Собственно, это обстоятельство мало смущало волшебника. Он давно усвоил, что в разговорах с прекрасной половиной главное – уметь молчать, слушать и кивать в тот момент, когда они набирают в грудь воздуха для очередной реплики. Ведь разговор женщины с мужчиной – это, на самом деле, растянутый во времени монолог. Потому маг расположился поудобнее и с интересом воззрился на гостью.

Лита тем временем забралась с ногами на кровать, потеребила в руках рыжую косу и со вздохом (так похожим на вздох Тьянки, что у Тороя даже дрогнуло сердце) начала:

– Ты ведь знаешь, что браки в родовитых эльфийских семьях мало связаны с любовью? У нас вопросы супружества решают старейшины рода. Вот и меня выдали за Натааля, не спросив согласия. Первое время, казалось, что мы счастливы, я даже начала что-то к нему испытывать… Ну да, ладно. – Эльфийка слабо махнула рукой, – И вот, недавно выяснилось, что мой муж изменял мне. Это так унизительно… Он променял честь семьи на любовь обычной человеческой женщины, которая и красавицей-то не была! Он любил её! И скрывал это от всех. Скрывал потому, что боялся гнева своего прадеда (за меня ведь дали неплохое приданое). Но вот, настал день, когда вся эта история во всей своей неприглядной наготе всплыла и стала достоянием семьи. Теперь всем известно, что мне наставлены рога. Но даже не это самое унизительное. Самое унизительное в том, что отныне я вынуждена воспитывать чужого ребёнка, воспитывать, выдавая его за родного. Любить, лелеять и знать, что этот мальчик – плод чужой любви. Моё унижение будет расти вместе с ребёнком. В каждой черте его лица, в каждом жесте не будет ничего моего, а между тем – он надежда и опора всей семьи. Я должна буду его любить. Любить ещё одного нелюбимого. Разыгрывать счастливую мать и жену. И всё это – целую вечность…

От последних слов бессмертной у Тороя даже мороз пробежал по коже. Да, в неприглядной ситуации оказалась эльфиечка. А ведь Йонех и впрямь просчитался – женщина опасный враг. А уж оскорблённая женщина – и того хуже.

Глядя, как горят глаза Литы при одном упоминании имён мужа и свёкра, низложенный маг понял – такое не сыграешь. Сверкающий взгляд, пылающие щёки, вздёрнутые брови. Что ему только надо было, этому Натаалю? И впрямь, зачем налево пошёл? Но не это сейчас интересовало волшебника:

– А ко мне-то ты чего ради пришла? – с любопытством поинтересовался он у своей гостьи. – Мстить что ли хочешь?

Лита закусила губу и без обиняк выпалила:

– Да. Я расскажу тебе кое-что про награду, которой тебя хотят осчастливить. Расскажу потому, что я – уязвлённая в самое сердце женщина, которая даже не может отстоять свою честь, не замарав чести собственной семьи. Я ударю Йонеха по самому больному месту – по тщеславию.

Торой поёрзал на пуфике и в очередной раз весь обратился в слух.

Когда рыжеволосая хозяйка дома закончила свой рассказ, за окнами начало светать, и в комнату скользнули первые солнечные лучи. Торой молчал, ошеломленный услышанным. Подобной мерзости он от эльфийского волшебника даже при всей своей циничности не ожидал. Конечно, легенду про рунический нож маг знал с детства. Это был один из любимых мифов не одного подрастающего поколения волшебников. Даже самые сопливые магики-недоучки знали историю этого оружия назубок. Они могли не помнить основ теоретической магии, могли забывать самые простые заклинания и волшебные жесты, но историю создания Рогоном рунического ножа способны были пересказывать наизусть. Причём пересказывать с таким упоением, что наставники только горестно вздыхали, мол, этакое рвение, да к учёбе приложить…

Конечно, Торой с молодых ногтей знал, что мифическая реликвия, пропавшая с мировой арены магии несколько столетий назад, была знаменита своими волшебными свойствами на весь чародейный мир. Ещё бы! Ведь именно при помощи этого ножа Рогон истребил пятерых своих недругов. Особенно привлекательной легенду делала зловредность волшебника, придумавшего весьма своеобразный метод мести.

Изобретательный по части всяких гадостей чародей свёл своих магов-недругов в мир Скорби не какими-то волшебными хитростями, а путём самого обыкновенного пошлого умерщвления – все пятеро погибли от рук профессиональных наёмных убийц. Вот только, с детства все маги знали, что Рогон не был бы Рогоном, если бы не придумал какую-нибудь гадкую каверзу. Так вышло и в этот раз. В качестве орудия мести гномьей артелью был изготовлен специальный нож. Лезвие ковали под неусыпным волшебным воздействием хитроумного чародея. Если верить преданию, маг нанёс на клинок специальное роковое сочетание древних магических рун, после чего сталь, согласно всё той же легенде, закаляли кровью василиска. Кровь эту (опять таки, если верить мифу) Рогон обменял у Демонов, в Мире Скорби, ни много, ни мало, на рог единорога. Правда легенда опускала ту часть истории, где объяснялось бы, откуда у Рогона взялся рог (единороги к тому времени вымерли уже лет пятьсот как) и зачем этот самый рог понадобился Демонам. Но, легенда, она на то и легенда, чтобы напускать тумана и мало быть похожей на реальность. Скажем так, в результате всяких хитроумных магических махинаций, зачарованный клинок ножа получил возможность не просто пронзать свои жертвы, но вбирать в себя их Силу.

Учитывая же, что все пятеро убитых руническим ножом чародеев были очень сильными, месть Рогона носила несколько циничный характер. Закалённый клинок вобрал в себя могущество лучших, отправив их самих в вечное путешествие по загробному миру. Более унизительную смерть было трудно придумать (именно поэтому начинающие магики с таким восхищением смаковали эту историю). Говоря же о представителях прогрессивных волшебных кругов, можно смело сказать, что они считали рунический нож мифом (в магическом мире придерживались традиции всё связанное с Рогоном выдавать за вымысел). Разумеется, всё это не было для Тороя (с детства обожавшего легенды про Рогона) новостью.

Запутанный рассказ Литы о том, как реликвия оказалась в руках у её свёкра маг вообще пропустил мимо ушей, он и так знал, что по легенде, Рогон отдал рунический нож на сохранение своему соратнику чернокнижнику. Последний, как и всякий предусмотрительный некромант, вещицу сохранил и передал кому-то из своих особо надёжных учеников, ну а дальше рунический нож неисповедимыми путями магического артефакта переходил от хозяина к хозяину, то в качестве платы, то в качестве наследства – не суть важно.

Но всё же была в рассказе эльфийки одна существенная деталь, о которой Торою не было известно. Деталь эта устно передавалась каждому владельцу старинного ножа, но более никем и нигде не разглашалась. А дело было вот в чём. Среди магиков-подмастерьев старинный нож, традиционно, считался источником Силы, причём бытовало мнение, что достаточно самому вонзить в себя клинок, чтобы стать обладателем могущества древних магов.

Между тем, всем владельцам ножа из уст в уста передавалось единственное сохранившееся предупреждение Рогона на эту тему. А именно – воспользоваться ножом может лишь низложенный волшебник, лишь один раз и только в том случае, если им не будут руководить тщеславные помыслы. Иными словами, если маг не будет желать обретения Силы. Короче говоря, загадка. Одна из знаменитых рогоновских тайн. Вот вам, дорогие потомки, источник могущества, но, не приведи Сила, воспользоваться им из соображений корысти.

Об этой-то тонкости и собрался умолчать Йонех, передавая Торою старинную реликвию и искренне рассчитывая, что маг, жаждущий вновь обрести Силу, самостоятельно вонзит волшебный нож себе под рёбра. Нет чернокнижника – нет опасности разглашения тайны, нет живого свидетеля запрещённого обряда, а нож, между тем, тихо и нежно возвратится в руки старого беспринципного интригана.

Торой даже зубами заскрежетал от этакого коварства. Наконец, когда первый порыв злобы улёгся, низложенный чародей с подозрением посмотрел на свою гостью:

– Лита, а уж тебе-то, откуда известны детали этого заговора?

Эльфийка неопределённо повела бровями:

– В отличие от своего мужа, я всё-таки достаточно коварна. Я подслушивала. – В её голосе было столько расчётливой холодности, что у волшебника нехорошо ёкнуло сердце. – Кроме того, есть такое чудное зелье, как алтан-трава. Подсыпаешь глупому супругу в чай, он (глупый супруг) выпивает, засыпает, и во сне, самым примерным образом, отвечает на все поставленные вопросы. – Лита заговорщицки подмигнула Торою. Тот вздрогнул, и в синих глазах появилось невольное уважение.

– Откуда же у тебя алтан-трава, милая?

Рыжеволосая гостья несколько истерично хихикнула:

– Мне мама подарила, на свадьбу. Так, на всякий случай. У нас это традиционный тайный подарок. – Она слегка закусила губу и невинно хлопнула ресницами.

Торой даже содрогнулся – ну, и семейка… С такими лучше не связываться. И откуда только такое повелось, исстари считать эльфов добрыми волшебниками? Да всего парочка этих остроухих будет пострашнее всей Гильдии чернокнижников.

– Послушай, – чародею внезапно стал крайне любопытен один, в общем-то, риторический вопрос, – а если бы ты не держала зуб на своих сородичей, рассказала бы мне об их замысле?

Вот тут-то на лице Литы и отразился искренний ужас:

– Да ты что?! – брови взлетели вверх, зелёные глаза сверкнули, – Как тебе только в голову могло такое придти?! Предать семью? Никогда. Но я должна смешать планы свёкру – реликвия уплывёт из его рук. Что ж, пускай не поспит пару лет. – Женщина мстительно улыбнулась.

Низложенный маг смотрел в эти прекрасные глаза, на эти роскошные формы и дивные рыжие локоны, испытывая неподдельное отвращение. И вот эти-то маги, а также им подобные низложили его, считая опасным злодеем?

– Что с тобой? – Лита поспешно встала с ложа. – Почему ты бледный?

Торой тряхнул головой, словно породистый жеребец, и искренне ответил:

– Это же гадко, Лита.

Эльфийка отстранилась на шаг:

– Я тебя спасла! И ты в результате говоришь, что это гадко? Вот уж, действительно, мужская логика! Или ты думаешь, что я солгала? В таком случае, присягаю своим происхождением.

Маг благодарно кивнул. Собственно, он верил своей собеседнице, но уж лучше лишний раз убедиться. Хотя, сделка с Йонехом с самого начала казалась подозрительной.

И всё-таки волшебник не стал лукавить перед лицом своей возмущённой собеседницы. Он грустно вздохнул и ссутулился:

– Конечно, гадко. А разве нет? Я не понимаю, зачем нужны эти интрижки. Ради чего? Не устраивает тебя твой муж, так не живи с ним. Уйди. Выйди замуж за другого. Сила вас всех возьми! Да вообще не выходи замуж! Живи, как вздумается. Ты молода, красива, богата, зачем тебе менять пелёнки чужого ребёнка? Зачем подсыпать мужу алтан-траву, мстить свёкру, нести печать унижений через всю свою невыразимо долгую жизнь?

Лита с трепетом слушала эту гневную речь, и глаза её постепенно становились всё больше и круглее, наполняясь истинным ужасом. Наконец, когда яростный монолог Тороя оборвался, она прошептала с восторгом и страхом одновременно:

– Волшебник, теперь я понимаю, почему тебя низложили… Тебе же плевать на элементарные ценности. Для тебя существуешь лишь ты и твои желания. Никаких условностей, обязанностей, долга… Как ты можешь так жить?

Торою показалось, что мир вокруг пошатнулся. Ему-то думалось, что всё произнесённое мгновением назад – элементарные азы порядочности, которые способно понять любое, даже самое бестолковое создание… А на деле выходило, что он бунтарь – инакомыслящий и опасный.

Лита замерла в двух шагах, посматривая на мага с нескрываемым интересом – обычно так смотрят на какого-нибудь редкого гада, змею или паука – с любопытством, страхом и отвращением одновременно. Наконец, повисшая в комнате неловкость была нарушена. Эльфийка сделала шаг по направлению к волшебнику и вдруг (Торой даже растерялся, не зная, как реагировать), прильнула к нему всем своим безупречно прекрасным телом. Пробежалась ладонями по волосам, небритым щекам, шее, спустя мгновенье тонкие нежные руки скользнули по плечам мага, а в следующий момент, Лита притянула мужчину за затылок к своему лицу и прильнула поцелуем к его губам.

Скорее машинально, нежели осознанно, чародей обнял гостью за талию, и сразу же отстранился. Тороя переполнило чувство непонятной ему самому гадливости – она целовалась, словно кабацкая девка, с ненормальной пылкостью и каким-то ожесточением, впиваясь в его рот. Волшебник так же непроизвольно вытер губы.

Лита с удивлением смотрела на него, вскинув тонкую бровь. Казалось, ей было непонятно, отчего он так себя повёл, отчего оттолкнул её – красавицу, которая сама сделала первый шаг? Прекрасной эльфийке, как всякой, мучимой ревностью и обидой женщине, хотелось отомстить мужу, причём отомстить именно с человеком (в конце концов, он же изменил ей с человеческой женщиной?). В то же время Лита понимала, что другого шанса на месть в ближайшее время не представится, а тут вот он – молодой, красивый, инакомыслящий чернокнижник. Тем больнее будет хлестнёт Наталя её поступок, ведь он поймёт, что в объятия незнакомого чужака жену толкнула именно обида. Что ж, пусть чувство вины и одиночества сломит его окончательно его, если не сломило ещё горе по умершей любовнице.

Торой понял всё. Он каким-то странным чутьём осознал причину поступка рыжеволосой эльфийки. Осознал и оттолкнул. Оттолкнул потому, что теперь она была ему также неприятна, как её свёкор, муж и многочисленные родственники. Волшебник бросил последний взгляд на красавицу гостью, неожиданно понимая, что ни дивные рыжие локоны, ни безупречность черт не делают её больше привлекательной. Наоборот, вся она стала какой-то кукольной, приторно-безупречной, лишённой естественных природных недостатков и этим глубоко неприятной.

– Лита, я понимаю твоё желание отомстить неверному мужу, но это, как-нибудь без моего участия. Я благодарен за твоё предупреждение, хотя ты и предупредила меня вовсе не из чувства порядочности, а по причине всё той же неуёмной жажды мести. Но сейчас, уйди, ладно? – он почти просил. – Ты даже представить себе не можешь, до какой степени вы все здесь омерзительны. Уж прости. Я злобный некромант, да и с воспитанием у меня проблемы.

Глаза эльфийки вспыхнули обидой и чем-то похожим на презрение:

– Да уж. Я вижу. – Прошипела она и добавила, – Всё-таки те, кто тебя низложили, были правы.

С этими словами рыжеволосая красавица круто развернулась и, распахнув двери спальни, гордо прошествовала вон, сверкая на солнце золотыми локонами.

Торой смотрел, как она удаляется, проходя бесконечную анфиладу комнат, как распахиваются под хрупкими белыми руками высокие двери, как проносится по комнатам долгожданный сквозняк, как снова трепещут под невидимым ветерком многочисленные шёлковые занавеси, как дурманно стелется по покоям аромат ониц и слабый свет нарождающегося дня. Он смотрел, как изящная, словно фарфоровая статуэтка, женщина с безупречной осанкой, полной горделивого достоинства, исчезает за всплесками реющих по ветру занавесей. Он смотрел и думал, что отныне презирает эльфов. Да, с этого дня он всей душой ненавидит добрых волшебников.

Из плена невесёлых воспоминаний низложенный волшебник вынырнул не без усилий. Маг недовольно дёрнул плечом и решил, что сейчас не лучшее время, чтобы вспоминать семейку сумасшедших эльфов. Чародей зашёл в номер, где, по-прежнему в обнимку, безмятежно посапывали ведьма и внук зеркальщика.

Болотный огонёк за время странствований по покоям совсем лишился подпитки Силой и, наконец-то, почувствовав хозяйку, радостно просиял. Свечение зелёного сгустка сделалось увереннее и ярче, а сам он, улетев прочь от Тороя, преданно повис над головой хозяйки, и теперь переливался всеми оттенками изумрудного. От этого в комнате стало значительно светлее, хотя за окном, как и прежде, держались лиловые сумерки. Маг задумался на секунду. Странно, он бродил по покоям не менее получаса, и за это время уже должно было бы заняться утро. Однако солнце, будто и не собиралось подниматься над горизонтом. Холодный полумрак не рассеивался, да и метель завывала с прежней силой. Волшебник покачал головой, гадая, что за чудеса происходят в природе по велению загадочной далёкой ведьмы.

За спиной Тороя сонно заворочалась на своём ложе Люция. Девушка натянула одеяло под самый подбородок, улеглась поудобнее и продолжила сладко сопеть. Маг усмехнулся, подошёл к кровати и осторожно потряс ведьму за плечо. Та лишь недовольно поморщилась, небрежным капризным движением стряхнула руку волшебника и ловко спряталась под плед, оставив на подушке только растрепавшуюся каштановую косу.

– Ну, уж нет, – усмехнулся Торой, – Хватит. Подъём.

Ведьма что-то недовольно пробурчала, но, наконец, вынырнула-таки из своего убежища и даже открыла один глаз, в свете волшебного огонька казавшийся пронзительно-зелёным. Несколько мгновений глаз этот пытливо изучал Тороя, а потом его хозяйка сонно спросила:

– Чего тебе?

– Поднимайся, пора идти. – Прошептал мужчина, стараясь не разбудить крепко спящего Илана.

Девушка открыла, наконец-то, и второй глаз, сонно огляделась, не решаясь вылезать из-под тёплого одеяла в холод маленькой комнатки. Однако Торой был безжалостен и продолжал нетерпеливо трясти колдунью за плечо. В свете колдовского огонька маг был похож, скорее, на неприкаянного баньши, нежели на человека – кожа отсвечивала зелёным, по лицу метались тени. Кто-то другой, на месте Люции, испугался бы спросонок, но ведьма с детства привыкла к обманчивому свету болотного огонька. А потому она потёрла глаза и пробормотала, сквозь зевок:

– Сейчас, сейчас! Ну, дай хоть минутку – проснуться…

Однако волшебник проигнорировал просьбу сони:

– Там на софе тёплые вещи, из клотильдиных запасов, переодевайся и укутай мальчишку. – Маг на секунду задумался и с сомнением добавил, – Только по возможности постарайся, чтобы он не проснулся, а то начнёт реветь, не успокоим.

Люция согласно кивнула:

– Ага, только он, навряд ли проснётся, наверняка, ещё под чарами. А ты-то куда? – Девушка испуганно приподнялась на локте, видя, что её спутник собрался покинуть комнатушку.

– На кухню, за едой, – проворчал он, – завтракать времени нет, так хоть на привале где-нибудь перекусим.

– А-а-а… – И ведьма, успокоенная ответом, снова плюхнулась на кровать.

– Поднимайся, я сказал! – Шёпотом рявкнул на неё Торой, прежде чем закрыть за собой дверь. – Мигом!

И, больше не глядя на вздорную ведьму, покинул номер.

Чтобы обыскать кухню таверны у Тороя не ушло много времени, впечатляющий кусок бастурмы и несколько лепёшек к нему нашлись в первом же шкафу. Чародей уже на ходу побросал снедь в небольшой холщовый мешок и отправился наверх, чтобы поторопить копушу Люцию. Он ещё успел подумать о том, что ведьма, судя по всему, излечилась от нанесённой кхалаями раны. Во всяком случае, она, хотя и выглядела бледненькой, но на умирающего, мучимого болью человека походила мало. Точнее совсем не походила. Это радовало, поскольку означало, что беглецы смогут удирать из города во все лопатки, а не тащиться, хромая.

Что-то неведомое подгоняло, подхлёстывало волшебника, подсказывало, что необходимо торопиться. Даже сердце и то стучало через раз, обмирая от каждого шороха. Уж не потому ли, едва только маг занёс ногу над первой ступенькой, его левый висок взорвался резкой болью? Яркая вспышка, что возникла перед глазами, на мгновение ослепила низложенного волшебника, а внезапная острая боль заставила изо всех сил вцепиться в холодные лестничные перила. Ощущение при этом у Тороя было такое, словно ему в висок только что вбили длинный – и, кстати говоря, совершенно тупой – гвоздь. Вместе с этой неожиданной болью мага настигло ощущение, нет, внезапное понимание того, что преследователи находятся всего в нескольких кварталах от «Перевёрнутой подковы».

Когда в голове несколько прояснилось, а рука, судорожно стиснувшая перила лестницы, наконец-то ослабила хватку – волна боли спала, переместившись в затылок. Торой глубоко и с облегчением выдохнул. Он так и не понял, каким именно образом ему удалось узнать о преследователях, как не понял и того, связана ли неожиданно возникшая мигрень с их появлением. Но, тем не менее, волшебник был отчего-то уверен в том, что идущих по их с Люцией следу именно двое, что оба они мужчины и что один из них несколько мгновений назад провалился по колено в сугроб, зачерпнув сапогом снега. Волшебник даже ощутил усталость, злость и раздражение оступившегося, почувствовал холод тающего в его обуви снега, обжигающий ледяной ветер, нещадно хлещущий по щекам, и крепкий мороз.

И всё же чародей не знал самого главного – кем были преследователи. Кто шёл по заснеженному Мирару – чернокнижники, маги или обычные люди? Одно низложенный волшебник увидел отчетливо, словно ожившую гравюру в старинной книге – двое закутавшихся в широкие плащи мужчин пробираются по сугробам сквозь белую бурю, капюшонами закрывая лица от летящих навстречу ледяных иголок. Один оступился, видимо оскользнувшись на присыпанных снегом гладких камнях мостовой, и чуть не упал в сугроб. Второй вовремя заметил и помог спутнику устоять на ногах. Между тем ветер усиливался с каждым мгновением, осложняя преследователям путь. И всё же, оба с завидным упрямством шли, согнувшись, вперёд. Вот они миновали скобяную лавку с покосившейся под порывами ветра вывеской. Стало быть, три квартала от «Перевёрнутой подковы»…

А через миг картинка, возникшая перед глазами, пропала. Торой застыл, глубоко и часто дыша. Волшебник никак не мог оправиться от удивления, даже ужаса, вызванного собственными ощущениями. Только сейчас он осознал – это была магия… Незнакомая и неподвластная ему ранее, может быть, даже Древняя Магия, которой владеют лишь немногие эльфы. Именно эта магия разбудила его, обостряя шестое чувство, именно эта магия вызывала странное покалывание в пальцах, именно она заставляла сердце болезненно подпрыгивать в предчувствии беды, подсказывая – нужно торопиться, преследователи совсем близко. Да только Торой, свыкшийся со своим низложением, не распознал поначалу странное волшебство…

Но вот очарование мгновения растаяло. Оцепенев лишь на долю секунды, чародей отбросил все сторонние мысли. Некогда думать над тем, с чего вдруг возникло странное прозрение, как некогда было этому прозрению радоваться. Приняв случившееся, как данность и сигнал к бегству, Торой опрометью бросился в номер, поторапливать ведьму.

Люция дождалась, пока волшебник покинет комнату, и сбросила с себя одеяло. Холод сразу же заключил девушку в свои объятия, жадно лизнул обнажённые, ещё горячие со сна руки и шею, забирался под тонкое летнее платье и пощекотал покрывшуюся мурашками кожу. Ведьму передёрнуло, и она судорожно вдохнула стылый воздух, посмотрев странным взглядом туда, где мгновение назад стоял волшебник. К счастью, озадаченный предстоящей дорогой Торой вышел из маленького номера, не заметив пытливого взора девушки.

А, между тем, Люции было интересно – подействовало ли на Тороя её вчерашнее зелье? Вид у мага был вполне цветущий и отдохнувший. Однако не его самочувствие сейчас интересовало молоденькую ведьму. Колдунья с сожалением посмотрела в спину уходящему чародею. Странно, но вчерашнее зелье как будто вообще не принесло ожидаемого эффекта. Девушка разочарованно вздохнула – то ли она сама что-то напортачила в заклинании, то ли Торой оказался попросту непробиваемым для слабой деревенской магии, то ли слишком мало времени прошло и следовало подождать ещё, но… Увы.

Ладно, не время сокрушаться. Кое-чему можно и порадоваться. Например, тому, что зелье, сделанное Люцией для себя, подействовало безотказно. Бедро совершенно не болело. Ведьма осторожно ослабила повязку и с любопытством посмотрела на голое бедро – лишь тонкий шрам, затянувшийся нежной розовой кожицей, выдавал вчерашнее ранение. Девушка довольно улыбнулась и бросила повязку с остатками лечебного зелья на табурет. Сейчас она оденется и уберёт грязное полотенце в узелок, чтобы потом при первом удачном случае закопать повязку где-нибудь в лесу. Уж кому-кому, а ведьме никак нельзя оставлять следы своего колдовства, да собственной крови. Ну как, кто из товарок найдёт, да порчу наведёт какую? Но сперва одеться. Слишком уж студёный воздух был в комнате.

Призрачный болотный огонёк сиял над головой хозяйки, переливаясь и вздрагивая. Девушка поспешно направилась к тахте, где бесформенной грудой валялись, принесённые волшебником, тёплые вещи. Что там Торой раздобыл у Клотильды? Ага, понятно, шерстяная юбка, тёплый плащ… Ведьма как раз принялась воевать со своим платьем, пытаясь ослабить шнуровку пояса, когда на лестнице раздался топот ног.

– Люция, быстрее, за нами идут, – маг ворвался в комнату так, словно преследователи уже ворвались в таверну с чёрного хода.

Девушка, испуганно распахнула глаза и, не успев даже осмыслить в полной мере слова Тороя, выпалила самый важный вопрос:

– Они далеко?

Чародей бросил на кровать принесённую снедь и, осторожно подняв с ложа по-прежнему спящего Илана, поспешно стал укутывать мальчишку в шерстяное одеяло.

– Я думаю, всего пара-тройка кварталов. Собирайся быстрее, еду убери в свой узелок, я понесу мальчишку, ты провизию. Бегом!

Ведьма лихорадочно теребила узел на поясе, стараясь высвободиться из юбок, но дрожащие пальцы никак не повиновались:

– Сколько их? – Девушка истерично дёргала верёвки, не понимая, что тем самым только сильнее затягивает узел.

– Двое. Мужчины. Но я не чувствую пульсаций их Силы, не знаю, кто они. – Торой кое-как спеленал ребёнка и поднял глаза на свою спутницу.

Ведьма в потёмках скользнула полным благоговения взглядом по лицу чародея.

– Ты их почувствовал? – она всё не переставала бороться с поясом, надеясь, что сможет одержать победу.

– Да, почувствовал… – Начал, было, волшебник, но, увидев, как бездарно ведьма теряет драгоценное время, только выругался сквозь зубы. – Люция, Сила тебя побери, нет времени путаться в этих верёвках!

Вместо того чтобы помочь колдунье справиться с непокорными тесёмками, Торой, выхватил из-за пояса нож и неуловимым движением перерезал пояс платья, а затем изо всех сил дёрнул юбки вниз. Сатин бесформенной кучей упал к ногам колдуньи. Люция осталась в одних панталонах и сорочке, что всего несколько мгновений назад была частью наряда. Девушка не успела даже покраснеть от смущения, а маг уже швырнул ей в руки новый наряд.

– Надевай. Быстрее, быстрее!

Ведьма в панике стала натягивать огромную юбку Клотильды, путаясь в тяжёлых шерстяных складках. К счастью, при помощи шнурков девушка в считанные мгновенья подогнала обновку под свою хрупкую фигурку, повезло – оказалась одного роста с владелицей постоялого двора, так что теперь не грозило путаться в подоле. Поверх измявшегося лифа колдунья натянула шерстяную тунику, которая превратила её в нечто абсолютно бесформенное. Торой схватил один из плащей, набросил его на плечи своей спутнице и застегнул пряжку, пока Люция продолжала возиться с поясом юбки. Наконец, лихорадочные сборы закончились, ведьма поспешно шнуровала грубые башмаки, а Торой, надев перевязь с мечом, облачился в широкий плотный плащ Клотильдиного мужа, подхватил на руки крепко спящего Илана и, не дожидаясь, пока Люция закончит туалет, покинул комнату. Колдунья схватила с пола узелок со своими пожитками, лихорадочно запихала в него принесённые Тороем продукты и бросилась следом, разумеется, совершенно забыв про оставленное на табурете полотенце.

По лестнице и маг, и ведьма спустились бегом. Промчались через залитый серым светом зал питейного заведения, миновали барную стойку, едва не опрокинув храпящую Клотильду, пробежали через кухню.

В кухне рядом с огромным буфетом Торой ещё вчера заприметил низенькую дверь, ведущую во внутренние хозяйственные помещения и, соответственно, к чёрному ходу.

Пинком ноги маг высадил хлипкую дверь, и беглецы пронеслись через кладовую – в лицо им пахнуло какими-то пряностями, сушёным укропом и чесноком. Краем плаща Торой задел стоящую в углу растрёпанную метлу, которая не замедлила с грохотом упасть на пол. Люция споткнулась о черенок и пребольно ссаднила ногу. Девушка зашипела от внезапной боли и едва удержала равновесие, но всё же успела бросить последний тоскливый взгляд на помело, жалея, что не может им воспользоваться и улететь из Мирара, куда глаза глядят. Но, не успела ведьма сделать очередной судорожный вдох, как маленькая комнатка осталась позади. Следующий после кладовки короткий коридор маг и его спутница преодолели в несколько шагов. Люция услышала как Торой щёлкнул засовом на входной двери, и пронизывающий ветер ворвался в помещение, наметая на чистые половицы снег. Запахнув поплотнее плащ, ведьма выбежала следом за своим спутником в снежную сумятицу.

В лицо колдунье словно бросили пригоршню крошёного льда – мелкие снежные иглы вонзились в щёки, холодный ветер ударил в грудь, сорвал с головы капюшон, разметал подол просторной юбки, стараясь сбить с ног. Подошвы грубых башмаков заскользили по засыпанным снегом гладким булыжникам и, если бы Торой предусмотрительно не поддержал свою спутницу, она бы наверняка упала в сугроб.

– Осторожнее, – буркнул чародей, успев подставить Люции локоть, за который девушка и ухватилась, теряя равновесие.

– Почему никак не рассветёт? – неожиданно задала ведьма вполне резонный вопрос.

Беглецы проспали никак не меньше трёх, а то и четырёх часов, однако рассвета не было и в помине. Конечно, плотная завеса снежных туч мешала солнцу пробиться к земле, но всё это время Тороя не покидало чувство, что даже за этими завесами солнце замерло на какой-то определённой точке небосвода, где-то между четырьмя и пятью часами утра. В итоге день не наступал, и зябкие сиреневые сумерки не рассеивались, словно навсегда застыв над городом.

– Не знаю, – бросил он через плечо. – Бежим.