– Вы проповедуете все ту же старую религию, – устало сказал президент. – Не думаю...
      – Идея, черт подери, в том, что будут меняться сами возможности!Люди будут получать информацию и развлечения по-новому – и смогут пользоваться ими по-новому. У нас хорошая позиция по всем этим технологиям – на внутреннем рынке.Наш валовой доход от телешоу и кинофильмов за 1992 год должен составить примерно два миллиарда. Приток средств стабилен, долг в основном регулируется, и аналитики нас любят – по крайней мере, на этой неделе. Сейчас подходящее время для сделки. А «Фолкман-Сакура» хочет потеснить в Европе «Филипс», а в Японии – «Тошибу», у них есть стимул. У «Ф.-С.» хорошие позиции в Европе и Японии. Они могут получить оптико-волоконный контракт в России. Подумайте об этом,- сказал я ему. – Подумайте,какие там открываются рынки. Их системы связи безнадежно устарели. Им придется все списать и купить пару сотен миллионов миль оптико-волоконных кабелей в «Оуэнс – Корнинг». И они это сделают, как только их экономика стабилизируется. И что им понадобится? Им понадобится то, что мы производим,наша поп-культура. И у них будут не только видеомагнитофоны, у них будут те же волшебные установки, что и у нас. Масштабы этих перемен будут гигантскими. Весь мир в конечном счете будет взаимодействовать с мощнейшими глобальными компьютерными системами развлечений. Показатель затрат и эффективности каждый год удваивается. У «Интел» появился новый чип, который на восемьдесят процентов быстрее пятого «Пентиума», представленного ими в прошлом году, – и на тридцать процентов дешевле. Они объявили об этом на прошлой неделе. При таком прогрессе...
 
      – Религия... сплошная религия. – Президент раздраженно пролистал лежавшие перед ним бумаги. – Мы и так потеряли кучу времени на оптических дисках, журналах по телевидению и прочих Франкенштейнах, которые обходятся в сотни миллионов долларов, потраченных на исследования и разработки...
      – Нет-нет, подождите, – перебил его я. – У нас действительно былиогромные и дорогостоящие ошибки. Но удачный продукт обязательно появится. То есть года через полтора-два я смогу повесить себе на стену телевизор высокой четкости, который будет похож на плакат, толщиной примерно в дюйм, но только размером с дверь. А потом я вставлю диск – и Мадонна будет петь свой новый сингл и танцевать прямо передо мной. MTV по сравнению с этим покажется старым кинофильмом, а звук будет лучше, чем в любом CD-плейере, который сейчас можно купить. Но надо понять, что это будет лучше всех мультимедийных программ, которые сейчас есть на рынке. Сейчас это просто качественные видеоигры. А как только технология придет в соответствие с продуктом, вы сможете подойти к экрану, заглянуть Мадонне в глаза – и увидеть тоненькие кровеносные сосуды!А когда она откроет рот, вы сможете заглянуть ей в горло. Вы сможете окликнуть ее – и она будет с вами разговаривать! Она назовет вас по имени и разденется, если вы ее об этом попросите. Это будет лучше всего того, что у нас есть сейчас, – и в некотором отношении лучше, чем реальность,потому что вы сможете ее остановить или прокрутить обратно. А в случае с Мадонной вы сможете подкрутить регулировку и смотреть, как она поворачивается, пока не окажется к вам спиной, – не прекращая петь.
      Президент сощурил глаза:
      – Боже, производители порнографии сойдут с ума.
      – Да, это так, – согласился я. – Вы сможете вставить диск и с любой точки смотреть за тем, как трахаются люди в натуральную величину, и сможете управлять тем, что они делают. Больше того: вы сможете решать, насколько большими будут у женщины груди, сделать мужчине член длиной пятнадцать дюймов – ввести все то, от чего вы заводитесь. Но самое важное – это то, что такая технология невероятно захватывает. Люди привыкли к домашним компьютерам. Пассивно смотреть телевизор – это скучно...
      – Но американская публика – это тупая, бессмысленная толпа, которая с каждым годом становится все глупее, – сказал Президент. – Мы глупеем как нация, как культура. Я искренне так считаю. – Судя по его тону, он был по-настоящему этим расстроен. – Мы не голосуем, не читаем книг.
      – Отчасти это верно. Но эти новые технологии создадут некую электронную реальность, перед которой невозможно будет устоять.
      Он прижал ложечкой пакетик с заваркой. Прошло десять секунд.
      – Звучит дьявольски.
      – Это не так. Это – обычные склонности, которые можно будет удовлетворять в новой форме. Это – неизбежный результат человеческой изобретательности. Картинки со стен пещеры теперь будут записаны на лазерном диске. Но чтобы Корпорация могла остаться конкурентоспособной, нам нужна глобальная система. Получив доступ к японскому микрочипу «Ф.-С.», мы смогли бы добиться интеграции с основными моделями компьютеров и опередить конкурентов на полгода. Продукты пройдут определенную технологическую переработку, и каждый новый интерактивный продукт будет совместим со всеми другими. Например, рано или поздно все CD и видеодиски станут размером с монетку, а информации при этом будут содержать в тысячи раз больше, чем сейчас. Люди смогут покупать целые библиотеки информации или ловить их в эфире. У нас будет спутник, который будет заниматься исключительно регулярной передачей пяти тысяч самых популярных кинолент Америки. Домашний приемник будет принимать и записывать эти фильмы, хотя права будут принадлежать различным компаниям. При наличии нескольких крупных корпоративных игроков другим компаниям придется идти на уступки, чтобы получать доступ к потребителю. Вся технология будет индексирована и совместима. Скажем, к примеру, мне нужен фильм «Касабланка». Я его заказываю и получаю оригинальный черно-белый вариант. Вы следите за моей мыслью?
      Президент кивнул, не выказывая никаких эмоций.
      – Ладно. Теперь, шутки ради, я решаю включить туда один из монологов из «Гамлета» с Лоренсом Оливье – в том месте, где мне это захочется, причем так, чтобы Богарт произносил все слова безупречно: чтобы его губы двигались и произносили слова Шекспира голосом Оливье. А потом я могу сделать его губы цветными, если мне захочется, или остановить картинку, увеличить ее и поместить в зрачки Богарта изображение президента Соединенных Штатов. А потом я могу снова уменьшить картинку до нормальных размеров и смотреть фильм дальше. И это можно будет делать либо голосовыми командами, либо с помощью мыши, подсоединенной к компьютеру и перемещающейся по меню на полях экрана. А потом я могу заставить появиться над головой Ингрид Бергман утенка Даффи, который будет плавать в крошечной рамке. И я смогу делать все это свободно, не планируя заранее, не проходя специальной подготовки и не имея сверхдорогого оборудования – просто импровизируя. А потом я могу вызвать Терминатора – крошечного, размером с муху – и заставить его подстрелить утенка Даффи, после чего оба исчезнут с экрана. А фильм будет идти дальше, только у Богарта и Бергман будут красные губы. А потом я могу заставить компьютер просканировать память постоянного запоминающего устройства и найти пару страниц, скажем из Библии, или первую страницу газеты от этого числа и заставить Ингрид Бергман прочесть этот материал – причем на любом языке, имеющем письменность, заметьте, с произношением и с интонациями, которые покажутся идеально правильными человеку, для которого этот язык родной. И конечно, я мог бы включить в качестве фоновой музыки Вивальди. А потом я могу записать все это, весь свой экзерсис, и отправить по оптико-волоконному кабелю своему другу в Гонконг, чтобы он мог поиграть с ним, изменить, а потом отправить обратно мне, и я смогу это посмотреть – и больше никто. Вот как выглядит будущее. Вы это можете понять?
      Президент долго смотрел на меня. Он забыл зажечь сигарету.
      – Итак, – продолжил я, – вы просто вносите ежемесячную абонентскую плату местному лицензированному поставщику услуг, вроде нынешнего кабельного телевидения, плюс плату за просмотр оригинального фильма, гонорар за использование утенка Даффи и Терминатора, которые подсчитываются на основе цифрового эквивалента покадрового использования, и плату за использование программ для манипулирования всеми этими изображениями. Программное обеспечение будет разрабатываться централизованно и предоставляться местным поставщицам по лицензиям. И еще будет плата за первую покупку или использование в режиме онлайн музыки Вивальди и плата за использование линии для передачи всего этого в Гонконг – и небольшая плата за пользование спутником при обратной передаче. Деньги можно будет делать на каждом этапе.
      – Но есть еще и политическая составляющая...
      – Конечно. Она просто гигантская, – согласился я. – Давайте представим себе, что вы – президент Соединенных Штатов, а я – один из ваших спичрайтеров. Вы приказали мне написать речь, скажем, об экономических проблемах в Соединенных Штатах. Вы хотите, чтобы я хорошо сделал свою работу, я сам хочу хорошо сделать свою работу. Я иду в пресс-центр Белого дома, сажусь за свой компьютер. Открываю файл. Там, на экране, оказываетесь вы, президент. Ваше лицо, цветное, застывшее. Вы сидите за рабочим столом в Овальном кабинете, словно перед телекамерами. Я говорю в микрофончик: «Мои сограждане-американцы...» И как только я это говорю, вы – изображение президента – произносите это вашим голосом, с вашими интонациями. Ваши губы двигаются с идеальной артикуляцией. Я работаю над речью, говорю что-то, потом выбираю другую фразу и рано или поздно решаю, что все правильно. Я показываю результат своему начальству. Вы, президент, можете его просмотреть, а можете и не просматривать. В записи вы говорите двадцать минут. Мы передаем запись агентствам – тем, которые остались, – и все.
      – Ясно.
      Президент так и не зажег свою сигарету. Его взгляд теперь был устремлен куда-то вдаль. «Он понял, – подумал я. – Наконец-то он все понял».
      Я продолжил, стараясь закрепить тот успех, которого мне уже удалось достичь.
      – И со временем в рамках той же технологии – когда она будет достаточно хорошо развита – можно будет отсканировать фотографии кого-то, кого уже нет в живых, и интерактивно с ним общаться. Например, отсканировать десять или двадцать фотографий вашей покойной матери и, скажем, запись ее голоса... – Я застыл: я смог бы это сделать с фотографией Лиз! – Такой информации было бы достаточно. Вы просто смогли бы снова с ней видеться. Или с любым человеком, который умер и которого фотографировали в течение жизни. Представьте себе возможность вести разговор с Мэрилин Монро. Как это было бы великолепно: ее глаза полны чувственности и полузакрыты, ее губы произносят ваше имя, ее мягкий голос отвечает на ваши вопросы.
      – Ее тело превратили в товар, вот что я вам скажу. – Президент покачал головой. – Я был там, когда она пела «С днем рождения» президенту Кеннеди в Медисон-сквер-гарден, – задумчиво добавил он. – Я был в зале. – Его стариковские голубые глаза затуманились. – Я понял в тот самый вечер... понял, что мы живем в языческом обществе. Мужчины вокруг меня видели, как богиня поет богу. По-моему, сила ее образа чересчур велика. Языческие идолы. Мы им поклоняемся. И кстати, именно в этом тайна бизнеса развлечений, Джек. Монотеизм – привычка благоприобретенная. Язычество – гораздо более животный инстинкт.
      – Тогда вы понимаете, как технология играет на человеческую психику.
      – Знаете, – сказал Президент, меняя тему разговора, – вы чертовски много кашляете. Но не похоже, чтобы вы были простужены, и вы не курите. Я заметил это, когда мы были в Вашингтоне.
      – Это из-за желудка, – объяснил я ему. – У меня проблема с кислотностью. Сегодня, честно говоря, у меня обострение.
      – Что-нибудь пьете? Таблетки?
      Я кивнул.
      – Это язва или рефлюкс?
      У него была стариковская эрудиция в области заболеваний.
      – Рефлюкс, – ответил я.
      – Господи, – сказал он самому себе. – При этом делают фундопликацию Ниссена.
      – Откуда вы знаете?
      Я был изумлен.
      – Потому что мне ее сделали тридцать лет назад.
      – Это тяжело? – спросил я испуганно.
      Президент не ответил. Ему в голову пришла какая-то новая мысль, и я вдруг почувствовал непонятный страх.
      – Чертовски странно, когда молодой человек с больным желудком смеется над стариком, который все ближе к смерти. – Он допил свой чай. – Это...
      – Это мое единственное преимущество, – нервно перебил я его, пытаясь обратить все в шутку.
      – Убирайтесь, – сказал он и резко взмахнул рукой. На этот раз он говорил серьезно. – Убирайтесь.
 
      Я убрался с постыдной поспешностью. Сейчас мне не было дела до того, лишится ли Президент контроля над Корпорацией в кровавой внутренней схватке. Он был богатым старым подонком, которому, наверное, каждое утро горничная помогает надеть носки. Когда он умрет и превратится в кожаные подметки в ящике, мне еще останется сорок лет жизни. Пусть его публично унизят, что мне до этого? Я плыл по сильному течению перемен. Моррисон был прав: Президент всего лишь старый пьяница в новом костюме. Он слишком осторожен для нашего дела, он тугодум. Я решил сказать остальным, что им следует просто идти дальше и смести его с пути. Пусть совет откупится крупными пакетами акций. Пусть Моррисон отправляет десант со схемами и докладами и сверхлогичными аргументами. Пусть мельницы общественного мнения набирают обороты. На хрен Президента.
      Я вернулся к себе в кабинет и встал у окна, наблюдая за странной муравьиной возней внизу и думая об отце – о том, что бы он сказал мне, если бы узнал, чем я только что занимался.
      «Ты занимаешься тем, – сказал бы он мне, опуская саженец помидора в землю, – что впустую тратишь свой ум и сердце. Не забывай этого: ты опустошаешь свое сердце».
      Было уже шесть вечера – достаточно позднее время, офисные здания расплывались на фоне пасмурного, облачного неба. В этот час Манхэттен обладал мрачной меланхоличностью, а я стоял у окна своего кабинета и пытался понять, как получилось, что мальчишка превратился в мужчину в костюме и стоит в освещенной коробке. Я медленно прошел к своему столу, чтобы собрать кое-какие бумаги. Хелен, которая ушла в пять тридцать, что-то положила на стул, чтобы я это увидел, и приклеила желтую бумажку, в которой говорилось, что это принесли в конце дня. Там было написано:
 
      «Мистер Уитмен.
      Я ждал целый день. Вы должны мне сказать. Это мои жена и малышка. Гектор Салсинес.
      P.S. Я не шучу».
 
      Я положил записку в тот же ящик, что и первую, и в эту минуту в кабинете Хелен зазвонил телефон. Я взял трубку.
      – Джек Уитмен, – сказал я как обычно.
      Ответа не было – только далекое жужжание телефонного кабеля, возможно – звуки дорожного движения. Таксофон.
      – Кто это? – спросил я.
      – Где она?
      «Пытайся изменить голос», – подумал я.
      – Похоже, ты не туда попал, парень.
      – Послушайте, мистер Уитмен, постойте.- Голос Гектора, печальный и безнадежный, казалось, принадлежал не тому человеку, которого я встретил в магазине подержанных машин. – Вы должны понять. У меня ничего нет. У меня всегда была только моя семья. И теперь, теперь у меня ничегоне осталось. Вы не можете этого понять... – Он не узнал моего голоса. – Мы с Долорес все уладим. И я скучаю по ней, скучаю по моей малышке. Нельзя отнимать это у человека, вы не имеете права отнимать это у меня, это неправильно. Я хочу, чтобы вы мне сказали, как мне можно связаться с женой. Дайте мне поговорить с женой.
      Разговор с Президентом привел меня в зверское состояние. Гектор меня не напугал. Я ничего не ответил.
      – Я должен увидеться с моей женой!
      – Боюсь, что не могу этого сделать.
      – Почему? Какого хрена?
      Я повесил трубку – бережно, как будто это имело значение.

Глава десятая