– Она похожа на испачканную пылью пуховку для пудры! – не удержался от критического замечания Брент.

– Или на мою черную ангорскую шаль, на которую высыпали целую пудреницу, – подхватила Мэдди.

В этот миг в мозгу Брента промелькнула неоформленная, полузабытая догадка, но исчезла еще до того, как он успел осознать ее.

– Стиви будет обожать ее! – восхищалась Андреа, отвлекая на себя внимание.

– Сколько, вы говорите, вашему племяннику лет? – скептически поинтересовался он.

– Два года.

– И он, без сомнения, полон неосознанной жестокости. Если он похож на детей моего брата, равно как и на всех остальных детей в этом возрасте – а скорее всего так оно и есть, – он, конечно, будет обожать ее, но на несколько странный манер. Менее чем за неделю он ощиплет ее догола, если только не придумает чего-нибудь более оригинального.

– Он не станет этого делать! – не соглашалась Андреа.

– Твой племянник очарователен, но пока еще он остается неразумным и импульсивным созданием, – возразила Мэдди. – И я не раз убеждалась, что человеческие малыши представляют опасность для малышей животных. Я целиком на стороне Брента. Хотя у кошки, как говорят, имеется в запасе девять жизней и проворные лапки, в данном случае ей это мало поможет.

У Андреа упало сердце, когда она собралась возвращать пушистый комочек торговцу. Брент не выдержал горестного выражения ее лица и смягчился.

– Ох, ну ладно. Но только потом не говорите, что я не предупреждал вас, – и он обратился к продавцу: – У вас найдется корзинка или что-то в этом роде, чтобы было удобно переносить это несчастное обреченное создание?

Пронзительный клекот, сопровождавшийся громким хлопаньем крыльев, прервал их содержательную беседу. В вольере напротив прилавка они обнаружили прикованного к насесту огромного орла, чьи золотистые глаза в данный момент с несомненной угрозой были обращены на мяукавшего котенка.

– Ах, святые угодники! – воскликнула Андреа, крепко стискивая пищавшую киску, – кому только пришло в голову поместить эту ужасную птицу так близко к несчастным беспомощным кискам?

– Ужасная птица? – обернулся торговец к орлу, словно предлагая ему вместе с ним возмутиться такой бестактностью. – Леди, да ведь это же сам старина Эйб! Это символ нашей страны и одна из самых почтенных птиц на свете. Если вам угодно знать, он прошел через всю войну вместе с храбрыми солдатами Союза. Он был неоднократно ранен в бою, но поправился. Это настоящий национальный герой!

– Меня не утешит, даже если он – новая инкарнация президента Линкольна собственной персоной! – продолжала возмущаться Андреа. – Он угрожает моему котенку! И остальным кошкам тоже. Эту птицу нельзя держать здесь. Вы же не предложите лисе вырыть нору возле дверей в курятник!

– А она по-своему права, – с извиняющейся улыбкой обратился к торговцу Брент. – По-моему, для него же будет лучше – равным образом и для кошек, – если вы отдалите его от столь сильного искушения. Мне кажется, что старина Эйб просто исходит слюной. А кроме того, нам вовсе бы не хотелось, чтобы он бросился на котят, запутался в собственной цепи и сам себя повесил.

– Возможно, ваше замечание имеет свои резоны, – отвечал продавец, гораздо внимательнее отнесшийся к словам Андреа после того, как ее поддержал мужчина. – Такой бесславный конец вовсе не подобает нашему национальному символу.

Прежде чем Андреа успела поднять свой феминистский флаг борьбы за свободу слова и навлечь на себя еще чье-нибудь недовольство, Бренту и Мэдди удалось все же увлечь ее из злополучного павильона. Утешаясь тем, что ее Прелесть отправляется вместе с нею в полной безопасности, хотя и не совсем спокойно, в своей картонной корзинке, Андреа позволила увести себя почти без пререканий.

Они пробирались сквозь толпу по направлению к центральной аллее выставки, чтобы сесть там в экипаж, как вдруг Брента приветствовал одетый в невзрачный бурый костюм мужчина:

– Мистер Синклер, не мог бы я перемолвиться с вами парой слов наедине?

Неловко извинившись перед дамами, Брент отошел с незнакомцем в сторону, где вступил в весьма оживленную беседу.

– Хотела бы я знать, что все это значит? – пробормотала Мэдди.

Андреа наблюдала за происходящим с возрастающей тревогой. По какой-то необъяснимой причине она сразу решила, что речь пойдет про нее. Она постаралась подобраться поближе и как бы невзначай уловить обрывки их беседы. Мужчина как раз говорил Бренту что-то по поводу бронзовых фигурок и резных деревянных миниатюр, изображавших животных, которые исчезли в различных местах выставки и часть которых в данный момент находилась непосредственно в ее сумочке вместе с теми более ценными вещицами, которые удалось похитить за нынешний день в те редкие минуты, когда она не привлекала к себе ничьего внимания. По крайней мере ей самой казалось, что в эти мгновения ее никто не видел, ведь сегодня третье июля, и в канун праздника[6] густая толпа заполонила не только саму выставку, но и прилегавшие к ней улицы. А вот теперь выходило, что ее все-таки заметили.

Первым порывом было бежать сломя голову куда глаза глядят, пока Брент не сопоставил все известные ему факты и не раскусил, что совершает кражи именно она. Но в то же мгновение она ощутила себя так, словно ее ноги приросли к земле. Так она и осталась стоять. Выжидая. Молясь. Обмирая от страха.

Ее совершенно поставило в тупик то, что Брент вернулся к ним, мило улыбаясь, – ни следа грозной гримасы на лице.

– Спасибо вам за ваше терпение, – сказал он. – А теперь нам лучше поспешить, а не то этот ваш котенок раздерет своими когтями всю коробку.

– Что хотел от вас этот человек? – спросила она, все еще со страхом ожидая ответа.

– Ничего особенного.

– Но кто он? Мне кажется, я видела его – или кого-то очень похожего, болтающегося вокруг отеля, – заметила Мэдди. – Я обратила на него внимание, потому что, видите ли, ему там вовсе не место.

– Он один из сотрудников агентства Пинкертона, занимающихся расследованием недавних краж, – после некоторого колебания разъяснил Брент.

Обеих дам явно шокировали его слова.

– А почему ему вдруг вздумалось побеседовать именно с вами? – запинаясь, осведомилась Андреа. – Надеюсь, он не заподозрил вас в этих кражах?

– Конечно нет. Дженкинсу просто захотелось сообщить мне о сходных пропажах, имевших место здесь, на выставке, – сказал Брент. Видя, однако, что его спутниц такое объяснение мало устроило, но не желая все же раскрывать перед ними свою секретную миссию, он решился отделаться полуправдой: – Ведь я помогал им вчера утром. Они увидели, как сильно я этим заинтересовался, и снизошли до того, чтобы иногда информировать меня о новых подробностях этого дела.

– И что же, они приблизились к разгадке преступлений? – с замирающим сердцем спросила Андреа.

– Боюсь, что нет, – отвечал он. А потом, в надежде перевести разговор на более веселую тему, пошутил: – Вы можете не опасаться вора, дорогая. Ведь теперь ваша сердитая киска защитит вас от любого вторжения.

– Если это будет действительно так, – издевательски фыркнула Мэдди, то я могу дать отдых моим бедным рукам и не таскать с собой повсюду зонтик. Пусть отныне эта кошка расправляется с мистером Макдональдом.

Даже то, что сегодня днем ей чудом удалось избежать разоблачения, не заставило Андреа отказаться от вечернего промысла. В данный момент все многократно возросшее в дни выставки население Филадельфии высыпало на улицы, желая насладиться зрелищем факельного шествия, предстоящего нынче вечером. Словно специально по заказу Андреа, шествие должно было пройти непосредственно под окнами отеля, чтобы повернуть ко Дворцу независимости. Там в полночь должна была состояться церемония, своего рода испытание недавно отлитого огромного колокола, чей звон должен был оповестить весь город о наступлении знаменательного для всей нации дня. Во всеобщей сумятице было нетрудно затеряться в толпе, отделиться от спутников, и задолго до того, как часы начали бить полночь, сумочка Андреа уже раздулась от добычи.

Они с трудом пробирались прочь от Площади независимости к отелю, и со всех сторон их толкали, пихали и задевали разгоряченные зеваки, привлеченные праздничным шоу. И вот в какой-то момент сумочку Андреа прижало к бедру бедняги Брента. Взвыв от боли и схватившись за ногу, он рухнул на порог чьего-то дома, увлекая за собою девушку.

– Что с вами? – воскликнула она, с трудом перекрикивая шум окружавшей их толпы. – Что случилось?

– Меня ранили! – прокричал он в ответ, все еще сжимая покалеченную ногу.

– Ох, Боже правый! – воскликнула она с ужасом. – Вы можете идти? Может быть, мне лучше оставить вас здесь, а самой сбегать за доктором? И кому пришло в голову заниматься такими ужасными вещами в толпе?!

– Кажется, моя рана не смертельна, – заверил он ее. – Просто мне было дьявольски больно! Я уверен, что получилось это случайно, но скажите, с чего вам взбрело в голову держать в своем ридикюле такие штуки, что способны насквозь проколоть мне ногу? У меня такое ощущение, что мне в бедро всадили здоровенную булавку!

И, скорее всего, так оно и есть, виновато подумала Андреа, вспомнив о той массе декоративных булавок и брошек, которые она похитила за этот вечер и как попало запихала в сумочку, не заботясь о том, застегнуты они или нет.

– Ах, дорогой! Это могла быть моя шляпная булавка, или застежка от моей камеи, или от сережки, или даже просто зубья моей расчески, – торопливо принялась перечислять она. – О-о-ох! Я знаю, это могли быть те острые щипцы, которыми я угрожала Дугану Макдональду!

– Неудивительно, что он поспешил убраться восвояси! Если бы я мог такое предвидеть, я бы постарался последовать его примеру. И с какой стати вы таскаете повсюду с собой все это барахло?

– Вы же сами предупреждали нас, – не моргнув глазом великолепно вышла из положения Андреа. – И я ни в коем случае не собираюсь теперь оставлять все свои любимые вещицы в комнате, чтобы их украл этот противный вор! Хотя, конечно, они не представляют большой ценности в деньгах, но я так сентиментальна и так привязана ко всем этим мелочам!

– Значит, я вырыл сам себе яму, – криво улыбнулся он. Внезапно он протянул руку, ухватился за ее сумочку и взвесил ее на руке. – Несчастная женщина, вы что же, носите с собою еще и парочку кирпичей? И как вас только не перекосило под такой тяжестью?

Испугавшись, что Бренту взбредет в голову заглянуть в сумочку и поинтересоваться ее содержимым, Андреа судорожно вцепилась в нее, пока Брент не разжал руку.

– Книги! – выпалила она. – Ими можно так же успешно оглушить грабителя или вора, как и кирпичами. Коль скоро мне приходится таскать с собою все свое добро, я не хочу, чтобы его у меня смогли запросто отнять.

– А в итоге вместо карманника вы поразили меня.

– Я так ужасно сожалею! – снова запричитала она. – Вам так плохо?

– Мне кажется, что кровотечение уже остановилось, а это можно считать добрым знаком.

– Наверное, нам надо как можно скорее добраться до отеля и найти кого-нибудь, кто сделал бы вам перевязку, – виновато предложила она.

– По справедливости этим должны заняться вы сами, коль уж вы ранили меня, – заявил он с лукавой ухмылкой.

– Только в ваших мечтах, вы, наглец! – отрезала она, грозя ему пальцем. После чего попыталась сгладить неловкость обезоруживающей улыбкой: – Но я более чем уверена, что за свою долгую жизнь Мэдди успела ознакомиться с искусством сиделки. У нее есть запас чудесных пластырей, приготовленных по ее собственному рецепту. Они жгут, будто адское пламя, но зато обязательно вылечат, если с самого начала не прикончат вас.

Филадельфия пребывала в угаре праздничных торжеств. Парады, речи, банкеты. Почти все дома были разукрашены алыми, белыми и синими полотнищами. На специальной эстраде на территории выставки полыхал Факел свободы, важнейшая деталь Статуи свободы, которая все еще не была завершена, хотя Столетие независимости уже наступило. Начиная с последнего уик-энда и до сегодняшнего дня более ста пятидесяти тысяч туристов прибыли в Филадельфию, чтобы участвовать в праздновании века свободы Четвертого июля, откуда собственно и начиналась независимая Америка. Все отели были переполнены, и даже повсеместно известное гостеприимство Филадельфии в эти дни подверглось серьезному испытанию – хотя, надо отдать должное, город вышел из испытаний с честью.

Дорога от центра города до выставки была запружена до предела, по ней без устали сновали взад-впред конные поезда, не справлявшиеся с огромным количеством желающих попасть на выставку. И хотя протяженность дороги была около трех миль и день обещал быть мучительно жарким, многие туристы все же предпочитали прогуляться пешком.

Брент взглянул на плотную череду экипажей и пешеходов и с удрученным вздохом заметил:

– Хотя мне совсем не улыбается перспектива пропустить все торжества, устроенные специально ради сегодняшнего дня, я все же предпочел бы остаться нынче здесь, в отеле. Видит Бог, я совершенно не желаю, чтобы в толкучке меня снова насадили на дамскую булавку, как цыпленка на вертел.

– Как ваша рана сегодня утром? – заботливо спросила Андреа. – Вам помог пластырь Мэдди?

– Этот образец ведьмовского искусства выдрал всю растительность с моего бедра и оставил после себя здоровенный красный след, – отвечал Брент, подозрительно меряя ее взглядом. – Но я не могу не признать, что боль прошла, также как и небольшая опухоль. Похоже, на сей раз я смогу избежать гангрены.

– Мне бы хотелось, чтобы вы с должной благодарностью отзывались о моем пластыре и не вздумали больше упоминать о каких-то ведьмах, —сказала Мэдди, угрожающе прищурившись и выразительно погрозив зонтиком.

– Полагаю, вы не совсем верно поняли мои слова, – опасливо улыбаясь, заверил ее Брент. – Конечно, пластырь мне очень помог.

– Очень мудро с вашей стороны сообщить нам это, – прокомментировала Андреа.

– И еще мне бы хотелось, чтобы вы просто пошутили насчет того, что оставаться сегодня в отеле, – продолжала Мэдди. – У меня на сегодня запланировано нечто совершенно необычное для вас с Андреа. Кстати, вы умеете ездить верхом?

Молодая парочка воззрилась на нее с нескрываемым любопытством.

– Да, —отвечал молодой человек. – А почему вы спрашиваете?

– Потому что я назвала вас в качестве добровольца, который готов заменить кое-кого в предстоящих сегодня спортивных турнирах. Тот бедняга, который должен был играть роль рыцаря, сломал руку.

Брент был огорошен. Даже Андреа, которая давно уже имела дело с необъяснимыми выходками Мэдди, на время потеряла дар речи. Первым преодолел приступ немоты Брент.

– Вы определенно решили испытать судьбу, не зная даже, могу ли я ездить верхом, – сказал он, все еще не придя в себя. – Будьте же столь добры, просветите меня и далее – если можете, конечно. Скажите хотя бы, что именно мне предстоит проделать на этом вашем турнире?

– Насколько я поняла, вы должны будете скакать верхом на лошади и подцепить на копье, не останавливаясь, этакий маленький обруч. Рыцарь, наиболее успешно выполнивший это упражнение, выиграет турнир.

– Что? И никакого поединка? – слабым голосом уточнил пунктуальный Брент.

– Меня тоже ужасно разочаровало это их решение, – легкомысленно утешила его Мэдди. – Но организаторы помешаны на том, что все должно выглядеть как можно более цивилизовано. Тем не менее вам придется облачиться в соответствующий костюм, хотя они и разрешают воспользоваться собственными сапогами для верховой езды. В общем, ваша лошадь и костюм будут ожидать вас возле арены.

– Послушай, ты ведь не хочешь сказать, что Бренту придется на самом деле надевать латы и все такое? – осведомилась не на шутку испуганная Андреа.

– Всего лишь их имитацию, – с явно разочарованным вздохом успокоила Мэдди ее и Брента. – Подлинные латы в наши дни не так-то просто раздобыть, вот почему заменить их подделкой было не только мудро, но и милосердно – ведь в такую жару мужчина, закованный в латы, запросто изжарится в них, словно ломтик бекона.