– Что ты хочешь узнать, Билл?

– Я хочу знать, сколько тел отправилось из Кубинского зала на пригородные свалки, – сказал я, припомнив коричневый мужской ботинок, который я заметил в мусорном фургоне.

Она снова не ответила.

– Может быть, Ха решил, что я тоже умер?

– Понятия не имею.

– Готов спорить: он именно так и решил. – Я немного помолчал. – А что подумала ты, Элисон? Ты тоже думала, что я умер?

Она повернулась ко мне:

– Да, я так подумала, но… но я была не уверена.

– Тебе достаточно было просто подойти ко мне и проверить пульс. Если бы ты дала себе труд сделать это, ты бы очень быстро убедилась, что твой старый приятель Билл Уайет, которого, кстати, именно ты втянула в эту историю, еще дышит. Не знаю только, доставило бы это тебе радость или наоборот…

– Я была очень… расстроена, Билл. Ха сказал, чтобы я шла наверх и открывала ресторан, как обычно, а он останется в Кубинском зале и обо всем позаботится. Больше я в тот день туда не спускалась. Ха позвонил каким-то своим знакомым китайцам – он предупредил меня, что рано утром они пригонят мусоровоз. Я думаю, они подняли тела по лестнице, потом пронесли через кухню и вытащили через погрузочный люк – это самый простой и безопасный способ. – Она кивнула. – Ха действительно обо всем позаботился. Когда на следующий день я спустилась в Кубинский зал, там было чисто. Никаких следов.

– А Ха?

– Как я и сказала, он тоже исчез.

Я знал Элисон достаточно хорошо, чтобы понять – она лжет; я только пока не мог понять – в чем. Тем не менее я притворился, будто верю каждому ее слову.

– Ну, раз так… – небрежно сказал я и встал со скамейки.

– Билл, ты…

– Я еще приду к тебе в ресторан, дай мне только немного времени.

Элисон поглядела на меня, потом отвернулась и стала смотреть на блестящую поверхность пруда. Лицо у нее было отрешенным, словно она уже забыла про меня, словно мы вообще не были знакомы.

Но если, как уверяла меня Элисон. Джей действительно встал и ушел из Кубинского зала, то ключей у него не было, потому что они оставались у меня. Впрочем, в квартире у него мог быть и второй комплект. Но перегнал ли Джей свой джип обратно в гараж? Какое значение мог иметь тот факт, что снаружи на дверцах и. вероятно, с внутренней стороны гоже все еще оставались мои отпечатки пальцев? Возможно – никакого, но мне не хотелось беспокоиться еще и из-за этого. К тому же мне пришло в голову, что было бы неплохо как следует осмотреть джип на случай, если там осталось что-то интересное. С этой мыслью я спустился в подземку и поехал к зданию на Рид-стрит.

Мне понадобилось минут двадцать, чтобы обнаружить джип, стоявший в трех кварталах от дома № 126. С тех пор, как Джей оставил его здесь, прошла неделя, и лобовое стекло машины украшали три квитанции за неправильную парковку. Я взглянул на одну из них поближе. Судя по дате, завтра «джип» должны были отбуксировать на штрафную стоянку.

Не снимая перчаток, я выбрал из связки подходящий ключ, отпер пассажирскую дверцу и, забравшись в салон, вынул из перчаточницы расписание игр школьного баскетбольного чемпионата с Джеевыми пометками. При этом я подумал, что не пойди я тогда на игру, Г. Д., возможно, никогда бы меня не нашел. С другой стороны, Дэн Татхилл тоже не встретил бы меня и не взял к себе на работу.

Сунув расписание в карман, я огляделся, ища еще что-то, что могло бы связать Джея с Салли Коулз. Я заглянул в карманы сидений и под сиденья, пошарил в перчаточнице, за противосолнечными козырьками и в других местах, но ничего не обнаружил. Тогда я вооружился носовым платком и как следует протер приборную доску перед пассажирским сиденьем, рукоятки дверцы и стекло. Потом я выбрался наружу и тщательно протер ручки водительской и пассажирской дверцы, каждую секунду ожидая, что меня вот-вот схватят за шиворот. Но все обошлось. Никто меня не видел, никому не было до меня никакого дела. Похоже, у меня просто разгулялись нервы. Тщательно заперев дверцы, я зашагал прочь. Носовой платок и расписание я бросил в мусорный бак в нескольких кварталах от Рид-стрит.

На следующий день я снова побывал на Рид-стрит. Джип Джея исчез; несомненно, теперь он томился на муниципальной штрафной стоянке. С собой я прихватил ножовку и несколько плотных мусорных мешков. Открыв подъезд, я бесшумно поднялся по лестнице, отпер пустующий офис, смежный с конторой Дэвида Коулза, и тщательно собрал с пола мусор. Покончив с этим, я обратил свое внимание на кресло-насест. Полог из плотной ткани я сорвал, а само кресло распилил на части и убрал в мешок. Миниатюрные видеокамеры я расплющил молотком; так же я поступил и с компьютером и вырвал телефонный провод, подсоединенный к линии Коулза. Примерно через час работы весь мусор был уже на улице, а пустой офис принял такой вид, словно в нем велись, да так и не были закончены какие-то ремонтные работы. Еще полчаса я потратил на поиски еще каких-нибудь улик, затем проверил подвал, но там не нашлось ничего необычного или странного.

После этого я еще несколько раз звонил Джею, впрочем – без особого рвения. Для своих звонков я каждый раз использовал разные телефоны-автоматы и не оставлял никаких сообщений на автоответчике. Но через два дня я не выдержал и отправился в Бруклин, из предосторожности воспользовавшись подземкой. Уже стемнело, но ни в квартире над гаражом, ни на верхней площадке наружной лестницы не было никакого света. Выбитое мною стекло в двери кто-то забил изнутри куском фанеры. Впрочем, у меня ведь был ключ, но прежде, чем воспользоваться им, я прижался лицом к стеклянной дверной панели и, заслонившись руками от света уличных фонарей, попытался рассмотреть хоть что-нибудь внутри.

Но я не увидел ничего, кроме аккуратно заправленной походной койки Джея и перемигивающихся огоньков на кислородном компрессоре. Был ли кто-нибудь внутри? Может быть, Джей лежит на полу мертвый? Я выбрал нужный ключ и уже собирался вставить в скважину замка, но вспомнил об осторожности и обернулся через плечо. На открытой веранде дома напротив какой-то мужчина, закрывшись ладонями от ветра, пытался прикурить сигарету. Меня он пока не видел, но я знал, что если я включу в квартире свет, он сразу это заметит и поймет, что там кто-то есть. Я понял, что, придя сюда поздно вечером, допустил ошибку. Так и не открыв дверь, я осторожно спустился с лестницы и поспешил прочь.

Заботясь о собственной безопасности, я старался не упустить ни одной мелочи. В какой-то момент мне пришло в голову, что неплохо было бы избавиться от моей разгромленной квартиры на Тридцать шестой улице. Не откладывая дело в долгий ящик, я позвонил управляющему и сказал, что хотел бы оплатить необходимый ремонт и разорвать договор об аренде. В ответ управляющий рассмеялся и сказал, чтобы я не беспокоился и что мою квартиру он сдал через три дня после моего отъезда. Потом он пожелал мне всего хорошего и повесил трубку. С облегчением вздохнув (все-таки одной заботой меньше), я нашел себе небольшую поднаемную квартиру – на этот раз с дополнительной спальней – в своем прежнем районе неподалеку от Верхнего Ист-Сайда и сразу же туда переехал.

Все это я проделал в течение каких-нибудь десяти дней после начала работы в фирме Татхилла, где я проводил томительно долгие часы, испытывая одновременно и страх и облегчение от сознания того, что мир до сих пор ничего не знает о четырех (как я думал) убийствах, совершенных почти месяц назад в отдельном зале популярного манхэттенского стейкхауса, и о связанной с ними смерти мелкого бизнесмена от музыки, случившейся где-то по дороге в Филадельфию. Где сейчас находятся тела Поппи, Гейба, Дэнни и Ламонта? Куда девался Джей Рейни? Эти вопросы по-прежнему не давали мне покоя.

Однажды рано утром, когда я брился перед зеркалом, собираясь идти на работу, внезапно зазвонил мой домашний телефон. В справочниках моего номера не было – его знали только мои коллеги по работе, и больше никто. Я взял трубку.

– Уильям Уайет?

– Да, я слушаю. Кто это?

Это оказался полицейский детектив из Бруклина, фамилия его была Макомбер.

– Вам известен человек по имени Джей Рейни?

– Да, – сказал я, хорошо понимая, что солгать выйдет себе дороже. Слишком много свидетелей видели нас вместе; кроме того, существовали еще счета компании мобильной связи и моя подпись на Дже-евом экземпляре договора. – Я выступал в качестве его юрисконсульта, когда он заключал сделку купли-продажи недвижимости.

– Когда это было?

– Около трех недель назад.

– Когда в последний раз вы видели мистера Рейни?

– Довольно давно. Кажется, прошло недели две или около того.

– Дело в том, мистер Уайет, что Джей Рейни погиб. Был ли я удивлен? Не знаю…

– Что с ним случилось?

Макомбер сказал, что тело Рейни было найдено в океане неподалеку от Кони-Айленда [47]. К сожалению, разложение успело зайти довольно далеко. Раздутую, безобразную фигуру в промокших брюках и рубашке обнаружили подростки, катавшиеся на водных мотоциклах. У одного из подростков – вот он, наш мир без прикрас! вот они, реальности нашего мира! – оказался с собой мобильный телефон в водонепроницаемом чехле; он и сообщил о находке в полицию. В кармане пиджака Джея лежал бумажник, а в нем – номер моего мобильного телефона.

– Но вы звоните не по мобильному, вы звоните ко мне на квартиру по моему новому номеру, – заметил я.

– Да.

– Но как вы…

– На то мы и полиция, – веско заметил Макомбер. – Нам положено быть в курсе того, кто и где находится. Не могли бы вы дать мне имена и координаты родных мистера Рейни? – добавил он.

– Его отец умер год или два назад, – сказал я. – Что касается матери, то Джей не виделся и не разговаривал с ней уже лет десять. Возможно, она тоже скончалась. Других родственников, насколько мне известно, у него не было.

– Мистер Рейни был женат?

– Нет, никогда.

– А дети?

– Нет, – не колеблясь ответил я.

– Может быть, подружка, любовница?

– Эту сторону своей жизни он со мной не обсуждал.

– Понятно. – Детектив выдержал небольшую паузу. – Боюсь, что в таком случае перед нами встает серьезная проблема.

– Какая же?

– Нам нужен кто-то, кто мог бы опознать тело и забрать останки. Мы уже провели посмертное вскрытие и должны передать кому-то тело, желательно – кому-нибудь из родственников.

– Но я не знаю никаких его родственников – ни близких, ни дальних.

– В подобных случаях обычно… Не могли бы вы опознать тело, мистер Уайет? Опознать и предъявить права на останки?

– Наверное, мог бы, но… Видите ли, детектив, я никогда этого не делал!

– Уверяю вас, это пустая формальность, но она может здорово облегчить нам работу.

– Хорошо, давайте попробуем. Куда мне подъехать? Макомбер продиктовал мне адрес. Я сказал, что у меня есть кое-какие дела на работе, но я смогу быть на месте часа через три.

– Могу я дать вам один совет, мистер Уайет? – сказал детектив.

– Да, конечно, – ответил я, опасаясь, что, поспешив согласиться, попался на какой-то полицейский крючок.

– Не обедайте.

– Что-что?!

– Не обедайте сегодня, мистер Уайет. Я говорю совершенно серьезно.

– Что ж, хорошо… Я не буду обедать.

Но дороге в медико-криминалистическую лабораторию в Бруклине я заехал к Джею на квартиру, не забыв прихватить перчатки. Судьба предоставила мне последний шанс, и не воспользоваться им было бы глупо. Войдя в квартиру, я тихо закрыл за собой дверь и включил свет. Все здесь было как прежде. У меня был с собой пластиковый пакет, в который я положил блокнот с черновиками писем Джея к отцу Салли Коулз, найденный мною в кислородной камере еще ь мой прошлый визит. Но я знал, чувствовал, что это еще не все, и не спешил уходить. Я заглянул во все ящики, снова выдвинул из-под койки чемоданы, я не пропустил ни одного укромного уголка и был вознагражден. Я обнаружил шестнадцать писем Джея к самой Салли и еще тридцать шесть различных клочков бумаги, в которых упоминалось имя Салли. Плюс дюжину фотографий. Плюс несколько расписаний баскетбольных игр. Плюс афишу с объявлением о музыкальном вечере в зале «Стейнвея». Плюс фотоаппарат Джея с сильным объективом и наполовину отснятой пленкой, которую я вытащил и тоже отправил в пакет, предварительно засветив. Попались мне и запасные комплекты ключей от джипа и здания на Рид-стрит. Я понимал, что машина наглухо застряла в бюрократических дебрях и, скорее всего, будет продана с аукциона как «невостребованная». Что касалось офисного здания, то… Но я еще пока и сам не знал – что, поэтому я снял ключи с цепочки и положил в ящик стола. В последний раз оглядев квартиру, я насторожил «собачку» замка и вышел, несильно хлопнув дверью. Вся операция заняла двадцать пять минут. Спустившись в подземку, я проехал несколько остановок до станции «Атлантик-авеню», вышел, отыскал на станции мусорный бак, который был почти полон, бросил туда пакет и отправился дальше. У себя я оставил только письма Джея, но встречаться с сотрудником полиции, имея при себе эти компрометирующие документы, мне не хотелось, поэтому я зашел на почту, купил конверт и отправил их бандеролью на свой новый адрес.

Макомбер – невысокий, опрятно одетый мужчина – ждал меня в вестибюле медико-криминалистической лаборатории. Мы обменялись рукопожатием.

– Значит, вы были его адвокатом, юридическим советником? – спросил он.

– Я консультировал Джея только по поводу одной-единственной сделки.

– Как вы познакомились?

– Мы встретились в ресторане, и как-то случайно вышло, что мы разговорились, – сказал я, решив хотя бы ради себя самого не упоминать имени Элисон. – Тогда мне нужна была работа, поэтому я согласился на предложение.

– Как вы думаете, зачем мистеру Рейни понадобилось покупать это офисное здание?

Самый распространенный способ вложения капитала, ответил я, и добавил, что это, мол, хороший вопрос.

– Почему – хороший? – осведомился детектив.

– Потому что Джей был очень болен.

– Болен?

– У него были серьезные проблемы с легкими. Очень серьезные. Он практически не мог дышать, как все люди.

Макомбер внимательно посмотрел на меня, слегка покусывая щеку. Он, несомненно, ознакомился с актом судебно-медицинского вскрытия и знал, в каком состоянии были легкие Джея.

– Что вы имеете в виду? – спросил он.

– Джей рос на картофелеводческой ферме на Лонг-Айленде, – объяснил я. – И случайно отравился каким-то гербицидом. Он чуть не погиб тогда.

– Когда это произошло?

– Я думаю, лет пятнадцать назад. Отравление привело к дегенеративному перерождению легочной ткани и фиброзу.

– Откуда вы все это знаете?

– От Джея, конечно. Впрочем, то, что у него проблемы с легкими, было видно, что называется, невооруженным глазом. Малейшее напряжение сил приводило к тому, что Джей начинал задыхаться.

– Я вижу, вы с ним сошлись довольно близко.

– Да нет, просто он мне кое-что рассказывал.

– И все-таки насколько близко вы знали друг друга? – не отступал Макомбер. – Вы понимаете, о чем я?…

– В этом смысле мы друг друга вообще не знали, детектив, – отрезал я.

– Вы не женаты, не так ли?

– Я разведен.

– Дети есть?

– Да, сын.

Макомбер заметно расслабился.

– О'кей, что еще вы можете рассказать о болезни мистера Рейни?

– Да я, собственно, уже все сказал.

– Вы знали, где он жил?

Я подумал о кислородной камере, об ингаляторах и гормональных препаратах, купленных на черном рынке, которые полиция обнаружит в квартире Джея над гаражом.

– Да. Запишите адрес. – Я продиктовал ему адрес Джея, решив, что в моем положении выгоднее всего притвориться законопослушным и добропорядочным гражданином, который только рад помочь полиции. – Если хотите, зашипите и мой рабочий телефон на случай, если у вас возникнут какие-то вопросы.

– Хороню, давайте.

– Могу я еще чем-нибудь помочь, детектив?

– Скажите, мистер Рейни обращался к врачу?

Я пожал плечами:

– Не знаю, он как-то не упоминал об этом.

– Значит, он был серьезно болен, как вы утверждаете, но к врачу не обращался. Так?

Я промолчал, изображая нерешительность.

– Выкладывайте, мистер Уайет. – поторопил меня Макомбер. – У нас на руках мертвое тело, и мы должны выяснить, что случилось.

– О'кей. – кивнул я, – расскажу. У меня сложилось впечатление, что Джей не верил врачам и сам экспериментировал с какими-то лекарствами. Мне он не раз говорил, что его состояние ухудшается и он вынужден прибегать к радикальным мерам, на которые решится не каждый врач, если только он дорожит своей лицензией. Джей часто измерял свой объем легких – для него это стало своего рода «пунктиком». Объем легких снижался, и Джей очень беспокоился по этому поводу. Он всегда носил с собой целый набор самых разных лекарств, ингаляторов и прочего. Иными словами, Джей сам себя лечил.

Макомбер задумчиво кивнул. Я буквально чувствовал, как он сравнивает и отбрасывает различные версии, все больше утверждаясь в решении, к которому я старался незаметно его подтолкнуть. Одинокий, тяжело больной мужчина, который знал, что обречен, и старался продлить свою жизнь, экспериментируя с сильнодействующими средствами, – таким представлялся ему Джей.

Десять минут спустя мы вошли в морг. Помощник медэксперта выдвинул из рефрижератора полку с высокими бортами, и я увидел Джея. В узком ящике его широкая грудь казалась меньше, чем при жизни; голова тоже как будто усохла, кожа приобрела белесовато-серый оттенок. От основания шеи до пупка тянулся длинный бескровный разрез, края которого были небрежно стянуты хирургическими нитками, и я понял, что патологоанатом вскрыл его и выпотрошил как рыбу. От этой мысли меня сразу замутило, рот заполнился едкой горечью, и я с трудом сглотнул. Взяв себя в руки, я наклонился ближе и увидел, что волосы Джея покрыты кристалликами соли. На щеках тоже блестели похожие на звезды соляные разводы. Глаза Джея были открыты, но самих глаз в глазницах не было, и я сразу вспомнил римские статуи богов и героев, высверленные зрачки которых создавали впечатление слепоты. Сейчас Джей больше всего напоминал такую статую. На него можно было смотреть, но сам он никого не видел. Помощник медэксперта вставил ему в ноздри ватные тампоны, но рот Джея был широко открыт, и я заметил, что у него не хватает нескольких коренных зубов – вероятно, он потерял их из-за того, что в юности у его семьи не было денег на хорошего дантиста. Подбородок Джея зарос щетиной. В целом его лицо странным образом казалось одновременно и совсем молодым, и очень древним.

– Это он?

Я кивнул:

– Да.

– Вы уверены?

– Конечно.

– Вы подпишете акт?

– Да.

– Никаких сомнений, мистер Уайет?

– Никаких.

– Вы, случайно, не знаете, у него был постоянный зубной врач?

– Думаю, что да, но обращаться к нему не обязательно. Я совершенно уверен, что это Джей.

– Бывает, иногда люди все-таки ошибаются. Он был прав.

– Выдвиньте его до конца, – попросил я.

– Зачем?

– Я хочу взглянуть на его ноги.

– У мистера Рейни была какая-то татуировка?

– Нет.

– Может, родимое пятно?

– В молодости Джей занимался спортом, у него были сильно развитые икроножные мышцы.

Помощник эксперта выдвинул полку до конца. Она двигалась на роликах довольно плавно, но я заметил, что от тяжести тела Джея длинная полка прогибается. Никакой одежды на нем не было. Теперь, когда я видел его целиком, Джей больше не казался мне маленьким, усохшим. Густые черные волосы покрывали его грудь и узкой дорожкой спускались к основанию живота; поникший пенис накренился набок. Икры, плотно прилегавшие к жесткому дну ящика, расплющились под собственным весом и почти касались друг друга внутренними поверхностями.

Помощник медэксперта кивнул и достал рулетку.

– Ого!…

– Теперь вы понимаете?…

– Семнадцать дюймов. Обычный размер для страдающих ожирением, но наш клиент совсем не толстяк.

– Дайте мне еще минуточку… – попросил я. – Все-таки мы были друзьями.

– Хорошо. Только не слишком долго, пожалуйста.

Я кивнул и, наклонившись к голове Джея Рейни, прикоснулся кончиком пальца к его левому уху, где был нарост на хрящике – такой же, как у Салли Коулз. Вскоре я нащупал его; он никуда не делся, но был совсем холодным, и я почему-то подумал о собственном сыне – о том, что мне его очень недостает и что я по-прежнему сильно к нему привязан.

На несколько мгновений я задержал ладонь на холодном лбу Джея, но сделал ото, разумеется, не для него, а для себя.

– О'кей, – сказал помощник эксперта. – Вы закончили?

Я отступил в сторону, и помощник протянул мне планшетку с официальным актом опознания тела, предварявшийся статьей об ответственности за дачу ложных показаний. Далее шел собственно текст, согласно которому я подтверждал, что предъявленные мне человеческие останки принадлежат… да. Я расписался.

– Ну вот, – удовлетворенно вздохнул помощник эксперта. – Спасибо. Можете идти.

– Еще нет, – неожиданно вмешался детектив Макомбер.

– Почему? – удивился помощник.

– Разве вы не хотите, чтобы кто-нибудь забрал тело? – спросил детектив.

– Вообще-то хотим, и чем скорее, тем лучше.

– Ну вот, сейчас мы это и оформим! – сказал Макомбер почти радостно. – Родственников у покойного нет, зато я нашел его адвоката.

– Погодите, погодите, я вовсе не…

– Не беспокойтесь, я же предупреждал, что это пустая формальность. Вот, возьмите… – Он вручил мне визитную карточку с адресом похоронного бюро. – Эта контора находится в трех кварталах отсюда. Они заберут тело к себе и сохранят – забальзамируют, заморозят – словом, сделают все, что нужно. Нам необходимо освободить место – в конце концов, это Бруклин и умирают здесь не только от старости.

– О'кей, – сказал я. – Я все сделаю.

– Вы позвоните им сегодня?

– Конечно.

– Вот и отлично. Сейчас я выдам вам вещи погибшего. – Макомбер кивнул помощнику эксперта, и тот достал из специального выдвижного ящика картонную коробку:

– Вот, возьмите.

Я заглянул внутрь. Там лежала одежда.

– И еще вот это… – Детектив протянул прозрачный пластиковый пакет с герметической застежкой. – Бумажник, наручные часы, книжечка мокрых картонных спичек…

Я взглянул на содержимое пакета сквозь прозрачную стенку. Спички были из стейкхауса; часы оказались испорчены морской водой. Потом я снова заглянул в коробку с одеждой.

– От этих вещей здорово воняет, – заметил я.

– Угу, – согласился помощник эксперта. – Именно поэтому мы так спешим от них избавиться.

Я вспомнил кусочек суси на тарелке перед Джеем.

– Кстати, отчего он все-таки умер?

Макомбер протянул мне свою планшетку, перевернул два верхних листа и ткнул пальцем в длинный параграф:

– Вот. Я прочел:

… Легкие и желудок погибшего заполнены морской водой, однако дальнейшее натологоанатомическое исследование выявило серьезное заболевание легких и дыхательных путей. Отмечено симметричное диффузное поражение альвеол. Наличествуют признаки ателектаза [48] и пульмонарной консолидации. Обнаружены следы бронхоэктатического пневмосклероза, хотя исследование тканей не проводилось. Наличествует облитерирующий или сдавливающий бронхиолит с характерными закупоривающими пробками разросшейся фиброзной ткани, сопровождаемый аналогичными явлениями в альвеолах. Не отмечено никаких признаков карциномы бронхов. С помощью метода пальцевого исследования обнаружено существенное снижение растяжимости легких. В дыхательных путях обнаружены множественные шрамы травматического происхождения, указывающие на неоднократное применение метода искусственной вентиляции. Имеются признаки хронической артериальной гипоксемии. Вторичная дыхательная мускулатура грудной клетки чрезвычайно развита, что свидетельствует о нарастании ее компенсаторной функции. Отмечено также типичное изменение окраски стоп. Причина смерти: острая асфиксия, явившаяся следствием хронического прогрессирующего заболевания дыхательных путей, осложненного диффузным пульмонарным альвеолитом или фиброзом легких неизвестной этиологии.

Я вернул бумаги детективу.

– Это означает, что он задохнулся, – ответил он на мой невысказанный вопрос.

Я кивнул.

– Так вы позвоните в похоронное бюро. – Да.

– Что ж, в таком случае вы действительно можете идти.

Они отпустили меня, но свободным я себя не чувствовал. Скорее наоборот. Я отнес коробку с вещами Джея в небольшой парк поблизости, нашел свободную скамейку и сел. Пластиковый пакет с бумажником, часами и спичками я еще раньше спрятал в карман куртки, поэтому, пользуясь тем, что день был ясным и солнечным, я решил начать свой осмотр с одежды. Костюм и рубашка были мне знакомы, да и галстук был тот же, что я видел на Джое в последнюю нашу встречу в Кубинском зале. Их высушили, но ни разгладить, ни постирать их никто не удосужился, и они были мятыми и жесткими от соли.

Я огляделся по сторонам. Трое бездомных бродяг осторожно наблюдали за мной с дальнего конца парка. Больше никого на аллее не было. Вздохнув, я запустил руку в коробку.

Ботинки – номер двенадцатый – были мне велики, и я поставил их на скамью. Теперь носки. Я по очереди засунул руку в каждый из них. Пусто. Я свернул их, как учила меня в детстве моя собственная мать, положил в один из ботинок и занялся брюками. По-видимому, их не сняли, а разрезали ножом или ножницами, и они были совершенно испорчены. Карманы были пусты, и я положил брюки с другой стороны от себя. Нижнее белье тоже было срезано, но выглядело новеньким, едва надеванным. Машинально я отметил размер – тридцать восьмой. Рубашка, размер сорок восемь, куплена у «Брукс бразерс» – испорчена, карманы пусты. Я встал, отнес брюки, белье и рубашку в мусорный бак и вернулся на скамью.

Галстук я решил сохранить. Новый, шелковый, модный, он был очень хорош, и я надеялся, что его еще можно привести в порядок. Спрятав его в карман, я занялся пиджаком. От морской воды и других жидкостей он слегка полинял, но остался целехонек. Первым делом я сунул два пальца в нагрудный карман. Салфетка из Кубинского зала, которую передала Джею Элисон. оказалась на месте и была по-прежнему аккуратно сложена вчетверо. Я спрятал ее в бумажник и осмотрел потайной и наружные боковые карманы. Пусто. Свернув пиджак, я положил его рядом с ботинками и взял в руки куртку – прекрасную, теплую куртку с меткой лондонского «Брентри-джа». Но меня ждало разочарование – в карманах ничего не было, кроме каких-то крошек, и я окликнул бродяг.

– Эй! Вам что-нибудь нужно? – крикнул я, указывая на ворох одежды.

Один из них поднялся, вразвалочку подошел ко мне, равнодушно поковырялся в Джеевых вещах, потом сгреб все сразу и не спеша удалился, так и не сказав ни слова.

Убедившись, что на меня никто не смотрит, я достал салфетку. Алая помада Элисон поблекла от соленой воды Атлантики, но, в отличие от первого раза, я сразу понял, что держу в руках примитивный план местности, состоявший из трех косых крестов и прямоугольника, помеченного странным словом «крола».

Да, это был именно план – маленькая карта, на которой была запечатлена часть поля Джея, которым теперь владели Марсено и чилийская винодельческая компания. Ни о каком масштабе не могло быть и речи, но я был уверен, что три косых креста соответствовали трем деревьям, росшим одно за другим в конце подъездной дорожки. Прямоугольник означал нечто закопанное неподалеку от третьего дерева. «Крола»… что это может быть?

В тот же день после обеда я позвонил Марсено.

– Мистер У-айет?

– Да, это я. У меня есть новости, – сказал я. – Кажется, мне удалось кое-что для вас узнать.

– Вы, вероятно, хотите, чтобы мы отозвали иск, мистер У-айет?

– Почему вы не пришли в тот день в ресторан? – спросил я. – Почему?! Ведь я звонил вам и вы обещали…

– Все очень просто, мистер У-айет…

– Просто?

– Сразу после вашего звонка я перезвонил Марте Хэллок, чтобы проверить, правда ли то, что вы говорили. Что мистер Поппи является ее племянником.

– И что она ответила?

– Она сказала, что Поппи собирается ехать во Флориду.

– Но она хоть призналась, что Поппи – ее племянник?

– Мисс Хэллок сказала, что в изолированных сельских районах большинство жителей так или иначе приходится друг другу родней. И еще она сказала, что на мистера Поппи нельзя полагаться – он вспыльчив и слишком много пьет.

– Ах вот как? – Я был почти уверен, что Марсено лжет, но не знал, как нажать на него, чтобы добиться правды, какова бы она ни была.

– Так что вы хотите? – Голос Марсено звучал достаточно сдержанно, но я уловил в нем угрожающие нотки.

– У меня есть сведения, которые вас интересуют, – сказал я.

– Понятно. Почему бы вам не прислать мне документы или что там у вас есть?…

– Нет, я передам вам эти сведения только лично, – твердо сказал я. – Я хочу, чтобы вы их получили. Вы причинили людям много страданий и горя и должны хотя бы узнать, ради чего…

– Хорошо, я встречусь с вами завтра, мистер У-айет.

– Нет, Марсено, вы встретитесь со мной в субботу утром, и мы вместе поедем на ваш участок. Тогда и только тогда я сообщу вам все. что вы так хотели знать! – сказал я. – Вы меня поняли?

Марсено все понял. В субботу утром его автомобиль с шофером подкатил к моему дому. Светило солнце, в воздухе ощущалось дыхание скорой весны. Я сел в машину, и мы отправились. Поездка прошла вполне сносно, хотя ехали мы не быстро. Скоростное шоссе обычно бывает забито машинами и днем и ночью, а по выходным к тому же многие отправляются за покупками. Почти всю дорогу мы молчали; лишь время от времени Марсено разговаривал с кем-то по мобильнику на испанском.