– И кто же этот помощник?

– Я.

Я снова уткнулся в карту. Судя по ней, дегустационный центр должен был разместиться примерно в том месте, где Хершел разравнивал землю. Может быть, поэтому Марсено так беспокоится?

– В бухту могут заходить туристские яхты или даже небольшие круизные теплоходики, – сказал я. – Если построить причал у бывшей лодочной мастерской, пассажиров можно легко доставить в гольф-клуб или дегустационный центр.

– Вот видите, вы уже рассуждаете как заправский застройщик. – Марта Хэллок улыбнулась. – Кстати, в пяти милях отсюда расположен местный аэропорт, который вполне способен принимать небольшие частные самолеты. Судно на подводных крыльях с водометным двигателем может добраться от Манхэттена до бухты Краболовов за сорок пять минут; это весьма приятное1 путешествие, так что за спои деньги клиенты получат не только пляж и заповедник, но и полезную морскую прогулку.

– Почему именно здесь, а не на Саут-Форке, не в Хэмптоне? В конце концов, тамошние пляжи пользуются большей популярностью, да и денег там сосредоточено больше.

– Очень просто, мистер Уайет. Хэмптон сплошь застроен и перенаселен, и там нельзя купить ни одного сколько-нибудь большого участка земли. Их просто не существует. Все участки, которые там когда-то были, давно раздроблены на мелкие наделы. Кроме того, выращивать виноград на Саут-Форке менее удобно – почва там имеет несколько иной состав и не так плодородна, вегетативный сезон на несколько дней короче, а в комиссиях по надзору за соблюдением закона о землепользовании заправляют леди, у которых в жизни только два интереса: хороший обед и собственные цветочные магазинчики.

– Похоже, вы не слишком высокого мнения о ваших соседях.

– Меня от них тошнит, мистер Уайет. Я ненавижу Хэмптон. Все тамошние жители – снобы и зануды, они не просто родились с серебряной ложкой во рту [37], а ухитрились затолкать ее так глубоко, что теперь она торчит у них из мозгов. Пятьдесят лет они смотрели на нас, жителей Норт-Форка, как на низшую форму жизни. Поверьте мне, мистер Уайет, я знаю, что говорю. Свою землю они погубили, и теперь их загребущие лапы тянутся к нашей земле. Все крупные риелторские агентства с Саут-Форка открыли у нас свои отделения, надеясь выбросить меня из игры. Что ж, я не в силах этому помешать, зато я могу сделать так, чтобы каждый, кому приглянулась наша земля, заплатил за нее по полной программе. Пусть они сделают наших старых фермеров и рыбаков богачами!

Я ткнул пальцем в карту:

– Если, как вы говорите, все это фактически уже куплено, то в чем проблема?

– Я могу договориться с местными властями, – сказала Марта, – но охраной природы занимаются власти штата. На этом уровне я никого не знаю, а штат торопиться не будет – Департаменту охраны окружающей среды нет дела до того, что у мистера Марсено «горят» деньги. Участок заболоченного побережья в заповеднике – тот самый, где гнездятся редкие виды птиц, – охраняется на федеральном уровне. Чтобы изменить его статус, необходимо иметь связи в Вашингтоне.

– Да, – согласился я, – если действовать официальным путем, на это можно потратить лет пять, не меньше.

– Совершенно верно, – согласилась Марта. – Видите ли, северо-восточный угол владений Джея примыкает к этому заболоченному участку побережья. Марсено очень важно знать, что находится под землей, мистер Уайет, потому что как только его люди выкопают это, он вынужден будет следовать обычной бюрократической процедуре. Которая, как вы справедливо заметили, может занять не меньше пяти лет.

– А Джей знает, что зарыто на участке?

– Марсено думает, что да.

– А ему известно, что Поппи тоже хорошо знаком с этими местами?

– Пока нет, но он может узнать, и достаточно быстро. А время для него сейчас дороже денег. Следующие выборы городской администрации состоятся осенью, а я абсолютно уверена – Марсено хотел бы закончить все согласования до того, как к власти придут новые люди.

Марта очень ловко обошла один важный пункт, но я твердо решил его выяснить.

– Значит, вы уверены, да?…

– Конечно.

– Вы, я вижу, хорошо представляете себе местную синоптическую ситуацию, состав почвы и прочее. Очевидно, Марсено вам за это платит…

– Да, в том числе и за это.

– Значит, это вы посоветовали ему провернуть всю подготовительную работу и начать освоение нового участка до осенних выборов?

Она не ответила, только посмотрела на меня исподлобья.

– У меня такое впечатление, Марта, что вам заплатили за организацию всего того, о чем вы мне только что рассказали: вы давали дельные советы, договаривались с местными политиками и так далее. Л теперь, когда возникла проблема, Марсено ждет, что вы ее решите…

– Это было одним из…

– Так что в данном случае вы заботитесь не только об интересах Джея, как пытались меня уверить.

– Мистер Уайет, – тихо сказала Марта, – я приехала сюда, чтобы помочь.

– Не понимаю, почему бы вам не поговорить непосредственно с Джеем.

Вместо ответа она впилась в лежащий на тарелке хорошо прожаренный бифштекс. Для ее зубов это была нелегкая работа, но она не хотела сдаваться, как не теряла надежды убедить меня.

– Что вы знаете о том несчастном случае? – спросила она.

– Я покачал головой.

– Практически ничего.

– О боже!… Значит, вы не поняли ни слова из того, что я вам только что говорила. Ладно, слушайте. Это случилось лет пятнадцать тому назад. Одна из дачниц – дочь человека, который снимал на лето один из коттеджей на южном берегу бухты, – была по уши влюблена в Джея, а он – в нее. Тогда ему еще не было и двадцати. Ее семья, мне кажется, была очень богатой, к тому же они были из Англии. Как правило, такие девушки даже не смотрят на наших местных парней, но Джей был особенным. Такого красивого юноши я не видела, наверное, никогда в жизни, а я повидала многих… В общем, девчонка полюбила его, но ее родителям нужно было срочно уехать. В панике она позвонила Джею домой, но его отец… Впрочем, не стану утомлять вас подробностями. Поздно вечером Джей все-таки улизнул из дому и помчался на последнее свидание со своей возлюбленной. Возвращался он через картофельное поле, принадлежавшее его отцу, и попал в… На поле кто-то оставил включенным распрыскиватель, заряженный паракватом – ядовитым хлорсодержащим гербицидом, который уничтожает сорняки, траву – все, что растет. Это было ужасно! Джея нашли только утром; он лежал в борозде без сознания и был едва жив.

Марта ненадолго замолчала, глядя куда-то сквозь меня.

– Той же ночью, когда это случилось, отец и мать Джея крупно поссорились. В очередной раз… Я, кажется, уже говорила вам – его отец был настоящим ничтожеством, мерзким и жестоким пьяницей. Сразу после этой ссоры мать Джея сбежала от него. В наших краях ее больше никто не видел, а сама она тоже никому не звонила и не писала. В это трудно было поверить – было бы трудно, если б только ее муж не был такой скотиной. Многие у нас считали, что она вовсе уехала с Норт-Форка и отправилась куда глаза глядят. Она была хороша собой и могла без труда найти себе другого, нормального мужчину, хотя кто знает?…

Джей тем временем понемногу поправлялся. Во всяком случае, он вышел из больницы, где пролежал несколько недель. Исчезновение матери стало тяжелым ударом для мальчика – ведь он все еще был самым настоящим мальчишкой девятнадцати лет. Я считаю – в этом возрасте все мужчины еще мальчики. Мать Джея исчезла, от отца толку было немного, да и сам он был еще слишком слаб, чтобы ходить. Насколько я помню, он еще месяц или полтора оставался прикован к креслу на колесиках. Этот гербицид сжег ему легкие, сделал его инвалидом на всю жизнь.

– Да, я знаю.

– Вот почему, мистер Уайет, я взялась помочь Джею избавиться от этой земли – быть может, хотя бы теперь он сумеет как-то наладить свою жизнь. По-моему, я не делаю ничего плохого.

– Я вас ни в чем не обвиняю, – пробормотал я.

– Вскоре после этого несчастья Джей уехал из города. Его семьи больше не существовало, и ему незачем было возвращаться. Я не видела его довольно долгое время. Ходили слухи, будто он ездил в Европу – разыскивать ту девчонку, в которую влюбился, но наверняка я ничего не знаю. Его отец, как я и предполагала, совершенно забросил хозяйство и вскоре сдал землю в аренду, разрешив, впрочем, старым наемным рабочим жить в одной из построек. Через несколько лет он умер от цирроза печени, и земля перешла по наследству к Джею. Тогда-то, я думаю, он и решил, что пора ее продать.

Она закончила свой рассказ и посмотрела на меня, а я подумал, что, посвящая меня в подробности прошлой жизни Джея и в то же время – подробно живописуя те силы, которым он (и я) вынуждены были противостоять, Марта Хэллок отнюдь не помогает решить возникшую проблему. Напротив, я готов был побиться об заклад, что она тоже пытается оказывать давление – на меня.

– Скажите, Марта, – начал я, – какой характер носят ваши доверительные отношения с Марсено?

– Я же уже говорила – я просто помогаю ему в меру сил, не больше…

– Нет, я имел в виду условия вашей договоренности. Кто вы – консультант на гонораре, временный работник, агент, работающий за проценты, или, говоря юридическим языком, принципал – лицо, участвующее в сделке за свой счет?

– Странный вопрос, мистер Уайет. Я просто старая женщина, которая хочет…

– Из вашего нежелания отвечать я заключаю, что вы принципал. С юридической точки зрения это означает, что вы – партнер Марсено. А следовательно, ваши и его интересы совпадают. Знаете, Марта, я мог бы не тратить время и поговорить с самим Марсено.

Она уставилась на меня, и в ее глазах я заметил беспокойные искорки.

– Что закопано на участке, Марта?

Ее голова качнулась один раз, словно ее ударили по щеке.

– Ничего.

– Откуда вы знаете?

– Я не знаю! – почти прошипела она.

– Тогда как же вы можете что-то утверждать?

– В земле нет ничего, что могло бы причинить кому-то вред.

Это был не ответ, а какие-то крохи ответа, и я снова покачал головой.

– Тогда почему вы не скажете этого вашему деловому партнеру? Ведь ваши цели совпадают, не так ли?

– Нет, не совсем так. То есть…

– Коль скоро мы заговорили об этом, Марта, скажу вам еще одну вещь: на мой взгляд, налицо классический конфликт интересов. Вы были представителем продавца. Марта, я видел вашу подпись на документах.

– Это неправда!

– Как же в таком случае мне удалось на вас выйти?

На это она не нашлась что ответить.

– Итак, вы были уполномоченным агентом продавца и в то же время представляли интересы покупателя. Интересно, знает ли об этом Джей? И кстати, знает ли Марсено, что человек, обнаруживший мертвое тело, приходится вам племянником?

– Я не могу ответить на эти вопросы, и даже если бы могла – не стала бы!

Она попыталась подняться из-за стола, но я быстро наклонился вперед и выхватил у нее трость.

– Вы приехали в Манхэттен, чтобы еще раз нажать на меня, Марта? Точно так же, как Марсено давит на вас…

– Нет.

– Он собирается подать на меня в суд. На меня и на Джея тоже.

– Вот никогда бы не подумала!… Что бы он значил, этот ответ?…

– Вас прислал Марсено?

– Нет.

– Это он велел вам сделать вид, будто вы хотите нам помочь?

– Нет, мистер Уайет!

– Вы либо знаете, что находится под землей, и не хотите, чтобы об этом узнал кто-то еще, – а это означает, что вы с мистером Марсено попали в чертовски сложное положение (между прочим, я мог бы рассказать об этом чилийцу – думаю, ему будет любопытно), либо… – Я слегка запнулся, стараясь собраться с мыслями. – Либо вы действительно не знаете, но боитесь, что что-то там есть – что-то очень и очень скверное. Например, несколько мешков с мышьяком или чем-то подобным. Как бы там ни было, вы совершенно уверены, что Джей не имеет об этом ни малейшего понятия. Как и я, разумеется… И тем не менее вы позволили Марсено давить на Джея. Я прав?

– Верните мне мою трость, мистер Уайет!

Но я лишь убрал руку с тростью подальше.

– Я только что понял, что вам нужно, Марта, – сказал я. – Я догадался, зачем вы приезжали в город.

– Я в этом сомневаюсь.

– Нет-нет, я понял.

– Что вы поняли?! – вскричала Марта, казавшаяся гораздо более встревоженной, чем в начале нашего разговора.

– Вы хотите, чтобы я все выяснил! Вы думали, что предусмотрели все, но произошла какая-то ошибка, случилось нечто непредвиденное. На участке что-то спрятано, и даже если вы не знаете – что, вы хотите, чтобы я во всем разобрался. Джей не в курсе, поэтому для вас он бесполезен. Что касается Марсено, то ему пока невдомек, что вы либо знаете, в чем дело, либо знаете, что Джей не знает. Мне вы в любом случае не скажете, в чем дело, даже если вам это прекрасно известно. Вы хотите, чтобы я каким-то образом разгадал вашу загадку, ничего не говоря Джею. С другой стороны, вы заинтересованы в том, чтобы Марсено узнал о препятствии от меня, однако вам не хочется, чтобы все выглядело так, будто я действовал с вашей подачи. Да, Марта, вы мечетесь между Джеем и Марсено и поэтому решили как следует надавить на меня.

Я вежливо протянул ей тросточку, и Марта поднялась, чтобы уйти. Такси уже ждало снаружи. Когда она взяла в руки сумочку, по ее лицу скользнуло какое-то странное выражение, и, несмотря на ее действительно солидный возраст, я на мгновение вновь увидел перед собой изворотливую и практичную особу, какой Марта Хэллок когда-то была.

– Очень хорошо, мистер Уайет, – процедила она. – И умно!

– Только не рассчитывайте на мою помощь, Марта.

– Я и не рассчитываю. Но на вашем месте… – Она оперлась на свою тросточку обеими руками и наклонилась ко мне так близко, что я увидел ее стершиеся, похожие на пеньки зубы и редкие волоски на подбородке. – На вашем месте я бы не стала испытывать терпение Марсено.

– На моем месте?…

– Именно на вашем.

И она отступила на шаг назад, совершенно уверенная в собственной неуязвимости. А мне вдруг пришло в голову, что Марта Хэллок с самого начала опережала меня на один шаг.

– Так это вы сказали Марсено, будто я знаю, что там закопано?

Она не ответила, но ее молчание было для меня достаточным ответом.

– И вы сказали ему, что Джей не в курсе?

На этот раз она снизошла до легкого кивка головой.

– А если я все выясню и расскажу Джею?

– Ах, мистер Уайет, – сказала она, поворачиваясь к выходу. – На вашем месте я бы этого не делала.

«Стейнвей» – было написано на витрине. Настал вечер, и я пробирался между взволнованными родителями и нервничающими детьми к центру зала, где находилась небольшая округлая сцена с большим концертным роялем на ней. Сцену окружали ряды стульев. На них разместились приглашенные – состоятельные или как минимум хорошо обеспеченные люди, пришедшие сюда целыми семьями.

Обогнув сцену, я остановился у дальней стены, откуда начиналась длинная анфилада великолепных комнат, заставленных музыкальными инструментами – из красного или эбенового дерева, черными, белыми, розовыми, кофейными. Некоторые пианино и рояли были совсем новыми, другие – восстановленными, но и те и другие стоили десятки тысяч долларов.

Услышав аплодисменты, я повернулся к сцене. Какая-то женщина с замысловатой прической благодарила со сцены компанию «Стейнвей» за предоставленную возможность провести концерт в этом зале. Упомянула она и о том, что если кому-то из родителей приглянется тот или иной инструмент, менеджер фирмы окажет им любую необходимую помощь. Родители выглядели усталыми, но готовы были терпеливо ждать, лишь бы увидеть своих чад на сцене; гордость за детей смешивалась на их лицах с решимостью выдержать и это. и еще много подобных мероприятий. Среди них я увидел и Джея – он сидел у стены довольно далеко от меня и держал в руках программку. Как и на баскетбольном матче в школе, Джей был одет в дорогой костюм и имел вид крупного маклера, финансиста или высокопоставленного корпоративного служащего с Уолл-стрит, зашедшего в салон скоротать часок-другой. Даже выражение некоторой отрешенности на его лице можно было легко объяснить заботами о делах более серьезных и важных.

Салли Коулз выступала одиннадцатой. Ее исполнение бетховенской Лунной сонаты не показалось мне ни особенно хорошим, ни особенно плохим. Нормально – вот, пожалуй, самое подходящее слово. Девочка вовремя давила на педаль, правильно брала аккорды, но это было, пожалуй, и все. Ни мастерства, ни таланта, ни вдохновения я не заметил, зато налицо была решимость. Салли глядела то в партитуру, то на собственные пальцы, и от этого казалось, будто только ее сила воли заставляет ноты звучать более или менее своевременно. Впрочем, вряд ли это имело большое значение – Салли смотрелась довольно эффектно, к тому же играть ей явно нравилось, и будь я ее отцом, я бы не стал особенно расстраиваться из-за того, что у девочки нет никаких особых музыкальных способностей; главное, что она счастлива, что все у нее будет хорошо и что в жизни она, скорее всего, станет удачливой победительницей.

Пока Салли играла, я воспользовался возможностью, чтобы еще раз взглянуть на Джея. Он сидел неподвижно, повернувшись ко мне полуанфас и согнувшись, словно ювелир-огранщик, который, моргая от напряжения, внимательно рассматривает драгоценный алмаз. Но не только внимание выражало его лицо; на нем была написана самая настоящая боль. Да, боль и неподдельное страдание.

Закончив играть, Салли вскочила и отвесила заученный, немного нервный, но очаровательный в своей безыскусности поклон. Потом она поспешно вернулась на свое место и, не скрывая облегчения, плюхнулась на стул рядом с какой-то женщиной лет тридцати с небольшим, державшей на коленях младенца. Я узнал ее практически сразу – это была та самая женщина, которую я заметил из окна квартиры Элисон. Она что-то сказала Салли, та в ответ пожала плечами и, повернувшись к сидевшей рядом подружке, стала, хихикая, что-то с ней обсуждать. Затем ее внимание привлекло выступление маленького полного мальчугана с рыжими кудряшками, который, надо отдать ему должное, играл гораздо лучше Салли.

Джей тем временем опустил голову, словно собираясь с силами, затем снова стал смотреть на Салли, которая об этом даже не подозревала. Сползши вниз по спинке стула, она укрылась за программкой и вовсю болтала с подружкой. Выглядело это не слишком прилично, и мачеха, наклонившись к Салли, сказала ей что-то резкое. Та сразу села прямо, но продолжала болтать. Глядя на нее, я подумал, что Салли прелестна, хотя пока еще не вполне сознает это. Мне также было очевидно, что в будущем красота может серьезно осложнить ей жизнь. В этой жизни так чаще всего и бывает.

Потом я заметил, что пока родители аплодировали рыжему мальчугану, закончившему свое выступление виртуозным пассажем, Джей поднялся и стал пробираться сзади вдоль ряда стульев, на котором сидели Салли и ее мать. Он вежливо улыбался и вполголоса извинялся перед родителями и детьми, пока не оказался прямо за спиной девочки. Здесь Джей ненадолго остановился, пристально глядя сверху вниз на безупречный прямой пробор, разделявший ее волосы. Потом я увидел, как он опустил руку на спинку стула Салли, словно невзначай прикоснувшись к ее плечу и длинным распущенным волосам, но тут же поднял, словно собираясь погладить девочку по голове. Этот жест вызвал у меня неосознанную тревогу: что, если Джей хочет причинить Салли какой-то вред? Миссис Коулз тоже обратила внимание на остановившегося позади нее постороннего мужчину и, обернувшись через плечо, вопросительно на него взглянула. Увидев это, Джей тотчас продолжил движение, на ходу кивнув и, вероятно, пробормотав какие-то извинения. Вскоре он достиг конца ряда и быстро направился к выходу. Я был готов к этому и без промедления последовал за ним, однако, когда я вышел на улицу, широкие плечи Джея маячили уже почти в самом конце квартала.

Тогда я побежал и вскоре нагнал его.

– Джей! – окликнул я. – Подожди!… – Я схватил его за рукав.

– Ах, это ты, Билл?… Привет! Какая неожиданная встреча!

– Черта с два – неожиданная.

Он улыбнулся, сделав вид, будто ничего не понимает, и мне пришлось напомнить себе, что именно этого человека я видел в тренировочном зале с адреналиновым ингалятором в зубах и что именно этот человек, лежа в кислородной камере, сочинял по ночам письма к отцу Салли Коулз.

Не выпуская его рукава, я сказал:

– Нам нужно серьезно поговорить, Джей, поговорить прямо сейчас.

– А что случилось-то?…

Его тон и улыбка были такими естественными, что если бы я не знал, в чем дело, я мог бы поверить, будто совершаю ужасную ошибку.

– Отличная работа, Джей, – сказал я сквозь зубы. – Ты обвел вокруг пальца Элисон, и некоторое время тебе удавалось водить за нос и меня. Кто знает, сколько еще человек ты обманул, но теперь…

Джей высвободил рукав из моих пальцев.

– Ты спятил, Билл, – сказал он спокойно.

Джей стоял передо мной непоколебимый, уверенный, но в его позе чувствовались и вызов, и скрытое стремление узнать, что мне известно.

– Девочку, которая только что исполняла Бетховена, зовут Салли Коулз, – медленно проговорил я, стараясь успокоиться. – Как тебе известно, она приходится дочерью Дэвиду Коулзу, который арендует офис на четвертом этаже в здании на Рид-стрит. Несколько дней назад, на баскетбольном матче женских школьных команд, она сидела на скамье запасных и вышла только в конце игры. Ты так хотел купить это здание только потому, что там работал ее отец, верно? Ведь тебе нужно было именно оно, и никакое другое, правда? Мне сказал об этом Марсено. По-моему, он думает, что ты сумасшедший. Ты предложил обменять свою землю на эту древнюю развалину. Чилийцы сразу поняли, что ты предлагаешь им фантастически выгодную сделку, и сделали все, чтобы купля-продажа состоялась. – Я перевел дух. – Кроме того, есть квартира Элисон, которая расположена крайне удачно для… Все это не может быть совпадением, Джей. Я, конечно, не знаю всего, но то, что мне известно, выглядит… почти как извращение.

Джей Рейни холодно разглядывал меня. Его сжатый рот сделался тонким, как шрам, а лицо было таким, словно он вот-вот меня ударит.

– Наконец, я знаю, что у тебя с легкими…

Джей продолжал молчать, но при этих моих словах он расслабился и даже как будто немного обмяк.

– Ты сжег их гербицидом.

Он моргнул.

– Так ты узнал?…

– Марта Хэллок рассказала мне.

– Да, Марта Хэллок знает…

Он мне все объяснит, сказал Джей, но сначала он хотел вернуться в Бруклин. Сначала его желание показалось мне бессмысленным, поскольку в Манхэттене хватало ресторанов и баров, где мы могли бы остановиться, но потом я сообразил, что Джею, вероятно, необходимо принять одно из его лекарств или глотнуть кислорода.

– Я от тебя не отстану, пока не услышу всю историю, – сказал я.

– Хорошо. – Голова его поникла, и я понял, что в мыслях он уже далеко.

– Тебя ищут плохие парни, Джей, из-за этого моя жизнь тоже превратилась черт знает во что!

– Хорошо, хорошо, – кивнул он.

– Ничего не «хорошо»! – рявкнул я. – Ты обязан что-то сделать, сделать сегодня же, не откладывая! Ты должен рассказать все, что мне необходимо знать, чтобы твои проблемы не били рикошетом по мне.

Мы взяли такси и молчали всю дорогу до Бруклина. Один Бог знает, что подумал водитель, когда высаживал двух зрелых мужчин перед темным гаражом на бруклинских задворках. Там Джей достал ключи и первым поднялся на второй этаж. В свете уличных фонарей я снова увидел на подступенках лестницы глубокие вертикальные царапины, оставленные тяжелыми кислородными баллонами.

– Вчера ко мне кто-то вломился, – глухо сказал Джей, отпирая дверь. – Но ничего не украли.

Мы вошли, и Джей сразу же сел на свою походную койку.

– Подожди минуточку… – попросил он и взял со стола какое-то устройство, похожее на цилиндрический сосуд из прозрачного пластика. Зажав между зубами гибкий мундштук, он сильно подул в него, и в прорези на крышке сосуда появились красные цифры. Некоторое время Джей мучительно кашлял; наконец он выплюнул в мусорную корзину изрядный комок мокроты и занес цифры в лежащую на столе таблицу. Как я понял, этот сосуд представлял собой не что иное, как спирометр – прибор для измерений объема воздуха, поступающего из легких при наибольшем выдохе после наибольшего вдоха.

– Что это? – спросил я.

Джей не ответил, и я придвинул спирометр к себе, чтобы посмотреть, сколько он показывает.

– Два и одна десятая?! – Я не верил своим глазам. Из просмотренных в библиотеке таблиц и справочников я знал, что мужчина такого же возраста и комплекции, как Джей, должен иметь объем легких намного превышающий шесть литров. В уме я быстро произвел необходимые расчеты. Его ОФВ равнялся тридцати пяти процентам. Было просто поразительно, что Джей до сих пор держится на ногах!

Тем временем Джей взял со стола аэрозольный баллончик с лекарством, встряхнул, вставил в ингалятор и нажал на кнопку. Я услышал короткое шипение – лекарство попало в горло. Джей закрыл глаза и на несколько секунд задержал дыхание. Наконец он выдохнул, и я догадался, что он принял что-то для расширения бронхов и трахеи. Моя догадка подтвердилась, когда Джей прижал к лицу кислородную маску и нажал красную кнопку, включая компрессор. Компрессор загудел, и Джей задышал мерно и глубоко. Все его движения отличались уверенностью и автоматизмом, какие придает людям многолетняя привычка. Немного погодя он включил еще какой-то прибор, который показывал частоту пульса, кровяное давление, количество вдохов-выдохов в минуту и процент насыщения крови кислородом. Сначала на экране были одни нули, но когда Джей взял в руку длинный гибкий шланг с красной лампочкой и петлей на конце и надел себе на палец, прибор пискнул и показал восемьдесят девять процентов насыщения кислородом.

– Даже я знаю, насколько это мало.

Джей кивнул и приподнял маску:

– Мне хватает этого на несколько часов, не более.

– Это случилось с тобой, когда мы в тот раз возвращались в город?

– Тогда я вообще едва не окочурился.

– Ты возишь в багажнике джипа что-то вроде кислородного баллона?

– Да. – Он посмотрел на прибор. Процент насыщения крови кислородом поднялся до девяносто одного, и Джей, покопавшись в блюдечке с таблетками, выбрал насколько штук и проглотил не запивая. К этому времени я уже окончательно уверился, что на протяжении дня он существовал исключительно на лекарствах, то переживая подъем, то проваливаясь в пропасть: когда стероиды начинали действовать, Джей был энергичен, активен, обаятелен, но по мере того, как их действие заканчивалось, становился вялым, подавленным, без малого не впадая в кататонический ступор.

– Что ты сейчас принял? Что-нибудь гормонально-стероидное?

– Да. Прости меня, Билл, мне, честное слово, жаль, что я втянул тебя во все этого, но… Я сам не ожидал, что все так получится. Мой план был совсем другим – я хотел вернуться к… Мне кажется, у меня что-то с головой. Этот кислород…

Он расслабленно вытянулся на койке и закрыл глаза. На его губах играла бессмысленная улыбка, и мне вдруг показалось – он вот-вот отключится.

– Расскажи мне о своем отце – мне хочется знать, каким он был, – попросил я. С моей стороны это было не праздное любопытство; я знал, что человека легче понять, если знать, какими были его родители. Как говорится, яблоко от яблони недалеко падает.

– Каким был мой отец? – повторил Джей. – Он был порядочной задницей, упрямым и жестоким подонком. Из-за него… В общем, он оказался никудышным фермером. Наверное, ему вообще не следовало связываться с землей, но у моей матери был большой участок. Вся ее семья испокон века занималась выращиванием картофеля на продажу, но как раз в начале шестидесятых картофелеводство на Лонг-Айленде стало понемногу сходить на нет. Не удивительно, что отец был разочарован. Это я в состоянии понять. Он разочаровался и ожесточился. С матерью, я думаю, ему тоже было нелегко – сколько я себя помню, они постоянно ссорились, а то и дрались. Однажды она швырнула в него полный кофейник. Но я все равно ее любил.

– Тебе приходилось работать на ферме?

– Конечно, а как же иначе? К одиннадцати годам я уже мог водить картофелеуборочный комбайн.

– Значит, твой отец продолжал хозяйничать на земле?

– А что ему оставалось делать? Я помню – одно время он перестал сажать картошку и начал выращивать декоративные деревца, которые мы потом продавали ландшафтно-дизайнерским фирмам, но денег это почти не приносило. Во всяком случае – не больше, чем картофель.

– Как звали ту девушку-англичанку?

Мой вопрос застиг Джея врасплох, и на лице его вновь появилось выражение печали и тоски, какое я уже видел у него в ту ночь, когда мы познакомились и когда сразу после заключения сделки он обнимал Элисон. Очевидно, та юношеская любовь была для него не простым увлечением, раз с годами она превратилась в его навязчивую идею, в его Святой Грааль, в его «пунктик» – назовите как хотите.

– Ее звали Элайза Кармоди, – сказал Джей. – Она была очень красивой. И дьявольски общительной. Мы познакомились в июне – я только что окончил второй курс колледжа и собирался… Я должен был попасть… – Он вздохнул, не в силах произнести вслух роковые слова.

Я кивнул на пожелтевшую газетную вырезку на стене:

– Ты должен был попасть в «Янкиз»?

Он кивнул и, крепко сжав губы, снова закрыл глаза.

– Ты уверен, что в конце концов оказался бы в основном составе?

– Кто знает?… Наверное. У них хорошо поставлена селекционная работа. А я два года играл за колледж, и, говорят, неплохо играл.

– У тебя был отличный удар.

– Да. Говорят.

– Значит, ты был молодым человеком из крохотного лонг-айлендского городка, твои родители были бедны и часто ссорились – и у тебя был хороший удар. Это был твой шанс чего-то добиться в жизни, и ты готов был держаться за него ногтями и зубами, – подумал я вслух. – Я не ошибся?