Тогда Элисон подсаживалась за мой столик и рассказывала о том или другом из своих случайных любовников. Как правило, все они были уверены в себе, умны, наделены чувством юмора, хорошо образованны и все равно – ущербны. Каждому чего-то не хватало, признавалась мне Элисон, и дело было не в положении, деньгах или умении ухаживать, а в чем-то совсем другом, для чего она даже не могла найти подходящих слов. Разумеется, мы все в чем-то ущербны, все без исключения, однако Элисон, похоже, обладала особой способностью открывать эту ущербность в мужчинах. Если бы она не нравилась мне так сильно, я мог бы сказать, что она слишком капризна, чрезмерно разборчива, болезненно тщеславна и склонна к мрачному скепсису. Либо она переоценивает мужчин, либо недооценивает себя, думал я, но когда я увидел нескольких ее ухажеров, заходивших за Элисон в ресторан, они показались мне – даже мне! – совершенно нормальными. В чем тут дело, гадал я, и вскоре составил свое представление о том, как Элисон строила отношения с респектабельными мужчинами. Для затравки она позволяла им пригласить себя на ужин или в театр, затем быстренько запускала их к себе в постель – один рал. Можно было подумать – она придерживается какого-то правила или, скорее, инструкции. Затем Элисон преспокойно переходила к другому претенденту, и история повторялась. Вот только что это может значить, я никак не мог взять в толк.

– Можно подумать, ты не особенно стремишься замуж, – сказал я ей однажды.

– Не особенно. – Элисон согласно пожала плечами. – Не думаю, чтобы из меня получилась примерная жена. Я ведь пробовала когда-то, но ничего не вышло.

Я стал расспрашивать, и она сказала, что вышла замуж, когда ей было двадцать с небольшим, однако этот брак оказался коротким и крайне неудачным.

– Впрочем, если бы я встретила подходящего человека, мне хотелось бы завести ребенка, – добавила она. – В крайнем случае можно взять малыша из приюта… Знаешь, как много очаровательных китайчат нуждаются в матери?…

Она не стала больше распространяться на эту тему, но ее лицо еще долго оставалось печальным и настороженным, словно она боялась даже думать об этом. Скорее всего, Элисон понимала, что время работает против нее. Она, разумеется, тщательно следила за своей внешностью, однако это не отменяло ее принадлежности к тому типу женщин, которым красота нужна, чтобы скрыть свою разочарованность в жизни. А Элисон по-прежнему была далека от полного удовлетворения. Ее тело казалось не столько по-девичьи молодым, сколько неиспользованным, в том числе и для материнства. Я знал, что материнство – и не столько вынашивание и кормление грудью, сколько годы хронического недосыпания – воздействует на женское тело самым разрушительным образом, и все же матери, которых я когда-то знал, не возражали, ибо, принеся себя в жертву, они были вознаграждены детьми.

Но для Элисон главной заботой являлся, безусловно, ресторан. Это была тяжелая, затягивающая как наркотик работа, отнимавшая очень много времени. Клиенты, официанты, повара, поставщики – у всех имелись свои требования, свои нужды, свои проблемы. Элисон приходила в ресторан в восемь утра и трудилась до позднего вечера практически без отдыха, если не считать относительно свободных послеобеденных часов. Обычно она уходила не позднее девяти вечера, но часто ей приходилось задерживаться и налаживать работу вечерней смены, что требовало немало усилий, ибо происходящее в обеденном зале было лишь частью большого спектакля.

Однажды в часы относительного затишья Элисон пригласила меня на экскурсию по служебным помещениям, представлявшим собой настоящий лабиринт, начинавшийся сразу за вращающимися дверьми кухни. Собственно говоря, кухонь в ресторане было две и обе очень большие – для основных блюд и для выпечки. Бифштексы рубили на порции и обрезали в разделочной; оттуда они по специальному транспортеру поступали в кухню, где их насаживали на вилки и укладывали на длинную решетку гриля потные, нервные повара, называвшие подсобных рабочих не иначе как «придурками» и «мексикашками». Официанток они именовали «кисками» и «красотками», чего те терпеть не могли, однако приходилось терпеть, потому что на кухне повара были хозяевами положения.

Под кухнями располагались кладовые и разделочные цеха. Подвальные коридоры были низкими и узкими, как на корабле, и над самой головой вились многочисленные трубы – желтые газовые и красные – системы автоматического пожаротушения. Элисон распахнула передо мной толстую дверь с термоизоляционным покрытием, и я вздрогнул от удивления, оказавшись в мясохранилище, где в голубоватом свете висели на крюках половинки туш. Розовое мясо подернулось инеем, под которым едва виднелись написанные синим карандашом даты и клейма оптовиков.

– Не хотел бы я оказаться здесь вечером, – пробормотал я.

Элисон пожала плечами:

– Я привыкла.

В мясохранилище было прохладно, но не холодно, и мы вошли. Огромные, красно-розовые туши в мраморных прожилках жира – безголовые, разделанные на половинки, с распиленными ребрами и отрубленными копытами – словно знали о нашем присутствии благодаря какому-то особому духовному родству, объединяющему всех млекопитающих, и я подумал, что эта безжизненная плоть, которой суждено вскоре превратиться в смех и звонкую монету, в конце концов снова оживет, преобразовавшись в теплую плоть человеческого тела.

В мясохранилище, объяснила Элисон, поддерживается постоянная температура и влажность, чтобы бифштексы «дошли» до оптимальной кондиции.

– Мы называем их «бифштексы с вешалки», – сказала она. – Это наше фирменное блюдо.

– А кто определяет, что они уже «дошли»? – поинтересовался я, пристально разглядывая шею Элисон, которая была так близко, что мне ничего не стоило наклониться и поцеловать ее. – Я.

Помещение было маленьким, потолок – низким, и мы были одни.

– Здесь очень тихо. – Элисон обернулась и посмотрела мне в глаза.

Я кивнул. «Обними ее, – думал я. – Ну же!…»

– Что случилось, Билл?

В неординарной обстановке мясохранилища ее вопрос тоже прозвучал неординарно, к тому же он застал меня врасплох.

– Ничего. Наверное, с каждым из нас время от времени что-нибудь случается.

– Да, конечно, – негромко сказала Элисон. – Я просто поинтересовалась.

Я набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул.

– Когда-то я был специалистом по купле-продаже недвижимости и работал в одной из лучших в Нью-Йорке юридических фирм, – сказал я. – У меня были жена и ребенок. Потом… потом действительно кое-что случилось, и я остался один. Именно поэтому я прихожу сюда каждый день.

Элисон кивнула с таким видом, словно я только что подтвердил какую-то ее догадку.

– Не хочешь рассказать поподробнее?

– Я не уверен, что мы знаем друг друга настолько хорошо.

– Мы видимся почти каждый день.

Я немного подумал.

– Мне трудно об этом говорить, Элисон.

– Извини. Мне не следовало спрашивать.

Но ощущение только что пережитой близости согрело меня, и я сказал оживленным тоном:

– Впрочем, ничто не мешает нам поговорить о чем-нибудь другом.

К Элисон. похоже, тоже вернулась ее чуть насмешливая игривость.

– Когда-нибудь я все же вытяну из тебя правду.

– Тебе действительно так интересно?

– Чтобы удовлетворить свое женское любопытство, я готова пойти на крайние меры.

– Почему-то мне ни капельки не страшно!

– А это и не страшно.

Потом я попросил ее продолжить экскурсию, и мы двинулись дальше. Я увидел камерные холодильники, набитые приготовленной для салатов рубленой зеленью и перепелиными яйцами в картонных упаковках. В подвал продукты попадали через специальные грузовые люки, выходившие на тротуар в одном из боковых переулков. Проходя за Элисон по очередному узкому коридору, я гадал, в какой стороне находится Кубинский зал, на том же уровне или выше, и как его расположение ниже уровня земли может быть связано с его статусом «только для избранных». Я очень внимательно смотрел по сторонам, но так и не заметил ничего подозрительного – вокруг все так же вились бесчисленные трубы и спутанные электрические провода. Разумеется, я мог бы спросить о Кубинском зале у Элисон, но у меня было такое чувство, что если я промолчу, то узнаю гораздо больше.

– Кроме того, у нас есть второй этаж, – сказала она.

– Второй этаж?

Она имела в виду верхние помещения – три больших банкетных зала, куда вела застеленная ковровой дорожкой лестница. В самом большом из них могло поместиться до шестидесяти человек; там стояло пианино, и поэтому зал часто использовался для корпоративных вечеринок, свадебных торжеств и тому подобного. Второй зал – тоже достаточно большой – был к тому же обставлен дорогими диванами, и его снимали для неофициальных дружеских встреч замужние дамы среднего возраста. Третий зал был намного меньше первых двух; его арендовали исключительно компании клерков с Уолл-стрит. Именно в этом зале работали стриптизерши. Рассчитан он был на двадцать пять человек максимум. Чем больше мужчин, сказала мне Элисон, тем больше проблем; иногда случалось, что какая-нибудь стриптизерша в истерике выбегала из зала, потому что ее искусали или подвергли особо изощренному насилию. «А чего еще можно ждать от такой гоп-компании?» – пожала плечами Элисон.

Потом я поднялся с ней на третий и четвертый этажи, где находились мебельные кладовые, кабинет бухгалтера, главный офис, где работала с бумагами сама Элисон, и раздевалки обслуживающего персонала. По пути я насчитал почти сорок камер видеонаблюдения, а в главном офисе, куда мы ненадолго заглянули, увидел шесть черно-белых телевизионных экранов, на которых сменяли друг друга виды коридоров и комнат, через которые мы только что проходили, а также главный зал, бар, все кассовые аппараты и даже кусок улицы перед входной дверью. Отсюда, догадался я, Элисон может наблюдать за каждым, в том числе и за мной. Есть ли камеры наблюдения в Кубинском зале? Я очень внимательно смотрел на экраны, но так и не увидел помещения, которое было бы мне незнакомо.

– Да-да, – подтвердила Элисон, очевидно заметив мой интерес. – Отсюда видны все комнаты, за исключением пентхауса, где живет Ха.

– Ха?

– Да, – сказала Элисон. – Ты ведь знаешь Ха?

– Ремонтника-китайца?

– Да. Это единственный человек из персонала, которому я полностью доверяю.

«Пентхаус» Ха представлял собой крошечную комнатку на чердаке над сияющей преисподней ресторана. Никто не знал, откуда взялся Ха и сколько в точности ему лет, и никому, кто хоть в какой-то степени от него зависел, даже не приходило в голову допытываться. Возможно, он нелегально сошел на берег с какого-нибудь корабля в Сиэтлской бухте или перешел мексиканскую границу. Единственное, что о нем было известно достоверно, это то, что Ха может починить все, что угодно, – жарочный шкаф, воздушный кондиционер, электронож для мяса, любой из двадцати шести холодильников, транспортер, грузовой лифт, посудомоечную машину и даже пожарную сигнализацию

– К тому же Ха очень смелый, – добавила Элисон.

– Смелый?

– Да.

Ха прекрасно ориентируется в служебных коридорах, сказала Элисон, и часто ходит там, даже не зажигая света. Однажды несколько лет назад – дело было поздно ночью, когда даже ночной портье уже ушел – какой-то воришка взломал выходящий на улицу продовольственный люк и пробрался в подвал. Ха в это время лежал на полу в кухне и прокладывал новую газовую трубу. Услышав, что внизу кто-то ходит, он легко определил по звуку, что взломщик приближается к кухне. Но Ха не растерялся. Он сразу погасил свет в коридорах, включил свет в винной кладовой, а сам притаился и стал ждать. В темноте вор заблудился и, завидев свет, пошел в ту сторону, как бабочка на огонь. И как только он оказался в кладовке, где стояли наши самые дорогие вина, Ха захлопнул дверь, заложил ее для надежности железной трубой и вызвал полицию, которая арестовала злоумышленника.

Судя по всему, Элисон обожала Ха; мне даже показалось – она считала его не просто человеком, а почти что ангелом.

– Ха – единственный, у кого есть номер моего сотового телефона, – пошутила она. – Больше я его никому не даю.

– Как же ты общаешься со своими поставщиками?

– Мой номер есть в справочнике. – Мы вышли на лестницу и стали спускаться в обеденный зал. – Сейчас у меня новый мужчина, – неожиданно сказала Элисон. – Впрочем, я сама еще не знаю, насколько это серьезно.

Я смотрел, как она быстро спускается по ступенькам чуть впереди меня, и радовался, что не признался ей в своих чувствах, пока мы были в мясохранилище.

– Ну-ка, расскажи, заставь меня поревновать, – проговорил я самым шутливым тоном, на какой только был способен.

– Обычно я не завтракаю дома. – Элисон села за один из столиков в глубине зала, я тоже. Больше никого в зале не было, только двое помощников пылесосили пол в дальнем от нас конце. – И хожу завтракать в небольшое кафе рядом с домом. Конечно, у человека моей профессии давно должна была развиться аллергия на рестораны – любые рестораны, но это кафе мне чем-то нравится. Моя квартира слишком большая, слишком просторная и… пустоватая, и хотя у меня хорошая кухня, я все равно хожу туда, беру яйцо, тосты – что-то, с чего можно начать день. – Голос Элисон звучал оживленно, словно ее захватил собственный рассказ. Казалось, она уже забыла мгновения неловкой интимности, возникшей между нами в мясной. – И вот однажды, не успела я заказать чай и развернуть газету, как за соседний столик уселся здоровенный парень с газетой. На нем был очень красивый костюм строгого покроя, и я сразу сказала себе: «Ага, похоже, у меня проблемы».

– Кажется, я знаю, что было дальше, – вставил я, чувствуя себя глубоко несчастным, но стараясь этого не показывать.

– Я сразу посмотрела на его левую руку, но обручального кольца не было, хотя это, разумеется, ничего не значит. Конечно, я не стала с ним заговаривать – я даже не посмотрела на него, а просто сидела, делая вид, будто читаю, но про себя я надеялась, что что-то случится. Тем временем он заказал завтрак и стал есть, и знаешь – у него были безупречные манеры. – Элисон мечтательно вздохнула, вспоминая. – А я знаю, что такое безупречные манеры, Билл, – мне слишком часто приходится видеть, как люди ведут себя за столом, так что мне есть с чем сравнивать. Тут официантка подала мне счет, потому что ей нужен был столик. Я продолжала поглядывать на него, но он не обращал на меня внимании, и мне пришлось уйти.

– Что тебе, конечно, не понравилось.

– Очень не понравилось, но что поделаешь!… На следующий день этого парня не было, но через день я снова встретила его. На этот раз он сидел позади, спиной ко мне; я чувствовала его запах и… Словом, я поняла, что у меня действительно появилась небольшая проблема. Потом он достал свой мобильник и позвонил кому-то, а я сидела, насторожив уши и стараясь услышать как можно больше из того, что он скажет. Ты ведь знаешь, как это бывает… – Элисон виновато улыбнулась. – Мне очень хотелось услышать его голос, узнать что-то о его делах, узнать, кто он такой и с кем разговаривает. Ведь это могла оказаться какая-то женщина, понимаешь? Но он сказал только: «Два миллиона шестьсот? О'кей, я согласен» Это было все, что он сказал. После этого он только слушал, потом кивнул и дал отбой. И тогда я подумала: это серьезный парень.

– Ты почувствовала запах больших денег?

– Наверное. Ты просто не представляешь, Билл, сколько на свете мошенников, хвастунов и просто придурков с дутыми золотыми перстнями на мизинцах и взятыми напрокат «ягуарами»! Да, я заинтересовалась им. Девушки должны сами заботиться о себе, не так ли? Я едва не вывихнула шею, стараясь подсмотреть, что за газету он читает. Это оказалась лондонская «Файненшнл таймс». С моей точки зрения, эти самая эротическая газета, такую только может читать мужчина. Не спрашивай – почему, мне все равно будет трудно тебе объяснить. Эти розовые страницы, этот непривычный европейский шрифт…

Словом, мне это очень понравилось, и я стала думать, что сказать, как завязать разговор, но пока я ломала голову, он посмотрел на часы и ушел. Я просидела в кафе еще некоторое время и слышала, как официантки сплетничают о нем. Разумеется, им он тоже приглянулся, и я поняла, что должна срочно что-то предпринять. Ну, давай же, Элисон, твердила я себе, ты умная девочка и к тому же недурна собой – ты знаешь, что нужно делать. И вот на следующий день я решила…

Не договорив, она улыбнулась мне мрачной мефистофелевской улыбкой.

– Ну давай, выкладывай, – сказал я. – Обещаю не падать в обморок.

– О, Билл, если я скажу, ты не захочешь со мной знаться.

– Почему ты так решила?

– Просто не захочешь, и все. Иногда я делаю ужасные вещи. Однажды я даже завлекла знакомого мужчину в мясную кладовую. – Она оттолкнула лежавшую на столе ложку. – Я очень, очень скверная девчонка. Непостоянная, безответственная и люблю помыкать другими.

– Сомневаюсь. – Я действительно сомневался.

– Когда-нибудь ты сам убедишься…

– Что ж, чему быть, того не миновать. Рассказывай лучше дальше. Итак, ты решила – что?…

– На следующий день я встала пораньше, выбрала самое красивое платье и спустилась вниз минут на десять раньше обычного, чтобы войти в кафе примерно в одно время с ним. Я рассчитала верно. Когда я вошла, он поднял голову и улыбнулся, а мне только того и надо было. Я сказала «привет!» или еще что-то в этом роде; внешне я была совершенно равнодушна, но в душе торжествовала. Возможно, тебе это покажется глупым, но… ладно. В общем, села я за столик, потом повернулась к нему и попросила у него часть газеты. Он кивнул и протянул мне половину номера, который читал. А я сказала – он, похоже, скоро станет постоянным посетителем или еще что-то подобное… в общем, какую-то очевидную банальность. А он ответил, что завтракает в этом кафе только потому, что встречается неподалеку со своими деловыми партнерами, но сделка вот-вот состоится, и он перестанет сюда ходить. Я запаниковала и поспешила сообщить ему, что руковожу неплохим рестораном в центре города и приглашаю его попробовать нашу кухню.

– Я бы сказал – потрясающе хитрый ход!

– У меня просто не было другого выхода! В общем, я дала ему свою визитную карточку и сказала: пожалуйста – по-о-жа-алуйста! – позвоните мне заранее, чтобы я…

– Надеюсь, ты сказала это не так?

– Не так, но почти так. Короче говоря, я попросила предупредить меня заранее, чтобы я могла оставить столик получше. Он взял мою карточку, взглянул на нее и сказал, что будет очень рад. Потом он назвал себя, и мы обменялись рукопожатием. В общем, я сделала все, что могла, дальше оставалось только пасть перед ним ниц… – Элисон улыбнулась. – Ужасно, правда?…

– Расскажи мне остальное, хотя я, кажется, догадываюсь.

– Он позвонил два дня спустя. Когда я услышала его голос, со мной едва не сделался сердечный приступ. Я…

– Я видел его здесь?

– Нет, тебя в тот вечер не было.

– Жаль. – Я вовсе не был уверен, что мне действительно жаль. – Итак, что же случилось дальше?

– Как только он приплел в ресторан, он попался. – Элисон удовлетворенно кивнула, и я почувствовал себя тронутым. Какой же одинокой и ранимой она, оказывается, была!…

Очевидно, Элисон заметила, как изменилось мое лицо, потому что сказала:

– Да брось ты, я не в твоем вкусе. Тебе должны нравиться хорошие девочки – добродетельные, целомудренные, верные.

– Видела бы ты мою бывшую жену!…

– Мне бы хотелось ее увидеть. Билл, правда!

– Она бы тебе понравилась.

– А я? Я бы ей понравилась?

Я задумался:

– Нет.

– Нет? Но почему?

Джудит никогда не нравились слишком умеренные в себе женщины, но я не сказал этого слух.

– Ну, а вы с этим парнем вы будете встречаться снова? – спросил я.

– Да, – сказала Элисон. – Пожалуй, да.

– Значит, остальным можно не беспокоиться?

– Да. – Она кивнула, быстрым движением расплела и снопа скрестила ноги. – Остальных побоку!

Час спустя, когда я снова сидел за столиком № 17, в зале неожиданно появился Липпер. Как всегда, владельца ресторана везла в кресле на колесах сиделка – пожилая чернокожая женщина. Когда они проезжали мимо меня, Липпер внезапно нахмурился и притормозил, спустив ноги на пол.

– Ты у меня работаешь?

Я покачал головой:

– Просто я ваш постоянный клиент.

– Ага, хорошо, очень хорошо. Любишь бифштексы?

– Особенно ваши бифштексы «с вешалки».

– Превосходно! – Липпер придвинулся ближе. В ушах у него курчавились густые волосы, нижние веки обвисли, так что я видел их розовую изнанку. – Значит, люди все еще любят бифштексы!

– И всегда будут любить, мне кажется.

Он ткнул в мою сторону костлявым пальцем:

– Я тебя знаю. Ты – друг Элисон, как я слышал. В свое время, знаешь ли, я тоже любил с ней поболтать. Ты ведь адвокат, правильно?

– Что-то вроде того.

Он улыбнулся; зубы у него были как у старой лошади.

– Когда я был моложе, адвокаты работали в своих конторах, а не в… Впрочем, ладно. Элисон любит держать своих мужиков под рукой, чтобы за ними приглядывать, хе-хе! Я знаю ее уже много лет… Эта девка знает, как надо работать, вот что я тебе скажу!… – Липпер огляделся по сторонам, словно кто-то вдруг позвал его по имени. – Теперь что?… Каждый умеет готовить бифштексы. Берешь коровье мясо, жаришь, кладешь на тарелку, трах – и готово! Конечно, в городе есть несколько первоклассных стейкхаусов – взять хотя бы «Смит и Воленски», бруклинский «Питер Люгер», «Кинз»… Особенно «Кинз» – просто чудо, что за ресторан! Во всех этих местах действительно подают превосходные бифштексы, но мы-то другие, мы – особенные. Когда-то давно, в шестидесятых, этим заведением какое-то время владел Си-натра. Ты знал об этом, сынок? Тогда здесь было полно девчонок, просто столпотворение какое-то. Девицы то появлялись, то исчезали, и конца этому было не видно… – Липпером, похоже, овладел приступ слабоумной старческой болтливости, когда все мысли, не сдерживаемые ни осторожностью, ни соображениями приличий, оказываются на поверхности. – Мы несколько раз ужинали вместе, я и Фрэнк. Он как только увидел этот ресторан, сразу сказал, что просто обязан купить что-то подобное. Может быть, он даже пел здесь несколько раз… – В возбуждении Липпер несколько раз ткнул себя пальцем куда-то в пах, словно проверяя, все ли там на месте. – Я тогда был совсем молодым парнем, еще моложе тебя. Кстати, тебе, наверное, интересно, почему мы себя не рекламируем? Нам это просто не нужно – у нас и так все отлично поставлено. Эта Элисон – она свое дело знает. Конечно, та комнатка внизу не совсем законна; я имею в виду – ее маленькое шоу не совсем законно, но она всегда была очень осторожна!… До сих пор у нее не было никаких проблем. Элисон, конечно, рассказала тебе, в чем дело, правда? Главное, заинтриговать клиента, подцепить на крючок – для этого-то ей и нужно такое подробное вступление. Жаль, что я слишком стар; будь я помоложе, я бы тоже принял участие в этом представлении просто для того, чтобы попробовать. Допустим, я знаю, что это незаконно, но кому какое дело? Половина самых приятных наших поступков незаконна! Можете подать на меня в суд – вот что я говорю в таких случаях. Хватит ли у копов совести арестовать старого человека в инвалидной коляске? Отправить его в тюрьму?… А всего-то и надо – сказать кой-кому по секрету, что внизу у тебя есть особая комната, и людей потянет туда как магнитом. Эта комната… Впрочем, Элисон просила меня не болтать о ней. Как, ты говоришь, тебя зовут? Роджерс? У меня был знакомый врач по фамилии Роджерс, он лечил мне пальцы на ногах. Погоди-ка, я должен принять таблетку. У меня есть сигнальное устройство, которое пищит каждый раз, когда мне; пора…

Над его плечом появилась женская рука, она двигалась изящно и плавно, словно падающий лист; на мягкой, цвета молочного шоколада ладони лежала крошечная красная таблетка. Липпер схватил ее и сунул в рот; толстый язык мелькнул и, поддев таблетку, переправил дальше – совсем как опрокидыватель в кузове мусоровоза.

– Я могу глотать их не запивая, – похвастался Липпер. – О'кей, о чем мы?… Словно магнитом… Синатра… Ах да!… Элисон, конечно, тоже знает. Она-то разбирается в мужчинах, вон как! У нас тут бывает много мужчин, и все самые лучшие, можно сказать – сливки. У Элисон тоже было мужиков порядочно. – Он наклонился вперед, положил свои узловатые пальцы на мою руку и добавил заговорщическим тоном: – Позволь мне дать тебе совет. Я знаю, что происходит, вижу, что она обратила на тебя внимание. Ты малый не глупый, поэтому тебе я скажу… Послушай старика, сынок, не западай на нее, понял? Я хочу сказать – не сдавайся, не делай из себя посмешище. Она хочет, чтобы ты сдался. Она будет играть с тобой, будет стараться найти твое слабое место. Дай ей повариться, покипеть; пусть начнет злиться, нервничать, вот тогда-то ты и нанесешь удар, понял? Ее возбуждают только те, кто не интересуется ею. Я видел это много, много раз. Парней, которые быстро сдаются и начинают объясняться в любви, Элисон терпеть не может. Она играет с ними, мучит их. О-о, она знает такие трюки, о которых большинство мужчин даже не слышали! – Глаза Липпера озорно блеснули, и на мгновение я увидел перед собой привлекательного молодого мужчину, каким он был когда-то. – Один очень богатый парень даже хотел застрелиться из-за нее, но я сказал: «У тебя хватит денег, чтобы купить столько баб, сколько тебе захочется. Разве на Элисон свет клином сошелся?» К счастью, он послушался моего совета и на несколько недель отправился на острова с компанией этаких пухленьких блондинистых курочек, хе-хе! Элисон – та и глазом не моргнула. Впрочем, ей-то какое дело? Она это пережила. Как, ты сказал, твое имя? Вудроу? Впрочем, можешь не говорить – я все равно забуду… Одним словом, вот что это за ресторан!… Как я уже говорил, он особенный, другого такого нет. Я сказал тебе, что в шестидесятых его владельцем был сам Си-натра? Я-то приобрел его в семидесятых, в самый разгар кризиса, когда его и даром-то никто не хотел брать. Но я не испугался, вот как, и понемногу, понемногу сумел наладить дело. Теперь-то я больше не работаю, все больше приезжаю, смотрю, как мои ребятишки едят и развлекаются. В этом зале побывало много знаменитостей, можешь не сомневаться. Уилт Чемберлейн [10] часто заходил сюда, когда бывал в городе; так поверишь – официантки в очередь выстраивались, лишь бы хоть одним глазком взглянуть на него – ничего подобного они в жизни не видели. Из других назову, пожалуй, Сонни и Шер [11], Джо Фрейзера – боксера, Клинта Иствуда, Роберта Редфорда, Билли Кристала [12]. Политики у нас чуть ли не все перебывали, их перечислять никакого времени не хватит. Я-то теперь только смотрю, да и деньги мне не особенно нужны, но в свое время я был неплохим бизнесменом, малыш, ворочал большими делами. Таких, как я, уже немного осталось. В наши дни каждый норовит подстраховаться, положить подушку под задницу. Сам я никогда об этом не думал, я работал! Теперь я – ископаемое, но когда-то я был сделан из железа. Некоторые части у меня до сих пор из железа, малыш. Что, не веришь? Напрасно. Во всяком случае, эта штука все еще действует. Двести миллиграммов этого нового лекарства, и – берегись бабы! Раз в месяц, да, а больше мне и не нужно… У меня даже есть подружка, очень разумная женщина, хотя и не первой молодости. Она сама приходит ко мне на квартиру. Иногда мы кувыркаемся, а иногда просто сидим, пьем джин, виски… – Снова мелькнули лошадиные зубы, блеснули прищуренные живые глаза. – Мы здесь не любим много болтать о человеческой природе. Нужно просто принимать человеческие слабости – вот моя философия. Не хотелось бы тебя пугать, сынок, но когда-нибудь ты станешь таким, как я. Правда, старость обошлась со мной не самым лучшим образом, но мне наплевать. Мой главный секрет – масло «омега-3» [13], самое лучшее, которое делают из мелких рыбешек. Крупные рыбы – тунец, меч-рыба, треска – не годятся, у них в печени накапливается слишком много ртути. – Он слегка похлопал меня по руке. – Я знаю, сынок, тебе нравится Элисон, по глазам вижу. Она всем нравится. Позволь дать тебе совет: руби дерево по себе. Она умнее, чем мы оба вместе взятые. Когда-то я мог дать ей…

Сиделка наклонилась к нему и что-то шепнула.

– Не смей мною командовать! Я тебя нанял, я плачу тебе деньги, и ты должна…

Не говоря ни слова, негритянка развернула кресло и покатила прочь. Я ждал, что Липпер будет возмущаться, но он сразу присмирел, словно младенец в коляске. Он даже позабыл попрощаться со мной, очевидно захваченный перспективой новой встречи. Но в том, что он успел мне рассказать, было достаточно оснований для беспокойства – взять хотя бы его намеки на незаконность того, что происходило в Кубинском зале, или на усвоенную Элисон манеру обращаться с поклонниками. Меня, однако, это почти не испугало, и не только потому, что монолог Липпера напоминал безвредную, местами трогательную болтовню престарелого ресторатора, балансирующего на грани маразма. В конце концов, хотя Элисон мне и нравилась, я вовсе не сходил по ней с ума. Кроме того, и она и я знали из наших бесед, что у каждого из нас имелись в жизни свои трудности. Конечно, мне было не слишком приятно узнать, что у Элисон появился новый мужчина, однако я все так же радовался, встречаясь с ней каждый день. Мне вполне хватало того, что я могу следить за ней издалека, видеть, как она поправляет очки, убирает за ухо волосы или делает еще какой-нибудь грациозный, по-женски очаровательный жест, и если бы в этот момент меня спросили, помогает ли мне это лучше узнать Элисон, я бы ответил «да». Наконец, часы, которые я проводил в ресторане, отвлекали меня от моего обычного времяпрепровождения – от моей убогой квартиры, где я сидел, казня себя за смерть Уилсона Доуна, тоскуя по сыну и прислушиваясь, как мои соседи – такие же, как я, неудачники – ковыляют по лестнице вверх и вниз, так что особенных причин слишком задумываться над самовлюбленной болтовней Липпера у меня не было.

Однако все начало меняться одним холодным и сырым вечером в самом конце февраля, когда после ужина Элисон неожиданно подошла к моему столику № 17.