что я не верил тебе! До конца жизни я не прощу себе, что так заставил тебя страдать. Но если ты хоть немного любишь меня и нашего будущего ребенка, пожалуйста, скажи, что ты понимаешь меня. Скажи, что ты не возненавидела меня.

Когда Сэм заговорила, ее голос звучал так тихо и так дрожал, что ему пришлось напрягать слух, чтобы услышать ее:

— Во мне нет к тебе ненависти, Трэвис, но ты очень глубоко обидел меня. Я думала, что ты начал доверять мне, что мы начали верить друг другу. Неужели ты не видел, что я больше никуда от тебя не денусь, что я не хочу больше ссориться с тобой? Неужели ты так и не понял, что я счастлива оттого, что у нас будет ребенок?

— Я видел все это, — признался он, — но я видел и то, что ты хотела, чтобы Билли вышел из тюрьмы. Поэтому ты первой попала под подозрение, когда он сбежал. Я ошибся и не прощу себе этого никогда. Я не хотел обижать тебя, Сэм, но мне и самому было очень больно. При мысли о том, что ты можешь быть виновна, у меня все так и переворачивалось внутри.

— Ах, Трэвис! Как же нам покончить со всем этим? — Она взглянула на него глазами раненого олененка. — Это правда, я действительно хотела, чтобы Билли освободился, и, быть может, если бы Нола меня не опередила, я бы и сама попыталась что-нибудь сделать. Но я не знаю. Не уверена. Теперь-то мы так и не узнаем этого. Однако я знаю, что, если бы его повесили, я бы тоже умерла.

Она глубоко вздохнула, как бы набираясь сил перед тем, как высказаться, до конца. Слабая улыбка заиграла на его губах.

— У нас с тобой все с самого начала пошло не так, — неуверенно проговорила Сэм, отводя глаза, но тут же снова поднимая их, словно не по своей воле. — Может, я выбрала неподходящее время для откровенного разговора, но раз уж я нашла в себе силы признаться в худшем, то мне стоит признаться тебе и кое в чем еще. — Она остановилась, чтобы перевести дух, по ее лицу пробежало мимолетное сомнение, а Трэвис мысленно приготовился вынести все, что бы она ни сказала ему. И тогда, тихо, почти со страхом, она произнесла: — Я люблю тебя, Трэвис.

Шумный вздох вырвался из груди Трэвиса. Это был вздох огромного облегчения и потрясения. Облегчения потому, что Сэм могла признаться ему в чем-то ужасном, а потрясения — потому что он своими ушами услышал от нее признание в любви. Элси, присутствовавшая при этом, глубоко утонула в кресле, ее губы шевелились в благодарственной молитве, но ни Сэм, ни Трэвис не замечали ее. В этот момент они видели и слышали только друг друга.

Все еще стоя перед Сэм на коленях, Трэвис взял ее руки в свои и крепко сжал их, словно испугавшись, что он мог ослышаться.

— Сэм, — прошептал он. — О, любимая! Ты в самом деле любишь меня? Потому что если это так, ты сделала меня самым счастливым человеком во всем Техасе, а может быть, и во всем мире.

Она нашла в себе силы только кивнуть головой, но этого подтверждения Трэвису было достаточно. Стащив ее на пол и усадив рядом с собой, он от всей души обнял ее и начал раскачиваться с ней взад и вперед, не выпуская ее из своих рук.

— Я понимаю, я силой заставил тебя выйти за меня замуж, когда ты этого не хотела. С того самого первого дня я приучил тебя ко многим вещам, которые ты не любила раньше, но я не знал, как заставить тебя полюбить меня. Я хотел тебя с нашей первой встречи, Сэм, и потом незаметно сам влюбился в тебя, но я боялся признаться тебе в этом. Я боялся, что ты посмеешься надо мной или, того хуже, скажешь, что я тебе безразличен.

Он взял в ладони ее лицо, засмеялся и нежно поцеловал ее:

— Слава Богу, ты оказалась смелее меня, любовь моя! Зато теперь я буду каждую минуту говорить о своей любви. Я люблю тебя, Саманта Кинкейд! Всей душой и всем существом! Я люблю тебя, и не приведи бог, если ты разлюбишь меня, потому что я с тобой никогда не расстанусь.

Любовью светилось ее лицо, когда Сэм мягко рассмеялась в ответ:

— Начальник полиции, ты не сможешь отделаться от меня, даже если очень будешь стараться.

За два следующих дня Трэвис собрал еще больше сведений, указывающих на то, что именно Нола помогла Билли бежать из тюрьмы. На ранчо, обнаружилась пропажа пистолета и винтовки, прихватила она с собой и несколько сотен папашиных долларов. Нашлись двое свидетелей, которые утверждали, будто бы видели Нолу за городом в день бегства Билли. А теперь они оба исчезли, будто провалились под землю.

Когда Рейф Сандоваль узнал о причастности своей собственной дочери к бегству преступника, его впору было связывать. Сначала он отказывался этому верить, развивая мысль о том, что это Трэвис придумал специально, чтобы спасти от петли и себя и Сэм. Потом, когда опровергать соучастие дочери было уже невозможно, он выдвинул версию, что Билли будто бы удалось каким-то образом уговорить Нолу помочь ему, после чего он снова взял девушку в заложницы. И наконец, когда он более не мог отрицать правду, смотревшую ему прямо в глаза, он начал призывать на голову Билли все мыслимые и немыслимые кары. Наконец, придя в полное отчаяние, он поклялся, что если только доберется до своей дочери, то изобьет ее до полусмерти, а потом вышлет ее в самый далекий монастырь, какой только сможет найти. В конце концов он уединился на своем ранчо, растерянный, посрамленный и абсолютно несчастный.

Когда на следующей неделе в четверг вечерним дилижансом в Тамбл прибыл судья Эндрюс, ни о Ноле, ни о Билле все еще не было никаких известий. Хотя главный преступник сбежал, оставалось еще довольно много дел, которые хоть и были не такими важными, но все равно требовали своего рассмотрения и решения, поэтому судья Эндрюс решил остаться в Тамбле до понедельника. Это давало возможность Эндрюсу еще раз пересмотреть все дела. Сэм за последние дни так измучилась, что привела себя в состояние крайнего возбуждения. Ведь в понедельник судья выслушает свидетелей ее защиты и решит ее дальнейшую судьбу.

— Вся моя жизнь в руках этого человека! — стенала Сэм, волнуясь и наконец-то осознав всю серьезность своего положения. — Что, если бегство Билли так разъярит его, что он решит повесить меня? — Бросаясь в объятия Трэвиса и в страхе прижимаясь к нему, она повторяла: — Ах, Трэвис, скажи им, чтобы меня не вешали! Хотя бы до того, как родится ребенок!

Это был еще только субботний вечер, а Сэм уже довела себя до того, что могла в любую минуту потерять над собой контроль. Элси доказывала Трэвису, что Сэм так болезненно все воспринимает из-за беременности, но Трэвис начинал беспокоиться, как бы она не помешалась. Он тоже не мог дождаться понедельника и решения судьи Эндрюса. Но пока он делал все возможное, чтобы успокоить и утешить ее.

— Душечка, я ни за что не позволю им повесить тебя, — говорил он, поглаживая ее по спине своими большими руками.

Немые рыдания сотрясали Сэм, когда она прижималась ближе к нему, стараясь набраться от него тепла и прогнать страх.

— А что, если… если меня посадят в тюрьму? — хныкала она. — Что, если меня отошлют куда-нибудь далеко и я тебя никогда не увижу?

— Мы этого не допустим, Сэм. — Он нежно вытирал слезы с ее лица. — Послушай меня, любимая. На твоей стороне будут выступать Чес, Элси и Олдричи. Перестань так волноваться, а то еще заболеешь. А это может повредить ребенку, дорогая. Поверь, судья Эндрюс посмотрит на все нашими глазами и решит дело в нашу пользу, Сэм. Я его знаю. Это неглупый человек.

Наконец она уснула на его руках, но эта ночь не принесла покоя ни одному из них. В воскресное утро они сидели на своем обычном месте в церкви, уставившись в затылок судьи Эндрюса, сидевшего перед ними. Увидев его, Сэм чуть не впала в нервный припадок. Когда она попыталась петь, из ее горла вылетал сдавленный хрип, непохожий даже на ее обычное пение. Пастор Олдрич бросил на нее с кафедры страдальческий, но все понимающий взгляд. Альма сочувственно улыбнулась и покачала своей кудрявой седой головой. Сэм зажала рот рукой, сильно толкнула Трэвиса в бок и бросилась по проходу на воздух. При этом она умудрилась задеть псалтырем голову судьи Эндрюса.

Выбежавший следом за ней Трэвис поддерживал Сэм, пока ее тошнило. Потом он нежно вытер ее лицо своим платком и усадил под ближайшее дерево. Хотя она несколько успокоилась, ее лицо оставалось таким бледным, что Трэвис мог сосчитать каждую веснушку на ее носике. Они выделялись, как крошки корицы в сахарнице. С болью в сердце он ласково поцеловал каждую из них.

— Все будет хорошо, Сэм. Я тебе обещаю. Даже если произойдет худшее, я сам лично вызволю тебя из тюрьмы, а Чес и Лу мне помогут. Клянусь, я увезу тебя на какой-нибудь далекий остров, и мы с тобой вдвоем будем там жить, питаться одной любовью и кокосовыми орехами до самой смерти.

Это ее немного развеселило. Со слабой улыбкой она провела дрожащим пальцем по его усам:

— Ты вправду сделаешь это ради меня? Он кивнул:

— И глазом не моргну. Но если честно, то я не думаю, что дело дойдет до этого. А вообще, тебе дорогуша, не следовало стучать псалтырем по голове Эндрюса.

Она громко застонала и закрыла глаза. Потом ее вдруг разобрал смех:

— Я так люблю тебя, Трэвис Кинкейд, мне никто, кроме тебя, не нужен, но в эту минуту мне больше всего хотелось бы выкурить сигарету и выпить большой стакан чистого виски. Вот бы так напиться, чтобы очнуться только после завтрашнего суда. Я была бы тебе безмерно благодарна.

— У меня есть идея получше этой, — торжественно сказал он. Он помог ей подняться на ноги и повел домой. Дома он отнес ее на руках в спальню. С большой осторожностью и деликатностью он раздел ее. Он принес ей немного самого лучшего бренди и дал выпить, чтобы она немного расслабилась, дал ей затянуться несколько раз его сигаретой и потом сделал ей такой массаж, от которого Сэм показалось, что у нее размякли все кости. После массажа она стала податливой, как тряпичная кукла, из которой удалили набивку, и постепенно провалилась в забытье без сновидений.

Позже в этот же день, когда она проснулась, Трэвис накормил ее с ложки горячим супом. А потом занимался с ней любовью, заставляя ее забыть о своих бедах, ни минуты не давая ей предаваться печальным мыслям. Он успокаивал ее поцелуями и ласками, пока она наконец не уснула снова, свернувшись в изгибах его большого тела. Когда же ночью она вновь просыпалась, вся дрожа от страха, он был рядом, чтобы успокоить ее словами, и не только.

Вместе они встретили новый день. Нежные краски восходящего солнца омывали восточную часть неба, давая надежду.

Дело Сэм должно было рассматриваться первым, и она не знала, радоваться этому или нет. От одного взгляда на судью ее начинало трясти. Он и вправду в это утро был не в духе. Судья недовольно нахмурился, когда увидел Сэм.

— Не вы ли это та самая молодая женщина, которая стукнула, меня вчера по голове своим псалтырем? — проворчал он.

К изумлению Сэм, Трэвис рассмеялся.

— Ваша честь, — сказал он, протягивая руку судье. — Позвольте мне представить вам мою жену Саманту Даунинг-Кинкейд. Мы оба просим у вас прощения за то, что Сэм явилась причиной вашей головной боли, но она не всегда хорошо переносит беременность, особенно по утрам.

Судья что-то буркнул и криво усмехнулся:

— Наверное, я должен быть благодарен судьбе за то, что она попала в меня только книжкой.

— Совершенно верно, сэр, — согласился Трэвис, улыбаясь в ответ.

С этого момента все пошло как по маслу, хотя на выслушивание нескольких свидетелей ушло довольно много времени. Даже Трэвис давал показания, поклявшись при этом на Библии. Когда судья Эндрюс приступил к допросу Сэм, задавая ей вопросы о ее детстве и ее участии в грабежах в банде Даунинга, она отвечала правдиво тихим дрожащим голосом.

Но когда вопросы судьи стали касаться ее отца и братьев, Сэм категорически отказалась отвечать на них. Она бесстрашно заявила ему, что никогда не станет помогать тем, кто хочет изловить их. Со смешанным чувством гордости и тревоги Трэвис слушал ее дерзкие слова:

— Речь идет о моей семье, судья, и независимо от того, что они натворили, я все равно люблю их и остаюсь им верна. И можете не угрожать мне, я все равно не предам их. Я не сделаю этого — иначе я не смогу жить в ладу с самой собой. Я дала слово, что никогда не буду участвовать в их противозаконных действиях, но я не стану помогать вам повести их на виселицу.

— А вы не слишком помогаете следствию, знаете ли, — сказал Эндрюс.

Сэм молча кивнула и вздернула подбородок.

Сэм и судья долго и напряженно смотрели друг на друга, и никто из них не хотел уступать, в то время как Трэвис и все их друзья наблюдали за ними, затаив дыхание. В конце концов судья Эндрюс кивнул головой:

— Хорошо, молодая женщина. Мне жаль, что вы не желаете рассказать нам больше, но мне понятны чувства, которые вами двигают. Более того, я уважаю вашу верность своей семье.

Но сейчас вы поклялись в верности своему супругу. Он и ваши друзья убеждали меня в том, что вы перевоспитались, хотя и не совсем раскаялись в своих прошлых деяниях. Поэтому, а также принимая во внимание ваш юный возраст, когда вы вступили на путь преступлений, я намерен передать вас на попечение вашего супруга. Вы свободны, можете идти.

При этих словах весь зал, где проходило судебное заседание, взорвался радостными криками. Слезы счастья заструились по лицу Сэм, когда она бросилась в объятия Трэвиса. Пришлось затратить некоторое время, чтобы восстановить порядок и продолжать рассмотрение других дел.

Через два дня Сэм принимала судью Эндрюса у себя дома. Это был его последний вечер в городе, и они с Трэвисом, повинуясь одному и тому же движению души, пригласили его к себе на обед, чтобы как-то выразить ему свою благодарность за его гуманное решение. Вместе с Элси Сэм расставляла на столе дымящиеся блюда, и только они собрались сесть за стол, как в дверь кто-то постучал.

Нахмурившись, Сэм спросила недовольно:

— Кто бы это мог быть? Трэвис, неужели ты пригласил еще кого-то на обед и забыл сказать мне об этом?

— Да нет, — поднялся он из-за стола, — но я пойду посмотрю.

Но она удержала его:

— Посиди здесь и поговори с судьей Эндрюсом. Я открою дверь.

Войдя в холл, Сэм на минуту задержалась у зеркала, поправляя выбившуюся прядь волос. Потом она спокойно открыла дверь и оказалась лицом к лицу со своим младшим братом.

— Хэнк!

ГЛАВА 23

— Хэнк! Как ты здесь очутился? Что ты здесь делаешь? — громко воскликнула Сэм. Она так удивилась, что даже не понизила голос. И спохватилась только тогда, когда услышала шаги Трэвиса, направляющегося в холл.

— Сэм, что происходит?

Вот он уже рядом с ней, поддерживает ее за талию своей большой рукой, словно догадывается, что она вот-вот упадет от изумления. Он так и впился пронзительными глазами в молодого человека, стоящего на крыльце. Парень кого-то смутно напоминал ему, хотя Трэвис и не мог сказать, что в нем было знакомо ему, может быть, выражение глаз или гордо выдвинутый вперед подбородок. Вдруг Трэвиса осенило. Подняв бровь, он протянул:

— По-моему, это еще один из твоих братьев, Сэм? Под его пронизывающим насквозь взглядом Хэнк нервно переминался с ноги на ногу.

— Начальник Кинкейд, — сказал он, прочистив горло. — Я брат Сэмми, Хэнк. Я пришел сдаваться вам, но сначала мне нужно сказать одно слово сестре, если вы не против.

Трэвис ожидал чего угодно, но отнюдь не такого поворота событий. Целую минуту он изучал глазами Хэнка. Потом, мотнув головой, он сделал знак ему войти:

— Не стой в дверях, Хэнк.

Когда Хэнк переступил порог, Сэм сбросила свое оцепенение:

— Хэнк! Что случилось? — Вдруг из ее груди вырвался стон и она вся поникла. — О Господи, Хэнк! Надо же так случиться, что ты появился у нас в самое неподходящее время. Сейчас за нашим столом сидит сам судья. И чего тебя дернуло стучаться в парадную дверь? — Она жадно всматривалась в его лицо, отмечая усталость, обострившую его черты, бледность, проступающую под загаром.

— Мне ничего не оставалось делать, Сэмми, — сказал он, как бы оправдываясь. Его взгляд уклонился от нее и устремился на Трэвиса. Легкая гримаса исказила его лицо, когда он отстегнул свой пояс с кобурой и передал его Трэвису. — Вот, возьмите.

Принимая оружие, Трэвис кивнул в сторону гостиной и смежной с ней столовой:

— Все равно рано или поздно тебе придется познакомиться с судьей Эндрюсом. Так что это можно сделать и сейчас.

— Мне… э… нужно сперва поговорить с Сэмми, начальник, — запинаясь, сказал Хэнк, медленно входя в гостиную. Еще раз его усталый взгляд остановился на Сэм. — И лучше это не откладывать.

Ледяной холодок пробежал по спине Сэм, и впервые она сообразила, что Хэнк не просто сильно устал. Глубокая печаль отражалась в его темных глазах. Она машинально нащупала руку Трэвиса, догадавшись, что Хэнк принес плохие вести.

— Что случилось, Хэнк? — пробормотала Сэм, подавляя желание заткнуть себе уши, чтобы не слышать ответа.

Хэнк перевел взгляд с нее на Трэвиса, как бы предупреждая их обоих, потом задержался на своей сестре.

— Папаша умер, Сэмми. Мы схоронили его четыре дня тому назад.

На минуту она замерла, будто ее охватило холодом, и затаила дыхание. Но когда боль пронзила ее, из глубины души вырвался резкий вопль. Трэвис едва успел подхватить ее, — ноги Сэм подкосились.

— Не-е-ет! Не-ет! — Слезы хлынули из ее глаз ручьем и потекли по ее искаженному страданием лицу, а руки сжались в кулаки и забарабанили в грудь Трэвиса в неистовом протесте. — Нет! Он не мог умереть! Трэвис, Хэнк соврал мне? Отец не умер!

Она не помнила, как на ее крики в холл ворвалась Элси, как Трэвис подвел ее к дивану и осторожно усадил, как рядом топтался Хэнк, тоже с глазами полными слез. Не видела она и того, как судья Эндрюс встал в дверях и с любопытством наблюдал всю эту сцену. Она слышала только громкие удары своего сердца, а в ушах стояли жуткие слова Хэнка и повторялись страшным эхом.

— Отец! — стонала она, как раненое животное. — Отец!

Сэм не знала, минуты или часы прошли, прежде чем ее рыдания сменились легкими всхлипами, каждый из которых причинял ей невыносимую боль. Первое, что она почувствовала, когда немного успокоилась, это руки Трэвиса, поглаживающие ее вдоль спины. Она вслушивалась в его низкий голос, который бормотал утешительные слова любви. Он прижимал ее к своему сердцу, и ей страстно захотелось навсегда остаться в его объятиях, укрыться в них от невыразимой тоски. Но в ее голове уже роились вопросы, и она понимала, что не может далее уклоняться от ответов на них. Медленно, осторожно она высвободилась из объятий Трэвиса и повернула голову, отыскивая своего брата.

Хэнк стоял возле нее на коленях. Элси нерешительно переминалась с ноги на ногу, держа в руках стакан с бренди. Ее лицо выражало сострадание.

— Вот, милочка, — сказала она, протягивая ей спиртное. Это тебе немного поможет.

Когда Сэм потянулась дрожащей рукой к стакану, бренди расплескалось на пол. С помощью Трэвиса ей удалось сделать большой глоток, отчего она чуть не задохнулась.

— Как это произошло, Хэнк? — прошептала она, умоляюще глядя на брата. — Расскажи.

— Все из-за той старой раны в плече. Она никак не заживала, наоборот, становилась все хуже и хуже. Доктор сказал, что в ней остался кусочек свинца еще с тех пор. Он вытащил его, но уже было слишком поздно. Отец уже был весь отравлен, Сэм. Доктор уже ничем не мог помочь ему.

Услышав это, Сэм еще больше побледнела:

— Господи, Хэнк! Это я убила его! Я убила! Это я виновата!

— Нет, Сэмми! Нет! Не смей так думать! — Хэнк сжал ее руки.

— Но это так и есть! — рыдала она. — Это я не увидела кусочек от пули, когда вытаскивала ее из его плеча. Это я во всем виновата. Я просмотрела ее!

— Сэмми, прекрати! — Голос Хэнка стал грубым от горя и боли. — Ты сделала, что могла. Ведь ты же не доктор, Сэмми. Ты сделала все, что было в твоих силах.

— Да, — Сэм невесело рассмеялась, — сделала, да не слишком удачно. А ведь отец доверял мне, Хэнк, а я его подвела. Из-за меня он и умер. — И слезы с новой силой хлынули по ее измученному лицу.

— Папаша совсем так не считал, Сэмми, — спокойно сказал Хэнк. — Он догадывался, что ты можешь такое подумать, и он хотел, чтобы мы передали тебе, чтобы ты не казнила себя. Он велел сказать тебе, что это он сам во всем виноват, и никто другой. Во-первых, он подставился по своей собственной неосторожности, так он и сказал. Его убила случайная пуля, Сэмми, а вовсе не ты. Папаша ни в чем не винил тебя. Он любил тебя, до самого конца.

Трэвис отошел в сторону, предоставив брату и сестре утешаться в объятиях друг друга, и приблизился к судье Эндрюсу, который все еще так и стоял в гостиной. Судя по выражению его обычно сурового лица, он чувствовал себя весьма неловко.

— Извините за этот вечер, судья Эндрюс, — попросил прощения Трэвис.

— Ничего, Трэвис. С этим ничего не поделаешь. Мне бы следовало выйти отсюда на цыпочках и предоставить вас самим себе. Это семейное дело, а я, выходит, лишний.

— Вы не правы, судья, — ответил Трэвис, качая головой. — Напротив, я бы хотел просить вас остаться еще немного, если вы не против. Видите ли, это брат Сэм по имени Хэнк, он тоже входит в банду Даунингов. Он пришел сюда, чтобы сообщить Сэм о смерти их отца, но он пришел также и для того, чтобы сдаться властям, по крайней мере, он так сказал. Похоже на то, что вместо сбежавшего арестанта на нас свалился другой, и мне бы хотелось рассчитывать на вашу помощь в этом деле.

Судья тяжело вздохнул.

— Видимо, завтрашний дилижанс уедет все-таки без меня, — пробурчал он себе под нос.

В другом конце комнаты Хэнк утешал Сэм:

— Он не слишком страдал, Сэмми. Я правду говорю. Могло быть куда хуже. Все это могло продолжаться гораздо дольше. Билли удалось повидаться с ним перед смертью, и это ему очень облегчило последние минуты.

При этих словах Трэвис навострил уши. Он внимательно прислушался к вопросу, который задала Сэм:

— Туда приехал Билли? У него все в порядке? Хэнк кивнул головой:

— Лучше не бывает. Мисс Нола тоже в порядке. Папаша очень обрадовался, когда увидел Билли и понял, что виселица больше не грозит ему. А когда Билли рассказал ему о тебе и что у тебя будет беби и вообще, лицо папаши прямо-таки сияло, как в Рождество! Он был счастлив, Сэмми, что ты наконец устроила свою жизнь, что у тебя все в порядке. Когда он узнал, что такой человек, как начальник полиции, теперь заботится о тебе, с его плеч свалился огромный груз.

— А Том? Как он?

Первый раз за все время Хэнк широко улыбнулся, улыбка осветила его темные глаза.

— Кажись, я забыл сказать, а тебе откуда же и узнать о хороших новостях. Том и Нэн окрутились! Их обвенчал мексиканский священник прямо в той комнате, где лежал папаша, так что он ничего не пропустил.

Сэм открыла рот, но если это известие лишило ее дара речи, то Трэвиса поистине поразило как громом.

— Они поженились? — громко повторил Трэвис.

— Том и Нэн Такер? — воскликнула Сэм, наконец обретя голос.

— Наша Нэн Такер? — эхом повторила Элси. И толстенькую экономку начало трясти от смеха. — Подумайте только, какова оказалась наша скромница, маленькая учительница! Представить себе невозможно! Нэн Такер вышла замуж за бандита!

Сверкнув в сторону Элси грозным взглядом, Сэм напомнила ей:

— Это то же самое, как когда я вышла замуж за Трэвиса, Элси.

Все еще смеясь, Элси махнула рукой:

— Ах, не обижайся на меня, Сэм. Мне просто смешинка попала. Это же надо, после стольких лет Нэн заполучила-таки себе мужа. А теперь, — сказала она, коварно глядя на Трэвиса, — вопрос в том, кого заполучил Трэвис?

Это замечание всех, как-то сразу отрезвило и напомнило о том, что если Билли и Том на свободе, то Хэнк эту свободу потерял. С того момента, как он появился в доме и сдался Трэвису, он официально становился арестованным. Хотя и неприятно было это Трэвису, но он обратился к своей жене:

— Дорогая, прости меня, мне очень жаль, но мне придется допросить Хэнка, и я предложил судье остаться и послушать, что он скажет. Мы можем заняться этим прямо здесь или же, если ты против, я могу отвести Хэнка в полицейский участок.

Вдруг, впервые после прихода Хэнка, Сэм вспомнила о судье Эндрюсе.

— Ах, Боже мой! — воскликнула она, в ужасе хватаясь за голову. — Судья Эндрюс! — Она поискала глазами и увидела, что судья стоит рядом. — Ради Бога, простите меня! Я забыла про вас!

— Это вполне простительно, юная леди, в силу обстоятельств.

— Но вы, наверное, голодны, а еда вся уже остыла.

— Когда я увидела, что здесь происходит, я поставила все обратно на плиту, чтобы ничего не остыло, — успокоила ее Элси. — Да я и не думаю, что кто-то из нас так уж и голоден, кроме разве что твоего брата, — продолжала она. — Когда ты последний раз ел как следует, парень?

Беспокойно заерзав, Хэнк пробурчал:

— Точно и не припомню.

— Тогда тебя надо как следует накормить. — Направляясь на кухню, Элси обернулась и крикнула: — Трэвис, судья Эндрюс, вы можете обсудить все ваши вопросы за столом с таким же успехом, как и в другом месте, поэтому давайте рассаживайтесь. Сэм, поставь еще одну тарелку для своего брата, а то бедняга свалится в обморок от голода.

Изумленный судья поймал взгляд Трэвиса:

— Ваша экономка всегда так командует вами?

— Нет, — последовал ответ, сопровождаемый кривой усмешкой. — Иногда она распаляется еще больше, а теперь еще и обучает Сэм всем своим штучкам.

За обедом Сэм почти ничего не ела, а только возила вилкой по тарелке. Печальное известие лишило ее всякого аппетита, чего нельзя было сказать о Хэнке. Парень с такой скоростью уничтожал пищу, будто боялся, что она может исчезнуть, прежде чем он утолит свой голод. Глядя на него, Сэм пыталась угадать, когда же он ел в последний раз.

Сидящий напротив нее Трэвис задавался тем же вопросом. Неужели Хэнк преодолел все расстояния от мексиканской границы без всякой еды? Когда он видел, как Хэнк буквально набрасывается на пищу, заталкивая ее себе в рот, без всякого понятия о том, как следует вести себя за столом, Трэвис вспомнил не столь далекие времена, когда и Сэм вела себя точно так же. Сейчас он понял, как сильно изменилась Сэм с тех пор, сколько усилий пришлось ей приложить, чтобы стать другой, — и все ради него. Хотя эта мысль была ему приятна, Трэвис все же надеялся, что перевоспитание Сэм пошло и ей на пользу.

Возвращаясь к сегодняшним проблемам, Трэвис решил спросить Хэнка о том, что крутилось в его голове с того момента, как он услышал разговор брата с сестрой:

— Откуда Билли узнал, где искать вас в Мексике, Хэнк?

Хэнк проглотил кусок и вытер рот рукавом.

— Потому что это я ему сказал.

— Когда? — нахмурился Трэвис.

— Однажды ночью, с месяц назад, я проник в город и пришел к участку. Билли сообщил мне, что вы и Сэм поженились, а я сказал ему, что мы подаемся в Мексику, чтобы показать папашу доктору. Билли заявил, что найдет способ бежать без нас, а мы чтобы везли как можно скорее папашу к доктору и об нем и Сэм не волновались.

— Сэм? Ты что-нибудь знала об этом? — Трэвис еще больше нахмурился и метнул острый взгляд в ее сторону.

— Билли мне ни слова не сказал, Трэвис. Клянусь. Но теперь, когда все позади, я вижу, что он тогда вел себя довольно странно, как будто скрывал от меня что-то.

— Где сейчас твои братья? — спросил судья Эндрюс.

Лицо Хэнка передернулось мучительной гримасой, и он бросил тревожный взгляд на Сэм, словно спрашивая ее совета.

— Хэнк, — продолжал судья мягко, — тебе известно, что тебя ждет суд, и чем больше ты поможешь ему, тем лучше для тебя.

Но Хэнк все еще колебался.

— Они в безопасности, в Мексике, — наконец выдавил он. — Но я не скажу вам, где именно. — В свою защиту он добавил: — Да там их наверняка и нет больше. Они поговаривали, чтобы куда-нибудь уехать, купить ранчо, только я не знаю где.

— И они послали тебя сюда, чтобы ты сообщил Сэм о смерти отца? — задал вопрос Трэвис. — Почему? Разве им безразлично, что ты можешь попасть в тюрьму, как Билли, и тебя могут повесить?

— Трэвис! Я уверена, что ни Том, ни Билли не могли посоветовать Хэнку стучаться прямо в парадную дверь, как сделал он, — воскликнула Сэм. — Скорее всего, они рассчитывали на то, что он передаст мне новости тайно.

— Нет! Это была моя идея! — выпалил Хэнк. — Все мы понимали, что нам надо известить Сэм, и я вызвался это сделать. Кроме того, у Тома теперь есть Нэн, а у Билли Нола, а я чувствовал себя вроде пятого колеса в телеге, если вы понимаете, о чем я. Я всегда был ближе к Сэм, чем они, и мне хотелось и сейчас быть рядом с ней. Я подумал, что если я приду и сдамся, то, может, все как-нибудь образуется. Я устал постоянно быть в бегах и жевать фасоль от понедельника до воскресенья. И я очень скучал по Сэмми. Теперь, когда папаши больше нет, а братья связались с юбками, я больше ничего не мог придумать. Я просто хотел быть вместе с Сэмми, тем более теперь, когда скоро я буду дядей.

Судья и Трэвис обменялись взглядами. И глядя, как безмятежно Хэнк поглощает огромный кусок пирога с ревенем, судья Эндрюс сказал:

— Трэвис, Саманта, мне хотелось бы сказать вам пару слов наедине, пока Хэнк обедает. Наверное, миссис Виллоу не откажется присмотреть за вашим братом всего несколько минут?

Элси кивком головы направила их в кабинет Трэвиса:

— Идите, а я немного спустя принесу вам кофе. Оказавшись за закрытыми дверями кабинета, судья Эндрюс задумчиво посмотрел на Сэм.

— Скажите, Саманта, все ли в порядке у Хэнка со здоровьем? Я имею в виду…

— Все ли у него дома? — печально подсказала Сэм.

Судья Эндрюс поморщился:

— Ну, я бы не стал употреблять это выражение, но смысл остается тот же. Между прочим, сколько Хэнку лет?

— Он на четыре года старше меня, значит, теперь ему двадцать один, но мы с ним всегда казались одного возраста, если вы понимаете, что я хочу сказать. Из моих братьев он младший.

Судья кивнул, и она принялась объяснять дальше:

— Наш Хэнк не самый сообразительный малый, судья Эндрюс, зато у него большое, доброе сердце, он готов на все ради тех, кого он любит. Все мы всегда немного опекали Хэнка, не отпускали далеко от себя. Иногда он забывается, и посторонним кажется, что он немного не в себе. Может, это так и есть, но ведь это не его вина. Мы, бывало, приставали к папаше, не роняли ли Хэнка вниз головой, когда он был маленьким, но мы это просто так, ради шутки. Никому из нас и в голову не приходило обидеть Хэнка или внушать ему, что он тупой. Он наш брат, и мы все любим его, поэтому мы просто старались держать его под крылом и делали вид, что все в порядке.

— Но заторможенность в нем все же есть? — переспросил судья.

— Какой же настоящий бандит, если у него с головой все в порядке, подойдет к дому начальника полиции и постучится в его парадную дверь? — вопросом на вопрос ответила Сэм, закатывая глаза к потолку и горестно вздыхая. — Черт побери, когда Хэнк безуспешно пытался вызволить меня отсюда несколько месяцев назад, он даже забыл сказать мне, где отсиживалась моя родня. Я так разозлилась на него, что готова была его убить.

— Но по натуре он безобиден? Это вы хотите сказать?

Сэм утвердительно кивнула:

— С мозгами у Хэнка дело обстоит не самым лучшим образом. Сам по себе Хэнк не в состоянии решить, что ему поесть на ужин, не говоря уже о том, чтобы вычислить, на какой банк лучше всего совершить налет. Такие вещи всегда решал папаша, и иногда он обращался за советом к Тому, или Билли, или даже ко мне. А Хэнк всегда их слушался, как щенок хозяина. Да, у него горячий характер, как и у всех нас, и он тоже может вспылить, но он не злой. Он никогда никому не делал зла просто так, ради смеха. Он на самом деле и не тупой даже, просто он думает медленнее, чем другие.

— Трэвис! Что вы на это скажете? — спросил судья Эндрюс.

— Странно все это! — мягко воскликнул Трэвис. — Я чуть не упал, когда увидел его в дверях. И не успел я слова сказать, как он сунул мне свой пистолет. — Он покачал головой в полном недоумении. — Он должен понимать, что его посадят за решетку, но он сидит здесь за столом и наедается с таким аппетитом, словно у него нет никаких забот! И вот еще что поразило меня. Если ему удалось подкрасться к задней стене тюрьмы и поговорить с Билли, тогда почему он не сделал попытки вызволить брата? — Сказав это, Трэвис взглянул на Сэм, требуя от нее объяснений. Сэм пожала плечами:

— Не знаю почему. Может, хорошо зная Хэнка и то, как он может все испортить, папаша и Том решили, что безопаснее для всех будет, если он ничего не станет предпринимать, а только поговорит с Билли.

Через несколько минут они вновь сели за стол, где Хэнк все еще доедал свой обед и разговаривал с Элси.

— Хэнк, я хочу кое о чем спросить тебя и хочу, чтобы ты мне ответил честно, — торжественно начал судья Эндрюс. — Подумай, прежде чем дашь свой ответ. Если бы ты имел возможность распорядиться своей судьбой по своему усмотрению прямо сейчас, как бы ты стал жить? Ты бы снова грабил банки и занимался подобными делами?

Хэнк сильно задумался и снова обратил взор на Сэм, как бы ища у нее совета.

— Нет, Хэнк, — предупредил его судья. — Не смотри на Сэм и не жди от нее подсказок. Мне нужен только твой, ответ, твой и больше ничей. Чем бы ты стал зарабатывать себе на жизнь теперь, когда твой отец умер, а братья пошли каждый своим путем?

— Ну… я и сам не знаю. Мне вроде бы нравилось работать на ранчо еще тогда, давно, но больше ухаживать за лошадьми, чем возиться с коровами целыми днями. Коровы какие-то тупые животные, туго соображают. — Лицо Хэнка оживилось, мысли начали увлекать его. — Вот лошади совсем другое дело! Умные, сразу могут отличить, кто их любит, а кто нет. Если вам попалась хорошая лошадь, ее много чему можно научить. И они умеют быть благодарными, если с ними правильно обращаться. После моих родных мне ближе всех моя лошадь. Это мой самый лучший друг, пожалуй.

Вдруг Хэнк отбросил вилку, словно что-то вспомнил.

— О, черт! Я сижу здесь, набиваю пузо, а старый Таргет все еще привязан к столбу, даже не расседлан! — Он отодвинул стул и начал выходить из-за стола. — Простите вы меня, но я должен пойти к нему.

Взмахом руки Трэвис велел Хэнку вернуться за стол. Трэвис качал головой и странно смотрел на него. Они с судьей Эндрюсом снова обменялись многозначительными взглядами.

— Я позабочусь о твоем коне, Хэнк. Не беспокойся. Как только мы здесь разберемся, я велю поставить его в платную конюшню.

— Вы очень добры, начальник. Вы проследите, чтобы его как следует почистили и накормили?

Трэвис утвердительно кивнул, а судья Эндрюс откашлялся:

— Итак, ты думаешь, что тебе понравилось бы работать с лошадьми, Хэнк?

Хэнк дернул головой и ответил с набитым пирогом ртом:

— Да, сэр.

— А как же все грабежи и разбой? Не станет ли тебе без них скучно?

— Не-а. — Хэнк покачал головой. — Это папаша умел всем этим заниматься. Мне бы хотелось просто быть при Сэмми. Если даже я не смогу работать с лошадьми, я мог бы помогать ей по хозяйству. Я мог бы рубить дрова, носить воду для нее, может быть, даже ходить на охоту за дичью. А когда у нее появится маленький, я бы смог даже и за ним присмотреть.

Закрыв на секунду глаза, судья Эндрюс почесал переносицу, как бы желая ослабить начинающуюся головную боль.

— Видишь ли, тебе должно быть известно, что перед тем, как ты решишь чем-нибудь заняться, тебе придется некоторое время посидеть в тюрьме. Потом должен состояться суд. Даже твоей сестре пришлось предстать перед судом. Для нее все окончилось благополучно в основном потому, что в ее пользу выступили многие горожане, а также потому, что ей самой пришлось немало потрудиться, чтобы исправиться.

Боюсь, Хэнк, что твой случай окажется посложнее. Жители Тамбла тебя не знают. Они считают тебя преступником, которого разыскивает полиция, и они желают, чтобы свершилось правосудие. И не только это. Они все еще кипят гневом оттого, что твоему братцу Билли удалось бежать. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы вынести справедливое решение и по отношению к тебе, и по отношению к гражданам Тамбла, но не больше. Неизвестно, как повернется дело на суде.

— Вы хотите сказать, что меня могут осудить и повесить? — спросил Хэнк. Вилка упала на стол, и морщина прорезала его лоб.

— Да, или же ты пойдешь в тюрьму. Все может быть, — честно признался судья Эндрюс.

Снова глаза Хэнка отыскали Сэм, и они обменялись тревожным взглядом.

— Похоже, мне предстоит рискнуть, — мягко сказал Хэнк. — Я понимаю, что должен заплатить за кое-какие дела, но я так надеюсь на то, что мне удастся взглянуть на беби Сэм, когда он родится. Вроде как папаша, когда умер, оставил после себя пустое место, и оно так и будет оставаться пустым, пока не родится этот ребенок. А я хочу, чтобы место папаши не пустовало, вы понимаете?

Слезы защипали глаза Сэм, она с трудом сглотнула их, потянулась через стол и крепко сжала руку Хэнка:

— Я понимаю, Хэнк. Я понимаю.

ГЛАВА 24

Хэнк сидел за решеткой, ожидая суда. Том и Билл все еще находились в Мексике. Папаша умер из-за крошечного кусочка свинца, который проглядела Сэм, когда чистила его рану. Стояла удушающая жара, а из-за ребенка, сидевшего в животе, Сэм часто тошнило, и кроме того, в самое неподходящее время дня ее одолевал сон.

Сэм погрузилась в глубокую тоску. Каждое утро от нее требовались невероятные усилия, чтобы открыть глаза и встать с постели. Казалось, Сэм покинула вся ее воля и энергия. Возвращение Хэнка и известие о смерти отца были последней каплей. Силы совсем оставили Сэм.

Целыми днями она вяло слонялась по дому. У нее ко всему пропал интерес. Это заметили все, и Элси готова была рвать на себе — или на Сэм — волосы.

— Что ты ходишь, будто в каком-то густом тумане? — укоряла ее Элси, не в силах смотреть, как Сэм едва передвигает ноги. — Ты молода, здорова, у тебя замечательный муж, ты ждешь ребенка. Если хоть раз улыбнешься, от тебя не убудет.

Не обращая внимания на мрачные взгляды Сэм, она продолжала:

— Душечка, я понимаю, как тебе больно, оттого что твоего отца больше нет. Если бы ты не страдала, это было бы не по-человечески, но тебе нужно справиться с горем и жить дальше. Ты не должна ложиться в могилу вместе с ним. Сама же говоришь, что и он этого не захотел бы.

В черных глазах Сэм вновь засверкали слезы. Безмолвно Сэм молила Элси о снисхождении.

— Я… я даже не успела проститься с ним, — сказала она, подавляя рыдания. — Я должна была быть рядом с ним, держать его за руку, сказать ему, как я люблю его, так же, как тогда, когда мы прощались с мамой. Я должна была быть с ним, Элси! Я должна была быть там и сказать ему, как я казню себя за то, что из-за меня он так страдает, сказать ему, как мне будет не хватать его, дотронуться до него, утешить его!

Теперь рыдания сотрясали все ее хрупкое тело, и когда Элси обняла ее, Сэм беспомощно прижалась к ней и дала волю слезам.

— Выплачься, Сэм. Тебе так будет легче.

На следующий день между Сэм и пастором Олдричем состоялась долгая беседа, а после этого долгий разговор с Хэнком. Нехотя, с трудом брат рассказал ей все подробности, какие только мог вспомнить о последних днях пребывания Билла Даунинга в этом мире, вновь переживая их и разделяя эти переживания с сестрой. Свежие раны снова открылись, очистились, а потом начали заживать.

Два дня спустя Сэм получила письмо и небольшой пакет из Мексики. Письмо было от Нэн и Тома; в пакете оказался изящный медальон. В письме говорилось:

«Дражайшая Саманта!

Посылаем тебе нашу любовь и этот медальон и всей душой разделяем твое горе. Ты, наверное, получила известие от Хэнка и узнала о смерти своего отца. Мы хотим, чтобы тебе было известно, что доктор сделал все возможное, чтобы облегчить отцу страдания.

Он часто и с любовью говорил о тебе, и если ты винишь себя в его смерти, то, пожалуйста, не делай этого. Мы знаем, что он не хотел, чтобы ты хоть в чем-то обвиняла себя. Одним из его последних желаний было то, чтобы мы послали тебе этот медальон. К несчастью, Хэнк забыл взять его с собой, но сейчас, мы надеемся, ты его уже получила. Медальон принадлежал твоей маме, и отец никогда с ним не расставался. Теперь он перешел к тебе, а потом ты передашь его своей дочери или сыну как драгоценную память.

Пусть на твоей душе станет легче — перед концом отец нашел успокоение. С последним вздохом он открыл глаза и улыбнулся, а потом прошептал имя твоей матери. Нам с Томом хочется верить, что в тот момент он увидел твою дорогую маму, идущую к нему навстречу, и что они теперь наконец соединились навеки.

Отец желал тебе счастья в твоей новой жизни, дорогая сестра, и мы оба желаем тебе того же. Хэнк, должно быть, рассказал тебе о нашей свадьбе, и хотя нам бы очень хотелось разделить с тобой все наши радости и горести, сейчас это, по-видимому, невозможно.

Том попробует обосноваться здесь, и мы оба мечтаем о том, чтобы исполнилось его давнее желание стать проповедником. Билли и Нола думают обзавестись ранчо и заняться хозяйством. Они тоже шлют тебе привет и надеются, что ты поймешь и простишь их поспешное бегство.

Конечно, нам не терпится услышать новости о тебе и о Хэнке, но остается только лишь молиться и надеяться на лучшее. Если это в твоей власти или во власти Трэвиса, мы знаем, что вы сделаете все возможное, чтобы с Хэнком ничего плохого не случилось. Мы будем время от времени посылать тебе весточки, хотя и знаем, что ты не сможешь ответить нам.

Когда-нибудь, мы надеемся, все образуется и мы снова увидимся. А до той поры знай, что наши сердца с тобой. Желаем тебе, Сэм, твоему будущему ребенку, а также Трэвису счастья. Передай ему привет, и Хэнку тоже.

Всегда твои — Нэн и Том».

Крепко прижав медальон к груди, Сэм сквозь слезы с трудом разбирала слова, написанные Нэн. Она прочитала письмо дважды, стараясь запомнить каждое драгоценное слово, безумно страдая за себя и за них. Ей пришло в голову, что по иронии судьбы именно Нэн научила ее читать, и если бы не она, Сэм не смогла бы прочитать это письмо самостоятельно. Теперь Нэн вошла в их семью, стала женой ее брата и пишет ей из какого-то неведомого мексиканского городка, сочувствует ее горю. Быть может, именно Нэн держала руку отца вместо Сэм, охлаждала его пылающий лоб и утешала его. Сэм хотелось в это верить, потому что она знала, что у Нэн тонкая душа и любящее сердце.

Этот медальон с портретами матери и отца так благотворно повлиял на Сэм, что ее огромное горе стало постепенно утихать. Снова на ее лице стала мелькать улыбка, к которой так привык и которую так полюбил Трэвис.

Медальон оказался и добрым предзнаменованием. Несмотря на постоянные требования и угрозы со стороны Рейфа Сандоваля, судья Эндрюс в считанные дни провел судебное заседание и вынес свой вердикт. Хэнк Даунинг избежал виселицы. Не грозило ему и провести остаток своих дней в тюрьме. Как и при разборе дела Сэм, судья Эндрюс принял во внимание возраст Хэнка, когда тот впервые встал на путь преступлений вместе со своей семьей. Кроме того, он обратил внимание на некоторую умственную отсталость Хэнка, что тоже не могло не повлиять на мягкое решение его дела.

Хэнка приговорили к трем месяцам заключения здесь же, в Тамбле, под бдительным оком Трэвиса, после чего он должен был перейти под опеку того же Трэвиса. Он должен был жить с Трэвисом и Сэм в их доме, ему запретили покидать Тамбл, общаться с преступным элементом. На один год он лишался права на ношение оружия. Одним из условий его освобождения было то, что Хэнк должен был отработать определенный срок на платной конюшне под строгим наблюдением.

Хотя очень многие выражали свое несогласие с решением судьи Эдрюса, сделать они ничего не могли. Время покажет, можно ли полагаться на Хэнка Даунинга, можно ли ему доверять. А пока остается только следить за ним во все глаза.

Несмотря на этот глухой ропот горожан, Сэм не могла поверить своему счастью. У Трэвиса были кое-какие сомнения, но он мудро держал их при себе. Он давно уже не видел Сэм такой счастливой, и ему не хотелось преждевременно лишать ее радости. К тому же не исключено, что все получится как нельзя лучше.

И все же теперь в маленьком доме Трэвиса становилось еще на одного обитателя больше, и это было Трэвису совсем не по душе. Полгода назад в доме жил он один, а Элси приходила только для того, чтобы готовить и убирать. Сейчас Элси жила в доме постоянно, и скоро за обеденным столом их будет четверо взрослых и один ребенок, и еды и белья надо будет больше и вообще всего, — и все это Трэвису не особенно нравилось. Да и к Хэнку теперь тоже придется привыкать. Трэвис и Сэм были женаты всего несколько недель, но уже их уединению, полному блаженства, грозила опасность, интимность их личной жизни таяла как сон. Только сияющее лицо Сэм и его любовь к ней оправдывали эти жертвы.

— Как бы ты отнеслась к медовому месяцу? — спросил он ее однажды ночью, после того как Элси наконец перестала возиться в своей спальне, примыкающей к их комнате.

— Медовый месяц? — не поняла Сэм.

— Ну да. — Он усмехнулся своей кривой усмешкой, которая так шла ему и которая заставляла биться ее сердце с увеличенной скоростью. — Так называется время, которое молодые супруги проводят только вдвоем, в тишине и уединении. Что-то у нас с тобой почти не остается времени для себя. Ведь то один, то другой из твоих братцев сваливаются нам на голову.

Сэм почувствовала, что начинает заводиться:

— Послушай, Трэвис Кинкейд! Это ты настоял — нет, заставил силой, — чтобы я вышла за тебя замуж, в то время как Билли все еще сидел за решеткой. Если нам выпало неподходящее время, то не я его выбирала. А когда Билли исчез, это ты настоял, чтобы Элси снова переехала к нам, поэтому я не виновата, если мы не можем побыть в одиночестве.

— Ну, хорошо, хорошо! Успокойся, — сдался он, поднимая руки кверху, словно защищаясь от нее. — Я только хотел сказать, что нам не помешает проводить больше времени только вдвоем. Когда Хэнк выйдет из тюрьмы, он будет жить с нами, потом, не успеем мы оглянуться, появится малыш и будет отнимать у тебя массу времени.

— Что нам мешает попросить Элси, чтобы она некоторое время пожила у себя дома, — предложила Сэм, наморщив лоб от напряжения. — Хэнку еще три месяца сидеть в тюрьме, и наш дом будет в нашем полном распоряжении. Не думаю, чтобы Элси возражала, если мы ее как следует попросим.

Сначала Трэвису понравилась эта идея, но потом у него появились сомнения.

— Но разве сейчас ты сможешь обходиться без Элси? Я знаю, последнее время ты неважно себя чувствуешь, а очень скоро ты и вообще будешь переваливаться, как фаршированная гусыня… — Его насмешливая улыбка смягчила последние слова, но Сэм уже попалась на удочку.

— Фаршированная гусыня! — вскричала она. — Ах ты, надутый индюк! Я завела этого ребенка не сама по себе, ты, животное. Если бы не ты, я бы сейчас так не мучилась! — Она принялась колотить его подушкой по голове и продолжала: — Сдается мне, ты здорово повеселился, когда делал этого ребенка, если мне память не изменяет.

— А ты разве нет? — спросил он, посмеиваясь глухим голосом из-под подушки.

— Ну-у, — сконфузилась она, позволив ему скинуть подушку с лица и перевернуть ее на спину. Теперь он лежал на ней сверху и смеялся. — Разве что немножко.

Трэвис покрыл ее поцелуями.

— Саманта Кинкейд, ты жуткая врушка, но я все равно тебя люблю.

Один поцелуй влек за собой другой; одно ласковое прикосновение множество других. Вскоре Сэм извивалась под ним, стараясь приглушить свои вопли восторга. Позже, положив голову на плечо Трэвиса и расслабленная, она прошептала:

— Завтра я поговорю с Элси.

Она почувствовала, что он кивнул и вздохнул:

— Ну и хорошо. Наверное, это лучше, чем ничего. Как бы я хотел запереться ото всех и притвориться, будто нас нет дома целую неделю, а то и больше. Но даже если бы мы это и сделали, обязательно нашлась бы дюжина людей, которым позарез нужен был бы начальник полиции по той или иной причине.

— А ты не можешь оставить вместо себя Чеса? Он пожал плечами:

— До тех пор пока я в городе, ко мне обязательно будут приставать со всеми своими проблемами.

— Тогда давай уедем отсюда на несколько дней, или у тебя нет денег? — Трэвис сам распоряжался их финансами, и Сэм толком не знала, сколько они могут позволить себе потратить денег.

— Это зависит от того, куда мы поедем и на чем, — ответил он. Блеск в глазах Сэм выдавал ее состояние, которое передавалось и ему.

— Что, если поехать поездом в Арканзас, куда-нибудь поближе к Хот-Спрингсу? Он расплылся в улыбке:

— Я думаю, это мы можем себе позволить. А что у тебя на уме, дорогая? Уж не хочешь ли ты искупаться в минеральных источниках?

Она покачала головой и загадочно улыбнулась:

— Вот только доедем до Хот-Спрингса, а дальше я поведу тебя сама. Я знаю одно замечательное местечко, красивое и уединенное. Тебе понравится! Честное слово!

— Этой твой сюрприз? — подозрительно спросил он. Теперь, когда он довольно хорошо узнал и Сэм, и ее семью, он остерегался любых сюрпризов, которые она могла ему преподнести.

— Ах, Трэвис! Ну что ты так осторожничаешь! Если у меня все получится, будет просто замечательно, но я не могу тебе сейчас все рассказать. Я не хочу нарушать обещания старому другу.

— Какому еще другу?

— И этого я не могу тебе сказать. Это старый друг нашей семьи.

— Почему я ничего не знаю об этом, Сэм? — проворчал Трэвис.

— Зато я знаю. Договорись с Чесом, чтобы он заменил тебя на некоторое время, и купи билеты на поезд. А мне нужно послать пару телеграмм.

Два дня спустя Трэвис схватился за голову: как он мог поддаться уговорам Сэм! Но было поздно. Если бы кто-нибудь сказал ему заранее, что он будет кротко ехать за Сэм с завязанными глазами по опасной горной тропе, он бы решил, что этот кто-то спятил. Теперь ему казалось, не сам ли он выжил из ума.

В Хот-Спрингсе он закупил провизию, лошадей, и когда выехали из города, Сэм дала Трэвису платок, чтобы он завязал им глаза.

— Доверься мне, Трэвис, — сказала она со сладкой улыбкой. — Это потому, что я обещала, что ты не узнаешь, где точно находится хижина.

Звук падающих камней вернул Трэвиса к действительности.

— Сэм? — позвал он. — Это зашло слишком далеко, не кажется ли тебе? Я убираю эту чертову повязку, пока ты не погубила нас обоих.

— Только посмей, Трэвис Кинкейд, не то я перестану с тобой разговаривать, — пригрозила она.

Кривая усмешка промелькнула по губам Трэвиса.

— Если ты это обещаешь, то тем более есть смысл попытаться.

— Подумаешь, как смешно! — ответила она и начала уговаривать: — Ты проехал уже так много, Трэвис. Нам еще осталась какая-то пара миль. Не надо сейчас все портить.

Нехотя, вопреки здравому смыслу, он согласился.

— Вот и выходит, что слепой ведет слепого, — бормотал он, прикидывая, сможет ли он пережить эти оставшиеся две мили пути. Судя по воздуху, который он вдыхал, они поднялись довольно высоко в горы. Хотя он пытался определить главное общее направление, Сэм провела его уже через столько поворотов, что Трэвис бросил эту затею.

В одном он был уверен — он свалял дурака, когда согласился на эту авантюру. Вот и сейчас правой штаниной он все время задевал за каменную стену, так как его лошадь прижималась ближе к ней. У Трэвиса возникло впечатление, что в этом месте тропа была очень узкой, а когда он слышал, как катятся камни с левой стороны, его пробирала дрожь. Камни сыпались дождем, и звук от их падения доносился далеко снизу, и Трэвису ничего не оставалось, как молиться, чтобы вместе с лошадью не последовать за ними. Целая вечность прошла, прежде чем Сэм сказала:

— Можешь снять повязку, Трэвис. Тропа в этом месте довольно предательская, будет лучше, если ты сам последишь за своей лошадью.

Он сорвал кусок ткани с глаз, инстинктивно поймал вожжи, которые она бросила ему. Когда его зрение привыкло к лучам предзакатного солнца, Трэвис невольно сжался:

— Сэм! Если бы я так тебя не любил, то клянусь, убил бы тебя.

Они шли по осыпающемуся карнизу шириной всего в три фута, который огибал гору, словно обтрепанная по краям лента. С левой стороны карниз резко обрывался в пустоту на сотни футов вниз. Впереди тропа круто вилась наверх. Трэвису казалось, что там мог пройти разве что горный козел или, может быть, пума.

— Ты что, издеваешься, Сэм! — зарычал он. — Черт возьми, женщина, если ты собралась покончить со мной, зачем нужно было тащить меня так далеко? Мы все равно не сможем подняться наверх.

— Не беспокойся, сможем! — беспечно возразила она. — Немного неприятно, но это вполне преодолимо.

Глядя на нее с явным недоверием, Трэвис спросил:

— Это кто же так говорит?

— Я это говорю. Я раньше пару раз переходила этот участок. Нам только нужно дать отдохнуть лошадям всего несколько минут, а потом идти наверх не останавливаясь и как можно быстрее.

Он покачал головой:

— Это самоубийство.

— Это не так страшно на самом деле. Я пойду первой. Дай мне разбег, а потом следуй за мной, но не останавливайся. — И без лишних слов Сэм пришпорила лошадь и пустила ее вверх по тропе.

— Сэм! — У Трэвиса душа ушла в пятки, когда он увидел, как его жена взбирается вверх по крутому склону, вытянувшись хрупким телом вдоль тела лошади. Он еще немного помедлил. Потом, поминая Бога и черта, пришпорил свою лошадь и пустился за ней.

Трэвису показалось, что он состарился лет на десять, прежде чем его лошадь наконец добралась до спасительной вершины. В нескольких ярдах от него сидела Сэм и усмехалась:

— Ну вот, видел? Что я тебе говорила? Это же проще простого, — похвалилась она.

Его мрачный взгляд не предвещал ничего хорошего.

— Интересно, как мы спустимся отсюда, когда придет время возвращаться назад? — не спросил, а прорычал он. — Или ты, может быть, хочешь поселиться на этой высоте навсегда?

Сэм усмехнулась еще шире.

— Да, над этой идеей стоит подумать, — поддразнила она. — А что касается обратного пути, можешь не волноваться. Я как привела тебя сюда, так и выведу обратно, живым и невредимым.

Через полчаса они вышли из-за деревьев на большую цветущую поляну, и Трэвис впервые увидел место, где им с Сэм предстояло провести целую неделю. К скалистому склону притулилась одинокая хижина. С одной стороны от нее с горы сбегал веселый ручей. Перед хижиной, примерно в ста ярдах от склона, открывалась такая красота, какой Трэвис за всю жизнь никогда не видел. Там, где кончался небольшой горный луг, на многие мили простирались холмы, перемежающиеся с долинами и доходящие до самых далеких гор. Небольшие озера и ручьи украшали этот пейзаж голубыми искрами, светящимися на фоне зелени самых разнообразных оттенков.

Впервые за несколько часов Трэвис подумал, что, быть может, Сэм правильно выбрала место для их медового месяца, тем более что головокружительный подъем остался позади. Место было не только уединенным, но и очень красивым, к тому же здесь было намного прохладнее, чем в Тамбле.

— Скажи, видел ли ты более прекрасное место? — восторгалась Сэм. — Я влюбилась в него, как только впервые попала сюда. Вряд ли в райских кущах лучше, чем здесь.

— Здесь и вправду красиво, — согласился Трэвис. — Но кому все это принадлежит? К чему вся эта таинственность, Сэм?

— Я же тебе говорила, одному старому другу. — Робость, появившаяся на ее лице, насторожила Трэвиса.

— У этого друга есть имя? Может, я его знаю.

— Ну, — замялась она и заерзала в седле, — не уверена, знаешь ли ты его лично, но думаю, его имя тебе знакомо.

— И что же это за имя?

От робости у нее голос стал совсем тоненький.

— Сэм Басе.

— Сэм Басе! — прокатился по маленькому лугу крик Трэвиса и эхом отразился от скалы. — Как ты могла? — рычал он. — Это же бывший шулер, ставший грабителем! Он все лето грабил дилижансы вплоть до Вако. А ты, видите ли, пользуешься его берлогой для нашего медового месяца.

— Басе очень хороший человек, — рассердилась Сэм..

— По твоим меркам, может быть, и да, — огрызнулся в ответ Трэвис, — но мне что-то не улыбается одалживаться у преступника.

— Не лезь в бутылку, Трэвис! Ты ничего ему не должен. Сэм Басе сам задолжал услугу Даунингам, и когда я телеграфировала ему, он ответил, что с радостью предоставит нам свою хижину и таким образом отдаст свой долг. Единственное, о чем он попросил, — это чтобы я никому не говорила, где это находится. Вот почему я завязала тебе глаза.

— Прекрасно! — бушевал он. — Просто замечательно. Я полагаю, пока мы будем торчать здесь, я должен постоянно следить, как бы из-за моей спины не повыскакивали бандиты! Ну знаешь, я не собираюсь проводить свой медовый месяц в компании с преступниками! — Он потянулся за вожжами. — Поехали обратно.

Гарцуя на лошади и отходя подальше, Сэм отрезала:

— Ну и поезжай, если тебе так хочется, Трэвис, а я остаюсь здесь. Мы долго ехали сюда, и я с ног валюсь от усталости. Да еще скоро станет темно, а тропа слишком опасна, чтобы ехать по ней ночью.

Его глаза от злости превратились в бирюзовые щелки, но Сэм передернула плечами и, нажав коленями на бока лошади, направила ее к хижине.

— Между прочим, Трэвис, я договорилась с Бассом, чтобы здесь никого, кроме нас, не было. Пока мы не уедем, он здесь не появится и тем более кто-то посторонний. Мы с ним так условились.

— И ты веришь ему? — насмешливо сказал он, двигаясь за ней следом.

— Да, верю. Как один преступник верит другому, понимаешь? — ответила она дерзко. — Ты разве не слышал, что у воров есть кодекс чести? — Она позволила ему несколько минут поразмышлять на эту тему, а потом добавила: — А еще Сэм знает, как я стреляю. Так что он дважды подумает, прежде чем разозлить меня, — ему еще жить не надоело.

ГЛАВА 25

Наутро второго дня Сэм вышла из хижины, зевнула, сладко потянулась и отправилась на поиски Трэвиса. Она обнаружила его у ручья. Он сидел на берегу, на коленях у него лежала тростниковая удочка. Его отдохнувший и беззаботный вид вполне соответствовал ее настроению.

— Удишь рыбку на завтрак? — поинтересовалась она.

Он кивнул, с удовольствием глядя на нее. Она стояла перед ним босая, одетая лишь в одну из его рубашек, свисавшую до коленей; блестящие волосы рассыпались в разные стороны. Он похлопал по камню рядом с собой, приглашая ее сесть.

— Клюет? — спросила она, подбирая под себя ноги и прислоняясь к его плечу.

— Без тебя у меня ничего не получается. — Он нагнулся и быстро поцеловал ее. — М-м-м, как вкусно! Пожалуй, пусть червяк сам выкручивается из своего положения, а я между тем доставлю себе утреннее удовольствие прямо здесь на берегу.

Он повалил жену в густую зелень травы, перевернул на спину, пальцами нащупал пуговицу рубашки и расстегнул ее. Его смелые сверкающие глаза так и дразнили Сэм.

— А мы не умрем с голоду? — спросила она шутя, соблазнительно извиваясь под ним. Ее глаза блестели так же, как у него, если не ярче.

— Мы будем сыты одной любовью, — хрипло проговорил он, ловко расстегивая следующую пуговицу.

Сэм захихикала, когда он покусывал ее шею, по всему ее телу бежали мурашки.

— Не слишком питательная диета.

Его язык тем временем незаметно подобрался к ее уху и пощекотал его. Она взвизгнула и дернулась в ответ. Трэвис рассмеялся:

— Много ты понимаешь! Дай мне одну минуту, и я тебе докажу, что можно наесться до отвала.

— Хвастун!

— Тебе есть на что пожаловаться?

— Нет.

— Так я и думал.

Когда его усы легко, как крылья бабочки, коснулись ее губ, Сэм скорее догадалась, чем почувствовала, что он улыбается. Потом Трэвис отыскал ее губы и впился в них долгим поцелуем.

Солнце еще не осушило росу, но Сэм не замечала сырости. Все ее тело горело желанием. Она ощущала только жаркую страсть, когда Трэвис распахнул ее рубашку, обнажив прекрасную грудь. Утренние лучи омыли ее золотым сиянием, заиграли в кудрях красного золота.

Трэвис с восторгом отдался колдовским чарам. Ее тело жаждало его прикосновений, и он рад был доставить ей удовольствие. С ее помощью он тоже, как и она, освободился от всех одежд. Его губы жадно искали ее груди, сосали то одну, то другую; ее тонкие пальцы зарывались в жесткие светлые волосы на его груди, отыскивали и ласкали плоские соски, затерявшиеся в этих дебрях.

Раздираемый страстью, он глухо зарычал, и в ответ раздалось ее чувственное мурлыканье. Жадно ищущей рукой она поглаживала пульсирующую шелковистую неистовую мужскую плоть. Она извивалась в мучительном наслаждении под его искусными ласками, пока ей не стало казаться, что она сейчас закричит от невыносимого желания. И вот он уже был на ней, вошел в нее, переполняя ее страстью, а она подтягивала его ближе к себе, изгибалась, отдавала ему всю себя.

Все происходило нежно, как в раю, и горячо, как в аду. Длинные сильные толчки вели их обоих на вершину радуги восторга. На несколько волнующих мгновений они замерли на этой вершине, затаив дыхание в безумном предвкушении, и вместе преодолели пик головокружительной высоты, сверкающий в лучах солнца чистым золотом.

Опустошенные, они лежали в объятиях друг друга, постепенно возвращаясь к реальной действительности. Мир вокруг них медленно прекращал свое круженье. На деревьях все так же щебетали птицы, ярко светило солнце, квакали лягушки, стрекотал сверчок. В ручье плеснула рыба, и забытая удочка выгнулась и быстро поползла к краю воды.

— Ах, Боже мой! — закричала Сэм. — Трэвис, держи удочку! Клюет!

Очнувшийся Трэвис принялся за дело. Он вскочил и начал гоняться за неуловимой удочкой по берегу, голый, как Адам в раю. Но всякий раз, когда он делал решающий бросок, удочка ускользала от него. Наконец, разозлившись, он сделал отчаянный прыжок, чтобы схватить ее, но в» этот момент удочка исчезла в воде. Вместе с ней в холодный горный ручей упал и он.

Сэм никогда в жизни так не веселилась! Она просто не могла удержаться от хохота при виде того, как Трэвис гонялся за удочкой. Когда его голова со стучащими зубами показалась на поверхности и когда он торжествующе помахал пойманной добычей, у нее от смеха даже бока разболелись. Когда же Трэвис выбрался на берег, на крючке он держал прекрасную жирную форель, но вид у него было такой забавный, что у Сэм от смеха выступили на глазах слезы.

Представив себе, как он носился по берегу в чем мать родила, Трэвис тоже не удержался от смеха. С галантным поклоном он положил бьющуюся рыбку к ее ногам.

— Ваш завтрак, мадам! — с комичными ужимками возвестил он. — Но если ты заикнешься об этом хоть одной живой душе, я до конца дней буду это отрицать.

— Ах, Трэвис, — смеясь, сказала Сэм. — Ты еще не все знаешь. Самое смешное это то, что перед нашим отъездом я повесила записку на двери: «Уехали на рыбную ловлю». Вот кто бы знал, на какую! — И ее снова одолел приступ смеха. Да и потом в течение всего дня, когда она иной раз ловила его взгляд, они снова разражались оглушительным хохотом.

На третий день Сэм повела Трэвиса на прогулку в горы. Целых полчаса они карабкались через подъемы, некоторые из них довольно высокие и крутые, пока наконец не вышли к небольшому источнику. Вода вокруг него булькала, с поверхности поднимался пар, и вокруг распространялся странный запах.

— Горячий ключ! — воскликнул Трэвис с восторгом.

— Не просто горячий ключ, — с гордостью добавила Сэм, — а наш собственный горячий ключ. Никто, кроме нас, не знает о его существовании. Он, конечно, далеко в стороне от нахоженных троп и до него трудно добраться. И если повезет, он еще долго будет скрыт от внешнего мира вместе с лужайкой и хижиной.

Трэвис уже сбрасывал с себя одежду.

— Как бы мне ни хотелось в этом признаваться, Сэм, но сейчас мне кажется, что я готов согласиться с тобой. Хотя мне не к лицу пользоваться любезностью Сэма Басса, я в данный момент рад, что дал тебе уговорить себя остаться здесь.

— Я тоже этому рада, Трэвис. — Сложив свою одежду рядом, Сэм взяла его за руку и с его помощью вступила в бурлящую воду. — Наверное, лучше этого места может быть только рай. Было просто стыдно не воспользоваться этой возможностью. Ведь здесь есть все, что нужно для медового месяца — абсолютная уединенность, прекрасный вид, удивительные закаты, горячий ключ, уютная хижина…

— Ты и я, — закончил за нее Трэвис, привлекая жену к себе. Их тела под водой соприкасались, и от этого на поверхности появлялось еще больше пузырьков. — Медовый месяц не бывает без новобрачных.

— И без большой любви, — добавила она, подбираясь языком под его усы и щекоча уголок рта.

— Да, — прохрипел он, чувствуя, как еще один его орган пробуждается к жизни. — Не будем забывать о любви, пусть ее будет очень много.

Они смеялись, любили, о чем только не говорили. Сэм наслушалась массу историй о приключениях Трэвиса в бытность его техасским рейнджером, а потом начальником полицейского участка. Она узнала кое-что о его детстве; он тоже пополнил свои знания о ней. Они сообща мечтали и планировали будущее для себя и своих детей. Когда неделя подошла к концу, им обоим очень не хотелось расставаться с милым уединением и возвращаться в реальный мир. Их свадебное путешествие удалось на славу, они побывали в райском уголке среди роскошной природы и уезжали оттуда, не скрывая своего сожаления.

К удивлению Трэвиса, Сэм предложила ему совсем другой путь, чем тот, по которому они приехали сюда. И снова, после того как они отъехали на небольшое расстояние, Сэм потребовала, чтобы он надел повязку на глаза.

— Я обещала Сэму, а я никогда не нарушаю своего слова, — сказала она. — Не беспокойся, мы не будем возвращаться на ту тропу и не пойдем по крутому склону.

Трэвис ничего не видел, но почувствовал, что они вошли в темную сырую пещеру. Стук от копыт лошадей отдавался гулким эхом, ему было слышно, как струится вода по каменным сводам. Голос Сэм звучал как из бочки, когда она предупреждала, чтобы он нагнулся и не ударился головой о низкий потолок. Они прошли довольно большое расстояние, когда Трэвису почудился впереди рокочущий звук. Сначала он не мог определить природу этого звука, но когда они подошли поближе, у него не осталось сомнений, что это шум воды. Они приближались к водопаду.

— О'кей, Трэвис. Сейчас мы немного намокнем, — предупредила его Сэм. — Держись крепче в седле и дай лошади самой выбрать путь.

Намокнуть — это было слабо сказано. Утонуть — вот что грозило им. Сначала на Трэвиса упало несколько капель воды, но в следующую секунду ему показалось, что на него и на его лошадь обрушились тонны воды. Лошадь споткнулась под этим потоком, но каким-то чудом удержалась на ногах. И когда Трэвис уже не сомневался, что их ждет гибель в пучине, они выехали на теплый солнечный свет. Еще шагов шесть они прохлюпали по воде, но вскоре снова оказались на сухой почве, а еще через две мили по вьющейся тропе Сэм разрешила ему снять повязку.

Их тайный рай остался далеко позади, надежно скрытый от всех непосвященных, и место его расположения так и осталось неразгаданным, . Но их воспоминания о том, как они в полном уединении провели там неделю, будут жить вечно, вспыхивая в их памяти волшебными снами.

Тамбл показался им страшно далеким от Хот-Спрингса и их удивительного свадебного путешествия. Жизнь текла в нем обычным чередом, и вскоре Сэм и Трэвис вошли в знакомый ритм, хотя теперь они чувствовали себя свободнее, потому что Элси не жила вместе с ними, а приходила два раза в неделю помогать по дому. У Сэм заметно начал расти живот, и она не могла обойтись совсем без ее помощи.

Делая заготовки на зиму из всего, что росло на огороде, Элси учила Сэм, как консервировать и сохранять овощи, и ряды горшков с джемами и желе, с горохом и бобами, кукурузой, огурцами и свеклой множились день ото дня. Они наделали столько яблочного соуса, что Сэм начинало тошнить от одного взгляда на яблоки. Они варили помидоры, пока те не начали сниться Сэм по ночам. Они еще не закончили свои труды, а фрукты и овощи уже не давали ей спокойно спать.

Когда последние заготовки были сделаны, Сэм вздохнула с большим облегчением. Но Элси вынашивала другие планы. Из пепла, что остался в печи от прошлой зимы, она хотела изготовить свечи и мыло.

— Но ведь и мыло и свечи можно купить в лавке, — недовольно ворчала Сэм. — Зачем нужно делать их самим?

— Потому что тебе нужно знать, как это делается, вот зачем, — упрямо твердила Элси. — Соображения удобства не могут оправдать лень или неумение. Каждая молодая жена обязана знать, как сделать мыло и свечи. Никогда не знаешь, вдруг это пригодится. Кроме того, это дешево, а каждая женщина должна уметь экономить деньги.

Потом, когда было покончено с последним куском мыла и последняя свеча досыхала на своем фитиле, Элси объявила, что Сэм давно пора обучиться благородному искусству стегания одеял.

— Элси, ты же знаешь, что я шью почти так же, как и пою, — жаловалась Сэм. — У меня и так достаточно хлопот с детскими вещами.

Несмотря на то что с этим Элси не могла не согласиться, она сказала:

— Это не причина отказываться от возможности научиться. Чем больше ты практикуешься, тем лучше у тебя получается. И подумай, как ты будешь гордиться, когда сделаешь одеяло своими собственными руками. Когда-нибудь ты передашь его своим внукам. Вот это будет да!

По разумению Сэм это было бы просто чудом!

— По-моему, мои таланты не простираются дальше изготовления половиков, — ворчала она. Но все же, правда скорее из желания, чтобы Элси отстала от нее, Сэм взяла иглу и нитки и храбро принялась за одеяло. Если ее опасения сбудутся и оно окажется негодным, его всегда можно засунуть в чулан, а потом, когда Элси забудет о нем, сжечь.

Теперь, когда беременность Сэм становилась все более явной, приближение родов все больше волновало не только ее, но и Трэвиса. Он начал проявлять сильное беспокойство о ее здоровье и о здоровье будущего малыша. Он дошел даже до того, что нанес визит доктору Пэрди и заявился домой во всеоружии разнообразных советов насчет того, как следует вести себя и как питаться будущей матери. Сэм и без того тревожили предстоящие роды, и вскоре она окончательно потеряла всякое терпение и готова была поколотить Трэвиса.

— Ты сегодня пила молоко? — каждый день спрашивал он. — Ты ведь знаешь, что доктор Пэрди велел тебе пить молоко.

— Терпеть не могу молоко, и ты об этом знаешь, — огрызалась она, но каждый раз это кончалось тем, что она, давясь, все-таки выпивала молоко только для того, чтобы Трэвис замолчал. Если она отказывалась, он приставал к ней до тех пор, пока она не сдавалась.

Он наблюдал за правильностью ее питания с пылом фанатика, добивался, чтобы она ела достаточно мяса, овощей и фруктов. Это не вызывало особых возражений Сэм, тем более что она была в еде непривередлива, но когда он начал ограничивать ее в сладостях, она устроила ему скандал.

— Ты ешь уже второй кусок пирога с персиком, Сэм, — говорил он. — Ты можешь поправиться, милая. А это нехорошо для малыша. Почему бы тебе не съесть это красивое вкусное яблоко?

— Так случилось, что мне больше нравится персиковый пирог, — возражала она, сверкая глазами. — Если мне суждено превратиться в слониху, то я хочу насладиться этим процессом.

— Но яблоко тебе гораздо полезнее.

— Хочу пирог, Трэвис!

Особенно ему досталось, когда она обнаружила склонность к черному лакричнику. Она ныла, и жаловалась, и канючила до самой ночи, лишая его сна. Утром он не мог дождаться, когда откроется лавка, и возвращался домой, нагруженный длинными черными плетями черного лакричника. Теперь он выкупал весь запас в лавке.

— Надеюсь, это тебя обрадует, — шипел он. Сэм чувствовала себя на седьмом небе.

— Но почему именно лакричник? — осмелился он однажды спросить, наморщив нос.

— Почему ты спрашиваешь об этом меня? Пойди и поинтересуйся об этом у своего приятеля, доктора, — огрызнулась она в ответ. — Может, это связано с тем, что я бросила курить по твоему настоянию, откуда я знаю. Зато от него у меня нет изжоги, которую дает мне все остальное.

— Знаете, — вмешалась Элси, желая разрядить напряжение, — говорят, что если у матери изжога, то ребенок родится с волосиками на голове.

— Док говорит, что это все бабская ерунда, — объявил им Трэвис тоном превосходства, который он приобрел с недавних пор и который раздражал всех чрезвычайно.

— Ну и пусть, сейчас мне все равно, даже если он родится с шестью пальцами на каждой ноге и лысый, как яйцо, — ответила Сэм. — Мне уже надоело глотать соду после каждой еды.

Он осуждающе посмотрел на нее:

Бог знает, не повредит ли столько лакричника ребенку. Ты хоть об этом подумала?

— Ах, Трэвис, дорогой, я думаю очень даже о многом в последнее время, — протянула она с кислым видом. — В основном я мечтаю о том, как было бы прекрасно, если бы ты уехал куда-нибудь на Аляску или в Китай, например, и перестал бы терзать меня каждую минуту! А еще я мечтаю о том, как было бы замечательно поддать тебе по одному месту! К удивлению обеих женщин, он рассмеялся:

— Душечка, если ты держишь это на уме, то лучше тебе исполнить свое желание как можно скорее или отказаться от него навсегда. Если ты еще прибавишь в весе, ты не сможешь задрать ногу на такую высоту. — Я в этом сильно сомневаюсь, — сказала она, — но если все-таки случится по-твоему, мне придется довольствоваться несколькими хорошими пинками по ногам.

Трэвис только тогда отстал от нее, когда она сказала, что из-за него она ужасно нервничает.

— Я стала жутко раздражительной, Трэвис. Честное слово, не дергай меня зря. Если ты не прекратишь приставать ко мне все время по мелочам, у меня будет крапивница. И тогда пеняй на себя, если ребенок родится весь в красных пятнах.

Эти слова, а также очередная беседа с доктором Пэрди убедили Трэвиса, что надо оставить Сэм в покое.

— Спокойная мать — счастливая мать, Трэвис, — советовал доктор. — А счастливая мать сделает счастливым и отца ребенка. Держите подальше от Сэм сигареты и спиртное, а так пусть она ест что хочет. Я уверен, если она будет питаться как обычно, все будет хорошо.

— Но, доктор, а как же черный лакричник? — не отставал Трэвис. — Разве это нормально? Пэрди рассмеялся и покачал головой:

— Но разве Сэм вообще в нормальном состоянии последнее время? Однако не огорчайтесь. Насколько я знаю, в лакричнике нет ничего такого, что могло бы повредить вашему ребенку. Успокойтесь, Трэвис, иначе мне придется вас лечить от крапивницы.

Несколько дней спустя они сидели вечером за ужином, Трэвис как раз положил в рот изрядный кусок цыпленка, как вдруг Сэм, сидевшая напротив него, схватилась за живот и издала странный звук. Испуганный Трэвис привстал из-за стола. На его лице отразилась тревога.

Машинально он проглотил весь кусок цыпленка, даже не прожевав его. Естественно, сразу же подавился и начал откашливаться. В следующие мгновения он уже задыхался, горло сжимали судороги. Он потянулся за чашкой с кофе, рука вздрагивала с каждым покашливанием, и все это закончилось тем, что он вылил весь кофе на скатерть.

Забыв обо всем, Сэм бросилась ему на помощь. Лицо Трэвиса приобрело багровый оттенок, слезы струились из глаз. Одной рукой он сжимал горло, другой хватался за грудь, и она испугалась, что в любой момент он может упасть к ее ногам бездыханный! Не зная, чем еще можно помочь ему, Сэм начала колотить его изо всей силы по спине. Через несколько минут он уже жестом давал сигнал, чтобы она прекратила, и лихорадочно кивал головой. Он уже нормально дышал, и цвет его лица почти восстановился.

Сэм схватила свой стакан молока, сунула ему, с волнением наблюдая, как он, захлебываясь, осушил его залпом. Усаживая его снова за стол и садясь на свой стул, Сэм тяжело вздохнула:

— Ну, Трэвис! Ты напугал меня до смерти!

— Это я тебя напугал? — вскричал он, сверкая на нее глазами и вытирая салфеткой вспотевшее лицо. — Это ты застонала и схватилась за живот! — Но тут же позабыл свой гнев и снова забеспокоился: — Ты хорошо себя чувствуешь? Тебе не больно?

— Да! Нет! — запинаясь, сказала она. — Черт побери, со мной все в порядке! Просто что-то дернулось внутри. А ты чуть не задохнулся до смерти. Как ты, нормально?

Угрожающее выражение вновь появилось на его лице, брови сдвинулись, верхняя губа подобралась под усы.

— Да, мой час еще не пришел! — с досадой сказал он. — А что это у тебя дернулось?

— Ничего, во всяком случае, повода для расстройства нет никакого, — уверила она. — Трэвис! Вот опять! — Она схватила его за руку и положила ее себе на живот. — Вот! Опять, чувствуешь?

Они ждали вместе, и точно, это снова случилось, легкое движение, словно дыхание ветерка, пробежавшего по листве дерева. Расширенные черные глаза Сэм встретились с глазами Трэвиса и остановились на них.

— Что это? — прошептала она. Но его блестящие глаза уже светились радостью и восхищением.

— Это наш ребенок, Сэм, — прошептал он благоговейно, не в силах справиться с нахлынувшими на него чувствами. — Это наш малыш шевелится внутри тебя.

ГЛАВА 26

Кончалась осень. Незаметно подошел День благодарения. К празднику должны были выпустить из тюрьмы Хэнка, и Сэм целыми днями готовилась к этому событию. Это доставляло ей много радости, ведь она понимала, что впервые у Хэнка будет своя комната. Даже совсем маленьким ему приходилось спать в одной комнате со старшими братьями. В первый раз за многие годы у него будет постоянный дом, и Сэм хотела, чтобы ему было в нем как можно приятнее. Ей хотелось, чтобы ему было удобно, чтобы он был счастлив, чтобы чувствовал, что он нужен, что он часть их маленькой семьи.

Срок ее беременности перевалил за половину, и с каждым днем живот все больше увеличивался в размерах, по крайней мере ей так казалось. Каждый фунт, на который она прибавляла в весе, словно прямиком направлялся в живот, и чем тяжелее она становилась, тем труднее ей было двигаться.

— Ты стала похожа на двухколесную тележку, груз которой съехал на одну сторону, — дразнил ее Трэвис. — Посмотри на себя, милая, ты явно перегружена спереди. Нужно следить за тобой, чтобы ты в один прекрасный день не перевернулась вниз лицом. Но ей было не смешно.

— Что за шутки у тебя, Трэвис, — вяло отмахивалась она. — И откуда ты достаешь их, из бочки, что ли?

— Кстати, о бочках, — смеялся он, глядя на ее выпирающий живот, — похоже, что ты проглотила одну на них.

— Иногда мне очень хочется, чтобы мы с тобой поменялись местами, — отвечала она, сверкая глазами. — Вот тогда бы ты так не веселился — на что угодно могу поспорить. Да ты, кажется, начинаешь забывать, по чьей милости меня так разнесло. — Сэм потерла живот, чтобы облегчить зуд натянувшейся кожи. — Хотя я тоже очень хочу этого ребенка. Трэвис, бывают дни, когда ты меня просто ужасно удручаешь.

— Ах, любимая, не сердись на меня, — поспешил он утешить ее. — Я просто шучу. Я тебя люблю, и ты это знаешь. А животик тебе ужасно идет. Ты с ним выглядишь просто очаровательно.

— Очаровательно! — фыркнула она. — Вот слово, которое я очень скоро возненавижу.

Несмотря на все тяготы беременности, Сэм была счастлива. Она с нетерпением ожидала рождения малыша и часто размышляла о том, на кого он будет похож, будет ли это мальчик или девочка. Во всяком случае, в том, что ребенок получится шустрым и здоровым, она не сомневалась. Сейчас он шевелился в ней, беспрестанно толкаясь в разные стороны, и Сэм ужасно нравилось это ощущение.

По ночам, когда они с Трэвисом удалялись к себе в спальню, муж клал руку или голову ей на живот и разделял эту радость вместе с ней. Вместе они придумывали имя своему малышу. Почему-то их больше интересовали имена мальчиков, чем девочек.

— Что, если мы назовем его Питер, — предложила она.

Трэвис отрицательно качал головой:

— По мне, Питер ничуть не лучше Хораса. Наверное, потому, что когда я был маленький, я знал одного типа по имени Питер, это был мерзкий драчун и злыдень. Что ты скажешь насчет Эндрю?

Сэм сморщила нос:

— Пока он будет маленький, все будут называть его Энди. Это ничего, но я не могу представить себе взрослого мужчину с таким именем.

— Стюарт?

— Нет.

— Джеремия?

— Гм.

— А как тебе Дуглас?

— Стоит подумать, а что ты скажешь насчет Брэдли?

Так продолжалось довольно долго. Только несколько недель спустя они остановились на имени Тревор, если родится мальчик, но имя для девочки никак не давалось им.

— Пока будем называть ее просто Малышка Пустышка, — пожал плечами Трэвис.

Взгляд Сэм красноречиво сказал ему, что она думала по этому поводу.

— Я что-нибудь придумаю, — пообещала она, подавляя зевоту. — Может, завтра. — С этими словами она свернулась и уснула, прижавшись животом к изгибу спины Трэвиса. Как бы в отместку за неудачное имя «Малышка Пустышка» энергично толкала Трэвиса в спину почти всю ночь.

Сэм слишком была утомлена, чтобы обращать на это внимание, а Трэвису это даже нравилось. Он забылся чутким сном с улыбкой на губах.

За три дня до Дня благодарения Хэнка выпустили из тюрьмы. Сэм была вне себя от радости. Она водила его по дому, словно это был королевский дворец.

— Смотри, Хэнк! На кухне есть насос, так что нам не приходится таскать ведра со двора.

Но Хэнк оценил не так кухонные усовершенствования, как свою собственную комнату.

— Сэмми, как мне здесь нравится, — сказал он, оглядывая спальню. Коричнево-голубые занавески на окнах красиво сочетались с покрывалом на кровати в тех же тонах. Он сел на кровать, попрыгал для пробы на матрасе и улыбнулся. — Это, пожалуй, лучше, чем койка в камере. Спасибо.

— Представляю! Хуже, наверное, и нет ничего. Ах, Хэнк! Я так рада, что ты с нами. — Она села на кровать рядом с ним, крепко обняла его за плечи. Слезы счастья щипали ей глаза.

— Я тоже очень рад, Сэмми, и я обещаю, что не буду вам с Трэвисом в тягость. Я стану много работать и не попаду больше ни в какие передряги.

— А по воскресеньям будешь ходить с нами в церковь, — добавила Сэм.

Глаза Хэнка сразу погрустнели так, что это выглядело несколько комично.

— А это обязательно? Сэм кивнула:

— Да, Хэнк. Судья очень советовал, чтобы ты ходил в церковь. Это хороший способ познакомиться со здешним народом, и мы с Трэвисом полностью с этим согласны.

— Но я и так заведу знакомства в платной конюшне, где буду работать, — возразил он.

— Это верно, — сказала Сэм, — но, посещая церковь, ты как бы покажешь, что вступил на праведный путь. Прежде чем тебя действительно примут в общество, тебе придется еще долго доказывать, что ты не преступник.

— Ты тоже ходила в церковь?

— Конечно, но в моем случае церковью дело не ограничилось. Мне пришлось прилагать гораздо больше усилий. А тебе в церкви даже понравится, надо только начать.

На следующий день Хэнк начал работать у Эда Говарда. Эд неохотно согласился взять к себе Хэнка, он лишь уступил настояниям судьи Эндрюса и Трэвиса. Несмотря на подозрительное и холодное отношение к нему со стороны Эда, Хэнк с удовольствием принялся за работу. Ему нравилось возиться с животными. Без единой просьбы хозяина он целыми днями убирал навоз, кормил, поил и чистил лошадей. Работа была тяжелая, рабочий день нескончаемый, плата мизерная. Но Хэнк был доволен, словно это и было его призванием. Мало-помалу отношение Эда к нему стало изменяться в лучшую сторону. Он заметно смягчился, особенно когда своими глазами увидел, как лошади отзываются на ласковое обращение с ними Хэнка.

Сэм хотелось отметить свой первый с Трэвисом День благодарения как можно лучше, ей хотелось, чтобы это был настоящий праздник в кругу семьи и друзей. С согласия Трэвиса она позвала в гости Чеса и Молли. Еще она пригласила пастора с женой и была очень рада, что они приняли приглашение.

Элси планировала провести этот день у своей дочери вместе с остальными детьми и внуками, однако сама предложила свою помощь в подготовке первого званого обеда, который устраивала Сэм, к большой радости последней. Задолго до прибытия гостей дом уже сиял чистотой, пироги охлаждались, фаршированная индейка распространяла повсюду дразнящий аромат. Кухонный стол ломился от расставленных на нем разнообразных блюд.

Сэм вихрем вылетела из кухни, чтобы успеть одеться. С помощью Элси она сшила себе новое платье и, несмотря на размеры своего живота, чувствовала, что оно ей очень идет. Судя по блеску глаз Трэвиса, он тоже придерживался такого же мнения. Платье цвета ржавчины, но не тусклого, а яркого, как осенний лист, его украшал идущий по скромному вырезу широкий белоснежный, связанный крючком кружевной воротник. Кружевами оканчивались манжеты длинных рукавов. Густые сборки у талии скрадывали округлившуюся фигуру Сэм, а тугой лиф отвлекал внимание от располневшего живота и подчеркивал ее крепкую, высокую грудь.

Даже непослушные кудри сегодня повиновались ей и, приподнятые с помощью гребенок, падали ото лба назад блестящими медно-красными локонами, открывая лиц.

— Ты выглядишь просто неотразимо! — похвалил Трэвис, окидывая жену с ног до головы восхищенным взглядом. — Сегодня, когда наши гости разойдутся, обещаю тебе, что твое очарование тебе даром не пройдет.

— Ловлю тебя на слове, начальник Кинкейд! — лукаво улыбнулась она, чувствуя, как к ней возвращается уверенность в ее обаянии. — Позволь ответить тебе комплиментом. На тебя тоже приятно посмотреть.

И в самом деле, брюки и сюртук из коричневой ткани в рубчик ему очень шли. Этот цвет хорошо оттенял светлые волосы и светлые, недавно подстриженные усы. Галстук в тон костюма отлично выделялся на фоне хрустящей белоснежной рубашки. Ради такого торжественного случая Трэвис начистил сапоги до зеркального блеска. Сэм не могла глаз от него отвести, такой он был красивый.

День прошел очень хорошо, и Сэм осталась довольна собой. Впервые у нее на обеде присутствовали не один или два человека, как случалось и раньше, а сразу несколько, и она поэтому немного нервничала, но все прошло очень удачно. Индейка зажарилась как раз в меру; булочки к столу получились мягкими и пышными; пироги пропеклись; и, о чудо из чудес, ей удалось приготовить соус без комков, и все совершенно самостоятельно.

Все уверяли ее, что все получилось вкусно, И щедро рассыпали похвали хозяйке в кулинарном искусстве, пока Сэм не смутилась окончательно.

— Мне помогала Элси, — честно призналась она. — В этом обеде есть и ее заслуга.

— Но в основном ты все сделала самостоятельно, Сэм. Я очень горжусь тобой, — сказал Трэвис, заставив ее покраснеть еще больше.

Хэнк не мог поверить своему счастью.

— Сэмми, вот бы папаша удивился, если бы узнал, что ты научилась так хорошо стряпать. Билли что-то толковал нам, что ему не хватает твоих пирогов, но мы решили, что он шутит. Да я и сам помню, что ты не умела разогреть банку с бобами, чтобы они не подгорели! Если ты и дальше собираешься так готовить, я думаю, мне здесь понравится.

Собрав соус с тарелки куском булочки, Хэнк засунул его целиком себе в рот, но Сэм была так счастлива, что он ее похвалил, что не стала бранить его за неумение вести себя за столом. Это все придет позже, необходимо только повозиться с Хэнком, как делали это с ней Трэвис и Элси. А пока что Сэм блаженно купалась в лучах похвал и ласковых слов.

Женщины убрали со стола лишние тарелки, и теперь все уселись есть тыквенный пирог, украшенный сверху взбитыми сливками. Вдруг Чес громко откашлялся и выразительно посмотрел на Молли. Когда присутствующие услышали это и подняли на него глаза, он выгнул бровь в сторону Молли, та ответила смущенным кивком головы и стала нервно покусывать зубками нижнюю губу.

— Мы с Молли хотим сделать объявление именно здесь, в кругу наших лучших друзей, если никто не возражает, — сказал Чес. В ответ на любопытные взгляды он выпалил: — Я спросил Молли, выйдет ли она за меня замуж, и она согласилась.

Первой криком восторга отреагировала Альма. К огромному облегчению Сэм, миссис Олдрич не возражала против того, чтобы сидеть с Молли за одним столом. Более того, супруга пастора изо всех сил старалась быть с ней как можно любезнее. Ее муж поступал точно так же, и за столом не сложилась напряженная атмосфера, которой так опасалась Сэм, когда обсуждала список гостей с Трэвисом. И Хэнка и Молли общество не принимало, но Сэм надеялась, что супруги, посвятившие себя христианству, не дадут им почувствовать себя отверженными.

Пастор Олдрич воззрился поверх своих беспрестанно сползающих с носа восьмиугольных очков и благосклонно улыбался. Трэвис повел себя с большим пылом, он вскочил из-за стола и от всей души хлопнул приятеля по спине. Быстро обойдя стол, он поцеловал зардевшуюся Молли.

— Мои поздравления вам обоим! — воскликнул он. — Это замечательно! Правда же, Сэм?

Все головы повернулись в ее сторону. Сэм, выпрямив спину, сидела на своем стуле, строго сложив руки на груди. Уголки губ слегка дрожали, что предвещал блеск в темных глазах, сказать было трудно. Она посмотрела сначала на Чеса, потом на Молли, выждала, когда в комнате установится полная тишина, и строгим голосом произнесла:

— Да, Чес Браун, давно пора было сделать ей предложение.

И только после этого Сэм улыбнулась широкой теплой улыбкой, которая осветила ее лицо и доказала, как она рада за них обоих.

— Это чудесно! Надеюсь, тебе не потребуется столько же времени, чтобы повести «е к алтарю. Когда свадьба?

К этому моменту Чес покрылся багровыми пятнами, и Сэм уже начинала жалеть о своих шутках. Чес иной раз становился слишком застенчивым. Но на сей раз он воспринял подначивания добродушно.

— Мы с Молли решили пожениться к Рождеству, если пастор Олдрич согласен обвенчать нас. Теперь все глаза устремились на пастора.

— Конечно, сын мой, — ответил священник. — Выберите подходящую дату, и я буду счастлив провести совершить церемонию.

— Согласен быть у меня шафером? — спросил Чес Трэвиса.

— Я бы обиделся, если бы ты попросил кого-то другого.

Тут впервые подала голос Молли:

— А ты, Сэм, будешь моей подружкой?

Представив себе, как она будет выглядеть с выпирающим животом, Сэм поморщилась. Но, увидев расстроенное лицо Молли, поспешно сказала:

— Это для меня большая честь, Молли. Правда. Вот только жаль, что к тому времени меня окончательно разнесет. Единственный повод принарядиться, а я буду выглядеть как корова.

Все рассмеялись и дальше почти целый час обсуждали подготовку к рождественскому бракосочетанию. Даже Хэнк принял участие в разговоре, потому что и его обещали пригласить на свадьбу. Альма вызвалась играть на органе.

— Сколько гостей вы собираетесь пригласить? — спросила жена пастора, простодушно задев щекотливую тему, которую до сих пор все старательно избегали.

— Гм, учитывая обстоятельства, мы хотели бы, чтобы гостей было как можно меньше, — прерывающимся голосом произнесла Молли, пальцами нервно комкая салфетку. — Почти все мои друзья, какие есть у меня в городе, из «Серебряного самородка».

Теперь смутилась Альма:

— О, дорогая! Простите меня! Как я не подумала! Превозмогая свою робость, Чес выпалил:

— Это одна из причин, почему мы решили, чтобы свадьба состоялась в Рождество. Мы подумали, что у всех будет праздничное настроение и тогда, наверное, вокруг нас не будет слишком много шума. Тогда все спокойно отнесутся к нашей свадьбе.

— Совершенно верно, — согласился пастор Олдрич. — В Рождество все немного смягчаются, стараются быть щедрыми, прощать обиды. Стыдно, что они не в состоянии продлить это благородство на весь год.

— Так, давайте немного подумаем, — сказала Альма и стала размышлять вслух. — Как вы знаете, в Рождество у нас бывают дополнительные службы. Например, торжественное шествие. — К удивлению присутствующих, ее лицо приняло расчетливое выражение. — Так, если мы назначим обряд бракосочетания сразу после торжественного шествия или сразу за рождественской службой, когда еще никто не разойдется, то куда они денутся? Особенно если никто заранее знать об этом не будет, потому что мы объявим о свадьбе в тот же вечер? Что вы на это скажете, мистер Олдрич?

Муж нежно улыбнулся ей:

— Я скажу, что вы весьма изобретательная и умная женщина, моя дорогая. Они у нас попадутся, как овцы на стрижку.

— И никто из них не посмеет сказать и слова против, если подруги Молли решат посетить рождественскую службу, так? — продолжала Альма. — В конце концов, какой христианин откажет другому в праве выслушать слово Божье в такую священную ночь? В самом деле, не можем же мы выгонять кого бы то ни было из церкви, когда празднуется рождение Господа!

Довольно усмехнувшись, Трэвис снял воображаемую шляпу в честь Альмы:

— Миссис Олдрич, я вас поздравляю. У вас острый ум, который может сравниться только с добротой вашего сердца. Глядя на вас и Сэм, я начинаю удивляться, почему миром правят мужчины, а не женщины.

— Женщины и правят, милый мальчик, — безмятежно улыбнулась Альма. — Только не на сцене, а из-за кулис.

День благодарения остался позади, и Сэм начала с нетерпением ждать приближающегося Рождества и свадьбы Чеса и Молли. По странной случайности одеяло, над которым она трудилась, получалось у нее довольно милым, и Сэм решила, что из него выйдет приличный подарок молодым, если она успеет закончить его вовремя. Однако ей предстояло подумать о подарках Трэвису, Хэнку, Элси и некоторым друзьям. Сейчас она хвалила себя за то, что не растратила свои сбережения от игры в покер в брадобрейной Лу. Теперь у нее было немного своих денег, на которые она могла купить подарки, а Трэвис так и не узнает, сколько она потратила.

Поскольку в связи с приближающимися праздниками хлопот значительно прибавилось, Элси сама вызвалась приходить помогать Сэм почаще. Они вместе напекли печений, ромовых баб, украсили дом красными лентами и пахучими сосновыми ветками и начали шить для Сэм новое платье, которое она должна была надеть на рождественскую службу и следующую за ней свадьбу.

Элси была посвящена в планы относительно свадьбы и поклялась хранить тайну. Узнав Молли получше за последние несколько месяцев и найдя ее вполне симпатичной, несмотря на ее сомнительное занятие, Элси всей душой поддерживала эту идею.

— А знаешь, — как-то случайно вырвалось у нее, когда они с Сэм скатывали соленые шарики и теста, чтобы сделать из них украшения на елку, — просто позор, что Молли не может устроить девичник, как принято перед свадьбой.

— Девичник? — удивленно переспросила Сэм. — Что это такое?

Теперь опешила Элси.

— Ах, прости меня, Сэм. Вы с Трэвисом поженились в такой спешке, что я забыла, что у тебя тоже не было девичника. Да, честно признаться, мне и в голову не приходило, что ты можешь не знать, что это такое.

Она принялась объяснять:

— Девичник — это когда все подружки невесты собираются за несколько дней до ее свадьбы и устраивают праздник в ее честь. Они дарят ей подарки, пьют чай или пунш, едят печенье и разные сласти. Иногда они играют в смешные игры, но в основном они по очереди рассказывают всякие истории о том, как они сами выходили замуж, как готовились к свадьбе, как жили с мужьями в первые месяцы после свадьбы. Это всегда бывает очень весело.

Элси вздохнула и покачала головой:

— Но я как-то не представляю себе, как это гордые и чинные дамы Тамбла соберутся на девичник в честь Молли. Никто из них и пальцем не шевельнет, попади она хоть в огонь. Стыдно, конечно, да ничего не поделаешь. Достаточно того, что их хитростью заставят присутствовать при бракосочетании, да еще им придется здороваться при встрече с ней на улице. Сдается мне, бедняжке Молли придется стерпеть гораздо больше, чем тебе, прежде чем ее примут в обществе.

— Почему?

— Видимо, потому, что ты в отличие от Молли не торговала своим телом. Воровство почему-то считается меньшим грехом, чем проституция, несмотря на то что у Молли не было большого выбора. — Надо сказать, что обе, и Сэм и Элси, уже выслушали печальную историю Молли и знали, что она в тринадцать лет осталась сиротой. Не умея ничего делать, предоставленная себе самой, Молли, чтобы выжить, стала проституткой.

— Нет, — поправила Сэм. — Я не про то. Я о том, почему нельзя устроить для нее девичник? Элси досадливо поморщилась:

— Разве ты не слышала, что я тебе сказала? Или твой слух испарился вместе с твоей талией, Сэм?

— Ну, не надо злиться, Элси, — попросила Сэм, — иначе у меня начнутся спазмы и придется тебе возиться с украшениями без меня.

— Ну, хорошо, что ты там задумала?

— Мне пришло в голову, почему бы нам самим не устроить праздник для Молли? Трэвис и Лу собираются на вечеринку в честь Чеса накануне свадьбы. Трэвис сказал мне, что придут все друзья Чеса отпраздновать его последнюю ночь свободного человека. — Сэм презрительно сморщила носик. — Я так понимаю, все они усядутся в кружок, будут плакать друг другу в жилетку и вернутся домой пьяными в стельку.

Элси рассмеялась:

— Ты все понимаешь правильно. И все же вернемся к Молли. Разве можно устраивать вечер, когда некого приглашать в гости?

— О, недостатка в гостях не будет. — В глазах Сэм заиграли чертики, что всегда предвещало какую-нибудь проказу. — И в то же время обеспечим на эту ночь целомудрие наших гуляк. Пусть себе празднуют счастливую или несчастную, это уж кто как посмотрит, судьбу Чеса.

— Могу я спросить, какую проделку ты задумала? Я по глазам вижу, что ничего хорошего.

— Не бойся, Элси, — улыбнулась Сэм. — Я подумала, почему бы не позвать кое-кого из подруг Молли к нам и устроить праздник в узком кругу. Я уверена, им очень понравится идея отметить будущую свадьбу Молли, и мы можем пригласить их в тот вечер, когда мужчины соберутся на холостяцкую вечеринку. Больше никто об этом не должен знать. Не будем же мы делиться этой новостью с так называемыми настоящими леди.

Элси так громко ахнула, что Сэм побоялась, как бы она не проглотила собственный язык.

— Тебе в голову пришла мысль пригласить всех шлюх в этот дом? Саманта Кинкейд! Трэвиса хватит удар, если он узнает, что ты сейчас сказала! Да он запрет тебя в твою комнату на неделю, если ты осмелишься на такое.

— О, ради всего святого! — с досадой вздохнула Сэм. — Речь идет всего лишь о невинном, исключительно женском вечере по случаю бракосочетания Молли. Я же не предлагаю, чтобы Моллины подружки привели с собой всех своих клиентов. Что здесь плохого? Какие неприятности могут грозить нам? Почему ты возмущаешься?

— Раз ты это задумала, все может быть, — воскликнула Элси в отчаянии. — Единственное мое утешение, что Трэвис никогда, никогда не согласится на это, а уж будь спокойна, я первая доложу ему о твоих замыслах, пока не дошло до дела, а то от тебя всего можно ожидать, Саманта.

— Ах, так я сама расскажу ему обо всем, как только он придет домой, и могу побиться об заклад, Элси, на этом самом месте, что мы устроим праздник для Молли именно так, как я хочу.

— Да ни за что на свете. Ставлю все свое жалованье за месяц.

Сэм коварно улыбнулась:

— Договорились, уплачу тебе эту сумму, Элси, и освобожу на целую неделю от мытья посуды после ужина. Но если выиграю я, ты поможешь мне устроить вечеринку.

— Идет!

ГЛАВА 27

Вечером двадцать третьего декабря десять самых красивых «падших ангелов» Тамбла собрались в доме миссис Саманты Кинкейд. У дверей их встретила улыбающаяся хозяйка, которая приняла, от них накидки и передала их в распоряжение пожилой особы с кислым выражением лица, которая отзывалась на имя Элси.

— Все еще никак не пойму, как это тебе удалось, — ворчала Элси, обращаясь к Сэм.

Сэм, подмигнув, шепнула ей с улыбкой:

— Я ему наобещала такого, что ты и не представляешь.

— Это обман.

— Трэвис так не думает. Молли была тронута до слез.

— Сэм, я так взволнована. Как это ты придумала сделать мне такой подарок! И я и девочки чуть в обморок не упали, когда ты пригласила нас к себе домой, но мы так счастливы и так благодарны тебе. Спасибо.

— Не надо никаких благодарностей, — успокоила ее Сэм и дружески обняла за плечи. — Я хочу, чтобы вы сегодня повеселились.

— А Трэвис знает об этом? — неуверенно спросила Молли.

Сэм кивнула головой и хитро улыбнулась Элси:

— Конечно, знает. Не волнуйся. Отдыхай, веселись. И улыбайся! Ты у нас почетная гостья, и через каких-нибудь двадцать четыре часа ты станешь миссис Чес Браун.

— Мне верится в это с трудом, — пробормотала Молли. — Только представить себе, что я вдруг выйду замуж, обрету свой дом…

Сэм звонко рассмеялась:

— И я думала точно так же о себе не так давно. А теперь посмотри на меня! — Она, посмеиваясь, похлопала себя по круглому животу.

Не сразу гостьи сбросили с себя некоторую скованность, тем более что они все время ощущали на себе мрачные взгляды Элси, но радушие и доброта Сэм сделали свое дело, и девушки наконец почувствовали себя гораздо свободнее. Вскоре все они трещали как сороки, шутили, наперебой давали советы будущей новобрачной. Обстановка стала еще более теплой, когда Молли начала открывать пакеты с подарками. Две девушки, сложившись вместе, купили для нее красную шелковую ночную рубашку, которая гарантировала Чесу учащенное сердцебиение.

— Милочка, стоит тебе надеть это, как Чес перестанет даже выходить на свежий воздух целую неделю, — предсказывала Фанни, страстно улыбаясь.

Уставясь в изумлении на блестящее великолепие, Сэм воскликнула:

— Вот это да, Молли. Я тебе завидую! Это вызвало взрыв смеха, а Беттина прочувственно сказала:

— И я тоже. Сказать правду, мы все завидуем тебе, твоему счастью, тому, что ты нашла такого замечательного и понимающего человека, как Чес, и мы все желаем тебе всего наилучшего. Ты устроила свою жизнь, Молли, и все мы желаем тебе счастья.

После этой прочувственной речи Беттины Сэм заметила, что Элси уже не так задирает нос, как прежде. А когда пришло время подавать гостям торт и праздничный грог[3], от осуждающего вида Элси не осталось и следа.

Сэм подарила Молли розовый клетчатый передник, отделанный кружевом, который привел Молли в восторг.

— Теперь мне остается только научиться так же хорошо готовить, как ты, — сказала Молли.

Когда Молли развернула ухватки для кастрюль, которые Элси собственноручно связала для нее, экономка ворчливо заметила:

— Ну, если ты решишь заняться этим делом, только свистни. Если я смогла научить стряпать Сэм, то могу научить кого угодно.

— А вот это тоже тебе пригодится, — сказала одна из девушек, протягивая невесте очередной подарок. Когда Молли развернула сверток, она обнаружила в нем новейшую поваренную книгу.

— А вот посмотри, — сказала Роуз, сунув в руки Молли коробку, перевязанную яркой лентой, — что мы купили для тебя с Беттиной и Нелл.

Когда Молли открыла коробку, вид ее стал озадаченный и непонимающий. Она не знала, что и подумать. Нелл хихикнула, за что получила от Роуз тычок в бок. В полном недоумении Молли вынула из коробки тарелку с отбитыми краями и чашку без ручки. На дне коробки лежало еще несколько черепков.

— Ах, девочки, — произнесла она дрожащим голосом, — я вам, конечно, очень благодарна, но что прикажете делать с этой разбитой посудой?

Под оглушительный хохот Моллины подружки объяснили:

— Эти черепки ты будешь швырять в Чеса, когда он выведет тебя из терпения, так что тебе не придется портить хорошую посуду.

Теперь рассмеялась и Молли. Даже Элси довольно посмеивалась:

— В жизни не слыхала ничего остроумнее.

И сразу после вручения этого шуточного подарка три подружки преподнесли Молли набор повседневной фаянсовой посуды.

— Жаль, что это не настоящий хороший фарфор, — сказала при этом Роуз, — но все еще впереди. Надеемся, что тебе и этот понравится.

— Мне очень нравится, — сказала Молли со слезами на глазах от переполнявших ее чувств. — Не нужно мне никакого фарфора. Зачем мне фарфор, если у меня есть такие подруги, как вы.

На этом вечер мог бы и завершиться, если бы одной из девушек не пришло в голову оживить ЭлСин грог порядочной дозой рома. Неудивительно, что после этого застолье сделалось еще задушевнее и свободнее.

— Сейчас мы должны по правилам играть в шуточные игры, — объявила Сэм, встряхивая головой, как бы желая ее проветрить. И с усмешкой добавила: — А что, если мы вместо этого сыграем в покер?

Под возгласы одобрения посуда была убрана со стола, и вся компания уселась за игру. Элси пыталась протестовать, но ее голос не был услышан. Пропустив еще один глоток грога, она и сама удивилась, почему это ей стало так хорошо, и когда Сэм предложила ей поучиться игре, она с готовностью согласилась:

— Почему бы и нет? — протянула она с кривой усмешкой.

Внимательно посмотрев на экономку и отметив, что у нее, как и у других, подозрительно поднялось настроение, Сэм призадумалась. Что, если в грог попало рома больше, чем нужно? Не то чтобы это так тревожило ее, но, помня о своем положении и советах доктора Пэрди, Сэм потихоньку от других весь остаток вечера пила только слабый чай. Мысленно поздравив себя с таким благоразумным поведением, Сэм села сдавать карты.

Праздник закончился только тогда, когда поздно ночью в дверь ввалились, пошатываясь, Трэвис и Хэнк. Гостьи приглушенными голосами распрощались с хозяйкой, после чего Сэм осторожно поднялась в спальню рука об руку со своим мужем и легла спать.

Наутро за завтраком собралась весьма бледная компания. Несмотря на то что, обнаружив в гроге солидную долю спиртного, Сэм героически воздержалась от него, она чувствовала себя далеко не так, как всегда. Похоже, что и остальные были не в своей тарелке, особенно Элси.

Чуть не уронив на стол кофейник, экономка схватилась за голову и жалобно застонала.

— Это все ты, — сказала она громким шепотом, тыкая в Сэм дрожащим пальцем, — это ты подлила спиртное в мой грог.

Сэм категорически замотала головой:

— Это не я, Элси. Может, это кто-то другой, но я даже не прикасалась к нему, клянусь.

— Ну конечно, кто-то другой! У меня голова сейчас треснет, как спелый арбуз.

— Прошу вас, Элси, — взмолился Трэвис. — Не говорите о еде, пока я не выпью еще шесть чашек черного кофе.

Хэнк все это время молчал. Вдруг он с позеленевшим лицом бросился на задний двор. Таким его Сэм никогда не видела.

К вечеру им всем настолько полегчало, что они уже были в состоянии подготовиться к встрече Рождества.

В церкви праздничные свечи заливали маленькое помещение теплым мягким светом, сосновые ветки распространяли вокруг острый свежий запах.

Сэм и Трэвис сидели рядом на скамье, слушали трогательную рождественскую проповедь пастора Олдрича, их пальцы переплелись, и Трэвис положил руку на ее живот. Ребенок колотил ножками, и они обменялись нежной улыбкой.

Во время заключительной молитвы Сэм и Трэвис потихоньку покинули свои места. Сэм подошла к Молли, стоящей в глубине церкви, а Трэвис присоединился к Чесу, стоящему у алтаря. Когда прихожане начали вставать со скамеек и натягивать на себя верхнюю одежду, пастор Олдрич призвал всех оставаться на своих местах.

— На этот вечер мы приготовили специальный рождественский сюрприз. Думаю, что никто из вас не откажется от него.

Он кивнул Альме, сидевшей за органом, и та заиграла нежную, трогательную мелодию. Шурша юбками, Сэм двинулась по центральному проходу. Все головы разом повернулись к ней. Несмотря на то что Сэм оделась в свое лучшее новое платье, она все равно чувствовала себя неловкой и неуклюжей. Не успела она дойти до конца прохода, как на ее щеках выступили красные пятна. Но ей все же удалось достичь алтаря, ни разу не споткнувшись, и она остановилась, прерывисто дыша, и отступила в сторону. Ее огромные черные глаза нашли Трэвиса, чтобы набраться от них силы, а потом она повернулась и стала смотреть, как Молли в одиночестве идет к алтарю.

В бледно-голубом платье, в котором она была похожа на рождественского ангела, Молли медленно шла вперед. Дрожащими пальцами она держала Библию и широко раскрытыми и блестящими глазами искала глаза Чеса. Он неловко улыбнулся ей, и уголки губ Молли поднялись вверх.

Сейчас уже все поняли, что им предстоит присутствовать при бракосочетании. Невнятное бормотание послышалось со скамеек, но никто не поднялся и не ушел. Даже если кому и хотелось, твердый взгляд пастора Олдрича не дал ему это сделать. Когда Чес взял свою невесту за руку, на них смотрели во все глаза.

Торжественные слова церемонии так подействовали на Сэм, что она снова встретилась глазами с Трэвисом. Они стояли раздельно, один на стороне жениха, другая рядом с невестой, но чувствовали себя вместе. Тепло разлилось по всему ее телу, когда она заглянула в его смеющиеся бирюзовые глаза. Ей казалось, что они снова обмениваются клятвами в вечной любви. В глубине души и она и он молча повторяли обеты, которые они дали друг другу в такой спешке, да еще Сэм в тот момент и по принуждению. Теперь Сэм отчетливо слышала все слова. На этот раз она сознательно давала клятву и молча повторяла ее себе и Трэвису. Сейчас обряд совершался по-настоящему.

Пастор Олдрич объявил Чеса и Молли мужем и женой. Его густой голос эхом отдавался в церкви. Чес заключил Молли в объятия и поцеловал ее уже по праву супруга, а Альма, улыбаясь от уха до уха, забарабанила на старом органе «Свадебный марш» Мендельсона, как бы соревнуясь с архангелом Гавриилом и его рожком. Потом Сэм обняла Молли и поцеловала в щеку Чеса. Трэвис тоже поцеловал новобрачную и пожал приятелю руку. Пастор Олдрич обменивался рукопожатиями со всеми, каждому желая счастья и веселого Рождества. Многие прихожане подошли поздравить молодых и пожелать им обоим счастья.

Посреди всей этой суматохи пастор Олдрич поймал Трэвиса за рукав. Перекрывая поднявшийся гомон, он громко сказал:

— Не будете ли вы так добры, чтобы напомнить Чесу и Молли подписать брачное свидетельство, пока они не ушли? Я попал в такое глупое положение, когда обнаружил, что Саманта не поставила свою подпись. Конечно, этого нельзя было и требовать от нее, когда она упала в обморок.

Краска отхлынула от лица Трэвиса.

— Неужели… вы хотите сказать, что… она… что мы не…

— Неужели Сэм ничего не сказала вам? Ну как же, еще тогда у меня был с ней разговор на эту тему. Насколько я помню, как раз через две недели после вашего бракосочетания, незадолго до того, как ее брат сбежал из тюрьмы. Она тогда и подписала.

Трэвис был оглушен, еле ворочал языком:

— Он подписала?

— Ну конечно, — качнул головой пастор. — Почему бы ей не подписать?

— И в самом деле, почему бы нет? — Трэвису прекрасно было известно, по каким причинам Сэм могла бы устроить грандиозный скандал и отказаться поставить свою подпись. Сначала он вынудил ее выйти за него замуж, а потом не раз вел себя как осел, особенно после, исчезновения Билли. Он обвинил ее в том, что она подготовила побег Билли, не верил ей, когда Сэм предположила, что именно Нола Сандоваль оказалась сообщником Билли.

Его мучил вопрос: почему Сэм по своей собственной воле, без всякого принуждения и без возражений подписала брачное свидетельство? Ведь если бы она отказалась, она бы осталась свободной. Никакие обязательства не связывали бы ее. Вместо этого она сознательно связала свою жизнь с его жизнью и даже не сказала ему ни единого слова. Если бы не пастор Олдрич, Трэвис так и не узнал бы, какая опасность ему грозила. Стоило Сэм захотеть — и он потерял бы ее навсегда.

Он отыскал ее в толпе глазами и увидел, что она стоит недалеко от него и разговаривает с Молли. Не прошло и секунды, как она оказалась в его объятиях.

Он крепко прижал ее к себе и почти коснулся ее лица губами.

— Я люблю тебя, Сэм. Бог свидетель, я люблю тебя всей душой. — Она и слова сказать не успела, как он запечатал ее рот страстным поцелуем, на который она ответила с не меньшим жаром.

Они все еще обнимали друг друга, ничего не замечая вокруг, и в это время церковные колокола начали отбивать свою полуночную песню, возвещая утро Рождества, а вместе с ним мир и любовь.

— Ах, Трэвис! Какая прелесть! И мне в самый раз! Честное слово! — Закутавшись в ротонду, Сэм чуть не плясала от радости. В этой длинной до пят накидке с капюшоном, отороченным мехом, ей не страшны никакие холодные зимние ветры. У нее никогда в жизни не было подобной роскоши, впрочем, раньше в этом не было и нужды.

Она наклонилась, чтобы поцеловать его улыбающееся лицо, потеряла равновесие и чуть не упала прямо ему на колени. Под любовно-снисходительными взглядами Хэнка и Элси Трэвис подтянул ее к себе и обнял.

— Я понимаю, как тебе хочется надеть юбку для верховой езды, — сказал он, щекоча ей шею. — Но зато тебе есть о чем помечтать. Вот когда ты оправишься после родов, мы снова будем ездить верхом, тогда и будешь носить ее.

— Ты хочешь купить меня? — хихикнула она.

— Как это?

— Чтобы я не носила больше мальчиковые штаны, да? — кивнула она. — Поэтому ты и подарил мне юбку с разрезом для верховой езды.

— Понимай как хочешь. Но тебе нравится моя идея?

— Ужасно нравится.

Привел ее в восторг и новый стеганый халат, тоже подарок Трэвиса, и тапочки ему в тон, связанные Элси. Хэнк подарил ей зимние перчатки, но самым лучшим для нее подарком был их совместный праздник.

Сэм, Трэвис и Элси сообща купили для Хэнка новую одежду и подарили ему все это на Рождество. Ведь он явился к ним из Мексики с одной только сменой рубашек и штанов. Теперь, когда он жил вместе с Трэвисом и Сэм и каждый день ходил на работу, он по настоянию Трэвиса через день принимал ванну и переодевался в чистое. Превращение Хэнка Даунинга из бандита в уважаемого гражданина шло полным ходом. Сэм, испытавшая на себе этот сложный процесс, понимала, как ему нелегко. Она страшно радовалась, что все это у нее позади.

Святой Никола не забыл и Элси. Сэм и Трэвис подарили ей большой флакон ее любимой лавандовой туалетной воды и мыльный порошок для ванны с тем же запахом. Хэнк, хоть у него не было больших денег, умудрился купить для Элси коробочку шоколадных конфет. Он хотел отблагодарить ее за все те мелкие услуги, которые она ежедневно оказывала ему, например, следила за тем, чтобы в его шкафу всегда были чистые носки, меняла белье на его кровати.

От Хэнка Трэвис получил новый ремень, от Лу Сприта бутылку своего любимого виски. Элси сшила для него новую рубашку.

— Мне стало жаль вас, — лукаво сказала Элси. — Сэм сама собиралась сшить для вас обновку, но я ее отговорила.

Но особенно удивили и восхитили Трэвиса подарки от Сэм, и больше всего кожаная длинная куртка, подбитая мехом.

— Любимая, у меня нет слов, так ты мне угодила, и я буду носить твой подарок с огромным удовольствием, но ведь она стоит недешево, и я знаю, самой сшить такую куртку тебе не под силу, а из тех денег, что ты тратишь на продукты, ты тоже не смогла столько сэкономить, потому что мы в еде себе не отказываем. Откуда же у тебя взялись деньги? Неужели ты продала свою кобылку и мне ничего не сказала?

Сэм закипала внутри до тех пор, пока Трэвис не задал ей свой последний вопрос. Она боялась, что он обвинит ее в краже этой куртки или в краже денег, чтобы купить эту куртку, и ей было больно сознавать, что он по-прежнему не верил ей. Но оказалось, что она ошиблась, и ее сердце чуть не разорвалось от радости. Она подняла голову и улыбнулась ему, глядя, как он поглаживает длинными пальцами новую куртку.

— Нет, я не продавала Бесс. Я ведь говорила тебе, что выиграла кучу денег за ту неделю, что играла в покер у Лу. Если бы ты позволил мне и дальше играть, мы бы сейчас были бы богаче Сандоваля.

Набор для ухода за усами вызвал у него взрыв смеха.

— Ты только раз грозилась покончить с этим украшением на моем лице, а сейчас даришь мне такую замечательную вещь? — недоверчиво посмотрел он на Сэм.

— Ну, — пожала она плечами, — я, конечно, рискую, что ты загордишься еще больше, но мне твои усы вроде бы и нравятся. Наверное, я к ним привыкла.

Но окончательно растаяло сердце Трэвиса, когда Сэм вышла за дверь и вернулась, держа в руках молодого броненосца.

— О, Сэм! Сэм! Где ты его раздобыла? Как?

Она осторожно передала ему на руки дрожащее существо в панцире, а оно тут же перевернулось на спину и прикинулось спящим.

— Его зовут Дилли, но ты можешь поменять ему имя, если захочешь. Он немного разволновался, поэтому притворился, будто спит, но он к тебе быстро привыкнет. Я надеюсь, что он научится бегать так же быстро, как Арми. Он еще маленький, ему всего месяцев девять, если я правильно вычислила.

— Но где ты его нашла?

— Я рассудила, что у прежнего Арми должна была быть подружка где-то поблизости, я поискала вокруг как следует и нашла ее ношу. И что ты думаешь, в норе было полно малышей! Конечно, тогда они были маленькие и должны были оставаться в норе с мамашей. Я только в последний месяц прятала Дилли под крыльцом. Я даже устроила ему настоящую нору и выложила ее листьями.

— Ты лазила под крыльцо? — с удивлением спросил Трэвис. — В твоем положении? Господи, любимая! Удивительно, как ты там не застряла.

— Один раз чуть было не застряла, — призналась она. — Но, к счастью, земля там довольно мягкая, и я прорыла канавку для живота и сумела вылезти.

Трэвис не знал, что и сказать. Она столько сделала, чтобы ему запомнился этот день.

— Сэм, не знаю, как и благодарить тебя.

— А, ты что-нибудь придумаешь, не сомневаюсь. — Она многозначительно подмигнула ему и добавила только для него: — Почему бы тебе не подстричь себе усы? А я тебе потом скажу, щекочут ли они по-прежнему.

После обеда к ним потянулись друзья. Зашли обменяться подарками и остались на ужин Чес и Молли. Молли помогла Сэм накрыть на стол, а потом помыть посуду, поскольку Элси проводила этот вечер в кругу своей семьи. Навестили их пастор и Альма Олдрич, следом за ними пришел доктор Пэрди.

Олдричей ждали еще в другом доме, а доктора Сэм и Трэвис уговорили сесть с ними за праздничный стол.

Хотя Трэвису и раньше случалось получать подарки от некоторых горожан, он удивился, что Пэрди принес подарок для него и Сэм. Развернув сверток, он обнаружил колоду карт и шашки с доской.

— Какого черта? — воскликнул он, нахмурив в недоумении брови.

И вдруг он покраснел до корней волос, что с ним случалось весьма редко.

— Пэрди, ваш подарок имеет скрытый смысл? Доктор кивнул и даже не скрыл самодовольную ухмылку:

— Извините, Трэвис, но как врач, наблюдающий Сэм, я рекомендую вам сделать перерыв в более активных играх до тех пор, пока не родится ребенок. А пока утешайтесь картами и шашками, старина.

Пэрди ухмылялся; Трэвис хмурился; Чес и Молли безуспешно пытались сделать вид, будто ничего не слышали. Сэм сидела среди них, и в ее глазах играли черти.

Этой же ночью Трэвис узнал, что означал ее коварный взгляд, и на себе испытал положительный эффект от девичника в честь Молли. Выяснилось, что «девочки» могут обсуждать не только такие захватывающие темы, как стряпня и уход за домом. Как лаконично выразилась Роуз, «есть много способов ободрать кошку и много способов заставить петуха кукарекать». Теперь Сэм собиралась наглядно продемонстрировать, что означает эта загадочная фраза.

Сэм настроилась пробудить, а затем удовлетворить чувственность Трэвиса всеми движениями своего тела. Легко и дразняще она проводила ногтями по его голой коже так, чтобы не повредить ее, не оставить царапин, но достаточно сильно, чтобы воздействовать на каждый нерв Трэвиса и сделать его восприимчивым к ее ласкам. Там, где оставили следы ее ногти, следовал язык, но ощущение от этого отнюдь не было успокоительным, особенно когда в ход пошли ее белые зубки, покусывающие его в разных местах.

Она намеренно касалась его везде, кроме того места, где он особенно жаждал ее прикосновений, проходила на волосок от гордого доказательства возникшего у него желания, и все поглаживала и покусывала его дрожащее тело. Она дразнила его немилосердно, пока Трэвис не стал опасаться за свой разум, боясь потерять его от неистового желания, охватившего все его существо.

И все же он готов был лежать и терпеть, хотя и не без некоторого сопротивления, ее страстные исследования, позволял ей испытывать над ним свои женские чары. По какой-то странной причине он чувствовал свою силу в том, что дал Сэм полную свободу делать с его телом все, что она хочет. Его немного удивило, что она, судя по всему, получала столько же удовольствия от своих ласк, сколько и от его, но в то же время и понимал ее — с ним происходило то же самое. Выражение ее лица и тех звуков, которые она издавала, когда он гладил ее атласное тело, было достаточно, чтобы возбудить его. То, что она испытывала то же самое, для него явилось счастливым открытием.

И все же он чувствовал себя жуком, попавшим в паутину и ожидающим с тревожным нетерпением, когда его окончательно поглотят, и беспомощно наблюдал, как его оплетают чувственной, мистической магией. Словно для того, чтобы усилить это впечатление, длинные шелковые пряди ее волос касались его разгоряченного тела, падали на него легкой мерцающей завесой. Ее жадные пальцы блуждали по его напряженному телу. Ее губы закрывали ему рот, ее поцелуи были горячи и нежны, и он с радостью отдался ее дивным священнодействиям.

Их языки сплетались между собой, сворачивались и разворачивались как танцующие змеи, их дыхание сливалось в один страстный вздох, когда она прижималась к нему своим телом. Сэм покачивалась над ним с нарочитой медлительностью, твердые, как камешки, кончики ее грудей почти прожигали его насквозь, когда они терлись о густые заросли на его груди, совсем не препятствующие их своенравному вторжению.

Наконец она оторвалась от его губ и покрыла горячими влажными поцелуями все его лицо. Когда ее язык пощекотал его ухо, мурашки пробежали по его разгоряченному телу. А ее жаркое дыхание вызвало у него сильную внутреннюю дрожь.

— Сэм, любимая. Я не могу больше это терпеть.

Гортанный, определенно плутовской смех раздался в ответ, а тем временем ее язык проделывал головокружительный путь к его плечу, игриво касаясь самых чувствительных изгибов шеи. Он утопал в сладком пьянящем чувстве, огонь тек по его жилам и затуманивал голову всепожирающим желанием. Дрожащими руками он начал тоже ласкать ее, прижимая к себе, но уже начинал терять голову от безумного желания.

Ее волосы скользили по нему, как ускользающий шепот, когда она медленно начала сползать вниз. Мягкие теплые губы сомкнулись над одним плоским соском, и снова ее язык начал сладко мучить его, из-за чего он выгнулся дугой и застонал от невыносимой страсти. И вдруг она неожиданно жадно всосала его сосок, и его пронзил настоящий восторг. Боль в паху усилилась, и он едва терпел распиравшее его желание овладеть ею. Переведя дух, с довольным видом она обратилась к другому соску, и снова он задрожал от прикосновения ее губ к его измученному желанием телу.

Ее влажные губы прикасались к его ребрам, ногти касались чувствительных мест на внутренней стороне бедер, и она дюйм за дюймом приближалась к его пульсирующей плоти.

— Сэм, Сэм! — Он разрывался между желанием прекратить эту сладкую пытку и в то же время никогда, никогда не доводить ее до конца.

Когда она коснулась ртом его плоти, он чуть-чуть не свалился с постели. Глухой стон вырвался из его горла, его пальцы запутались в ее длинных блестящих локонах. От волнистого занавеса цвета меди у него темнело в глазах. Бешеная пульсация плоти эхом отозвалась в биении сердца и в его ушах, когда его сотрясала самая сладкая, самая сжигающая агония, которую он когда-либо испытывал в своей жизни. Боль и наслаждение росли внутри него, поднимались и накатывались на него огромными волнами разбушевавшегося моря, пока вдруг не взорвались бешеным вихрем. Экстаз исторг из него дикий вопль, и миллионы солнц вспыхнули над ним.

Прошло много минут, его руки все еще не выпутались из ее волос, а ее голова все еще лежала на его подрагивающем животе. Трэвис прерывистым голосом сказал:

— Надеюсь, ты понимаешь, что ты со мной сделала, ведь я чуть не умер.

Она приподняла голову с его живота и рассмеялась:

— Понимаю, но ты бы умер со счастливой улыбкой на лице.

— Ты права, но знаешь старую поговорку: «Если соус хорош для гусыни, то он сгодится и для гуся», — многозначительно сказал он, и его низкий голос вызвал в ней ответную дрожь.

— В таком случае начинай разогревать свой соус, мистер Гусь, — храбро вызвала она его на поединок, игриво уткнувшись носом в его пупок, — потому что перед тобой голодная гусыня и она не может пропустить такое заманчивое предложение.

ГЛАВА 28

В первое воскресенье нового 1878 года Северный Техас испытал первый зимний холод. Накануне ночью температура воздуха начала стремительно падать, моросящий дождь перешел в дождь со снегом. Утром сильно похолодало, в небе нависли низкие тяжелые снеговые тучи. Порывы пронизывающего ветра гнали их с гор на равнины. Первые крупные хлопья снега срывались с неба и под завывания ветра летели почти горизонтально. Ветер продувал все улицы Тамбла, свистел за углами, печально завывал под дверями и окнами и забирался в каждую щель, какую только мог найти.

В то утро на воскресной службе прихожан почти не было. Только самые закаленные решились бросить вызов стихии, да и то только те, кто жил в городе. Видя, что снег покрыл всю землю, все кусты и деревья на мили вокруг, те, кто жил в окрестностях, мудро рассудили, что лучше всего им оставаться дома. Все признаки говорили о том, что приближается небывалой силы снежная буря, и только полный кретин мог покинуть в такой день свой домашний очаг.

Сидя на жесткой скамье рядом с Трэвисом, Сэм ежилась от холода и жалась к его большому телу. Звуки органа почти не были слышны из-за дребезжащих оконных рам и скрипа деревянной обшивки стен, не выдерживающих порывов ветра. Внутри небольшой церкви было холодно, как в склепе. Сэм стучала зубами и могла побожиться, что у нее изо рта выходит пар. С того самого момента, как она встала с постели, она в сотый раз задавала себе вопрос, что дернуло их пойти на эту службу. Господь, несомненно, понял бы их желание остаться дома в такую бурю. Ведь в конце концов, кто делает погоду, если не Он?

Пастор Олдрич посиневшими губами читал проповедь, и Сэм искренне надеялась на то, что она будет краткой, доброжелательной и без лишних рассуждений. Бедняга проповедник так закоченел от холода, что читать слишком длинное нравоучение ему явно было не под силу, а мелодия органа, предварявшая проповедь, звучала так неуверенно, что Сэм не знала, то ли у Альмы замерзли пальцы, то ли замерзли трубы у органа.

Потуже затянув под подбородком капюшон своей ротонды, Сэм еще больше съежилась и попыталась сосредоточиться на проповеди. Ей это не удалось. Тогда она принялась вызывать в памяти душный зной прошедшего лета, что тоже оказалось бесполезным занятием. Тогда она стала молиться, чтобы окончательно не замерзнуть хотя бы до того, как они доберутся домой.

На середине проповеди двери в церковь вдруг распахнулись и впустили вихрь морозного воздуха. Это само по себе отвлекло внимание присутствующих, не говоря уже о том, что вместе с вихрем в церковь ворвался ковбой с обветренным красным лицом и заорал:

— Начальник полиции! Мистер Кинкейд!

Не успел парень перевести дух, как Трэвис был уже на ногах. Им овладело тревожное предчувствие. Он признал в этом ковбое одного из людей Сандоваля, но никак не мог вспомнить его имя.

— Начальник! — едва дыша, проговорил ковбой, дрожа всем телом. — Поедемте поскорей! Меня послала мисс Нола! Вернулся Билли Даунинг, и Сандоваль собирается повесить его!

— Что? — воскликнул Трэвис, и его крик отозвался в душе Сэм тревогой и смятением. Она попыталась встать, но ее ноги стали ватными, и она снова села на жесткую скамью.

— Где они? Что с Нолой?

— Они на ранчо, — задыхаясь, сказал ковбой. Он все еще не мог прийти в себя от быстрой езды. — А мисс Нола устроила такую истерику, что я еще подобного не видывал.

— Что с Билли? — спросила Сэм. Ее глаза от страха стали огромными.

— Хозяин связал его и бросил в амбар, и на него сейчас страшно смотреть, но он еще дышит. По крайней мере, дышал, когда я бросился в город.

Широко шагая к выходу, Трэвис пристегивал кобуру и на ходу отдавал приказания:

— Хэнк! Бегом на конюшню, седлай мою лошадь! И еще шесть лошадей, самых быстрых! Живей! — гаркнул он на Хэнка, вылупившего на него глаза.

— Чес! Иди в участок, бери ружья и затолкай в сумки патронов столько, сколько туда влезет. Эд! Фрэнк! Джой! Боб! Уилл! Вы едете со мной! Пошли!

— А я? — вызвался Лу.

— Ты остаешься здесь и обеспечиваешь порядок в городе. Позаботься, чтобы все женщины благополучно попали домой.

Он уже открывал дверь, когда к нему подбежала Сэм и схватила его за руку:

— Я еду с тобой!

Он резко отбросил ее руку. Но, увидев, как она напугана, он привлек ее к себе и обнял:

— Нет, Сэм. Я знаю, как ты волнуешься, но ты ничем не можешь помочь. Я сам займусь этим делом и при первой возможности дам знать о себе.

— Я могу стрелять! — выкрикнула она. — И получше, чем твои помощники. Он слегка встряхнул ее:

— Нет! Подумай о ребенке! Остановись и подумай, Сэм! Подумай об опасности! — Его глаза обратились к тучам, предвещающим снежный буран. — Начинается настоящая буря. Не знаю, смогу ли я добраться до ранчо.

Она встретилась с ним взглядом и склонила голову, признав свое поражение.

— Хорошо, но возьми с собой хотя бы Лу. У тебя будет еще один человек, притом достаточно сильный, если дело дойдет до драки.

— Согласен, — уступил он и поцеловал ее в лоб. Ему хотелось задержаться, обнять ее, успокоить, но времени не оставалось. — Доктор, пастор, вы двое останетесь за главных! — крикнул он, обернувшись. Доктор Пэрди махнул ему рукой:

— Поезжайте. Мы проследим, чтобы все благополучно разошлись по домам.

Глядя, как он быстрыми широкими шагами удаляется по улице, Сэм крикнула ему вслед:

— Трэвис! Будь осторожен!

Сквозь снежную поземку ей показалось, что он помахал ей рукой в ответ.

— Господи, Трэвис! — простонала она. — Прошу тебя, будь осторожен и возвращайся поскорей.

При таких обстоятельствах возобновлять службу не было никакого смысла, поэтому доктор Пэрди и пастор Олдрич разделили женщин, внезапно оставшихся без мужей, на две группы и тут же повели их по домам. К этому времени грозный снежный буран разыгрался вовсю, покрыл улицы снегом и заметал их сугробами.

Когда Сэм добралась до дома, пальцы на руках и ногах покраснели и закоченели. Ей страшно было подумать о том, как удастся Трэвису и его помощникам проехать верхом такое большое расстояние и не замерзнуть насмерть или не потеряться в пути. А ведь надо было успеть на ранчо, чтобы спасти Билли.

— Чтоб тебя разорвало, Билли Даунинг! — вне себя от гнева повторяла она, смахивая слезы и глядя из окна на вьюгу. — Ты выбрал не лучшее время, чтобы ехать тебе на выручку.

Пробиваясь сквозь ветер и снег, Трэвис думал примерно то же самое. Пряча голову в воротник своей куртки и поглубже устраиваясь в седле, он спрашивал себя, почему он не влюбился в какую-нибудь другую девушку — из нормальной законопослушной семьи, которая не доставляла бы неприятностей в самый неподходящий момент.

Но как только эта мысль пришла ему в голову, он тут же отогнал ее. Он бы не променял Сэм ни на кого в целом мире, и они оба знали об этом. Кроме того, разве она виновата в том, что сейчас случилось? Разве она виновата, что не получила воспитания, разве она выбирала себе родителей и род их занятий. Он грустно улыбнулся и признался самому себе, что независимо от того, приходился ли Билли ей братом или нет, Трэвис все равно пробивался бы сквозь буран, чтобы спасти его жизнь. В этом состояла его работа, его долг как начальника полиции.

Он был рад, что ему сравнительно легко удалось убедить Сэм не ехать с ним. Если бы не беременность, она бы так просто не сдалась. Хэнк тоже не сразу поддался уговорам остаться дома.

— Тебе известно, что предписал тебе судья, Хэнк? — напомнил он ему строгим голосом. — Ты не должен покидать город, кроме того, тебе не разрешено носить оружие, так что все равно ты нам не помощник. Оставайся дома и позаботься о Сэм. Я сделаю все, что от меня зависит, и доставлю сюда Билли живым и здоровым.

— Пусть Сандоваль только посмеет повесить Билли, тогда мне плевать на судью Эндрюса и его приказы, — пригрозил Хэнк. — Я не успокоюсь, пока не убью его, пусть даже мне придется сделать это голыми руками.

Не первый раз Трэвису приходила в голову мысль о том, что большая доля вины за поведение Билли лежит на вспыльчивом папаше Нолы. Понятно, у него имелись все причины, чтобы отомстить Билли, и прежде всего за похищение Нолы, но Рейф Сандоваль уже многократно переступал все дозволенные границы. У него была скверная привычка срываться с цепи и попадать в истории, из которых он и сам не знал, как выпутаться.

Еще хуже была его особенность заниматься самосудом, что совсем не нравилось Трэвису. Трэвис предполагал, что Сандоваль предпочел забыть или притворился, что забыл о том, что это именно Нола помогла Билли бежать. Владея деньгами и землей, Сандоваль, похоже, решил, что он может действовать так, как ему угодно, и Трэвису все это изрядно надоело. Он мечтал о том времени, когда кто-нибудь с большим авторитетом и властью поставит Сандоваля на место, и надеялся дожить до этого знаменательного события.

Падал снег. Ветер закручивал его в белую пелену и слепил глаза всадникам. Они почти ничего не видели перед собой и различали дорогу от силы в трех-четырех футах от своих лошадей. Чтобы не потерять друг друга из вида и чтобы противостоять порывам ветра, они старались держаться тесно сплоченной группой. Но им это не очень удавалось и мало помогало против разыгравшейся бури. Плохая видимость замедляла их движение вперед. Случись лошади провалиться копытом в запорошенную снегом нору луговой собачки или просто оступиться, как всадник полетел бы вниз с крутого склона оврага.

Если бы не страшный холод и не сугробы, растущие прямо на глазах, Трэвис не сомневался, что скорей дошел бы до ранчо Сандоваля пешком. При такой непогоде им еще повезет, если они успеют туда до полудня, если вовсе не потеряют дорогу в снежной метели. Все вокруг было белым-бело, солнца не видно, никаких приметных указателей не встречалось. Всадники подчинялись лишь своему внутреннему чувству ориентации и могли только молиться, чтобы оно их не подвело.

Через час Трэвис пожалел о том, что не успел надеть лишнюю пару носков. Пальцы ног совершенно онемели, и он подозревал, что и его спутники чувствуют себя не лучше. Пальцы в перчатках щипало, уши превратились в ледышки, приделанные к обеим сторонам его головы. Каждый раз, когда он прикасался к ним высоко поднятым воротником, их пронизывала острая боль. Несмотря на то что Трэвис обвязал шею и лицо шерстяным шарфом, уши все равно торчали, а щеки онемели и обветрились. Нос чувствовал себя так, словно от малейшего прикосновения мог отвалиться от лица. Снегом запорошило его длинные ресницы, это еще больше затрудняло его способность видеть что-либо впереди.

— Проклятье! — ворчал Лу, ехавший рядом с ним. — Если бы я хоть на минуту представил себе, как будет холодно, я бы остался с женщинами, послушался бы твоего приказа. Я бы сейчас сидел у гудящего камина, попивал горячий кофе и угощался бы воскресным цыпленком.

— Брось жаловаться, Сприт, — сказал Фрэнк. — Ты такой большой, что можешь прожить на своем собственном жировом запасе целый месяц.

— Это точно, — добавил кто-то. — Мне бы хотелось иметь хотя бы часть этой жировой прослойки, чтобы хоть как-то согреться.

— Это не жир, это мускулатура, вы, болваны, — огрызнулся Лу.

— Все равно как это называется, лишь бы согревало, — вставил свое слово Чес. — Если мы в ближайшее время не доедем до ранчо, на мне живого места не останется и у Молли никогда не будет малышей, о которых она так мечтает!

То ли им улыбнулась удача, то ли они сами были так решительно настроены, но к часу дня они благополучно добрались до ранчо Сандоваля. На первый взгляд ранчо выглядело пустынным, но это впечатление оказалось обманчивым. Подъехав поближе, они увидели, что хозяйский дом освещен не хуже собора в праздник, лампы горели в каждом окне. Но Трэвиса интересовал не дом, а огромный амбар, стоящий рядом. Судя по свету, льющемуся из грязных окошек, он догадался, что там кипит бурная деятельность, и надеялся, что до суда Линча дело еще не дошло.

Держа винтовку в онемевших пальцах, Трэвис двинулся к ярко освещенному амбару, за ним по пятам шел Чес и остальные помощники. Зрелище, представшее его глазам, было не из приятных. Билли, или человек, которого Трэвис признал за Билли Даунинга, был подвешен за руки на веревке, перекинутой через балку под потолком. Голова его безжизненно свесилась на грудь, и хотя его лицо разглядеть было трудно, Трэвис увидел, что оно избито до неузнаваемости. Правый глаз почернел, губы распухли раза в четыре против нормального, кровь заливала лицо. Нос и челюсть, по-видимому, были сломаны.

Рядом стоял Сандоваль, держа в руке кнут. Он и его люди так увлеклись своим занятием, что не заметили прибытия нежданных гостей. Черные глаза Рейфа светились дьявольским огнем, лицо перекосилось от злобы. Несколько его работников неровным полукругом окружили Билли. Это были свидетели, а возможно, и участники расправы. Если даже кто-то из них и сочувствовал Даунингу, по их лицам угадать это было невозможно.

Не успел Трэвис и рта раскрыть, как Сандоваль поднял сыромятную плеть и со всего размаха опустил ее на спину Билли. Несмотря на свое почти бессознательное состояние, Билли, висевший наподобие мясной туши, вздрогнул и испустил стон, похожий на предсмертный. От удара тело немного развернулось, и Трэвис насчитал, по крайней мере, дюжину кровавых полос на голой спине Билли.

— Сандоваль! — взревел Трэвис, и его вопль разнесся по всему амбару из конца в конец. Все головы повернулись к нему, руки торопливо протянулись к пистолетам, пристегнутым к бокам.

Моля Бога о том, чтобы его закоченелые пальцы не подвели его, Трэвис вскинул винтовку с таким решительным и грозным видом, что никто не осмелился прицелиться в него. Его помощники, стоящие за ним, сделали то же самое. Люди Сандоваля немного отступили, но не ушли совсем. Они стояли и напряженно ждали, что прикажет им хозяин.

— Что ты здесь делаешь, Кинкейд? — злобно прошипел Сандоваль. — Кто тебя звал, чтобы ты рыскал по моим владениям?

— Вы ошибаетесь, — медленно протянул Трэвис, подходя ближе. — Похоже, у одного из ваших подручных проснулась совесть и он хочет, чтобы закон и порядок были восстановлены.

Кивнув головой в сторону истерзанного тела Билли, Трэвис приказал:

— Лу, перережь веревки.

И в тот момент, когда Трэвис на какую-то долю секунды отвлекся, Сандоваль выхватил у стоящего рядом с ним человека винтовку. Однако Трэвис опередил его. Выстрел — и оружие Сандоваля выбито из его рук.

— Только попробуй еще раз, Сандоваль, и мне ничего не останется, как убить тебя.

Взятые под прицел люди Сандоваля молча смотрели, как Лу перерезает веревки, на которых висел Билли.

Подхватывая обмякшее тело, Лу взвалил его себе на плечо.

— Что дальше, Трэвис? — спросил он.

— Дальше мы позаимствуем немного одежды для Билли у этих блестящих джентльменов, — ухмыльнулся Трэвис, — а Чес пойдет в дом и приведет сюда Нолу.

— Зачем тебе моя дочь? — вскипел Сандоваль. — Ты уже получил то, зачем пришел. Забирай этого насильника и вора и убирайся с моего ранчо.

— Еще не время, Сандоваль. Мне нужно получить от Нолы показания. Более того, я мог бы арестовать ее и увезти с собой. Вы, наверное, помните, что она помогла Даунингу бежать из заключения прошлым летом?

Пока Сандоваль кипел, ругался и сыпал угрозами, Лу, как мог, перевязал спину Билли и надел на него одежду, с неохотой отданную ему работниками. Вначале Билли жалобно стонал, а потом и совсем потерял сознание. Трэвис считал, что это к лучшему. Когда он придет в себя, ему придется сильно страдать от боли.

Мимо Трэвиса стрелой пронеслась Нола. Она на бегу бросила:

— Слава Богу, вы приехали! — и рухнула на колени перед Билли. Слезы ручьями потекли по ее лицу, когда она увидела, что с ним стало. — Он жив! — воскликнула она, теряя силы.

— Пока жив, и то вопреки усилиям вашего отца, — холодно сказал Трэвис.

Прежде чем Трэвис успел что-нибудь сказать, Нола с бешенством набросилась на отца:

— Вы дикарь! Вы разъяренный зверь! Как вы могли все это учинить над ним! Господи! Ваша злоба не доведет вас до добра!

Сандоваль сузил глаза:

— Пока что она довела до того, что я избавил тебя от этого паразита.

Смертельно побледневшая Нола стояла на своем.

— Это мой муж! — выкрикнула она, немало удивив этим всех присутствующих, кроме отца. — Я люблю его.

— Ты будешь его вдовой, если я хоть чего-нибудь стою, — отрезал Рейф.

— Если вы посмеете еще раз прикоснуться к нему, я никогда не прощу вас! Не прощу до последнего вздоха! Более того, — заявила она, гордо выпрямляясь, — если вам удастся убить его, знайте, вы совершите преступление. Я ношу в себе его ребенка!

Это известие поразило Рейфа, и он ошалело замолчал. Черными глазами он ощупывал фигуру дочери. Наконец он обрел дар речи и заикаясь проговорил:

— Ты… ты врешь.

— Я вру? Время покажет. Осталось всего пять месяцев!

— Нола, — обратился к ней Трэвис, сдвинув брови. — Если вы с Билли поженились, почему вы пошли на такой риск и приехали сюда? Вроде бы вы находились в Мексике вместе с Нэн и Томом Даунингами.

— Это я во всем виновата! — всхлипнула Нола, и слезы полились опять. — Я так соскучилась по дому, да еще забеременела, а Билли не доверял тамошним врачам. Он боялся, что вдруг что-нибудь пойдет не так, как надо.

— Поэтому он решил вернуть вас домой, под присмотр отца? — закончил за нее Трэвис. Нола утвердительно кивнула:

— Да. Мы уговорились, что он оставит меня в южной части ранчо и вернется в Мексику. После того как родится ребенок, вырастет немного и я смогу путешествовать вместе с ним, я собиралась вернуться к нему. — Ее грустный взгляд снова упал на Билли. — Но так как начиналась буря, Билли пришлось подъехать ближе, чем мы планировали. Он боялся, что я не смогу добраться до дома самостоятельно. Вот тогда нас и поймали люди папы.

— Нам придется взять Билли с собой в город, Нола, — сказал ей Трэвис.

— В такую-то погоду! Ведь он в таком состоянии, что не может держаться в седле.

— Придется пойти на риск. Ему нужна срочная медицинская помощь, и мы тем более не можем оставить его здесь, как по-вашему?

— Да. Да, вы правы, — согласилась она. — Его надо доставить к доктору Пэрди. Но я поеду с вами, Трэвис. Я не оставлю Билли, а после того, что сотворил с ним мой отец, я вообще не могу жить под этой крышей. Сейчас пойду за своими вещами. Подождите меня. Прошу вас.

Она повернулась, чтобы уйти, но путь ей преградил Сандоваль. Его лицо побагровело от гнева.

— Нола! Ты этого не сделаешь! Я запрещаю тебе покидать ранчо.

В ответ блеснули глаза, такие же черные и горящие, как у отца.

— Вы можете командовать на этом ранчо работниками, но вы не смеете больше командовать мной! Отныне и навсегда! Я взрослая женщина, и у меня есть муж. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь простить вас за то, что вы сделали с Билли, но если вы хотите еще раз увидеть меня или вашего внука, вам следует побеспокоиться о своей душе, отец. Вам придется многому научиться, прежде чем я захочу снова общаться с вами, и советую вам как следует помолиться, чтобы Билли остался в живых.

К тому времени, когда к дому подъехали несколько всадников, Сэм чуть не протерла дорожку в ковре от постоянного хождения взад и вперед. Уже совсем стемнело, и ей пришлось напрягать зрение, чтобы рассмотреть высокую фигуру Трэвиса и массивный силуэт Лу. Подбежав к двери, она широко распахнула ее, не обращая внимания на порыв ледяного ветра, от которого она чуть не задохнулась. Но то, что не успел сделать ветер, докончил вид истерзанного тела Билли, и ей пришлось привалиться к двери, когда Лу пронес Билли мимо нее.

— Боже мой! Что они с ним сделали? — Она остановившимся взглядом смотрела им вслед, не решаясь спросить, жив ли еще ее брат. Она даже не заметила, как мимо нее пронеслась Нола.

— Хэнк! — позвал Трэвис своего шурина, который стоял с открытым ртом в холле. — Мы положим Билли в твоей комнате. Покажи Лу, куда его нести.

Он повернулся к Сэм и протянул к ней руки, чтобы поддержать ее.

— Доктор Пэрди уже едет сюда, дорогая, — успокоил он ее, заметив широко раскрытые глаза на бледном лице.

— Он… очень плох?

Он отодвинул ее и закрыл дверь.

— Надеюсь, все не так серьезно, как выглядит на первый взгляд.

Как ни дрожала Сэм, она не могла не заметить, что Трэвиса трясло еще больше, чем ее. Его лицо застыло от холода, мокрые усы превратились в ледышки.

— Трэвис! Да ты совсем замерз!

Внезапно в ней проснулась жажда деятельности, голова прояснилась от тумана, вызванного первым потрясением.

— Ты сейчас переоденешься во что-нибудь сухое. Я попрошу Элси нагреть воду для ванны, а тебе приготовлю поесть чего-нибудь горячего. Ты проголодался?

Как ни приятно ему было, когда она хлопотала вокруг него, надо было заняться неотложными делами.

— Мы все продрогли до костей, Сэм. Приготовь-ка горячего кофе, пока я займусь делами наверху. Да, и попроси Элси, пусть она найдет мою старую армейскую походную кровать. Мы поставим ее в комнату Хэнка для Нолы.

— Для Нолы? — растерянно повторила Сэм. Ей смутно вспомнилось, что в дверь проскользнула какая-то женщина. — Что она здесь делает? Где она?

— Она, наверное, наверху, помогает Лу уложить Билли. — Длинными холодными пальцами Трэвис взял Сэм за подбородок и поднял кверху ее лицо. — Я знаю, ты не особенно ей симпатизируешь, любимая, но постарайся быть с ней поласковей, хорошо? Они с Билли поженились, и Нола сказала, что они ждут ребенка.

— Поженились? — повторила Сэм тоненьким голосом.

— Ну да, — протянул Трэвис и криво ухмыльнулся. — Похоже, мы все стали одной большой счастливой семьей. Судья Эндрюс будет просто в восторге!

Он взбежал вверх по лестнице, оставив пораженную до глубины души Сэм безмолвно смотреть ему вслед.

ГЛАВА 29

Сэм недоумевала. Трэвис не стал сажать Билли за решетку, как в тот первый раз, когда его ранили. Но Сэм решила ничего не спрашивать. Может, он поступил так потому, что они теперь стали мужем и женой, а тогда она просто жила на его попечении. Может, из-за того, что теперь вместе с ними жил и Хэнк, и Трэвис не хотел, чтобы и Билли жил вместе с ними, по крайней мере до тех пор, пока не наладится его здоровье. Ведь они теперь все одна семья.

И все же Сэм не могла отделаться от мысли, что на решение Трэвиса повлияла Нола. При этом ее терзала ревность, что Нола может влиять на Трэвиса больше, чем она, его жена. Естественно, Сэм была благодарна Трэвису за то, что Билли остался у них, а не попал в тюрьму. Ее терзали сомнения, не значила ли Нола для него больше, чем она. Неужели ей постоянно суждено соперничать с этой женщиной! При виде Нолы все старые страхи Сэм, вся старая неприязнь к ней вспыхнула с новой силой. Даже простая вежливость давалась Сэм с большим трудом.

Однако видя, как Нола просиживает все дни у постели Билли, как она беспокоится о нем, как заботится, Сэм изменила свое отношение к ней. Видно было по всему, что Нола искренне любила Билли и ее слезы и тревога не могли быть поддельными. Несмотря на то что Сэм по-прежнему не понимала, что ее брат нашел в этой избалованной заносчивой девушке, кроме, конечно, ее бесспорной красоты, она вынуждена была признать, что Нола являла собой пример настоящей преданной жены.

— Наверное, надо принимать ее такой, какая она есть, — недовольно бурчала она про себя. — Ведь в конце концов она член нашей семьи, и ничего тут не поделаешь.

Когда наконец Сэм собралась с духом и спросила Трэвиса, почему он поместил Билли в спальне наверху, его ответ удивил ее. Оказывается, это не имело никакой связи ни с Нолой, ни с ее беременностью.

— У Билли спина вся в лохмотьях после того, как его избил Сандоваль, — сказал он ей. — Сейчас Билли не в состоянии лежать на спине, а тем более на тюремном тюфяке. Поэтому лучше некоторое время подержать Билли здесь, либо надо ставить кровать в тюремную камеру. Доктор Пэрди предупредил, что раны Билли требуют свежего воздуха и чистоты, а в доме гораздо теплее и чище, чем в тюрьме. Так что, мне кажется, это лучшее, что можно сделать для Билли, пока он не поправится.

Спина Билли и в самом деле представляла ужасное зрелище. Но Слава Богу, других серьезных ран у него не было. Трэвис оказался прав, когда сказал, что Билли не так плох, как кажется с виду. Правда, нос его был сломан, зато челюсть, к счастью, осталась неповрежденной, иначе Билли мог бы питаться только жидкой пищей, и то с большим трудом. Три сломанных ребра тоже доставляли неудобства, особенно в лежачем положении, но как только к Билли вернулось сознание, он только и радовался, что остался в живых.

— Этот старый черт чуть не убил меня! — признавался он, еле шевеля разбитыми и распухшими губами. — Потом сквозь узкие щелки, в которые превратились его глаза, он поискал взглядом Нолу, и все его разбитое лицо осветилось любовью. — Я о себе и не думал вовсе. Все время, пока они колотили меня, я думал о Ноле и о том, что может сделать с ней и с нашим малышом ее ненормальный папаша. Такой ужас мучиться такими мыслями и не иметь возможности прийти на помощь.

Нола опустилась на колени рядом с его кроватью, взяла его руку в свои ладони и поднесла к губам:

— Ах, Билли, Билли! Как я жалею о том, что мы не остались в Мексике. Сколько я бы отдала, чтобы избавить тебя от этих мук.

— Не надо так убиваться милая, ты здесь ни при чем. Это я хотел, чтобы рядом с тобой был настоящий доктор, который заботился бы о тебе и о нашем ребенке.

Этот разговор был таким трогательным и интимным, что Сэм почувствовала себя лишней. Она тихонько, на цыпочках вышла из комнаты и увела за собой Трэвиса.

— Наверное Нола все-таки по-настоящему любит его, как это ни странно. Знаешь, Трэвис, сначала, когда Нола помогла Билли бежать, я подумала, что это с ее стороны какая-то игра, может, она хотела насолить за что-нибудь своему отцу. Когда мне приходилось иметь с ней дело, мне она казалась противной надменной богачкой, которая привыкла, что все только и знают, что выполняют ее прихоти, и которая только и знает, что всеми командовать. Наверное, я была к ней несправедлива.

— По-моему, мы все перед ней немного виноваты, — признался Трэвис, прижимая к себе Сэм. — Не только ты одна ошиблась в Ноле.

— И ты тоже?

— Еще как! Хотя я и видел ее недостатки, она мне очень нравилась. Но сейчас я, кажется, научился принимать Нолу такой, какая она есть. По-моему, ее сильно изменила любовь к Билли. Если бы не это, она бы так и осталась прежней эгоисткой. Да она, собственно, и осталась такой. Но эта новая Нола все-таки лучше прежней, тебе не кажется?

Сэм фыркнула, что не подобает настоящей леди.

— Черт возьми, Трэвис. Что может быть хуже прежней Нолы! Если ее характер способен измениться, то только к лучшему.

Как и следовало ожидать, снежная буря не могла окончиться благополучно. И правда, через два дня после спасения Билли Трэвис вернулся домой с работы, чувствуя, что заболевает. Простуда началась с головной боли, потом перешла на грудь, сопровождаясь приступами кашля, болью в горле и сильным жаром. Поначалу он пытался LINK Word.Document.8 «C:\\!ebook\\1\\Catherine Hart Sweet fury.doc» OLELINK1 \a \rне обращать на это внимания и продолжал работать как ни в чем не бывало, но когда утром он едва смог подняться с постели, Сэм не выдержала и решила проявить свой характер.

— Ты проклятый упрямый мул! Лезь обратно в кровать и даже не мечтай оторвать от постели свою задницу! — Решимость, светившаяся в ее глазах, так на него подействовала, что он не отважился противоречить ей. — Ну же, Трэвис, ложись, а то упадешь головой в н из.

У него раскалывалась голова, горло пылало как в огне, комната поплыла перед глазами, и он кротко повиновался.

— Хорошо, Сэм, только на сегодня, — прохрипел он, шмыгая носом. — Не могу же я сваливать свои обязанности на Чеса.

В первый же день, проведенный Трэвисом дома, Сэм поняла, что такое ухаживать за капризным больным. Она возблагодарила Бога за то, что ей помогали Элси и Нола. Сэм принесла Трэвису горячий куриный бульон, мед и лимон для горла, утирала его пот, когда жар усиливался. Когда к Билли пришел доктор Пэрди, она попросила его взглянуть и на Трэвиса. Доктор оставил ей огромную бутыль с микстурой и велел держать Трэвиса в постели.

— Давайте ему как можно больше питья, тепло укрывайте и постарайтесь сбить жар, насколько возможно.

— Что, если эта простуда перейдет в воспаление легких? — беспокоилась она.

— Завтра утром я приду и к нему и к Билли, так что не волнуйтесь, Сэм. Я уверен, что это просто сильная простуда. Трэвис слишком упрям и своенравен, чтобы заболеть по-настоящему.

Пэрди и не представлял себе, каким упрямым может быть Трэвис, пока тот не заболел. К концу дня Сэм была готова рвать на себе волосы. Понимая, как ему плохо, она от всей души жалела его, но он не давал ей покоя и надоедал, как гвоздь в ботинке. Он вел себя как капризный двухлетний ребенок, и Сэм оставалось только молиться, чтобы ее ребенок оказался бы полной его противоположностью.

Он отказывался пользоваться ночным горшком, воротил с отвращением нос от микстуры, не желая пить чай, который она приносила ему, и требовал вместо него виски. Получив ее категорический отказ, он сверлил ее мрачным взглядом. Когда он попытался встать с кровати, чтобы самому налить себе виски, у него подкосились ноги, и ей с Элси пришлось волоком тащить его обратно в кровать. Он дулся на Сэм весь день, пока наконец его воспаленные глаза не стали слипаться и он не заснул.

Воспользовавшись первой же возможностью, Сэм укуталась поплотнее и бросилась в полицейский участок в надежде найти там Чеса, но никого не обнаружила. С трудом пробираясь по таявшему снегу, Сэм добралась до маленького домика Чеса. Дверь открыла Молли и пригласила ее войти.

— Чес дома? — спросила Сэм, стряхивая на половик налипший на ботинки снег.

— Я хотела послать к тебе кого-нибудь, — сказала ей Молли. — Чес пришел домой обедать и чуть не свалился в обморок прямо за столом. У него все лицо горело, его всего трясло. Я уложила его в постель.

— Похоже, что он схватил такую же простуду, как Трэвис, — со вздохом сказала Сэм. Молли покачала головой:

— И неудивительно. Вспомни, что творилось в прошлое воскресенье.

Молли предложила Сэм чаю, но та отказалась:

— Как-нибудь в другой раз, Молли. А сейчас мне обязательно надо разыскать Лу. Теперь, когда Чес и Трэвис оба вышли из строя, кому-то надо взять на себя обязанности начальника полиции или хотя бы помощника. Лечи как следует Чеса и дай мне знать, если тебе что-нибудь нужно.

Положение осложнялось, когда Сэм увидела, что двери брадобрейной Лу закрыты на замок. Когда она постучала в дверь его жилища, располагавшегося над заведением, ей отворил дверь Лу с красным носом от сильнейшего насморка. Сэм не стала спрашивать его, что с ним случилось. Она просто сказала:

— Я решила зайти, потому что ваша брадобрейня закрыта. Хотите, я пошлю к вам доктора Пэрди?

— Дет, берси, — последовал ответ, сопровождаемый кашлем.

— Попозже я пришлю Хэнка с горячим супом для вас. Элси очень рекомендует его больным.

Следующие три визита закончились с тем же результатом. Вместо Гарри Джекобса управление отделом взяла на себя его жена; у Фрэнка случилось чуть ли не воспаление легких; у Эда Говарда так поднялась температура, что от нее могла загореться его конюшня, а сам он спрятался в своей маленькой каморке, служившей ему кабинетом, и там Эд пытался лечить свою простуду, предоставив Хэнку управляться со всеми делами.

Сэм не знала, что и делать! Из тех достойных людей, которых знала, здоровыми оставались только доктор Пэрди, Айк Гаррисон из банка и пастор Олдрич. Доктор сбился с ног, бегая по больным; Айк Гаррисон — никудышный стрелок, боящийся своей собственной тени; а пастора Олдрича Сэм как-то никак не могла себе представить, в роли помощника начальника полицейского участка.

— Ну ладно, — пробормотала она. — Придется взять это на себя! — Несмотря на то что она была на седьмом месяце беременности, Сэм снова побрела к домику Чеса и Молли, не думая о том, что скажет по этому поводу Трэвис.

— Молли, мне нужно поговорить с Чесом. Это очень важно.

Молли провела ее в спальню, где на кровати под грудой одеял лежал и стучал зубами в лихорадке Чес.

— Привет, Сэм, — с трудом проговорил он. Она приступила сразу к делу:

— Чес, в этом проклятом городе, мне кажется, не осталось ни одного здорового человека, так что некому заниматься делами, поэтому я хочу, чтобы ты назначил меня временным помощником начальника полиции. Я бы попросила об этом Трэвиса, но он поднимет жуткий скандал, а я знаю, что и ты имеешь право назначать людей, поэтому сделай, как я тебя прошу.

— Что?! — Он сел в постели и уставился на нее слезящимися глазами, в полной уверенности, что бредит.

Молли ахнула:

— Де богу этого сделать! И де буду! Трэвис убьет бедя, а я еще хочу жить.

На лице Сэм появилось хитрющее выражение, в глазах зажегся дьявольский огонек.

— В таком случае придется мне рассказать Молли то, что я узнала от Трэвиса о тебе и Нэн Такер. Бедняга Чес наморщил лоб в смятении.

— — Да что это ты дабекаешь? Бежду бной и Дэд дичего де было.

Сэм разрывалась между жалостью к Чесу и смехом над ним. Бедолаге было так плохо, он так смешно пытался говорить с заложенным носом, что ей с трудом удалось сохранить серьезное выражение лица. Она сложила руки на груди и посмотрела на него сверху вниз.

— А я слышала, что все было по-другому, Чес.

— Говорю тебе, это деправда!

— Правда или неправда, — безжалостно продолжала Сэм, — значения не имеет. Молли с ума сойдет, и весь город будет знать то, что знаю я. Я предупредила тебя, Чес. А теперь давай мне свой жетон, и принимай от меня клятву или я растрезвоню о твоих шашнях на весь город.

Схватившись за раскалывающуюся от боли голову, Чес застонал. Он так себя отвратительно чувствовал, что мысли его путались, а о том, чтобы выйти победителем в споре с Сэм, и речи быть не могло. На него напала такая слабость, что больше всего ему хотелось лечь и уснуть.

— Чес? — подтолкнула его Сэм.

— О'кей.

Через две минуты Сэм направлялась к выходу с жетоном, пристегнутым к накидке, и коварной улыбкой на лице. Но прежде чем она взялась за ручку двери, ее остановила Молли:

— Сэм? Что все это значит. Насчет Чеса и мисс Такер?

Закрыв рот ладонью, чтобы Чес не услыхал ее смеха, Сэм призналась Молли:

— Я не сказала ни одного слова правды. Я все от начала до конца придумала. Мне очень жаль, но мне нужно было как-то заставить Чеса назначить меня помощником, а это первое, что пришло мне в голову. Прошу тебя, не выдавай меня Чесу до тех пор, пока он не поправится, и, пожалуйста, не сердись на него. Бедняга и без того не знает, в чем виноват. Совсем запутался.

Молли покачала головой и тоже рассмеялась:

— Когда-нибудь, Сэм, твои хитрости дорого тебе обойдутся.

Сэм уже с порога обернулась и подмигнула ей:

— А может, я уже дорого заплатила за них? Тебе это не пришло в голову?

По здравом размышлении Сэм скрыла от Трэвиса болезнь Чеса. Когда Трэвис получил сообщение, которое надо было передать помощнику, Сэм вызвалась проследить, чтобы тот обязательно получил его. Когда он поинтересовался, почему Чес не пришел к нему и не поделился новостями о том, что происходит в городе, Сэм объяснила ему, что Чес тоже простудился и не хочет, чтобы они с Трэвисом заражали друг друга, отчего им обоим станет еще хуже. Сэм никогда напрямую не обманывала Трэвиса, но в умолчании правды превзошла самое себя.

Ничего не подозревающий Трэвис сам подсказал ей прекрасный выход из создавшегося положения. На второй день своей болезни Трэвис вдруг осознал, что Сэм беременна.

— Я думаю, тебе не стоит ухаживать за мной, Сэм, — забеспокоился он. — Ты можешь подхватить заразу, а в твоем положении это нежелательно. Может, тебе лучше держаться от меня подальше, пока я не поправлюсь. Суп и чай может с таким же успехом приносить мне и Элси.

— Ты в этом уверен? — спросила она, взбивая ему подушки.

Он кивнул, чихнул и рукой сделал знак, чтобы она отошла подальше.

— Возможно, ты и прав, — согласилась она, чувствуя себя чуть-чуть виноватой перед ним. Я буду внизу заниматься делами. Покричи мне, если я тебе потребуюсь. — Она поцеловала его в горячий лоб и юркнула за дверь. — Тебе скоро станет лучше, милый. Я тебя люблю.

Сэм очень надеялась на то, что Трэвис вспомнит, как она его любит, именно тогда и узнает о ее приключениях в качестве его временного помощника. К счастью, в те дни никто не ограбил банк, ни один из любителей пострелять не въехал в город и еженедельный рейс дилижанса прошел без осложнений. Все было относительно спокойно.

Однако ей все же пришлось улаживать кое-какие небольшие проблемы. В середине недели, как обычно, напился старый Дэниел Зиммерли, и Сэм вынуждена была арестовать его за мелкое хулиганство. Вернее, так она записала этот случай в хронике происшествий. На самом деле Дэниела застали за тем, что он подсматривал в щель под ставнями окна вдовы Барроу в тот момент, когда эта достойная леди готовилась ко сну.

— Тебе повезло, что ты можешь сослаться на то, что был пьян, Дэн, — сказала Сэм, запирая за ним дверь камеры. — У тебя было бы гораздо больше неприятностей, если бы ты оказался трезвым, когда тебя застигли за этим занятием.

Немного поразмыслив и представив себе, какое зрелище являла собой раздетая вдова Барроу, которой стукнуло семьдесят пять, если не больше, Сэм засомневалась, захотелось бы Дэну смотреть на костлявую старуху, если бы он не напился в стельку. Может, теперь, когда он по-настоящему осознает, что он натворил, хоть на немного завяжет с выпивкой.

Два дня спустя после этого события Стэн Рид решил поколотить свою жену. Мэри оказала сопротивление, пару раз съездив Стэна по голове скалкой в отместку за свой синяк под глазом. Когда соседи стали жаловаться на шум, Сэм попробовала положить конец семейному конфликту. Строптивые супруги не пришли в восторг от ее вмешательства, да и Сэм эта миссия отнюдь не вдохновляла.

— Слушайте, вы, оба! — разозлилась она. — По мне, так вы можете избивать друг друга чуть не до полусмерти, но ваши соседи предпочли бы, чтобы вы делали это молча! Если вы опять нарушите подарок, мне придется вас обоих посадить за решетку. Итак, вы деретесь молча, а если не получается, поищите подходящее место где-нибудь за городом и там орите друг на друга. Некоторым людям не нравится, как вы постоянно проветриваете на глазах у всех свое грязное белье.

Вечером в субботу в «Данс паласе», местном салуне, случилась драка. Когда Сэм явилась на место происшествия, потасовка шла полным ходом, мелькали кулаки, во все стороны летели стулья, девушки в безвкусных платьях прятались под столами. После того как никто не обратил на нее внимания, хотя Сэм и кричала на них громко, она подняла винтовку и выстрелила в толстую балку под потолком. Все драчуны немедленно замерли на месте и стали озираться в поисках того, кто стрелял, и того, в кого попали.

Но к этому моменту Сэм с помощью хозяина бара успела вскарабкаться на стойку.

— Теперь, когда вы наконец услышали меня, вы, может быть, прекратите свою дурацкую возню и наведете здесь порядок, — медленно протянула она. — Что-то похожее на ворчание и издевательские смешки было ответом на ее призыв.

— И кто же заставит меня это сделать, малышка? — рявкнул один свирепого вида субъект, ухмыляясь ей в лицо снизу вверх. — Уж не ты ли?

Сэм, небрежно держа в руке винтовку, ответила ему таким же свирепым взглядом.

— Для того чтобы отволочь в тюрьму такого жалкого сопляка, как ты, армия мне не нужна, мистер, — дерзко сказала она.

Когда он, рыча, двинулся к ней, Сэм направила на него свою винтовку.

— Давай подходи поближе, а завтра утром гарантирую, что ты будешь петь в церковном хоре тонким голосом.

Кое-кто из его приятелей рассмеялся, но грубиян отступил назад. Внешне стараясь выглядеть спокойной, Сэм с облегчением вздохнула:

— У вас у всех есть выбор — или угомониться, или посидеть в тюрьме, а в ней вам будет тесновато.

— Ты хочешь сказать, что сможешь одна отвести нас всех в тюрьму, без всякой помощи? — выкрикнул другой субъект, нагло рассматривавший ее выпирающий живот. Он сидел за одним из столов, где собирал рассыпанную колоду карт.

Не говоря ни слова, Сэм передала винтовку содержателю бара. Она понимала, что выглядит, по меньшей мере, смешной, возвышаясь на стойке с торчащим вперед животом, который украшал пояс Трэвиса с кобурой, но сама она не смеялась, и те, кто оказался рядом с ней, тоже. Неуловимым движением руки она выхватила пистолет и послала пулю прямо в середину карточной колоды, которую наглец все еще держал в руках. Толпа изумленно ахнула.

— Кто-нибудь еще сомневается в моих способностях? — тихо спросила она, мрачным взглядом обводя комнату, давая им понять, что ее терпению приходит конец. — Уже поздно, я устала, у меня болят ноги, и у меня действительно скверное настроение, поэтому выбирайте одно из двух и не меняйте своего решения. Потому что если меня еще раз вызовут сюда сегодня ночью, кому-то обязательно будет больно, а я могу вам дать полную гарантию, что не мне.

Ответом на эту речь Сэм послужило то, что мужчины начали приводить все в порядок, ставить перевернутые столы и придвигать к ним разбросанные стулья. Она еще некоторое время понаблюдала за ними, чтобы окончательно убедиться в серьезности их намерений и в том, что сегодня здесь уже не будет неприятностей. Довольный содержатель бара помог Сэм спуститься со стойки, вернул ей винтовку и дал в сопровождение несколько надежных людей, чтобы никому из его клиентов не пришло в голову отомстить ей на улице.

— Черт побери, из вас получается отличный помощник начальника полиции, Сэм, — сказал он ей с довольным видом. — Может, Трэвису стоит назначить вас на эту должность постоянно?

Сэм в ответ улыбнулась, но в душе содрогнулась при мысли о том, что будет с Трэвисом, когда он обо всем узнает.

Трэвис не только расстроился, он был вне себя от ярости.

— Стоит мне на минуту повернуться к тебе спиной, как ты сразу начинаешь свои штучки! Что за черт, Сэм, ты хоть соображаешь, что ты делаешь?

— Я хотела тебе помочь, — оправдывалась она со слабой улыбкой, которая была не в состоянии смягчить его гнев. — Все, кто имел на это право, были больны.

— Поэтому ты решила поиграть в полицейского!

— Я не играла, Трэвис. Я все сделала по закону, меня назначил на эту должность Чес.

— Я убью его! Шкуру с него спущу!

— Трэвис, Чес не виноват. Я воспользовалась его слабостью, когда ему было так плохо, что он едва соображал.

Трэвис не мог не улыбнуться:

— Это на тебя очень похоже.

Она тронула его за руку, заглянула его в лицо большими темными глазами.

— Не сердись на меня, Трэвис. Пожалуйста. Ведь все обошлось очень даже хорошо.

— Тебя могли ранить или даже убить, — простонал Трэвис, обнимая ее и прижимая к груди.

— Но этого не случилось, и кроме того, я очень хорошо поработала.

Чтобы он снова не рассердился на нее, Сэм поднялась на цыпочки, притянула к себе его лицо и поцеловала. Некоторое время они не разговаривали на эту тему, а потом все успокоилось само по себе.

Билли так и не предстал перед судом. Его даже не выслушал судья, как это было с Сэм. К всеобщему удивлению и возмущению Трэвиса, пришла телеграмма от самого губернатора, в которой сообщалось, что Уильям Даунинг-младший оправдан и должен быть немедленно отпущен на свободу.

— Это издевательство над законом! Не будет суда? Ничего? — бушевал Трэвис, не в состоянии разделить радость Сэм при таком неожиданном повороте событий. — Ничего не понимаю.

Билли не мог поверить в свое счастье, а Трэвис — своим глазам. Он читал и перечитывал полученный приказ и даже проверил, не фальшивка ли это. Тогда до него и начало доходить, что же произошло на самом деле. Рейф Сандоваль, используя свое влияние в высших сферах, по неизвестной причине встретился с губернатором и добился от него прощения для Билли. Но почему? Что еще задумал этот невозможный человек?

Ждать ответа на этот вопрос долго не пришлось. Телеграмму принесли утром, а вечером того же дня Сандоваль сам явился с визитом к Кинкейдам.

— Да, это я все уладил, — не скрывал он. — Я решил, что моя дочь и будущий внук должны вернуться домой, и если это значит, что к ним в придачу надо взять и зятя, то пусть так и будет, — заявил он в своей обычной диктаторской манере. — Но принять в гордую семью Сандовалей осужденного бандита для меня исключено.

Несколько секунд Сандоваль смотрел на Билли тяжелым взглядом.

— Ты можешь работать на моем ранчо, и если ты будешь усердно трудиться и не заниматься грязными делами, я готов все забыть. Начнем все сначала. Но если ты начнешь выбрыкивать, парень, я быстро вправлю тебе мозги. Мы поняли друг друга?

Билли гневно посмотрел на него:

— Да, я прекрасно понял тебя, Сандоваль. Ты хочешь вернуть Нолу и заодно заполучить себе нечто вроде раба. Так можешь забыть обо этом. Я лучше пойду в тюрьму, чем буду у тебя работником.

Сандоваль злобно ухмыльнулся:

— И это тоже я могу устроить, Даунинг. Я в любой момент могу попросить своего друга-губернатора, чтобы он отменил помилование.

— А я с твоей дочерью буду уже в Мексике, не успеет твой губернатор получить твою телеграмму, — возразил Билли, с такой же ненавистью глядя на тестя. — Ты мне кое-что должен, а я долги не прощаю. Я человек злопамятный.

Их спор зашел в тупик. Наконец, досадливо вздохнув, Рейф сказал:

— Ну хорошо. Что тебе нужно, чтобы моя дочь вернулась домой? Твои условия?

— Если мы решим жить на ранчо, тогда ты должен принимать меня, как любого человека, которого Нола выбрала себе в мужья, — абсолютно на равных. Если у тебя есть своя гордость, Сандоваль, то она есть и у нас, Даунингов. Я не хочу быть твоим наемным работником и не буду им. Я хочу иметь свое слово в управлении хозяйством, и ты обещаешь не натравливать на меня своих людей. Ты сам будешь следить за тем, чтобы мне оказывалось должное уважение, иначе мы с Нолой найдем другое место для создания своей семьи.

Повисла напряженная тишина, Нола и Сэм затаили дыхание. В конце концов Рейф протянул Билли свою руку:

— Согласен, но после моей смерти ты ранчо не получишь. Я завещаю его Ноле и моим внукам. Договорились?

Выдав достаточно долго, чтобы заставить Сандоваля вспотеть, Билли принял руку своего тестя и коротко пожал ее.

— Договорились, — согласился он. — Но не забудь, Рейф. У меня есть свидетели.

ГЛАВА 30

Январь и февраль тянулись для Сэм невыносимо долго. Ее живот так увеличился в размерах, что она не видела под собой ног. Без посторонней помощи она не могла надеть ботинки по утрам, и часто ее ноги так опухали, что большую часть дня ей приходилось ходить в шлепанцах. В животе ребенок так резвился, что Сэм иногда казалось, что он скорее пробьет ее насквозь, чем родится обычным путем.

В конце января разразилась еще одна снежная буря. Однажды Сэм поскользнулась на льду и упала, чем сильно всех напугала. Она ушибла ногу и растянула руку, когда пыталась удержаться от падения. Хуже всего было то, что в животе тотчас начались судороги и в спине она почувствовала жжение.

С Трэвисом творилось нечто невероятное. Он послал Элси за доктором, торчал за дверью спальни, беспокойно ходил взад и вперед по холлу, пока доктор Пэрди обследовал Сэм.

— Чуть было не начались схватки, — сказал Пэрди через некоторое время. — По правде говоря, они могут начаться снова, а срок еще не вышел. Вот почему я настаиваю, чтобы Сэм не вставала с постели до тех пор, пока опасность не минует. Она не должна вставать ни в коем случае.

Теперь Сэм поняла, как чувствовал себя Трэвис, когда слег в постель с простудой. Целыми днями и ночами она смотрела в потолок, и ничто не занимало ее мыслей. Билли и Нола уехали на ранчо. Хэнк с утра до вечера работал на конюшне. Одна Элси пыталась развлечь ее, но на ней теперь лежали все домашние хлопоты, и она в лучшем случае могла на минутку зайти к ней поговорить. Трэвис чаще, чем обычно, появлялся дома в течение дня, но все равно у нее оставалось много долгих пустых часов.

Никогда еще Сэм не испытывала такую благодарность к Нэн, как сейчас. Она полезла бы на стенку, если бы не умела читать. Трэвис обшарил все полки у себя в кабинете в поисках книг, которые могли бы заинтересовать жену. Альма и пастор Олдрич снабжали ее книгами из своей библиотеки. Молли выпросила у Чеса совсем новую книжку «Приключения Тома Сойера» и дала почитать Сэм, прежде чем Чес прочитал ее сам. Книжка оказалось ужасно интересной и доставила Сэм массу удовольствия.

Но кто действительно выручил ее, так это Лу. Однажды вечером он появился у них с ворохом дешевых книжек. Некоторые из них, вестерны, были его собственные, но кроме них он принес парочку весьма рискованных любовных романов. Откуда он их взял, Сэм не могла себе представить. Но Лу не стал говорить, а она не спрашивала.

Сэм очень обрадовалась такому занимательному чтению, даже несмотря на то, что они возбуждали в ней чувства и мысли, предаваться которым было не время. Естественно, она не могла претворить в жизнь все восхитительные фантазии, которые возникали у нее от чтения подобных книг, зато читать их было куда интереснее, чем те нудные романы, которые она мучила ради того, чтобы убить время.

Когда однажды к ней вошел Трэвис, он застал ее полностью поглощенной очередной любовной историей. Он покачал головой и сказал с упреком:

— Как ты можешь читать подобную чепуху?

— Это не чепуха, Трэвис. Честное слово. Это ужасно романтично и интересно. Кроме того, из них я черпаю массу всяких идей, о которых и тебе станет известно после того, как родится наш ребенок.

— Что еще за идеи? — спросил он, выгнув бровь. Она лукаво взглянула на него:

— Потерпи немного. Разве на меня похоже сначала завести тебя, а потом не знать, что с тобой делать.

Она провела в постели целых две недели, и наконец доктор Пэрди разрешил ей подняться. Сэм была вне себя от радости. Наконец наступил март, и она в любой момент ожидала рождения ребенка. Каждое утро Сэм просыпалась в надежде, что вот сегодня это случится. В углу их спальни стояла детская колыбель, все одежды и пеленки были готовы и только ждали, когда ребенок решит родиться.

Несмотря на то что опасность больше не угрожала Сэм, Трэвис старался все время быть рядом. Он очень переживал, если его вызывали куда-нибудь за город, боялся, что его не будет дома, когда придет время родов. Однажды вечером он спешил домой к ужину, как вдруг заметил нечто очень странное. Обменявшись приветствием с миссис Дженкинс, которая жила через два дома от Нэн Такер, он вдруг увидел, что в окне домика Нэн что-то промелькнуло. Это была мимолетная тень, но он встревожился. С тех пор как похитили Нэн, дом стоял запертым, все вещи остались внутри, как было при Нэн. Что, если в дом проникли грабители?

Трэвис осторожно подошел к дому, не желая спугнуть тех, кто находился в нем. Уголком глаза он видел, что соседка миссис Дженкинс с любопытством наблюдает за ним, и от всей души надеялся, что она не вздумает окликнуть его. Тогда она нарушит весь его план застигнуть вора с поличным. Бесшумно поднявшись на маленькое деревянное крыльцо, Трэвис потянулся к дверной ручке. Дверь была заперта, как и должно быть, но это не успокоило Трэвиса и не развеяло его подозрений. Тот, кто хотел остаться незамеченным, скорее всего, воспользовался ходом со двора или пробрался в дом через окно.

Трэвис знал, что Нэн всегда прятала ключ от входа между досками в полу крыльца. Хотя уже становилось темно, он поискал в щелях и нашел ключ. Он вставил его в замок, осторожно повернул. Дверь легко приоткрылась и только немного скрипнула, когда он аккуратно толкнул ее носком сапога.

Внутри было тихо и темно. Как Трэвис ни напрягал слух, до него не доходило ни единого звука, и он начал подумывать, не померещилось ли ему. И все же, раз он уж попал сюда, не грех было проверить, все ли в порядке, удостоверится, что все осталось на своих местах.

Он вошел внутрь, всматриваясь в маленькую гостиную и стараясь припомнить, на каком столе Нэн держала лампу. Когда его глаза немного привыкли к темноте, он разглядел, что лампа стоит на подставке недалеко от двери. Он сунул руку в карман в поисках спичек, и вдруг дверь за ним с шумом захлопнулась. Круто повернувшись, он увидел силуэт высокого человека.

— Не двигаться, начальник. У меня пистолет. Трэвис затаил дыхание, но не вздрогнул от удивления, когда человек сказал:

— Нэн, задвинь занавески на окнах, прежде чем зажечь лампу.

— Даунинг? — мягко спросил Трэвис. — Том?

— Точно. — Не успел ни один из них больше промолвить и слова, как Нэн зажгла лампу, и Трэвис впервые как следует смог рассмотреть старшего брата Сэм. Он был высокий и смуглый, и в его глазах явно просматривалось сходство с сестрой.

— А теперь, — сказал Том, — правую руку засунь в карман, а левую опусти вниз, очень медленно, и отстегни ремень с кобурой. Бросай его на пол. Делай это не торопясь, а то мне будет жаль пристрелить мужа моей младшей сестренки.

Сжав зубы и кляня себя за глупость, Трэвис выполнил все, как ему было приказано.

— Ты сильно рисковал, вернувшись в город, — пробормотал он. — Могу я узнать, зачем?

Качнув пистолетом, Том указал Трэвису на стул.

— Нэн нужно было перед дорогой собрать кое-какие вещи, а мне хотелось узнать новости о Сэм и братьях. Мы ничего не слышали о Билли с тех пор, как они с Нолой уехали. У них все в порядке?

Трэвису казалось нелепым сидеть и как ни в чем не бывало беседовать на семейные темы под дулом пистолета Тома. Он понимал, что оказался в незавидном положении и что ему надо выиграть время, а потом он что-нибудь придумает, найдет выход.

— У них были неприятности из-за отца Нолы, но в конце концов все утряслось. Ты должен радоваться, что Билли сейчас на свободе.

— Как? Как это случилось? — впервые за все время подала голос Нэн, обращая на себя внимание Трэвиса.

Хотя он все время ощущал ее присутствие где-то на заднем плане, он только сейчас по-настоящему рассмотрел ее и испытал нечто вроде потрясения. Она так изменилась, что это не поддавалось никакому описанию! Маленький серый воробышек превратился в очаровательную женщину. Ее волосы свободными волнами рассыпались по плечам, а не были стянуты в тугой узел на шее, как прежде. Лицо смягчилось, округлилось. Держалась она, правда, так же прямо, как раньше, но все-таки избавилась от своей скованности. В глазах сверкал огонь, придававший особую прелесть ее лицу, и Трэвис поразился, почему он всегда считал ее дурнушкой. Строгие одежды маленькой учительницы тоже ушли в прошлое, на ней были блузка и широкая мексиканская юбка.

— Нэн! — воскликнул он, забыв, о чем она спросила? — Как вы похорошели! Замужество вам на пользу. Она застенчиво улыбнулась:

— И вам тоже, Трэвис. Как Сэм? Она получила письмо и медальон, которые мы ей послали?

— Получила. Со дня на день мы ожидаем рождения нашего первенца. Я как раз шел домой, когда мне показалось, что в доме кто-то есть. Я хотел проверить, не забрался ли сюда вор.

— Вот и шел бы себе домой, — вставил Том. — А мы к утру уже бы уехали, и никто бы нас не увидел, если бы не ты. А теперь неизвестно, что с тобой делать, пока мы не уберемся отсюда…

— А тебе не приходило в голову сдаться в руки правосудия?

Том невесело рассмеялся:

— Да, у меня была такая мысль, но возможность кончить свои дни на виселице или в тюрьме мне как-то не улыбается, особенно после того, как я встретил Нэн.

— Всегда есть шанс получить мягкий приговор. Такой приговор получил Хэнк. Он сейчас работает на платной конюшне. Нам удалось убедить судью и в случае с Сэм. Судья поверил, что она исправилась.

— А Билли? — спросила Нэн. — Ты еще ничего не сказал про Билли.

— Ну, Билли оказался конем другой масти. — Голос Трэвиса задрожал от возмущения. — Похоже, что Сандоваль резко переменил к нему свое отношение. Он, видите ли, не желал, чтобы Нола была замужем за обыкновенным преступником, и поэтому купил у губернатора помилование для Билли.

Нэн открыла рот от удивления:

— Что он сделал?

— Ты меня слышала. Он использовал свое влияние, чтобы получить помилование для своего зятя. Вот так-то. Закон, как видно, можно обойти, — сказал Трэвис с горькой улыбкой.

— Может быть, — согласился Том, — но это не значит, что я отделаюсь так же легко.

— Не можешь или не хочешь? Насколько я знаю, тебе всегда хотелось стать проповедником. Как ты собираешься добиться этого или же создать приличный дом для Нэн, если ты постоянно в бегах, постоянно скрываешься.

— Что-нибудь придумаем. — Обращаясь к Нэн, Том сказал: — Поищи где-нибудь веревку. Мы свяжем начальника и оставим его здесь, пока сами не уедем из города.

— Но, Том!

— Не беспокойся, Нэн. Его начнут искать и скоро найдут.

— Кое-кто уже начал это делать, — раздался нежный голос от двери. — Не двигаться, особенно это относится к тебе, дорогой братец.

— Сэм! — Все трое повторили ее имя, когда Том обернулся к ней лицом. Сэм стояла на пороге, глядя на них широко раскрытыми черными глазами и держала в руке кольт Трэвиса.

— Брось пистолет, Том. Не вынуждай меня стрелять. — В ее голосе сквозило страдание.

Том понимающе улыбнулся, одновременно не спуская глаз с Трэвиса и целясь в него из пистолета.

— Ты не убьешь родного брата, Сэм, — сказал он. — Я тебя знаю. Ты на это не способна. Сэм подняла плечи.

— Мне ничего не стоит прострелить тебе ноги или руки. Как это тебе понравится? — Она поморщилась при этих словах, но выдержала характер.

Том побледнел.

— Послушай, Сэм. Будь благоразумна. Нам просто нужно время, чтобы выбраться из города.

— Не в этот раз, Том. Пора прекратить скрываться от закона. Придется отвечать за все, что ты натворил. Подумай как следует, Том. Отец умер. Билл и Хэнк у нас. Мы все одна семья, и мы сделали все, что от нас зависит, чтобы помочь тебе, но и ты должен сдаться, отдать свое оружие. Это единственный выход, если ты хочешь, чтобы все кончилось хорошо.

Сэм нахмурилась. Ее брови сошлись в одну линию, она напряженно ждала ответа брата. Не дождавшись его и видя, что Том стоит и пристально смотрит на нее, Сэм потеряла всякое терпение и заорала на него:

— Будь все проклято! Как мне все это надоело! Всякий раз, как у нас с Трэвисом налаживается жизнь, обязательно кто-то из моих дорогих, обожаемых братцев выскакивает, как черт из табакерки, и сваливается нам на головы! Как ни люблю я вас, порой я очень жалею о том, что я не единственная дочь нашего отца!

— Кстати, — внезапно задыхаясь, проговорила она, — времени у тебя почти нет, потому что если мне суждено пристрелить тебя, я должна сделать это немедленно, не то рожу ребенка прямо здесь. — Ее лицо исказилось от боли.

Только сейчас все наконец поняли, в чем дело. Даже когда по ее телу прошла первая судорога, она не выпустила из рук пистолет и не отвела глаз от лица Тома.

Это неожиданное признание Сэм повергло Трэвиса в глубокое уныние. Ему ничего не оставалось делать, как сидеть и терпеливо ждать, когда он сможет начать действовать. И этот шанс не замедлил представиться ему. Том открыл рот от изумления и перевел взгляд на огромный живот Сэм. Воспользовавшись тем, что Том потерял бдительность, Трэвис рванулся со стула. Локтем он ударил Тома в живот, а другой рукой стукнул его по руке. Том выронил пистолет, и не успел он перевести дух, как Трэвис уложил его на пол лицом вниз и заломил руки за спину.

— Нэн, дай сюда наручники. Отцепи их от ремня с пистолетом, — приказал Трэвис.

Нэн отрицательно покачала головой. Слезы текли по ее щекам.

— Нет. Я не буду препятствовать вам, но и помощи от меня не ждите.

Медленно, мучительно Сэм нагнулась к ремню. Она негромко окликнула Трэвиса и бросила ему наручники.

— Давай быстрей, Трэвис, — простонала она, кусая губы, когда новая волна боли пронзила ее. — Я правду говорю, наш беби вот-вот родится. А еще, — добавила она со слабым смехом, — ужин на столе, а ты знаешь, как сердится Элси, когда еда простынет.

Трэвис шагал взад и вперед перед спальней, ожидая вестей о жене и ребенке. Элси так и не удалось, несмотря на все ее старания, заставить его поесть чего-нибудь, хотя он и отвлекся немного, пересказав ей все, что произошло в доме Нэн.

Когда он отнес Сэм на руках в спальню и отослал Хэнка за доктором Пэрди, Сэм рассказала ему, почему она пошла искать его у Нэн. Дело в том, что миссис Дженкинс, которая видела, как Трэвис вошел в дом, а потом не вышел оттуда, страшно разволновалась. Она подумала, что, видимо, просмотрела, как он выходил оттуда, но зайти и посмотреть, так ли это, не решалась. Тогда она отправилась к Кинкейдам. Когда обнаружилось, что его дома нет, она рассказала обо всем Сэм и Элси, все еще беспокоясь, не произошло ли чего с ним в этом заброшенном доме, хотя и чувствовала себя при этом несколько глупо.

Еще с утра Сэм было не по себе. У нее снова начала болеть поясница, причем гораздо сильнее, чем раньше, и временами схватывало живот. С течением дня эти схватки участились, и наконец, Сэм поняла, что у нее начались роды. Так как доктор Пэрди заранее предупредил ее, что первые роды могут занять часы, а то и дни, Сэм решила ничего пока не говорить Элси, чтобы она, в свою очередь, не дергала понапрасну Трэвиса. Больше всего ей не хотелось, чтобы Трэвис суетился вокруг нее. Она и без того сильно нервничала.

Элси возилась на кухне, а Сэм переодевалась к обеду у себя наверху, когда вдруг почувствовала, что по ее ногам потекло что-то теплое. Об этом ее тоже предупредил доктор Пэрди, он также сказал, что после этого схватки пойдут чаще и болезненнее. Сэм торопливо привела себя в порядок, оделась и уже начала спускаться вниз, чтобы сказать Элси о том, что случилось, как в дверь постучала миссис Дженкинс. Тревога этой леди немедленно передалась Сэм. Все выслушав, Сэм поняла, что не успокоится, пока не выяснит сама, не случилось ли чего с Трэвисом. Не обращая внимания на схватки, она отправилась к дому Нэн, предупредив Элси, что скоро вернется, а наказав ей не пропустить прихода Трэвиса, если по дороге они разминутся.

Подойдя к домику Нэн, Сэм услышала голоса. Она потихоньку прошла внутрь, сразу же уяснила обстановку и взяла в руки пистолет, пока ее никто не заметил. Все остальное Трэвис видел собственными глазами и пересказывал Элси, пока они вдвоем сидели внизу в гостиной. Тома надежно упрятали за решетку под ответственность Чеса, а Трэвис беспокойно ходил взад и вперед по комнате, временами останавливаясь у лестницы и возводя кверху страдальческий взгляд.

В этот момент Сэм с радостью поменялась бы с мужем местами. Никогда в жизни она не думала, что может испытать боль такой силы. Боль накатывалась на нее волнами, которые подхватывали ее и бросали оземь, не давая ей передышки, чтобы вздохнуть. Боль запускала в нее свои когти так, что Сэм пришлось до крови искусать губы, чтобы не закричать.

— Не бойтесь, Сэм, кричите, — говорил доктор Пэрди, вытирая ее взмокший лоб полотенцем. — Я еще ни разу не видел, чтобы роды обходились без крика, и стыдиться тут нечего. Бог свидетель, если бы мне пришлось рожать ребенка, я бы так орал, что крышу бы смело.

— Т-т-рэвис услышит! — прохрипела она. Пэрди усмехнулся:

— Ну и пусть. Ему только пойдет на пользу, если он разделит эту боль вместе с вами. Давайте будем смотреть правде в глаза, Сэм. Пока что в этом деле на его долю доставалась только приятная часть. Это вам пришлось переносить и тошноту, и стиснение в груди, и большой живот — а теперь еще и роды. — Во время схваток доктор держал ее за руки и советовал расслабиться и не сопротивляться боли, а подчиниться ей.

— Сколько… еще… надо… долго?..

— Уже недолго, милая. Уже совсем недолго.

То, что ей показалось вечными адскими муками, по расчетам доктора Пэрди, не превысило и пяти минут. Сэм вся напряглась и выталкивала свое дитя в руки доктора.

— Давай, Сэм, — ободрял он ее. — Уже появилась головка, потужься еще немного, чтобы мы увидели всего малютку.

Ребенок выскользнул из ее тела, и Сэм упала без сил на мокрые от пота подушки.

— Это девочка, Сэм! — услышала она его восхищенный возглас, хотя, возможно, он был свидетелем появления на свет сотен младенцев до нее. — У вас очаровательная девчушка!

Мутным взором Сэм следила, как он промыл ротик и носик ребенка и легонько шлепнул его по попке. Ее дочь слабо всхлипнула и потом заорала во все горло.

— Прекрасно! — похвалил Пэрди. — Пусть работают легкие. Он осторожно положил извивающегося младенца на живот Сэм. — Пока вы знакомитесь друг с другом, я займусь другими делами. И как только мы приведем вас обеих в порядок, позовем новоиспеченного папашу, чтобы он полюбовался на свою работу. Воображаю, как он сейчас волнуется.

Когда Пэрди разрешил Трэвису войти в комнату, ребенок уже сосал материнскую грудь, обхватив ее крошечными пальчиками. Он сосал розовыми губками, надувая пухлые щечки. Широко раскрытые глазки смотрели расплывчатым взглядом новорожденного.

— О, Сэм, — прошептал Трэвис. — Я никогда не видел существа более прекрасного, после тебя, конечно.

— Ты не жалеешь, что это не мальчик? Нежная улыбка осветила его лицо, когда он склонился, чтобы поцеловать их обеих.

— Нисколько. Она прекрасна, лучше и быть не может. Однако нам надо подумать, какое имя ей выбрать. Не можем же мы допустить, чтобы она прожила жизнь под именем Малышки Пустышки.

— Я уже придумала ей имя, если ты не против, — сказала Сэм. — Мне бы хотелось назвать ее Хармони, Хармони Хоуп[4], потому что я очень надеюсь, что ее рождение будет означать начало новой мирной и счастливой жизни для всех нас. Я хочу, чтобы и ты, и мои братья, и их жены, и все наши дети стали бы по-настоящему одной дружной семьей. Это моя надежда на вечную гармонию между нами.

Стоял сентябрь. Прошедшее лето снова было жарким и душным, но не таким тяжелым, как предыдущее. Хармони Хоуп Кинкейд исполнилось шесть месяцев, и она уже училась самостоятельно сидеть. Обычно она вела себя очень спокойно, оправдывая свое имя, но сейчас у нее начал прорезываться первый зуб, поэтому она немножко капризничала. У нее были кудряшки красного золота, а глаза с каждым днем приобретали бирюзовый оттенок, как у отца.

Сейчас Хармони и ее мама сидели на качелях на крыльце и ждали, когда придет на обед отец семейства. Сэм напевала под нос песенку и был очень довольна собой и вообще всем окружающим. В последнее время жизнь доставляла им всем много радости.

Две недели тому назад Нола родила сына Билли, и Рейф Сандоваль очень этим гордился. Хэнк ухаживал за дочкой содержателя салуна, и все склонялись к тому, что новая свадьба не за горами. Молли и Чес ожидали своего первенца к Рождеству.

У Тома и Нэн дела обстояли не так хорошо, но, по крайней мере, Тома не приговорили к смертной казни. Судья, выслушав Тома, присудил ему три года тюрьмы в Канзасе. Через некоторое время его могут освободить досрочно, при условии, что он выполнит свое решение стать проповедником. В тюрьме Том учился и практиковался у тюремного капеллана.

Тем временем Нэн переехала в Канзас, чтобы иметь возможность почаще навещать его, и нашла себе место учительницы. Свой домик она решила не продавать, говоря, что когда-нибудь они снова вернутся в Тамбл. Пастор Олдрич уже сообщил, что он с удовольствием возьмет Тома к себе в помощники.

Сэм так углубилась в свои мысли, что не заметила, как на крыльцо поднялся Трэвис. Подойдя к ним, он поцеловал в макушку Хармони, потом поцеловал в губы Сэм. Их поцелуй затянулся, возбуждая в них волны желания, но тут захныкала Хармони, привлекая к себе внимание. Смеясь, они оторвались друг от друга, но в глазах обоих стояли обещания. Впереди у них время, когда Хармони уложат в ее колыбель и она крепко уснет.

— Тебе письмо, Сэм, — сказал Трэвис. Он передал ей конверт и устроился рядом на качелях, взяв на колени девочку.

Сэм сначала обрадовалась, подумав, что это весточка от Нэн, но тут же нахмурилась, прочитав обратный адрес. Письмо было отправлено адвокатской конторой из Арканзаса.

— Что за черт? Я никого не знаю в Арканзасе.

— Прочти, и тогда выяснится, в чем дело, — посоветовал Трэвис, в то время как она продолжала в нерешительности вертеть письмо в руках.

Он терпеливо ждал, пока жена не прочитает письмо до конца. Ее лицо то вспыхивало радостью, то омрачалось печалью.

— Ну что там? — поторопил Трэвис.

— Ах, Трэвис! Только представь! Сэм Басе оставил мне в наследство свой участок земли в Хот-Спрингсе. — Слезы затуманили ее взор, когда ей вспомнился тот день прошедшего июля, когда Трэвис сообщил ей, что Сэм Басе погиб в перестрелке с полицией. Он умер в день своего рождения. Ему тогда исполнилось всего двадцать семь лет. Тогда еще ходило много разговоров о том, что у Сэма есть тайник, куда он закопал золото, но никто не знал, где его искать.

По мнению Сэм, все это была пустая болтовня. Бассу никогда бы не удалось награбить столько золота, проживи он еще хоть двадцать лет. Единственная стоящая вещь, которой он обладал, была хижина в горах, и это свое богатство он и завещал Сэм.

— В письме говорится, что он решил передать мне свою собственность только потому, что я одна из всех, кого он знал, любила это место так же, как и, он. Ты можешь в это поверить?

— Знаешь, Сэм, по-моему, Басе одно время был явно неравнодушен к тебе, хотя и помалкивал.

— Может быть, — она кокетливо повела плечами. — А что, тебе это неприятно?

— Нисколько. Ведь ты выбрала меня.

— И полюбила тебя всем сердцем. — Она склонилась к нему и страстно поцеловала его. — И всегда буду любить.

— Знаешь, Сэм, — сказал с улыбкой Трэвис, покачивая дочку на коленях, чтобы успокоить ее. — Мне кажется, пора нам с тобой уехать куда-нибудь подальше на некоторое время. И только вдвоем.

— А я знаю такое место, любимый. Это рай для влюбленных, который теперь принадлежит только нам.

1

Пираты заставляли пленников идти с завязанными глазами по доске, положенной на борт судна, до тех пор, пока они не падали в море. (Здесь и далее примеч. пер.)

2

Randy—распутный, похотливый (англ.).

3

Напиток из взбитых яиц с сахаром, ромом или вином.

4

Harmony— Гармония;HarmonyHope— Надежда (англ.).