Глава тридцать седьмая

Поход

Как известно, между наступательным и оборонительным периодами войны существует глубокая разница. Ничто так не поднимает боевой дух солдат, как вид отступающего противника – его расстроенных рядов, готовых обратиться в бегство. Ощущение своего превосходства удваивает силы, и усталость уходит. Зимний ветер задувает уже не так свирепо, кровь быстрее бежит по жилам, и королевские штандарты горделиво реют над головами бодро продвигающегося вперед войска.

Напротив, отступающие угрюмы и молчаливы, в рядах пехоты не слышно веселых возгласов и просто громких голосов, подобных тем, что доносятся из стана победителей. На походных фурах и повозках стонут раненые, и не для всех хватает там места. Кавалерия рассыпалась по окрестным селениям и городкам, используя свое преимущество и не желая подвергаться опасности, и теперь рыщет по округе в поисках фуража для лошадей, попутно грабя мирных жителей, готовых считать, что военные действия немногим лучше эпидемии чумы.

Если все то, что мы здесь сказали о наступающем войске, с полным правом можно было отнести к французам, то последующие строки уместно употребить, описывая состояние испанского войска.

Испанцы отходили, стягивая свои силы в кулак. Их разрозненные отряды пока не в состоянии были сопротивляться стремительно приближавшимся королевским войскам.

Д’Артаньян догонял армию. Выехав на Дижон, он миновал Труа и, двигаясь вдоль берега Сены, проехал Шатильон-сюр-Сен. В Дижоне он сделал короткую передышку. Немного отдохнув, д’Артаньян двинулся на юго-запад, борясь с искушением повернуть на Клермон-Ферран.

Однако долг воина призывал его туда, где грохотали пушки, и наш герой отправился в Пьемонт, с каждым днем приближаясь к театру военных действий.

Характер и продолжительность войны в описываемую нами эпоху зависели не столько от планов и военных талантов полководцев противных армий, сколько от организации военного дела и самого войска. Почти повсеместно господствовало наемничество. Если в те времена нужно было собрать войско, то военачальник вручал известному числу полковников патент для вербовки солдат в ряды их полков или все дело передавал одному предприимчивому человеку – «главному полководцу», который опять-таки рассылал от имени военачальника полковникам их патенты.

Что касается издержек, то за них отвечал сам военачальник, а также главнокомандующий со своими полковниками, причем задаток и жалование они платили из своих средств. Оружие и платье солдат покупал сам, вследствие чего нельзя было ожидать также и настоящей экипировки и единообразного обмундирования. Читатель помнит, наверное, те затруднения, связанные с приобретением экипировки, которые испытывали четверо главных героев нашего повествования, отправляясь в поход на Ла-Рошель, а ведь они принадлежали к наиболее привилегированному полку королевской армии.

Догоняя наступавшую армию, д’Артаньян все чаще наталкивался на признаки более или менее ожесточенных схваток, происшедших между отступающим неприятелем и войсками короля. В одном направлении с ним двигались обозы со снаряжением и боеприпасами, шагали отряды в подкрепление воюющей армии.

Из коротких разговоров со случайными попутчиками и несколькими ранеными офицерами, возвращавшимися с полей сражений, молодому человеку удалось узнать об успехе войск его величества против пьемонтцев.

В одном из местечек в горной долине, сидя за черным от времени и скользким от жира грубо сколоченным деревянным столом единственной на много лье в округе харчевни гасконец поглощал похлебку с гусиными потрохами и капустой – единственное, что мог предложить ему хозяин.

«Да, – говорил себе мушкетер. – Я начал отвыкать от приличной пищи. В Париже доктора мне запрещали есть паштет из гусиной печенки, уверяя, что это слишком тяжелое блюдо, а теперь…»

– Какую великолепную кабанью голову, начиненную фисташками, подавали последний раз у господина де Тревиля! – воскликнул д’Артаньян, распаляясь все больше. – Какие ароматные байонские окорока не переводились в родительском доме в моей родной Гаскони! – И д’Артаньян стукнул кулаком по столу.

– Вы что-то сказали, сударь? – спросил хозяин, подходя поближе и с опаской поглядывая на пистолеты, тускло поблескивающие за поясом мушкетера.

– Я говорю, милейший хозяин, что ваша харчевня – не самое лучшее заведение подобного рода. А вон тот длинный кусок сала, что свисает с потолка на крюке в чаду и клубах дыма от вашей негодной печки, сильно смахивает на висельника!

– Господин офицер должен извинить бедного трактирщика, – отвечал хозяин, говоривший на невообразимой смеси французского с немецким и итальянским. – Через нашу деревню недавно прошли солдаты и съели все подчистую, а что не съели – забрали с собой. Если не ошибаюсь, это были французы, – добавил хозяин, криво ухмыльнувшись.

В этот момент, опровергая слова хозяина, из глубины двора послышался поросячий визг и сердитый женский голос.

– Видно, кое-что все же осталось, любезный хозяин, – сказал д’Артаньян.

– Клянусь Святой Троицей – это, должно быть, свинья рябого колдуна, что живет по соседству. Ей уже больше лет чем мне, сударь. А мясо ее по вкусу, должно быть хуже конины, – поспешно отвечал хозяин, делая попытку улизнуть.

Однако осуществить этот маневр ему не удалось, так как о двора снова послышались громкие голоса, сопровождаемые топотом ботфортов, и двери распахнулись, пропуская в харчевню громадного толстяка в кирасе и шлеме.

– А-а, люпезный козяин! – проревел вошедший. – Топрые поросята у тебя там, за томом, – путет чем поткрепиться моим молотцам!

– Черт тебя принес, tedesco [24], – пробормотал трактирщик, переходя на итальянский, а д’Артаньян расхохотался.

– Что фас рассмешило, каспадин? – зычно спросил толстяк, шумно опускаясь на скрипнувшую скамью.

– Этот плут только что клялся мне, что во всей харчевне нет ничего, кроме этой гнусной похлебки и кислой капусты.

– А, мошенник! – загудел рейтар, запуская в хозяина подсвечники. – Ты опманул каспадина мушкетера, но я тепя фыфету на шистую фоду! Вольфганг Бергер – командир отдельного рейтарского полка на слушбе его феличества – к фашим услугам, сударь. Солдаты зофут меня Толстый Вольф.

– Лейтенант королевских мушкетеров д’Артаньян, – представился молодой человек в свою очередь.

– Готов поспорить на што укодно – сейчас нам податут опет. Мои репята перевернут вверх тном фею эту проклятую харчевню, но пез шаркого и допрого фина нас не остафят, – уверенным тоном заявил рейтарский полковник.

– А чтоб вас!.. – тихо ругался хозяин в темном углу. – Французы ощипали всех кур, теперь германцы всех свиней перережут.

– Эй, молотшик! – окликнул его бравый полковник, к счастью, не расслышавший последних слов хозяина. – Неси сюта топрого фина, та пошифей! Каспадин мушкетер и я хотим выпить за сторофье допрого короля Людовика!

Вскоре на столах появились поросята, которых расторопные рейтары деловито зажарили целиком, насадив их на вертела, как куропаток. Нашлось в харчевне и вино.

– Не кажется ли вам, полковник, – спросил д’Артаньян, – что наш милейший хозяин вполне способен подсыпать в бочонок отраву? Поглядите только, как он смотрит на нас.

– Шорт фосьми, фы правы! – с полным ртом отвечал рейтар, от этого его произношение стало еще своеобразнее.

Не приостанавливая движения своих устрашающих челюстей, живо напоминавших д Артаньяну мельничные жернова, полковник знаком подозвал хозяина к столу.

– Фыпей-ка из этого куфшина, люпезный, – тоном, не допускающим возражений, приказал он трактирщику.

Тот послушно выпил и, крякнув, вытер губы тыльной стороной руки. При этом достойный содержатель заведения не удержался от жалобного восклицания:

– Эх, последнее приличное вино пропало!

– Что значит – пропало, каналья! – воскликнул д’Артаньян. – Уж не хочешь ли ты сказать, что если два благородных путника разопьют этот бочонок за здоровье короля Франции, то вино следует считать пропавшим!?

– Что сначит пропало, плут?! – эхом откликнулся толстяк. – Я прикашу моим молотцам насадить тебя на фертел, как свинью, и сашарить на метленном окне!

– О каком окне здесь толкуют? – раздалось позади. – В этом дрянном кабачке и окон-то не разглядишь – видно, все они мухами засижены. Эй, трактирщик – вина мне самого хорошего да подбрось поленьев в очаг – огонь почти погас, а я промерз до костей, они так и стучат друг о дружку!

В харчевне появилось новое лицо, которое отвлекло внимание рейтарского полковника и д’Артаньяна, избавив тем самым хозяина от дополнительных неприятностей.

Глава тридцать восьмая,

в которой полковник обедает, капитан рассказывает, а д’Артаньян узнает новости о Планше

– Это фы говорите оп окне, люпезный! А я гофорю, оп окне, по-моему, это дфе совершенно разные фещи, – сердито откликнулся полковник.

– Латно, пусть путет по-фашему, – отвечал вновь прибывший. – Только пусть мне подадут что-нибудь поесть. Верно, это ваши подчиненные поджаривают на дворе аппетитных поросят?

– Фы нефежа, люпезный, и фам тут не место, – отвечал рейтар, разгневанный тем, что незнакомец передразнивает его. – Фы и сами-то говорите по-французски хуше турка!

– Турки редко говорят по-французски, как, впрочем, и по-немецки, – примирительно заметил незнакомец. – Однако вы правы, я не француз, а фламандец.

– Тогда фот что я скажу фам, каспадин! Фы терпите испанцев, а мы с ними теремся, и фам тут не место! – повторил полковник, наливаясь краской.

– Мы их вовсе не терпим, а боремся с ними, как умеем. Моя бедная родина скоро сбросит испанское иго, – помрачнев, проговорил фламандец в ответ. – И сколько бы король Филипп и его герцог Оливарец ни слали к нам своих генералов, все они рано или поздно кончат плохо. А сюда я приехал из свободных Нидерландов от имени штатгальтера Фридриха-Генриха и его лучшего генерала Отто фон Гента с поручением к первому министру Франции. Если же это вам угодно, каспадин, – с мрачной веселостью продолжал курьер штатгальтера, – то я к вашим услугам.

Произнеся эти слова, сулившие немедленную дуэль с решительным рейтаром, приезжий сбросил плащ и войлочную шляпу, укрывавшую его лицо, и приготовился к схватке.

– Черт возьми! Да это же капитан Ван Вейде собственной персоной! – неожиданно раздался голос д’Артаньяна, до сих пор хранившего молчание и со сдержанным интересом следившего за развитием событий.

Фламандец, собравшийся было вынуть клинок из ножен, потому что толстяк-полковник уже выбрался из-за стола и распрямился во весь свой рост с видом весьма воинственным, бросил удивленный взгляд на д’Артаньяна, видимо, не узнавая его.

– Капитан Ван Вейде на суше! – продолжал д’Артаньян. – Вот так встреча! Как хотите, капитан, но я должен задать вам несколько вопросов.

– Teufel! [25] – воскликнул полковник. – Фы снаете этого шеловека?!

– Еще бы, – так же экспрессивно отвечал д’Артаньян. – И он мне очень нужен.

– Шаль, – флегматично отвечал рейтар. Видно, полковник был отходчив. – Я пыло совсем сопрался проткнуть этого молотшика, но раз он фам нужен…

В это мгновение капитан Ван Вейде наконец узнал д’Артаньяна. Его лицо отразило сложные чувства.

– Я встречал человека, очень похожего на вас, сударь, – ответил он спокойным тоном, но видно было, что спокойствие давалось ему нелегко. – Но тот был повешен в прошлом году по приказу коменданта Ла-Рошели перед сдачей города.

– Вы ошибаетесь, капитан. Он избежал казни – в первый раз ему помогла… сама судьба, но его снова схватили. Во второй же раз его спасли… вы, капитан Ван Вейде.

– Я!?

– Именно.

– Что это значит?

– Это значит, что тот человек перед вами.

– Так вас все-таки не повесили, господин Кастельмор?!

– Мое имя – д’Артаньян.

Фламандец извлек из кармана обширный платок и утер им лицо.

– Вроде бы согрелся, – сказал он.

Эти слова разрядили обстановку. Полковник добродушно расхохотался и наполнил стаканы.

– Присоединяйтесь, капитан, – улыбаясь, пригласил д’Артаньян.

Фламандец не заставил себя долго упрашивать – он присоединился.

– Вы собираетесь меня о чем-то спросить, сударь, – сказал фламандец, когда стаканы были снова наполнены, а почтенный полковник вернулся к недоеденному поросенку. – А между тем я очень хотел бы задать один вопрос вам.

– Охотно отвечу на него, так как вас я буду выспрашивать долго.

– Тогда объясните мне, почему вы упомянули о своем спасении… с моей помощью. Ведь, отдавая приказ поднять якоря, я был уверен, что помочь вам невозможно.

– Нет ничего проще. Только, с вашего позволения, я коротко объясню полковнику, о чем мы говорим.

Фламандец утвердительно кивнул, отдавая должное учтивости д’Артаньяна, и в свою очередь принялся за жаркое. Мушкетер же тем временем посвятил рейтарского полковника в уже известную нам историю своих приключений в Ла-Рошели.

– Итак, – сказал д’Артаньян, закончив свой пересказ. – Теперь я могу ответить на ваш вопрос, капитан. Все дело объяснялось просто. Комендант сдал город, сам же он надеялся уплыть на фелуке, избежав позорной необходимости сдавать ключи от города победителям. Убедившись, что ее уже и след простыл, он испугался, что, увидев меня на виселице, мои мушкетеры сгоряча отправят его составить мне компанию. Комендант успел остановить казнь. И все благодаря вам, капитан. Не подними вы якоря той ночью – болтаться бы мне утром на виселице.

– Так фыпьем же за своефременное отплытие! – подхватил полковник, поднимая стакан.

Предложенный тост вызвал всеобщее одобрение.

– А теперь, капитан, – обратился д’Артаньян к фламандцу, – вы должны рассказать мне обо всем, что случилось с вами. Не скрою также, что меня очень беспокоит судьба моего пропавшего слуги. Вы знаете, что с ним стало?

– Его зовут Планше?

– Да-да, это он.

– Некоторое время мы были с ним вместе.

– Он жив? Мне было бы чертовски жаль, если бы парень пострадал, тогда как я вышел сухим из воды.

– Планше сухим из воды не вышел – это уж точно, так как моя «Морская звезда» пошла ко дну в Бискайском заливе.

– Но вы целы и невредимы!

– Благодаря изобретательности вашего лакея и его неразговорчивого товарища.

– Гримо?!

– Вот именно. Этот молчун – сущий клад.

– Значит, они оба уплыли с вами из Ла-Рошели!

– Да, причем против своего желания.

– Каспадин д’Артаньян – не забыфайте об этой превосходно зашаренной свинине. Я отшень рекомендую ее фам, – вмешался полковник, чтобы слегка смягчить впечатление от опустошения, произведенного им на столе.

– Благодарю вас, сударь. Поросенок превосходный, – отметил д’Артаньян, успевавший всюду. – Однако я весь внимание, капитан.

Памятуя о том, что читающая публика не любит, когда автор повторяется, мы опустим первую часть повествования мужественного капитана Ван Вейде, в которой читателю и так все известно. Перейдем сразу ко второй. В изложении фламандца она выглядела так.

Когда оба француза бросились к пустым бочонкам, чтобы, связав их вместе с досками, соорудить плот, многие побежали за ними. Людей уже не надо было понукать, после того как они сообразили, в чем дело.

Боцман все еще бушевал, требуя, чтобы все дружно откачивали воду, однако его мало кто слушал. «Морская звезда» уже еле держалась на плаву, когда моряки спустили на воду шлюпку, почти на руках снесли в нее еле живых, падающих с ног от усталости ларошельцев, а сами собрались на самодельном плоту. Несколько членов экипажа сели в шлюпку, чтобы взяться за весла, когда стихия успокоится.

Плот оказался на редкость устойчивым и весело заплясал на волнах, рассеивая худшие опасения потерпевших кораблекрушение. Что же касается Планше и Гримо, то они немало гордились своей идеей и вели себя значительно лучше, чем это можно было ожидать, принимая во внимание все обстоятельства.

Капитан последним спрыгнул на островок спасения, где, не проронив ни звука, наблюдал за гибелью своего судна.

Шторм не утихал. Пенящиеся валы стремились захлестнуть странную конструкцию, сооруженную самым беспомощным и самым живучим из земных обитателей – человеком. Семеро мокрых, озябших людей мертвой хваткой вцепились в спасительный плот. Шлюпка исчезла в океане, и больше ее не видели.

Их подобрало судно Голландской Вест-Индской компании, которое в составе каравана из восьми-девяти таких же кораблей направлялось на остров Тортуга. Плавание окончилось удачно: корабль достиг гавани в южной части острова, не потеряв ни одного человека. Здесь были разгружены товары компании, а корабль отправился в Кюль-де-Сак, бухту на западе острова Эспаньола.

В этом месте д’Артаньян впервые перебил рассказчика:

– Ваш помощник говорил мне, что он бывал в тех краях.

Хитроумный гасконец хотел таким маневром заставить капитана приоткрыть завесу над его прошлым, так как помнил, что достойный Эвелин упоминал о долгих годах своих совместных плаваний с капитаном Ван Вейде.

– Я тоже, – сдержанно ответил капитан, раскуривая свою глиняную трубку.

Однако дальше этого дело не пошло.

– Осмотревшись на Тортуге, что, надо сказать, они сумели сделать очень быстро, – продолжал капитан, пуская колечки дыма, – оба ваших парня, Гримо и Планше, решили податься поближе к соотечественникам – во французскую колонию на острове Сен-Кристофер. Впрочем, перед тем, как они попытались осуществить эту идею, нам пришлось немного сцепиться с испанцами. И опять оба, хоть и не без дрожи в поджилках, выполнили все, что от них требовалось. Да, они не подвели.

– Ну так расскажите нам, как было дело! – воскликнул д’Артаньян, обрадованный добрыми известиями о Планше и Гримо.

– Та, та, конешно, расскашите! – поддержал его полковник, покачиваясь на скамье. Физиономия его приняла окраску, переходную между пурпурным и лиловым.

– Что я и делаю, господа, – заметил капитан с легким поклоном.

Затем он неторопливо продолжал:

– Испанцы, живущие на острове Эспаньола, частенько беспокоят французских и голландских колонистов на Тортуге. Они подозревают их в пособничестве буканьерам. Подозрения эти не лишены оснований, но не все колонисты, говорящие на языках, отличных от испанского, – пираты. Многие из них мирные плантаторы или охотники. Первые торговцы на Тортуге появились еще в 1598 году, и там повсеместно, где это позволяет почва, выращивают сахарный тростник и табак.

Однако у испанцев с колонистами на Тортуге старые счеты. Вот они и решили захватить форт вместе с губернатором острова и пушками. Эта фантазия пришла в их головы именно тогда, когда мы с моим помощником и тремя уцелевшими матросами да двумя вашими слугами только начали приходить в себя после всех передряг и осматриваться на берегу.

И вот в один прекрасный день, вернее – прекрасную ночь, на Тортугу приплывает голландский флибустьер, весьма уважаемый в тех краях господин, в котором я узнал старого знакомого. Он приносит весть, которая подняла среди ночи на ноги все население колонии, способное на этих ногах держаться. Этот голландец, имя которого я не стану называть, потому что оно все равно вам неизвестно и будет лучше, если таковым и останется, сообщает нам, что видел своими глазами большое судно с пушками и полтора десятка каноэ, битком набитых испанцами, которые плывут сюда. А надо сказать, что Тортугу от Эспаньолы отделяет пролив шириной в две мили. Поэтому скоро следовало ждать гостей. По словам голландца было ясно видно, что намерения у испанцев самые серьезные. А серьезные намерения в Вест-Индии, сударь, означают, что, пока не перережут всех, кто скрылся за ограду форта и кто не говорит по-испански, не успокоятся. Чтобы вы, господин д’Артаньян, не думали, что я сужу предвзято, могу сказать, что точно так же поступают французы и голландцы, если им случается напасть на какое-то испанское поселение. На войне, как на войне – это ваша французская поговорка, а в Карибском море война всех против всех идет постоянно. Правда, при этом ухитряются и торговать друг с другом.

– Сударь, – перебил словоохотливого капитана д’Артаньян. – Я вижу, что вино из погребка нашего хозяина уже оказало некоторое действие и на меня, и на вас, что же касается полковника, то он прикончил поросенка и, как видите, давно спит сном праведника. И вот в то время, как вам пришла охота поговорить, я сгораю от нетерпения узнать – что же сталось с моим слугой по имени Планше.

– Но ведь я и рассказываю вам обо всем но порядку, – с чисто фламандской методичностью отвечал капитан. – После четырех-пяти стаканчиков приятно раскурить трубку и побеседовать в тепле, разве не так?

– Совершенно верно, однако в беседе принимаете участие только вы, капитан. Где теперь Планше? Он жив, надеюсь?

– Вот этого я вам точно сказать не могу.

– Вот как? Отчего же?

– Потому что не знаю наверное.

– Что же с ним случилось?

– Но вы же сами не даете мне рассказать…

– Знаете, мне, кажется, пришла в голову удачная мысль!

– Какая же?

– Что, если вы поступите против правил и начнете свой рассказ… с конца?!

– С конца?!

– Вот именно!

– Но вы же ничего тогда не поймете!

– Это не беда, зато я узнаю что-нибудь о Планше.

– Сударь, я… э-э… немного выпил. Возможно, до меня не совсем доходит смысл ваших слов…

– Уверяю вас, любезный капитан Ван Вейде, что вы совершенно правильно меня поняли. Попробуйте-ка начать рассказывать с самого конца.

– Ну, будь по-вашему.

– Отлично. Итак?..

– Итак, они забрались в каноэ и улизнули под шумок.

– Кто забрался в каноэ? Кто улизнул под шумок?

– Да эти два парня – ваши Планше и Гримо, разумеется!

– С какой же стати им понадобилось забираться в каноэ?

Капитан, опорожнивший тем временем еще один-два стакана, помедлил с ответом. Д’Артаньян заметил, что, чем больше веселящей влаги поглощал фламандец, тем неторопливее становились его движения и речь.

– Каноэ, сударь, это лодка, выдолбленная из цельного ствола дерева, но плавает не хуже шлюпки… – флегматично проговорил капитан после минутного размышления.

– Прекрасно. Значит, они не могли утонуть? – продолжал д’Артаньян.

– Вряд ли. Если только пули не наделали в нем дырок.

– Пули? В них стреляли?!

– Еще как.

– Испанцы?

– О каких испанцах вы тут толкуете, сударь? – сказал капитан, выпуская очередной клуб дыма. – Всех испанцев мы к тому времени давно разогнали. Они попрятались в Санто-Доминго, а некоторые, наверное, бежали до самого Сантьяго-де-лос… лос-Кабальерос, будь я неладен.

– Тогда кто же дырявил пулями каноэ Планше и Гримо?

– Странный вопрос, сударь. Мы, конечно, – кто же еще!

– Вы?

– Ну да, экипаж «Веселого Рока», охотники и прочие бродяги – все, кто был в лагере!

– Черт побери!

– Ну да!

– За что же вы хотели пристрелить их?!

– Знаете, сударь… Если бы вам вместо пальмового вина подлили в этот стакан сок ядовитого дерева манцилин… вы бы тоже… тоже пальнули в их проклятое каноэ вон из тех пистолетов, что торчат у вас за поясом.

– Черт возьми! Я вижу, что выслушивать истории с конца не такое уж легкое дело!

– Положительно на вас не угодишь, господин мушкетер.

– Положительно от вас ничего не добьешься, господин капитан.

– Да нет же, я ведь ясно говорю вам, что, когда мы отбили испанцев, эти два парня оставались с нами. И вот, когда им пришлось стряпать обед, а этим занимались все по очереди, эти самозванные повара перепутали картофель и маниоку с совершенно несъедобными кайемитами, которые и едят только свиньи, а в пальмовое вино вылили целый кувшин сока манцилиновых плодов. Половина колонии чуть не погибла, а сам я три дня после этого почти ничего не видел – только это и спасло ваших лакеев. Когда мы палили им вдогонку, то хорошенько никто из наших не знал, на том он свете или еще на этом.

Д’Артаньян весело рассмеялся:

– Выходит, Планше с Гримо чуть было не удалось то, чего безуспешно добивались испанцы с их пушками и кораблями?

– Во всяком случае, они вывели из строя на несколько суток половину экипажа «Веселого Рока» и половину охотников, живущих на южном берегу. Хорошо еще, что испанцы об этом не догадывались, а то они непременно вернулись бы обратно и обтяпали это дельце. После того обеда лагерь некому было оборонять трое суток.

– Но куда же они сбежали?

– На Сен-Кристофер, куда же еще?

– А потом?

– Я о них ничего больше не слышал. Очухавшись от их «угощения», мы вышли в море на «Веселом Роке» и присоединились к славному адмиралу Питу Гейну. Через небольшое время нашей эскадре удалось перехватить испанский Серебряный Флот на пути из Пуэрто-Кабельо в Гавану. Наши корабли со славой и добычей вернулись в Амстердам. Там, по рекомендации адмирала, я и поступил на службу к штатгальтеру.

Огорченный д’Артаньян уже не слушал моряка. Он понял, что новые сведения о Планше хотя отчасти и проливают свет на его дальнейшую судьбу, но не помогут отыскать его.

Глава тридцать девятая

Д’Артаньян вступает в войну

Утром д’Артаньян и Ван Вейде продолжили свой путь в сопровождении полковника и эскадрона его бравых подчиненных. Это оказалось кстати, потому что по мере приближения к театру военных действий возрастала вероятность встречи с летучим отрядом испанской кавалерии, несущим дозорную службу или мародерствующим в округе, а скорее, и то и другое вместе.