Потом послышался какой-то шум, идущий со стороны лестницы.

– Я сам себя пригласил! – восклицал чей-то сердитый голос. – Где он?!!

Клиенты в зале выжидательно повернулись ко входу. Спустя несколько секунд в дверях появился невысокий мужчина в толстом шерстяном свитере, напряженно вглядывавшийся в полумрак сквозь плотный сигарный дым. Его бейсболка с длинным козырьком была припорошена снегом. Посетители Кубинского зала разочарованно отвернулись. Кого бы они ни ожидали, это, очевидно, был совсем не тот человек. Между тем пришелец ожесточенно заспорил о чем-то с официантом, и тот в конце концов указал на меня.

Незнакомец неуклюже зашагал в мою сторону, и вот я уже смотрю в морщинистое, красное лицо мужчины лет шестидесяти. Отчего-то мне сразу подумалось, что прожитые им шесть десятков лет оказались не самыми простыми – его обветренное, морщинистое лицо свидетельствовало о характере, который даже с большой натяжкой нельзя было назвать покладистым.

– Добрый вечер, – сказал я с радушием плотно поужинавшего человека. Сегодняшний вечер уже доставил мне удовольствия больше, чем я рассчитывал. – Чем могу быть полезен?…

– Где Джей? – коротко спросил незнакомец.

Я отложил вилку.

– Его здесь нет.

Он окинул взглядом стол, на котором все еще стояли тарелки и пустые бокалы.

– Но он был здесь?

Я сказал, что да.

– Когда? Только что?

– Он ушел, наверное, полчаса назад, – объяснил я.

– А ты кто такой? – требовательно спросил незнакомец.

– Его приятель, – сказал я. – Я часто прихожу в этот ресторан, вот мы и… разговорились.

Мужчина поморщился.

– Да хватит заливать, – сказал он. – Мне нужно срочно найти его.

– Я не знаю, где он может быть. Джей поехал куда-то в город.

Мужчина пристально всмотрелся в мое лицо и, убедившись, что я говорю правду, неожиданно уселся на стул напротив меня.

– Посижу здесь минутку, – сказал он. – Нужно немного передохнуть. Два часа в дороге – это тебе не шуточки. – С этими словами он снял перчатки, и я увидел его большие руки с такими распухшими, скрюченными пальцами, что больно было смотреть. Под ногтями у него скопилась грязь.

– Иисусе, матерь божья, как же я устал!… Пришлось парковаться на тротуаре. С северо-востока идет большая снеговая туча, скоро станет совсем худо. – Он сдвинул в сторону тарелки, но я заметил, как он бросил быстрый голодный взгляд на остатки бифштекса.

– Ты, часом, не знаешь, где его можно найти?

– Честно говоря – понятия не имею.

Он снял свою кепку. Казалось, он укладывает волосы с помощью машинного масла – такими жирными они выглядели и так плотно липли к черепу.

– Может, тебе известно, куда он поедет потом?… – Его губы растянулись в плотоядной ухмылке.

Скорее всего, домой к Элисон, подумал я.

– Я увижусь с ним завтра утром в центре.

– Нет, будет слишком поздно. – Он потрогал пальцем зуб, словно проверял – не шатается ли.

– Ты – его друг?

– Друг? – Мужчина покачал головой. – Меня звать Поппи. – Вместо того чтобы протянуть руку, он огляделся по сторонам. – Шикарная забегаловка. Здесь, наверное, одни пижоны бывают. Сперва меня даже пускать не хотели.

– Ты не пробовал ему позвонить? – спросил я, хотя и был уверен, что Джей отключил мобильный телефон.

– Конечно, пробовал. – Поппи заметил мой недоеденный кекс. – Это твой?…

Кончиками пальцев я пододвинул тарелку к нему. Поппи поставил ее перед собой и некоторое время сосредоточенно жевал, потом запил минеральной водой из стакана.

В это время к нам подошел официант. Кивком извинившись передо мной, он обратился к Поппи:

– Это закрытый зал, сэр.

– Ничего подобного – дверь была открыта.

– Дверь была закрыта, сэр.

– А я ее открыл.

– Послушайте, сэр, мне только что сказали – на тротуаре перед входом стоит какой-то грузовик с картофелем. Вы, случайно, не…

Поппи кивнул:

– Это мой.

– Не будете ли вы так добры убрать его?

– Уберу, уберу… – Поппи ухмыльнулся мне, обнажив измазанные в шоколаде зубы. – Когда закончу.

– Но ваш грузовик мешает…

Поппи повернулся к официанту вместе со стулом:

– А как тебе кажется, приятель, если вывалить всю картошку прямо перед вашими дверьми – это вам помешает?!

– В таком случае, сэр, нам, вероятно, придется вызвать полицию.

– Валяйте, вызывайте.

– Но, сэр!…

– Только не рассчитывайте, что копы уберут эту кучу от ваших дверей.

Официант слегка пожал плечами и отошел.

– Ручка у тебя есть? – спросил Поппи.

Ручка у меня была. Поппи положил перед собой тисненую салфетку с напечатанным на ней логотипом «Кубинский зал» и попытался писать.

– Та-ак, сейчас я… – Салфетка прорвалась, и я протянул ему другую. Он склонился над ней.

– Что-нибудь не так?

– Да рука!… Сосуды ни к черту. – Поппи поднял правую руку и с трудом пошевелил пальцами. – Совсем не работает. Шестнадцать лет назад ее переехало погрузчиком. Ох и больно же было! – Поппи помахал в воздухе другой рукой. – А в левой все сухожилия срослись от этой… от однообразной работы. Никакой силы не осталось – ложку и ту не удержишь.

Впрочем, со второй салфеткой Поппи добился больших успехов, хотя писал он медленно, неуклюже, совсем как школьник, вырезающий на парте свои инициалы. Каждый раз, когда он дописывал очередную букву, брови его слегка приподнимались.

– Вот, – сказал он наконец. – Передай ему, когда увидитесь.

– Можно мне прочесть? – спросил я.

– Кто ж тебе не дает?

На салфетке корявыми буквами было написано:

ДЖЕИ! У нас праблема с Херш. Я не виноват. Приезжай СРОЧНО. Я сам ничево не смог сделать.

Буду ждать да утра.

Поппи.

Поппи надел кепку, встал.

– Могу я рассчитывать, что ты передашь записку Джею? – спросил он.

Я убрал салфетку в карман:

– Попытаюсь что-нибудь сделать.

Поппи взял с тарелки пригоршню холодной картошки-фри и сунул в карман куртки.

– Вот-вот, попытайся.

Именно в этот момент я заметил в конце зала красивую чернокожую женщину в голубом платье, которую уже видел раньше. Посетители зашевелились. Может быть, ее они ждали?

– Ты правда попробуешь? – повторил Поппи. Я перевел взгляд на него:

– Конечно.

– Это нужно сделать сегодня, приятель. – Поппи откашлялся. – Как можно скорее!

– Да, разумеется, – промямлил я. Чернокожая красавица – высокая и элегантная, обходила клиентов, приветствуя каждого рукопожатием и радушной улыбкой. Литератор, ожидая, пока до него дойдет очередь, едва не свалился с табурета.

– Эй, кореш, я с тобой разговариваю!… – вернул меня с небес на землю Поппи. – У меня такое чувство, что ты сможешь найти Джея, если захочешь. Ты знаешь эту его девку, знаешь, где она бывает. Мне сказали, она вроде как управляет этой забегаловкой. – Он показал на мой карман, где лежала салфетка. – Джей все поймет. Ему надо срочно ехать туда.

– Куда? – тупо переспросил я.

– Он знает.

– О'кей. – Я кивнул.

– Я не могу объяснить тебе всего, – осторожно добавил Поппи. – Это на сто процентов секретное дело, понял?

– Я понял, да.

– Скажи ему, что мне пришлось вернуться назад. Женщина в голубом, любезно наклонив голову, слушала дурацкие шутки писателя. Я видел, что он достаточно пьян, чтобы считать себя дьявольски остроумным; в конце концов он уронил ей под ноги свою сигарету, и красотка в голубом воспользовалась этим, чтобы продолжить обход посетителей.

– Я обязательно должен вернуться, парень.

– Я понял.

– Из-за снега. – Глядя мне прямо в глаза, Поппи застегнул куртку и сразу как будто ссутулился, словно уже ощущал на себе удары холодного ветра. – Если не найдешь Джея, виноват будешь ты. И не думай, что он ничего не узнает!

Мне не понравилось, как он это сказал.

– И еще передай ему – я не знаю, как это случилось.

– Хорошо. – Я видел, что Ха положил на стойку рулон белой ткани. На моих глазах он развернул его, и я заметил, как внутри что-то блеснуло.

– У меня в машине еще осталось кофе.

– О'кей, Поппи, – повторил я.

– Ты обязательно должен передать Джею записку. Ха в глубине бара наполнял водой из-под крана пластмассовое ведро.

– Я передам.

– Скажи – это касается Хершела.

Мне показалось, элегантная чернокожая женщина знакома буквально со всеми, кто пришел сегодня в Кубинский зал.

– Я же сказал, что передам.

Поппи заметил, что я опять отвлекся.

– Джей должен знать, что я не мог не вернуться. Когда он увидит, что стряслось, он сразу все поймет.

– Вот как?

– Я думаю – ему даже придется позвать кого-нибудь на помощь. От меня-то с моими руками пользы немного, а дело серьезное – это ты ему тоже скажи.

– О'кей, скажу.

– У тебя вид приличного человека. Я тебе доверяю, парень.

Поппи поднялся и вышел, на ходу зачерпнув из стоявшей на стойке миски пригоршню соленых орешков, а я достал салфетку и еще раз перечитал безграмотное послание, но понятнее оно от этого не стало. Интересно, как доставить записку Джею? Он и Элисон поехали куда-то «праздновать», а это означало – они могут прохлаждаться где угодно. Разумеется, у обоих были с собой мобильные телефоны, но я не знал номеров. Впрочем, я тут же подумал, что могу позвонить Элисон на домашний телефон и оставить сообщение на автоответчике. Она как-то говорила, что ее номер есть в справочнике. И если подумать, иначе и быть не могло – ведь надо же было куда-то звонить Элисон, если бы среди ночи ресторан вдруг загорелся.

– Послушайте-ка, – обратился я к официанту, – я сейчас вернусь. Мне нужно позвонить из платного автомата в вестибюле. Попридержите пока столик, хорошо?

Официант неопределенно пожал плечами:

– Я бы на вашем месте поторопился, приятель. Ответ показался мне необоснованно грубым, но я не стал об этом слишком задумываться и поспешил к выходу из Кубинского зала. Миновав по дороге писателя, которому бармен пытался вручить счет, я стал быстро подниматься по стертым мраморным ступенькам. Моя тень бежала на шаг впереди. В вестибюле, пока я звонил в справочную и дожидался ответа, я заметил Тома Брокау [15], заехавшего в ресторан, чтобы перекусить. Очень интересный человек Том Брокау. Спокойный, солидный, умеющий четко формулировать свои мысли – настоящий американец. Я готов был побиться об заклад, что за свою жизнь он не убил ни одного человека, подав ему стакан молока.

Телефон Элисон действительно был в справочнике. Я позвонил и оставил на автоответчике сообщение для Джея. Ответный звонок раздался почти сразу.

– О. Билл, при-и-ивет! – послышался голос Элисон – шелковистый, ласковый, счастливый.

– Быстро ты. Неужели ты помнишь номер телефона-автомата наизусть?

– Конечно помню, я ведь у-прав-ля-ю этим рестораном!

– Ты дома?

– Нет, конечно. Просто у меня в аппарате стоит программа, которая пересылает все поступившие сообщения мне на мобильник вместе с входящим номером.

– Я звонил тебе на квартиру…

– Я знаю, Билл.

– Но ты сейчас не там?

– Разумеется нет. Я с Джеем в его большом-пребольшом черном джипе. Можно произносить: «джи-и-и-п» – по-моему, звучит очень соблазнительно. А как тебе кажется?

– Не знаю, меня никто не катал в больших черных джинах. Послушай, Элисон, мне нужно сказать Джею…

– Ты произносишь неправильно, Билл! Надо говорить не «джып», а «джи-и-ип»… «джи-и-ип Дже-е-я». Например, «Они только и делали, что катались с Дже-е-м в джи-и-ипе»… Чувствуешь?…

– Ты что, выпила?

– Вроде того. Но сейчас мы уже возвращаемся. Я немного опаздываю, но это ничего… Клиенты подождут. Нам просто хотелось немного проветриться.

– Похоже, – заметил я, – шоу вот-вот начнется.

– Без меня не начнется, – уверенно ответила Элисон. – Мы будем через три минуты. Передаю трубку Джею.

Сначала я услышал его тяжелое дыхание, потом голос.

– Привет, Билл, – сказал он. – Приезжай ко мне в офис завтра, мы решим вопрос с гонораром, а потом я покажу тебе…

– Я не поэтому звоню. – Я быстро рассказал ему о приезде Поппи и заодно о грузе мороженой картошки, которую тот грозился вывалить перед дверьми ресторана. Потом Джей попросил меня прочесть ему записку.

– О, черт! – пробормотал он, когда я закончил.

Джей зажал микрофон рукой, но мне все равно показалось, что я слышу недовольный женский голос. Наконец снова раздалось шипение статики и далекий шум уличного движения. Прислушиваясь к нему, я заметил пожилую даму в длинной меховой шубе, дожидавшуюся своей очереди позвонить.

– Я никогда не пользуюсь мобильным телефоном, – объясняла она метрдотелю. – У моей сестры был мобильник, и знаете к чему это привело? Она заболела раком мозга.

Метрдотель согласно кивал.

Я продолжал прислушиваться к тому, что происходило в трубке. «Большое спасибо!» – услышал я вдалеке голос Элисон. Потом Джей сказал в микрофон:

– Билл?

– Знаешь, Джей, я тут подумал, что мне необходимо еще раз взглянуть на документы. В особенности на историю перехода прав собственности.

– Да-да, конечно… – сказал Джей, но он меня не слушал.

– Спокойной ночи, Джей. – Я уже торопился вернуться в Кубинский зал. – Еще раз поздравляю.

– Послушай, Билл, какие у тебя планы на сегодняшний вечер? – неожиданно сказал он.

– На сегодняшний вечер? Ты хочешь сказать – ночь?…

– Ну да, конечно… Так как?

– Рано или поздно я собираюсь лечь спать.

– У меня возникла одна проблема, Билл. Боюсь, мне понадобится твоя помощь.

– Я чертовски устал, Джей, честное слово. Уже почти час.

– Погоди, не вешай трубку…

Снова в трубке раздались приглушенные звуки. Элисон что-то говорила, быть может – возражала; то и дело сквозь шорох статики прорывались далекие гудки и голоса. Тем временем в ресторан, несмотря на по-настоящему поздний час, продолжали входить новые и новые клиенты, и только знаменитого литератора вместе со свитой выводили из Кубинского зала два официанта.

– Но ведь ночь только началась!… – кричало литературное светило, спотыкаясь на каждом шагу. – Я хочу посмотреть шоу! Я сам видел ножи!…

– Билл! – снова зажурчал у меня в ухе искаженный коротковолновой связью и потому казавшийся невыразительным голос Джея. – Мне позарез нужен человек, который согласился бы поехать со мной на Лонг-Айленд и помочь в одном деле. Это займет всего три или четыре часа. Просто пара рабочих рук – поднести, подержать и все такое… Ничего особенного.

Всего час назад я добыл для него двести шестьдесят пять тысяч долларов, сотворил из воздуха четверть миллиона баксов словно чертов Копперфильд, а теперь он хочет использовать меня в качестве подсобного рабочего? Хрен тебе в глаз!… Но я решил быть вежливым.

– Поднести и подержать? – уточнил я.

– Ну да. От Поппи толку мало.

Краем глаза я увидел, что дверь в Кубинский зал закрывается.

– Мне нужно подумать. Я перезвоню. – Я повесил трубку и быстро пересек вестибюль, но дверь уже была заперта. На всякий случай я подергал старинную фарфоровую ручку. Все впустую. За латунной накладкой на двери больше не было желтой карточки с просьбой закрывать дверь.

– Закрыто, – сообщил мне метрдотель. Я почувствовал себя обманутым.

– Но ведь только что было открыто! – возразил я. – Я сам видел!

– Да, – подтвердил метрдотель, не поднимая головы от книги предварительных заказов. – Было открыто.

Я снова покрутил ручку, попробовал потрясти дверь, но она не поддалась. Она даже не шелохнулась. Ощущение было таким, словно ручка привинчена прямо к бетонной стене.

– Эй, сэр! – резко прикрикнул метрдотель.

– Но послушайте, ведь я же только что вышел оттуда. У меня столик, и мой заказ!…

– Мне очень жаль, – без тени сочувствия проговорил он.

– Меня пригласила сама Элисон Спаркс! – сказал я.

– Да, – кивнул метрдотель, – но вы вышли оттуда, а теперь зал закрыт.

– Ничего не понимаю! – возмутился я.

– Будьте добры отойти от двери, сэр, – твердо сказал метрдотель.

– Но я знаю, что Кубинский зал вовсе не закрыт. Там что-то…

– Отойдите от двери, сэр! – с угрозой сказал метрдотель.

Пока я препирался с ним, дама в мехах завладела платным телефоном. Она вцепилась в него просто мертвой хваткой, и мне ничего не оставалось, кроме как взять в гардеробе куртку и выйти в холодную, снежную ночь. Обозленный и разочарованный, я стоял у входа и смотрел, как падает снег. Элисон сказала, что они с Джеем подъедут через три минуты, но время идет, а их все нет и нет. У бордюра валяется несколько присыпанных снегом картофелин. Зимний ветер, дующий со стороны Седьмой авеню, хлещет меня по щекам, лезет за шиворот ледяной змеей; он способен разбудить и мертвого, но напомнить мне, что люди глупы и склонны совершать ошибки, он не в силах.

Наконец к тротуару, сверкая огнями фар, подкатил внушительных размеров городской внедорожник Джея – «джи-и-ип», как назвала его Элисон, но не черный, а темно-зеленый. «Дворники» деловито сновали по лобовому стеклу, очищая его от взвихренного снега. Из машины выскочила Элисон в просторной куртке с капюшоном; заметив меня в тускло-снежном свете под козырьком подъезда, она бросилась ко мне. Волосы ее растрепались, косметика слегка размазалась, на щеках играл яркий румянец.

– Иногда я его просто не понимаю, Билл, совершенно не понимаю!

Я бросил быстрый взгляд на массивный силуэт Джея за заснеженным боковым окном джипа.

– Мне казалось, вы прекрасно проводите время. В конце концов, сделка состоялась и все закончилось совсем не худшим образом…

– Так и было. Мы неплохо развлеклись, пока… Каких-нибудь десять минут назад все было просто отлично. С ним все было в порядке!…

Элисон не выглядела настолько пьяной, какой она показалась мне по телефону, и я невольно спросил себя, не было ли это приготовленной специально для меня демонстрацией счастья?

Элисон съежилась в своей куртке и прильнула ко мне:

– Это все твой звонок, Билл!…

– Он не сказал, в чем его проблема?

– Нет. – Она покачала головой. – Но после того, как ты с ним поговорил, он очень расстроился. Я сразу заметила, хотя он, конечно, не хотел этого показывать…

Вдоль улицы пронесся самый настоящий снежный вихрь, и мы придвинулись друг к другу еще ближе.

– Джей хочет, чтобы я ехал с ним на Лонг-Айленд.

– Я знаю. Ты поможешь ему? – с надеждой спросила она. – Мне бы не хотелось, чтобы он отправился в такую даль один.

– Честно говоря, я рассчитывал, что ты поможешь мне вернуться в Кубинский зал. Мне было бы интересно взглянуть, что за цирк вы там устраиваете.

Снег попал Элисон в глаза, и она несколько раз моргнула.

– Кто тебе сказал про цирк?

– Разве я не прав? Чем занимаются на глазах клиентов Ха и эта чернокожая красотка?

Элисон нахмурилась.

– Это действительно очень странно, Билл. – Она бросила взгляд на часы. – Должно быть, они начали без меня. Ха, наверное, уже заканчивает вводную часть.

– Я хочу снова попасть туда, Элисон!

– Если ты пропустил вступление, тебе будет не так интересно.

– Объясни почему. Я не понимаю!…

Элисон кивнула:

– Не беспокойся, я обязательно приглашу тебя туда снова.

– Когда?

– В следующий раз, скоро… – Она посмотрела на джип; его габаритные огни хищно мигали, словно поджидая меня. – Джей сказал, что поедет на Лонг-Айленд в любом случае.

Уже во второй раз за сегодняшний вечер она просила меня помочь Джею, и я не мог не думать о том, что это еще больше привяжет ее ко мне. Несмотря на это, я не мог справиться с разочарованием, но, поглядев в глаза Элисон, понял, что она тоже разочарована. Романтический вечер, на который она возлагала такие большие надежды, так и остался незавершенным, и теперь она стояла передо мной под падающим снегом – губы и глаза, груди и мягкий живот – и хотела, отчаянно хотела его, или меня, или просто секса, или всего сразу, и это ее желание заставило и меня хотеть ее сильно и остро.

– Пожалуйста, Билл, – прошептала Элисон. – Ты поможешь ему?

– Лучше бы мне вернуться домой и лечь спать. Я ужасно устал.

Несколько мгновений она пристально разглядывала меня:

– Но ты не выглядишь усталым.

– Тем не менее это так. Я старый, усталый мужчина…

– Я слышала – старые мужчины нравятся девушкам больше. – сказала Элисон. (Бог ты мой, она еще пыталась кокетничать!) – Они любят рассматривать их морщины.

Тут я вспомнил о Джудит, об Уилсоне Доуне и его странных разновеликих глазах, о том, как на похоронах сына он стоял, закутавшись в черное пальто, словно ему было невыносимо холодно. Это, в свою очередь, напомнило мне о других вещах, и я вдруг поймал себя на том, что думаю о Тимоти – о том, как на роскошной вилле в Тоскане он одиноко стучит футбольным мячом в каменную стену. Я от души надеялся, что отчим – этот тридцатилетний компьютерно-финансовый гений – любит моего сына, заботится о нем, а не ломает день и ночь голову над тем, как лучше потратить свои три четверти миллиарда долларов. И чем больше я об этом думал, тем большую ценность приобретала для меня ночная поездка на Лонг-Айленд. Все годилось, лишь бы отвлечься от грустных мыслей.

– Хорошо, – пробормотал я – Я съезжу с ним.

– Спасибо.

– А ты проведешь меня в Кубинский зал в следующий раз? Обещаешь?

– Обещаю.

– Мне действительно очень хочется узнать, что…

– Я знаю, Билл.

– Значит, договорились.

– Прошу тебя, будьте осторожны, – сказала Элисон. – И ты, и он. – Она слегка подалась вперед и поцеловала меня в щеку. – Как ты думаешь, вы успеете вернуться до завтра?

– Конечно, – ответил я.

– Хорошо, я буду ждать.

В следующее мгновение Элисон уже исчезла, и только снежный вихрь кружился на том месте, где она только что стояла.

Даже в тот момент я еще мог все изменить – подойти к джипу, открыть дверь и извиниться перед Джеем, но я этого не сделал. Напротив, я продолжал стоять под дверным козырьком, чувствуя, как ледяной ветер режет мне щеки. С тех пор я не раз спрашивал себя, почему я не поступил так, как подсказывал здравый смысл, почему не проявил благоразумие и не отступил, пока у меня была такая возможность. Я действительно очень устал, и лучше всего мне было бы лечь в постель. Но я уступил Элисон, почувствовав в ее голосе, в ее словах что-то искреннее, что-то похожее на безмолвный сигнал бедствия. Это, однако, была не единственная причина. Наверное, это не делает мне чести, но еще одним, более сильным побуждением, заставившим меня подойти к пассажирской дверце Джеева внедорожника, было любопытство. Я почувствовал в Джее некую тщательно скрываемую слабость, и мне захотелось узнать, что это такое. А если быть откровенным до конца, то я почувствовал проблему, не имевшую ничего общего с теми затруднениями, на которые туманно намекал Поппи. Я чувствовал острые углы, тревожные перемены, назревающий кризис. Это проблема была настоящей, и она требовала решения. Но чтобы найти решение, необходима стратегия, необходим план, а план означает игру. Когда-то я неплохо справлялся с самыми серьезными проблемами; я доказал это полтора часа назад, и что-то во мне жаждало нового вызова, новой борьбы.

Вот так я и совершил глупость. Я забыл, что настоящая игра ведется против одного, а то и двух соперников разом, а заодно и против судьбы, которая с одинаковым безразличием то дарит тебе шанс, то вовсе лишает надежды. Порой очень трудно определить, кто же на самом деле выиграл, а кто проиграл; порой этот вопрос так и остается неразрешенным, а иногда победитель и побежденный вдруг меняются местами. Уилсон Доун-старший, к примеру, испытал это на своей шкуре. Но я забыл об этом и, подойдя к джипу, открыл пассажирскую дверцу. Джей сидел за рулем в той же куртке и все в том же добротном костюме, в котором я впервые увидел его несколько часов назад. Глаза у него были тусклыми, руки не лежали, а висели на руле.

– Я действительно очень тебе благодарен, – выдохнул он, повернувшись ко мне.

Устроившись на сиденье, я заметил на приборной панели бейсбольный мяч и взял его в руку. Мне всегда нравилось ощущать, как мяч ложится в ладонь.

– Честно говоря, на сегодняшнюю ночь у меня были другие планы, – сказал я.

– У меня тоже.

Коробка с деньгами стояла на полу позади его сиденья.

– Мне показалось, вы с Элисон неплохо проводили время. Извини, что помешал.

Большинство мужчин в такой ситуации улыбнулись бы – с гордостью или смущенно. Джей только моргнул и крепче сжал губы, отчего у меня появилось отчетливое ощущение, что Элисон не в его вкусе.

– Там лежит такая коробочка с таблетками, – сказал Джей, показывая на перчаточницу. – Подай-ка ее мне, если тебе не трудно.

Я открыл «бардачок» и достал неприметную пластмассовую коробочку без этикетки.

– Спасибо. – Джей вытряхнул на ладонь три таблетки и проглотил. Коробочку он убрал в нагрудный карман.

– Если хочешь, я могу сесть за руль.

– Ничего, все в порядке.

Он был прав. К тому моменту, когда мы миновали тоннель и оказались в Квинсе, Джей сидел за рулем совершенно прямо и вел машину уверенно и агрессивно.

– Очень полезные таблетки, – заметил я.

– Да.

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, только устал очень.

Судя по всему, Джей не был расположен к разговорам, поэтому я замолчал. Мост через пролив Лонг-Айленд-Саунд, в любую погоду служивший чем-то вроде гоночной трассы для разного рода придурков и маньяков, в эту снежную ночь выглядел и вовсе сюрреалистично. Чтобы держаться в общем потоке, нам пришлось увеличить скорость сначала до восьмидесяти, потом – до восьмидесяти пяти миль в час. Мы неслись на восток, за окнами мелькали рекламные стенды, торговые центры и дорожные указатели, но Джей, казалось, не обращал на них ни малейшего внимания. Его глаза не выражали ни радости от недавно заключенной сделки, ни досады из-за испорченного вечера, и я невольно припомнил выражение странной, затаенной печали, которое появилось на лице Джея, когда он обнимал Элисон. В полутьме салона его губы, освещенные светом контрольных ламп на приборной панели, казались решительно сжатыми, взгляд был устремлен на дорогу впереди, и мне вдруг почудилось в нем той редкой разновидности мужество, которое не скулит и не жалуется, даже потерпев сокрушительное поражение. За свою жизнь я встречал всего нескольких подобных людей, и все они вызывали у меня самое глубокое и искреннее уважение. Однажды пережив сильную боль, такой человек знает, что способен вынести еще более сильные страдания. Он к ним готов; более того, он знает, что в страданиях нет ничего необычного, что они в порядке вещей, что именно на них, как на трех китах, держится вся вселенная. Как правило, такие люди умеют много, до самозабвения много работать; они способны выносить долгие периоды одиночества и отрезанности от мира и вместе с тем подвержены приступам острой меланхолии. Они не принимают антидепрессантов и никогда не говорят слишком много; вместо этого они с кошачьим терпением ждут, пока обстоятельства не начнут им благоприятствовать. По утрам они в одиночестве пьют свой кофе, а вечером выкуривают сигарету на заднем крыльце. Именно таким был Джей. Он и ему подобные верят в удачу, ищут добрых предзнаменований и исполняют привычные ритуалы, которые помогают им справиться с отчаянием и отмерить очередной этап долгого ожидания. Узнать таких людей среди прочих легко, но понять их трудно, особенно в те годы, когда они становятся опасны для самих себя – в период, начинающийся обычно лет в тридцать пять, когда мужчина начинает вести счет не только своим победам, но и потерям, и заканчивающийся годам к пятидесяти, когда (если только к этому времени он еще не успел уничтожить самого себя) он начинает понимать, что время все равно сильнее и что воспринимать его лучше спокойно и небольшими порциями. Но между этими двумя кульминационными пунктами ему следует быть как можно осторожнее и осмотрительнее и не пускаться сломя голову в предприятия, которые кажутся такими соблазнительными, – в борьбу, поиски приключений и славы, в мечты. В тихом омуте черти водятся. Я уже говорил это и не боюсь повторить еще раз: молчаливый человек, у которого есть мечта, может быть опасен.

Когда мы миновали окраину лонг-айлендского пригорода, дорога опустела. Впереди лежало тридцать миль шоссе, протянувшегося через фермерские районы острова. Но несмотря на то, что восточная граница Квинса осталась далеко позади, я знал, что Нью-Йорк еще не кончился. Все деньги, что крутятся на Лонг-Айленде – все до последнего цента, – можно в каком-то смысле назвать нью-йоркскими деньгами, ибо они либо отправляются в город, либо поступают оттуда. И иначе не может быть, ибо за исключением картофеля, моторных яхт и свежих лангустов все, что только есть на острове – от стиральных машин и строительной древесины до последней картонки с апельсиновым соком, – все привозится из Нью-Йорка или через Нью-Йорк.

В восьмидесяти милях от западного побережья остров как бы раздваивался, разделяясь на два отростка, два мыса – Саут-Форк и Норт-Форк. Южный – Саут-Форк и его административный центр Хэмптон недавно пережили невиданный туристический бум и были сплошь застроены дачами, летними коттеджами и домами отдыха. Расположенный на севере Норт-Форк ждал своей очереди: едва мы свернули с магистрали, как обочины запестрели щитами с объявлениями об открытии новых площадок для гольфа, о строительстве кондоминиумов и винных заводов. О том, что творится со здешней землей, у меня было кое-какое представление. Главная идея заключалась в том, чтобы завладеть сколь возможно большим участком земли, по возможности выложив за него как можно меньше наличных. Затем землю следовало разделить на участки меньшего размера с таким расчетом, чтобы они могли привлечь богатых покупателей, и распродавать по одному. И если продавец с умом разыграет свою партию, то его прибыли можно будет только позавидовать.