– Эй, Энди, – услышала она голос одного из парней, – у меня косилка сломалась, в нее камень попал. Что мне теперь делать?
      – Вот дерьмо! – пробормотал Энди, слыша, что стук не прекращается. – Не можешь обождать, черт бы тебя побрал! – Энди пошел ремонтировать косилку, оставив Элен чуть живой от страха.
      Когда она уволила его, Энди пришел в ярость.
      – Вы от меня так просто не избавитесь, – с угрозой проговорил он. – Я знаю, где вы держите ключи. В следующий раз нам никто не помешает.
      Элен перестала прятать ключи под коврик и переложила их под цветочный горшок на подоконнике, но успокоилась только, когда истратила семьдесят пять долларов на то, чтобы заменить замки.
      У соседа Лена Дессольта появилась привычка забегать к Элен «на огонек». Он не ухаживал за ней напрямую, но их пальцы как бы случайно соприкасались, когда она подавала ему чашку кофе, а то он будто бы невзначай клал руку ей на плечо, когда они стояли и наблюдали в окно, как Бренда и Денни играют в салочки. Элен знала, что если бы она хоть намеком показала, что ей понятно, чего он добивается, он тотчас предложил бы свои услуги, поэтому она старалась держаться от него на расстоянии, чтобы не поощрять ухаживаний, но в то же время и не обидеть его. Она хотела, вернее, ей было просто необходимо чувствовать, что по соседству живет мужчина, на которого можно положиться.
      Элен старалась не думать обо всех этих инцидентах, и обычно ей это удавалось. В глубине души она надеялась, что женщины, говорившие, что ей будет легко найти другого мужа, были правы. Ей не хватало Фила, и она думала о нем тысячу раз на день. Пока он был жив, она чувствовала свою значимость. Теперь, когда он умер, она словно растворилась и стала невидимкой даже для себя.
 
      Иной раз, когда наступает крушение всех надежд, на помощь приходят те, от кого помощи ждешь меньше всего. Как это ни удивительно, первой, кто поддержал Элен в трудную минуту, оказалась ее свекровь.
      Элен не могла себе представить, чтобы Каролина Дурбан стала ее союзницей. Трудно было вообразить двух более непохожих женщин, чем она и ее свекровь.
      В двадцать девять лет Элен сохранила в себе что-то от сорванца. Ее упрямые вьющиеся волосы не поддавались никаким укладкам и лакам. Она предпочитала носить мокассины, а не модные туфли на высоких шпильках. Свитера и юбки куда лучше смотрелись на ее стройной фигуре, чем рюшечки и оборочки.
      Каролина же с ее безупречно уложенными волосами и идеальным маникюром выглядела как настоящая леди. Одевалась она всегда изысканно. Сумки гармонировали с туфлями. Не было случая, чтобы она повысила тон. Губная помада у нее никогда не смазывалась, пудра не рассыпалась, а на чулках не спускались петли. Казалось, салоны красоты и парикмахерские составляли смысл ее жизни (что, безусловно, возымело некоторый эффект. В ее пятьдесят шесть ей едва ли можно было дать сорок). Бесконечное хождение по самым дорогим магазинам, изящное убранство гостиной, благотворительные ярмарки, игра в бридж по вечерам, торжественные обеды. Ее муж Тони был типичным преуспевающим юристом. Он обожал свою жену, и служил прекрасным дорогим фоном, оттеняющим ее блеск и красоту. Фил был единственным ребенком в семье, и его с матерью связывали тесные узы. В этой семье Элен всегда чувствовала себя чужой. Каково же было ее удивление, когда после смерти Фила Каролина сделала ей комплимент.
      – Фил всегда говорил, что ты – сильная натура, – мягким негромким голосом сказала она. – Ты прекрасно держишься после несчастного случая. И с детьми ты блестяще справляешься. Я знаю, это нелегко.
      – Спасибо, – Элен была согрета двойным комплиментом – Фила и Каролины, – но на самом деле я не такая уж сильная, как кажется… – грустно сказала она, оборвав себя как раз вовремя, чтобы не признаться, что по ночам спит в пижамах Фила, потому что они хранят его запах. Она не могла сознаться, что часто просыпается среди ночи в ужасе от мысли, что потеряв Фила, она может потерять и детей. Элен не любила ни перед кем исповедоваться. Она могла открыть душу только Филу, и уж конечно, не женщине. С женщинами Элен привыкла быть настороже, в каждой из них видя соперницу.
      – Как у тебя с деньгами? – осторожно спросила Каролина. Ей хотелось предложить свою помощь, но она боялась обидеть невестку.
      – Все в порядке. Больше чем достаточно, – сказала Элен. – Я нашла в ящике у Фила тысячу долларов наличными. Кроме того, у меня есть страховка. Мне как раз на следующей неделе надо зайти по поводу нее в контору. Можно я оставлю Бренду и Денни у вас?
      – Конечно. Тебе об этом даже не надо просить, – тепло откликнулась Каролина.
 
      За неделю до дня рождения Бренды позвонил Льюис Сван.
      – Все в порядке? – спросил он. В его бархатном голосе как всегда звучала твердость. – У меня тут приглашение, которое Бренда послала отцу.
      – Сначала с Брендой все было вроде бы нормально. Я слышала, как она всем говорила, что ее папа умер. А потом она вдруг пишет это приглашение. Я за нее очень беспокоюсь.
      – Конечно, ей нелегко смириться с происшедшим, – мягко произнес Льюис. – А что мне делать с приглашением?
      Элен на мгновение задумалась. Она устала отвечать на вопросы, не имеющие ответа.
      – Думаю, тебе попросту надо его выбросить, – наконец сказала она.
      – Хорошо, – сказал Лью. И после некоторого колебания предложил: – Элен, давай вместе пообедаем где-нибудь в городе.
      Лью убеждал себя, что это будет обычный деловой обед: должен же он обсудить с ней вопросы займа. Он приглашает ее на обед, чтобы поговорить о делах, а вовсе не потому, что она не выходит у него из головы… не потому, что он до сих пор не может забыть, как держал ее в своих объятиях… не потому что Рини не подпускает его к себе со дня похорон Фила Дурбана.
      – Нет, Лью. Думаю, не стоит, – сказала Элен. Ей все еще было неловко при мысли о том, как она вела себя во время их предыдущей встречи. – Я сейчас не очень-то интересный собеседник.
      Лью чуть было не сказал, что не ей решать, интересна она или нет, но осекся, потому что и сам не мог до конца разобраться в своих чувствах.
      Возникла неловкая пауза. Они попрощались, и, вешая трубку, Лью подумал о своем отце. Интересно, как в подобной ситуации повел бы себя Макс? Конечно, он не повесил бы трубку прежде, чем не назначил свидания. К тому же Макс всегда точно знал, чего он хочет.
 
      Жизнь кипела в Максе Сване, и он, что называется, держал удачу под уздцы. Невысокий, плотного телосложения, властолюбивый, он ни в чем не знал удержу: ни в женщинах, ни в еде, ни в спиртном, ни в деньгах, ни в наслаждениях. Он был одержим не чувствами, а страстями. Не будучи красавцем, он обладал какой-то притягательной силой и походил на героя боевика: кожа, загрубевшая от ветра и солнца, проницательный взгляд, волосы цвета зрелой пшеницы, едва тронутые серебром. Не было случая, чтобы женщина отказала ему, или он ей.
      Его первая встреча с Джоанной Вайкопф состоялась при обстоятельствах, наиболее располагающих к мыслям о предстоящих романтических отношениях – это была беседа при найме на работу.
      Максу требовался секретарь, и Джоанна пришла по объявлению. Точеный нос, кожа как персик, волосы точно из рекламы первоклассного шампуня, фигура фотомодели, одета как на картинке, а мозг словно компьютер. Максу было достаточно взглянуть на нее один раз, как он тут же решил, что ею стоит заняться.
      – Вы не секретарь! – заключил Макс, прочитав ее анкету. До этого Джоанна работала только в картонажной компании «Вайкопф Бокс» в качестве помощника управляющего. – Вы – богатая девочка, которую ваш старикан пристроил к себе на работу.
      – Я – богатая девочка, которую моя старушка пристроила на работу. И я лучший секретарь, о каком вы только можете мечтать, – парировала Джоанна. Ее мать основала картонажное дело и была президентом фирмы. Пока Джоанна рассказывала о себе, она оценивающе оглядела Макса и решила, что он ей нравится: голубые глаза, мужественный, крутой, загорелый, с короткой стрижкой, грубоватый и энергичный. – Я могу работать за двух секретарей.
      – Здорово сказано! – усмехнулся Макс. За его улыбкой таилась невысказанная мысль. Джоанна сумела ее прочитать.
      – Я докажу это, – пообещала она. – В объявлении было сказано, что вы собираетесь платить секретарю сто долларов в неделю. Я готова одну неделю проработать бесплатно. Если после этого вы решите нанять меня на работу, это будет стоить вам две сотни в неделю. Согласны?
      – По рукам, – кивнул Макс. Теперь, когда он узнал, что она из богатой семьи, Джоанна притягивала его еще больше. Макс предпочитал состоятельных девушек и в конце концов женился на одной из них. Ему нравилось, когда девушка не слишком тощая, с хорошей грудью и с мозгами. Женщина, по его мнению, должна быть праздником не только для тела, но и для души. Ну и что же, что ему не нужно двух секретарей? К концу беседы Макс был готов начать ухаживания, а Джоанна была готова их принимать.
 
      Союз Макса Свана и Эсме Каррингтон был явной ошибкой небес.
      Эсме была родом из Сайсета и привыкла к провинциальным вечеринкам и выставкам лошадей. Она воспитывалась в пансионах, где хорошим манерам обучали с такой же серьезностью, как латыни и математике.
      Вскоре после первой встречи они поженились, и Эсме переехала из большого белого особняка в Сайсете в такой же большой белый особняк, выстроенный Максом на холме в Локаст Велли. Кстати сказать, Максу в те времена он был явно не по карману.
      За четыре года у них родилось трое детей. Макс частенько говорил потом Льюису о том, что тот родился через шесть месяцев после свадьбы.
      – Твоя мать называет это преждевременными родами. А я тебе скажу, что ничего преждевременного тут нет. Все было в самый раз. Твоя мать была на редкость хорошенькой.
      Эсме занималась всем тем, к чему привыкла с детства. Она посещала клуб, готовила благотворительные вечера, входила в попечительские советы местной больницы и библиотеки. Макс с головой погрузился в работу, чтобы содержать дом, семью, прислугу, лошадей, оплачивать счета ветеринара и взносы в клубы. Его неуемная натура жаждала постоянной деятельности. Он мечтал построить собственную империю и оставить ее детям. Однако дети, кроме Лью, его глубоко разочаровали. Второй сын, Макс мадший, стал водителем грузовика в асфальтовой компании и, чего Макс никак не мог понять, любил свою работу. Третьей была девочка. Макс строил грандиозные планы, считая, что из нее получится неплохой юрист, но во время первых же Рождественских каникул она выскочила замуж и бросила университет. Макс отнесся к решению дочери философски. «Она – женщина, – говорил он своему другу. – Чего еще от нее можно было ожидать?» Однако несмотря на внешнюю покорность судьбе, он был глубоко разочарован. Ему так хотелось, чтобы в семье был юрист. Шли годы, и отчуждение между Максом и Эсме нарастало. Максу не нравилось, что Эсме плохо готовит и не посвящает себя целиком и полностью детям, как это делала его мать. А Эсме не нравилось, что Макс не принимает участия в общественной жизни, как ее отец. Макс просто не вписывался в компанию друзей Эсме – «тру-ля-ля», как он их называл.
      – Неряха! – кричал Макс во время очередной перебранки. Его приводило в бешенство то, что, несмотря на прислугу, в доме был постоянный беспорядок, а обед подавали не вовремя.
      – По-твоему, ты женился на экономке? – огрызалась Эсме.
      Конечно, Макс с его брызжущей через край энергией не мог не начать заводить интрижки на стороне. Сначала это были мимолетные связи, и Эсме, узнав о них, поступила достаточно умно, закрыв глаза на измену мужа и не раздувая скандала.
      Вскоре Макс пресытился ночными бабочками. Ему захотелось чего-то большего, и он был бы не Макс, если бы не нашел того, что искал.
      Ему была нужна секретарь.
      Джоанна Вайкопф была не просто секретарь, отбывающая свою повинность, пока ей не удастся выскочить замуж. В ней было честолюбие. Она, как и обещала, оказалась самым лучшим и знающим секретарем, какого можно себе представить.
      Максом Сваном руководили в жизни два интереса: деньги и секс, что было не совсем обычно, потому что мужчины, одержимые жаждой накопления, как правило, мало интересуются сексом. Макс был исключением. Во всяком случае, несмотря на свою всепоглощающую страсть к женщинам, он хотел быть богатым, еще богаче, самым богатым. А Джоанна хотела переиграть семью, которая окрысилась на нее, и потому тоже стремилась сделать Макса богатым, еще богаче, самым богатым. Она посвятила себя методичному изучению всех деталей работы строительной компании, создаваемой Максом, оставив ему только заправлять делами. Первый этап строительства жилых домов логически перешел во второй, когда вполне осуществимой мечтой каждого американца стал собственный дом за белым забором. Люди потянулись из блочных домов и стали покупать землю, чтобы построить на ней особняки. В это время Макс присоединил к своей строительной империи империю по торговле недвижимостью. Он открыл ряд контор, занимающихся куплей-продажей квартир и домов за хорошие проценты. Дальше нужно было позаботиться о том, чтобы люди могли купить все, что требуется для дома, и Макс начал строительство сети магазинов, которые через четыре года сделали его баснословно богатым. Каждый новый виток в его карьере делал его еще более довольным, несгибаемым, самоуверенным и неистовым, и женитьба все меньше интересовала его.
      Джоанна имела все: драгоценности, шикарные шубы, «мерседес», но с каждым днем становилась все несчастнее. Она пробовала быть доброй и терпеливой. Она обещала подождать. Она осыпала Макса поцелуями и купала в своей любви, пробуя все изощренные способы секса, которые можно вообразить. Все было напрасно.
      Макс ходил вокруг да около, обещал поговорить с Эсме, клялся, что попросит у нее развода, но дальше обещаний дело не шло.
      Макс оставался женатым мужчиной, а Джоанна – непреклонной в достижении своей цели.
 
      – Тебе особый подарок от папы, – сказала Элен вечером накануне дня рождения Бренды, вручая ей большой сверток. Бренда с нетерпением развязала ленточки, сорвала оберточную бумагу и, отбросив ее в сторону, заахала при виде колбочек и пробирок, спиртовки, баночек с реактивами, маленьких кусочков лакмусовой бумаги и описаний, как проводить опыты.
      – Это мне подарил папа? – пытливо вглядываясь в Элен, спросила Бренда. Ей хотелось знать наверняка, что подарок выбрал именно он.
      – Да, – сказала Элен. – Он купил его для тебя до того, как он… – она внезапно оборвала фразу, не желая произносить ужасного слова —…до несчастного случая.
      – Папа не ответил на мое приглашение, – задумчиво сказала Бренда, словно не слышала слов Элен. – Может, он все-таки придет?
      – Нет, девочка, – мягко произнесла Элен.
      На мгновение в комнате повисла гнетущая тишина. Мать знала, что она никогда не сможет заменить утраченного отца. Дочь, сердитая на судьбу, могла сорвать зло только на матери.
      – Но он ведь сделал мне подарок, – настойчиво сказала она. – Значит, он помнил. Он не забыл.
      – Он купил его до несчастного случая, – терпеливо объяснила Элен. Она не знала, правильно ли поступила, подарив дочке набор юного химика. Кто знает, как надо поступать? Как узнать, что правильно, а что нет, если ты никогда не был в подобной ситуации и не мог себе ее даже представить?
      Бренда посмотрела на подарок, провела по коробке рукой, словно хотела убедиться, что он существует на самом деле, и подняла глаза на Элен.
      – Можешь мне не объяснять. Я готова поспорить, что ты не права, и папа придет на праздник.
      Праздник начался хорошо. Девочки в нарядных платьицах, с лентами в волосах. Аккуратно причесанные мальчики в наглаженных брючках. Бренда с любовью разложила свои сокровища из набора юного химика – пробирки, реторты, лакмусовые бумажки, спиртовку – так, чтобы продемонстрировать их во всем блеске. Элен подарила дочери настоящую подзорную трубу со штативом. За свой подарок она удостоилась лишь поцелуя в щеку, а самым большим комплиментом было: «Потрясающе!», как Бренда восклицала, давая своим друзьям посмотреть в окуляр.
      Пока гости охали и ахали, Бренда то и дело поглядывала на дверь, надеясь, что та откроется. Она ждала, что отец придет. Самым большим подарком для нее было бы, если бы этот кошмар кончился.
      Дети жевали бутерброды и чипсы, а дверь, словно магнит, продолжала притягивать взгляд Бренды. Девочка все еще ждала, что отец не подведет ее, не допустит, чтобы она была несчастна.
      Подали торт и мороженое. Бренда, не отрываясь, сверлила дверь взглядом, всей душой желая, чтобы та открылась и на пороге появился отец, живой и здоровый.
      Бренда загадала желание и, задув свечи, снова взглянула на дверь. Элен знала, что загадала ее дочь.
      Но дверь не открылась.
      Бренда наконец поняла, что чуда не произойдет, что кошмар, в котором она жила последнее время, ей вовсе не снится, и отец действительно ушел навсегда.
      Бренда вдруг схватила из камина кочергу и изо всей силы стала колотить по отцовскому подарку, превращая колбы, реторты и пробирки в груду осколков, острых и опасных, как и ее рухнувшие надежды. Ошарашенные одноклассники в ужасе смотрели на нее. Она опрометью бросилась в свою комнату и, запершись, наотрез отказалась выйти.
 
      В тот вечер Бренда впервые после смерти отца приняла утешения Элен. Бренда лежала на кровати, громко навзрыд плача. Обняв ее, Элен чувствовала, как содрогается от рыданий ее хрупкое тельце и удивлялась, сколько горя оно может вместить. Она крепко сжимала девочку в объятиях до тех пор, пока наконец рыдания не перешли во всхлипывания, и Бренда смогла говорить.
      – Мама, неужели я когда-нибудь смогу забыть папу?
      Еще один вопрос, на который нет ответа, но Элен все-таки постаралась его найти.
      – Наверное, нет, – мягко проговорила она. – Но воспоминания не всегда будут причинять тебе боль.
      Бренда долго молчала, обдумывая слова матери, прежде чем согласилась с ее доводом.
      – Знаешь, сегодня я приняла решение. Я стану химиком, – вдруг сообщила она.
      – Я думала, ты собираешься работать в какой-нибудь фирме, – улыбнулась Элен. Бренда любила подражать Филу и часто играла в «фирму».
      Девочка на минутку задумалась, а потом сказала:
      – А я буду сразу химиком и буду работать в фирме, как папа.
      По специальности Фил был химиком, и до того, как уйти в коммерцию, занимался анилиновыми красителями и производством красок.
      Элен про себя улыбнулась наивным планам дочери. Маленькие девочки вырастают не для того, чтобы стать химиками или директорами. Они взрослеют, чтобы быть женами и матерями, но Элен решила оставить эту мысль при себе. Бренда слишком много пережила за этот день, крах еще одной мечты был бы для нее невыносим.
      Бедняжка Бренда. Она была папиной дочкой, а теперь вдруг отец ушел навсегда.
 
      С того самого дня Бренда стала обожествлять своего отца. Он стал ее идолом, героем. Она не терпела никаких замечаний в его адрес. Комната Бренды превратилась в святилище памяти Фила. Стены были увешаны его фотографиями. Серебряная рамка, которую Элен принесла с работы мужа, стояла теперь на столе у Бренды, и девочка время от времени с благоговением начищала ее. Она засыпа?ла, крепко прижимая к груди свитер Фила.
      Элен знала, что чувствует дочь, потому что и сама сейчас чувствовала то же. Память избирает только самое хорошее.
      Когда Фил был жив, дни рождения были настоящими праздниками.
      Когда Фил был жив, люди тянулись к ней.
      Когда Фил был жив, в квартире не переставая звонил телефон.
      Когда Фил был жив, дом был полон жизни.
      Когда Фил был жив, дети были счастливы.
      Когда Фил был жив, она была счастлива.
      Когда Фил был жив, все было изумительно.
 
      Фил.
      Орлиный профиль, нежная загорелая кожа, пронзительные зеленые глаза, обрамленные длинными черными ресницами. Он был самым заметным парнем среди студентов Пенсильванского университета. Когда Элен поступила в университет, Фил был уже старшекурсником. Он ездил на белом «олдсмобиле» с откидным верхом и красными кожаными сиденьями, одевался в модные костюмы из твида или прекрасной шерсти и имел поклонниц по всему Западному побережью. Он был научным редактором университетской газеты и президентом братства. Он прекрасно успевал по всем предметам и считался третьим игроком в команде теннисистов. Все любили находиться в его компании, подражали ему, хотели нравиться. Парни ценили его, а девушки обожали. Они оказывали ему знаки внимания, окружали его материнской заботой, обольщали, пытались стать его «лучшим другом», расставляя перед ним всевозможные капканы.
      Как ни странно, Фил обратил внимание на Элен, назначил свидание, а потом приглашал ее снова и снова. Удивительно, но он сделал ей предложение и женился на ней.
      Фил заполнил всю ее жизнь. Он научил ее быть женщиной его мечты. Он учил ее одеваться и кокетничать, кататься на лыжах и болеть на футбольном матче, заказывать ужин в дорогом французском ресторане и молча смотреть ему в глаза поверх бокала шампанского.
      Именно Фил научил Элен чувствовать себя красивой, любимой и обожаемой. Быть центром жизни Фила было все равно, что быть центром вселенной.
      Он любил ее. Он хотел, чтобы у них были дети. А она хотела всего, что хотел он.
      Элен ни на минуту ни о чем не пожалела. Она даже не осознавала, что став собственностью Фила, растеряла все, что у нее было своего.
      Элен думала, что недвижимость есть только у миллионеров. Придя в крошечный офис Эла Шелдрока, она узнала, что это не так. Эл объяснил, что у Фила была недвижимость. Завещание его было простым: все оставалось Элен. Новый желтенький «бьюик», дом на Догвуд-Лейн, одна тысяча пятьсот пятьдесят один доллар сорок два цента на срочном вкладе, семьсот семьдесят два доллара тридцать центов на депозите, часть долларов в акциях и даже старенький «форд», на котором Фил иногда ездил на вокзал.
      – Он завещал мне эту мышеловку? – спросила Элен.
      – Да. Эту мышеловку, – впервые с тех пор, как Элен вошла в кабинет, Эл позволил себе улыбнуться. Она заметила, что он не слишком жизнерадостен, но в конце концов, он поверенный. Что от него ожидать?
      – Значит, я наследница, – Элен попыталась выдавить одну из своих фальшивых улыбок. – Думаю, я богачка.
      – Не совсем, – Эл вновь перешел на деловой тон, не допускающий легкомыслия. Истинный голос поверенного в делах. – Боюсь, что вы унаследовали также долги Фила.
      – Долги?
      – Вам осталось выплатить за дом двадцать четыре тысячи долларов. Кроме того, еще придется в течение двадцати месяцев выплачивать за «бьюик», купленный только прошлой зимой. И, конечно, кредит.
      – Кредит? – тупо переспросила Элен. – Какой кредит?
      – В январе Фил взял в долг у Льюиса Свана пять тысяч долларов.
      – Пять тысяч долларов! У Льюиса Свана! – Элен чуть не задохнулась. Ничего удивительного, что Лью проявляет к ней такой интерес. Ему, наверное, небезынтересно узнать, когда же она выплатит долг Фила.
      – Пять тысяч долларов! – повторила она. – Зачем ему были нужны пять тысяч долларов?
      – Для выплат по просроченным счетам, – объяснил Эл. – Одежда, рестораны, взносы за «бьюик», меховой жакет…
      – Но он говорил, что покупает все это на премии.
      – У него никогда не было таких больших премий. Если приплюсовать выплаты за дом, за машину и кредит, то в общей сложности набирается больше тридцати тысяч долларов.
      – Тридцать тысяч долларов, – в третий раз ошеломленно повторила Элен. – Я понятия не имела.
      Она не знала, ничего не знала все это время. «Нет, ты знала», – говорил внутренний голос. Фил Дурбан никогда не позволял никому совать нос в свои счета. Он носил свитера из тонкой шерсти и костюмы из самых дорогих магазинов. Жакет Элен из рыжей лисы пришел в коробке из фешенебельного универмага на Бродвее. Фил разъезжал на экстравагантном желтом «бьюике» с откидным верхом, в то время как все соседи с Догвуд Лейн ездили на «фордах» и «шевроле». Стоило Элен намекнуть Филу на его расточительность, как он тут же успокаивал ее. «Не волнуйся, моя сладкая. Мы можем себе это позволить. Я всегда был первым, ты же знаешь». Он без труда мог убедить ее. А еще она вспомнила, как он говорил: «Тебе никогда не придется волноваться. Никогда».
      – Тридцать тысяч долларов съест больше четверти страховки, – сказала Элен, сделав в голове быстрый подсчет. – Смогу ли я дать детям образование в колледже, когда они вырастут? Как долго я могу протянуть на оставшиеся семьдесят тысяч? – Внезапно сто тысяч долларов показались не такой большой суммой.
      – Элен, – мягко перебил ее Эл, – боюсь, что будут проблемы.
      Элен не приходилось иметь дело с деловым миром, поэтому она не понимала, что если поверенный произносит слово «проблема», на самом деле это означает «катастрофа».
      – Проблемы? – Голос Элен прозвучал так, словно шел не из нее, а откуда-то издалека.
      Она выслушала объяснения Эла о том, что Фил занимал деньги под страховку – «подчистую» – с тем же странным чувством раздвоенности, с каким слушала полицейского, позвонившего ей в дверь тем роковым утром. Эл рассказал ей, что все ее состояние составляют тридцать тысяч долга, и что для погашения долга у нее нет на страховке ни цента. Ни цента, чтобы жить и воспитывать детей.
      – Что же теперь делать? – спросила Элен, борясь с подступающим приступом тошноты.
      – Ваши родители могут помочь? – поинтересовался Эл.
      – Они умерли.
      – А родители Фила?
      – У них свои проблемы, – вздохнула Элен. У брата Томми Дурбана в тридцать четыре года случился удар, после которого он так и не смог оправиться. Он находился в клинике неподалеку от Балтимора, и Томми в течение многих лет поддерживал его жену и детей.
      В комнате повисло гнетущее молчание. Эл предупреждал Фила, чтобы он не сорил деньгами и не залезал в постоянные долги, но Фил лишь отмахивался от него. «Мне нравится жить в долг, – говорил он. – Это заставляет меня шевелиться и лучше работать». Эл не знал, как теперь будет жить вдова Фила.
      – Ну что ж, – храбро сказала Элен, все еще не придя в себя от шока. – Я выросла в бедной семье. Думаю, мне придется привыкнуть к этому снова. Найду работу, как-нибудь справлюсь. – У нее из ума не выходила дорогая подзорная труба, которую она подарила Бренде на день рождения. Счет за нее еще не пришел, и с самого дня рождения Бренда ни разу к ней не притронулась.
      Элен подошла к обшарпанной двери кабинета с тусклым матовым стеклом и сделала грустный неопределенный жест рукой, который должен был означать «до свидания». Она хотела что-то сказать, но не нашла слов. Элен уже повернулась к двери, когда ей пришла внезапная мысль. Она обернулась к Элу.
      – Вы оплачивали счета с момента смерти Фила, – вдруг сказала она. – Откуда же вы брали деньги?
      – Льюис Сван прислал нам чек. Он сказал, что это премия Фила за последний квартал.
 
      Вернувшись домой, Элен первым делом написала Лью записку, в которой просила его подождать и обещала вернуть долг. Она поблагодарила его за то, что он выслал Элу чек на сумму последней премии.
      Элен завершила свое послание официальным «искренне ваша».
      Когда Элен отправила письмо, она пожалела, что оно получилось таким сухим и казенным, но переделывать что-либо было уже поздно.

5