Глава сорок третья

Победителей не судят

Сражение продолжалось. Но в ходе боя наступил перелом. Испанцы уже не атаковали, а медленно пятились назад, теснимые войсками короля. Кое-где это отступление больше напоминало бегство.

Д’Артаньян в своем преследовании вырвался вперед. Гасконец несся без оглядки, ничего не видя перед собой, кроме разбегающихся во все стороны фигур с эмблемами цвета крови и золота. Клинок его был обагрен кровью врагов.

Неожиданно перед ним возник дворянин в черном бархате; он не бежал, а стоял неподвижно. Будь д’Артаньян более суеверным человеком, он, возможно, подумал бы, что сам князь тьмы преградил ему путь, предлагая сойтись в смертельной схватке.

Но наш гасконец был чужд мистических умонастроений. Поэтому он крикнул:

– Сдавайтесь, сударь! Сдавайтесь, и я пощажу вашу жизнь.

– Как бы не так, – гордо отвечал испанец. – Благородный идальго не сдается – он убивает врага или умирает на месте!

С этими словами он выстрелил в д’Артаньяна. Мушкетер, уловив намерение врага, успел поднять лошадь на дыбы. Всадник избежал пули, но прекрасная серая кобыла, верой и правдой служившая мушкетеру, была убита.

– А, проклятие! – вскричал д’Артаньян, бросаясь на испанца с обнаженной шпагой.

По-видимому, идальго был важной персоной. Несколько неприятельских солдат, увидев, что их командиру угрожает опасность, прекратили отступление и, повинуясь чувству долга и воинской дисциплине, поспешили на помощь к дворянину в черном.

– Не беспокойся, д’Артаньян. Этих предоставь мне, – крикнул Атос – единственный, кто сумел не отстать от своего товарища в этой сумасшедшей скачке.

Атос принялся за дело со своим обычным хладнокровием. Разрядив пистолеты в приближающихся солдат (обе пули не пропали даром), он обнажил шпагу. Шпага в руке Атоса всегда была грозным оружием, но сегодня мушкетер превзошел самого себя. Испанцы валились вокруг него, как снопы.

Таким образом, д’Артаньян получил возможность без помехи заняться своим гордым противником. Испанец превосходно орудовал своим толедским клинком, но ему было все же далеко до д’Артаньяна. Он запаздывал отражать выпады мушкетера и уже два раза был на волосок от гибели. Это заставило его нервничать.

После очередной ошибки своего соперника гасконец приставил острие своей шпаги к горлу последнего.

– Скажите ваше имя, сударь. Ваше поведение, равно как и знание французского языка, делает вам честь, но плена вам не избежать. С другой стороны – как бы вы ни старались, вы не заставите меня убить безоружного дворянина, сражавшегося столь храбро.

Испанец, тяжело дыша, привстал на одно колено. Положение его было безвыходным, и он это понял.

– Я сдаюсь. Меня зовут дон Алонсо дель Кампо-и-Эспиноса.

– Вот так штука, – пробормотал д’Артаньян. – Выходит, я взял в плен бывшего господина моего Жемблу.

Атос тем временем методично разделался с нападавшими. Двое лежали на земле неподвижно, еще несколько человек получили ранения разной степени тяжести.

– Я всегда знал, что вы не любите шутить, друг мой, – заметил д’Артаньян, осматриваясь вокруг. – Сам Портос позавидовал бы вам, доведись ему оказаться тут в эту минуту!

Атос молча улыбнулся своей чуть печальной улыбкой.

– Вон два молодца захватили в плен какого-то важного испанца, – проговорил его величество, наблюдая в подзорную трубу. – О, да на них мушкетерские плащи! Это ваши подчиненные, Тревиль.

– Все мушкетеры в первую очередь подчиняются своему королю, – дипломатично отвечал г-н де Тревиль.

– Кто это, Тревиль?

– Это господа Атос и д’Артаньян, лейтенант мушкетеров вашего величества, – отвечал г-н де Тревиль с поклоном.

– Я постоянно слышу эти имена, – сказал король, обрадованный тем, что испанцы бегут по всей линии. – Пора представить к награде этих храбрых дворян.

– Они заслужили ее, ваше величество, – заметил капитан мушкетеров.

– Вот и отлично, Тревиль. Включите их имена в наградные списки по вашему полку.

Испанцы стремительно откатывались назад. Осада Кагале была снята…

– Северная Италия – наша, – поставил точку Ришелье. – Теперь я займусь… Знаете, чем я займусь, Рошфор?

Спасенный Планше офицер уже слегка оправился после своего недавнего приключения.

– Вероятно, Роганом с его гугенотами, ваше высокопреосвященство?

– Мы пойдем в Севенны, но чуть позже, чуть позже, Рошфор. Теперь стоит подумать об англичанах.

– О том, чтобы разбить их?

– О том, чтобы помириться с ними, Рошфор. В европейской войне Франция должна сделать ставку на северные державы. Мы поддержим шведов и голландцев, помиримся с Карлом Английским и… Испании с Австрией не устоять. Габсбурги везде получат свое.

Бой завершился. Войска отдыхали на бивуаках.

– Кажется, это надолго. Испанцы бегут – им не оправиться, – сказал д’Артаньян.

– Похоже, что так, – согласился Атос. – Это обстоятельство стоило бы отпраздновать, но сегодня вечером я занят.

– Какие дела мешают вам, дорогой Атос? – удивился гасконец.

– Я обещал вернуть долг и до сих пор не сдержал слова.

– Я знаю вашу аккуратность в подобного рода делах, – сказал д’Артаньян, думая, что Атос по обыкновению проиграл в карты.

– Кстати, – обычным своим спокойным тоном произнес мушкетер. – Помнится, вы рассказывали мне веселую историю про бравого рейтарского полковника и нашего общего знакомого – капитана затонувшей фелуки. Он сообщил какие-то забавные вещи про наших слуг.

– Отлично помню, – улыбнулся д’Артаньян.

– Где он теперь?

– Кажется, состоит при штабе его высокопреосвященства, ведь штатгальтер направил его к кардиналу.

– Отлично, – еле слышно проговорил Атос и перевел разговор на другую тему.

Через несколько минут, попрощавшись с д’Артаньяном, мушкетер направился к той части лагеря, где располагался сам кардинал и его штаб.

– Могу я поговорить с дежурным офицером? – спросил Атос у часового.

Солдат было заколебался, но мушкетерский плащ и благородная внешность Атоса быстро рассеяли все его сомнения.

– Сейчас я позову его, сударь, – ответил он и отошел. Атос спокойно дождался офицера.

– Что вам угодно, сударь? – спросил тот, появляясь в сопровождении позвавшего его часового.

– Я хочу попросить вас оказать мне любезность, – сказал Атос.

– Какую?

– Передать фламандскому офицеру по имени Ван Вейде, прибывшему к армии не столь давно с поручением от штатгальтера к его высокопреосвященству, что его хочет видеть дворянин из роты мушкетеров де Тревиля.

– Вы не назовете своего имени? – спросил офицер.

– Думаю, вышеназванный господин поймет, о ком идет речь.

– В таком случае прошу вас подождать, – отвечал дежурный офицер, несколько удивленный нежеланием Атоса назвать свое имя.

Однако он тотчас же ушел, чтобы позвать фламандца. Прошло немало времени, прежде чем офицер вернулся. Рядом с ним шагал бывший капитан «Морской звезды». Все это время Атос молча стоял в стороне.

– Надеюсь, сударь, у вас найдется для меня немного времени? – холодно осведомился Атос, поблагодарив дежурного офицера.

Ван Вейде, ожидавший увидеть д’Артаньяна, лишь кивнул. Он явно был озадачен и не слишком обрадован при виде Атоса.

– Отлично, – продолжал Атос, взяв под руку фламандца и отводя его в сторону; издали это напоминало разговор двух неторопливо прогуливающихся собеседников. – Наша беседа, хоть она и не займет много времени, не предназначена для чужих ушей. Вы узнали меня, сударь?

– Да, – наконец выговорил фламандец. – Я вас узнал.

– Прекрасно, – сказал Атос. – Тогда перейдем к делу, для которого я вас вызвал. Вы, несомненно, помните, о чем я предупреждал вас перед отплытием в Ла-Рошель.

Фламандец снова молча кивнул.

– Надеюсь, вы также не забыли моего обещания разыскать вас и свести с вами счеты, если мой друг д’Артаньян будет схвачен в Ла-Рошели. К несчастью, мои худшие опасения оправдались: он был отправлен на виселицу, но небу было угодно избавить его от петли – в этом мире изредка происходят справедливые вещи. Но д’Артаньян был задержан вторично, и опять лишь счастливый случай помог ему остаться в живых.

– Господина д’Артаньяна спасло именно мое отплытие из гавани, – нервно заметил Ван Вейде.

Атос кивнул:

– Признаю это. Но что отсюда следует? Ведь, поднимая якоря, вы вовсе не думали о спасении господина д’Артаньяна и не предполагали такого исхода.

Фламандец молчал.

– Итак, – продолжал Атос, – факты свидетельствуют против вас. Я не обвиняю вас в злом умысле, хотя и не собираюсь оправдывать вас. Я не судья и не адвокат. Однако я собираюсь сдержать свое обещание. Выбор оружия я предоставляю вам, сударь.

– Однако, черт возьми! – вскричал не на шутку встревоженный спокойной уверенностью Атоса фламандец. – Даже сам господин д’Артаньян не предъявляет мне в этом деле никаких претензий. Мы встретились, как добрые друзья.

– Если бы вы встретились, как враги, вы не разговаривали бы со мною сейчас, – невозмутимо отвечал Атос. – Господин д’Артаньян имеет обыкновение убивать своих врагов.

– Но я никоим образом не влиял на то, чтобы он был арестован тогда в Ла-Рошели. Его узнал один англичанин, из числа защитников города.

– Англичане на то и существуют, чтобы портить жизнь людям, – так же невозмутимо отвечал Атос. – Этот довод не может быть принят во внимание.

– Но это же нелепо! – вскричал Ван Вейде.

Атос молча пожал плечами.

Поскольку во время этого разговора они продолжали двигаться в направлении, избранном мушкетером, сейчас они удалились довольно далеко от центра лагеря и даже вышли за его пределы.

Атос остановился и сбросил плащ.

– Я вас привел сюда, – сказал он, – не из любви к эффектам, а просто потому, что нам здесь не помешают.

Они стояли на краю заброшенного кладбища. Ван Вейде понял, что любые его доводы будут бесполезны, и резким движением выхватил шпагу из ножен. В ответ Атос плавно вынул свою.

– Защищайтесь, сударь, – будничным тоном сказал он.

– Сами защищайтесь, черт побери! – крикнул Ван Вейде и отчаянно ринулся вперед.

Вечером, выйдя из палатки, д’Артаньян носом к носу столкнулся с Рошфором.

– А, это вы, кавалер!

– А, это вы, лейтенант!

– Что вы здесь делаете, разгуливая по лагерю так поздно?

– Я разгуливаю, где мне вздумается, господин д’Артаньян.

– Разумеется, это ваше право. Однако здесь вы подвергаете свою драгоценную особу большему риску, чем в любой другой части лагеря.

– Это еще почему?

– Потому, что мои мушкетеры недолюбливают людей вашего склада, милостивый государь.

– Чем же я неприятен господам мушкетерам, позвольте вас спросить?

– Ну, хотя бы тем, что шпионите за людьми, а потом они не без вашей помощи оказываются на виселице.

– Я не очень-то силен в искусстве расшифровки того, что произносит полупьяная мушкетерская глотка. Поэтому лучше объясните прямо – на что вы намекаете?

– Я имею в виду, что никто в роте вас не считает порядочным человеком после того, как вы отправили на тот свет Шалэ.

– Шалэ отправил на тот свет палач.

– Не будь вас, Рошфор, дело никогда бы не дошло до эшафота. И вам это прекрасно известно.

– Вы снова ищете ссоры, д’Артаньян!

– Я никогда не ищу ссор, милостивый государь, но также никогда не спускаю тем, кто меня задевает!

– Тысяча чертей, эти гасконцы невыносимы!

– А наглецы вроде вас, сударь, и подавно!

Через полчаса на опушке редкого леса д’Артаньян подал руку кавалеру де Рошфору, помогая ему подняться с земли.

– Вы снова ранили меня. Мне не везет, – почти беззлобно проговорил Рошфор.

– Просто я дерусь лучше вас. Обопритесь на мою руку, – предложил д’Артаньян.

– Да, так будет лучше, – заметил Рошфор, ковыляя рядом.

На этот раз клинок мушкетера проколол ему бедро.

– Вообще говоря, я несправедлив. Сегодня мне, напротив, неслыханно повезло, – задумчиво проговорил Рошфор спустя несколько минут.

– О чем вы? – спросил д’Артаньян.

– Да ведь это ваш слуга двумя превосходными выстрелами буквально спас меня от гибели сегодня утром.

– Так это были вы? – удивился д’Артаньян. – Бьюсь об заклад, что он не узнал вас. Недаром, значит, мне почудилось, что-то знакомое в том неуклюжем кардинальском адъютанте, которого чуть было не превратили в отбивную.

– Постойте, д’Артаньян. Я скоро поправлюсь и уж в третий раз расплачусь с вами за все.

– Подумать только, – со смехом сказал мушкетер, – если бы не Планше, я мог бы лишиться сегодняшнего удовольствия. Парень наловчился стрелять в Новом Свете!

– Планше был в Новом Свете? – удивился Рошфор.

– Впрочем, вас это не касается, – был ответ д’Артаньяна.

– Три часа назад я представил вашего Планше к производству в чин сержанта Пьемонтского полка. Кардинал собственноручно подписал приказ, – заметил Рошфор, припадая на одну ногу.

– Я рад, что не убил вас, Рошфор. После того, что вы сделали для парня, мне было бы грустно, клянусь вам.

– Я тоже рад, – проявляя завидное чувство юмора, отвечал конюший его высокопреосвященства. – После того, что он сделал для меня, мне тоже было бы грустно, если бы вы меня убили.

Утром кардиналу доложили о двух дуэлях, состоявшихся в лагере накануне.

– Господа офицеры, должно быть, перепили на радостях, – кисло заметил Ришелье. – Им мало оказалось неприятеля, и они принялись за однополчан! Каковы же последствия этих дуэлей?

Ему было отвечено, что двое дворян ранены, причем один из них тяжело и его жизнь в опасности.

– Имя тяжелораненого! – потребовал кардинал. Ответ привел его в ярость.

– Посланник штатгальтера ранен и только не убит! Не в сражении, нет! Он ранен в лагере армии французов. И это как раз в то время, когда мне позарез нужны эти голландцы! Кто же второй пострадавший? Надеюсь, это не представитель короля Карла при главной квартире его величества?!

– К счастью, нет, ваше высокопреосвященство. Это французский дворянин.

– Имя?

– Шевалье де Рошфор!

– И вы смеете мне говорить «к счастью»!! – Зрачки его высокопреосвященства неестественно расширились. – Мой конюший! Кто посмел?

– Шевалье де Рошфор отказывается назвать имя второго участника дуэли, утверждая, что все произошло случайно. Он говорит, что рана легкая и такой пустяк не стоит внимания.

– Но, черт возьми, ведь он тоже нарушил эдикты. Не стоит внимания! Как бы не так, – фыркнул кардинал, все же несколько успокоенный тем, что его любимец не сильно пострадал.

– Так, может быть, это и впрямь недоразумение? – спросил кардинал немного спустя.

– Нет, ваше высокопреосвященство. Несколько человек видели, как шевалье де Рошфор условился о дуэли.

– С кем? Назовите имя?!

– Не берусь точно утверждать, ваше высокопреосвященство, но очевидцы склонны полагать, что вторым был господин д’Артаньян из роты господина де Тревиля.

Кардинал откинулся на спинку кресла.

– Удалось ли выяснить, кем ранен господин Ван Вейде?

– Да, ваше высокопреосвященство. Этот дворянин принес его в госпиталь и передал в руки врачей, не думая скрываться. Врачи полагают, что, если бы он не сделал этого, господин Ван Вейде имел все шансы погибнуть до утра, не приходя в сознание.

– Кто же этот «благодетель»?!

– Господин Атос, роты де Тревиля.

– Ваше величество, почему же господ д’Артаньяна и Атоса нет в списках награжденных? – спросил г-н де Тревиль у короля. – Это несправедливо – ведь там значатся фамилии графа д’Аркура, шевалье де Бюлли, господина Пютанжа, которые, слов нет, тоже храбро сражались, но сделали вполовину меньше, чем ваши мушкетеры. Извольте припомнить, ваше величество, – это они захватили в плен одного из лучших генералов неприятельской армии.

– А потом надолго уложили в постель посланника штатгальтера Нидерландов и конюшего господина кардинала. Впрочем, последнему, кажется, досталось поменьше!

– По-видимому, это утверждает господин кардинал… – начал было г-н де Тревиль.

– Это говорю тебе я, гасконская твоя голова. Я, твой король, которого не зря же зовут Людовиком Справедливым. Господин кардинал был в ярости и просил меня арестовать этих мушкетеров…

– И что же вы ответили ему, ваше величество?

– Я ответил… ну, я ответил, что победителей не судят.

Глава сорок четвертая

Кампания окончена, кампания продолжается

Блестящий зимний поход сделал кардинала хозяином положения в Северной Италии. Воспользовавшись плодами своей победы, Ришелье заключил в Сузе мир с Англией.

Заметим для любознательного читателя, что именно это обстоятельство заставило Карла I принять роковое решение править страной без участия парламента. Впоследствии оно стоило ему головы.

После этого Ришелье обратил войска против Севенн. Герцог Роган еще держался здесь, находя поддержку у своего неожиданного союзника в лице испанского короля Филиппа IV и его министра Оливареца и опираясь на многочисленные здесь крепости.

Однако сопротивление гугенотов быстро падало перед войском, которое вел сам король. Его величество поступал сурово лишь там, где встречал отпор, но с покорившимися обходился милостиво. Протестанты не могли ждать помощи ниоткуда: союзники-испанцы потерпели поражение в Северной Италии и зализывали раны, с Англией кардинал заключил мир.

Герцог Роган покинул Францию. Он поступил на венецианскую службу. Разумный «Нимский милостивый эдикт» увенчал дело – он упорядочил гражданские отношения. Нантский эдикт Генриха IV остался во всей своей силе, за исключением тех пунктов, которые давали возможность гугенотам образовать свое государство в государстве. Гугеноты лишились неприкосновенности своих городов. Войска возвратились в Париж.

– Атос, кажется, наша совместная охота в ландах обещает стать реальностью, – сказал д’Артаньян.

– Поедемте в ланды, друг мой. Я с радостью составлю вам компанию.

– С одним условием.

– Каким?

– Ну… зная ваше отношение к вопросу, я предпочитаю выставить условие заранее.

– Вы можете считать меня согласившимся на любое ваше условие, д’Артаньян, – улыбаясь, ответил Атос.

– Сначала навестим Клермон-Ферран.

– Фи, мой друг, – поморщился Атос. – Милая девушка освободила вас из темницы – я искренне признателен ей за это. Вы, как я понимаю, – тоже. Чего же еще?! Напишите ей письмо для начала. Может быть, она давно уже замужем или уехала за границу…

– Атос! Я уже говорил, что знаю ваш образ мыслей по этому поводу и признаю за вами право жить и думать так, как вам хочется. Оставьте такое право и за мной.

– Я умолкаю. Только давайте все же сначала испросим у господина де Тревиля отпуск.

– Правда, я совсем забыл, – рассмеялся д’Артаньян. Он поспешил отправиться к г-ну де Тревилю. Как нам случалось упоминать, у капитана королевских мушкетеров собиралось самое лучшее общество Парижа. Здесь невозможно было встретить лишь кардиналистов.

Г-н де Тревиль, вернувшись в Париж, хотел напомнить всем, и не в последнюю очередь себе самому, что он не только солдат, вынужденный по зову своего короля проводить часть жизни среди походных костров, но и вельможа, имеющий возможность, выполнив свой долг, вкусить роскошной жизни и дать вкусить ее людям, окружавшим его.

Д’Артаньян был приглашен к обеду и счел за лучшее без каких-либо колебаний принять приглашение гостеприимного хозяина.

Желудок мушкетера, привыкший за время зимней кампании к самой грубой и неприхотливой пище, подвергся настоящей атаке. Утонченные деликатесы испускали нежнейшие ароматы, выдержанные вина, букет которых не оставил бы равнодушным самого завзятого дегустатора, пенились в бокалах.

За обедом речь шла о закончившемся походе, который многие были склонны считать большим стратегическим успехом кардинала. Д’Артаньян вывел для себя, что некоторые из присутствующих вельмож не ждут ничего хорошего в еще большем возвышении кардинала.

– Вот увидите, господа, – предсказывал принц де Марсильяк (мы говорили, что у г-на де Тревиля обычно собиралось лучшее общество), – головы теперь так и посыпятся. Наш всесильный министр использует случай, чтобы свести счеты со всеми непокорными. Ждите новых казней. Полагаю также, что прибавится хлопот у коменданта Бастилии – ему каждый день придется принимать новых постояльцев.

– Принц прав, – заметил граф д’Аркур. – Поговаривают, что Ришелье в последнее время косо поглядывает на Бассомпьера.

– Ну, его величество не даст в обиду Франсуа, – отвечал на это принц де Марсильяк.

От взгляда гасконца не укрылось, что хозяин дома при этих словах помрачнел. Все знали, что маршал Франсуа де Бассомпьер, бывший любимцем короля Генриха IV, стал еще большим любимцем его ныне царствующего сына. Капитан королевских мушкетеров г-н де Тревиль всегда испытывал уколы ревности царедворца, когда при нем упоминалось это имя. Однако принц ничего не заметил.

– Какого вы мнения о том, что говорит королева-мать? – спросила мадемуазель Поле, со свойственным всякой женщине, мы имеем в виду умную женщину, чувством такта, переводя разговор на другую тему.

Впрочем, тема королевы-матери была в те дни скользкой темой.

– А что говорит королева-мать? – спросили хором несколько голосов сразу.

– Что Генрих Монморанси больше не считает кардинала своим другом.

– Это говорит королева-мать или сам благородный крестник Генриха Четвертого? – уточнил простодушный принц де Марскльяк.

При этих словах принца многие из присутствующих дам устремили на мадемуазель Поле внимательный взор. Все знали, что король Генрих был убит именно тогда, когда направлялся к мадемуазель Поле.

Однако рыжеволосая красавица стоически выдержала внимание дам.

– Важно, что это говорит именно сам Монморанси. И весь Лангедок стоит за своего губернатора и против Ришелье.

– Еще бы, – подхватил граф д’Аркур. – Ведь Ришелье постоянно стремится ограбить все провинции. Его заветная мечта – уничтожить какое бы то ни было самоуправление, и он постоянно препирается с лангедокскими сословными чинами из-за податных сумм.

– Вы рассуждаете как мужчина, граф, – с улыбкой отвечала мадемуазель Поле. – Я же склонна считать, что народ поддерживает Монморанси потому, что это мужественный и благородный человек, знакомый с понятиями чести. Именно этого и не переносит в людях господин кардинал.

– Браво, прекрасная мадемуазель Поле, – зааплодировал принц Марсильяк. – Я поднимаю бокал за вас – своим присутствием вы украшаете не только дом нашего гостеприимного хозяина, но и весь Париж!

– Ах, принц! На вас положительно нельзя долго дуться, – благосклонно улыбаясь ему, сказала мадемуазель Поле.

– Помилуйте! Да за что же на меня дуться?! – изумился принц.

– Я и говорю – нельзя. И давайте оставим эту тему, – отвечала рыжеволосая красавица.

Улучив момент, когда г-н де Тревиль разговаривал только с двумя гостями одновременно (на протяжении всего вечера его окружало от пяти до дюжины человек), д’Артаньян приблизился к нему с решительным намерением заговорить.

– Идите к нам, мой друг, – дружелюбно пригласил его капитан мушкетеров. – И расскажите нам, как вы снова отделали конюшего его высокопреосвященства!

Двое собеседников капитана мушкетеров переглянулись и поспешили откланяться под каким-то благовидным предлогом.

– Уф-ф. – Господин де Тревиль, отдуваясь, взял гасконца под руку и увлек его в соседнюю комнату, где горело всего лишь несколько свечей и не было никого из приглашенных. – Д’Артаньян, вы помогли мне отделаться от этих двух господ, а следовательно, оказали мне большую услугу. Они мне успели порядочно надоесть.

– Но каким образом моя персона отпугнула их, капитан?

– Э-э, мой милый! Ваша персона в сочетании с моими словами о Рошфоре. Эти господа недавно из провинции, и они точно так же, как и вы сами пять лет назад, чувствуют себя неуютно, когда при них задевают могущественного кардинала. Соответственно, я упомянул о Рошфоре только для того, чтобы отделаться от них и поговорить с вами наедине. Знаете ли, эти провинциалы очень недогадливы…

Д’Артаньян вспомнил, как он с усердием, достойным лучшего применения, вытаскивал из-под каблука Арамиса батистовый платочек с сильным запахом дорогих духов, и покраснел…

Но, поскольку наш герой уже давно считал себя настоящим парижанином, эту краску никто не успел заметить – так быстро она исчезла.

– Я тоже собирался поговорить с вами, капитан.

– Тем лучше – значит, наши желания совпали. Какое у вас дело?

– Я собирался испросить у вас отпуск. Мне очень хочется навестить родных по-настоящему, а не так, как это вышло в прошлый раз. Кроме того, я лелею надежду показать Атосу Гасконь.

– И он?..

– Находит эту идею удачной.

– Превосходно. Конечно же, я предоставлю вам этот отпуск. Более того, я скажу вам: не стоит торопиться с возвращением в Париж. Вы ведь слышали, о чем говорили за обедом принц де Марсильяк и граф д’Аркур?

– Конечно.

– Так вот – похоже, они знают, что говорят. Более того – я должен сказать вам одну вещь…

– Какую же?

– Я не разделяю оптимизма принца относительно заступничества его величества за… вы понимаете, кого я имею в виду?

Хитроумный гасконец догадался, что капитану мушкетеров не хочется лишний раз произносить имя маршала Франции Франсуа Бассомпьера. Поэтому он кивнул в знак того, что понимает, о ком идет речь.

– У меня есть свои источники информации, и я чувствую, что кардинал, вернувшись с кампании против внешних врагов, готовится начать новую – на внутреннем фронте. Все мы в опасности, но в первую очередь полетят головы знатных вельмож. Не обижайтесь на меня, д’Артаньян, но сейчас речь не о вас. А вот маршал… маршал действительно в большой опасности. Он, Монморанси и даже… – тут г-н де Тревиль понизил голос до шепота и осмотрелся по сторонам, – даже… его высочество герцог Орлеанский… не могут чувствовать себя совершенно спокойными. Поэтому я говорю вам – не впутывайтесь в это дело, д’Артаньян. Арестовывать знатных особ обычно посылают молодых офицеров гвардии, и лейтенант мушкетеров самое подходящее лицо для того, чтобы возглавить конвой, охраняющий карету, что доставляет в Бастилию высокопоставленного узника. Это дурно пахнет, согласен, но если я получу от его величества такой приказ, то буду вынужден послать своего офицера с соответствующим количеством конвойных и карету с решетками на окнах.

– Да, вот еще что, – продолжал де Тревиль, делая знак д’Артаньяну не перебивать его. – Мой бывший подчиненный, а ваш друг Арамис, кажется, навлек на себя гнев не только кардинала, но и короля. Я не мог точно разузнать, в чем там дело, но его связи с турской белошвейкой ведут за границы Франции. И это, кажется, очень опасно для него. Кардинал был вынужден дать объяснения его величеству по поводу улицы Скверных Мальчишек. Он дал их. Насколько мне известно, Ришелье прямо признался королю, что на вас напали по ошибке, в то время как требовалось устранить Арамиса. И король, по-видимому, довольствовался таким объяснением. Это может означать лишь одно…

– Что же, черт побери?! – воскликнул встревоженный д’Артаньян.

– Что ваш друг замешан в чем-то таком, что делает его нежелательным лицом в глазах короля. Фактически молчание его величества значит, что кардинал получил королевскую индульгенцию и его молчаливое согласие на устранение нашего аббата.

– Черт побери! Что же делать? Надо предупредить Арамиса! – воскликнул д’Артаньян.

– Тише!

– В самом деле. Простите, капитан.

– Мои агенты известили меня, что у вашего друга есть сильные покровители. Как вы понимаете, я вовсе не имею в виду опальных жительниц города Тура. Я имею в виду настоящую силу. Поэтому пока что делать ничего и не надо.