Уилсон молча стоял у окна. Он не смотрел на нее.
– Элен, не надо так надеяться на меня.
– Что ты говоришь? – Элен охватила паника, даже руки похолодели.
– Я не уверен, что могу связать себя какими-либо обязательствами.
– Но я все делаю для тебя. Я живу для тебя!
– Оставь! – Он оттолкнул ее руку. – Я уже говорил тебе, что ты душишь меня. Я прошел весь этот путь. Жена и дети в пригороде. Проклятье!
– Ты знал, где я живу, когда мы встретились, – Элен пыталась нащупать какую-то твердую почву.
– Мне казалось, что ты – другая! – его взгляд как будто отталкивал ее. – Меня это бесит. Я чувствую себя в ловушке, это отвратительно. Ты связываешь меня по рукам и ногам.
– А ты разбиваешь мое сердце! Ты разрываешь меня на части! Сначала ты хочешь одного, потом другого. Ты сам не знаешь, чего ты хочешь! – Элен выкрикнула эти слова в ярости, чуть не плача. Она перешла в наступление – это напомнило ей последнюю ссору с Филом. – У тебя есть любовница. Пока я делаю все, что могу для тебя и для твоей карьеры, ты завел интрижку! Скажи!
Элен прочитала в глазах Уилсона ответ, которого она так боялась.
– Да, – сказал он тихо. – Не знаю зачем, я не люблю ее. – Помолчав, он добавил: – Будет лучше, если я уйду. Сейчас.
Он пошел в спальню и стал укладывать чемодан.
– О, нет, не надо! Прошу тебя! – Элен умоляла, хватая его за руки. – О, Уилсон, я сожалею обо всем, что сказала. Я не хотела. Прости! Не уходи, прошу тебя. Не оставляй меня. Я сделаю все, что ты захочешь.
Элен уговаривала его, унижалась, молила, но он угрюмо продолжал собирать вещи. Молча, не глядя на нее, избегая любого прикосновения к ней.
Элен заплакала, когда он пошел к двери.
– Что я скажу детям? – Они планировали на праздники футбол, вечеринку, катание на коньках и многое другое. – Что я скажу Бренде и Денни?
Уилсон задержался у двери. Он мягко дотронулся до руки Элен.
– Скажи им, что я очень сожалею. – Он и сам чуть не плакал.
Он исчез в Рождественской ночи. Снег шел хлопьями. Сочетание белизны снега и черноты ночи, мерцание свечей придавали всей этой картине некую сказочность, нереальность. Он не мог исчезнуть в этой сказке, у сказки не бывает несчастливого конца. Но это было так. Второй мужчина, которого она любила в своей жизни, ушел, оставив ее одну.
Для Джоанны, однако, сказка имела счастливый конец. Через четыре года после ее ультиматума Максу она вышла за него замуж – в тот же день, когда он получил развод. Четыре ужасных года утомительных переговоров с адвокатами, попытки договориться с Эсме, которая ни за что не хотела давать развод и тянула до бесконечности.
– Но я стою этого, – уверяла Джоанна Макса, когда они отправились в свой медовый месяц на юг Франции.
– Тебе придется постараться, – сказал Макс. Развод стоил ему миллион долларов.
– Я не жалею об этих деньгах, – сказал помолодевший Макс сыну. – Джоанна – самое лучшее, что было в моей жизни.
Лью пришлось согласиться. У Макса было сейчас больше энергии, чем когда-либо, он выглядел на двадцать лет моложе и зарабатывал деньги с удвоенной силой. Деньги и добывание их для Макса значило то же, что краски и творчество значило для Пикассо. Это сравнение было не случайным – он собирался жить так же долго, как Пабло, и быть таким же богатым.
Лью Сван не был дураком. Он понял, что сам вырыл себе яму. Его лучшие намерения вымостили ему дорогу в собственный ад.
Юность Лью прошла не в лучшие годы семейной жизни его родителей. Он видел, как отец изменял матери, и как эти измены подорвали ее уважение к себе, уважение к мужу, ее любовь. Пережив крушение семьи, Лью поклялся, что всегда будет верным мужем. Так оно и было. И когда Рини была раздражительна, и когда она была угрюмо-молчалива, и когда она изредка оттаивала.
Он удвоил внимание к ней во время эмоциональных бурь, вызванных разводом Макса. Чтобы заплатить Эсме, Макс продал торговый центр, оставил ей дом, машины, огромную страховку и алименты.
– А «Декор»? – спросил обеспокоенный Лью.
– Не волнуйся, «Декор» не продается. Он всегда будет наш, – сказал Макс после завершения всех формальностей. Хотя главным в жизни Макса были секс и деньги, у него сохранилось удивительное, сильное чувство семьи. Он боготворил память своего отца, иммигранта, который создал «Декор», продавая там особую краску для ремонта домов. Он привез из Европы формулу этой краски, да еще немного с трудом скопленных денег.
– Позволь мне выкупить твою долю, – предложил Лью. Отделение «Игл» процветало, как Лью и предполагал. Он хотел не только выкупить долю, но у него были планы слияния с другими компаниями. Только на этой неделе ему звонил финансовый магнат из Швейцарии, Рейнхарт Эстес, у которого были прекрасные возможности поставок драпировок и гобеленов. Эстес подумывал о продаже своей компании. Будет ли «Декору» интересно это предложение? Лью попросил представить балансовые отчеты. – Я не собираюсь расширять «Декор» для того, чтобы кто-то другой получал прибыль.
– Нет, я не продам свою долю. С одной стороны, я старый сентиментальный чудак, а с другой – она стоит теперь больше, чем прежде. Ты не смог позволить себе купить ее тогда, и сейчас не сможешь, – сказал Макс. – Ради Бога, не беспокойся, «Декор» – семейное предприятие Сванов. Твое и мое. Эпоха! Так что не волнуйся, хорошо?
Зная, что Макс страшно злится, когда затрагиваются семейные интересы, Лью согласился и выслушал очередное авантюрное предложение отца.
– Салон красоты, вот что! – сказал Макс, смущенно улыбнувшись. – Я купил его для Джоанны в подарок.
«Салон красоты» оказался шикарной парикмахерской на 57-й улице между Пятой и Шестой Авеню, принадлежавшей Уильяму Фергюсону, который раньше был художественным директором у самого Видала Сассуна. Макс посетовал как-то, что Джоанна тратит массу времени и денег у Уильяма.
– Тогда купи этот салон, – ответила Джоанна.
– Почему бы нет? – сказал Макс, узнав, как много можно заработать в парикмахерском деле. Уильям работал шесть дней в неделю, запись к нему была на восемь недель вперед, и он брал за каждую прическу пятьдесят долларов.
Когда Лью раздумывал о новом счастье отца, он подвергал опасности свое чувство сыновней привязанности. Макс процветал, был более неуемным, чем прежде. Он получал все удовольствия от жизни. А Лью все оставался преданным сыном и верным мужем.
Был ли он слишком консервативен? Слишком прямолинеен? Боялся рисковать? Но почему? Во имя чего? Ради «прекрасного» брака, холодного равнодушия с редкими вспышками страсти? Лью был готов позвонить Элен, поддаться искушению…
Но тут он вспоминал о матери, об Эсме, которая потерянно бродила по огромному дому в Локаст Велли, прикладывалась к бутылочке и плакала долгими вечерами после ухода Макса. Макс был уверен, что Эсме преодолеет себя и выйдет из этого тяжелого состояния, но Лью не был так оптимистичен.
Лью предложил ей отправиться в круиз, но она отказалась. Он посоветовал ей продать огромный, неуютный дом со всеми его закоулками памяти и начать новую жизнь в другом месте, но она отвергла и это предложение. Лью уговаривал ее обновить гардероб, но она сказала, что ее не интересует одежда. Для кого одеваться?
Лью покупал ей билеты в театр, брал ее на балетные спектакли, возил ее в Пеконик на конец недели, делал все возможное, чтобы развлечь, отвлечь ее от горьких мыслей. Ничего не помогало.
Эсме даже через два года после развода сидела в спальне, тянула шерри и плакала. Лью боялся, что она покончит с собой, наложит на себя руки.
Когда он думал о матери, он вспоминал Рини; когда он думал о матери, он осуждал эгоизм отца; когда думал о Рини, обвинял себя в эгоизме и – убирал руку от телефона.
Лью разрывали сомнения, он надеялся на чудо, мечтал о несбыточном. Он хотел бы продолжать связь с Элен без чувства вины, ответственности, без последствий. Это и было бы чудом. Он думал, что если бы был терпеливым, упорным, настойчивым, то чудо бы свершилось. Так или иначе.
17
Было странно звонить Элу Шелдроку в марте. За последние три года жизни с Уилсоном Элен обращалась к бухгалтеру Уилсона так же привычно, как к его дантисту, юристу и терапевту. Но Эл оказался очень тактичным и даже не намекнул на неудачи Элен. Они договорились о встрече в середине марта.
– Я переехал, – сказал он ей, сообщая новый адрес. – Я теперь в доме 301, Мэдисон, на двадцать первом этаже. «301, Мэдисон» было прекрасным старомодным зданием фирмы «Крайслер» со входом, отделанным мрамором, сводчатыми потолками и бесшумными лифтами в стиле «арт деко». Элен не могла не сравнить это здание с домом из серого кирпича, который занимали «Кули и Хейзер», тяжелым, безликим, приземистым предприятием по производству денег.
Но вестибюль дома 301 поразил Элен не так, как двадцать первый этаж.
Стены приемной Эла, а также коридоров, где находились различные конторы, были обиты холстом, а пол покрыт бежевато-коричневым ковром. Мебель была современная, элегантная, но не отпугивающе модерновая. На стенах висели фотографии актеров, певцов, знаменитостей с телевидения – все с автографами. Контора Эла, с угловыми огромными окнами с вертикальными жалюзи, которые превращали солнечный свет в золотистые, мягкие полоски, казалась удобной, уютной, давала ощущение покоя и надежности. Большой стол, на котором лежали бумаги, ручки, папки, не был хаотично завален, но и не настораживал безупречным порядком. Это был прекрасный рабочий письменный стол, за которым можно было работать, думать, руководить, организовывать. Элен невольно вспоминала жуткий беспорядок в маленькой комнате «Кули и Хейзера».
Но перемены в конторе были несравнимы с переменами, произошедшими с самим Элом. Рубашка с короткими рукавами и ручки, торчащие из нагрудных карманов, мятые бесформенные брюки исчезли. На нем был прекрасно сшитый темно-серый костюм из шерстяной фланели, бледно-голубая рубашка из египетского хлопка. Старые, немодные очки он заменил прекрасными очками в роговой оправе, а его когда-то толстые щеки похудели, лицо загорело – Эл сбросил, по крайней мере, пятнадцать фунтов. Но его улыбка была такой же, ум и доброта в его голубых глазах были те же, и его низкий баритон был так же мужественен.
– Успех идет тебе, – сказала Элен, едва справившись со своим изумлением.
– Тебе тоже, – сказал Эл, думая о том, как очаровательно Элен подкрашена, как ей идет мягкая блузка цвета морской волны – ее глаза приобретали необыкновенный зеленовато-голубой оттенок. Он даже почувствовал слабый запах духов – казалось, вечность прошла с тех пор, когда его жена пользовалась духами.
– Не такой уж успех, – сказала Элен с сожалением. – Ты и сам видишь по отчетам.
– Да. А что случилось, Элен? В прошлом году ты заработала почти двадцать две тысячи долларов. А сейчас только четырнадцать. Какие-нибудь непредвиденные расходы? А может, ты болела? Или потери, которые ты не отметила в отчетах?
– Нет. – Элен покачала, головой. – Я просто мало работала. – Она не собиралась рассказывать ему, почему она мало работала.
– Мы можем попробовать снизить налоги, – сказал Эл, подавляя свое любопытство, пытаясь оставаться в рамках своего профессионального интереса. – Есть некоторые налоговые льготы для тех, у кого случились непредвиденные расходы, – объяснил он. – Как у тебя.
– Как у меня? Ты хочешь сказать, что это случается и с другими? – Элен почувствовала облегчение от того, что сказал Эл.
– Конечно. – Эл улыбнулся. – Действительно, большинство моих клиентов…
– Все они твои клиенты? – спросила Элен, указывая на фотографии знаменитостей.
– Да. Видишь ли, бухгалтерский учет только небольшая часть того, чем я занимаюсь сейчас. Я выступаю посредником при заключении контрактов и финансовым советником. Я держу деньги своих клиентов, вкладываю их в дело, оплачиваю счета. Большинство моих клиентов слишком заняты своей карьерой, чтобы еще и заниматься финансами.
– Звучит здорово, – Элен была заинтересована. Она почувствовала, что Эл гордится собой. Она вспомнила, как радовался Фил, когда он открывал новый большой счет. И волнение Лью, когда он открывал «Игл». И возбуждение Уилсона в тот день, когда он получил сразу трех новых клиентов.
– Ты знаешь, мне это безумно нравится! Я еще никогда не был так счастлив! – Он имел в виду только профессиональную сторону – в личной жизни у него все рушилось, и он понятия не имел, что ему делать.
– Я иногда чувствую то же самое в своем деле, в «А Ля Карт». – Элен вспомнила, что когда она заработала первые сто долларов, она даже разбудила детей. – И когда в первый раз обслуживала сто человек гостей на огромном приеме, я думала, что стала суперженщиной.
– Но так оно и было, – сказал Эл. – Ты здорово наладила это дело, «А Ля Карт». Очень мало мужчин могло бы добиться многого, начав с нуля, как ты.
– Ты думаешь? – спросила Элен. Раньше она об этом не задумывалась. Она всегда думала о своей работе, как о необходимости содержать детей и себя до тех пор, пока она снова не выйдет замуж. – Даже в неудачный прошлый год?
– Даже в неудачный прошлый год, – подтвердил Эл. – В бизнесе всегда есть приливы и отливы.
– Но у людей, которые занимаются бизнесом, тоже бывают успехи и неудачи? – спросила Элен. Слова Эла и ее собственные воспоминания вдруг заставили ее почувствовать себя лучше. Она поняла, что ее уход из «А Ля Карт» был всего лишь временным отступлением.
– Да, и у людей, которые занимаются бизнесом, – подтвердил Эл. Он все-таки решил поинтересоваться, как жила Элен все то время, что они не виделись. Ему казалось, что у всех, кого он знал, бывали какие-то потрясения. 1968 год был годом потрясений во всем обществе – убийство Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди; бунты в городах, решение Президента Джонсона не баллотироваться на следующий срок, протесты против войны во Вьетнаме. Нация корчилась в спазмах насилия. Личная жизнь людей оказалась под сильным влиянием общественных потрясений. Каждая вторая пара стояла на грани развода. Каждый день поступали сведения об уличных ограблениях, молодые люди, которых Эл помнил еще детьми, попадали в тюрьму из-за своих политических убеждений, другие вступали в религиозные секты, сжигали себя наркотиками. Казалось, никто не мог избежать разрушительного рока.
Эл снова заговорил о делах.
– Я подготовлю отчет о доходах и пришлю тебе на подпись через несколько недель.
– Спасибо, Эл. – Элен была тронута его заботой. Она бы хотела встретить именно такого человека, но вряд ли он мог ей понравиться. Ее интересовали обаятельные, неотразимые мужчины, которые – увы! – приносили ей только страдания.
– Элен! Элен Дурбан!
Элен остановилась при выходе из вестибюля и пыталась вспомнить, где она видела эту женщину.
– Элен! Ты не узнаешь меня? Я Гейл Шелдрок!
– О, Гейл! – Элен не могла скрыть изумления.
Она помнила, какой Гейл была хорошенькой, как прелестно одевалась, как восхитительно выглядела на Новый год – и не могла поверить своим глазам. Новая Гейл была растрепана, ее волосы, завитые в африканском стиле, почти скрывали мелкие черты лица. Совершенно никакой косметики – ни следа помады, туши для ресниц или крема, ничего – и она была в бесформенной рубашке, без лифчика, в старых джинсах. Единственным украшением был значок со словами «Женщины за мир».
– Я только что была в конторе Эла, – сказала Элен. – Как поживаете? – Она не видела Гейл целых восемь лет.
– Прекрасно! Теперь – прекрасно! – ответила Гейл. – После всех этих долгих лет с пеленками, поездками в школу по очереди с соседями, после того, кем я была – заведенной машиной, без минуты отдыха. Только сейчас я начинаю понимать, кто я такая. Я решила получить диплом бухгалтера и начать работать.
– Эл, должно быть, в восторге, – Элен вспомнила, как он мечтал работать вместе с женой, и как Гейл безумно боялась экзамена – и, в конце концов, так и не сдала его.
– Нет, не с Элом! Вместе с женщиной из нашей группы общественного развития. Она тоже возвращается на учебу и получит диплом юриста! – Гейл была возбуждена и казалась даже хорошенькой. Я уже хожу на курсы в «Пас». Но, Элен, я должна рассказать тебе, как часто мы говорим о тебе в нашей группе. Как ты начала свое дело! И как ты преуспела. Знаешь, ты одна из наших героинь!
– Ты так обо мне думаешь?
– Не только я, все женщины в нашей группе.
И так думала не только Гейл, и не только женщины в ее группе. Так думали женщины во всей стране.
Образ новой женщины, едва определявшийся в начале шестидесятых, стал теперь реальностью. Женщины прокладывали свой путь в политике. Национальная Организация женщин была основана в 1966 году «с целью достижения равенства для женщин в Америке»… Организация «Женщины за мир» устраивала антивоенные марши, лоббистские кампании, антивоенные пикеты, протесты против бомбардировок в Северном Вьетнаме.
Кинофильмы – такие, как «Смешная девчонка», «Карьера мисс Джейн Броди» и «Рэйчел, Рэйчел» – показывали женщин, которые были заняты не только «ловлей» мужчин. В книгах Жаклин Сьюзен, ставших бестселлерами, были выведены новые героини – женщины, которые не только жаждали любви, но также стремились сделать свою карьеру.
Появился журнал «Деловая женщина». В газетах на страницах для женщин стали печатать не только кулинарные рецепты диет, заметки о моде и сплетни, но и серьезные статьи об абортах, равной оплате труда, сексуальной эксплуатации на службе, а также психологические очерки о самоутверждении и страхе женщин перед успешной карьерой. К концу десятилетия телевидение дало пример нового отношения к женщинам, когда Мэри Тайлер Мор стала комментатором, а не просто секретарем на телестанции в Миннеаполисе.
Женщины, которые долгое время были мягкими, спокойными, сдержанными, вдруг заговорили во весь голос, и было видно, что их глубоко затаившийся гнев стал взрывоопасным.
Элен уже прошла свою стадию ярости, поэтому новый феминизм Гейл вызвал у нее прилив энергии и решительности. Она думала о наслаждении, которое мужчины находили в работе, и о том, что она сама наслаждалась своей работой. Она думала о той перемене, которая произошла с Элом, когда он перешел из пыльной захламленной конторы у «Кули и Хейзера» в роскошный кабинет, куда приходили богатые, удачливые клиенты. Он был одет, как подобает чиновнику его класса, и он производил впечатление уверенного, делового работника.
Чего она достигла за это время? Она жила в том же доме. Хотя она любила свой дом, но он явно требовал хорошего ремонта и новой мебели. Если не считать дорогой итальянской кожаной сумки и одного платья от хорошего портного, она носила все те же скромные недорогие платья, которые Фил терпеть не мог. Она всегда боялась тратить деньги на себя, потому что никогда не была уверена в будущем. Она все так же паниковала, когда приходилось платить доктору или делать непредвиденный, но необходимый ремонт в доме. Ей удалось скопить деньги на учебу детей – у нее был специальный счет, но своих денег у нее было мало, всего три тысячи долларов, и никаких других накоплений.
Что из того, что она работала, как проклятая все эти восемь лет? Что относилась к своему делу серьезно? Думала об «А Ля Карт», как о карьере, а не как о временной мере, чтобы поддержать детей и себя до тех пор, пока не появится в ее жизни мужчина? Что если бы она вкладывала в «А Ля Карт» столько же энергии, сколько в отношения с Уилсоном? Быть может, она смогла бы достичь многого в жизни, если бы ее не шатало из стороны в сторону. Если бы она чувствовала себя более обеспеченной. Когда Уилсон бросил ее, Элен ощутила двойную потерю. Она лишилась не только любимого мужчины, но и любимой работы. Но если она не могла вернуть Уилсона, то с работой не все было потеряно.
Теперь Элен пыталась убедить Бренду, как важно для женщины иметь хорошую профессию и самой зарабатывать на жизнь. Она знала: работа не жестокое наказание, а возможность проявить себя.
Весной и летом Элен бралась за любые заказы, она поместила еженедельную рекламу в «Уэстчестер Рекорд», она отправила письма всем своим прежним клиентам. Осенью она уже не могла поставить машину в гараж, который был забит до потолка коробками с консервированными томатами, импортным оливковым маслом, пятидесятифунтовыми мешками с сахаром и мукой, коробками со швейцарским шоколадом, который был ей нужен для приготовления трюфелей и муссов, сетками с лимонами, апельсинами, луком. Там же стояли два подержанных холодильника, которые ей пришлось купить для хранения все увеличивавшегося количества продуктов. Через шесть месяцев упорного труда Элен «А Ля Карт» перерос прежние границы деревенского производства, но теперь Элен явно не хватало помещения.
Она оказалась в таком положении, как Уилсон когда-то: чтобы расширять дело, надо увеличивать помещение. Она могла бы снять еще один дом – или построить новый. Аренда, конечно, казалась дешевле, но в будущем она может потерять много денег на этом. Эл убедил ее, что налоги на собственность в конечном счете составят меньшую сумму, чем налоги на аренду.
Для Элен было также важно и то, что если она пристроит кухню, то все-таки она будет дома, ей не придется метаться между домом и местом работы.
На следующий год Денни должен был уехать учиться. И этот год был очень ответственным для Элен. Вопрос об аренде или строительстве новой кухни так и не был решен. Ей пришлось бы брать крупный кредит – чем отдавать?
– Миссис Дурбан, я рад видеть вас. Мистер Дурбан должен подойти? – спросил банкир, похожий на худую серую злую мышь.
Это был вице-президент банка. Так как в местном Коммерческом банке было шестьдесят семь вице-президентов, то его должность не была особенно важной, но Элен не знала этого. Она была взволнована и немного испугана. Банки отняли все имущество у ее отца, банки разрушили его жизнь – и ее детство.
– Мистер Дурбан умер, – сказала смущенно Элен.
– О, сожалею. – Его это обеспокоило. – Я думал, речь идет о займе. – Он передвинул какие-то бумаги.
– Да, – сказала Элен. – Я хочу взять кредит для строительства специальной кухни. Я принимаю заказы на поставку обедов, ужинов и так далее.
– Понимаю, – сказал банкир. Однако, как выяснилось, он не совсем понимал ситуацию. – Но кто подпишет договор о займе?
– Я, – сказала Элен. – Посмотрите, – она протянула документы, – я подписала все заявления и заполнила анкеты. «Элен А Ля Карт» – это и есть моя фирма. Я – Элен.
– Но нам нужен ответственный человек, – сказала мышь, хотя, судя по табличке, банкира звали Эдвин Гаррен.
– Я и есть ответственный человек, – сказала Элен, не представляя себе, как можно не понять то, что она говорит. – Я предоставила вам отчеты о доходах, все цифры, смету подрядчика. – Элен чувствовала гордость от того, что выражается так – «по-деловому». Эл растолковал ей, что требуется для получения кредита, дал ей все цифры. До сих пор все шло хорошо. Банк предварительно одобрил ее заявку на кредит в размере двадцати тысяч долларов для расширения кухни в профессиональных целях рядом с ее домом. Она пришла в банк, чтобы подписать окончательный договор.
– Миссис Дурбан, мы не можем дать вам заем только под вашу подпись. Вам нужен поручитель. У вас есть партнер? Кто дал вам деньги для организации дела? Может быть, он даст свою подпись, – Эдвин Гаррен явно пытался ей помочь.
– Никто не давал мне денег, мистер Гаррен. Я организовала «А Ля Карт» сама. На мои собственные деньги, – Элен говорила, едва сдерживая раздражение.
– Конечно, конечно. – В голосе Гаррена звучало сомнение. – Но мы все-таки требуем второй подписи. Таковы банковские правила. Нам нужен ответственный поручитель, – он повторил, подчеркивая слово «ответственный». Элен казалось, что он еще больше становится похож на крысу.
– И вы думаете, что я не могу взять ответственность на себя? – спросила Элен. – Я организовала «А Ля Карт» из ничего, на пустом месте, и добилась успеха. Все сама. Я вырастила детей. Все сама. И вы хотите сказать, что я не могу быть ответственной? Что мне нельзя доверять?
– Я уверен, что вы прекрасно работаете, и достигли многого, миссис Дурбан, – сказал Гаррен. – Но банку неинтересно, как вы начали свое дело или как вы воспитали своих детей. Мы интересуемся займами и людьми, которые могут поставить поручительскую подпись. – Он пытался смягчить ситуацию. – Поверьте, миссис Дурбан, мы ничего против вас лично не имеем. Быть может, ваш отец сможет подписать? Или ваш брат?
Элен горько усмехнулась.
– Мистер Гаррен, мой отец умер. Он был бедным человеком. Мой брат – учитель в школе, у него трое детей. Я самая богатая в семье. – Элен собрала все бумаги и положила их в папку.
Неудивительно, что все женщины, похожие на Гейл Шелдрок, сердиты – теперь и Элен Дурбан может присоединиться к ним! Она задержалась около двери.
– Мистер Гаррен, к вашему сведению, сейчас происходит революция. И к женщинам уже нельзя относиться так, как раньше. С ними нельзя обходиться так, как вы обошлись со мной.
Он молча посмотрел на нее ничего не выражающим взглядом.
Были и другие банки, но они оказались столь же консервативными, как и местный Коммерческий. Но, к счастью, существовал такой человек – единственный из всех – Рейнхарт Эстес.
18
Рейнхарт Эстес был педантом. Он стоял во главе компании, которая импортировала различную швейцарскую продукцию: часы, точные приборы, обивочные ткани. Когда в сорок два года он перенес инфаркт, врач посоветовал ему купить дом в сельской местности, где бы он мог отключаться от дел и отдыхать в конце недели.
Рейнхарт купил небольшую ферму на ста пятидесяти акрах в округе Дачес. Ему потребовалось два года и три дизайнера, чтобы фермерский дом семнадцатого века смог удовлетворять его вкусам. Он переделал амбар в балетную студию для своей дочери от первого брака, построил бассейн, купальню, павильон для игр, теннисный корт, конюшни, и когда он все это сделал, ему вдруг стало скучно. Рейнхарт потерял всякий интерес к ферме, когда нечего было строить и переделывать.
Когда он стал поговаривать о продаже фермы, его третья жена, которая привыкла к ней, посоветовала ему просто найти новое увлечение. После обеда в «Павильоне» и спора с Анри Суле о том, что американских цыплят никак нельзя по вкусу сравнивать с французскими из Бресса, Рейнхарт решил заняться выведением лучших цыплят в Соединенных Штатах. Понадобилось еще семь лет работы, экспериментов, ошибок, а также три эксперта по разведению птицы, батальоны советников из Корнельской школы сельского хозяйства, десятки опытов по смешиванию кормов, прежде чем удалось вырастить превосходных цыплят.
«Шамбор» и «Двадцать один», «Суле» и «Ривер клуб», «Четыре времени года» и мясной рынок Лобеля на Мэдисон Авеню и 88-й улице – все лучшие рестораны и магазины стали его заказчиками. Элен читала о цыплятах Рейнхарта в журнале «Гурман» и тоже решила покупать их. Ей надоел и сам Берни Аркин, и его безвкусные огромные цыплята. Она отправилась в графство Дачес к Рейнхарту.
– Я принимаю заказы на разного рода обеды и мероприятия и хотела бы покупать у вас цыплят, – сказала она Рейнхарту. Они сидели в прекрасно отделанной гостиной, где все было обдуманно до мелочей: паркет из широких планок, окна из толстого стекла, антикварные кресла времен королевы Анны, бесценный стол времен Вильгельма и Марии работы Израиля Сака, выцветший ковер ручной работы и оригинальный камин, в котором можно было зажарить быка.
– Миссис Дурбан, многие хотят купить моих цыплят. У меня есть целый список желающих, – сказал ей Рейнхарт. Он выглядел под стать своей гостиной. Голубой блайзер, мягкая желтая рубашка, изысканно повязанный галстук «аскот». Он выглядел так, как будто собирался на ленч в «Балморал». Разговаривая с Элен, он вытащил из серебряной вазы розу, которая выглядела не так совершенно, как остальные и растер лепестки пальцами. Он посмотрел на Элен своими серо-стальными глазами и спросил с преувеличенной любезностью:
– Почему вы решили, что я захочу продать их вам?
– Не каждый может пойти в «Четыре времени года», мистер Эстес, но если вы продадите цыплят мне, то многие попробуют их и будут в восторге. Их превосходное качество, их слава станут известны за пределами узкого круга богачей.
– Вполне логично, – сказал Рейнхарт, – не часто встретишь логично мыслящих женщин. Я еще не знаю, продам ли вам моих цыплят. Мне нужно попробовать, как вы готовите, посмотреть, как вы собираетесь подавать их. Мне нужны личные рекомендации – хватит двух – и финансовые. Например, банковская рекомендация и отзыв кого-нибудь, с кем вы сотрудничаете не менее двух лет. Все понятно?
Элен кивнула головой, стараясь изо всех сил сдержать улыбку. Она хотела купить цыплят, а не бриллиант Хоупа.
После того, как Элен представила требуемые рекомендации, Рейнхарт одобрил ее цыплят в вине и сметанном соусе, цыплят в крепком чесночном соусе и самое простое блюдо – цыплят в горшочке. После дегустации он согласился поставлять ей своих цыплят. Были выработаны условия.
– Минимальный заказ – две дюжины. Мне нет никакого смысла забивать и поставлять меньше. Оплата наличными в течение десяти дней. Максимальный заказ – пять дюжин, потому что иначе мы не сможем поддержать высокое качество мяса. Условия приемлемы?
– Вполне, – сказала Элен, думая, впрочем, что она будет делать, если ей потребуется меньше двух дюжин или больше пяти.
– Хорошо, – сказал он и пригласил Элен к обеду, чего она никак не ожидала. Она была заинтригована и восхищена и – не смогла отказаться.
Рейнхарт повел ее в «Павильон», где их обслуживали как королевских особ. Даже Уилсона не обслуживали с таким почтением. После обеда шофер отвез их в «роллс-ройсе» в Нью-Рошель, Рейнхарт взял Элен за руку.
– Я провел прекрасный вечер, – сказал он. – Я бы хотел увидеть вас снова. Но прежде, чем встретиться с вами, я бы хотел провести с вами ночь. Надо посмотреть, подходим ли мы друг другу.
Неудивительно, что он был разведен четырежды. Жена «номер три» оставила его после семилетних экспериментов с цыплятами; жена «номер четыре» продержалась шесть месяцев и потом четыре года лечила расшатавшиеся нервы.