Когда прошел требуемый правилами вежливости час, Президент сделал мне знак, что готов уйти. Когда мы вернулись в лимузин, он проинструктировал водителя так быстро и небрежно, что я понял: он назвал адрес, который водителю был хорошо знаком. Пять минут спустя мы остановились перед многоквартирным домом и вышли.
– Когда-нибудь здесь бывали? – спросил он, шагая впереди меня.
– Нет.
– Но адрес вы узнали.
Я посмотрел на номер на полосатом навесе:
– Нет.
– Вы правда не знали об этом месте?
– Не знал.
Похоже, он остался этим доволен.
– Ну, тогда позвольте старику кое-что вам показать.
В доме швейцар кивнул Президенту, и мы поднялись на десятый этаж. Когда двери лифта открылись, мы вышли в небольшой и малопримечательный холл и остановились напротив закрытой двери.
– Обычно нужна минута или две, – сказал Президент.
– Для чего? – обеспокоенно спросил я.
Он посмотрел на меня. «Не говори глупостей», – подумал я.
– Чтобы нас впустили.
– А откуда там узнают, что мы здесь? Им снизу позвонят?
Его глаза смеялись.
– Узнают.
В эту секунду дверь открылась, и нас встретила привлекательная рыжеволосая женщина в шелковом халате. Она провела нас в небольшую гостиную, которая своим дорогим и элегантным убранством напоминала комнату для ожидания в закрытых банковских отделениях на Парк-авеню. Старинные английские часы пробили одиннадцать. Президент чуть заметно покачивался, а на его лице я прочел нетерпеливую жажду. Он закурил, не потрудившись найти пепельницу.
– Мне нравится ваш сегодняшний галстук, – сказала женщина с британским выговором. Они улыбнулись друг другу, а потом она нажала несколько кнопок на телефоне, что-то прошептала в трубку, выслушала ответ и спросила: – Вы хотели бы, чтобы к вам сегодня присоединилась мисс Наджибулла или мисс Чунхавен?
– Мисс Чунхавен.
– А джентльмену, сэр?
– Я предположил бы, что мисс Наджибулла скрасит его вечер.
– У него есть какие-нибудь... пожелания?
Президент повернулся ко мне:
– Какие-то пристрастия, которые вам хотелось бы удовлетворить, Джек?
Я все еще пытался сообразить, что происходит.
– Нет, – ответил я, чтобы не рисковать.
– На ваш счет? – спросила женщина.
– Безусловно, он мой гость.
– Он новый гость?
– Уверен, что все будет нормально.
– Мы будем следовать обычному порядку, конечно. – Она тепло улыбнулась мне, а затем повернулась к Президенту. – Обычный конверт в комнате?
– А-а-а, да, – ответил Президент. – И я примерно час назад переключился на ром, так что лучше пусть будет и он.
Женщина исчезла. Теперь я понял.
– Всех новеньких проверяют, – объяснил Президент. – А девочек проверяют каждую неделю. Но они в порядке.
Его отношение вызвало у меня раздражение. Я сомневался в том, чтобы кто-то из его знакомых умер от СПИДа, для него это была абстракция. Но не для меня. Я потерял уже полдюжины однокурсников. И больные СПИДом заполнили подземку, прося милостыню.
– Как я могу быть уверен? – спросил я. – Я хочу сказать, всем известно, что проститутки...
– Можете быть уверены.
– Почему?
– Потому что, – ответил он с гордостью богача, – это, наверное, самый дорогой бордель Америки.
Нас провели в устланную ковром раздевалку, где оказалось около тридцати широких шкафчиков с двумя отделениями, вроде тех, которые устанавливают в раздевалках для спортсменов-профессионалов. На каждом была небольшая медная табличка с выгравированными инициалами, и в каждом, помимо одеколонов, туалетных принадлежностей, гребней и щеток для волос, находились еще махровый халат и несколько полотенец, все – густого красно-коричневого цвета. Напротив каждой кабинки стояло кожаное кресло. В нескольких шкафчиках были аккуратно развешаны деловые костюмы. Появился служащий в белом халате. Президент ободряюще кивнул мне. Служащий увел меня в небольшой кабинет, где попросил закатать левый рукав рубашки. Он протер мне сгиб локтя спиртом и умело набрал в пробирку немного крови, после чего попросил меня подписать бланк согласия на проведение анализа.
– Сколько времени нужно для получения результата? – спросил я у него.
– Десять минут. У нас лаборатория рядом.
Я с трудом мог этому поверить. Когда еще была жива Лиз, я застраховал свою жизнь и сдавал анализ на СПИД. Результата пришлось ждать несколько дней.
– Я не слышал, чтобы анализ делали настолько быстро...
– Обычный анализ – это ТИФА. Если он оказывается положительным, то проводится перепроверка методом «иммунного блота», – ответил лаборант. – Но мы ушли вперед. Мы применяем новый метод, которым пока пользуются только некоторые частнопрактикующие врачи.
– А кто проверяет кровь? Кто смотрит в микроскоп или что там еще?
– Я.
– А какая у вас подготовка? – недоверчиво спросил я.
– Защитив диссертацию, – ответил он, отрывая взгляд от пробирки с кровью, – я пять лет работал в Центре контроля заболеваний в Атланте. Если хотите, я могу рассказать подробно.
Пока мы ожидали результатов, Президент показал мне парную и сауну.
– У многих нет времени на любовниц, – объяснил Президент. – И им... гм... ни к чему обуза. А они создают такие неудобства! Один раз у меня была девочка, которая... ну, это долгая история. Но любовница – это сплошные проблемы. Господи, надо бы выпить рому. Мы ограничили число членов двадцатью пятью. Тут так спокойно. А-кхм! Прошу прощения. По правилам стать членом можно только после пятидесяти, но гости могут быть моложе. Некоторые хотели приводить сюда сыновей, так что мы записали это в правилах. Ежегодный взнос составляет примерно сто тысяч. Сюда не включена плата за услуги. Каждый год освобождается несколько вакансий, обычно если кто-то умирает. Новых членов принимают только по рекомендации. Мы все друг друга знаем.
Он показал мне небольшой плавательный бассейн и тренажерный зал. В дальнем конце сидели несколько мужчин со стаканами. Когда они посмотрели в нашу сторону, Президент кивнул им. Повсюду царила чистота, как в операционной. Потом он указал мне на коридор с дверями:
– Там находятся комнаты. Я доволен управляющими клубом. Каждый год они берут десять новых девочек. Каждая девочка работает по нескольку вечеров в неделю. Они не переутомляются. Им очень неплохо платят, так что им не нужна другая работа. Они нас изучили, знают, что нам нужно. Иногда – только массаж или купанье... А тем, кто постарше, нужна только помощь, чтобы забраться в сауну. – Он засмеялся, показывая, что не похож на них. – На большее они в свои годы уже не способны. Одному члену у нас почти девяносто. Поразительно.
Служащий нашел нас и кивнул мне.
– У вас все в порядке, сэр, – сказал он, словно служащий, паркующий машины у ресторана.
Мы с Президентом вернулись в раздевалку, и он показал мне шкафчики для гостей. Мне дали понять, что я должен переодеться в чистый халат. Я это сделал, хотя и не без обычных опасений и смущения. Мне было неловко оказаться голым перед какой-то незнакомой женщиной. И, словно мы были в общественной пляжной раздевалке на Лонг-Айленде, я тревожно спрятал часы и бумажник в вонючие носки, как всегда подумав, что возможный вор может побрезговать в них копаться.
Спустя минуту появился Президент, завернувшийся в полотенце. Загар у него был свежий, а на плечах и груди видны были полоски пластыря: несомненно, новые следы от удаления раковых опухолей кожи. На спине у него были заросли седых волос, ноги искривились, как это бывает у стариков.
В этот момент вошла удивительно красивая азиатка в белом халате и взяла Президента за руку. Ее невозмутимость меня поразила. У нее была худенькая фигурка, почти детская, и она могла быть тайкой, филиппинкой или плодом какого-то редкого смешения рас. Она кокетливо прошептала что-то Президенту на ухо. Было совершенно ясно, что они знакомы. Она повела его по коридору.
Я остался в раздевалке, но почти сразу же появилась мисс Наджибулла, тоже необычайно привлекательная, со смуглой кожей, очень длинными черными волосами и четкими линиями носа и лба. Я решил, что ей не больше двадцати двух лет. Она привела меня в одну из комнат и закрыла за нами дверь. В комнате был бар с напитками и огромный стол для массажа, высоту которого можно было менять.
– Откуда вы? – спросил я, чтобы нарушить молчание.
– Я родом из Афганистана.
Она говорила с очень сильным акцентом. Видимо, она прожила в Соединенных Штатах всего несколько месяцев и ее внешность уготовила ей такую долю.
– Мне надоела война, и я приехала сюда. Пожалуйста, – она изящно взмахнула рукой, – сначала вы ложитесь сюда.
Я лег на живот, и она стала разминать мне плечи.
– Большое напряжение, – сказала она. – Вы очень напряжены.
– Да.
– А теперь здесь, – прошептала женщина, и ее волосы упали мне на шею.
Она перевернула меня на спину и стала пристально изучать. Сначала я решил, что не стану этого делать. Она держалась чуть отстраненно. Это была работа. Несомненно, Президент выбрал не случайно другую женщину. Но я передумал. Она была мне доступна. И это сулило большие перспективы. Она делала то, что я ей говорил. Одно, потом другое. Я не свинья, но я воспользовался случаем. Лиз была бы возмущена, но в то же время поняла бы. У женщины были великолепные упругие ягодицы и плоский живот.
Позже мисс Наджибулла спросила, может ли она сделать для меня еще что-нибудь, а я поблагодарил ее и отказался. Она ушла. Несомненно, чаевые были включены в счет. Я надел халат, выскользнул из комнаты в коридор и осмотрелся. Хромированные ручки комнат не имели запоров, возможно, для того, чтобы женщины не могли оказаться там в ловушке с одним из клиентов. В коридоре я увидел голого мужчину за пятьдесят, на котором были только сандалии и запотевшие очки. Я узнал в нем младшего сына самого богатого владельца недвижимости в городе, маразматического девяностолетнего старика. Он был довольно низким и толстым, с кожей цвета вареного окорока и пеной рыжеватых волос внизу живота. Под крошечной пуговицей его члена между ляжками обвисшим маятником болталась пара бычьих яиц, что характерно для стареющих мужчин.
– Мисс Перл! – позвал он растерянным детским голосом, не замечая, что я прошел мимо. – Мисс Перл!
Я пошел дальше по коридору.
– Пониже, лапочка, – послышался голос Президента из-за какой-то двери. Гортанный голос довольного мужчины, лежащего на спине. – Угу, спасибо, лапочка, очень приятно. Еще ниже. Да, так... Это очень...
оченьприятно... Не хочу пролить ром. Да, вот так, сделай это для папочки. – Он лихорадочно засмеялся. – Так... ммм,
ммм!Вот тебе сотня. А потом... Дай-ка я еще... а-а...
да!Так, ммм, ммм. Вот и еще сотня. Две сотни за десять секунд, сможешь купить хорошие туфельки.
Она ответила вполголоса, слишком тихо, чтобы я смог что-нибудь разобрать.
– А теперь здесь, – прохрипел Президент. – Я... эй, я это потрогаю. Крепче, лапочка, сделай это папочке, сделай! Хорошо!.. Чуть-чуть... мммн, ммммн, ха, ммм... Очень,
оченьславно, и сколько получилось? Восемнадцать сотен? Мы можем...
ух!хорошо... моя рюмка, спасибо... Славная, славная ночка, приятный вечер, просто прелесть... А теперь давай-ка...
Они что-то делали с сотенными купюрами. Завернутый в полотенце, я прошел на цыпочках в раздевалку и долго стоял под горячим душем. Спустя несколько минут я был уже почти одет – и тут вернулся Президент. Я повернул голову и увидел его у писсуара в красно-коричневом халате. Он стоял перед белым фарфором, думая, что находится в одиночестве, и терпеливо дожидался, когда польется моча, зажав во рту сигарету. Он стоял ко мне спиной, говорил сам с собой и напевал, не пытаясь передать мелодии, не меняя тона – просто производя странную вибрацию, словно кто-то пропустил через пломбы в стариковских разрушенных зубах низкочастотный ток.
– ... Ааа, ублюдки, резвые ублюдки, хрррмммм... не подлежащие досрочному выкупу облигации всех нас убьют, хммм, и еще мммхрммм... – По его взгляду я понял, что он обследует свой член, оценивает его с интересом, словно надеясь, что тот все сделает. Или может быть, он смотрел на него с благодарностью за недавние достижения. Струйка синего дыма от его сигареты поднималась вверх, а губы продолжали двигаться. -...о, хммм, эта женщина любит красивые туфли, пару сммм... Греки были гении, слали вестников с сообщением о войне... хмммгрммм... Гении тактики...
Тут он инстинктивно поднял голову, словно почувствовав холодное прикосновение сквозняка, и обернулся. И увидел меня, молодого мужчину, завязывающего галстук.
– Что?
Вы?- спросил он с неожиданным испугом, словно увидел нечто страшное, и его голос гулко разнесся по отделанному мрамором туалету. – Что? Так быстро закончили, а?
Я ничего не ответил. С того момента, когда несколько часов назад мы с ним сошли с поезда, он выпил десять или пятнадцать стаканов. Я не понимал, как он вообще стоит на ногах.
– Ахх,
конечно,это все совершенно... Они
выбраливас, решили, что вы – вестник! – пьяно воскликнул Президент. Его глаза были красными и остекленевшими. – Я это вижу, ааахммм... Они считают, что вы сможете сказать мне что-то такое, что остальные не смогут... Не надо думать, будто я это не знаю, не увидел в ту же минуту... Моментально заметил опасность. – Он качнулся вперед, чуть не упав. – Ну, это все хорошо... хммм... я знаю новости, то есть я их
знаю,так?.. Вы кажетесь приличным парнем, говорили с сенатором довольно... но этого я и ожидал... такое... они могут послать хоть
сотнюпарней! Это не сработает. Это слишком масштабно, никогда не делали... Различия языков, компьютеры, долговое бремя. Ужасно. Сплошной кошмар. Я потратил почти пятьдесят лет... Молодежь вроде вас
не знаетстраха. Они могут дурить вас, парней, вы об этом не задумывались? – Он замолчал. Он сверлил меня своими глазами. – А что, если у них за кулисами ждут японские банки? Например, «Дай-Ичи Каньо»? С активами в полтриллиона долларов? Или банк «Сумимото» или «Санва»? Вы знаете, что семь крупнейших банков мира – все как один японские? Не думайте, будто у них нет денег... Умники ушли до обвала рынков в Токио. Они сидят на
миллиардахи просто
купятнашу компанию, мистер Джек Уитмен, человек без страхов... эти гаденыши найдут пятьдесят миллиардов и просто купят нас, меня и... так что. – Он нелепо пошатнулся и выпрямился. – Так что доставайте свои крылатые сандалии, потому что я... не... – Президент споткнулся и ухватился за писсуар, чтобы не упасть. – Не пытайтесь даже... даже не
пытайтесьуговорить меня на что-то... Я могу быть гадким сукиным... я задолбаю вас, я задолбаю Моррисона, я...
Вот!- Он снова посмотрел в писсуар и понял, что мочится. – Вот она!
Президент запахнул халат, выплюнул окурок на пол, словно юный бандит, и, прихрамывая, вышел из раздевалки. Я стоял на влажном мраморном полу, стараясь вспомнить его гневные, пьяные предостережения. Он не потрудился спустить воду, словно его золотистая жидкость была отметиной слишком ценной для того, чтобы ее смывать.
Глава пятая
Я не способен думать без кофе, и на следующий день рано утром я стоял перед своим домом в синем костюме и зеленом галстуке и пил третью чашку, безуспешно пытаясь осознать то, что происходило накануне вечером с Президентом. От недосыпания у меня болела голова, и я стоял отупевший и слегка встревоженный. Только-только, торжествуя, распустились тюльпаны – красные как кровь. Несколько чистеньких пятиклассников пробежали мимо, спеша в «Беркли-Кэрролл», частную школу по соседству, обучение в которой стоило около десяти тысяч баксов в год. В нее пошла бы и моя дочь. Мне пришло в голову, что Президент намеренно привез меня в свой клуб. Но для чего? Чтобы продемонстрировать свою потенцию? Чтобы запугать? Мне придется предусматривать его попытки управлять мною. По улице шла троица бездомных. Один из них вез тележку, нагруженную жестяными банками, обрывками бумаги и кучей других вещей. Они знали расписание мусороуборочных машин и ходили за добычей, пока мусор еще не увезли. В доме зазвонил телефон.
– Кто эта женщина? – заорал Ахмед, когда я поднял трубку. – Нет! Я не хочу знать, нет времени на разговоры. Мне просто надо, чтобы ты немедленно приехал. Кто-то разнес к чертям мое здание! Мой бригадир позвонил мне две минуты назад и сказал, что дверь дома открыта...
– Подожди, подожди! А где Долорес и Мария? – прервал я его, ничего не понимая.
– Не знаю! Что-то случилось. Они могут быть здесь! Здание очень большое...
– Вы не можете их найти? Наступила пауза.
– Если есть проблема, мой друг, – проговорил Ахмед медленно, с угрозой в голосе, – то решать ее будешь ты, а не я.
– Подожди минуту, Ахмед...
– Просто приезжай как можно... – Он повесил трубку, оборвав самого себя.
Когда я приехал, Ахмед в переливающемся итальянском костюме яростно расхаживал перед домом, держа в руке женскую туфлю. Туфлю Долорес. Его рабочие стояли в стороне: было ясно, что работа не начиналась и что рабочие не смели обратиться к нему, когда он в такой ярости.
– Наконец-то! – прорычал он, и в эту секунду я понял, что дружбы, длившейся более пятнадцати лет, больше не существует, несмотря на то, что мы с Ахмедом носили друг друга на закорках во время выматывающих футбольных тренировок, которые придумывали для нас тренеры. Внезапно мы резко и навсегда стали друг для друга чужими.
Он схватил меня за воротник пиджака и отбросил к стене.
– Слушай, траханый ублюдок! Я только что обнаружил, что дверь моего здания была открыта ночью
на пять часов!Любой траханый ублюдок мог украсть мое оборудование! У меня тут крутятся миллионы долларов, принадлежащих инвесторам! – Мне в лицо летели брызги слюны. – Если что-нибудь случилось, виноват будешь ты! Я не знаю, где эта баба и
живали она. Но лучше бы ее в доме не было! Если она там лежит мертвая, то
найдутее тело не там. Ты это понял, Джек? Тебе ясно? – Он приблизил свое лицо к моему, и я разглядел тонкую паутину розовых вен в его глазах. – Так что сейчас мы с тобой немедленно займемся именно этим, и
клаля на твои важные деловые совещания! Мы пойдем
туда,наверх, и посмотрим, что случилось. Только ты и я.
И с этими словами он впихнул меня в железный проем, закрыл калитку и повернул ключ. Я оказался запертым. Он повернулся к своим людям:
– Санджей и Бокту, идите сюда.
Низкий смуглый переводчик с угольно-черными глазами и волосами, которого я уже видел, и еще один человек – тощий сутулый мужчина лет сорока с сосредоточенным выражением лица и с тревожными морщинами вокруг глаз – отделились от группы рабочих. Я смотрел на них из-за калитки.
– Нам нужно найти Долорес и Марию, – обеспокоенно воскликнул я. – Пошли!
Но парадом командовал Ахмед. Заставив Санджея переводить, судя по всему, с какого-то индийского диалекта, он стал допрашивать второго мужчину.
– Что случилось? – спросил он.
– Мистер Ахмед, Бокту говорит, что делал свое дело, каждый час обходил все этажи. Он вышел на улицу покурить и запер калитку, а какой-то мужчина подошел к нему и начал говорить... – Второй мужчина встревоженно перебил его, размахивая смуглыми высохшими руками. – И он говорит, что они перешли улицу, чтобы выпить стаканчик джина. Мужчина платил за выпивку...
Ахмед швырнул кусок доски в стену.
– Спроси его, почему бедняк пьет джин в баре, когда ему платят за то, чтобы охранять мое имущество!
Последовали какие-то настойчивые объяснения и уточнения, но тут сторож несколько утратил ход событий, потому что, по его словам, в следующий момент он уже лежал в соседнем переулке со связанными за спиной руками. Ключи у него пропали, а утренний грузовик с хлебом гудел ему в лучах рассвета, требуя освободить дорогу. Мужчина пролепетал еще что-то.
– Ему очень жаль, – объяснил Санджей. – Он дает слово...
– Ты скажешь ему, что он уволен и что я не заплачу ему за последнюю неделю, – немедленно заявил Ахмед, с отвращением взмахнув руками.
Переводчик передал его слова, и второй мужчина тут же упал к ногам Ахмеда и стал умолять его, в смертельном ужасе обхватив его колени. Он хватал горсти пыли и совал их себе в рот. Он плакал.
Я ощущал только ярость.
– Ахмед! – завопил я. – Нам нужно искать Долорес и Марию. Их могли ранить, их могли...
Санджей продолжал переводить Ахмеду с певучим индийским акцентом:
– Бокту говорит, что у него нет денег и что у него пять маленьких детей. Он умоляет вас сжалиться над ним. Он говорит, что не знал, что в здании мадам.
Ахмед освободил свои ноги из объятий сторожа.
– Ты скажешь ему, что его мольбы – позор для него как отца и мужчины.
– Вы – хозяин, – сказал Санджей, – но я думаю, что он слишком сильно наказан.
– Ты передашь ему мои слова, иначе тоже будешь уволен.
Санджей перевел, и Бокту, секунду поколебавшись, выпрямился и быстро зашагал прочь. Тем временем Ахмед открыл железную калитку, которая преграждала мне путь.
– Заприте за мной и не давайте никому войти или выйти, пока мы снова не вернемся, – приказал Ахмед рабочим. – Если приедет полиция, скажете им, что у вас нет ключа и что вы должны позвонить мне, чтобы я его привез. Потом вы позвоните мне домой, а меня там не будет, и вы скажете, что не знаете, что делать. Санджей, ты идешь с нами.
А потом, затащив меня в пыльный полумрак здания, он добавил:
– Это ты виноват, что мужчина остался без работы, Джек, а не я! У него не было ни одного плохого дежурства. Я увольняю его, потому что должен, это урок для остальных, но устроил это ты. – Мы нырнули в узкий коридор. Громадные чугунные трубы отопления шли по одной стороне, их асбестовая изоляция была порвана и растрепана, и опасные для здоровья волокна горками лежали на полу. – Ты знаешь, насколько большое у меня здание?
Ахмед возмущенно смотрел на меня.
– Какое это, к черту, имеет сейчас значение, Ахмед? – гневно ответил я. – Мы ищем...
– Нет, конечно, ты не знаешь, Джек. Ты ведь только перекладываешь у себя в кабинете гребаные бумажки! Такие, как ты, понятия не имеют о реальности. Это не один из твоих журналов с продажной женщиной на обложке. Это – девяносто пять тысяч квадратных футов, и мы осмотрим каждый, если понадобится. Ты не понимаешь, сколько мне пришлось работать. – Он уставился на меня, и на секунду его гнев испарился, и его лицо показалось мне усталым почти до изможденности. – У меня три японских банкира, и они ставят жесткие условия, соглашаются только на аннулируемый заклад. Они хотят перевести свои деньги обратно в Токио, купить землю, пока она там дешевая. Может, ищут более выгодные вложения. Мне каждую неделю приходится лизать им задницы. Вежливо так лизать. Мне нельзя терять время, нельзя терять деньги.
В конце коридора Ахмед открыл огромный распределительный щит и включил свет во всем доме. Мы обошли первый этаж, поспешно заглядывая под брезент, в недостроенные чуланы и вентиляционные ходы. По рассказу сторожа, нарушитель вошел в здание через заднюю дверь. Он наткнулся на меньшую из двух собак на площадке второго этажа, на внутренней пожарной лестнице. Ахмед решил, что ротвейлер просунул голову между стальными прутьями решетки, облаивая нарушителя. Поднимаясь по лестнице, нарушитель нанес собаке один или несколько ударов, работая руками, словно теннисист, производящий подачу. Рядом валялся кусок трубы, один конец которой был липким от крови. Собака упала, свесив лапы и нос с края лестницы. Капающая кровь собралась внизу небольшой липкой лужицей. Потускневшие глаза псины смотрели на меня, словно глаза химеры, как будто она просила прощения за то, что не помешала мужчине напасть на Долорес. Что это за человек, с ужасом думал я, который способен убить обученного ротвейлера?
– Это была отличная сторожевая собака и стоила не меньше тысячи долларов, – сказал Ахмед. – Так ты знаешь, кто этот человек? Человек, который хочет эту женщину? Он должен очень сильно ее хотеть, – уязвил он меня. – Все мои люди говорят, что она очень красивая. О да, она должна быть очень красивой. Отличная любовница. Мягкая, как масло, горячая, как... – Он повернулся ко мне и с горьким сарказмом спросил: – Ты хотя бы ее трахнул, а, Джек?
Он не стал дожидаться ответа. Следом за переводчиком мы взбегали на каждый этаж, поспешно проверяли все комнаты и ниши, метались мимо прожилок штукатурки на стенах и электрических проводов, вившихся по потолку. Мы не находили ничего – только распахнутые двери. Ахмед хватал меня за плечо, словно обезумевший учитель, требуя, чтобы я засвидетельствовал ущерб, нанесенный его драгоценному ремонту, но я вырывался и бежал дальше, зовя Долорес. Ответа не было. А потом, на верхнем этаже, ступени закончились, и я остановился перед рядом полукруглых десятифутовых окон с видом на север, на Вашингтон-сквер, на башни Центра международной торговли, всегда внушительные и великолепные. Все окна были разбиты.
– Ох, нет! – сказал у меня за спиной Ахмед. – Каждое по тысяче долларов!
А потом мы вбежали в пентхаус, где ночевали Мария и Долорес. Дверь была открыта, а стена рядом с ней была разрушена. В ней была дыра размером с тыкву, достаточно большая, чтобы сквозь нее мог протиснуться мужчина. Ковер был усеян белыми кусками отбитой штукатурки.
– Он не смог открыть гребаного замка «Медеко» и пробил стену, чтобы зайти! – сделал вывод Ахмед. – Пятьсот долларов ущерба от одной только дыры.
Мы открыли дверь. Я до тошноты боялся, что мы найдем труп. Женская щетка для волос валялась в центре комнаты рядом с парой розовых трусиков-бикини с обычными пятнами, вывернутых наизнанку. Где они? Я скользнул взглядом по матрасу, стоявшему в углу, телефону, немногочисленным мелочам. Десяток цветных карандашей – словно яркие палочки были рассыпаны по ковровому покрытию. Некоторые из них были сломаны, раздавлены ногами. А потом я увидел нечто, заставившее меня замереть: такая же наполовину заполненная банка воды, какую я видел в жалком гостиничном номере Долорес, бережно поставленная на перевернутую коробку. Я ничего не понимал.
– Квартира пуста, – сказал Ахмед, толкая меня перед собой.
И тут мы услышали оклик Санджея:
– Мистер Ax-мед! Мистер Ах-мед!
– Он на лестнице, которая ведет на крышу, – сообщил мне Ахмед.
Мы поспешно поднялись по лестнице на покрытую толем крышу, вынырнув под яркое утреннее небо. Ахмед подобрал женскую туфлю без каблука: она была парой той, которую он нашел чуть раньше на улице.
– Я не понимаю, – сказал я. – Где они?
Мы быстро осмотрели большую крышу. Рабочие Ахмеда уже начали отдирать дюжину слоев ветхого толя, потрескивающего под ногами, заменяя его новым прочным толем, который они закрепляли на месте горячим битумом. Среди больших металлических банок и рыхлых рулонов материала, кистей, лопаток для битума, рабочих рукавиц, лопат и канистр стоял огромный котел на колесах, густо облепленный дорожками засохшего битума.
– Вот! – воскликнул Санджей, демонстрируя нам, что огромный котел выпускает облачка сернистого дыма. – Большой котел немного горячий. Совсем немного! – возбужденно сказал он. – Смотрите, нет топлива, мистер Ахмед. Не осталось топлива. – Он указал на волнистую поверхность битума в котле. У меня задрожали пальцы. – Смотрите! Это мадам. Или ее дочь.
На маслянистой черной поверхности мы увидели волосы, густо вымазанные битумом.
– Вытаскивай ее! – приказал Ахмед.
Санджей тут же в ужасе отпрянул назад, словно его самого обвинили в преступлении.
– Нет! – возразил я, не желая видеть то, что таилось внутри. – Это должна сделать полиция.
– Вытаскивай ее! Санджей! Вытаскивай ее из битума! – завопил Ахмед. – Мы должны убрать ее из здания!
Тщедушный человек мотал головой, не помня себя от ужаса. Ахмед указал на меня.
– Ты это сделаешь! – сказал он. – Ты должен это сделать.
Санджей решился дотронуться пальцем до черной поверхности и тут же отдернул его.
– Битум слишком холодный, мистер Ахмед! – воскликнул Санджей. – Слишком холодный!
– Тогда тащи газ, Санджей.
Тот подбежал к краю крыши и свистнул, привлекая внимание тех, кто стоял внизу. Затем он спустил вдоль стены тяжелую веревку и набросил ее на блок. Ахмед возбужденно расхаживал по крыше, высматривая новые разрушения. Я смотрел на слипшиеся черные волосы на поверхности застывшего битума. Котел был достаточно большой, чтобы вместить женщину и ребенка.
Я не мог этого вынести.
– Ахмед, ты не можешь так делать! – закричал я на него. – Это неправильно!
Он подошел ко мне:
– Японские банкиры очень осторожные. У них в договоре много мелких пунктов. Если найдут тело, все доллары с моего счета вернутся в Токио. Они делают один звонок – и через десять минут...
– Есть! – раздался голос Санджея, и мы оба повернулись к нему.
Перебирая руками веревку, Санджей вытягивал баллон пропана. Он установил его под горелкой, повозился с вентилем, поднес спичку к тонкой трубке, еще немного подкрутил вентиль – и горелка вспыхнула. Голубое пламя горело с шумом. Я завороженно смотрел на этот процесс, но не мог его остановить. Битум быстро разогрелся, тусклая пленка на поверхности начала испускать спирали дыма, а потом растеклась глянцевой черной жидкостью. Масса жирных волос погрузилась в глубину котла.
– Ты вытащишь женщину? – спросил Ахмед, обращаясь ко мне.
– Нет. Я вызываю полицию. Не трогай ее.
Санджей смотрел на нас, переводя взгляд с одного на другого.
– Я не могу никого сюда пускать, нам надо работать.
– Это твоя проблема, Ахмед, – твердо заявил я. – Все должна делать полиция.
Я не собирался ему помогать, но и не был настолько глуп, чтобы ему мешать. Он это понял.