22. Муки Шалома Дани

Гил — один из моих близких сотрудников — провёл со мной немало операций. Он знал детали «дела Эйхмана», потому что на определённых этапах собирал информацию об этом нацисте. Но он был сопричастен к делу и с другой стороны: его родители, младшая сестра и десятки родственников погибли в нацистских лагерях. Мы договорились с Гилом, что, когда он получит депешу о поимке и опознании Эйхмана, он постарается без промедления передать известие трём людям: главе правительства, министру иностранных дел и начальнику генштаба.

13 мая, в пятницу, Анкор известил Гила, что Эйхман взят. Гил тут же попросил аудиенции у главы правительства, но тот был о Сде-Бокере. Политический секретарь главы правительства Ицхак Навон сказал Гилу, что аудиенцию стоит перенести на воскресенье, если, конечно, речь не идёт о деле, которое требует немедленного решения или каких-либо действий со стороны Бен-Гуриона.

Голда Меир, как всегда, находилась в пятницу в своём бюро в Тель-Авиве. Дел у неё на тот день было много, но она согласилась принять Гила. Однако приехав в министерство иностранных дел, Гил узнал от секретаря, что кто-то из министров украл время, предназначенное для разговора с ним. Гил настоял, чтобы сообщили о том, что он здесь. Голда Меир тут же вышла к нему в приёмную и повела за собой на террасу. Она понимала, что Гил не станет отрывать её от работы без нужды.

— Что случилось? — спросила она.

— Нашли Адольфа Эйхмана.

— Где он?

— Мне только известно, что это действительно он.

Голда Меир прижала руку к сердцу и прислонилась к стене. Затем сказала:

— Я прошу, если вы что-либо узнаете, сообщите мне немедленно.

Из министерства иностранных дел Гил поспешил в генштаб к генерал-лейтенанту Ласкову — моему близкому другу.

Генерал спросил:

— Есть новости от Исера?

— И ещё какие! Эйхмана поймали и опознали.

— Замечательно! Вам известны подробности?

— Нет. Не думаю, что мы узнаем их до того, как наши вернутся домой.

В воскресенье в пять утра Гил выехал в Сде-Бокер. Охрана провела его в домик в кибуце, где жил Бен-Гурион. Премьер принял гостя в рабочей комнате.

— Я прибыл, чтобы сообщить вам: Эйхмана нашли, личность его установлена окончательно.

Глава правительства немного помолчал и спросил:

— Когда возвращается Исер? Он мне нужен.

— Полагаю, через неделю. Точная дата мне неизвестна.

Судя по всему, никто из посторонних не заметил, как Эйхмана доставили в убежище «Тира». Габи был убеждён, что надо сохранять тишину на вилле, поэтому в течение полутора суток с момента доставки Эйхмана никто не должен входить и выходить из дома, за исключением ответственного за снабжение — Ицхака. Конечно, в дом могли зайти случайные гости и встречать их должен был Ицхак — съёмщик виллы. Но пока у него были задания и поважнее. В том числе — вернуть автомашину, участвовавшую в операции, и как можно скорее. Ведь нет гарантий, что никто не видел её на месте происшествия. Всегда находится нежданный свидетель, который может вспомнить, что видел незнакомую машину вблизи жилья исчезнувшего человека.

Не исключено, что свидетель уже дал показания полиции, поэтому риск, связанный с несданной машиной, казался значительным. Если бы мы не вернули машину в срок, бросив её на произвол судьбы где-то в отдалённом месте, то владельцы гаража обратились бы в полицию. А тут ещё крупный залог, оставленный в руках владельцев! Это уж и вовсе подозрительное дело.

Последнее слово я оставил за собой. Сначала надо было узнать, ищут ли пропавшего. Единственный источник информации — местная печать. Менаше досконально изучил газеты, там не было ни строчки о пропаже Клемента или ином происшествии, связанном с районом Сан-Фернандо. Я приказал вернуть машину в гараж проката. Ицхак Нешер нервничал, но всё обошлось. Владелец гаража отдал ему пачку долларов, которые хранил в сейфе, а «турист» показал себя истинным джентльменом — не стал пересчитывать деньги, положил их в портфель и удалился.

Группа вздохнула с облегчением.

Врач нашёл Эйхмана вполне здоровым. Да и сам он, на удивление, не доставлял нам хлопот. Можно сказать, что это был образцовый пленник, непрестанно доказывающий свою готовность к послушанию и сотрудничеству. Всё оказалось достаточно просто с точки зрения безопасности. Иное дело — состояние наших людей, вынужденных постоянно находиться в обществе убийцы ухаживать за ним и охранять его.

Оперативники несли вахту возле Эйхмана по сменам и наблюдали за местностью: не появились ли в округе незнакомые лица и не проявляют ли необычный интерес к вилле «Тира». С первой же минуты разработали правила поведения на случай чрезвычайного положения, включая использование тайника, приготовленного для пленника, и срочную эвакуацию. Всё было отрепетировано до деталей, и все знали свои роли.

В «Тире» постоянно обитали Габи, Эзра, Эли, Зеев, Ицхак и доктор. Эуд, Кенет и Менаше снабжали коллег всем необходимым; Кенет между прочим занялся приобретением печей для обогрева.

Шалом Дани — единственный, кто был оторван от товарищей, — проходил в те дни самое трудное испытание в своей жизни. Пока группа захвата готовилась к операции в Сан-Фернандо, Шалом занимался «Дороном» чтобы в случае необходимости принять и разместить здесь всю группу вместе с пленником.

Садовник-сторож изо всех сил старался скрасить пребывание одинокого съёмщика на этой большой вилле, а Шалом не знал, как избавиться от непрошеных услуг. Он рассказал сторожу, что живёт один из-за досадного случая: владелец виллы пригласил его сюда отдохнуть, но сам был вынужден срочно отправиться по делам в Буэнос-Айрес, где у него много друзей. Может быть, говорил Шалом, хозяину виллы удастся уговорить всю компанию приехать сюда. Но если те не захотят, хозяин отправится с друзьями путешествовать по Аргентине на несколько дней, а гость будет его ждать тут.

Шалом вычислил, что если товарищи всё же прибудут сюда с пленником, то это произойдёт не раньше, чем в 21:30, а значит, к тому времени желательно избавиться от сторожа, и не на пару минут!

К девяти вечера Шалом стал жаловаться на сильную головную боль. Сторож вызвался привести врача. Но Шалом отказался: он знает свой недуг и лекарство от него, да вот забыл взять его с собой. А лекарство это можно найти лишь в крупной аптеке. Сторож тут же выразил готовность отправиться в Буэнос-Айрес на поиски лекарства. Шалом написал на бумажке название таблеток, которые продавали без рецепта. Сторож отправился в город, а Шалом радовался своей удаче: вилла оставалась без надзора на пару часов.

С 21:30 он стоял перед домом с ключами от ворот. Напрягая зрение, вглядывался в темноту, прислушивался к шумам — не едут ли машины? Шалом знал план операции в деталях и очень хотел участвовать в захвате, но приказ есть приказ, ему было велено оставаться в тылу. Удалось ли им выполнить задание? Если да, то они уже должны быть на полпути. Но сюда ли они едут? По основному плану они обязаны отправиться на «Тиру». Спустя два часа Шалом убедился, что товарищи не приедут. Он вернулся в дом, раскрыл книгу, но никак не мог сосредоточиться. Никто не обещал ему прислать гонца, но всё же он на это надеялся. Он прождал долго и напрасно.

За полночь появился сторож с лекарством. Шалому ничего не оставалось, как проглотить таблетку и улечься спать. Он уговаривал себя, что теперь ждать уже некого.

Поздним утром он проснулся. Дом был тих и безлюден. Уже и полдень приближался, но никто не приехал. Тут в сердце Шалома закрались сомнения: неужто операция провалилась? А он оторван от всех! Грош цена уверенности, с которой он жил эти сутки и думал, будто всё прошло отлично. Не могли же его оставить томиться в неизвестности столько времени?!

Внутренний голос, однако, шептал ему, что в случае провала его уж как-нибудь известили бы. Но с другой стороны, со времени захвата прошло семнадцать часов! И если все хорошо, почему до сих пор ему ничего не сообщили!

Его охватывали то страх, то надежда. Часы тем временем отсчитывали минуту за минутой. Вдруг перед домом заскрипели тормоза. Шалом выскочил на улицу. И точно: навстречу быстрыми шагали шёл Эуд. Наконец-то!

Вопросы задавать не было нужды — лицо Эуда говорило само за себя.

Шалом только рукой махнул, когда Эуд стал просить прощения за опоздание: сейчас нужны вести, а не извинения. Узнав, что всё прошло хорошо, он вздохнул с облегчением.

Эуд отвёз Шалома в город в его комнату в «Бастионе» и Шалом приступил к работе, которой предстояло в ближайшее время сыграть важнейшую роль.

Я же на тот день спланировал свой маршрут так, чтобы в 11:00 и 17:00 быть в местах, указанных Дине Рон. У всех остальных были свои дела, и я не хотел взваливать на их плечи ещё и встречу с Диной. Два дня мы прождали её напрасно, а вчера никто не смог прийти в условленное место. Сейчас я ждал её в одном из крупнейших кафе в центре города.

В то утро Дина вышла из отеля, имея при себе карту города: она намеревалась найти условленное место, а заодно и прогуляться.

В 11:05 она вошла в кафе, где уже был я. Когда глаза её привыкли к полутьме, и она увидела меня, лицо её озарила улыбка.

Она села возле меня, извинилась за опоздание. Я дал ей договорить, а потом сразу же сообщил нашу главную новость:

— Он в наших руках!

— Кто? О ком речь? — спросила она в смятении.

Тут настала моя очередь изумиться:

— А ты разве не знаешь, зачем приехала?

— Нет. Мне сказали, что указания я получу на месте.

Я рассмеялся и поведал ей нашу тайну. Она была ошарашена, потому что была новенькой в нашем деле и не знала, что мы занимаемся ещё и охотой за военными преступниками. Об Эйхмане она читала в книге «Эксодус», но никогда не думала о нём, как о реально существующем человеке, узнав, что он — наш пленник, она задала естественный вопрос:

— Как можно держать такую гадину и не прикончить его на месте?

Я понял, что существование в одном доме с Эйхманом будет стоить ей немалых усилий.

И тем не менее она должна появиться в доме как подруга съёмщика виллы, Ицхака, и придать жизни на «Тире» семейный колорит. Я назначил ей встречу с Ицхаком в тот же день, чтобы на виллу они отправлялись уже вместе.

Она вернулась в отель и уложила вещи. Вскоре приехал на такси Ицхак. Они вместе поехали туда, где их ждала другая машина, нагруженная продовольствием для жителей «Тиры». В 18:30 Дина вступила в свои владения.

23. Отрезанные от мира

Наше положение в первые дни после похищения Эйхмана было не из приятных: отрезанные от всего мира, мы понятия не имели о реакции членов семьи Эйхмана на его исчезновение. Обратились они в полицию или решили искать его своими силами? Или же положились на помощь друзей — членов нацистской колонии Аргентины? Что известно жене похищенного и не думает ли она, что он попал в катастрофу? Подняли ли они шум или решили действовать втихомолку? Кроме местных газет у нас не было других источников информации. Пресса же ни словом не обмолвилась об исчезновении немца.

Приходилось ориентироваться, опираясь на раздобытые сведения и здравый смысл. Вероятнее всего, события разворачивались так: когда муж Веры Эйхман не вернулся домой в обычное время, её охватила тревога. Притом она не могла быть уверена, что его похитили люди, опознавшие в нём военного преступника. Вероятно, она подумала, что муж попал в аварию или задержался на работе. Поэтому она не пошла сразу в полицию, а стала выяснять, ушёл ли её муж с работы в обычное время, не говорил ли коллегам, что зайдёт куда-то по пути. Выяснив, что с работы он ушёл в обычное время, она начала искать его в больницах, расспрашивать на станциях скорой помощи. Затем она попыталась разузнать что-либо у друзей и знакомых, у которых Клемент мог укрыться в том случае, если какие-либо обстоятельства вынудили его срочно переменить место жительства.

Лишь после всего этого Вера Эйхман подумает о полиции и наверняка не поспешит подавать туда заявление.

Полиция может начать расспросы, достаточно щекотливые для Веры Эйхман и кто знает, не посоветуют ли ей набраться терпения и подождать: мало ли что, а вдруг у её супруга есть подруга сердца? Мужья уходят и приходят…

Вряд ли полиция предпримет экстраординарные меры, чтобы разыскать рядового жителя, который не вернулся домой в обычное время и, что часто случается, покинул жену и детей. Иное дело, если Вера заупрямится или намекнёт на похищение. Но в таком случае у неё попросят подробные сведения, доказывающие обоснованность подозрений. Если она отважится сказать, что её муж — Адольф Эйхман, один из самых крупных нацистских преступников, которого разыскивают во многих странах для предания суду и что есть основания полагать, будто его похитили израильские агенты, то полиция передаст дело в высокие инстанции и «дело Эйхмана» станет достоянием мировой общественности. Но в таком случае маска с лица её мужа будет сорвана, и похитители, которые, возможно, ещё сомневаются в том, что поймали именно Эйхмана, получат официальное подтверждение своего успеха.

Итак, Вера Эйхман не пойдёт в полицию, во всяком случае, пока не выяснит, что её муж не пал жертвой автокатастрофы или личных счётов. Но и тогда она прежде посоветуется с друзьями дома, знающими, кто такой Рикардо Клемент.

Я не сомневался, что нацисты и друзья Эйхмана сразу же все поймут. Но и они остерегутся обращаться к властям, дабы не раструбить на весь мир, что Клемент — это Эйхман. Вероятнее всего, они попытаются пустить в ход личные связи с режимом и полицейским руководством, используя людей, на которых могут полагаться. Те, возможно, начнут расследование, но тайное, со всеми предосторожностями. Значит, широкая шумная охота за похитителями исключается, иначе пришлось бы назвать имя того, кого надеются найти. Действия полиции будут секретными и ограниченными. Только случай или грубая ошибка с нашей стороны наведут их на верный след.

Получалось, что наше положение не такое уж плохое: массированная акция со стороны властей или полиции нам явно не угрожала.

Аргентинские газеты по-прежнему молчали, будто ничего не произошло.

В 1966 году я получил подтверждение тому, что мой расклад возможных действий Веры Эйхман был точен. Вот что рассказал сын Эйхмана Николас, в интервью журналу «Квик»:

Эйхман-сын, конечно, приукрасил свой рассказ вымыслом, который легко разоблачить. Он утверждал, что заложил часы и другие личные вещи, чтобы купить… пистолет. Оружие, по его словам, было необходимо, чтобы защищать мать и младшего брата от похитителей. Бывшие эсэсовцы заверяли семью Эйхмана, что их кормилец содержится в подвале синагоги. Клаус и Дитер стояли посменно на страже дома.

Дальше Клаус рассказал:

— Об отце мы знали точно, что его ещё не вывезли из Аргентины. Мы пытались спровоцировать противника. Мы распространили слух, что нашего отца похитили военные — израильтяне. Это возмутило аргентинских военных.

Эйхман-сын говорит, что их отца увезли на самолёте израильской официальной делегации, но они узнали об этом с опозданием в полчаса:

— Иначе мы задержали бы взлёт. Затем мы прозевали весть о промежуточной посадке самолёта в Бразилии: не сработали наши связи в тайной полиции Бразилии. И всё же мы чуть не вызволили отца. В Бразилии на борт самолёта поднялись врачи и увидели какого-то больного пассажира. Это был мой отец. Врач спросил: «Кто этот человек?» Ему ответили: «Больной израильтянин». Врач поднял одеяло с колен больного и обнаружил, что он в цепях. Врач ничего не сказал и покинул самолёт. Бразильские власти задержали машину на несколько часов, но затем взлёт разрешил лично министр внутренних дел.

Из этой смеси вымысла и фактов (самолёт вообще не садился в Бразилии) видно, что семья Эйхмана всячески остерегалась прибегать к помощи полиции, предпринимая множество самостоятельных попыток вызволить похищенного.

Эйхмана же охраняли двадцать четыре часа в сутки, причём охранник не сводил с него глаз. Сперва караул меняли каждые два часа, затем — каждые три. Окно комнаты, где находился пленник, было завешено толстым одеялом. Здесь круглые сутки горел свет. Дверь из этой комнаты в смежную была всегда распахнута, и там неотлучно находился Габи. По ночам выставляли охрану и во дворе. Зеев установил авральный звонок в комнате арестованного, чтобы в случае необходимости вызвать подмогу.

В гараже стояла машина, готовая к отъезду в любой момент. Дважды в день её заводили, проверяя зажигание и скаты. Все знали, что им делать в случае тревоги: не мешкая, привести Эйхмана в гараж, посадить в машину и исчезнуть на максимальной скорости.

Тем, кто нёс вахту в комнате Эйхмана, было строго запрещено вступать с ним в разговоры. Габи наблюдал за тем, чтобы приказ строжайше выполнялся. Он не сомневался, что Эйхман, занимавший такой высокий пост в гитлеровской Германии, должен обладать недюжинными личными качествами и не упустит случая провести нас. Возможно, он только тем и занят, что постоянно разрабатывает планы побега или самоубийства.

Это ошибочное суждение и переоценка личных качеств пленника держали всех нас в постоянном напряжении, по крайней мере, первые дни. Наши парни думали, что им придётся бороться с сатанинским умом. В действительности они имели дело с самым обычным уголовным преступником, не наделённым какими-либо особыми талантами, который насмерть перепуган и желает только одного: спасти шкуру, всячески угождая хозяевам положения. Трудно было поверить, что этот гнусный и трусливый человечишко и есть «арийский сверхчеловек».

Наши люди на вилле имели возможность постоянно наблюдать за этим палачом, погубившим миллионы людей, поражаясь несоответствию между самим злом и его носителем. Без униформы, без власти Эйхман был жалок и мерзок. И всё же это был тот самый человек, который привёл в исполнение адский план истребления еврейского народа в Европе.

Теперь наступил период иного напряжения, вызванного глубоким отвращением охраны к пленнику. Жить с ним под одной крышей, кормить его, заботиться об его интимных потребностях было невыносимо тяжело, особенно если учесть, что делать это приходилось день заднем. «Тира» стала тюрьмой для охранников, и они с нетерпением ждали, когда же их освободят.

Каждое утро Эйхмана выводили во внутренний двор для гимнастики. Наблюдал за упражнениями Эли, который отвечал также за утренний туалет и бритьё. Сначала Эйхман дрожал при каждом приказе. Когда его в первый раз вывели во двор, он еле передвигал ноги от страха: думал, что его ведут на расстрел. Он опасался, что ему подают отравленную пищу, и во время еды обливался холодным потом. Весь день Эйхман лежал в постели, прикованный цепью к сетке кровати, его глаза прикрывали тёмные очки. Они раздражали его кожу, и время от времени он просил разрешения снять их. Он понимал, что не должен видеть свою охрану, поэтому о своём желании снять очки извещал заранее, накрывая голову одеялом.

Постепенно на вилле установился будничный режим. Наши знали, что Эйхмана надо доставить в Израиль целым и невредимым, а посему нет иного выхода, кроме как заботиться о нём по предписанию, но души их разъедала горечь.

Когда в доме появилась Дина, настроение поднялось. Она знала только Габи и Эли, и то весьма слабо, но присутствие женщины благотворно повлияло на мужчин. Они возлагали большие надежды на её умение готовить, поскольку все усилия, энергично предпринятые мужчинами, дали весьма скромные результаты. В тот день, когда к плите встал врач, вся команда осталась голодной. Дина, увы, не блистала кулинарными талантами, но всё же готовила лучше, чем мужчины. Но уют она внесла в дом: накрывала стол по-домашнему, меню составляла с вечера, так что на кухне прекратились сюрпризы.

Окрестности виллы Дина видела только один раз. Когда кончались спички, Габи оставалось только одно — разрешить ей отправиться в ближайший магазин.

Поскольку Дина соблюдала кошер, у неё возникли большие трудности с едой. Она в рот не брала то, что готовила, питалась лишь варёными яичками с хлебом и пила кока-колу. Кенету сказали, что если не привезти кошерную пищу, она умрёт с голоду. Он отправился в город и привёз копчёное кошерное мясо. И напрасно: оказывается, посуда в доме тоже не была кошерной. Когда я навестил «Тиру», Эзра попросил меня приказать Дине есть все подряд, но я не счёл себя вправе отдавать такой приказ.

Дина была занята больше других. Вставала она спозаранку, чтобы приготовить завтрак Эйхману и охране, потом мыла посуду и убирала дом примерно до одиннадцати, а потом — обед, и снова грязная посуда. После обеда на вилле ели булки, которые привозил Кенет, а на ужин — что-нибудь холодное, не требующее варки. Только по вечерам Дина находила время заняться вязанием.

Пленного она увидела лишь через несколько дней после того, как поселилась на «Тире». До этого она только готовила для Эйхмана по указанию врача лёгкие блюда: куриный бульон, курятину, яичницу или варёное яйцо, картофельное пюре. Пищу она передавала охране.

И только тогда, когда Эйхману предложили подписать заявление, что он готов предстать перед судом в Израиле, Дина сама принесла еду арестованному. Наши рассчитывали, что пленник, увидев в доме женщину, перестанет бояться немедленной расправы, Дина крайне удивилась, увидев Эйхмана. Он был до того сер и незначителен, что она не могла поверить, будто он и есть палач миллионов.

Временами у Дины появлялось сильное искушение отравить Эйхмана, и только привычка к дисциплине удерживала её.

24. Эйхмана допрашивают

Что касается охраны Эйхмана, то здесь можно было полностью положиться на Габи. Мне же предстояло вплотную заняться проблемой переправки преступника в Израиль. Оперативное руководство этим этапом я возложил на Эуда, и все, кто только мог быть освобождён от караульной службы, начали изучать подступы к аэродрому, днём и ночью колесили по дорогам. А я возобновил встречи с Аароном Лазаром, который успел к тому времени стать своим человеком на лётном поле и расхаживал по нему будто служащий аэродрома.

Нам нужно было в короткое время выяснить мельчайшие подробности:

— об устройстве и расположении аэродрома, его режиме, охране, таможенных досмотрах, о правилах входа и выхода пассажиров, служащих и посетителей, которые хотели бы пройти в секторы, находящиеся за пределами таможенного барьера;

— о самолёте, предоставленном в распоряжение нашей делегации на торжества, о времени его прибытия и пребывания в аэропорту, о правилах для пассажиров, которые прилетят на нём, и для тех, кто захочет полететь в Израиль, о шансах получить разрешение взять на борт пассажиров в Буэнос-Айресе и правилах продажи билетов в таком случае, об условиях, при которых разрешат вылет отдельным лицам, если общее разрешение не будет дано;

— о проблемах, связанных с доставкой Эйхмана в аэропорт, о документах, которые необходимо изготовить, о подготовке Эйхмана к полёту, с точки зрения моральной и физической, о правилах и мерах безопасности на случай полицейской проверки по дороге в аэропорт.

Ещё надо было обеспечить Эйхмана легендой и охранять его по пути из Аргентины в Израиль.

Прошло немного времени, а я уже получил подробную информацию по всем названным пунктам и мог вчерне планировать следующий этап операции.

14 мая в одном из кафе я встретился с Габи и Эли. Я не видел их с того момента, как они отправились на операцию. Меня поразила перемена, происшедшая с ними всего за три дня: они заметно посерьёзнели, возросла озабоченность. Габи рассказал мне о своих тревогах, и я понял, что этот отважный и энергичный человек сгибается под тяжестью двойной ответственности: обеспечивать охрану Эйхмана и поддерживать дух своих товарищей — небольшой группы людей, заброшенных в чужую страну и вынужденных находиться под одной крышей с палачом.

Тогда-то я впервые понял, какие душевные испытания выпали на долю тех, кто охранял убийцу. Конечно, я постарался, как мог, ободрить Габи и Эли, и поделился своими соображениями о нашем положении с точки зрения полицейского розыска и шансах на удачное завершение операции. Друзья согласились со мной, что главное условие успеха — наше хладнокровие и безошибочные действия. Сильно рискуя, я решил всё же лично ознакомиться с делами на вилле и пообещал приехать.

Ребятам понравилась эта идея, и мы договорились, что завтра, как только стемнеет, я появлюсь на вилле. Воскресное оживление в доме не должно удивить соседей, поэтому вечером можно будет собрать всех, кто так или иначе связан с заданием.

В тот день Кенет купил для Эйхмана новый костюм: вечером мы собирались сфотографировать эсэсовца для документов. Теперь, через три дня после поимки, можно было несколько ослабить суровую охрану дома, и Габи разрешил доставить на виллу фотографа оперативной группы.

Договорились изготовить для Эйхмана временные документы — на срок его пребывания в Аргентине, чтобы в случае обыска представить его полиции как заболевшего туриста. Внезапная эвакуация тоже требовала документов. В такой ситуации Эйхмана придётся усыпить, поэтому врач настоял на диетическом питании преступника — это позволяло усыпить пленника в любое время без риска для его жизни.

Что касается снимка, то тут Эли представилась ещё одна возможность продемонстрировать своё искусство гримёра. Он так «омолодил» Эйхмана, что тот стал похож на себя в лучшие годы своей карьеры.

Когда Эли начал гримировать, Эйхмана охватил животный ужас. Он успокоился лишь после того, как Эли объяснил ему свои намерения.

Когда стемнело, в доме впервые появился Шалом Дани со всем оборудованием, необходимым для съёмок и изготовления документов. Хладнокровие, всегда отличавшее Шалома, покинуло его, лишь только он переступил порог «Тиры». Ему предстояло не просто поглядеть на пленника, а выбрать наиболее удачный ракурс и, может быть, попросить Эйхмана улыбнуться, чтобы на карточке он выглядел как можно естественнее. Эйхман же буквально лез из кожи вон, чтобы помочь фотографу, даже предложил зажечь фотолампы до того, как он снимет свои тёмные очки — тогда свет ослепит его, и он не увидит фотографа.