- Пожалуй, только не могу понять кого?
      - Это дон Алонсо дель Кампо-и-Эспиноза. Хорошо, что вы не дали мне вызвать его на дуэль в ту ночь. А то наш аббат попал бы между двух огней!
      - Вы правы, Атос. Теперь и я вижу, что Арамису лучше пока побыть со своим новым знакомым.
      - Вы хотите сказать - "со старым знакомым", потому что, думаю, знают они друг друга давно. Теперь вы сами видите, что наши друзья - по разные стороны линии огня.
      Д'Артаньян - с этой, Арамис - с другой.
      - Тысяча чертей, вы правы, Атос!
      - Но Арамис и его спутник уже поворачивают коней вспять, думаю, скоро они будут далеко отсюда. А на нас мушкетерская форма, и мне вовсе не улыбается выглядеть малодушным или, того хуже, дезертиром.
      - Как я мог позабыть! - хлопнул Портос себя по лбу. - Мы ведь явились в монастырь в мундирах мушкетеров, а я так привык носить свой, не снимая, что не обратил внимания...
      - Зато на нас его уже обращают! Когда это дю Баллон и де Ла Фер были в задних рядах?!
      - Итак - вперед!
      - Вперед!
      И г-н дю Баллон, сломавший на ходу ствол молодого деревца, чтобы превратить его в дубину, а также граф де Ла Фер, с обнаженной шпагой в руке, ринулись на отступающих испанцев, нанося удар в направлении, противоположном тому, где находился Арамис.
      Глава шестьдесят вторая,
      в которой герцог Орлеанский убеждается, что его дело пропало, а
      кардинал - что д'Артаньян не участвует в заговоре
      Герцог Орлеанский наблюдал за ходом сражения с небольшого холма. Горячий конь под ним гарцевал, всхрапывал при звуках выстрелов и рвался в бой. Но принц Гастон хладнокровно решил, что ему лучше оставаться вне досягаемости пуль и ядер королевских войск, и сдерживал своего ретивого скакуна.
      Принц Гастон Орлеанский, младший брат короля Людовика XIII, всю жизнь мечтавший о престоле и не имевший смелости открыто его добиваться, оправившись от заговора, стоившего жизни Шале, снова возглавил партию противников кардинала. Принц в ту пору был еще очень молод, но уже успел принять участие в нескольких придворных заговорах и интригах, всякий раз после их провала оставаясь как бы ни при чем и отрекаясь от своих соратников. Так, несколько лет назад, он со своим неизменным хладнокровием, которое ему было нетрудно демонстрировать, сознавая, что Людовик XIII не допустит гибели единокровного брата, отрекся от Шале, окончившего жизнь на эшафоте. Принц Гастон с детства отличался большой гордостью, компенсировавшей ему недостатки воспитания, и как-то раз, еще будучи мальчиком, приказал бросить в канал в Фонтенбло придворного, который показался ему непочтительным. Из всего этого следует, что во главе мятежной армии стоял неважный предводитель.
      Впрочем, после того, как принц Орлеанский был разбит королевскими войсками у горы Сент-Андре, а его потрепанная армия соединилась в Пезена с войском Монморанси, фактическим предводителем объединенных сил все считали последнего. Принц Гастон был знаменем мятежников, а душой мятежной армии стал мятежный губернатор Лангедока.
      Сейчас он находился возле герцога Орлеанского, также верхом, в кирасе и с плюмажем из ярких перьев. Генрих Монморанси имел вид блестящий и воинственный, и вся армия охотно признавала в нем своего полководца. Под стать ему был и граф Море - третья по важности фигура в стане мятежной армии. Он командовал войсками, находясь в огне, принимал участие в кавалерийских сшибках и уже не раз сегодня обагрил свою шпагу неприятельской кровью.
      - Пока все идет неплохо, не так ли? - обратился принц Гастон к герцогу.
      - Да, разумеется, - рассеянно отвечал ему тот. Казалось, храбрец Монморанси думает не столько о происходящем сражении, сколько о чем-то своем.
      - Что с вами, герцог? - спросил Гастон, подъезжая ближе. - Вас гнетут дурные предчувствия?
      Герцог Орлеанский был неважным воином, но утонченным и наблюдательным аристократом и заметил то, чего не замечали лихо скачущие в атаку мимо своего военачальника лангедокские кавалеристы.
      - Да, принц. Я вынужден признать, что это так.
      - Но разве для этого есть какие-либо основания? Смотрите, даже королевские мушкетеры и те отступают с поля сражения.
      - Не это меня беспокоит, ваше высочество. Сегодня ночью мне вспомнилась одна странная история. Она случилась со мной больше трех лет назад, и я было совсем уже забыл про нее.
      - Расскажите мне ее, Генрих.
      - Право, не стоит, ваше высочество, мне неловко, что я поддался минутной слабости.
      - И все же!
      - Хорошо, вот эта история. Как вы помните, в начале тысяча шестьсот двадцать девятого года мне и моему дяде, маркизу де Порту, был поручен сильный корпус и приказано было выступить в Виваре. Его величество же с семнадцатитысячным войском отправился в Савойю на помощь к герцогу Мантуанскому, который вел войну с герцогом Савойским и королем Испанским. Кардинал тогда сопровождал его величество.
      Овладев Сузой и попутно подписав мир с Англией, королевские дружины также отправились в Виваре и подступили к стенам Прива. Наш корпус действовал успешно, и четвертого мая король изволил принимать нас с дядей, поздравив последнего со званием маршала. Мне тогда показалось, что королю хотелось обидеть меня, так как я не был удостоен никаких отличий, но я был искренне рад за дядю и не выказал никакого неудовольствия, что испортило настроение королю.
      - Это так похоже на братца Людовика! - рассмеялся Гастон. - Продолжайте же, герцог.
      - В ту же ночь, с четвертого на пятое мая, я спал в своей палатке, как вдруг был разбужен дядей. Он предстал передо мной бледный, со слезами на глазах и с головой, повязанной окровавленным платком. "Что случилось, дядюшка?'" - воскликнул я, не понимая со сна, что передо мной не человек из плоти и крови, а призрак. "Я пришел напомнить тебе о разговоре, который когда-то был у нас с тобой, о жизни за гробом и о клятве, которую мы дали друг другу, чтобы тот из нас, кто умрет прежде, уведомил пережившего.
      Я сдержал слово. Я теперь всего лишь дух... Надеюсь на милосердие Господне, - прошептал призрак. - Но ты, ты мой бедный друг... До свидания! Через тысячу двести семьдесят два дня - вечность!"
      После этого он исчез. Я тотчас же разбудил слуг и послал в лагерь к маркизу де Порту. Вскоре посланные возвратились и доложили, что около восьми часов вечера дядя был ранен в голову выстрелом из мушкета и без четверти двенадцать скончался... Последние сутки этот случай не идет у меня из головы, ваше высочество, - закончил герцог Монморанси свой рассказ.
      Принц Орлеанский обладал недюжинной сообразительностью.
      - Постойте-ка, - сказал он. - Вы сказали "тысячу двести семьдесят два"? Какого числа умер ваш дядя?
      - В ночь на пятое мая тысяча шестьсот двадцать девятого года, - отвечал Монморанси.
      - Так-так, - раздумывая, проговорил герцог Орлеанский. - Выходит прошло тысяча двести... Минутку. Всего тысяча двести семнадцать дней. Но сегодня вам ничто не грозит, Генрих.
      - Вы совершенно правы, - печально улыбнулся Монморанси. - Но что это там такое? Какой-то громадный шар падает вниз!
      - Да-да, и я вижу.
      - Прямо в ряды испанской пехоты!
      - Проклятие! Это какая-то военная хитрость этой лисы де Ла Форса!!
      - Смотрите, испанцы отступают! Того хуже - бегут!
      - Aа.., дьявол! Это лучшие войска во всей армии!
      - Я поскачу туда! - крикнул Монморанси, пришпоривая коня.
      - Да-да, конечно! Остановите их, мой милый Генрих, - напутствовал его Гастон. - В конце концов, у него есть еще пятьдесят пять дней в запасе, пробормотал он вслед уезжавшему.
      - А вы, Море! Почему вы вернулись так рано, - вместо приветствия сказал герцог Орлеанский графу Море, только что вернувшемуся с поля боя, чтобы лично сообщить принцу о ходе сражения. - Скачите туда, ваш вид воодушевляет мою армию! Дело еще далеко не кончено.
      Однако принц ошибался. Чаши весов заколебались, и та, на которую был брошен такой веский аргумент, как вступление в бой наших героев, конечно, перевесила. Появление друзей внесло перелом в ход сражения, мушкетеры, увлекаемые д'Артаньяном, пошли в атаку, и их натиск был неудержим. Все было кончено за полчаса. Битва при Кастельнодари завершилась смертью графа Море, бегством принца Гастона и пленением отважного Монморанси, получившего семнадцать ран.
      Гастон не мог знать, что Монморанси жив, а не убит.
      Отступающие мятежники видели только, как герцог, весь израненный, упал с коня под копыта королевской конницы. Об этом и сообщили герцогу Орлеанскому.
      Получив известие о гибели своих приверженцев, Гастон протяжно свистнул и проронил:
      - Пропало мое дело!
      Курьеры понеслись в Париж, чтобы известить короля, а главное кардинала - о победе королевских войск и полном разгроме армии мятежников.
      Получив сообщение о битве при Кастельнодари и выслушав подробное ее описание, его высокопреосвященство благосклонно кивнул головой и спросил;
      - Кто же тот храбрец, что возглавил атаку королевских войск и одним своим видом привел в смятение испанскую пехоту. Надеюсь, он не погиб в бою?
      - К сожалению, я затрудняюсь ответить на вопрос вашего высокопреосвященства, так как маршал де Ла Форс приказал мне скакать прямо с поля битвы, не жалея коня, как только поражение мятежников стало очевидным, - отвечал усталый курьер.
      - Хорошо, я распоряжусь о том, чтобы этого молодца наградили. Вы можете отдыхать, вы не щадили не только коня, но и себя, - милостиво произнес кардинал. - Вот вам чек на тысячу ливров, предъявите его казначею.
      Гонец рассыпался в изъявлениях благодарности и, низко кланяясь, удалился, а кардинал довольно потер руки: "Кажется, с этим молокососом Гастоном покончено, - подумал он. - Теперь пора заняться теми, кто поближе!"
      Конечно, его высокопреосвященство подразумевал королеву-мать. Но Мария Медичи, узнав от своего духовника, что Бежар арестован, не стала дожидаться, пока арестуют и ее. В панике она бежала за границу. Сюффрен, верный солдат Ордена, последовал за ней. Он не знал о пропаже ларца, украденного Бежаром у него из-под носа, и полагал, что Мария Медичи увозит драгоценный ларец с собой. Но королева-мать была до такой степени напугана, что, в спешке покидая Люксембургский дворец, даже не вспомнила о тайнике.
      Ришелье не скрывал своей радости. Сбежав за границу, королева-мать признала себя виновной, а лучшего исхода он и желать не мог. Людовик XIII никогда бы не смог отправить родную мать ни на эшафот, ни в Бастилию. Он снова отправил бы ее в ссылку, а нет такой ссылки, откуда бы склонная к интригам флорентийка не сумела бы сбежать, как она уже бежала из Блуа. Из-за границы же интриговать против кардинала было трудно, а подослать к ней своих шпионов кардинал мог с такой же легкостью, как и во Франции (что он и делал неоднократно, например, выманив Шале из Брюсселя при помощи переодетого капуцином Рошфора, или, подослав убийцу к герцогу Бэкингему).
      Итак, королева-мать не могла поступить лучше, чтобы доставить кардиналу повод торжествовать. Оставалось выбить из Бежара показания. Это было сделано без особых затруднений. Ларец же, с которым был арестован алхимик, был доставлен кардиналу.
      - Узнайте-ка, что это за вещица, Жозеф? Пусть он объяснит, зачем ему понадобилось красть ее у Медичи, - приказал кардинал.
      Но тут Бежар молчал. Напрасно подручные отца Жозефа старались развязать отравителю язык в мрачных застенках.
      Сама мысль о том, что кардинал сможет проникнуть в тайну "золотого элексира", была невыносима для Бежара, и он упорно молчал, перенося пытки.
      - Но теперь у меня есть отец и дочь Перье! - вспомнил кардинал. Пошлете-ка за ними в Пор-Руаяль, Рошфор. Да возьмите карету получше, а конвоя побольше. И обращайтесь с ними почтительно.
      Когда старого астролога и его дочь, облаченную в монашеское одеяние сестер монастыря Святого Причастия, ввели в его кабинет, Ришелье вышел из-за стола им навстречу. Такой чести редко удостаивались принцы крови. Их его высокопреосвященство предпочитал отправлять на более или менее длительные сроки в Бастилию.
      - Ваше высокопреосвященство, что станет с моим несчастным братом? спросил Антуан Перье.
      - То, чего заслуживает человек, замышлявший отравить первого министра, - отвечал кардинал. - Мне доложили, что, если бы я принял лекарство, врученное мне вашим братом, я умер бы в течение получаса.
      - Ах, Анри! Несчастный безумец, что ты наделал! - горестно простонал Перье. - Это все проклятый эликсир!
      С тех пор как он вбил себе в голову, что должен постичь тайну этого магического снадобья, он сильно изменился. Он ведь не всегда был таким, таким...
      - - Негодяем, - подсказал кардинал. - Не сокрушайтесь о нем, месье Перье. - Он заранее обрек вас на гибель.
      Только счастливый случай и зоркие глаза верных мне людей спасли вас от эшафота. Ведь он подсылал снотворное в вино, которое пили вы и его горбатый слуга, а затем нацепил себе фальшивый горб, положил вам в карман тот странный документ с вашей подписью и бежал, прихватив с собой вот этот загадочный ларец. Он похитил его из Люксембургского дворца. Из-за него я и побеспокоил вас и вашу дочь.
      Старик Перье только горестно вздыхал.
      - Я сам никак не пойму, откуда взялась эта бумага и зачем это ему понадобилось... Я помню, что подписал один документ, но это было всего лишь обязательство не предъявлять к нему никаких материальных претензий, как к высокопоставленной особе - придворному медику. Но я и так никогда бы не стал ничего у него просить. Он сам велел мне приехать в Париж...
      - ..чтобы подставить вас вместо себя, - закончил кардинал. - Думаю, я догадываюсь, кого он боялся. Его руками действовали другие.., особы, которым и нужен был тот документ, чтобы связать ему руки. Месье Бежар, видимо, не слишком доверял этим своим.., нанимателям, он опасался, что от него впоследствии захотят избавиться, что весьма вероятно, принимая во внимание их обыкновение не оставлять свидетелей. Вот он и решил исчезнуть, подсунув им вас вместо себя. А бумагу он, конечно, переписал заново, обработав ее каким-то составом. Такое возможно, не правда ли?
      - Да, Анри - хороший алхимик... - с содроганием произнес Перье.
      - Видите, жалеть его не следует, - жестко продолжал кардинал. - Но хватит об этом. Бежару осталось недолго.
      Меня интересует другое - этот ларец. Как вы думаете, что в нем?
      - Значит, ключ утерян? - спросил Перье.
      - По всей видимости, да. Иначе этот мерзавец, конечно же, не устоял бы перед искушением открыть его. Но меня уверяют, что ларец не открывали долгие годы.
      - Я рискну высказать одно предположение, ваше высокопреосвященство... Но это всего лишь моя догадка.
      - Говорите смело, месье Перье, я затем и пригласил вас.
      - Мне приходилось слышать, что секрет напитка, якобы дающего бессмертие, был известен мальтийским рыцарям.
      Существовало лишь несколько копий рецепта. Одна досталась греку Макропулосу, придворному врачу императора Рудольфа, и последний приказал медику приготовить "золотой напиток" для него, предварительно испробовав его на своей дочери.
      - Вы верите в бессмертие, Перье? - скептически улыбнувшись, спросил кардинал.
      - В бессмертие тела - нет. Но - в бессмертие духа.
      - Вот именно - духа! Здесь же, судя по всему, речь идет именно о телесном, физическом бессмертии.
      - Да, так говорят! По слухам, одна из копий рецепта попала во Флоренцию и осела в тайниках семьи Медичи.
      Когда король Генрих Четвертый женился на Марии Медичи, она привезла с собой в качестве приданного ларец, где якобы хранится рецепт мальтийского Ордена. Однако не похоже, чтобы король и сама королева придавали большое значение этой легенде.
      - Зато ваш младший брат, видно, был склонен придавать ей слишком большое значение. Это его и погубило! Закономерный финал, не правда ли?
      - К несчастью - да, ваше высокопреосвященство.
      Я полагаю, что это - не напиток бессмертия. Ему больше подходит название - "напиток погибели". Человек, посвятивший себя поискам его секрета, подпадает под власть дьявольского наваждения и, чем больше стремится овладеть тайной, тем больше его душой овладевает сатана. Я не раз предупреждал брата об этом, но он только смеялся надо мной, а потом 9-го стало его раздражать. Думаю, в конце концов он и сам понял мою правоту, но был уже не в силах отказаться от этих пагубных поисков и возненавидел меня за упреки.
      - Очень может быть, - задумчиво проговорил Ришелье, глядя на ларец. - А как вы пришли к этим выводам, месье Перье? Вы что, знали еще кого-нибудь, кто также посвятил себя поискам рецепта бессмертия?
      - Мне приходилось встречать еще одного такого человека, - тихо произнес астролог. - Это была женщина. Ее звали Элина Маркое <В первой книге этой эпопеи рассказывается о том, как кардинал узнает, что инквизиция Клермон-Феррана приговорила к сожжению на костре ведьму-гречанку по имени Элина Маркое, но лейтенант мушкетеров д'Артаньян спас ее и скрылся вместе с нею. Кардинал узнает, что иезуиты давно ищут Елену Макропулос (таково подлинное имя гречанки), и начинает подозревать д'Артаньяна в участии в заговоре иезуитов, так как его друг Арамис стал членом Ордена.>.
      Кардинал вздрогнул. Его прекрасно организованный ум тотчас же услужливо преподнес ему все, связанное с этим именем, что нашлось в кладовых памяти.
      - Расскажите подробнее, - попросил Ришелье.
      И увидел, как лицо молчавшей до сих пор Анны Перье побледнело.
      - Я расскажу вам сама, ваше высокопреосвященство, если мне будет позволено, - произнесла девушка с усилием.
      - Я буду вам только признателен, мадемуазель Перье.
      Признаюсь, ваши способности произвели на меня сильное впечатление. Я понял, что вам доступно то, что неподвластно ни королям, ни их министрам.
      - К несчастью, мне открыто лишь немногое... И только то, что касается судеб других, посторонних мне людей.
      Свою же судьбу, судьбу своих близких я не знаю... Ох, ваше высокопреосвященство, я только что совершила грех и прошу вас отпустить его мне!
      - В чем же ваш грех, Анна? - мягко спросил удивленный Ришелье. Это имя напоминало ему о королеве, любви которой он безуспешно добивался несколько лет тому назад.
      - Я сказала - "к несчастью"! Я позволила себе роптать. Это большой грех, нам следует со смирением принимать все, что посылает нам Господь.
      - Ах, вот вы о чем! Я отпускаю вам это прегрешение.
      Итак, какое же отношение имеет к вам эта гречанка?
      - Мы познакомились с ней в дороге, и она показалась мне испуганной и несчастной. Вместе с тем в ней было что-то ускользающее, непонятное... Она сказала, что ее преследует один иезуит, что Орден хочет получить от нее сведения о каких-то секретных знаниях, которыми якобы обладал ее отец, но она ничего не знает. Гречанка предложила ехать вместе с ней в Марсель, откуда она собиралась то ли в Италию, то ли к себе на родину в Грецию, - я так и не поняла.
      Мы с отцом тогда согласились, наш дом сожгли во время сражения...
      - Кто?
      - Какие-то солдаты. Я право не знаю, ваше высокопреосвященство, были это гугеноты герцога Рогана или люди де Субиза... Может быть, это сделали королевские солдаты... Война не разбирает. Они не виноваты, но нам с отцом негде было жить, и мы решили двинуться на юг, там не так холодно. Настоящее имя ее оказалось Елена Макропулос. От нее-то мы и узнали эту историю про "золотой эликсир" императора Рудольфа. Ту самую, что сейчас рассказал вам отец. Но нам она сказала, что на самом деле никакого эликсира не существует, что это просто сильное возбуждающее средство.
      - Конечно, так оно и есть в действительности, - усмехнулся Ришелье. Тем более что и император Рудольф и его лейб-медик, якобы обладающий рецептом напитка бессмертия, благополучно умерли.
      - Я простая девушка, господин кардинал... Мне не понять этого, но порой мне кажется.., что все же такой рецепт есть...
      - Анна) - укоризненно перебил ее отец. - Господин кардинал ведь спрашивает не о том, веришь или не веришь ты в эти россказни, а о том, что было с тобой. Расскажи, как поступила с тобой эта злодейка. - Постой! вскричал он вслед за этим, видя, что Анна побледнела еще сильнее. - Ваше высокопреосвященство, позвольте завершить этот рассказ мне! Ей тяжело вспоминать все это, смотрите, как она побледнела!
      - В самом деле, мадемуазель Перье. Я выслушаю вашего отца, - предложил кардинал. - Вам не следует пересказывать все эти несомненно тягостные вещи. Хоть я пока и не знаю, о чем идет речь.
      - Речь идет о том, ваше высокопреосвященство, что эта гречанка, поняла, что ей не уйти от иезуитов, и уговорила Анну помочь ей. Они поменялись платьем, Анна убрала свои золотистые волосы под капюшон и заколола их так, чтобы ни одна прядь не выбилась из-под него. Гречанка скрылась, и больше ее не видели, а иезуиты получили мою дочь. Подмена тут же раскрылась, и тем бы дело и кончилось, но один из патеров увидел, что Анна не простая девушка, не такая как все... Дело происходило в Клермон-Ферране, куда мы прибыли незадолго до того вместе с Еленой Макропулос, направляясь в Марсель. В городе давно свирепствовала чума, и мы собирались отправиться дальше. Но иезуиты с досады передали Анну в руки местной инквизиции, под тем предлогом, что в нее вселился бес. Вы понимаете, ваше высокопреосвященство? Они не утверждали этого. Они просто передали ее инквизиторам, чтобы те во всем разобрались.
      Но чума опустошила полгорода, и люди готовы были бежать куда глаза глядят, сметая все на пути! Они обезумели от страха! А тут подвернулся такой удобный случай! Инквизиторы объявили мою бедную дочь ведьмой и поволокли ее на костер. А толпа радовалась, что ведьма сейчас будет сожжена и мору конец, ведь это несомненно она напустила порчу! Думаю, что гречанка знала, чем грозит Анне общение с патерами, ее необычность сразу бросается в глаза. Если так - будь она проклята! Она не понравилась мне с первого взгляда, но Анна - чистая девочка, она всех жалеет и всегда думает обо всех только хорошее. Она тогда согласилась ей помочь. Да и я терзался сомнениями, ведь гречанке угрожала опасность, она просила о помощи.
      Ришелье видел, что астролог взволнован и его речь становится бессвязной.
      - Как же удалось вам спасти дочь? - спросил он, уже предвосхищая ответ старика.
      - Что я мог поделать! Только умолять палачей, чтобы они пощадили мою девочку! Нет, ваше высокопреосвященство. Это не я спас Анну.
      - В таком случае - кто же?
      - Один дворянин. Кажется, его звали.., звали... Ах, я неблагодарный! Забыл имя человека, спасшего мою дочь.
      - Его звали господин д'Артаньян, - с улыбкой подсказала Анна, щеки которой при упоминании о мушкетере снова приобрели естественный легкий румянец. - Он приехал в Клермон-Ферран со своим слугой в поисках девушки, которую любил...
      - Значит, этот господин д'Артаньян ничего не акал о гречанке?! - быстро спросил кардинал.
      - Что вы, ваше высокопреосвященство! Ее уже и след простыл! - вскричал Перье.
      - Может быть, он был знаком с кем-то из иезуитов? - последовал другой вопрос.
      - Невозможно, ваше высокопреосвященство. Эти лицемеры исчезли, как только поняли, что инквизиторы не выпустят Анну из своих рук!
      - Тогда расскажите подробно, как было дело, - приказал Ришелье.
      Перье с готовностью повиновался.
      - Благодарю вас, месье Перье, - поблагодарил Ришелье, выслушав рассказ о том, как д'Артаньян, не без помощи вовремя разразившегося ливня, спас жизнь Анны Перье. - Значит, этот мушкетер искал в Клермоне свою возлюбленную. Он сам сообщил вам это, мадемуазель Перье?
      - Нет, ваше высокопреосвященство. Но, видя, как он удручен, увидев знак "Pestis" на дверях ее заколоченного дома, я предложила ему свою помощь ведь он спас мне жизнь.
      - Вы хотите сказать, что прибегли к помощи своего редкостного дара, чтобы предсказать ему судьбу, и таким образом узнали о его возлюбленной?
      - Да, ваше высокопреосвященство.
      - Гм, и что с ней сталось - с этой дамой? Она не умерла от чумы?
      - Нет, она переехала в другой город, - с видимым усилием отвечала Анна.
      Ришелье понял, что девушке неприятны его расспросы, и он не стал настаивать на продолжении этой темы.
      - Благодарю вас, Анна, - проговорил он. - Надеюсь, вы не возражаете, что я называю вас так? Ведь я - лицо духовное, и вы для меня - сестра Анна из обители сестер Святого Причастия. Вы очень помогли мне. Надеюсь на вашу помощь и впредь.
      Антуан Перье и его дочь поклонились его высокопреосвященству, и первый почтительно заверил кардинала в том, что они всегда готовы помочь ему по мере своих скромных сил. Золотоволосая же девушка только одарила Ришелье своей улыбкой, которую поэты, возможно, назвали бы ангельской.
      Оставшись один, кардинал улыбнулся и, глядя на ларец, произнес:
      - Итак, отцы иезуиты промахнулись. К сожалению, сейчас у меня нет возможности поквитаться с ними, разве уведомить Папу Урбана VII!... Зато теперь у меня есть отличная приманка для них - этот маленький ларчик. Раз уж досточтимые патеры готовы полагать, что эта вещица имеет для них ценность, то рано или поздно они клюнут на нее...
      Оказывается, и они способны на глупости. А теперь, раз так уж получилось, наступило время заняться гасконцем. Эта девушка - настоящее сокровище. Она очень удачно напомнила мне о нем!
      И кардинал позвонил в колокольчик. На зов тотчас явился дежурный офицер.
      - Я отправляюсь в Лувр, Витре, - заявил кардинал. - Надо поздравить его величество с решительной победой его войск над мятежниками. А вы тем временем доставьте из Бастилии господина д'Артаньяна. Вот бумага для господина дю Трамбле. Времена, кажется, изменились к лучшему, и я больше не желаю держать за решеткой одного из лучших солдат Франции!.. Тем более что гасконец ни в чем не замешан... - продолжал рассуждать кардинал, когда офицер ушел выполнять его распоряжение. - Конечно же!
      Он прискакал в Клермон за женщиной! Это так естественно!
      Где наш гасконец - там обязательно должна быть хорошенькая женщина. Это к лучшему, мы можем заключить союз с этим строптивцем. Что касается ареста дю Трамбле, то картина и так ясна. Королева поняла, что дю Трамбле скачет ко мне в ставку, и испугалась. Ах, Анна! Теперь вы боитесь меня, а могли бы... Оставим это! Итак, королева испугалась, эта дура, итальянка, разумеется, тоже! Что оставалось делать?! Конечно же, послать вдогонку д'Артаньяна кого же еще?!
      Вот о чем думал его высокопреосвященство по пути в Лувр.
      ***
      В королевском дворце также получили радостное известие. Придворные наперебой обсуждали последние новости. шумно восторгались маршалом де Ла Форсом, главнокомандующим армией короля при Кастельнодари, отдавали должное капитану мушкетеров г-ну де Тревилю, втихомолку жалели израненного Монморанси, которому не следовало ждать пощады ни от короля, ни от кардинала и, наконец, презрительно толковали на все лады поведение герцога Орлеанского. Шли толки и о храбрости в бою лейтенанта мушкетеров д'Артаньяна, когда чаша весов еще колебалась и даже склонялась в пользу мятежных герцогов. Эти толки, впрочем, встречали обоснованные возражения здравомыслящих людей, резонно указывавших горячим головам, что последнее никак невозможно, вследствие того, что господин д'Артаньян, лейтенант мушкетеров де Тревиля, вот уже несколько месяцев находится в Бастилии.
      Но все пересуды придворных, конечно, не достигли слуха его высокопреосвященства, который сразу же по прибытии в Лувр проследовал к королю.
      - Здравствуйте, господин кардинал! - весело приветствовал его Людовик XIII. - Кажется, мы задали братцу Гастону хорошую трепку! Я получил подробные известия от господина маршала, и он свидетельствует о том, что победа была полной!
      - Несомненно, ваше величество, - с поклоном отвечал кардинал, для которого эта победа значила неизмеримо больше, чем для короля.
      - Но эти мятежники дрались не на жизнь, а насмерть!
      И если бы не мои мушкетеры... Согласитесь, герцог, мои мушкетеры отличные солдаты!
      - Они выше всяких похвал, ваше величество, - вынужден был согласиться кардинал, который, в случае поражения королевских войск, имел все основания опасаться не только за свою власть, неминуемо им потерянную, но и за самую жизнь. Ришелье вспомнил недавнюю историю с Бежаром и внутренне содрогнулся.
      - Я рад, герцог! - довольным тоном произнес король. - Я рад, что все так благополучно закончилось и вы больше не питаете вражды к моим мушкетерам. Хоть они и причинили вашим гвардейцам такой урон! - И его величество радостно рассмеялся.
      - Да, конечно... - отвечал кардинал с кислой улыбкой.
      - Вы несомненно тоже извещены о ходе сражения? - продолжал веселый король, чувствовавший себя триумфатором.
      - Только в общих чертах, ваше величество.
      - Но вы знаете эту удивительную историю? Про атаку с фланга?
      - По всей видимости, нет, ваше величество... Мне только донесли, что этот смелый офицер, невесть откуда взявшийся перед строем испанцев, бросился на них со шпагой в руке, призывая мушкетеров за собой, и атака была столь неудержимой, что противник бежал врассыпную. Я думаю, этот офицер заслуживает награды.
      - Ну конечно! - воскликнул король. - Господин де Тревиль представил его к награде и передает, что именно эта атака решила исход битвы. Мы обязаны господину д'Артаньяну и его друзьям победой, и я рад, что вы больше не имеет к нему претензий, раз приказали освободить его из Бастилии!
      Ришелье удивился:
      - Я действительно приказал доставить господина д'Артаньяна из Бастилии, где он находится в настоящее время, но как ваше величество узнали об этом в столь короткий срок?! Я отдал распоряжение не более четверти часа тому назад!
      "Неужели Витре шпионит за мной в пользу короля?!" - подумал его высокопреосвященство.
      - Как в Бастилии?! В настоящее время д'Артаньян находится в лагере наших войск в расположении своей части, а отнюдь не в Бастилии.
      - Невозможно, ваше величество. Вас неверно информировали.
      - Я что-то не пойму, герцог, к чему вы клоните? - нахмурился король. Вы хотите сказать, что не отдавали приказа об освобождении д'Артаньяна?!
      - Напротив, ваше величество. Сегодня радостный день, и мне хотелось оставить в прошлом старые распри. Поэтому я и приказал коменданту Бастилии господину дю Трамбле освободить д'Артаньяна.