2

Через полчаса Ксавьер Марш сидел за баранкой служебного «фольксвагена», следуя изгибам проложенного высоко над озером Хафельского шоссе. Иногда вид на озеро закрывали деревья. Потом новый поворот или деревья стоят пореже – и снова видна водная поверхность, бриллиантами искрящаяся под апрельским солнцем. По озеру легко скользили две яхты – два бумажных кораблика, два белых треугольника на голубом фоне.

Он опустил стекло и выставил наружу руку. Теплый ветерок тормошил рукав. По обе стороны дороги ветки деревьев пестрели зеленью поздней весны. Еще месяц, и машины будут следовать сплошным потоком: берлинцы побегут из города походить под парусами или поплавать, повеселиться на пикнике или просто поваляться под солнышком на одном из больших общественных пляжей. Но сегодня воздух пока ещё прохладен и ещё свежи воспоминания о зиме, так что дорога принадлежит Маршу. Он проехал стоящую как часовой кирпичную Башню кайзера Вильгельма, и дорога стала спускаться вниз, к озеру.

Через десять минут он был на месте, где было обнаружено тело. В хорошую погоду оно выглядело совсем иначе. Это была стоянка туристов, удобная площадка, известная как «Широкое окно». Там, где вчера была серая однообразная хмарь, сегодня открывалась величественная панорама озера, раскинувшегося на восемь километров до самого Шпандау.

Марш поставил машину и прошел по пути, которым бежал Йост, когда обнаружил тело, – по лесной тропинке, круто вправо и вдоль берега озера. Он проделал этот путь второй раз, потом третий, удовлетворенный вернулся в машину и поехал по низкому мосту в сторону Шваненвердера. Дорогу перегораживал полосатый красно-белый шлагбаум. Из будки появился часовой с винтовкой за спиной и дощечкой для записи в руке.

– Ваше удостоверение, пожалуйста.

Марш протянул в окошко свое удостоверение крипо. Часовой, изучив его, вернул и вытянул руку в приветствии:

– Все в порядке, герр штурмбаннфюрер.

– Каковы здесь правила?

– Останавливаем каждую машину. Проверяем документы и спрашиваем, к кому едут. Если возникают подозрения, звоним в дом и справляемся, ждут ли. Иногда обыскиваем машину. Это зависит от того, дома ли рейхсминистр.

– Ведете список приезжих?

– Так точно, герр штурмбаннфюрер.

– Будьте добры, посмотрите, были ли в понедельник вечером гости у доктора Йозефа Булера.

Часовой поправил за спиной винтовку и вернулся в будку. Марш видел, как он листал страницы журнала. Вернувшись, покачал головой:

– Весь день у доктора Булера никого не было.

– А сам он покидал остров?

– Мы не ведем запись постоянных жителей, герр штурмбаннфюрер, только гостей. И не проверяем уезжающих, только прибывающих.

– Хорошо.

Марш поверх часового посмотрел на озеро. Низко над водой с криком летали стаи чаек. У пристани пришвартовано несколько яхт.

– А как насчет берега? Он как-нибудь охраняется?

Часовой кивнул.

– Постоянно патрулирует речная полиция. Но в большинстве домов имеется столько сирен и собак, что хватит для охраны «кацет». Мы только отгоняем зевак.

«Кацет» удобнее выговорить, чем «концлагерь».

Вдали послышался звук мощных моторов. Часовой повернулся в сторону острова и посмотрел на дорогу.

– Минутку, пожалуйста.

Из-за поворота на большой скорости появился серый «БМВ» с включенными фарами, за ним длинный черный «мерседес», затем ещё один «БМВ». Часовой шагнул назад, нажал кнопку. Шлагбаум поднялся. Часовой отдал честь. Когда колонна мчалась мимо, Марш мельком увидел пассажиров «мерседеса» – красивую молодую женщину с короткими светлыми волосами, возможно, актрису или манекенщицу, и рядом с ней узнаваемый сразу острый профиль смотревшего прямо перед собой худого и морщинистого старика. Машины с ревом помчались в сторону города.

– Он всегда так быстро ездит? – спросил Марш.

Часовой со значением посмотрел на него.

– Рейхсминистр проводил предварительный отбор. К обеду возвращается фрау Геббельс.

– А, все ясно. – Марш повернул ключ зажигания, и «фольксваген» ожил. – Слыхали, доктор Булер скончался?

– Никак нет, – равнодушно ответил часовой. – Когда?

– В понедельник вечером. Его вынесло на берег в нескольких сотнях метров отсюда.

– Я слышал, что нашли тело.

– Что он был за человек?

– Я его почти не видел. Он нечасто выходил из дома. И гостей не принимал. Никогда не разговаривал. Вообще-то, многие здесь кончают таким образом.

– Который его дом?

– Его нельзя не узнать. На восточной стороне острова. Две высокие башни. Один из самых больших домов.

– Благодарю.

Въезжая на дамбу, Марш посмотрел в зеркальце. Часовой несколько секунд постоял, глядя ему вслед, потом снова поправил винтовку, повернулся и медленно направился в будку.

Шваненвердер был невелик, меньше километра в длину и полкилометра в ширину, односторонняя дорога петлей вилась по часовой стрелке. Чтобы добраться до владений Булера, Маршу пришлось проехать вокруг острова. Он ехал осторожно, приостанавливаясь каждый раз, как видел дом с левой стороны.

Место было названо по имени знаменитых колоний лебедей, которые обитали в южной части Хафеля. Оно стало модным в конце прошлого столетия. Большинство зданий сохранилось с того времени: огромные виллы с крутыми крышами и каменными фасадами во французском стиле в окружении длинных аллей, лужаек, скрытые от любопытных глаз высокими заборами и деревьями. На обочине не к месту торчала часть разрушенного дворца Тюильри – колонна и фрагмент арки, доставленные из Парижа давно умершим дельцом времен Вильгельма. Нигде никакого движения. Иногда сквозь решетки-ворот попадались на глаза сторожевые псы, а один раз он увидел сгребающего листья садовника. Владельцы были либо в городе на работе, либо в отъезде, либо лежали во прахе.

Марш знал некоторых из них: партийные бонзы; магнат автомобильной промышленности, разжиревший на рабском труде; директор «Вертхайма», большого универсального магазина на Потсдамерплатц, конфискованного у владельцев-евреев более тридцати лет назад; хозяин военных заводов; глава объединения, занимающегося строительством больших автобанов, ведущих в глубь восточных территорий. Он удивлялся, как Булеру удалось попасть в такую состоятельную компанию, но потом вспомнил замечание Хальдера: роскошь, словно в Римской империи.

– КП17, говорит КХК. КП17, ответьте, пожалуйста, – настойчиво обращался женский голос. Марш поднял трубку расположенного под щитком радиотелефона.

– Я КП17. Продолжайте.

– КП17, соединяю вас со штурмбаннфюрером Йегером.

Он находился у ворот виллы Булера. Сквозь металлические узоры Маршу были видны изгиб желтой дорожки и высокие башни, точно такие, как описал часовой.

– Ты напрашивался на неприятности, – пророкотал голос Йегера, – и мы их получили.

– Что у тебя?

– Не успел я вернуться, как явились двое наших почтенных коллег из гестапо. «Ввиду видного положения, которое занимал в НСДАП партайгеноссе Булер, бла-бла-бла, решено, что дело имеет отношение к безопасности страны».

Марш стукнул рукой по рулевому колесу.

– Вот дерьмо!

– «Все документы должны быть немедленно переданы в службу безопасности, расследующие дело офицеры должны доложить, в каком состоянии находится следствие, расследование силами крипо прекратить немедленно».

– Когда это было?

– Прямо сейчас. Они сидят в нашем кабинете.

– Ты им сказал, где я?

– Конечно, нет. Я оставил их с чем есть и сказал, что попробую тебя разыскать. И пришел прямо в дежурку. – Йегер понизил голос. Марш представил, как он повернулся спиной к телефонистке. – Слушай, Зави, я не советую тебе лезть на рожон. Поверь, они настроены вполне серьезно. С минуты на минуту Шваненвердер будет кишеть гестаповцами.

Марш глядел на дом. Там было абсолютно тихо и безлюдно. Наплевать на гестапо.

И он решился.

– Мне тебя не слышно, Макс, – прокричал он. – Извини. Связь прерывается. Я ничего не понял из того, что ты сказал. Прошу сообщить, что связь не в порядке. Отбой. – И выключил приемник.

Не доезжая метров пятидесяти до дома. Марш увидел справа от дороги проселок, ведущий в заросшую лесом середину острова. Он дал задний ход, быстро проскочил на проселок и заглушил мотор. Потом побежал к воротам усадьбы Булера. Времени было в обрез.

Ворота были заперты. Этого следовало ожидать. Сам засов представлял собой прочный металлический брусок в полутора метрах над землей. Он встал на него носком сапога. По верху ворот, как раз у него над головой, в тридцати сантиметрах друг от друга торчали железные шипы. Ухватившись за них обеими руками, он подтянулся и закинул левую ногу. Рискованное дело. Некоторое время он сидел верхом на воротах, переводя дыхание. Потом спрыгнул на засыпанную гравием дорожку с внутренней стороны.

Дом был огромный, причем странной конструкции. Три его этажа завершались крутой шиферной крышей. Слева возвышались две каменные башни, о которых говорил часовой. Они примыкали к основному зданию. Во всю длину второго этажа протянулся балкон с каменной балюстрадой. Балкон поддерживали колонны. Позади них, наполовину спрятанный в тени, находился главный вход. Марш направился туда. Обе стороны дорожки обильно заросли неухоженными буками и елями. Бордюры запущены. Не убранные с зимы сухие листья перекатывались по газону.

Он прошел между колоннами. Первая неожиданность: дверь не заперта.

Марш остановился в прихожей и огляделся. Справа – дубовая лестница, слева – две двери, прямо – мрачный коридор, который, как он догадывался, вел на кухню.

Он подергал первую дверь. Она открывалась в отделанную деревянными панелями столовую. Длинный стол и двенадцать стульев с высокими резными спинками. Холод и затхлый запах запустения.

Следующая дверь вела в гостиную. Он продолжал откладывать в памяти детали. Ковры на натертом деревянном полу. Тяжелая мебель, обтянутая дорогой парчой. На стенах гобелены, тоже неплохие, насколько Марш разбирался. У окна рояль, на нем две большие фотографии. Марш повернул одну к свету, слабо пробивавшемуся сквозь пыльные свинцованные стекла. Тяжелая серебряная рамка с орнаментом из свастик. На фотографии Булер и его жена в день свадьбы, спускающиеся по ступеням. По обе стороны почетный караул штурмовиков, осеняющих счастливую пару дубовыми ветками. Булер тоже в форме штурмовика. Его жена с вплетенными в волосы цветами, пользуясь излюбленным выражением Макса Йегера, страшна, как корзина лягушек. На лицах ни улыбки.

Марш взял другую фотографию и тут же почувствовал, как похолодело в желудке. Снова Булер, на этот раз слегка наклонившись вперед и подобострастно пожимая руку другому человеку. Предмет его глубокого почтения стоял вполоборота к фотоаппарату, словно в момент рукопожатия кто-то стоявший позади фотографа отвлек его внимание. На снимке надпись. Чтобы разглядеть неразборчивый почерк, Марту пришлось соскрести пальцем грязь со стекла. «Партайгеноссе Булеру, – прочел он. – От Адольфа Гитлера. 17 мая 1945 года».

Внезапно Марш услышал шум, словно кто-то стучал ногой в дверь. Затем повизгивание и вой. Он поставил снимок на место и вернулся в прихожую. Звуки раздавались в глубине дома.

Он вынул пистолет и прокрался вдоль коридора. Как он и предполагал, тот вел на кухню. Звуки повторились. Вроде бы испуганный плач и шаги. К тому же отвратительно пахло.

В конце кухни была ещё одна дверь. Он крепко сжал ручку и рывком распахнул дверь. Мимо с шумом пронесся с широко раскрытыми от ужаса глазами пес в наморднике. Он мелькнул в коридоре, прихожей и выскочил через открытую дверь во двор. Пол кладовки был густо покрыт издающими вонь фекалиями, мочой и продуктами, которые пес сдернул с полок, но был не в состоянии съесть.

После такого Маршу хотелось бы задержаться на несколько минут и прийти в себя. Но времени не было. Он убрал «люгер» и быстро осмотрел кухню. В раковине несколько сальных тарелок. На столе недопитая бутылка водки, рядом пустой стакан. Дверь в подвал заперта; он решил её не ломать. Направился наверх. Спальни, ванные – всюду та же атмосфера поизносившейся роскоши, следы ушедшей в прошлое шикарной жизни. И всюду, заметил он, картины – пейзажи, религиозные аллегории, портреты, покрытые толстым слоем пыли. Дом как следует не убирали месяцами, а то и годами.

На верхнем этаже одной из башен находилась комната, которая, должно быть, служила Булеру кабинетом. Полки учебников по юриспруденции, фолиантов с разбором судебных дел, сборников законодательных актов. У окна, выходящего на лужайку позади дома, большой письменный стол и вращающееся кресло. Длинный диван со сложенными одеялами – видно, на нем частенько спали. И снова фотографии. Булер в судейской мантии. Булер в эсэсовской форме. Булер в группе нацистских «шишек» (среди них Марш без особой уверенности разглядел Ганса Франка), видимо, сидящих в первом ряду на концерте. Все фотографии, по меньшей мере, двадцатилетней давности.

Марш уселся за стол и посмотрел в окно. Лужайка вела к берегу Хафеля. Там был маленький причал с пришвартованной к нему моторкой с каютой, а за ним открытая до противоположного берега панорама озера. Вдали пыхтел паром Кладов-Ваннзее.

Он переключил внимание на письменный стол. Пресс-папье. Тяжелая бронзовая чернильница. Телефон. Он протянул к нему руку.

Телефон зазвонил.

Рука повисла в воздухе. Один звонок. Второй. Третий. Звук казался громче из-за царившей в доме тишины; пыльный воздух вибрировал. Четвертый. Пятый. Он положил пальцы на трубку. Шестой. Седьмой. Поднял её.

– Булер? – старческий голос, скорее мертвый, чем живой; шепот из другого мира. – Булер? Отвечай же. Кто это?

Марш сказал:

– Друг.

Молчание. Щелчок.

Звонивший дал отбой. Марш положил трубку и стал быстро, наугад открывать ящики стола. Несколько карандашей, немного почтовой бумаги, словарь. Он один за другим до конца выдвигал нижние ящики и шарил рукой.

Ничего.

Нет, кое-что было.

В самой глубине ящика пальцы скользнули по небольшому гладкому предмету. Марш достал его. Маленькая записная книжка в черной кожаной обложке с вытисненными золотом орлом и свастикой. Он веером пролистал её. Книжка-календарь члена партии на 1964 год. Сунув её в карман, он поставил на место все ящики.

А пес Булера, скуля, бешено метался вдоль кромки воды, вглядываясь в другой берег Хафеля. Временами он приседал на задние лапы, чтобы через несколько секунд снова начать свой отчаянный бег. Марш теперь видел, что почти весь правый бок собаки покрыт засохшей кровью. Она не обратила никакого внимания на спускавшегося к озеру Марша.

Каблуки звонко стучали по доскам причала. Сквозь щели между расшатанными досками была видна плещущаяся на мелководье мутная вода. Дойдя до конца причала, он ступил в лодку, закачавшуюся под его весом. На корме скопилось немного дождевой воды, засоренной грязью и листьями, с радужными разводами на поверхности. Вся лодка пропахла горючим. Должно быть, где-то течь. Марш наклонился и подергал дверцу каюты. Она была заперта. Прикрыв лицо с боков руками, он заглянул в иллюминатор, но внутри было слишком темно, чтобы разглядеть что-нибудь.

Он выпрыгнул из лодки и пошел обратно. Дерево причала от непогоды потемнело, за исключением одного места на противоположном от лодки конце. Здесь валялись мелкие оранжевые осколки, был виден мазок белой краски. Наклонясь, чтобы разглядеть эти следы, он увидел близ берега какой-то предмет, тускло мерцающий в воде. Он встал на колени и, держась левой рукой за причал и протянув как можно дальше правую, сумел его достать. Это был ножной протез, розовый и выщербленный, как старинная китайская кукла, с кожаными ремнями и стальными пряжками.

Первым их услышал пес. Он поднял голову, повернулся и затрусил по лужайке к дому. Марш тут же бросил свою находку обратно в воду в побежал следом за раненым животным. Выругав себя за глупость, он обогнул дом и встал в тени башен, так, чтобы были видны ворота. Пес, рыча в намордник, бросался на их железные створки. По ту сторону Марш увидел двух человек, разглядывавших дом. Потом появился третий с огромными кусачками, которыми он захватил замок. Через десять секунд замок с треском поддался.

Трое гуськом вошли на участок. Пес отскочил назад. Как и Марш, все они были в черной эсэсовской форме. Один вынул что-то из кармана и направился к псу, вытянув вперед руку, словно предлагая ему угощение. Животное в страхе поджало хвост. Тишину нарушил выстрел, отдавшийся эхом на участке. Над лесом с гвалтом поднялись тучи грачей. Мужчина убрал пистолет в кобуру и махнул рукой одному из спутников. Тот ухватил пса за задние лапы и оттащил в кусты.

Все трое широким шагом направились к дому. Марш спрятался за колонной, медленно передвигаясь вокруг нее, чтобы его не увидели. Он подумал было, что ему нет нужды прятаться. Он мог бы сказать гестаповцам, что проводит обыск, что не получил сообщения Йегера. Но что-то в их поведении, в той небрежной жестокости, с какой они расправились с собакой, насторожило его. Они здесь уже бывали.

Они приблизились, и он смог различить их звания. Два штурмбаннфюрера и обергруппенфюрер – пара майоров и генерал. Какие соображения государственной безопасности потребовали личного участия гестаповского генерала? Обергруппенфюреру было под шестьдесят. Он был сложен как бык, с разбитым лицом бывшего боксера. Марш узнал его – видел по телевидению, на газетных фотографиях.

Кто же он?

Потом вспомнил. Одило Глобоцник. Известный в СС под прозвищем Глобус. Много лет назад он был гауляйтером Вены. Собаку убил Глобус.

– Ты – на первый этаж, – приказал Глобус. – Ты – проверь задние помещения.

Они достали пистолеты и исчезли в доме. Марш подождал с полминуты, затем направился к воротам. Он держался края участка, избегая дорожки – наоборот, низко согнувшись, пробирался сквозь заросли кустарника. Не доходя пяти метров до ворот, он остановился перевести дух. Внутри их правой опоры находился малозаметный ржавый металлический ящик для почты – там лежал большой коричневый сверток.

Это безумие, подумал он. Полное безумие.

Он не побежал к воротам, зная, что ничто так не привлекает человеческий взгляд, как внезапное движение. Наоборот, он заставил себя не спеша выйти из кустов, словно это было самым естественным делом в мире, вынул сверток из почтового ящика и неторопливо прошел за ворота.

Он ожидал, что сзади раздастся крик или выстрел. Но единственным звуком был шорох деревьев на ветру. Подойдя к машине, он почувствовал, как трясутся его руки.

3

– Почему мы верим в Германию и фюрера?

– Мы верим в Бога, поэтому верим в Германию, которую Он создал в этом мире, и в фюрера, Адольфа Гитлера, которого он ниспослал нам.

– Кому мы прежде всего должны служить?

– Нашему народу и нашему фюреру Адольфу Гитлеру.

– Почему мы повинуемся?

– По внутреннему убеждению, благодаря вере в Германию, фюрера. Движение и СС и преданности делу.

– Хорошо! – одобрительно кивнул преподаватель. – Хорошо. Через тридцать пять минут собираемся на южной спортплощадке. Йост, останьтесь. Остальные свободны!

Коротко подстриженные, в мешковатых светло-серых робах, курсанты СС походили на заключенных. Они шумно покинули класс, гремя стульями и топая сапогами по неструганным доскам пола. Сверху с большого портрета им благосклонно улыбался покойный Генрих Гиммлер. Одиноко стоявший в середине классной комнаты по стойке «смирно» Йост выглядел покинутым всеми. Некоторые курсанты, выходя, бросали на него любопытные взгляды. Кто же, как не Йост, было написано на их лицах. Йост – странный, нелюдимый, всегда третий лишний. Вечером в казарме его вполне могли снова избить.

Преподаватель кивком указал в конец комнаты.

– К тебе гость.

Оттуда, опершись на радиатор и скрестив руки на груди, на него смотрел Марш.

– Еще раз здравствуй, Йост, – сказал он.

Они пошли по широкому плацу. В одном углу перед группой новобранцев разглагольствовал гауптшарфюрер СС. В другом около сотни юношей в черных тренировочных костюмах под громкие команды послушно разгибались, сгибались, касались руками носков ног. Визит к Йосту напоминал Маршу посещение заключенных в тюрьме. Тот же специфический запах мастики, дезинфекции и кухонного варева. Те же уродливые бетонные здания. Те же высокие стены и патрулирующие часовые. Подобно концлагерю, училище «Зепп Дитрих» было огромным замкнутым учреждением, полностью отгороженным от мира.

– Можно где-нибудь уединиться? – спросил Марш.

Йост смерил его малопочтительным взглядом.

– Здесь никакого уединения. В этом все дело. – Они прошли ещё несколько шагов. – Думаю, можно попробовать в казарме. Все сейчас в столовой.

Они повернули, и Йост повел следователя к низкому выкрашенному в серый цвет зданию. Внутри было мрачно, сильно пахло мужским потом. Не менее сотни коек, выстроенных в четыре ряда. Йост правильно угадал – казарма пустовала. Его койка находилась в центре, ближе к задней стене. Марш сел на грубое коричневое одеяло и предложил Йосту сигарету.

– Здесь нельзя.

Марш помахал перед ним пачкой.

– Давай. Скажешь, я приказал.

Йост с благодарностью взял. Он опустился на колени, открыл стоящий рядом с кроватью металлический рундучок и стал искать что-нибудь под пепельницу. Дверца была откинута, Марш видел, что находится внутри: стопка книжек в бумажных переплетах, журналы, фотография в рамке.