Глава 1

Ричмонд, Вирджиния, сентябрь 1866 г.

— Куда же ты собрался ускользнуть в такой поздний час, Син О'Нилл? — неожиданно спросила Джейд, ее слова разорвали тишину полутемной комнаты, словно пушечный выстрел, заставив находившегося перед ней мужчину подпрыгнуть от неожиданности. Она проснулась как раз вовремя, чтобы увидеть своего так называемого мужа крадущимся к двери; его уложенный рюкзак висел за плечом, а рука была протянута к дверной ручке. — Как понимать это зрелище? Крадешься на цыпочках, точно вор, сжимая свои ботинки в одной руке, а мой кошелек в другой? — спросила она, хотя было очень удивительно, что она могла говорить, несмотря на подступивший к горлу ком.

Невзирая на решительную речь, ее изумрудные глаза умоляли его опровергнуть то, чему она оказалась свидетельницей.

Он этого не сделал. Хотя его лицо вспыхнуло от чувства вины — его поймали с поличным, — он резко бросил:

— Я ухожу, Джейд. Я не вернусь назад, и я не собираюсь жениться на тебе, милочка.

Ты была дурочкой, поверив, что я сделаю это.

Приподнявшись на подушке, она смотрела на него блестящим презрительным взглядом.

— Так ты обманывал меня с самого начала, Син? Именно это ты хочешь сказать мне сейчас? За всю дорогу от Ирландии до Ричмонда ты не сказал ни слова правды, не так ли? Ты умолял меня отдаться тебе, обещая, что все будет хорошо, потому что мы поженимся сразу же, как ступим ногой на американскую землю. Нашептывая всю эту сладкую ложь, ты украл мое целомудрие. А я, как дура, верила тебе.

Подавив горячие слезы, она преисполнилась решимостью не доставлять ему удовольствия своим плачущим видом или мольбами и откинула за плечо спутавшуюся прядь своих длинных золотистых волос.

— И куда же ты направляешься теперь, парень? Расточать еще большую лесть очередной невинной жертве?

— Что-то в этом роде, — согласился он, кивнув головой так, что едва не уронил свою кепку. — Ты прелестнейшее создание, которое я когда-либо встречал, Джейд, и ты превратилась в страстную горячую маленькую попутчицу, с тех пор как познала вкус любви. Чудесное развлечение на время длительного скучного морского путешествия. Мне будет не хватать тебя, моя любовь, но богатая американская жена — вот то, что мне нужно сейчас.

Я не собираюсь быть очередным бедным Майклом на улицах Америки. Я хочу иметь земли и лошадей, и красивую одежду, да и чтобы монеты приятно звенели в кармане.

— Раз уж ты заговорил о монетах, так ведь в данную минуту это мои монеты согревают твою руку, и я буду благодарна, если ты вернешь их мне, — проговорила она, протянув ладонь. — Это все, что у меня есть. Я работала, не разгибая спины в этой кишащей паразитами таверне дядюшки Тобиаса, увертываясь от липких рук и непристойных предложений, чтобы накопить эту ничтожную сумму.

Приоткрыв дверь, Син покачал головой и изобразил жалкую извиняющуюся улыбку.

— Нет, Джейд. Деньги понадобятся мне для моих собственных целей, дорогая. Видишь ли, мне надо купить кое-что из модной одежды, чтобы произвести наилучшее впечатление на богатых американских леди и их родителей.

Ты же вполне сможешь воспользоваться своими природными талантами и тем, чему я научил тебя за эти последние недели, и ты многого достигнешь. — Он слегка пожал плечами и добавил:

— Мне очень жаль, любимая.

— Да уж, тебе жаль, — проворчала в ответ Джейд, соскользнув с кровати и обернув простыню вокруг себя. Поддерживая свое одеяние, она шагнула к нему, ее глаза сузились и превратились в зеленые щелки. — Ты самый жалостливый негодяй, который когда-либо попадался мне на глаза. В довершение всего ты настолько туп, что оставляешь женщину, которая любит тебя так, как я. Я самая лучшая из всех, кого ты сможешь найти, и если ты покинешь меня сейчас, то не вздумай приползти назад, когда твои грандиозные планы рухнут.

Она наступила на край импровизированного одеяния и едва не упала на пол, пытаясь удержать равновесие. Одна обнаженная грудь выглянула из-за верхнего края простыни. На лице Сина заиграла самодовольная ухмылка.

— Какое искушение остаться с тобой и обнажить тебя полностью, наслаждаться тобою.

Но мне еще где-нибудь предоставиться такой шанс. Твои прелести, как бы соблазнительны они ни были, не выдерживают сравнения с прелестью денег и владения землей, дорогая.

Он выскользнул в коридор и быстро захлопнул за собой дверь, как раз вовремя, чтобы избежать удара ботинком, который Джейд подхватила с пола и запустила ему в голову.

Ее разъяренный крик пронесся вслед за ним по коридору.

— Чтоб тебе гореть в аду, Син О'Нилл!

Ответ пришел из соседней комнаты.

— Тише вы, неужели нельзя отложить скандал до утра? Дайте хоть немного поспать!

Униженная, расстроенная и совершенно раздавленная, Джейд провела остаток ночи, рыдая на кровати. Когда прошло какое-то время и стало ясно, что он не собирался смягчиться и вернуться, как она надеялась, Джейд поднялась и снова заперла дверь. Тихо, чтобы больше не тревожить соседей по гостинице, она бормотала что-то бессвязное, неистовствовала, ударяя по подушке своими маленькими кулачками, и до боли заламывала руки, напрасно стараясь найти хоть малейшее облегчение. Она ругала себя — за то, что была такой легковерной идиоткой, проклинала Сина — за то, что тот оказался таким бессердечным мошенником.

— Как же я могла быть настолько слепа, чтобы так легко угодить в его сети? — причитала она. — Почему я словно была готова к такому обману?

По правде говоря, так оно и было. Последние четыре года, с тех пор как умерли ее родители и Джейд пришлось жить вместе с дядей Тобиасом и тетей Бесс, она была всего лишь бесплатной служанкой у родственников своего отца. Она обслуживала столы в их таверне в Дублине и слышала столько оскорблений и брани, сколько вряд ли кто мог вытерпеть.

И несмотря на все это она как-то умудрилась сохранить целомудрие в жутких условиях этого вертепа. Но как надолго, она не знала. Хотя она была небольшого роста, ее тело расцвело в последний год или около того. Даже дядя Тобиас начал бросать на нее похотливые взгляды, а тетя Бесс с каждым прошедшим днем все сильнее озлоблялась.

Тут и появился Син О'Нилл с блестящими серыми глазами и улыбкой, которая могла очаровать даже птиц на деревьях. И Джейдин Эгнис Донован в свои шестнадцать лет впервые влюбилась. Молодой парень был старше ее на два года, красив и очарователен, как эльф.

Однако даже эти преимущества не позволили ему быстро добиться своей цели. Джейд отклоняла все его домогательства, и хотя сама была совершенно одурманена любовью, отдать свое целомудрие первому встречному она не собиралась. Она строго держалась своих принципов и вскоре стала таким вызовом для него, что однажды вечером Син в отчаянии сделал ей предложение.

Такой оборот событий немедленно породил еще одну проблему. Хотя бабушка Джейд по материнской линии была католичкой, все остальные представители клана Донован исповедовали протестантизм. О'Нилл были ярыми католиками и презирали тех, кто не придерживался их вероисповедания. Ирландских протестантов они вообще считали отступниками и барышниками, стремившимися присвоить собственность католиков, которую у них отняли еще до установления британского господства. В то время как протестанты, пусть даже самые бедные, могли давать образование своим детям, занимать различные посты в правительстве и владеть землей, ирландским католикам приходилось с трудом отвоевывать себе место в своей собственной стране, и все это из-за небольших различий, которых они упрямо придерживались. Обиды с обеих сторон накаливались и становились все глубже.

— Как же мы сможем пожениться? — спрашивала Джейд у Сина. — Дядя Тобиас убьет меня прежде, чем я выйду замуж за католика, да и твоя семья поступит точно так же.

Сип согласился.

— Нет сомнения, что твой дядя собирается и дальше распоряжаться твоим наследством.

Она просто изумилась.

— Да какое наследство? Оно испарилось еще до моего рождения, когда картофель перестал давать хороший урожай. Все, что осталось, так это небольшая усадьба и четыре жалких акра земли, пригодные разве что только для выращивания свиней. Кто в здравом уме может польститься на это?

— Твой жадный дядя, например. Да и кроме того он не сводит глаз с твоих юбок.

Эти слова припомнились ей, когда через несколько недель Тобиас подкараулил Джейд в буфетной. Несмотря на ее отчаянные крики о помощи и попытки защититься от его превосходящей массы и силы, он быстро зажал ее в углу и ухватился за юбки. Он возился с пуговицами на своих бриджах, когда в маленькую комнатку ворвалась тетя Бесс. Эта плотная женщина схватила веник и с громкими криками начала бить своего мужа по голове и плечам, остановившись ненадолго, чтобы ударить несколько раз по Джейд, когда напуганная девчонка выскользнула из угла.

Джейд укрылась в своей спаленке на чердаке и все еще дрожала от страха, когда Бесс нашла ее там.

— Собирай свои пожитки и убирайся отсюда, дрянь, — приказала пожилая женщина. — И не вздумай прихватить с собой то, что тебе не принадлежит, а то не успеешь и глазом моргнуть, как будешь иметь дело с законом.

Здесь не место тем, кто трясет своими юбками, будь то племянница или кто-нибудь еще. Твой отец наверняка в гробу перевернулся бы, увидев все это!

Ошеломленная злобой тетки, хотя и прежде много раз испытывала ее на себе, Джейд наконец обрела дар речи, когда раздражение взяло верх над здравым смыслом.

—  — Ты права, Бесс. Отец наверняка завертелся бы, как веретено, да и мама рядом с ним, если бы только могли видеть, как его дорогой брат со своей женой все это время обращались с их единственным ребенком.

— Вот она, твоя благодарность! И это после всего, что мы для тебя сделали! Приютили тебя, когда все твои родные умерли. Дали тебе крышу над головой, еду для твоего живота и одежду…

— Ха! Соломенный тюфяк и кучу грязных лохмотьев, заштопанную одежду из благотворительных подношений из церкви, объедки на дне кастрюль, которые я находила на кухне после того, как ночью разносила виски и ужин для ваших грошовых посетителей! Да у меня весь зад сине-черный от щипков, а сколько приходилось прятаться под столом во время скандалов, вытирать пиво, когда какой-нибудь неуклюжий пьяница опрокидывал свою кружку. Я батрачила днем и ночью, не получая за это ни пенса. Да, тетя, и за все это я должна быть бесконечно благодарна!

— А теперь ты вообще ничего не получишь, смазливая шлюха, — с ненавистью процедила Бесс. — Я хочу, чтобы ты убралась сейчас же, и считай, что тебе еще повезло!

Не много времени потребовалось, чтобы сложить два заштопанных и поношенных платья, вытертую нижнюю юбку. Все это вместе с гребешком и щеткой, флейтой и небольшой суммой полученных чаевых, которые ей удалось припрятать, было увязано в небольшой узелок. Джейд была бы весьма удивлена, если бы Бесс заметила их исчезновение, и решилась бы прибегнуть к помощи закона, чтобы отобрать все это, но Джейд рассудила, что уж лучше оказаться в тюрьме, чем снова вернуться к Бесс и Тобиасу.

В трех кварталах от таверны Син догнал ее.

— Джейд! Что происходит? Я проходил возле таверны, и твоя тетка едва не оборвала мне уши, когда я спросил, где ты! Обозвав тебя самыми грязными словами, которые только могла вспомнить, она сказала, что выгнала тебя, потому что ты всякими хитрыми уловками пыталась соблазнить Тобиаса.

Джейд продолжала шагать.

— Да, так она и сделала. Но я уверена, что им больше будет не хватать меня, чем мне их.

Особенно когда Бесс придется самой обслуживать ночных завсегдатаев.

Син заставил ее остановиться и доверительно спросил.

— Что ты собираешься теперь делать? Куда пойдешь? Где остановишься?

— Мне некуда идти, поэтому я хочу вернуться на свою ферму.

— Но, милая, туда же два дня пути отсюда!

Да и что ты будешь там делать?

— Не имею представления, но полагаю, рано или поздно я что-нибудь придумаю. Если нет, то придется голодать.

— Поедем со мной в Америку, Джейд, — неожиданно предложил Син.

Глаза Джейд округлились от удивления.

— В Америку? — повторила она.

— Ага. Именно это я и шел сказать тебе.

Завтра утром я отплываю в Ричмонд, в Вирджинию, и буду работать во время плавания на пассажирском корабле.

— Ты отплываешь? Завтра? — Джейд была ошеломлена. И ее задело то, что он говорил об этом только сейчас, хотя твердил о своей любви.

Это должно было бы послужить первым сигналом того, каким лживым и беспринципным шакалом на самом деле был Син, но ей выпало слишком много переживаний в тот день, чтобы мыслить ясно и увидеть этот знак.

В тот момент у нее даже не возникло вопроса, почему Син избегает разговора об их свадьбе после того, как сделал ей предложение, и не связано ли это с тем, что она сообщила ему о своем ничтожном наследстве. Ведь он по-прежнему регулярно приходил к ней, клялся в любви и страсти и все еще пытался добиться большего, чем сладких поцелуев.

Только одна мысль сразу застучала у нее в голове.

— Как же ты мог в этом месяце просить меня выйти за тебя замуж, а в следующем сбежать в Америку? И сказать мне об этом за день до отплытия?

— Я собирался поехать, подыскать работу и место для жилья, а потом послать за тобой, дорогая, — солгал он, не моргнув глазом. — Но сейчас, когда тебе негде преклонить твою хорошенькую головку, нам придется выработать новые планы, не так ли? Или ты не хочешь ехать со мной, если мы не можем уладить такой пустяк? Ты передумала выходить за меня замуж, Джейд?

— Нет. Я люблю тебя, Син, и я хочу поехать с тобой, но…

— Тогда давай надеяться, дорогая. Время идет, а Америка, страна больших возможностей, ждет. — Он выдержал паузу и добавил последний решающий аргумент:

— И там мы сможем пожениться без всяких хлопот. Там совершенно неважно, протестант ты или католик, или у тебя три головы, если ты оплатил стоимость брачного контракта.

Это окончательно убедило Джейд, и она с надеждой зашагала в сторону порта рядом с Сином. Там он один поднялся на борт корабля, чтобы переговорить с капитаном и получить разрешение на ее поездку. Когда он наконец вернулся, то сказал:

— Теперь главное не потеряться в этой суматохе, милая, но мне пришлось сказать капитану, что мы уже женаты, иначе ты не могла бы отправиться вместе со мной. Правда, наше путешествие будет не слишком шикарным.

Мне стоило больших усилий упросить капитана выделить нам помещение на двоих, это небольшая каюта за камбузом.

— За камбузом?

— Так называется кухня на корабле, — пояснил Син. — Была только эта возможность или закуток в трюме. — Видя ее озадаченный взгляд, он пояснил:

— Трюм находится под палубой, внутри корабля, там, где складывают весь груз. Там темно и сыро, немногим лучше, чем в темнице.

Джейд сморщилась.

— О, дорогая, мне так неприятно спрашивать, но не найдется ли у тебя немного денег, чтобы помочь мне оплатить твой проезд? Я буду отрабатывать свой билет, но твой идет сверх того, и нужно еще оплатить одеяла, еду и все остальное. Это не так много, как стоимость обычного билета, но…

— Сколько?

Син назвал сумму, равную половине ее сбережений.

— И еще немного на пирожные и фрукты для нас, которые придутся весьма кстати.

Хотя ей было больно тратить так много, Джейд вручила деньги Сину, уже мечтая о том дне, когда они попадут в Америку и станут мужем и женой, и рисуя в своем воображении дом и семью, которую они создадут в своем новом доме.

Положив в карман ее монеты, Син широко улыбнулся ей и поцеловал в губы, его глаза блестели так же ярко, как и ее.

— Не беспокойся, Джейд, — пообещал он. — Я позабочусь обо всем. О каждой мелочи. Главное, чтобы плавание прошло гладко, милая.

Гладкое плавание? Едва ли. По крайней мере не для Джейд. Как только корабль вышел из порта, ее начали одолевать приступы дурноты. К тому времени, когда они достигли океана, она не отходила от ночного горшка, слишком больная, чтобы осознавать, жива она или мертва в этой каморке размером с туалет, где постоянно стоял запах капусты, жира и готовящейся пищи, доносившийся из камбуза.

Прошла почти половина плавания, и Син постоянно был в угрюмом расположении духа из-за ее затянувшегося недомогания, пока наконец морская болезнь не отступила, и Джейд почувствовала себя немного лучше.

Все еще слабая, Джейд прибралась и проветрила все, насколько это оказалось возможно.

Лестью и хитростью она упросила кока дать ей свежей воды, чтобы помыться и вымыть голову, напомнив ему при этом, что она до сих пор не пользовалась положенной ей долей пищи и воды, хотя заплатила за это.

Когда Син освободился от своих обязанностей и вернулся в их каюту, он был приятно удивлен переменами.

— Господи, милая, как хорошо, что на твоем лице появился хоть какой-то цвет вместо ужасного зеленоватого оттенка. Я уже начал сомневаться, поправишься ли ты когда-нибудь.

Она больше не проводила все двадцать четыре часа у ночного горшка, и Син, казалось, поставил перед собой цель соблазнить ее как можно быстрее. Когда она сопротивлялась, настаивая на осуществлении брачных отношений после женитьбы, он возражал.

— Какое значение имеет пара недель, Джейд? Кроме того, мы путешествовали вместе и спали бок о бок все это время, так неужели ты думаешь, что кто-то поверит в то, что ты скажешь? Да каждый будет считать, что ты давно отдалась мне. Или тебя удерживает что-то еще? Может, твоя сердечная привязанность изменилась, и ты решила, что больше не любишь меня?

— Я люблю тебя, Син. Люблю.

— Тогда докажи это, Джейд, тем способом, каким женщина может показать мужчине, насколько он ей дорог. Тем единственным способом, который действительно что-то значит.

Он был так настойчив и так убедителен, с этими своими ласковыми улыбками, сладкими поцелуями и волнующей нежностью, что Джейд больше не могла сопротивляться ему.

Да и все его доводы действительно имели смысл. По всем признакам они уже были женаты, и она покорилась ему; только две недели отделяли выдумку от настоящего факта.

Вплоть до этой самой ночи, когда она, брошенная и подавленная горем, лежала одна в облезлой комнате гостиницы Ричмонда, Джейд ни разу не пожалела о своем решении отдаться Сину. Ни разу за все прошедшее время, четырнадцать прекрасный дней и ночей, наполненных восхитительной страстью и торжественными обещаниями, у нее не возникло и тени подозрения, что он способен на такой обман. Для нее их любовь, слияние их сердец и тел было столь драгоценным, столь незыблемым, что казалось даже слишком прекрасным, чтобы быть реальностью.

И теперь ей придется сполна заплатить за свою наивность. Она оказалась одна в чужом городе, без друзей и без гроша в кармане. Как она переживет это? Син не оставил ей ни монеты, чтобы можно было купить еду или дальше снимать их комнату в гостинице. И смывшись втихаря, он наверняка не удосужился оплатить их счет здесь. И сейчас ей предстояло сделать то же самое, иначе она рискует быть арестованной и заключенной в тюрьму.

— Будь ты проклят, Син О'Нилл! — тихо выругалась она. — Будь проклят навечно.

Подавив подступившие слезы, Джейд поднялась и стала складывать свои вещи в наволочку. Случайно скользнув взглядом по потрескавшемуся зеркалу над столиком, она увидела в своих глазах застывшее выражение опустошенности и отчаяния после этой прошедшей ночи. Ее заплаканное лицо покрылось пятнами, а глаза распухли от слез.

Взгляд в противоположную сторону отметил, что мягкий, серый рассвет уже забрезжил в темном окне. Наступало утро нового дня, а Джейд не имела ни малейшего представления, как проживет его. Он должен был стать днем ее свадьбы, но несколько резких грубых слов превратили ее мечты в пепел, а ее — из жены в брошенную женщину.

Глава 2

Джорджтаун, Кентукки, сентябрь 1866 г.

Священник Мэттью Ричарде сжался в кресле перед камином в своем кабинете и провел дрожащей рукой по своему бледному лицу.

Господи, думал он, как хорошо, что я не верю в совершение самоубийства, для этого, наверняка, должен быть какой-то особый день. Вот общий итог двадцати шести лет моих горестей и испытаний на этой земле.

Его голова откинулась на спинку кресла, словно он хотел дать возможность отдохнуть своему ослабевшему телу. К несчастью, он не мог сделать того же со своим рассудком, со своими мыслями. Тяжелый вздох вырвался из самой глубины его нывшей груди.

— Почему, Синтия? Почему все должно было случиться именно так?

На самом деле Мэтт не ожидал получить ответ так же, как не надеялся, что у него будет много времени для жалости к себе. Детям вскоре понадобится его внимание, и он вряд ли сможет рассчитывать хоть на несколько минут одиночества.

Так продолжалось вот уже три дня, с тех пор как ему сообщили о смерти его молодой жены. С того самого момента он был окружен доброжелательными и сочувствующими прихожанами, толпы которых, казалось, явились позаботиться о нем, в то время как сам он просто оцепенел от шока после смерти Синтии и не мог ничего делать. Они приносили обеды, пекли пирожки и присматривали за детьми, пока он сам не будет в состоянии делать все это. Они ухаживали за животными и следили за домом, вычистив его до блеска. Они даже предложили пригласить другого священника для совершения похоронного обряда, если это облегчит состояние Мэтта.

Мэтт твердо отказался. Синтия была его женой, и он сам совершит похоронный обряд.

Хотя он не говорил об этом вслух, в глубине души он чувствовал, что должен отдать ей эту последнюю дань уважения. Поэтому сегодня он стоял перед друзьями, членами семьи и соседями возле открытой могилы и усыпанного цветами гроба и прощался с женщиной, которая в течение трех лет была его женой.

В толпе присутствовавших на похоронах, заполнивших потом его дом, он не мог найти себе ни покоя, ни секунды уединения, когда он мог бы действительно погоревать об ее уходе. Он говорил правильные слова, пожимал сотни рук, даже пытался облегчить скорбь, которую, как он знал, испытывали другие после ухода этой женщины из их жизни. Но время для его собственного, личного горя еще не наступило, хотя ему казалось, что огненные иглы впились в его сердце, а горячие соленые слезы застилали глаза.

Наконец ушел последний плакальщик. Остались только Мэтт, двое пожилых слуг и дети. На какое-то мгновение воцарилась странная тишина, довольно редкое явление в этом шумном суетливом доме. Но Мэтт знал, что Эдна и Джордж собрали двенадцать детей в кухне на ужин и, вероятно, убедили их всех, или по крайней мере старших, понять ситуацию и не шуметь хоть некоторое время. Дать ему возможность побыть наконец одному.

Хотя Мэтт высоко ценил их доброту, он заранее знал, что дети скоро начнут готовиться ко сну и молитвам и его присутствие снова будет необходимо. Пока их маленькие головки не улягутся на своих подушках и двадцать четыре блестящих любопытных глаза не закроются, он не сможет остаться наедине со своей страдающей душой. А сейчас у него было всего несколько минут, чтобы оглянуться на свою жизнь, которую он вел вплоть до этих последних трех дней.

Когда он познакомился с Синтией Энн Джонсон, она была оживленной, требовательной и крайне избалованной девушкой. Всеобщая любимица, светловолосая, похожая на фарфоровую куколку такой необыкновенной красоты, что на нее было даже больно смотреть.

Ему был двадцать один год, он только что закончил семинарию и получил должность священника и учителя Священного писания в престижном Женском колледже в Харродсбурге, Кентукки, когда мисс Джонсон впервые переступила порог колледжа той же осенью 1861 года, пять лет назад. Там учились девушки из богатых семей, которых родители послали в Женский колледж во время войны между штатами, надеясь, что с тех пор как Кентукки предпринимал тщетные попытки оставаться нейтральным во время конфликта, вдали от сражений их дочери будут в безопасности. Синтия была одной из них.

Тогда ей было шестнадцать лет, и она была абсолютно уверена, что война расстроила ее дебют в обществе и планы стать следующей красавицей Лексингтона. Она вовсе не была счастлива от того, что училась в женской школе, где богатые поклонники встречались так же редко, как зубы у куропатки. Вдобавок ко всему она была слабой студенткой и, стараясь казаться печальной, умудрялась сделать окружающих таким же несчастными, как и она сама. Так продолжалось около года, вплоть до того дня, когда она неожиданно и сразу увлеклась Мэттом. Она вдруг стала примерной студенткой, образцом женской грации и изящества, женщиной, желанной для любого мужчины.

Тот день навсегда остался в памяти Мэтта.

8 октября 1862 года, накануне в нескольких милях к юго-востоку от Харродсбурга произошло сражение при Перривилле. Громкая пушечная канонада разносилась по всей округе, а в церквах были устроены госпитали для раненых солдат, сражавшихся на обеих сторонах.

Публиковались длинные списки раненых и убитых.

Девочки в колледже были крайне обеспокоены. У многих в войне участвовали близкие родственники: и на стороне северян, и в армии южан. А были и такие семьи, члены которых сражались на противоположных сторонах, друг против друга. Даже те, чьи семьи не были вовлечены в военные действия, беспокоились и боялись, что война может подойти ближе и подвергнуть их серьезной опасности.

Именно в этот момент Синтия с затуманенными слезами фиалковыми глазами буквально бросилась в объятия Мэтта.

— О, преподобный Ричарде! Я так ужасно напугана! — задыхаясь, воскликнула она. — Что же нам делать, если солдаты придут сюда?

Сможете ли вы защитить меня, сэр?

Удивленный ее поведением и наслаждаясь неожиданным вниманием этой молодой женщины, чьей красотой он столько месяцев любовался издалека, Мэтт ответил:

— Если возникнет такая необходимость, я не пожалею своей жизни, чтобы спасти вашу, мисс Джонсон.

Таким было начало их отношений. К Рождеству они обручились. Несмотря на продолжавшуюся войну, их свадьба состоялась в ее фамильном доме в Лексингтоне в июне следующего года, после окончания Синтией колледжа. А затем почти сразу после свадьбы прекрасная жена Мэтта начала превращаться в сварливую женщину.

Сначала она методично изводила Мэтта, заставляя его оставить работу в колледже и переехать поближе к Лексингтону, так как ей нужно быть ближе к своей семье. Получив предложение стать пастором в церкви Джорджтауна, расположенного к северу от Лексингтона, он подумал, что она наконец будет счастлива. И она действительно была счастлива почти целый месяц. Затем, не довольствуясь жизнью только на жалование священника в предоставленном им скромном домике, Синтия жаловалась своему отцу до тех пор, пока тот не купил им огромный дом с двадцатью акрами земли в качестве запоздалого свадебного подарка.

Мэтт не был беден, хотя и не так богат, как Джонсоны, и уж никак не отличался расточительством, поэтому такой подарок вызвал у него раздражение. Новобрачные часто ссорились из-за поместья и последовавшей затем обстановкой мебелью их нового гнездышка.

Если она была достаточно покладистой до свадьбы, то теперь, казалось, что бы он ни делал, ничто не устраивало ее. Их образ мыслей и желания никогда не совпадали.

Когда он предложил начать обзаводиться семьей, она отказалась, не желая портить свою талию. Она пригрозила ему разводом, когда Мэтт впервые поделился идеей приютить в доме осиротевших во время войны детей. Но Синтия быстро изменила свой настрой, когда ее отец сказал, что лишит ее наследства, если она осмелится опозорить семью Джонсонов таким скандалом. Когда в их доме появились первые сироты, она перенесла свои вещи и одежду в смежную спальню и отказалась выполнять супружеские обязанности. С того самого дня вплоть до ее смерти, целых полтора года, Мэтт не спал со своей женой.

Несмотря на все это Мэтт ни перед кем не осуждал ее. Свои личные проблемы он держал в себе, буквально прикусывая язык, в то время как Синтия изображала благожелательные и радушные отношения на людях, а дома вела себя как злобная фурия. Все вокруг, за исключением, возможно, ее отца, считали Синтию совершенством, настоящей женой пастора.

Вежливой, приятной, кроткой и сочувствующей, отдающей все свое время и энергию заботе об обездоленных детях, которым она предоставила кров. Никто не знал, как она обращалась с этими бедными сиротами, как часто Мэтту приходилось успокаивать малышей, после того как Синтия кричала и ругалась за самую незначительную провинность.

Нет, для посторонних она была идеалом.

И всех потрясло, когда лошадь сбросила ее, убив ее и ребенка, которого она носила. И которого все ошибочно считали ребенком Мэтта.

Все они пришли на ее похороны, чтобы выразить соболезнование вдовцу, своему любимому пастору. Человеку, который сидел сейчас, обуреваемый не горем, а злостью. И еще чувством вины.

Только Мэтт знал, что между ним и его женой разразился страшный скандал, прежде чем она опрометью выскочила из дома в тот последний день своей жизни. Она гордо признала свой грех перед ним, даже не скрывая, что носила ребенка от другого мужчины. Она издевалась над ним, заявив, что рада родить ребенка от любовника, а не от него. А Мэтту пришлось бы признать его своим или дать ей развод, которого она добивалась.

Разъяренный, в аффекте от удара, который она так жестоко нанесла ему, он сказал, что желал бы, чтобы она исчезла из его жизни и перестала являться постоянным источником муки и раздражения для него. Его импульсивное желание исполнилось еще до того, как закончился этот день.

Ее смерть. Смерть невинного нерожденного младенца. Все это навсегда ляжет тяжелым бременем на его душу.

Ричмонд, Вирджиния, сентябрь 1866 г.

Женщина осторожно раздвинула занавески на темных окнах, выходивших во двор, и вгляделась в чернильную ночную черноту, пытаясь определить источник звука, который, как показалось, она только что услышала. Что-то двигалось в темноте возле кухонных ступеней.

Небольшое блюдце с остатками еды, которое она поставила для кошек, тихонько звякнуло.

В какой-то момент она подумала, что неясная тень, склонившаяся над блюдцем, принадлежала большой собаке. Потом она выпрямилась, приняв очертания небольшого человека. Слишком хрупкого для мужчины, вероятнее всего, это была женщина или ребенок. Хозяйка дома тихо отошла от окна и поспешила вниз на первый этаж.