Вот что значило быть ангелицей и заниматься аэробатикой.

Здесь, на самом краю Аррая, где бледно-голубое пространство, казалось, целую вечность висело у кончиков ее крыл, — вот где была настоящая загробная жизнь!

Флорри отвела назад раскинутые крылья и выжала почти четыре «жэ» в самом опасном и волнующем из маневров — наружной петле. Грудь ее колотилась, суставы крыльев скрипели, пока Флорри превращала инерцию в подъемную силу, делая «горку» и с дрожью возносясь на завихряющемся хвосте мглы. Ангелица стремительно взлетала к самому верху петли, щеки ее раздувались, волосы струились позади. С каждым набранным футом она теряла инерцию, сила тяжести неуклонно тянула ее назад, замедляя скорость. Вершина близилась, сравнимая со славным моментом нырка ласточкой в свободном падении, когда твое сердце борется с твоим же кишечником в эйфории нулевого «жэ», — все ближе, все выше…

И тут, с самым что ни на есть неангельским из проклятий, Флорри зависла в верхней точке траектории, совсем потеряв скорость.

В следующую секунду крылья ангелицы выгнулись, она скользнула вбок и закувыркалась смятым комком перьев, волос и шипения. Грязно ругаясь себе под нос, Флорри позволила себе несколько сотен футов беспорядочно падать, точно какая-то артистка на трапеции, которой не удалось вовремя ухватиться за перекладину. Затем она со вздохом перевела себя в нырок головой вперед, дважды хлопнула крыльями и снова обрела полный контроль над своими движениями, после чего выровнялась, перевернулась на спину и небрежно понеслась вдоль отдельной облачной гряды, негромко насвистывая. Ладно, пусть на сей раз ее занесло не туда — всегда оставалась новая попытка. В следующий раз у нее непременно получится. Таково было одно из преимуществ бессмертия — времени для упражнений хватало всегда.

Непринужденно бросив себя в тройною бочку — просто забавы ради, — Флорри запорхала дальше, нырнула вокруг особенно плотного на вид облака и резко насторожилась, услышав странное гудение.

Без малейших усилий зависнув в воздухе, ангелица навострила уши и прислушалась, убежденная в том, что шум доносился изнутри этого облака. Хотя этого просто быть не могло. Шумы никогда не доносились изнутри облаков…

Гудение прозвучало снова, и на сей раз никаких сомнений в источнике его происхождения у Флорри не осталось. Подлетев к облаку, она протянула руку, чтобы туда протолкнуться, — и испустила изумленный вопль, когда рука наткнулась на что-то твердое.

Сильно озадаченная, Флорри перелетела на другую сторону облака и была вконец ошарашена, когда перед ней оказалась причудливая дверная ручка, что торчала из мглистого тумана.

Гудение прозвучало снова.

Любопытство так и бурлило в ангелице. Она повернула ручку и толкнула дверь. Та распахнулась, после чего периодическое гудение сразу же сделалось громче и резче. Заинтригованная, Флорри впорхнула в темное нутро облака — и там на нее загудел единственный светящийся трезубец, сплошь испещренной схожими, но неосвещенными символами. Под каждым из символом имелась табличка с именем.

К стене была также прикноплена написанная от руки записка. Там говорилось:

Мне все это наскучило. Сказал всем: раз они не являются, я отбываю. Всего хорошего. Фе Ликс.

P.S. Если кто-то это прочтет, а одна из этих штуковин будет гудеть, свяжитесь со мной. Срочно.

Флорри почесала в затылке. Фе Ликc? Где-то она слышала это имя. «Фе Ликc… ах да, это же главное божество, ответственное… — тут ангелица сглотнула слюну, — ответственное за шпионаж, дезинформацию и слежку».

Н-да. Мигающие лампочки, зуммеры и шпионаж. Выглядело все это не слишком радостно.

Вылетев из двери облака, Флорри тут же понеслась на поиски Фе Ликса. Правда, скорее из жгучего желания узнать, что же тут такое творится, чем из какого-то реального чувства долга.

Крошечный ярко-красный сторожевой мудемм на мгновение застыл в воздухе, прикидывая маршрут новой атаки. Затем он злобно загудел, пригнул усики, привел жалящий муравьиной кислотой хоботок в полную боевую готовность и выполнил аккуратную полубочку. Дальше он стремительно нырнул мимо мутно-черных чешуек, едва-едва избегнув здоровенного хлещущего хвоста, и нанес еще один укол в левую ягодицу Асмодеуса.

Банкир опять взвизгнул, подпрыгнул на несколько футов и схватился лапой за задницу. Сторожевой мудемм с удовлетворением покачал усиками и приготовился к очередной атаке.

В каком-то смысле будет даже печально, когда его жертва наконец-то найдет дорогу к бакам с экскрементами скверны и унижения, к которым она была приговорена. Тогда атаки придется прекратить. Надо сказать, что мудемм уже начинал в зловредно-садистской манере наслаждаться процессом.

Он с легкостью уклонился от взмаха когтей Асмодеуса, пока тот пытался отмахнуться от назойливого ярко-красного мучителя и забиться в какой-нибудь темный угол. Мудемм дисциплинированно загудел следом, настраиваясь еще на один колющий контакт. Уже изнывая от первых шевелений садизма, мудемм нацелил свой хоботок, налетел, ударил по цели — и тут же оказался размазан по чешуйчатой правой ягодице Асмодеуса резким ударом тяжелой лапы.

— И не говори потом, что я тебе ни разу не оказал крупной услуги! — прорычал Асаддам, вытирая со своей ладони останки насекомоподобного существа.

Асмодеус взглянул на главного менеджера Мортрополиса новыми, полными восхищения глазами. Что за герой! Спас его от такой муки, отчаянно рискуя получить болезненный укол!

Разумеется, Асмодеус понятия не имел о том, что сторожевой мудемм был запрограммирован на преследование только одной-единственной жертвы. А потому, размазывая тварь по банкирской заднице, Асаддам рисковал разве что растянуть кисть. Однако поскольку здесь имелась выгода от лишней возможности выдать Асмодеусу внеплановое телесное наказание, то Асаддам отважно выполнил свой долг.

Обезмудеммленный банкир облегченно вздохнул.

— Но почему? — пробормотал он.

— Ты мне нужен, — раздраженно рявкнул Асаддам. — Ты что, забыл, какой сегодня день?

— Э-э… — Асмодеус до самого последнего времени был озабочен куда более насущными проблемами, касавшимися жалящих насекомых.

— Великий день, идиот! Д'Авадон! Помнишь? Давай за мной!

И Асмодеус бешеным галопом помчался вслед за Асаддамом, пока тот направлялся по узенькому проулку, ведущему к страхоскребу Греховной службы, для встречи с тысячами членов актерского состава.

Пара демонов ныряла и виляла по высвеченным багровыми огнями улицам Мортрополиса. Асаддам несся впереди, и сердце его бешено колотилось от нервного возбуждения.

У него оставался последний шанс позаботиться о том, чтобы все было подготовлено как надо к инспекционному визиту повелителя скверны д'Авадона — первому инспекционному визиту, которому он как главный менеджер должен был подвергнуться. И если все пройдет к полному удовлетворению д'Авадона, это также будет его последний визит.

Вся оставшаяся часть вечности ненадежно качалась на весах работы данного конкретного дня.

— Все готово? — рявкнул Асаддам Драгодилу, врываясь на Греховную площадь. Асмодеус держался вплотную за ним.

Почти десятифутовый вожак ментагонов встал по стойке «смирно» и едва заметным взмахом лапы четко отдал начальнику честь.

— Готово! — рявкнул Драгодил в ответ и хмурым взором обвел свою команду из одиннадцати ментагонов, пока они тоже принимали стойку «смирно», с шуршанием чешуек пристраивая трезубцы на левом плече.

— Тогда приступайте, — сквозь сжатые клыки прорычал Асаддам и метнулся к дверям страхоскреба Греховной службы. На полпути туда он вдруг поднял голову и резко остановился. Асмодеус налетел на него сзади, тут же выдавая всплеск подобострастных извинений.

— Где они? — проревел Асаддам, хватая Асмодеуса за рога и обращая физиономию хнычущего банкира к голому балкону на тринадцатом этаже. — Знамена! Где они? Говори!

— Я… э-э… я был тут немного занят с… — Асмодеус с извиняющимся видом потер ноющую задницу.

— Никаких оправданий! Я хочу, чтобы они там были! Прямо сейчас! — завопил Асаддам, отшвыривая Асмодеуса в сторону. Его мысленное око увлажнилось от гордости, когда он представил себе всю величественную сцену. Когда он увидел самого себя, Асаддама, законно избранного главного менеджера Мортрополиса, стоящим на украшенным знаменами балконе. Вот он машет когтями над багряными полотнищами, каждое из которых украшало раздвоенное копыто, скрещенное с трезубцем, символ Нового Порядка Мортрополиса.

— Давайте же! — выкрикнул Асаддам, ни к кому конкретно не обращаясь, и пинком проделал себе путь через дверь. Его копыто аж вышибло искры из ручки. Ментагоны Асаддама рассыпались по всем входам в страхоскреб Греховной службы, радостно размахивая трезубцами и выполняя по несколько разминочных ударов. Мгновения спустя вся Греховная площадь полностью опустела.

Оказавшись на тринадцатом этаже, Асаддам властно прошагал по пустому помещению бывшего Иммиграционного отдела и раскрыл одно из больших окон в дальнем его конце. Выступив на балкон и нетерпеливо постукивая копытами, он стал оглядывать свои владения.

Грубо высеченные гранитные башни корчились вверх в багровом сумраке, словно пытаясь дотянуться до каменного покрова далекой страхосферы. Асаддам оскалился, сцепив когти и шумно пощелкивая костяшками.

— Пусть представление начинается, — сказал он сам себе и представил, что у него под боком стоит д'Авадон. Повелитель скверны не будет разочарован.

— Ну, приступайте же! — проревел Асаддам с балкона. Голос его гулко резонировал в просторной пещере Греховной площади.

И, лишь с немногими едва слышными шепотками команд, а также несколькими щелчками кнутов для их подкрепления, представление началось.

Заслышав массовое шарканье и лязг цепей, злое сердце Асаддама подпрыгнуло от радости. Зрачки его расширились, когда лучи лавовых прожекторов вспыхнули темно-красным на верхушках окружающих башен, протянув свои зловещие лучи через всю площадь. «Превосходная деталь, — подумал Асаддам, с наслаждением делая глубокий вдох. — Должно быть, это Драгодил придумал».

В крутящихся кроваво-красных столбах появилась убогая толпа синхронных шаркальщиков из Огненных Ям, подгоняемых уколами поблескивающих трезубцев в лапах демонических тамбурмажоров из числа ментагонов. Шаркальщики двигались с идеальной синхронностью в считанных дюймах друг от друга подобно какой-то кошмарной хтонической многоножке — левой-правой, левой-правой…

Даже отлично зная, что их лодыжки стянуты кандалами, Асаддам все равно не мог отказаться от радостной мысли о том, что подобная точность является прямым результатом идеального диктаторства. Каждая из этих проклятых душ четко понимала, что если она сделает хоть один неверный шажок, ее тут же безжалостно проткнут трезубцами с дюжины разных сторон. Разумеется, Асаддам знал, что ужас перед трезубцем преобладал в каждом навеки проклятом разуме местного обитателя. Они будут двигаться как полагается. Даже без кандалов. Кандалы были всего лишь предосторожностью.

Лучи лавовых прожекторов повернулись и сосредоточились на устье широкой аллеи, когда оттуда послышались удары кнутов и басовое рокотание. Асаддам подался вперед, страстно желая увидеть, что же могло производить такой шум.

Четверка мучимых душ втащилась на Греховную площадь. Их голые торсы поблескивали от пота, пока они напряженно трудились позади массивных шаров твердого гранита. Вокруг них вопили и щелкали кнутами дикие демоны. Последовал краткий промежуток, а затем еще четыре гранитных шара были выкачены на площадь, и каждый отчаянно толкало потеющее тело.

Одновременно с противоположной стороны Греховной площади появился отряд давно скончавшихся футбольных фанатов, причем каждый болельщик сжимал в скованных наручниками ладонях факел вечного огня. Глаза Асаддама аж затуманились от эмоций. Ах какая эффективность, какое страдание! Просто роскошь!

Слеза гордости замерцала в уголке глаза главного менеджера, стоило ему только представить себе все это зрелище на фоне знамен и тысяч радостно размахивающих флажками демонов. Асаддам мог видеть, как каждый демон, заранее принужденный испытывать неистовое вдохновение, размахивает своей собственной эмблемой из раздвоенного копыта, скрещенного с трезубцем, — символом Нового Порядка Мортрополиса.

Безусловно, д'Авадону все это страшно понравится.

В Главном муниципальном храме Аксолотля воздух буквально шипел от наэлектризованности страхом и тревогой. Люди рявкали приказы группам своих подчиненных, которые затем резко разворачивались и спешили прочь, чтобы рявкнуть те же самые приказы тем, кто стоял на следующей ступеньке служебной лестницы. Монтеры рискованно болтались на веревочных лестницах, крепя свисающие корзины с розовыми и белыми цветами в тех местах, куда они обычно прилаживалии кривые зеркала или гелевые светофильтры. Оркестр из казу и окарин временами неожиданно вступал в действие, выхаркивал несколько случайных тактов марша в полный неистовства воздух, после чего самым что ни на есть жалким образом умолкал. Дирижер целыми клочьями терял волосы.

А пески времени все сыпались и сыпались с тектонической неизбежностью, безостановочно скользя к тому моменту, когда Блинни Плутт, любимец широких народных масс, единственный профессиональный конферансье Аксолотля и изобретатель бесчисленных коронных фраз возьмет в свои вечные избранницы фигуристую красотку по имени Нибель Меса, 38 — 24 — 36, особу доселе совершенно не известную. В этот момент глаза и мысли всего Аксолотля сосредоточатся на счастливой парочке, пока Блинни Плутт и Нибель Меса будут погружать чувствительные пальцы своих ног в теплое молоко супружества и молиться о том, чтобы оно не свернулось.

И все это преподносилось горному городу Аксолотлю вживую, в полном цвете, благодаря любезности Кормана Макинтоша, изобретателя и продюсера игрового шоу «Сам себе пророк!» Вышеупомянутый Макинтош нипочем не собирался позволить кому-либо об этом забыть.

— Обеспечьте мне абсолютную уверенность в том, что счастливая пара будет освещена самым лестным образом! — прокричал Корман монтеру, рискованно раскачивающемуся на конце веревочной лестницы. — Я должен ни секунды не сомневаться, что решительно все смогут увидеть их в наилучшем виде. Пожалуйста, милейший, никаких там уродливых теней или назойливых высвечиваний!

Монтер в ответ что-то невразумительно прокряхтел, пинком сдвинул вогнутое зеркало на несколько градусов влево и втолкнул перед ним фильтр из мелкой металлической сетки.

Оркестр выдул несколько тактов на три четверти. Все это закончилось диким воплем дирижера.

— Прелестно, просто прелестно, милейший, — принялся утешать его Корман, лишь еле заметно хмуря бровь. — Впрочем, еще только одно. Вы уверены, что все они смогут начать в одном и том же ключе? Да, незначительный пунктик, я знаю, но подобные мелкие детали порой имеют немалое значение. Чао!

Дирижерская палочка заскрипела в опасной близости от точки разлома, согнувшись в плотно сжатых кулаках с побелевшими костяшками.

К счастью для Кормана, он уже оказался вне пределов слышимости и вовсю бушевал на сцене, когда дирижер решил сбросить на кого-нибудь свой желчный гнев. Корману как раз случилось засечь одну из ткачих в тот самый момент, когда она тайком прокралась из заднего помещения и направилась к тщательно припрятанной бутылке авокадового джина. Всего лишь несколько часов тому назад это была вполне девственная бутылка, теперь же она почти опустела.

Дела шли не самым лучшим образом — с тех пор, как Шармани, покровитель моды, стиля одежды и декора, не сумел обеспечить достойное благословение всем соответствующим процедурам. Льняное полотно для специального покроя плаща Блинни совершенно необъяснимым образом потеряло форму и было отвергнуто в пользу мешочной ткани. Публично оглашенные жизненно важные параметры невесты за время, прошедшее между примерками и текущим моментом, непонятно как успели измениться. Несмотря на то что Нибель Меса по-прежнему выдавала свои 38 — 24 — 36, леопардовой расцветки платье из козерожьей шерсти, пошитое в точном соответствии с указанными пропорциями, категорически отказывалось давать возможность для его натягивания. Вдобавок имелся еще и прискорбнейший случай отчаянной аллергии, которую одна из подружек невесты испытывала к козерожьей шерсти. В результате она капитально испоганила первое завершенное платье диким приступом кашля. Как только все заметили липкие сопли, тут же стало понятно, что эта гадость уже не отмоется. А кроме того…

— Э-э, милейшая, милейшая, — поманил ткачиху Корман. — Как же там все-таки дело с этими костюмами… гм… платьями? Все тип-топ?

Ужасная правда бурлила у женщины внутри. Она чуть было ее не расплескала, чуть было не выболтала, однако в самый последний момент сумела придержать язык. Ее ткачих не должны были обвинить в том, что хотя бы одна из них испоганила Блинни его великий день. Нет-нет, никоим образом.

— Тип-топ? — на мгновение взъярилась дама, но затем сжала зубы и принялась разыгрывать дурочку: — Да-да, конечно, все тип-топ. Все просто роскошно. Вам абсолютно не о чем беспокоиться, — она почувствовала уверенность, что Корман уловит писклявые тона паники в ее голосе.

— Безумно рад это слышать, милейшая. Продолжайте заниматься славной работой, чао! — И Макинтош отбыл, чтобы заняться очередным ничего худого не ожидающим работником.

Секунду спустя бутылка авокадового джина была опустошена.

— Ах, дорогой, милейший, — выдал трель Корман, вовсю размахивая ресницами в примерном направлении мужчины, который в данный конкретный момент особенно не хотел быть пойман продюсером. — Любезнейший, — с придыханием обратился Макинтош к главному флористу. — Как все идет? Как поживают ленты с бантами чисто аррайского блаженства?

Главный флорист мысленно пробежал по полям разнообразных бестактностей и расцветающих катастроф, как попало их перебирая. Следует ли ему говорить продюсеру, что розовое в воздушных композициях и свисающих корзинах кошмарным образом не гармонирует с отделкой платьев подружек невесты? Или что вне зависимости от усилий, затраченных им на поиски хризантемы, которая бы во всем подошла к леопардовой расцветке, самое лучшее, что ему удалось найти, привело специалиста по декору на самую грань буйного помешательства? Или что какой-то раздолбай собрал сто девяносто семь голубых анютиных глазок для гостей мужского пола со стороны жениха и триста восемь тигровых лилий для гостей женского пола со стороны невесты — тогда как все должно было быть наоборот?

Нет, ни в коем случае. Главный флорист категорически не хотел, чтобы все запомнили его как того самого монстра, который испоганил Блинни его великий день.

Тогда, нацепив на растерянное лицо слабую улыбку, он похлопал Кормана по плечу.

— Не о чем беспокоиться, — прошептал флорист. — Р-решительно не о чем.

— Грандиозно, милейший. Чао! — И Макинтош снова отбыл, направляясь к главному входу, чтобы проверить там еще какую-нибудь деталь, имеющую жизненно важное значение.

Позади него оркестр проплевался и ожил — однако, проскользнув через три такта жуткой какофонии, тут же скончался снова.

— Нет, нет и нет! — заверещал дирижер. — Окарины, это в ре-миноре! В миноре!!!

Пока Корман тянул за массивное кольцо ручки главного входа, с той стороны послышался безумный топот, и Блинни Плутт ворвался в Главный муниципальный храм, распластывая Макинтоша по полу. С виду жених сильно смахивал на полоумного страуса.

— Корман! Корман!

— Да здесь я, — пробормотал продюсер, с трудом отлепляясь от пола и в диком ужасе глазея на голову Блинни. Там вместо аккуратных завитков мальчишеских локонов и мгновенно узнаваемой фирменной челки конферансье находилась поблескивающая гладкая масса волос, намертво приклеенная к его черепу. Корман никогда раньше не замечал, какой Блинни лопоухий.

— Ну-ну, дражайший мой, в чем дело? Нервишки пошаливают, да? Сердце трепещет? — профессионально залебезил продюсер, прекрасно зная, какими чувствительными бывают эти конферансье и что им всегда требуется моральная поддержка.

— Вот! — паниковал Блинни, лихорадочно указывая на свои волосы. — Это все укладка!

Судя по всему, обгорелый, да еще не благословленный ячмень не особенно годился для производства идеального церемониального шампуня. Впрочем, насколько ему недоставало способности к кондиционированию, настолько же ему хватало железной хватки.

— Ах-х, — только и сумел выдавить из себя Корман. Тем не менее не стоило тревожить главную звезду дня, сообщая ему, что вид у него такой, как будто он целую ночь простоял вниз головой в тазу с патокой. О нет, тогда он будет страшно озабочен своим имиджем и может даже забыть свой текст.

День будет непоправимо загублен, а Блинни за всю свою оставшуюся жизнь больше не проведет ни одного шоу в Аксолотле!

Корман внезапно понял, что ему надо делать. Изобразив на физиономии самую лучшую свою лживо-восторженную улыбку, он сцепил руки у груди и подскользнул к конферансье.

— Какой классный новый имидж, дражайший мой! Совершенно изумительный! Полюби его, полюби его, полюби! И как это удачно совпало во времени! Новый имидж в тот самый день, когда ты становишься абсолютно новым человеком. Долой плейбоя, на сцену выходит… Ох-х! А ты и впрямь гений и задира. Так скажем, славно хранить под шляпой такую идею! — И продюсер игриво ткнул Блинни кулаком в плечо.

— В-вам нравится? — пролепетал Плутт, ничего не понимая.

— Да, Блинни! А теперь иди. Нам тут еще массу всего надо сделать! — И как минимум минуту на всякий случай проклиная свой лживый язык, Корман повел звезду прочь. Все в Главном муниципальном храме испустили вздох острого облегчения.

Если точнее, то не испустил этот вздох только капитан Мабыть, который стоял на крыше, осматривая горизонт на предмет любых признаков катаклизмических метелей, которые были предсказаны видениями «Жутких снежных тварей морозного Апокалипсиса».

— Нет-нет. Одна группа из четырех и одна из пяти! — раздраженно проревел Бубуш божествам в становящихся все более тесными жилищных условиях пещеры Ублейра.

— Э-э… прошу прощения, но ранее вы сказали про равные группы, — заметил Мэтр д'Отель, божество, ответственное за организацию рассаживания. Последний новичок в растущей группе похищенных божеств, он радостно ухмыльнулся себе под нос. Мэтр д'Отель был просто счастлив узнать, что его навыки с таким же успехом могли применяться не только к стоячим группам, но и к имеющим мирно сидячий характер.

Нетерпеливо постукивая когтями по столу, Бубуш хмуро взглянул на возразившее ему божество.

— Я знаю, — угрожающе прошептал демон. — Я передумал, понятно?

Остальные восемь богов, не на шутку озадаченные этой новой игрой, явно рассчитанной на улучшение их навыков менеджмента, шаркали вокруг и ожидали дальнейших инструкций. Странное дело, но они были загадочным образом взволнованы этим своим первым интерактивным уроком.

Получение приказов от того, кто знал, что они здесь делают, оказалось для них прямо-таки глотком свежего воздуха. Это было несравненно приятней неловкого просиживания на надоевших бесконечных обсуждениях так называемых «прочих вопросов». Там любое божество, у которого вдруг оказывался хотя бы мимолетный интерес к обсуждаемому вопросу, обрывалось, осыпалось доводами и контр доводами, обшикивалось, осмеивалось — и в конечном итоге приходило к решению, которое несколькими часами раньше было ослепительно очевидно для всех остальных.

— Мне нужны две группы, одна из четырех персон и одна из пяти. Мне наплевать, как именно вы разделитесь. Просто сделайте это! Ясно? — властно рявкнул Бубуш. — Одна группа — в один конец пещеры, другая — в другой, усекли?

Все присутствующие прекрасно это усекли. Однако непосредственное будущее представлялось им куда более смутным. Не один только Ублейр недоумевал, что же такое задумал Бубуш. Особенно когда тот взялся за обсидиановый стол, подтащил его к одной стене, перевернул и спрятался за ним.

После еще нескольких более истерично выкрикнутых приказов божества все-таки сумели занять положение, которое, судя по всему, привело Бубуша в умеренное удовлетворение.

— А теперь слушайте! — заорал он, поочередно указывая загнутым когтем на каждую из групп. — Необходимо, чтобы вы как можно быстрее подбежали друг к другу. И что бы ни случилось, даже не думайте останавливаться. Ясно?

Мэтр д'Отель недоуменно заморгал и осведомился:

— Просто бежать?

Бубуш кивнул.

— К ним?

— Да! А что, с этим проблема?

— Гм, вообще-то да. Зачем?

— На этот счет не тревожьтесь. Все равно не поймете. Просто сделайте это — и дело с концом!

Ублейр стал наблюдать, как Бубуш делает последние регулировки на святынеискателе, а Мэтр д'Отель пожал плечами.

— Ну, вперед! — проревел Бубуш и снова нырнул за стол.

Божества смущенно покачали головами, пожали плечами, развели руками — а потом все-таки затопали по полу пещеры, постепенно набирая скорость и обзаводясь инерцией.

Тут-то Ублейр это и заметил. Над головами членов каждой из групп почти невинно парила слабая пурпурная аура, едва различимая в красноватом сумраке лавовых ламп. Изумленный, Ублейр внимательно наблюдал за ней. Глаза убеждали его в том, что по мере сближения двух групп происходило нарастание интенсивности благочестия.

Трепет опасности бился в теле Бубуша подобно буйному зайцу в силке.

Топот ног нарастал, расстояние между божествами стремительно уменьшалось — и внезапно они с глухим стуком столкнулись.

В это самое мгновение девять порций святых волн оказались выплюнуты друг в друга. Пурпурные ауры над головами божеств расширились, переходя в фиолетовое мерцание, искажая воздух кривящимися вихрями чистой веры. Безошибочно узнаваемый запах ладана и недавно потушенных свечей разнесся по всей пещере.

Пока Ублейр и Бубуш с разинутыми пастями вглядывались из-за края обсидианового стола, рев праздничных хоров зазвучал на самом пределе слышимости, а пещера словно бы взорвалась мишурным восторгом. Металлический взвизг диссонантно прорезался сквозь комфортный слуховой ковер, когда святынеискатель, проскрежетав по полу, врезался в стену.

И тут Ублейр завопил.

Глаза его выпучились, когда пурпурный шаровер благочестия восьми футов в поперечнике набух в пещере, потрескивая, словно небольшая гроза, запертая внутри ошарашенной медузы и пытающаяся оттуда вырваться. А когда хрупко подрагивающий шаровер оторвался от божеств, Бубуш запрыгал от радости.

— Да, да, да! — забулькал он сквозь сжатые клыки. — Это просто идеально.

— Ты что, совсем спятил? — залепетал Ублейр, хватая Бубуша за шею. — Что ты такое сделал?

— Получил ответ! — ухмыльнулся в ответ Бубуш, пока восьмифутовый мерцающий сгусток благочестия медленно плыл к потолку. — Видишь, какой размер?

— А что за ответ?

Бубуш с энтузиазмом вгляделся в озадаченные глаза Ублейра.

— На сегодняшней инспекции д'Авадона Асаддам получит все, что ему причитается! — Желтое безумие поблескивало вокруг зрачков демона. — Еще до ужина у нас будет новый главный менеджер. Я это сердцем чую!

— Но как?

— Нам потребуются две самые быстроходные телеги, какие мы только сможем раздобыть, и все получится! Вперед, вперед!

Недоуменно покачивая головой, Ублейр направился к дверям.

В другой стороне подземного царства Уадда на относительно мирном участке берега реки Стикс примостился просторный розовый дворец, дополненный витой оградой, раскидистыми садами и площадкой для приземления крупных летающих существ. Бордюры из раскаленных докрасна убилий, оградиолусов и целого полчища жутко-шипастых тютюльпанов шипели под целым рядом охлаждающих вентиляторов или набрасывали свои задыхающиеся покровы на обширные участки местных валунов. И среди всего этого нарочито инфернального великолепия топал один-единственный недовольно ворчащий дьявол.

Копыта его злобно хрустели по мраморной крошке извилистых тропок, пока он проделывал свой путь к стойлам птеродактилей. Впереди дьявола неслась мощная волна его репутации.

За добрых десять секунд до того, как он ворвался в дверь стойла, громадное чешуйчатое существо понюхало воздух, подергало рогатыми ноздрями и радостно помахало парой хвостов в своем стойле. Птеродактилица Гарпи пошевелила тридцатифутовыми крыльями, предвкушая появление повелителя скверны д'Авадона, своего дорогого демонического хозяина. Три, два, один…

Ручка двери заверещала в знак протеста, когда ее чуть было не вырвала с мясом здоровенная лапа д'Авадона. Волны лишайниковой попоны вырвались в сернистый воздух, стоило только Гарпи возбужденно захлопать крыльями, радостно отмечая тот факт, что ее хозяин уже был облачен в летную мантию.

Видеть д'Авадона всегда было радостью для верного чешуйчатого зверя, особенно в этой мантии и защитных очках. Такое облачение всегда означало стремительный полет по иссиня-черному небу. Или по крайней мере несколько славных лопат лучшего угольного угощения.

Гарпи принялась радостно пускать слюну и резвиться в стойле, пусть даже и не была до конца уверена в том, что ее ждут аппетитные хрустящие кусочки или чувство приятного прикосновения лямок, пряжек и мириад прочих креплений ее упряжи.

Пока повелитель скверны д'Авадон шагал по булыжникам пещеры, лицо его морщилось в смутной улыбке. Пусть даже сегодня был один из тех дней, которых он бы с радостью избежал.

Что заставило повелителя скверны согласиться на эту инспекционную поездку, так и должно было остаться для него полной загадкой.

Если бы тот выскочка, главный менеджер Мортрополиса, не предложил эту дьявольщину, д'Авадон смог бы провести весь день, ухаживая за раскаленными докрасна убилиями. Будь проклята эта грязная тварь. Вот паразит! Как там его зовут? Начинается с буквы «а»… Аспид?., нет… Аззазел?.. тоже нет… Асаддам?.. Да! Точно! Вот ведь мелкий бюрократический мудозвон…

Гарпи любовно потерлась ноздревыми рогами о наждачную гладь лапы д'Авадона и вытянула его из мрачной задумчивости.

Сунув лапу в карман летной мантии, повелитель скверны вытащил оттуда целую пригоршню угощения. Гарпи оглушительно завыла, вытолкнула наружу багровый язык и была вознаграждена славной порцией серных хрустяшек.