ПРИШЕЛЬЦЫ В СОЛНЕЧНОЙ ДОЛИНЕ

Тени упали на степь.

Заходящее солнце веером раскинуло по небу оранжевые лучи-перья.

Черными стражами, непреодолимой бесконечной цепью высились горы с южной стороны, где, по преданию, лежала благодатная страна предков.

Когда, почему племя покинуло родные места, никто не знал, и только в памяти стариков сохранился самый важный завет – найти дорогу в родную страну: там жаркое солнце, там много сладких плодов и хорошая охота.

И они шли, шли. Но нет, не преодолеть им снежных гор, не найти заветного пути, которым, должно быть, много солнц назад их племя покидало насиженные места.

Тогда решено было обогнуть горы, и много лун тащилось племя к закату, вдоль нескончаемой горной цепи, и вот на пути встала новая преграда – бурливая река.

В растерянности остановились люди: не перебраться им через широкую коварную реку. Они глядели на полосу черных камышей и красную, в отблесках зари, воду, на темно-синий грозный сумрак на краю неба.

Походный порядок нарушился: всем хотелось взглянуть на реку, новое препятствие на пути к цели.

Туча желтой лессовой пыли, поднятая множеством ног, медленно рассеивалась.

Суровый вождь, прищурясь, глядел с высоты носилок вперед, вдаль, и молчал.

О чем он думал?

Издалека шли они. Не раз останавливались переждать зимние холода и трогались по весне дальше, оставив многих соплеменников, кто не выдержал голода, холода и болезней, под завалом камней, в узких каменных пещерах.

Многие погибли в пути от укусов змей, от когтей хищников.

И вот теперь не было им дороги дальше.

А позади широко раскинулась бескрайняя долина, Солнечная долина – желтая ковыльная степь с островами и островками лесов и кустарников.

Что решит вождь?

Гордый Лунь, казалось, дремал. На самом же деле он думал нелегкую думу – как поступить теперь.

Люди измотаны, ноги изранены, и некогда лечить их целебными травами. Козьи шкуры поистерлись, не греют, а скоро, ох скоро наступят холода. На лицах под слоем пыли выражение смертельной усталости и тупого безразличия, и это страшнее всего! Мало охотников осталось, и, значит, нельзя больше рисковать ни одним из них, иначе племя обречено на голодное вымирание. Хорошо еще, подросли мальчишки – Лан, Зор, Кун, Зурр, Дан… Всех даже не вспомнишь.

Самому вождю пора подумать о покое, недалек день, когда призовут его предки: не осталось сил жить.

Он заговорил, не открывая глаз, тихим хриплым голосом:

– Орел, Желтый Клык, Коготь и Мудрый Аун пусть ищут место для зимнего жилища… Черный Ворон на Большом Огне пусть воскурит душистые травы, чтобы отогнать злых дивов.

С опаской оглядываясь на камышовые заросли, на густой кустарник, что курчавился неподалеку, женщины собирали хворост для костра в редкой рощице боярышника и заодно кормились неспелыми, но уже чуть сладковатыми плодами.

У шумливого ручья с чистой студеной водой старая Уруна нащипала душистых трав для Большого Огня.

Глухая женщина, хранительница огня, с головой укутанная в потертую шкуру, бережно поднесла факел к кучке хвороста, беспрерывно лопоча землистыми губами что-то неразборчиво-ласковое.

Костер поднялся выше голов людей, когда Черный Ворон бросил в пламя сноп душистых трав. Клубы белого дыма столбом встали в неподвижном воздухе к белесому угасающему небу.

Глухо, невнятно заговорила пустотелая колода-бумба. Сначала медленно, затем все быстрее и быстрее жрец начал плясать вокруг костра, неуклюже и страшно. Резкими гортанными выкриками отпугивал он злых дивов, нудным, монотонным пением приманивал добрых…

Неожиданно быстро вернулись посланные на поиски зимнего жилища.

– Гордый Лунь, вождь! – сказал охотник Орел. – Мы нашли большую пещеру.

Аун добавил негромко:

– Там есть еще другая пещера, где можно выбить Слово предков и где сами они могут поселиться.

Вождь пристально глянул на Ауна.

– Пусть останется рядом только Мудрый. Люди поспешно удалились от лежанки вождя.

– Ты обрадовал меня, Аун. Добрые дивы повернули свои лица к племени таж… Скоро уходить мне к предкам, хочу знать, успеешь ли выбить Слово, успеешь ли передать мудрые заповеди жрецу?

– Успею, вождь… Не жрецу передам я мудрости предков – он зол и туп. Скажу их смышленому и чистому детенышу, как сказал мне великий Ухо Дива, отец мой.

После долгого молчания вождь ответил:

– Пусть будет так. Полагаюсь на осторожность и мудрость твою… Одно выполни непременно: заповеди не должны умереть вместе с тобой…

Устало опустил Гордый Лунь голову на шкуры и закрыл глаза…

В новом жилище племя разместилось уже глубокой ночью. Ровным пламенем горел небольшой костер в устье пещеры, и рядом чутко дремала глухая. Тут же клевали носом двое охотников, оставленные оберегать сон соплеменников.

Сквознячок из глубины пещеры чуть колебал пламя костра. Наверху, во тьме каменных сводов, глухо, убаюкивающе подвывал ночной ветер. Крупные звезды заглядывали в красноватые сумерки пещеры из черноты безлунной ночи.

Вождь лежал с открытыми глазами. Ему не спалось. Он тихо радовался удачно найденному жилищу. Просторная сухая пещера – надежное убежище от зверей и стужи. Теперь его не так пугало близкое осеннее ненастье, теперь можно отдохнуть, подумать о себе.

Он очень устал. И чуял близость смерти. Но не страх испытывал он, а успокоение при мысли, что скоро переселится в жилище мертвых, встретится с великими вождями племени.

Это будет, он встретится с ними, раз Аун обещал выбить Слово предков.

СТАРОЖИЛЫ И НЕЗНАКОМЦЫ

Багровый рассвет медленно разгорался в голубой морозной дымке над камышами.

Вожаку не спалось: плохо грела поредевшая к старости шерсть.

Не раз уже поднимался он, чтобы обойти лежку стаи, принюхаться, нет ли опасности, и снова втискивался между спящими собратьями.

В утреннем свете рыжеватая лоснящаяся шерсть молодых зверей отливает медью. Заостренные морды прикрыты пушистыми хвостами. Это стая рыжих волков.

Всего в пол роста своих серых лесных собратьев, рыжие волки в дружной стае – грозная сила. Лишь тигру уступают они дорогу да серым волкам, извечным своим недругам, когда те собираются вместе зимнею порой. Но ни тигру, ни серым волкам не отдадут своей добычи, храбро вступят в драку при нападении… Давно ли громадный волк-одиночка, старый враг, пытался отнять у них косулю. Еле ушел. Счастье его, что в решающий момент рыжий вожак поскользнулся и вместо горла вцепился ему в плечо: будет теперь меченым.

Неделю уже отлеживается Меченый в логове, зализывает рану.

Трусливые шакалы стороной обходят лежку рыжих.

Да, сердце у рыжего волка отважное, гордое, не то что у шакалов, жалких прихвостней могучего тигра и злобных серых волков. Рыжая стая живет в густых камышах, на заболоченном мысочке, между шумливым ручьем и рекой. Здесь ей спокойно: тяжелый тигр не рискнет пробраться к лежке по топкой, неверной трясине. Страшнее нет врагов у рыжей стаи.

Дрожа всем телом на сыром холодном ветру, вожак нетерпеливо заскулил, подавая сигнал собратьям, и пошел вдоль ручья.

Надо искать пищу.

Стая потянулась следом.

Выбрались на твердую почву долины, и вожак перешел на тру-скую рысцу: так теплее.

Ветер услужливо донес запахи тигра и пищи: зверь добыл кабана. Вокруг кружат шакалы, терпеливо ждут остатки от пиршества. Жалкие лодыри и трусы, сами не могут добыть мяса.

Вожак стороной обошел тигра и вдруг увидел старого одноглазого шакала.

Вид у Одноглазого взъерошенный, шерсть на загривке вздыбилась, хвост поджат, с губ падает пена.

Еще бы! В долине новость – в большой норе поселились незнакомые двуногие звери.

Шакал шарахнулся от рыжих волков и поскакал к зарослям, откуда ветер нес запах тигра. Одноглазый искал защиты у могучего зверя. Что-то напугало его. А случилось вот что…

Ночь напролет рыскал шакал возле большой норы, подкарауливая мышей и крыс. Забрезжил рассвет, когда он почуял незнакомый запах. Этот запах манил Одноглазого, сулил обильную еду и пугал, заставляя прижиматься к земле при каждом шорохе.

Врожденное любопытство толкало вперед, к неизведанному. Врожденная трусость заставляла сторониться незнакомого. Любопытство победило.

Осторожно прокравшись сквозь колючие заросли боярышника, Одноглазый ползком преодолел небольшую поляну, покрытую мягкими стеблями высохшей травы, и залег в мшистых корневищах дряхлой орешины.

Отсюда виднелось черное отверстие громадной норы. Старый шакал знал эту нору.

Однажды он ступил робко на холодные камни, в темень пещеры, прислушался к ее мертвой тишине. Чуть тянуло сыростью, но съестным не пахло. Воздух чистый, холодный. Можно убираться восвояси.

В этот момент шакал заметил в темноте зеленоватое светящееся пятно – глаз? Кто прячется там?

Звонкий протяжный крик донесся из черной глубины, и сотни голосов подхватили его: Уи-ит, уи-ит, уи-ит!

Шерсть Одноглазого встопорщилась, он присел от страха на задних лапах, заскулил и попятился к выходу, а потом стремглав бросился прочь.

И вот он снова у лаза в страшную нору. Но теперь оттуда исходит вкусный теплый запах.

Шакал сделал еще несколько скользящих шагов к цели, и тут из темноты дыры появилось незнакомое существо.

Оно передвигалось на двух ногах. На теле болталась дырявая шкура барана. Ни опасных когтей, ни клыков, ничего угрожающего.

Существо потерло глаза верхними свободными лапами, огляделось по сторонам и увидело шакала, притаившегося за камнем.

Взгляд незнакомца будто прижал Одноглазого к земле. О! Этот недобрый взгляд! В нем нет страха слабого, беззащитного существа, подобного косуле или джейрану, в нем сила и что-то еще, от чего зверю стало не по себе.

Шакал хотел отвести глаза в сторону и не мог. Хотел убежать – лапы не повиновались. Послушное мускулистое тело оцепенело.

Из норы показалось второе существо.

Первый незнакомец указал ему на притаившегося шакала, и тот вдруг топнул ногой и издал презрительный возглас.

Шакал шарахнулся в чащу боярышника, до крови обдирая бока о колючки.

У ручья он перевел дух и полакал воды.

ОХОТА НА ОХОТНИКОВ

Показавшееся над горизонтом солнце еще не прогнало промозглого холода.

Людей было немного, они отчаянно зябли в своих дырявых одеждах.

Тесной кучкой, поминутно оглядываясь по сторонам, медленно тащились охотники по берегу шумливого ручья.

У водопоя остановились, пригляделись к следам оленей, косуль, кабанов. Прошли по тропке к редким колючим зарослям и стали торопливо копать яму палками и осколками камней.

Серые волки держались в отдалении. Они крались за добычей.

Осторожность заставляла их терпеливо, издали, приглядываться к незнакомцам.

Волки неторопливы, добыча редко ускользает от них, даже и более быстроногая, чем эти двуногие медлительные существа. Да и голодные времена еще не наступили.

Вожак – громадный, сильный зверь – качнул хвостом и спокойным уверенным шагом двинулся к кучке копошащихся в земле двуногих.

Остальные волки рассыпались широкой цепью, а старая волчица с частью стаи и сеголетками[1] стала обходить людей, отрезая им путь к бегству.

А те продолжали торопливо ковыряться в яме и не чуяли врагов.

Вот сейчас кто-то из двуногих увидит могучего волка, и сердце его дрогнет, и глаза побелеют от ужаса, и он закричит визгливым голосом, от которого замрут на миг его сородичи.

Толкаясь и вопя, побегут они, не разбирая дороги, и отдадут бегу все силы…

Волки будут преследовать их неспешным наметом, спрямляя свой путь, срезая углы.

От этого неотвязного преследования страх затуманит ум бегущих, силы иссякнут, как вода, скатывающаяся с гор после кратковременного ливня.

Тогда они потеряют последнюю способность к сопротивлению.

Наиболее слабые будут отставать и падать…

Вот… вот сейчас увидят…

Первым увидел волков двуногий со шкурой козы на спине. Увидел и вздрогнул, но не закричал и не побежал.

Все пошло совсем не так, как всегда.

Двуногие перестали копать и взялись за острые палки и дубинки.

Из ямы выбрался мохнатый крепыш, нагнулся к земле и вдруг с грозным криком, свирепо оскалившись, сделал резкое движение.

Большой камень просвистел в воздухе и ударил в бок одного из волков, стоявшего рядом с вожаком.

Тот, коротко взвизгнув от боли, повалился и пополз в кусты.

Вожак оглянулся на стаю. Сквозь ярость и жажду крови на самом донышке глаз собратьев увидел он искорки смятения.

Быки тоже не бегут от волков, они становятся в круг и выставляют острые рога. Опасно приближаться к ним. Но эти двуногие достают волков издали: их камни больно ранят за много шагов.

А крепыш снова нагнулся к земле, и опять просвистел в воздухе увесистый камень, упал перед носом вожака, обдал его комками взрытой земли.

Молодые волки забеспокоились, закружили на месте и отступили в заросли.

Вожак неторопливым шагом повернул вслед за ними. Над головой просвистел третий камень. Вожак не дрогнул. Лучше упасть с размозженной головой, чем показаться стае трусливым шакалом.

Люди вскоре закончили рытье ямы, тщательно прикрыли ее сверху камышами и травой.

Настороженной кучкой, оглядываясь по сторонам и обходя заросли, уходили они к своему логову, к большой горе.

Волки подступили к замаскированной яме. Не знакомый им до сих пор запах людей чувствовался тут остро.

Странные, непонятные звери эти двуногие.

Злоба душила вожака. Хотелось пуститься следом, догнать и напасть. Но опыт и древний инстинкт говорили ему, что перед ним опасный противник, заставляли сдержаться.

Необычная схватка у ямы обескуражила, смутила матерого волка. Как он ненавидел сейчас этих двуногих, ненавидел так же люто, как своего заклятого врага и соперника тигра!.. Стая разделилась на группы, по нескольку зверей в каждой, и рассыпалась: одни – в поисках добычи, другие забрались в глухую чащу подремать до темноты.

Сон не шел к вожаку. Неутихающее беспокойство подняло его, как только розовый свет заката разлился в холодеющем воздухе. С волчицей и тремя молодыми волками кружным путем подошел он к водопою с наветренной стороны.

Смеркалось. В темном небе засветились ясные звезды, обещая холодную ночь.

Волк замедлил шаг. Мягкие подушечки лап ступали бесшумно. Зверь поминутно останавливался и чутко принюхивался к едва заметному ветерку. Молодые шли за ним след в след.

Вожак чуял добычу: у водопоя были кабаны – свиньи с поросятами.

В сгустившейся темноте не видно стада, лишь слышится тихое повизгивание поросят да басовитое, довольное хрюканье свиней, забравшихся в воду.

Добыча близко, очень близко.

В глазах вожака вспыхнуло жадное нетерпение, но он отступил в сторону – пусть первым нападет сын.

Истошный визг кабанов, увидевших вблизи волков, вернул матерому волку спокойствие, утраченное в схватке с людьми.

Стадо панически устремилось прочь от ручья, но два поросенка закончили свою жизнь: молодые волки не промахнулись.

Прекрасная добыча.

Топот кабанов быстро удалялся. Волки их не преследовали.

Отчаянный визг свиньи известил, что там, в темноте, повезло еще какому-то охотнику…

Возвращаясь к логову после сытного ужина, волки вновь оказались на месте первой встречи с людьми.

В глубокой яме, вырытой двуногими, хрипела подыхающая свинья. При падении она напоролась на кол, укрепленный на дне.

Должно быть, двуногие хорошие охотники. Как они, никто не охотился еще в Солнечной долине.

Что ж! Тем слаще покажется волку добыча, чем труднее она достанется.

Охотиться на охотников – достойно волка.

ДОБЫЧА

Люди радовались отдыху и новому жилищу. Давно уже не случалось им спать вволю.

Особенно трудно приходилось мужчинам. В степи, ночами, после тяжкого дневного пути, мучительно бороться со сном. Но чуть задремлют охотники – то шакалы утащат скудные запасы мяса, то гиены – спящего ребенка, то нападет кровожадный тигр.

Темнота – враг человека. Грозит ему неведомой опасностью. А тут, в пещере, у входа горит огонь, как бы ограждая жилище от пугающей темноты ночи. Опытные охотники знают – звери не подходят близко, когда горит большой костер, дивы прячутся от света во мрак.

Несколько дней отдыха, несколько спокойных ночей, и снова появился оживленный блеск в глазах людей, опять то в одном, то в другом углу жилища слышится веселая возня и писк ребятишек.

Пещера просторная, сухая. Правда, временами из узкого лаза в глубине ее дует холодный даже днем ветер Сийю, див Сийю. Там жилище мертвых, там обитают злобные дивы. Жрец Черный Ворон и Мудрый Аун ходят туда – больше никто, даже вождь Гордый Лунь.

У всех в племени сегодня много забот, радостных и трудных забот по устройству жилища.

Старая Уруна повела женщин и подростков к ближнему холму, заросшему боярышником, чтобы набрать вкусных плодов и орехов, хворосту, сухой мягкой травы для подстилок…

Возле костра в устье пещеры сидит, покачиваясь из стороны в сторону, глухая женщина. Она кормит и сохраняет огонь. Днем и ночью. Сон ее так чуток и короток, что кажется, будто она никогда не спит. Рядом расположились женщины и девочки, которые остались приглядеть за малышами. У них своя забота – они шьют одежду и обувь из шкур зверей. Яна, жена больного вождя, кремневой проколкой ловко и быстро пробуравливает дырочки в толстой шерстистой коже кабана и сшивает накрепко ее края жилкой, вдетой в кривую костяную иглу. Еще несколько стежков – и получается грубая ноговица – башмак. Без ноговиц не обойтись охотникам в зимнюю стужу.

Дочь Яны, Муна, пристально следит за руками матери. Слабым пальцам девочки еще не по силам такая работа, но она уже умеет сшивать шкурки крыс и сусликов, из которых делают теплые подстилки для малышей…

Старый Оор с ватагой мальчишек бредет вдоль ручья. Вооруженные заостренными палками, мальчики настороженно поглядывают в сторону густого кустарника на взгорье, не прячется ли в нем злой зверь.

– Го-о-хо! – удовлетворенно восклицает старик, выуживая из ручья оглаженную водой красивую гальку. Молочно-белая с желтоватыми разводами, она влажно поблескивает на солнце. Это кремень. Из него Оор сделает не один наконечник для стрельбы, скребки, проколки, ножи. В крепкой суме старика из толстой бычьей шкуры уже несколько хороших, полезных камней: кусок песчаника, твердого и шершавого, – для заточки наконечников, скребков и ножей; осколок диорита – из него получится топор для рубки дерева; небольшой, будто птичье яичко, прозрачный, как застывшая капля воды, кусочек горного хрусталя – это пойдет на украшение Яне, жене вождя, или Зурре, жене жреца.

Внезапно один из мальчишек предостерегающе крикнул и вытянул руку в направлении кустов. Все замерли. При безветрии крайний куст и высокая сухая трава едва заметно покачивались: там прятался какой-то зверь.

– Скорее к жилищу! – тихо приказал всем Оор. Некоторые ребята уже перебрались на другой берег ручья, когда послышался радостный боевой возглас:

– Йо-хо! Йо-хо! Это черепаха!

И правда, из кустов показался серо-желтый панцирь большой черепахи.

Забыв об осторожности, старшие мальчики бросились к животному: каждому хотелось первым захватить добычу.

Быстроногий Лан опередил было всех, но споткнулся и упал. Через него перекатился и растянулся на земле рослый черноволосый Зурр. Дан, который первым увидел черепаху, но замешкался и потому отстал от Лана и Зурра, с радостным воплем навалился на добычу.

– Я добыл эту пищу!

Зурр оглянулся на Лана и скорчил презрительную гримасу. Ему казалось, не свались этот Лан ему под ноги, он обогнал бы всех и убил черепаху. Зурр немногословен.

– Р-рах! – только и воскликнул он со злобой и досадой.

Дан с удовольствием насадил на свою заостренную палку уже убитую черепаху, тяжелую, как большой камень, и с гордым видом вернулся к ручью, где старый Оор и мальчики поджидали молодых охотников.

Лан и Зурр долго еще шуршали босыми ногами по мягкой золотистой траве, не углубляясь в заросли, в надежде обнаружить другую черепаху. Но тщетно. Такую добычу нелегко найти, а небольших черепах они не брали – это забава малышей.

Взглянув на солнце, Оор решил, что пора возвращаться, ведь они далеко ушли от жилища.

И на обратном пути еще надо захватить большой кусок твердого глинистого сланца, из него старик сделает много топоров. Старик приглядел кусок сланца возле той орешины, крона которой виднеется из-за пригорка… Приближаясь к жилищу, издали услышали они громкие крики и побежали. Старому хромому Оору трудно бежать, хотя большой кусок сланца он сразу же оставил на склоне. Вот за рощей боярышника увидели они вход в пещеру, оживленную толпу соплеменников и остановились, радостно улыбаясь друг другу.

Одного взгляда на весело галдящих людей достаточно, чтобы понять – добрые дивы принесли им удачу: охотники добыли большого кабана, много сладкого мяса. Сегодня все будут сыты – мужчины и женщины, дети и старики.

Полные горделивого достоинства, охотники свежуют тушу, пряча улыбки. Женщины же вопят и приплясывают, тонкими голосами верещат детишки.

Только Дан не очень радуется, обиженно присел в сторонке: никто не обратил внимания на его добычу, никто не похвалил.

ТИГР НАПАДАЕТ

Тишину холодных вечерних сумерек нарушил сухой шелест камыша под ленивым ветерком с гор. Одноглазый шакал поднялся с вороха прошлогодних стеблей, потянулся, зевнул. Теперь поесть бы.

И для шакалов осень – голодно? время года. Улетают на зиму птицы, зарываются глубоко в землю мыши, крысы и суслики, исчезают насекомые. Объедки тигра и волков достаются не часто. Одна надежда – падаль.

Одноглазый задрал морду к небу, завыл тоскливо, протяжно. И тотчас отовсюду из камышей отозвались другие шакалы.

Для начала нужно пробраться к отмели большой лагуны, неподалеку от лежки рыжих волков. Сюда речные волны часто выбрасывают трупы утонувших животных, дохлую рыбу.

Одноглазый трусил, не оборачиваясь. Он слышал дыхание за спиной – молодые полагались на его опыт.

Из-за быстро летящих низких туч выглянула холодная луна и зеленоватым светом на миг осветила пустынный берег лагуны и таинственно шуршащие камыши; черная громада горы, в которой поселились люди, в лунном свете казалась еще больше, еще ближе.

Вокруг стояла тишина, но Одноглазый не верил ей. Обоняние говорило больше, чем слух. Он чуял приятный запах пищи и тревожащий запах рыси, старого недруга и соперника. Но пища где-то близко, а рысь еще далеко.

Неслышным торопливым шагом шакал вышел из камышей и направился прямо к воде. На мелководье он увидел ее, крупную рыбину.

Молодые шакалы с трудом сдерживались, чтобы не броситься на добычу. Одноглазый глухо заворчал на самого нетерпеливого, и все замерли. Старый шакал умел держать в повиновении молодых неугомонных зверей. Иногда для этого приходилось задавать кому-нибудь из них жестокую трепку.

Он еще раз принюхался, огляделся и только тогда сделал шаг к добыче. Это было сигналом. Тогда шакалы схватили и выволокли рыбину на сушу. Они урчали от нетерпения и остервенело рвали зубами грубую рыбью кожу.

Недаром беспокойство не покидало Одноглазого: рысь тоже пробиралась на запах рыбы.

Вот в чаще камышей блеснули тусклые зеленоватые огоньки – это светятся ее глаза. Она видит шакалов и их добычу. Сейчас она захочет отнять ее.

Рысь долго наблюдала за торопливой возней шакалов возле рыбы. Потом издала невнятный шипящий звук и вкрадчивым скользящим шагом вышла из зарослей.

Одноглазый ощетинился и заскулил. Вторя ему, тоскливо заскулили остальные шакалы.

Глаза рыси полыхнули яростным огнем, спина угрожающе сгорбилась, хвост взвился кверху.

Злобно завывая, она боком стала приближаться к шакалам. Первыми оставили добычу самки…

Рысь принялась за еду, а шакалы жалобно тявкали на нее издали. Она была голодна, и надежд на объедки не оставалось. Надо искать другую добычу.

Одноглазый уныло побрел вдоль берега, обнюхивая по пути пустые створки речных улиток. Остальные шакалы остались ждать, когда уйдет рысь, они надеялись на остатки, глупые.

У подножия большой горы, где кончались камыши и начинались заросли боярышника, Одноглазый неожиданно почуял тигра. Зверь был совсем рядом, только ветер относил его запах в сторону, иначе Одноглазый не решился бы подойти так близко к свирепому владыке.

Тигр вышел на промысел.

Шакал последовал за могучим зверем. Издали он видел, как тигр приблизился к глубокой яме, откуда сладко пахло свиньей.

Люди уже успели унести свою добычу.

Хвост тигра сердито хлестнул по полосатой спине: он злобно принюхивался к свежему незнакомому запаху. Глухо и угрожающе рыкнув, зверь направился по следу.

У выхода из зарослей боярышника тигр остановился. При тусклом свете заходящей луны мрачно чернело отверстие пещеры. Ночь безмолвствовала, лишь тихо трубил ветер в горловине норы.

В логове двуногих не слышно ни звука.

И тигр и шакал чуяли манящий запах пищи: люди были там, внутри.

Стремительным шагом зверь приблизился к норе и так зарычал, что у Одноглазого на миг замерло дыхание.

Из пещеры донесся жалкий, испуганный вой.

Тигр скрылся в глубине норы. Сейчас он появится с добычей в пасти…

Но что это?! В громоподобном реве зверя Одноглазому послышались вдруг боль и ужас.

Грозный зверь выскочил из пещеры, как испуганный камышовый кот, с прижатыми ушами и зажмуренными от ужаса глазами.

Отвратительный запах паленого ударил в ноздри шакалу.

Из глубины пещеры появились ярко-оранжевые трепетные языки.

Все тело шакала, от носа до кончика хвоста, содрогнулось от страха и омерзения. Огонь! Ничего не было для него страшнее! Много лет назад во время лесного пожара лишился он глаза и едва не погиб. Теперь он не сразу даже заметил, что языки пламени летят и пляшут над головами людей, а не сами по себе, как это было в тот день в лесу.

Старый шакал знает силу огня. Когда огонь начинает бешеную свою пляску, все звери в ужасе бегут прочь, даже тигры и волки среди всех. Черная пустыня со смрадным запахом остается после буйства огня.

Одноглазый мчался, не разбирая дороги. Ему казалось, языки пламени летят за ним. Остановился лишь у реки, жадно припал к воде…

Отныне двуногие и огненные языки, которые жгут так больно, соединились для него в одну общую грозную опасность.

ПЛЕННИК

Первыми утренними лучами солнце озарило снежную вершину Большой горы, изукрасило ее мягким алым цветом.

Один склон горы круто обрывается в реку. Бурная вода шумит и пенится, ударяясь в его скалистое основание. Другой, более пологий, образует многоступенчатый спуск и переходит наконец в лесистое предгорье.

У подножия горы петляет между скалами шумливый ручей. Его чистая гремячая вода переливается цветными огоньками и звенит то птичьим разноголосьем, то глухо и загадочно, как жреческая колода-бумба.

А там дальше, за ручьем, открывается славный вид: светлой дугой уходит к горизонту широкая могучая река, на ее берегу – заросли густого лиственного леса, в чаще которого устроил свое логово тигр. Между лесом и горами убегает от реки вдаль просторная равнина.

Сейчас она особенно хороша: поднявшееся над землей солнце играет багряными лучами на гребнях ковыльных волн, отражается в сотнях маленьких озер. Утренний ветер шаловливо шелестит высохшими листьями и стеблями мальвы, девясила, эремурусов.

А весной… Весной степь разворачивается пестрым ковром трав и цветов. Тогда с гор спускаются стада коз и баранов, оленей и косуль. Из глубоких нор вылезают на свет барсуки, сурки и суслики. Несметные птичьи стаи устраивают гнезда в степи, в камышах и скалах…

Но это весной. А сейчас? Сегодня?

Сегодня зима напомнила о себе первым обильным снегом в предгорьях. Студеные ветры прилетели из погрустневшей степной дали, до земли выстелили ковыль, закружили, понесли сухую листву вверх по ущельям.

Скоро вслед за ветрами уйдут в горы животные: там меньше снега, легче добыть корм. За козами и баранами двинутся и рыжие волки.

Вот они. Гонят стадо джейранов к ущелью.

Не догнать волку легконогого джейрана, но звери приметили, что одно животное заметно отстает от остальных – это старый самец.

Вожак первым настигает старого джейрана. Мгновение – взметается искрящееся облачко заиндевелой пыли, и все кончено.

Стая продолжает погоню.

Из кустарника наперерез стаду выскочила засада – опытные волчицы и молодняк. Джейраны заметались, рассыпались веером. Двое остановились, и это едва не стоило им жизни. Именно за ними погнались волки из засады.

Несчастные животные, перемахнув ручей, ринулись к реке. И тут случилось непонятное: оба джейрана разом исчезли перед самым носом волчицы.

Обескураженная, она резко остановилась и тем спаслась. Перед ней была глубокая яма, на дне которой бились в предсмертных судорогах джейраны. А рядом с ними жалобно скулил один из се волчат, он не сумел остановиться вовремя. Глупый, он совсем еще не умеет охотиться.

Волчица заметалась вокруг ямы, не в силах помочь малышу. Всю ночь провела она рядом с ним, слушая его жалобные вопли: ему было страшно одному на дне ямы и больно – он ушибся при падении. На рассвете пришли люди, и она убежала к стае, к трем остальным своим волчатам.

Люди радостно загалдели, когда увидели добычу.

Волчонок затаился, тесно прижавшись к одному из джейранов и зажмурившись. Ему казалось, что если он не видит чужаков, то и они не видят его.

Один из охотников спустился в яму и остановился над притаившимся зверенышем, маленьким, дрожащим. Человек протянул руку, чтобы взять волчонка, но тот вдруг грозно ощерился и зарычал, и охотник отпрянул.

Наверху захохотали.

Смеялись люди долго и громко, старательно показывая друг другу, как им весело и хорошо. Они смеялись не над товарищем, испугавшимся маленького беззащитного зверька, они радовались добыче, радовались предстоящей трапезе.

Волчонку, во всяком случае, этот смех не сулил ничего хорошего.

– Убей его, Коготь, – сказал один из охотников.

Тот, кого назвали Когтем, протянул руку за дубинкой, которую ему подавали сверху. Но другой охотник мотнул головой в знак несогласия. Он оторвал от козьей шкуры, прикрывающей его спину, длинную тесемку и сбросил ее в яму.

Волчонок завизжал и завертелся, когда почувствовал петлю на шее, но охотник так рванул за тесемку, что горло перехватило туго-туго, и он повис в воздухе, нелепо дергая лапами.

Люди поднимались в гору, один из охотников бесцеремонно волочил за собой упирающегося зверька. Он не знал, для чего тащит волчонка к жилищу. Просто была удачная охота, радостное настроение в предвкушении вкусной еды. А живой звереныш – забава ребятишкам.

БОЛЬШОЙ ОРЕЛ, ВОЖДЬ

На неровностях стен и сводов вспыхивают красноватые отблески пламени священного огня, разложенного на жертвенном камне у входа в пещеру.

По одну сторону камня сидит на полу жрец в праздничном наряде. На нем все черное: балахон из козьих шкур, головной убор из вороньих перьев. Даже узоры на лице наведены сажей. Длинные черные волосы ниспадают на плечи и лицо. На шею надето ожерелье из когтистых вороньих лапок, изогнутого клюва грифа и крысиных голов.

Это Черный Ворон, жрец и колдун, страшный человек. Он разговаривает с дивами: призывает, приманивает добрых и хитростью, обманом уводит подальше от жилища племени злых. Рядом с ним сидит вдова вождя Гордого Луня – Яна, потом жена жреца – Зурра и остальные женщины племени вдоль стены пещеры.

У противоположной стены уселись в ряд мужчины-охотники, украшенные головными уборами из разноцветных перьев. Все при оружии – с луками и копьями.

Первое место в ряду охотников, напротив жреца, пустует. Тут лежит волчья шкура, лук с узорными насечками по дуге, десяток стрел с красным оперением и плоский увесистый камень со сквозной дырой посередине.

Всеобщее молчание. Слышно только, как потрескивают сучья в пламени да попискивают дети-несмышленыши в темной глубине пещеры.

Когда костер разгорелся и перестал дымить, жрец медленно поднял голову.

Сквозь сальные космы волос, закрывающие лицо, угольями блеснули черные ужасные глаза.

Долго глядел он на пламя, потом воззрился на пустое место напротив себя и заговорил глухо и подчеркнуто внятно:

– Гордый Лунь, вождь наш! Ты ушел в пещеру предков… Кто лучше тебя умел добыть много сладкого мяса? Кто быстрее тебя гнался за зверем, чтобы убить его? Кто лучше тебя пускал стрелы прямо в сердце могучего оленя? О удачливый! О храбрый! О сильный!

Последние слова Черный Ворон резко выкрикивал, и гулкое эхо многократно повторяло их в каменной глубине норы.

Гробовая тишина после оглушительных раскатов зычного голоса давила и тревожила людей. Жрец перешел на шепот:

– Назови нам имя нового вождя.

В напряженной тишине таинственно и многозначительно шипели и потрескивали дрова в огне…

– Я понял тебя, Гордый Лунь. Пусть тебе сладко и весело живется в пещере предков.

И снова надолго наступила тишина.

Не поднимаясь с места, Черный Ворон ловко бросил в огонь пучок травы. Клубы белого удушливо-душистого дыма поплыли по пещере.

Захныкал невидимый в темноте ребенок, но дети постарше зажали ему рот, заставили замолчать.

– Мужчины-охотники! – снова загудел под сводами голос жреца. – Вы должны назвать имя самого первого из вас, чтобы всем хватало мяса, чтобы дивы ночи не нашли жилища племени, чтобы был жив Огонь, младший брат Солнца. Громко скажите… кто из вас самый удачливый в охоте?

– Орел! – раздались дружные голоса.

– Кто самый сильный?

– Бык! Орел! – разноголосо ответили охотники.

– Кто самый храбрый?

– Орел! Коготь!

Сквозь рассеявшийся дым видно было, как Черный Ворон величественно поднялся и, взяв за руку одного из охотников, усадил его на пустующее место вождя.

– Охотники! Женщины! Имя нового вождя племени – Большой Орел. Повинуйтесь ему во всем!

Зор больно толкнул в бок Лана.

– Это твой отец. Теперь у тебя будет много сладкого мяса. Лан, казалось, не слышал. Неожиданное счастье и гордость за отца оглушили его. Во все глаза глядел он, как жрец надевает отцу на шею амулет вождя, ожерелье из волчьих клыков, повязывает на голову тесемку с перьями.

Дым уже рассеялся, костер пылал жарко. Черный Ворон вытащил из-под шкуры голову кабана и положил в огонь.

Смрадный запах паленой шерсти и горелого мяса защекотал ноздри голодных людей: уже несколько дней не было в племени мяса. Лица взрослых оставались непроницаемыми: нельзя желать сладкого куска из жертвенного костра. Глаза же детей горели алчными огоньками, они жадно вдыхали запахи съестного.

Но вот кабанья голова догорела, и все успокоились.

– Дивы приняли жертву! – возгласил жрец. – Радуйтесь, люди таж!

Племя ответило разноголосым протяжным воплем, раздались глухие удары колотушки по пустой колоде, высоко взвились женские и детские голоса.

Жрец запалил от костра смолистый факел и вышел из пещеры. Люди гурьбой повалили за ним.

Бешеный хоровод кружился вокруг Черного Ворона и нового вождя, вокруг дымного факела.

В скудном красноватом свете перед глазами опьяненного радостью Лана, как в горячечном сне, мелькали перекошенные буйным весельем черные лица, оскаленные в диких улыбках зубы, глаза, вылезшие из орбит, бронзовые, лоснящиеся от грязи и жира тела, голые руки и ноги, развевались косматые звериные шкуры…

Мужчины танцевали неистово, зажигательно.

Лану тоже хотелось ринуться в круг, но нельзя, он еще не охотник.

Женщины стояли вокруг танцующих, хлопали себя по бедрам, били в ладоши, все время убыстряя ритм, и без того бешеный.

И вдруг на фоне высоких женских голосов ухнул голос жреца, факел упал книзу, к самой земле, и танец неожиданно прекратился.

В наступившей тишине явственно послышался голос нового вождя:

– Слушайте, люди таж Большого Орла! Завтра добрые дивы помогут нам в охоте. Пусть Черный Ворон задобрит их таинственным словом и курением душистых трав. Пусть женщины ищут плоды на склоне горы.

Люди послушно повернули к пещере.

Лан уже отыскал свой угол и прилег на шкуры, когда раздался тревожный голос его матери:

– Люди, нет моего детеныша Лика!

Факелами осветили все углы. Аун заглянул в пещеру предков: не заполз ли туда глупый детеныш. Ребенка не было нигде.

Мужчины выскочили наружу. Лан старался не отстать от отца, хотелось первым отыскать брата.

Усилившийся ветер трепал пламя факелов, стараясь загасить их. Охотники нерешительно топтались у входа. Где искать?

И тут зоркие глаза Лана разглядели при тусклом лунном свете мимолетно промелькнувшего крупного серого волка с закинутым на спину маленьким человеческим тельцем. Мальчик успел заметить свежий рубец от раны на плече зверя.

– Волк унес Лика! Я видел! Волк унес!

Но никто, кроме него, не успел ничего увидеть…

Слушая горестные всхлипывания матери, Лан мысленно пообещал себе отыскать и отомстить волку с меткой на плече за гибель брата. Только бы скорее назвали его охотником!

МУДРЫЙ АУН

Лан пробудился от озноба. Вскочил.

Снаружи в глаза бил яркий холодный свет.

Взрослых не было, если не считать нескольких женщин и старика Оора.

Солнце не могло пробить молочной пелены тумана, но насытило своим ярким светом все пространство вокруг. Казалось, светился сам туман. Видно было не более, чем на несколько шагов. На траве блестел иней.

Прихватив заостренную палку, единственное свое оружие, Лан осторожно стал спускаться по склону на звук плещущегося в камнях ручья и набрел на Мудрого Ауна. Старик сидел на мшистом камне, и волосы его блестели, будто от инея.

Долгую жизнь прожил Аун, сын великого жреца Ухо Дива. Редко кому из охотников удается дожить до старости, как ему. Мать говорила Лану, что Ауну четырежды по столько, сколько пальцев на руках, и еще пять солнц.

Раньше Аун был хорошим охотником и звался хорошо – Быстроногий Олень. Но глаза у него отчего-то видели все хуже и хуже, и теперь называется он просто Аун, по имени матери своей Ауны, как Лан или Зор, как всякий другой, кто не охотник.

Аун непонятный человек. Он один, кроме жреца, ходит в пещеру предков. Никто не знает зачем. Он часто помогает Черному Ворону, и все давно заметили, что жрец побаивается Ауна. Умерший вождь Гордый Лунь слушался советов старика и всегда называл его «Мудрый Аун».

На дележе добычи Аун получает свою долю вслед за охотниками, тогда как старый Оор – вместе со старухами.

Люди сторонятся Ауна. Говорят, что его отец, великий жрец, еще ребенком свел его с дивами. Однако Мудрый Аун за всю свою долгую жизнь не причинил никому зла.

Лан не смеет первым заговорить с охотником, а с Ауном можно, потому что он – как Зор, и с ним просто, потому, наконец, что старик любит мальчика.

– Мои глаза видели вчера волка. Он унес Лика. Никто больше не видел.

– Мне жаль твоего брата и твою мать, – ответил Аун и, вздохнув, заметил: – У тебя зоркие глаза.

– Да. И я заметил метку на шкуре волка, чтобы найти его и убить, когда меня назовут охотником.

– Это будет. В праздник Нового Солнца, в праздник Птиц, если помогут дивы, ты будешь назван, постарайся.

– Тогда я убью много коз и баранов, чтобы всем и тебе, Аун, было довольно сладкого мяса. Я убью столько, что люди не смогут унести всего.

– Хвастливость – большой порок, она как слепота для охотника.

Лан потупился.

– Я знаю, ты будешь удачливым охотником, но послушай, что я тебе скажу.

Лан любил слушать старика. Неторопливый голос уводил мальчика в неизведанное, и, если закрыть глаза, можно было увидеть невиданное: людей, давно ушедших в пещеру предков, места, где никогда не бывал…

Таков Мудрый Аун.

– Знаешь ли ты, почему племя наше называется «таж»?

– Так было всегда…

– Нет. Жил такой человек – Таж. Давно-давно. Хороший человек, оттого все мы носим его имя и будем носить, пока есть хоть один человек в племени… В те давние времена охотники и даже вожди и жрецы носили имена своих матерей, как сейчас вы, мальчики: твоя мать – Лана, ты – Лан. А девочкам., как и теперь, придумывали новые имена. А почему? Это забытая тайна… Как-то в сильный снегопад погнался Таж за раненым оленем и пропал. Четыре ночи не было его в жилище. В ту пору ночной холод убивал человека, и потому все сказали: «Вождь Таж мертв, пусть дивы назовут другого вождя» И стал вождем другой человек, а на пятую ночь приполз Таж, очень слабый, но живой и сказал: «Я гнался за оленихой и ее детенышем, но мою добычу захотели отнять волки. Они отогнали детеныша от матери и чуть не загрызли его. Но я убил двух, а остальные убежали. Раненый, я лежал на снегу рядом с олененком. И он согревал меня. Потом вернулась олениха и стала зализывать детенышу раны, а он сосал молоко. И олениха зализывала мои раны, и я, как олененок, сосал ее молоко. Она согревала нас и уходила только покормиться. Силы мои окрепли, раны затянулись, и я приполз в жилище».

Аун замолчал, вглядываясь подслеповатыми глазами в лицо Лана. А тот растерянно моргал. Все было непонятно: почему вождь Таж бился с волками за олененка вместо того, чтобы догнать и убить олениху, ведь тогда мяса хватило бы всему племени? Почему олениха подошла к охотнику и зализывала его раны? Разве так бывает? Почему, наконец, окрепнув, Таж опять-таки не убил олениху?

Лан ждал: пусть Мудрый Аун объяснит ему непонятное, но старик как бы забыл про мальчика.

– Вождь Таж был плохим охотником или дивы отняли у него разум?

– Так сказали бы и многие другие, но не жрец Ухо Дива, и не Гордый Лунь, и не я. Отец твой, Большой Орел, наверное, тоже так не сказал бы… Таж был хорошим охотником и мудрым вождем. Он не убил олениху, зато узнал тайну матери и спасся. Он стал как див, которому повинуются звери.

Аун помолчал.

– Да, у тебя зоркие глаза и хороший разум. Смотри, – старик широким приглашающим жестом повел вокруг, – великий порядок вокруг: солнце устало – приходят холода, улетают большие птицы. Потом эти птицы прилетят вновь и принесут с собой Новое Солнце. С Новым Солнцем рождаются звереныши, растет трава, появляются сладкие плоды. Предки наши умели видеть и узнавать многие мудрости. Смотри и ты, смотри и узнавай.

ТАЙНА ПЕЩЕРЫ ПРЕДКОВ

«Как див, которому повинуются звери…» – повторял Лан снова и снова, но мудрость эта была ему все-таки непонятна, хотя он и запомнил ее.

Потянуло ветерком, и сильнее запахло неповторимой свежестью тумана. Сверху заголубели просветы, и вдруг брызнул яркий солнечный свет, многократно отраженный от ослепительно белых, быстро катящихся клубов.

Аун медленно побрел к пещере.

Сейчас он запалит смолистый факел и уйдет через узкий лаз в дальнем конце их жилища в таинственную пещеру предков, куда никто из племени ступить не решается.

Старик Оор со своими камнями расположился у входа в жилище. Ребятишки постарше, среди которых Лан увидел и Зора, подносили старику новые камни.

У Оора зоркий глаз. Он внимательно разглядывает камень, прежде чем приняться за него. Долго примеривается и наконец бьет своим черным крепким билом, которое всегда держит при себе. И не силен удар, да точен. Один за другим отскакивают от камня большие и маленькие кусочки, и вот уже всем видно: получился удобный скребок для скобления шкур больших зверей, наконечник стрелы или копья, рубило, ударник – по руке, в самый раз.

Лан, бывало, подносил к лазу в пещеру предков наиболее прочные ударники из черного камня. Подносил и терпеливо ждал, пока Мудрый Аун не придет за ними.

Из черной дыры струился холодный воздух, а то, наоборот в нее с шумом засасывались сухие листья и травинки из ближних подстилок. Стоило сунуть голову в отверстие, и волосы начинали шевелиться, как живые.

Лану захотелось заглянуть внутрь. Иногда, когда в жилище не было взрослых, он осторожно протискивался в проем по пояс. И тогда слышались отдаленные несильные удары камня о камень. Наступала темнота, потому что он загораживал собой дневной свет, и ему мерещились впереди красные, зло светящиеся глаза дивов, хранителей жилища мертвых – братьев Оггру, и мальчик в страхе пятился назад.

Там был недавно умерший вождь, Гордый Лунь, там был охотник Буйвол и еще несколько женщин и детей, умерших за последние три луны.

Таинство погребения совершали жрец и Мудрый Аун.

Как-то раз Лан спросил у старика:

– Не рассердятся ли дивы, если я спрошу тебя, Аун, что там, в пещере предков, где ты бываешь каждый день?

Аун долго молчал, щурясь на солнце подслеповатыми глазами, а потом сказал:

– Это тайна великая.

– Я знаю, там живут мертвые…

– Помолчи и послушай… Стар уже Аун. Скоро и мне уходить к предкам… Давно присматриваюсь к тебе, Лан, сын Большого Орла, и говорю: слушай и запоминай!

Мальчик оцепенел. Так торжественно и многозначительно с ним никогда еще не говорили.

– Слушай и запоминай. Отцу твоему хотел сказать тайны племени, но вождям не до тайн. А жрец зол…

Аун замолчал надолго, подавляя волнение.

– Тебе скажу. Слушай и запоминай! Запоминай и думай! Думай и наблюдай вокруг!..

Старик насупился и продолжал шепотом:

– Скажу тебе древнюю песню:

Береги брата своего и сестру – соплеменник! Погляди вокруг: волки живут стаями, кабаны, олени, козы – стадами, люди таж – племенем Злые дивы делают зло, добрые – добро Тигр хватает косулю, лисица караулит зайца, сокол бьет утку. Оглянись, беда за твоей спиной Козы бросаются наутек от барса, волки пожирают раненого собрата… Люди перед бедой едины! Береги соплеменника – охотника, женщину, детеныша' Пуще руки своей, пуще глаза, пуще себя самого!

Старик устало расслабился и закрыл глаза. Лан позволил себе расправить затекшую в неудобной позе ногу, но не сводил напряженного взгляда с серого лица Ауна.

– Завтра, – сказал тот, – пойдешь со мной в пещеру предков. – И вдруг, открыв один блеклый глаз, наклонился к самому лицу мальчика: – Боишься?

Лан поежился.

– Страх от незнания. Узнаешь – страха станет меньше… И об этом есть древняя песня, но о ней в другой раз.

В тот день беспокойство не покидало Лана, беспокойство и страх перед грозным завтрашним утром.

Только Муна, затейница Муна, дочь умершего вождя Гордого Луня, отвлекла его от беспокойных мыслей. Она показала ему рыжего волчонка, живого зверька.

Волчонок повизгивал и старался укусить Муну за руку, но она ловко хватала его за загривок и тихонько встряхивала. А потом, придерживая одной рукой зубастую пасть, другой тормошила его, гладила и ласкала.

У Лана загорелись глаза.

– Хочешь, я попаду в него от того куста первой же стрелой? Хочешь?

Муна гневно глянула на него. Радостная ее улыбка померкла.

– Нет! – сказала она резко. – Твой отец дал мне волчьего детеныша. Он мой. Ты, как и Зурр, хочешь убить его. Зачем? Охотники добудут много мяса.

Наутро, когда взрослые ушли на промысел, Аун взял Лана за руку и повел его к лазу в пещеру предков.

Прикрыв пламя факела от ветра, Аун первым протиснулся в узкий проход. Лан полез следом, замирая от страха.

Слабый огонь факела скупым красноватым светом осветил неровные своды. Мальчик осторожно выпрямился в полный рост и огляделся. Пещера показалась ему громадной оттого, быть может, что дальний ее конец терялся в зловещей темноте. Лан никак не мог унять дрожь и старался держаться поближе к старику.

– Маленький Орел!

Голос Ауна прозвучал под сводами гулко и незнакомо. Лан даже не сразу сообразил, что это к нему обращена торжественная речь.

– Здесь, – Аун приблизил факел к одной из стен, – ты видишь разных зверей и птиц… Я скажу тебе много такого, что знали наши мудрые предки и что ты потом передашь сыну своему или побратиму, соплеменнику, кому сможешь доверить это. Знание – великая тайна! В знании – неведомая сила добрых дивов! Оно помогает одолеть голод, жажду и холод. Кто владеет тайной – тот могуч, тот сам как див.

Лан разглядел под одним из рисунков головной убор умершего вождя, а в рисунке узнал луня, знакомую белоголовую птицу, которую ему нередко приходилось видеть между вершинами заснеженных гор. А вот грозная птица, с развернутым могучим крылом – орел. Здесь когда-нибудь будет положен головной убор его отца. Но ни один рисунок не напомнит людям о его маленьком братишке, которого недавно утащил волк со шрамом на плече… А где, под каким рисунком будет покоиться его головной убор, каким именем назовут его охотники в следующий праздник Нового Солнца?

– …А на этой стене выбито Слово предков. В темный и холодный день дивов Огтру, хранителей жилища мертвых, жрец говорит людям Слово. В нем мудрость предков, в нем жизнь племени. Но видит Слово предков только Черный Ворон да я, а теперь вот и ты… Смотри и запоминай!

Лан до боли в глазах вглядывался в штрихи и зигзаги на неровной скале, но ничего пока разобрать не мог.

– «Был великий лес, – напевно начал Аун, – и горы, закрывшие полнеба. Было Большое Солнце и много воды.

Людей в племени было, как звезд в небе, как деревьев в лесу. Довольно было у них сладкого мяса, плодов и целебных трав. От этого-то люди стали забывать Слово предков, плохо охотились, не хотели строить новые жилища.

И разгневались дивы, и напустили ночь на Солнце, и сотрясли землю, и отняли большую воду. Ушли из леса звери, улетели птицы, пропали плоды.

Великий голод настал. Умирали от голода охотники и матери, умирали детеныши.

Великий холод настал. Умирали от холода и болезней, с криками и стонами.

И повелела Старая Олениха идти к Солнцу, где лежит Страна предков. Повелела она в день Оггру говорить Слово и приносить жертвы добрым и злым дивам.

Но не было пути в Страну Оленью, не пустили горы людей, и повернули они тогда вслед за Солнцем. Шли, пока Старая Олениха не повелела жить в большой норе, а сама ушла в жилище мертвых.

И стал вождем Таж. Он принес в жилище доброго рыжего дчва – Огонь, младшего брата Солнца. Днем и ночью кормили люди Огонь, и злые дивы отступили от племени.

Не раз вождь Таж и самые сильные охотники уходили искать дорогу в теплую Страну предков, где мало снега, Большое Солнце и много зверей, но горы были безжалостны.

Умирая, великий Таж повелел людям идти по пути Солнца, потому что охотников оставалось столько, сколько пальцев у человека.

Много Новых Солнц прошло с той поры, но не было у племени беды больше, чем гибель Огня. Тогда поняли люди величие сделанного вождем Таж и стали зваться его именем.

Велик жрец Ухо Дива, сделавший Огонь бессмертным, и это главная тайна предков!

Но ищите дорогу в Страну предков!

Я, Мудрый Аун, хранитель Слова, говорю: здесь, в Солнечной долине, большая вода и лес, хорошая добыча, много плодов и целебных трав. Тут жить людям… и искать путь через горы».

ВОЛЧОНОК

С каждым днем все ниже за горы опускалось благодатное солнце, все больше широкие тени от высоких скалистых хребтов синим холодом накрывали долину. Все чаще студеными ветрами напоминала о себе зима. Но в полдень солнечные лучи еще ярко освещали по-осеннему пеструю макушку холма за ручьем.

Туда каждый день бегал Лан погреться, поваляться в душистых хрустящих листьях, поразмыслить.

А размышлять ему было о чем. На протяжении последней луны Мудрый Аун открыл ему столько тайн и знаний, что мальчику казалось, будто голова его стала большой-большой, и окружающее приобрело значительность и глубокий смысл.

Огонь – главная тайна. Огня боятся звери, он делает человека сильнее зверей. Как важно сберечь огонь! Без страшных когтей и острых клыков человек может прогнать тигра и волка.

Человек сделал лук, и стрелы, пущенные из лука, догоняют быстроногую косулю.

А разве в бесчисленном повторении Новых Солнц не заключен великий таинственный порядок?

Старый Аун посвятил в тайны предков его, Лана. А он должен сохранить, а потом передать их своему избраннику, чтобы людям племени жилось легче.

– Почему нельзя сказать тайны всем людям? – однажды спросил Лан.

– Потому что так всегда было. Потому что они собирают людей вокруг владеющих тайной. В заветах и тайнах предков великая сила! – ответил Мудрый Аун.

Ночью к Лану приходили видения: наскальные картины из Слова предков оживали, и гулкий голос без конца повторял недоступные его пониманию мудрые заповеди…

Мальчик выбрал себе место среди колючих зарослей боярышника, пристально огляделся вокруг, нет ли какой опасности, и тогда только прилег, не выпуская из рук заостренной палки, хрупкого своего оружия.

Теплые лучи шаловливо щекотали ноздри, ленивый прохладный ветерок шелестел сухим листом у самого уха и убаюкивал, грустно и ласково.

Проснулся Лан от холода. Солнце заметно передвинулось, и ажурная тень от сплетенных стволов и ветвей деревьев надвинулась на него.