— Постараюсь, — печально сказала она, оглянувшись и посмотрев на него в последний раз.

При прощании Роза и Лорел обнялись, как давние добрые подруги. Общее несчастье сблизило их теснее, чем сестер, они обменялись адресами и пообещали писать.

— Обязательно дай мне знать, когда устроишься в Чикаго, Роза.

Роза кивнула.

— Пиши мне, Лорел. Обязательно пиши, когда родится твой малыш. И обещай мне, если будешь в Чикаго, непременно зайти ко мне.

— Если не устроишься у друзей и не найдешь работу, напиши мне в Кристалл-Сити. Может, моя семья сможет тебе как-нибудь помочь, — предложила Лорел, хотя знала, что Роза никогда не попросит помощи — она была из тех людей, которые умеют постоять за себя и в состоянии сами устроить свою судьбу и жизнь своего ребенка.

Между тем, Лорел совершенно не знала, какой прием ждет ее в родном доме. Все зависит от настроения отца, от того, простил он ее или нет. Она может оказаться в худшем положении, чем Роза — без дома, без средств, чтобы содержать себя и своего ребенка. Может случиться, что именно она будет нуждаться в помощи Розы.

Поев и отдохнув, Лорел почувствовала себя немного лучше. Отправляясь на вокзал, она имела при себе все необходимое, даже прибавившуюся к ее багажу корзинку с бутербродами и супом.

Билет на Южный Тихоокеанский, идущий в Техас, она приобрела сравнительно легко, но ожидание посадки вконец истрепало ее нервы, хотя, конечно, это было ничто по сравнению с тем, что творилось предыдущей ночью на паромной станции. Магистрали, разрушенные землетрясением, постепенно восстанавливались.

Только после полуночи она смогла сесть на свой поезд, идущий в южном направлении. Грязный, пахнущий дымом и потом пассажирский вагон, где Лорел заняла свое место, был переполнен до отказа. Но Лорел было все равно — она ехала домой. Она везла с собой страдающее сердце, полное разбитых мечтаний и потерянной любви, нежную память о единственном человеке, которого она любила, и дитя их любви в своем чреве. Когда поезд, наконец, тронулся, она посмотрела сквозь мутное окно на огни, все еще полыхавшие на западном горизонте. Она оставляла позади незабвенную часть жизни, время любви и страданий, к которому будет возвращаться все оставшиеся дни своей жизни, вновь переживая боль и радость, вновь и вновь…

Огонь продолжал свирепствовать, угрожая теперь элитным районам Вестерн-Эдишн, и Брендон, уступив настояниям слуг, остался с ними в Парке Золотых Ворот, что было наиболее безопасно. Ему было все равно, где остановиться и что с ним будет — с потерей Лорел его существование лишилось смысла.

Даже Тайк казался облаченным в мех воплощением печали Брендона на четырех ногах. Лисенок большей частью неподвижно лежал у его ног, и лишь изредка из груди малыша вырывались тоскливые звуки, странно похожие на плач затерявшегося в ночи маленького ребенка. Эти двое, охваченные горем утраты, представляли собой поистине грустную картину.

В таком состоянии застала Брендона Мюриэль Кук в пятницу утром.

— Ах, Брендон! Как приятно увидеть знакомое лицо в этом столпотворении! — воскликнула она.

— Привет, Мюриэль, — вяло отозвался он, даже не пытаясь встать.

Ничуть не смутившись, Мюриэль продолжала громко говорить:

— Я с трудом тебя узнала! У тебя такой мрачный вид! Ничего удивительного, мы ведь потеряли наши дома, любимые нами вещи. Слава Богу, у отца есть страховка! Но все равно, дом восстановить будет невозможно! Когда нам предложили эвакуироваться, я немедленно упаковала драгоценности и меха — не бросать же их! А бедному папе пришлось оставить свои картины. Он просто обезумел от горя, ведь среди них были ужасно ценные!

Для оглушенного несчастьем Брендона болтовня Мюриэль была просто невыносима, и рассерженный Креймер, не выдержав, резко оборвал ее:

— Мисс Кук, вы что, не поняли, что мистер Пре-скотт не в состоянии сейчас беседовать с вами. Может, когда-нибудь в другой раз.

Мюриэль смерила его ледяным взглядом и с негодованием сказала:

— Брендон! Ты так и будешь спокойно сидеть и слушать, как твой слуга грубит мне? Я понимаю, что сейчас обстоятельства несколько изменились, но тем не менее надлежащее уважение в отношениях между людьми должно сохраниться.

— Не сейчас, Мюриэль, — обхватив голову руками, простонал Брендон. — Я не могу выслушивать твои ничтожные сетования после того, что произошло.

Рассерженная непочтительным обращением, Мюриэль отпарировала:

— А кстати, где твоя дорогая жена? Ее место сейчас возле тебя — утешать любимого мужа.

— Ох, Господи! — воскликнула Ханна. — Мисс Кук, пожалуйста, не говорите больше ничего. Мистер Прескотт потерял свою жену в среду утром!

— Потерял? — повторила Мюриэль. Затем, неверно истолковав слова служанки, весело сказала:

— О, она вернется рано или поздно. Женщины такого рода всегда добиваются своего!

Прежде чем он понял, что делает, Брендон вскочил на ноги и, зло схватив Мюриэль за руки, затряс ее.

— Закрой свой подлый рот, ты, гадюка! Не смей говорить о Лорел таким образом! Она была в десять раз лучше тебя, а теперь ее нет — она и наш ребенок погибли в огне!

С трудом отрывая его пальцы от ее посиневших рук, Томас и Креймер оттащили Брендона от испуганной женщины.

— Мистер Прескотт! Нет! Идите и сядьте! Пожалуйста!

Мюриэль побледнела. Прошло несколько секунд, прежде чем его слова дошли до нее.

— Погибла? Лорел умерла? — прошептала она.

Совершенно обезумевший Брендон не мог заметить заинтересованный блеск в ее глазах, который появился на мгновение и исчез, когда она опустилась на колени около него.

— О Брендон! Я так сожалею! Право, мне очень жаль. Я думала, что ее нет временно. Пожалуйста, прости мои недобрые слова. Это было зло с моей стороны, я просто не подумала. Извини меня.

— Конечно, Мюриэль, ты не знала. Я тоже прошу прощения, если я сделал тебе больно, но я так поражен горем, что едва ли сознаю, что делаю.

— Понимаю, Брендон. Зто должно быть ужасно для тебя. Если я смогу чем тебе помочь, дай мне знать.

— Если ты не возражаешь, я хотел бы сейчас остаться один.

— Конечно, я ухожу. — Мюриэль поднялась и стряхнула с платья пепел. — Мы с папой расположились рядом. Пожалуйста, пришли кого-нибудь, если что-то будет нужно, даже если тебе просто понадобится собеседник.

Он коротко кивнул и уже не видел, как она ушла, опять погрузившись в горестные воспоминания о Лорел.

К утру субботы огонь, опустошавший Сан-Франциско последние три дня, удалось наконец обуздать. Весь город вздохнул с облегчением, когда последние языки пламени были потушены. Около двух третей города лежало в развалинах, только в Парке Золотых Ворот нашли себе приют больше двухсот тысяч бездомных людей, не говоря уже о других местах.

Не было воды и электричества, газовые магистрали были разорваны. Мили и мили улиц, покрытых тлеющими грудами обвалившихся зданий, ожидали расчистки. На это требовались месяцы. Напуганные, раненые, совершенно измученные и больные горожане были готовы приступить к восстановлению своего города: жители Сан-Франциско вовсе не считали себя побежденными. Огонь не раз почти сравнивал их город с землей, но они неизменно находили в себе мужество вновь отстроить его и сделать еще больше и лучше прежнего. Так они поступят и сейчас.

У Брендона еще не хватало сил думать о таких вещах. Его горе было слишком свежо, душа изорвана в клочья. Едва опасность миновала, он опять оказался в Ноб-Хилл — так мотылек не в состоянии сопротивляться притягательной силе трепещущего пламени. Жить в разрушенном доме было невозможно, а Брендон не собирался восстанавливать его. Горячо любимая жена и ребенок погибли здесь, дом стал для него как бы гробницей в память о Лорел.

Слуги наспех натянули брезент над остатками гостиной и кухни, благо обе комнаты имели каменный пол, устоявший против огня. Мэр Сан-Франциско издал указ, запрещавший разводить огонь в доме до проверки всех дымоходов городскими властями. Поэтому веранда за домом служила временной кухней.

Вернувшись в Ноб-Хилл, Брендон немедленно уволил почти всех слуг, однако Томас, Креймер и Ханна предпочли остаться, а так как они прожили здесь дольше, чем он, то Брендон ничего не смог сделать. Преданные слуги принялись спасать то, что еще можно было спасти из его имущества, и создали более или менее пригодный кров для себя и своего хозяина.

Через несколько часов после того как были потушены пожары, с коварных небес, удерживавших влагу, когда она была отчаянно нужна, на Сан-Франциско полил дождь. Из-за наводящего тоску ливня всем пришлось ютиться под временной крышей. Стоило дождю, наконец, прекратиться, как они бросились к промокшему серо-пепельному месиву, чтобы убрать завалы камней, загромождавших когда-то прекрасные комнаты. Вся верхняя часть дома обрушилась. Остатки крыши, пола, мебели, внутренних стен лежали обугленными глыбами на первом этаже. Начав с задней гостиной и кухни, сохранившихся лучше остальных помещений, слуги Брендона разобрали в них обгорелые каменные кучи. Из того, что они нашли, можно было использовать только несколько кастрюль, сковородок и иных предметов металлической утвари. В один из дней Брендон обнаружил винный погреб, где сохранились ящик виски и несколько бутылок вина. Пытаясь облегчить безумное страдание, он начал напиваться до мрачного оцепенения. Друзья сочувствовали Брендону и после нескольких робких попыток остановить его решили предоставить беднягу самому себе и вернулись к своим делам.

Однажды, очнувшись от очередного похмелья, Брендон извлек из кабинета сейф. Городские банки еще отказывались в течение недели открывать свои неостывшие главные подвалы, опасаясь, что их содержимое может воспламениться. Решив, что маленькому сейфу опасность не угрожает, Брендон открыл его и убедился, что внутри все цело. Некоторые документы и бумаги немного обуглились по углам, но их текст поддавался прочтению.

Разбирая сейф, Брендон вдруг нахмурился в замешательстве. Он был уверен, что положил в сейф большее количество денег, чем обнаружил, и это встревожило его, хотя он и не исключал возможность ошибки. Но окончательно Брендон растерялся, когда убедился, что коробочки с лучшими драгоценностями Лорел пусты. Этому было только два объяснения — или грабитель взял деньги и бриллианты, но при этом сейф был заперт и не тронут, или Лорел сама это вынула. Но зачем? Что могло заставить ее переложить свои драгоценности? Брендон терялся в догадках.

По мере того как медленно проходили дни, мужчины груду за грудой перетаскивали обломки из дома. Ханна тщательно их просматривала. Некоторые ценные предметы просто невозможно было узнать, другие — озадачивали тем, что остались целы. Она нашла гравированную личную шкатулку Лорел, в которой хранились ее драгоценности в спальне. Шкатулка сильно оплавилась и деформировалась, но Брендон взломал и открыл крышку. Она тоже была пуста! Это было выше его понимания! Ему пришло в голову, что кто-то из слуг, воспользовавшись суматохой после первого толчка, совершил кражу. Неприятное, но единственное объяснение случившемуся! Томас запоздало вспомнил, что исчезла одна из горничных, он считал, что она, вероятно, побежала искать свою семью, и Брендон поверил в свою версию.

Особенно их поразило то, что туалеты и ванны остались почти невредимыми, лишь немного обгорели и обкололись. Заботясь о здоровье и безопасности населения, мэр приказал рыть отхожие ямы, чтобы уменьшить риск возникновения эпидемий, уже опустошавших разоренный город. Мужчины установили туалетные приспособления на отхожие ямы и задрапировали их маленькими парусиновыми тентами.

— Если я должна освобождаться на открытом воздухе, то мне хотелось бы побольше уединения и комфорта, — настаивала на необходимости такого устройства Ханна.

Почти каждый день Томас ездил в город за продуктами, водой и другими припасами. Без водопровода и электричества они были лишены самых простых житейских удобств. Для освещения использовались свечи и керосиновые лампы. Походные кровати, старые стулья, старый стол из библиотеки были их единственной мебелью. Под навесом на месте бывшей конюшни поместили лошадей.

С другой стороны, когда Креймер заговорил о восстановлении крыши дома, Брендон категорически воспротивился.

— Что спасать в этих развалинах? — спросил он. — Жить здесь я не собираюсь, а продать дом можно в любом виде и по любой цене. Я просто выжидаю, чтобы решить, как поступить.

— Понимаю, сэр, — спокойно настаивал Креймер. — Но наружная часть здания в основном крепкая, а крыша поможет сохранить фундамент и то, что осталось от покрытия пола: если же забить досками окна и двери, то это отобьет охоту у бродяг и мародеров вторгаться сюда, пока вы не распорядитесь домом.

Через некоторое время Брендон неохотно сдался.

— Делайте что хотите, только меня не беспокойте. Если нужно разработать проект, я заплачу, но следить за работой придется вам. По мне, так пусть все летит к дьяволу, я даже пальцем не пошевельну, мне на все наплевать.

Одна навязчивая мысль не давала покоя одурманенной вином голове Брендона.

— Кто-нибудь видел эту чертову сиамскую кошку? — спросил он однажды.

— Ни шкурки, ни шерстинки, — ответила Ханна.

— Интересно, что могло случиться с этим проклятым существом? — поинтересовался он.

— Котенок, наверное, испугался и убежал. Кошки известны своим непостоянством, не то, что собаки, сир. — Ханна осторожно пыталась не пробуждать у него болезненных воспоминаний. — Они, как известно, большую часть времени гуляют сами по себе.

Брендон выдохнул в стакан с вином.

— Думаю, ты права. Но меня преследует мысль, что мы могли выбросить ее кости с кучей камней. — Он повернулся и, спотыкаясь, спустился по ступенькам веранды в сад к наскоро зарытой могиле. — Все же скажите мне, если она опять появится. Я немного соскучился по этой мохнатой злючке.

Нотки отчаяния ясно прозвучали в его голосе, хотя слова были неразборчивы из-за алкоголя, который он продолжал поглощать в огромных количествах.

Ханна печально покачала головой, наблюдая, как он плелся среди руин когда-то прекрасного сада. Человек медленно спивался, приближаясь к гибели. Сейчас он походил на тень того, кем был в прошлом. Морщины усталости и печали, избороздившие лоб, горестные складки опущенного рта были немым свидетельством бессонных ночей и мучительных дум. Брендон много пил, мало спал и почти ничего не ел. Он сильно похудел, постоянно казался усталым и изможденным. Потеря жены и ребенка тяжело отразилась на нем, и только время должно было исцелить глубокое горе, если он прежде не ухитрится, горюя, довести себя до могилы.

Тесси постоянно навещала Брендона. Ее тоже беспокоило его состояние. Когда беда миновала, она стала пытаться восстановить отель. Ее прекрасная мечта лежала теперь огромной грудой рухнувшего мрамора и штукатурки. Она наняла рабочих для расчистки завалов и намеревалась немедленно начать строительство нового здания. Регулярно проезжая мимо дома Брендона на строительную площадку — она следила за ходом работ, — Тесси неизменно заходила проведать Брендона. И постоянно находила его или совершенно пьяным, или отсыпающимся после очередных возлияний. От Ханны она узнала, что он взял за правило исчезать на долгое время, видимо, делая рейды по портовым тавернам, чтобы утопить свои горести в новой обстановке. Было непонятно, как он потом ухитрялся найти дорогу домой и не попадал в руки грабителей.

Тесси умоляла его переехать к ней, где еще продолжали жить многие ее друзья, ожидая, когда отстроятся их дома. Она ясно осознавала, что его преследуют воспоминания о прошлом и что, находясь по сути все время на могиле Лорел, он медленно погибает в одиночестве.

— Здесь тебе жить нельзя, Брендон, это место непригодно для жилья. Тебе будет намного уютнее в моем доме. Комнат у меня много, и мы будем уважать твое желание побыть в одиночестве, даю тебе слово.

Но он всякий раз отказывался от ее предложений.

— Спасибо, Тесс, но нет. Я останусь здесь, пока не решу, что делать или куда уехать. В конечном счете я, наверное, уеду из Сан-Франциско, но пока что этот город для меня не хуже и не лучше любого другого.

Кончилось тем, что даже уравновешенная Тесси потеряла терпение.

— Когда ты перестанешь сам себя обманывать и прятаться в бутылку с виски? — ругала она его. — Посмотри на себя! Ты выглядишь хуже портового бродяги! Когда ты избавишься от пьяного дурмана жалости к себе и посмотришь на себя со стороны? Сколько времени ты еще думаешь так жить, прежде чем придешь к трезвому решению? Или ты твердо настроился допиться до ранней могилы? Я знаю, как сильно ты ее любил, Брендон, но ее нет, и, чтобы ты ни сделал, ее не вернуть. Пора собирать свои шарики, мальчик, и найти новую игру и новую жизнь, как бы ни горько тебе было это слышать. Ты жив, нравится тебе это или нет, и подошло время все менять!

— Тебе легко меня критиковать, — с усмешкой резко возразил он. — Ты никого из близких не потеряла в этом бедствии. Тебе не изменяло мужество, тебе не пришлось стоять над грудой обуглившейся человеческой плоти, которая принадлежала когда-то самому дорогому существу в твоей жизни! Не тебе упрекать меня в себялюбии и невоздержанности.

Но Тесси стояла на своем.

— Я не собираюсь извиняться за то, что сказала всю правду, мой друг. Хотя я искренне сожалею о твоей утрате, мне очень горько видеть, как ты разрушаешь себя. Говорю тебе это не со зла, а потому, что ты мне друг и я люблю тебя. Поверь, Лорел ни за что не хотела бы видеть тебя таким.

Брендон слегка улыбнулся.

— Ты права, я полагаю, когда-нибудь я вытащу голову из песка, как страус, который обнаружил, что нужно дышать, но не сейчас. А сейчас мне плохо, Тесс. — Улыбка мелькнула на его губах и исчезла, слезы наполнили покрасневшие глаза. — Ты знаешь, в какой-то момент, когда ты ругала меня и осыпала упреками, ты мне напомнила Лорел в минуты ссор.

И Брендон никуда не поехал, напиваясь пуще прежнего, чтобы заглушить невыносимую боль и раскаяние. Он никак не мог забыть последний вечер с Лорел, окончившийся ужасной ссорой, сожалел о том, что тогда произошло, опять и опять переживал в памяти эту ночь, видел ее заплаканное, охваченное горем лицо, вспоминал злые слова, которыми они обменивались. Если бы он мог стереть эту ночь и заменить ее одной из их страстных любовных ночей, полных нежных слов! Он отдал бы все за это, за то, чтобы держать ее, живую и теплую, в своих объятиях.

Шли дни и недели, а он все размышлял о своей потере и безнадежно пытался укрыться от действительности, позволяя жизни и времени проходить мимо, стараясь забыть, что живет в мире без Лорел, оживлявшей этот мир для него.