Предисловие

Израильская разведка «Моссад» имеет репутацию самой эффективной специальной службы в мире, правда, репутации обычно создаются самими разведками, заинтересованными в львином куске бюджета, благородном фасаде и солидном престиже. Но что касается острых акций, то тут, пожалуй, «Моссад» держит пальму первенства, ибо уже давно является грозным оружием в руках израильского правительства против враждебных арабских стран и связанных с ними экстремистских группировок.

Тайная война между Израилем и палестинцами не прекращается ни на минуту — и вина тут и Израиля, не желающего уходить с оккупированных территорий и активнее содействовать решению палестинского вопроса, и тех, кто не признает Израиль и призывает его уничтожить. Надежды на примирение вяло забрезжили после отхода Советского Союза от поддержки военных диктатур типа Ирака и Ливии, стоящих за спиной экстремизма, однако даже более тесный альянс СССР и США в решении конфликтов в регионе пока не развеял тучи — тайная война продолжается, и конца ей не видно.

Важное место в работе «Моссада» всегда занимала поимка скрывшихся нацистских преступников, и вот перед нами книга бывшего шефа «Моссада» генерала Исера Харэля, осуществившего одну из самых дерзких операций в истории разведки XX века — кражу гитлеровского военного преступника Эйхмана из Аргентины. Нельзя сказать, что эта акция отличалась уникальностью: насильственной депортацией своих врагов занималось с не меньшим искусством ЧК-ОГПУ, похитившее из Парижа белого генерала Кутепова (его так и не довезли до Москвы, а прибили прямо во французской столице) и генерала Миллера, бывшего командующего белыми войсками в Архангельске, украденного в Париже и расстрелянного в Москве. Отличился на этом поприще и отряд Отто Скорцени, доставивший фюреру из итальянской тюрьмы арестованного Бенито Муссолини.

Генерал Харэль принадлежит к когорте первопроходцев Израиля, центральную роль среди которых играли выходцы из царской России: Бен-Гурион (Польша), Голда Меир (Киев), сам генерал родом из Витебска (вот уж игра судьбы: город подарил миру крупнейшего художника Марка Шагала и шефа израильской разведки!). История похищения Эйхмана скупа на детали подготовки операции, конспирация вошла у генерала в плоть и кровь, он сдержан даже там, где мог бы позволить себе большую откровенность. Возможно, в этом есть и свой резон: боязнь невольно выдать агентуру, раскрыть методы работы разведки или показать её жестокую изнанку. Тем не менее, рассказанная им история захвата убийцы миллионов евреев будоражит кровь, хотя автор умышленно избегает красивостей и вызывающих ужас фантазий, которыми так часто грешат авторы даже документальных повествований, не говоря уж о творцах триллеров.

Гитлеризм противопоставил себя всему человечеству, и потому вряд ли возникают сомнения в правомерности и моральном оправдании действий израильтян, осуществивших поимку и суд над гитлеровским преступником. Однако в наши дни насильственные депортации и политические убийства не могут быть средством решения политических и национальных конфликтов, все цивилизованные государства, включая нашу обновлённую страну, должны объединить усилия, дабы предотвратить появление маленьких гитлеров, рвущихся к ядерному оружию, дать отпор любой террористической политике, вне зависимости от того, исходит ли она от правительства или от подпольной организации.

Михаил Любимов

От автора

Суд над Адольфом Эйхманом, которого признали виновным в убийстве миллионов евреев дабы «стереть с лица земли целый народ», происходил в Израиле открыто и гласно. Незаурядность этого процесса привлекла в Иерусалим сотни корреспондентов, радиожурналистов и представителей телевидения из десятков стран. Каждый по-своему старался передать драматическую атмосферу в зале суда; отчаяние народа, заново переживающего самые мрачные страницы своей истории; ужас тех, кто узнал страшные подробности злодейств, вершившихся в сороковые годы нашего столетия.

Процессу, за которым следили миллионы людей, предшествовала история, известная лишь горстке посвящённых. Это история о том, как разыскали, поймали и доставили в Израиль Адольфа Эйхмана. Немало легенд связано с этим делом, и большинство из них — абсолютная выдумка. Некоторые легенды опирались на розыски Эйхмана, предпринятые различными организациями.

Здесь я рассказываю всю правду о том, как Эйхман был передан в руки израильской полиции. Я возглавлял эту операцию и поэтому могу говорить от первого лица. Однако при подготовке рукописи я полагался не только на память. Для того, чтобы восстановить детали, мне пришлось переговорить со многими участниками операции, хотя по обстоятельствам, не от меня зависевшим, не удалось повидать всех, так же, как и воспользоваться всеми письменными материалами по делу Эйхмана. Во время бесед, когда общие воспоминания помогали воспроизвести детальную картину событий, мы заново пережили напряжение тех дней, память о которых наполняет нас гордостью. Наши беседы вдохновили меня. Надеюсь, что и моих товарищей тоже.

В таких операциях, как поимка Эйхмана, многие технические подробности, важные для дела, но второстепенные с точки зрения полноты повествования, остаются секретными даже много лет спустя. То же относится к именам и фамилиям участников: в моей книге они появляются под псевдонимами. Иногда я специально менял некоторые подробности, чтобы затруднить опознание. Только один из нас назван своим именем: Шалом Дани, ушедший в иной мир весной 1963 года. Я попытался изобразить этого человека таким, каким видел его во время нашей совместной работы, а мы участвовали во многих операциях — почти до самой его смерти.

Хочу сказать несколько слов о коллегах, бывших бок о бок со мной в знаменитой охоте на Эйхмана. Все они действовали из искренних побуждений, уверенные, что захват этого страшного убийцы — гуманная миссия. В их поведении не было даже и намёка на авантюризм, как не было тех якобы характерных и типичных черт, какими наделены в приключенческих фильмах и книгах агенты специальных служб. Все мои товарищи по операции были добровольцами из израильской специальной службы, обычными людьми и патриотами, а не сверхлюдьми. Успехи нашей специальной службы нельзя объяснить только везением или благоприятным стечением обстоятельств. Она завоевала всемирную известность благодаря сотрудникам, которым удавалось находить простые и мудрые решения сложных проблем. Главное их оружие — ум; их успехи — результат скрупулёзного планирования действий и ещё — присутствия духа. Они отдают своей службе больше сил, чем разведчики других стран, отсюда и лучшие результаты. Надеюсь, читатели сами убедятся: казалось бы непреодолимые трудности были побеждены смекалкой и основательностью.

Операция была неимоверно сложной. Особое беспокойство вызывало то, что Эйхмана предстояло переправить из Аргентины в Израиль. Нелегко было решиться провести тайную операцию на территории дружественного государства. Вправе ли мы делать это с точки зрения этики и политики? Дипломатический этикет требовал, чтобы мы поставили в известность аргентинские власти о наших подозрениях: мол, некий эмигрант из Германии, проживающий в одном из пригородов Буэнос-Айреса, есть не кто иной, как военный преступник Адольф Эйхман. А потом ждать, пока Аргентина выдаст его Западной Германии или иной стране, разыскивающей его. Но станет ли ждать сам Эйхман? И ещё. В те дни мировая общественность уже с меньшей готовностью изобличала и предавала в руки правосудия военных преступников, нежели сразу после второй мировой войны. Процессы над некоторыми гитлеровцами закончились не в меру мягкими приговорами, другие же годами ждали суда, да так и не дождались. Мы опасались, что даже такой преступник, как Эйхман, уйдёт от ответа из-за всеобщей склонности прощать грехи прошлого, воцарившейся в Европе.

Израиль был единственным государством в мире, которое непременно провело бы суд и воздало Эйхману по заслугам, не считаясь с политическими интригами. Израилю принадлежало право судить человека, который отвечал в гитлеровской империи за «окончательное решение еврейского вопроса». В этом заключалась высшая историческая справедливость.

Вместе с моими коллегами я пришёл к выводу, что у нас нет выбора: мы обязаны найти и тайно захватить Эйхмана, а затем переправить его в Израиль. Решение приняли с тяжёлым сердцем, поскольку помнили о взаимном уважении и дружбе между Аргентиной и Израилем.

Но мы надеялись, что когда суд восстановит все страшные подробности деятельности Эйхмана и предаст их широкой огласке, то аргентинские друзья поймут наши побуждения и согласятся, что иного пути у нас не было.

Итак, вот описание «Операции Эйхман», какой она была на самом деле, за исключением некоторых моментов, умолчать о которых требуют обстоятельства.

1. Фриц Бауэр

Отчётливо помню, как у меня созрело решение поймать Адольфа Эйхмана. Это было в конце 1957 года, через двенадцать с половиной лет после разгрома нацистской Германии и конца карьеры таинственного офицера СС, известного злодейскими расправами с еврейским народом.

История, которую я собираюсь рассказать, началась с телефонного звонка из Иерусалима: генеральный директор министерства иностранных дел доктор Вальтер Эйтан сообщил, что хочет меня видеть, причём срочно.

Я знал доктора Эйтана как человека, прекрасно умеющего владеть собой, высоко ценил его манеру говорить — интеллигентную и сдержанную. Но в этот раз голос его звучал взволнованно: явно какое-то событие взбудоражило доктора. Я не спросил, в чём дело, и не удивился его взволнованности: мне было понятно, что он не захочет объясняться по телефону. Доктор Эйтан собирался приехать к нам в Тель-Авив для участия в банкете в одном из посольств. Мы условились встретиться в кафе незадолго до банкета.

Доктор Эйтан рассказал мне, что получил телеграмму от доктора Шнеера, возглавлявшего нашу делегацию по репарациям в ФРГ: Адольф Эйхман жив и здоров, прячется в Аргентине, адрес известен.

Я поблагодарил его за информацию и пообещал основательно её проверить.

К тому времени у меня уже был достаточный опыт работы в разведке, чтобы скептически относиться к подобным сенсационным сообщениям. С тех пор, как Эйхман скрылся, мы не раз получали известия о нём и о местах, где он якобы обитает. К тому же мы не были уверены, что он жив. Следы Эйхмана затерялись в начале мая 1945 года, и никто из тех, кто мог бы помочь нам в розысках, его больше не видел.

Не знаю, почему я поверил новой информации. Может быть, мною руководило предчувствие, может быть, передалось волнение Вальтера Эйтана. Я вернулся на работу и попросил принести из архива все сведения об Эйхмане. Я знал, что он — один из главных нацистских преступников и занимался уничтожением евреев. Но до тех пор никогда основательно не углублялся в материалы о нём, не знал, какое место занимал Эйхман в нацистской иерархии и каково его участие в том, что у гитлеровцев называлось «окончательным решением еврейского вопроса». Страшная глава в истории нашего народа казалась мне нереальным кошмаром, чем-то выходящим за пределы даже мира злодейства и ненависти, сатанинскую суть происходившего понять было просто невозможно.

В то время я ничего не знал о нём как о личности, не знал, как ему удалось начисто утратить человеческую мораль, какая мания владела им и помогала управлять машиной убийств. Я ещё не мог представить, с какой свирепостью он выполнял указания свыше, как осуществлял свою кровавую миссию — без колебаний, сожаления и милосердия. Я не знал, что он отдавал приказы убивать младенцев и сам присутствовал при убийствах, считая себя дисциплинированным солдатом, как он дирижировал массовым насилием над женщинами и похвалялся верностью присяге, расстреливал беспомощных стариков и называл себя идеалистом.

Всю ночь я просидел над «делом» Эйхмана. Постепенно стал складываться образ архиубийцы, совершившего преступление, какого не знала вся предыдущая история человечества: Эйхман нёс ответственность за уничтожение шести миллионов евреев!

К утру я уже знал, что в этом деле он был верховной инстанцией, и в его руки сходились все нити убийства.

И ещё мне стало ясно, что он обучен приёмам гестапо и может оказаться опасным противником.

Кровь миллионов жертв взывала к отмщению, но в то время во всём мире не было ни правительства, ни полиции — никого, кто искал бы Адольфа Эйхмана, чтобы судить его. Мир слишком устал, государства и их руководители твердили, что пора забыть все ужасы, не бередить раны и что всё равно нет казни, соразмерной масштабам содеянного преступления. Мир словно издевался над справедливостью и правосудием! В ту ночь я сказал себе: «Если Адольф Эйхман жив, он предстанет перед судом».

Вскоре в Израиль приехал по делам службы доктор Шнеер, и я узнал, что информацию об Эйхмане он получил от доктора Фрица Бауэра — генерального прокурора земли Гессен в ФРГ. Бауэр, по происхождению еврей, родился в семье юристов и сам работал судьёй в Штутгарте, пока к власти не пришли нацисты. Они арестовали его и около года продержали в тюрьме. В 1936 году Бауэр эмигрировал в Данию, но гестапо настигло его и там, он провёл в тюрьме ещё три года, пока ему не удалось сбежать в Швецию. После войны он вернулся в Германию с твёрдой решимостью разыскать нацистских преступников и предать их суду. Прокурор прославился своей принципиальностью. К тому же он был ветераном социал-демократической партии, правившей в Гессене, и дружил с главой земельного правительства.

Доктор Шнеер рассказал, что 19 сентября 1957 года, когда он гостил во Франкфурте, главный раввин земли Гессен Рабби Лихтигфельд сообщил ему, что Бауэр хочет поговорить с ним о важном деле. Рабби не знал, о каком. Сначала условились встретиться в отеле «Метрополь», но Бауэр сразу же предложил перейти в более спокойное и удобное место. Они покинули «Метрополь» и устроились в ресторане возле автострады Кёльн — Франкфурт.

— Обнаружены следы Эйхмана! — начал Бауэр безо всякого вступления.

— Адольфа Эйхмана?!

— Да. Именно. Он — в Аргентине.

— Что вы намерены предпринять?

— Буду с вами предельно откровенен, — сказал Бауэр. — Не знаю, смогу ли в этом деле полагаться на сотрудников местной прокуратуры и работников посольства ФРГ в Буэнос-Айресе. Поэтому я хотел поговорить с вами. Я знаю, что вы инициативные люди, и кто же больше вас заинтересован в поимке Эйхмана? Я помогу чем смогу, но при условии, что никто об этом не узнает.

— Большое спасибо за доверие, Израиль никогда не забудет того, что вы сделали. Я готов взять на себя личную ответственность за соблюдение тайны. О нашем деле узнают лишь те, кого вы сочтёте достойными, — заверил Шнеер.

Доктор Шнеер обещал Бауэру передать информацию по назначению как можно быстрее. Сразу же после беседы он вернулся в своё бюро в Кёльне и телеграфировал генеральному директору нашего министерства в Израиль.

Рассказ Шнеера произвёл на меня сильное впечатление. Я обещал послать в Кёльн своего представителя для истречи с прокурором. Подходящего человека вскоре нашли. Его звали Шауль Даром. Он приехал в Израиль из Германии ребёнком вместе с родителями, религиозными евреями, бежавшими от нацизма. В отличие от брата, избравшего академическую карьеру, Шауль с детства тянулся к искусству. Он всегда немного витал в облаках, и были в нём те качества, которые буржуазия обычно приписывает богеме. В 1947 году поехал во Францию совершенствоваться в живописи и случайно сошёлся с секретной организацией, занимавшейся нелегальной переправкой евреев в Эрец Исраэль. Тут Шауль пылко отдался обоим призваниям: он рисовал евреев, которым помогал переправляться в страну обетованную.

Когда было создано государство Израиль, он был нашим разведчиком в одной из стран, но не забросил занятия живописью. Шауль снискал там лавры замечательного художника — некоторые его работы приобрёл национальный музей той страны, где по сей день они украшают экспозицию. Правда, его произведения не попали в израильские музеи, но только потому, что Шауль привязывался к своим картинам и предпочитал не продавать их.

Он обладал богатой фантазией, талантом импровизации, знал многие языки, обычаи и нравы разных народов — всё это делало Шауля одним из лучших наших разведчиков, хотя у него оставался один непреодолимый недостаток: он никогда не приходил в назначенное место без опоздания.

В те дни, о которых я пишу, Шауль находился в Европе. Я вызвал его в Тель-Авив телеграммой. Несколько дней спустя он пришёл ко мне в бюро, конечно, с опозданием, сел напротив меня и растерянно улыбнулся.

Я сразу приступил к делу:

— Хочу поручить вам выяснить кое-какие подробности об Эйхмане.

Шауль молчал, явно пытаясь понять, не шучу ли я в отместку за очередное опоздание.

— Разве Эйхман жив? — спросил он наконец.

Я рассказал ему о беседе Шнеера с генеральным прокурором Гессена. Он очень обрадовался. Обрадовался тому, что есть шанс найти Эйхмана и что он, Шауль, примет участие в этой операции.

Мне осталось только добавить:

— Бауэр известен как человек основательный, и он отнёсся к информации об Эйхмане серьёзно. Нам нужно проверить её со всей скрупулёзностью.

Шауль Даром отправился в Кёльн и 6 ноября 1957 года встретился с доктором Шнеером, на следующий день оба поехали во Франкфурт к Бауэру. Шнеер представил Шауля прокурору, попросил рассказать молодому человеку все без утайки и оставил их наедине.

Шауль прежде всего поблагодарил Бауэра за доверие к израильским властям.

— В сущности, это я должен благодарить вас за оперативность, — ответил прокурор. — Похоже, что на этот раз мы действительно напали на след Эйхмана. Информация, которую я получил, выглядит солидно.

— Насколько она надёжна? — спросил Шауль. — Можно ли доверять источнику?

— Информатор — полуеврей, выходец из Германии, проживающий в Аргентине. Пока что я не могу открыть его имя, да и не знаком с ним лично. Связь с нами, точнее переписку, он установил сам, прочитав в газете о процессе над военным преступником, где упоминали Эйхмана, якобы пропавшего бесследно. Я полагаю, что этот человек знает больше, чем сообщает, он дал нам нынешний адрес Эйхмана: Буэнос-Айрес, район Оливос, улица Чакобуко, 4261, но имя, под которым скрывается преступник, неизвестно.

— А вам известно хоть что-нибудь об этом человеке? О мотивах его поступка?

— Ничего, кроме того, что он сообщил нам сам. Возможно, он боится мести нацистов и полагает, что меньше рискует, если передаёт частичную информацию. Во всяком случае, то, что он сообщил, совпадает с фактами из досье Эйхмана, хранящегося в генеральной прокуратуре: имена его сыновей, жены, дата свадьбы и тому подобное.

— О бегстве Эйхмана в Южную Америку вы знали и раньше?

— Да, различные источники, на которые вряд ли можно было полагаться, передавали, что Эйхман прибыл в Аргентину не то в 1947, не то в 1948 году и поселился где-то на юге страны. Сведения, полученные сейчас, подтверждают это. Вполне возможно, что Эйхман постепенно осмелел и перебрался в столицу, заручившись аргентинским паспортом.

— А его жена?

— Известно только, что она покинула Германию вскоре после исчезновения мужа и, по слухам, вышла замуж за американца. Попытки отыскать Эйхмана через его родственников не привели ни к чему. Я считаю, что фрау Эйхман вышла замуж вторично за… самого Эйхмана, когда он прибыл в Германию под чужим именем и с аргентинским паспортом. Но, повторяю, все это догадки, не более.

— А если другой военный преступник женился на фрау Эйхман и живёт с ней по адресу, который вы назвали? — спросил Шауль.

— Все может быть, — согласился Бауэр, — Но куда вероятнее, что сам Эйхман выдаёт себя за второго мужа фрау Веры. Попробуйте по своим каналам выяснить, кто всё-таки живёт по этому аргентинскому адресу. Если окажется, что Эйхман, то прокуратура Гессена пошлёт в Буэнос-Айрес кого-нибудь, кто сможет его опознать. Если нам повезёт и Эйхмана действительно обнаружат, то ФРГ возбудит ходатайство о его выдаче.

Правда, относительно последнего Бауэр был настроен весьма скептически. Вряд ли аргентинские власти захотят oтдать палача немецкому правосудию. По всей видимости, на аргентинское правительство придётся оказать удвоенное давление со стороны Израиля и ФРГ, мобилизовав ещё и общественное мнение, главным образом в США.

Я тоже не питал особых надежд на выдачу Эйхмана и поручил Шаулю выяснить, что думает об этом Бауэр. Он спросил прокурора напрямик:

— А что если правительство Аргентины не только не выдаст его, но и поможет скрыться?

— Меня очень беспокоит такой поворот событий, — признался Бауэр. — Не исключаю, что вам придётся самим вывезти Эйхмана.

Шауль поразился мужеству прокурора. Этот законник, оказывается, был готов закрыть глаза на явное отклонение от общепринятых юридических норм ради торжества справедливости.

Бауэру не хотелось выслушивать комплименты в свой адрес, поэтому он деловито продолжал:

— Пока что нам следует выяснить, кто живёт в доме №4261 по улице Чакобуко, а там видно будет.

Шауль сoгласился и добавил:

— Придётся постараться, чтобы он не заметил слежку и не улизнул в последнюю минуту.

Шауль попросил снять для него копии документов, которые помогли бы установить личность подозреваемого. Среди бумаг, которые он получил через два часа, была автобиография, написанная Эйхманом в 1937 году для управления СС, несколько фотографий (снимки были не очень чёткие, видимо, конца тридцатых годов, один только более чёткий, чем остальные), выписки из метрических свидетельств трёх сыновей, родившихся у Эйхмана в Германии, свидетельство о браке Адольфа и Веры, послужной список палача за всю эсэсовскую карьеру. К этому Бауэр добавил ещё несколько существенных деталей: Эйхман славился слабостью к женскому полу и спиртным напиткам и отличался неприятно резким голосом.

Шауль выслал мне отчёт о встрече и остался в Европе. О Бауэре он отозвался в высшей степени положительно: «Могу лишь подтвердить сказанное доктором Шнеером. Генеральный прокурор Гессена — человек достойный, с горячим сердцем, и цель его обращения к нам — помочь поймать Эйхмана. Он опасается, что равнодушие, халатность и нежелание политических осложнений могут погубить дело в ФРГ. Я понял, что Бауэр разочарован развитием событий в ФРГ и тяготится своим официальным постом». Шауль добавил, что доктор Бауэр намерен посетить Израиль ближайшей весной в качестве гостя доктора Шнеера. Письмо заканчивалось просьбой устроить Бауэру встречу с нашими ведущими юристами.

2. Дом на улице Чакобуко

Отчёт Шауля побуждал нас немедленно направить своего человека в Аргентину. Дело предстояло не из лёгких. Если бы наш посланец мог встретиться с информатором, услышать из его уст все подробности и потом уже проверять достоверность сообщения, то шансы на успех были бы значительно выше. Но Бауэр не счёл возможным назвать имя своего корреспондента, поэтому оставалось одно: начать сразу с дома №4261 на улице Чакобуко.

Я снарядил туда Йоэля Горена. Он был опытным работником, к тому же до разведки служил несколько лет в Южной Америке как представитель частной фирмы и ещё не забыл испанский язык. В январе 1958 года Йоэль отправился в Буэнос-Айрес.

Я не питал особых иллюзий в отношении агента-одиночки, который должен работать в незнакомом городе, не владея в совершенстве местным языком. Я просил не делать ничего, что обнаружило бы интерес к дому, где якобы живёт Эйхман. Всякий неосторожный шаг Йоэля мог обратить палача в бегство.

Чтобы облегчить задачу, я дал Горену адрес Менаше Талми — израильтянина, занимающегося научными исследованиями в Буэнос-Айресе. Тот обладал прирождённым талантом следователя и знал как минимум десять языков. Испанский он изучил до тонкостей, как, впрочем, и обычаи аргентинцев. К тому же Менаше был компанейским парнем, а круг его друзей в столице Аргентины — на редкость широким.

Менаше без колебаний согласился помочь Горену.

Они легко установили, что в районе Оливос живут преимущественно немцы, причём многие приехали в Аргентину уже после войны. Оливос находился на севере столицы, вернее, был растущим городом-спутником Буэнос-Айреса. С центром его связывала железная дорога. Оливос — самый бедный из северных пригородов, застроенный преимущественно одноэтажными домами. Его улицы пустынны, большинство жителей встают рано утром, отправляются на работу в город и возвращаются поздним вечером. Здесь все знают друг друга и всё, что происходит у соседей.

Горен и Талми несколько раз побывали на улице Чакобуко и прогулялись перед домом №4261. Им удалось сфотографировать его скрытой камерой. Дом окружал невысокий забор, небольшие ворота в сад и двери располагались справа по фасаду. Наши наблюдатели не останавливались перед домом, поэтому им не удалось разглядеть, есть ли ещё двери или калитка. В садике росли старые деревья, тень от которых укрывала весьма большое пространство. Улица же была немощёной и сумрачной.

В те дни господствовало мнение, что беглые нацисты, осевшие в далёких странах, располагают значительными денежными средствами. Ещё при Гитлере они успели переправить в укромные места громадные капиталы и драгоценности, и эти сбережения помогали им безбедно жить в подполье после крушения империи. Эйхман наверняка должен был вывезти с собой деньги, отнятые у евреев Европы. Его характеризовали как любителя удовольствий, чванливого человека, с гонором. Поэтому нищий район Оливос, немощёная улица, бедный домишко не вязались с обликом Эйхмана и его замашками высшего чина СС.

Словом, Горен пришёл к выводу, что в таком доме Эйхман жить не может, и начал интересоваться немецкой колонией в Аргентине вообще, надеясь узнать хоть что-нибудь о разыскиваемом. Надо отдать должное Горену и Талми — они собрали много ценной информации, но не об Эйхмане.

Отчёт Горена, вернувшегося в Израиль, меня разочаровал. Его рассуждения насчёт домика и привычек Эйхмана казались неубедительными. Правда, Горен ещё рассказал, что видел во дворе того дома в Оливосе толстую женщину в потрёпанной одежде. Она была явно европейского происхождения, но не могла же Вера Эйхман так опуститься.

Я отказывался верить, что информация доктора Бауэра ложна. Надо было устанавливать прямой контакт с тем, кто передал её гессенскому прокурору, иначе до истины не докопаться. Я надеялся, что доктор Бауэр, узнав об итогах поездки Горена, изменит свою позицию и раскроет нам имя информатора.

В это время Шауль Даром, выполнивший задание в Европе, собирался вернуться в Израиль, Я сообщил ему выводы Горена и моё мнение и поручил ещё раз повидаться с Бауэром.

Встреча состоялась 21 января 1958 года во Франкфурте. Доктор Бауэр понял ситуацию и согласился открыть источник информации. Он даже подготовил рекомендательное письмо к этому человеку с просьбой помочь нашему представителю, а на отдельном листке записал имя и адрес: «Лотар Герман, Коронел Суарес, округ Буэнос-Айреса».

К сожалению, Бауэр не знал о Германе ничего, кроме того, что тот сам сообщил: полуеврей и выходец из Германии.

Предстоящая встреча с неизвестным беспокоила Шауля, и он предложил не спешить, а попытаться разузнать хоть что-нибудь об этом Лотаре Германе.

Помог случай. Мне стало известно, что израильская полиция собирается командировать в Южную Америку одного из лучших своих следователей — Эфраима Гофштетера — расследовать преступление, связанное с одним из наших граждан. Получив разрешение генерального инспектора полиции, я пригласил Гофштетера к себе, объяснил ему суть дела и спросил, хочет ли он взять на себя ещё одно задание. Он согласился без колебаний. Гофштетер приехал в Израиль из Галиции в 1935 году, но его родителей и старшую замужнюю сестру убили нацисты. Он не очень хорошо разбирался в трагедии, постигшей евреев Европы, но знал имя палача Эйхмана — одного из главных военных преступников, по которому «плачет» петля.

Я передал Гофштетеру весь материал об Эйхмане, снабдил его подробными инструкциями, как вести себя.

Прежде всего он должен был заручиться доверием Лотара Германа и убедить его в том, что он имеет дело с полномочным представителем доктора Бауэра. Для нас же очень важно личное впечатление о Германе. Серьёзный ли это человек? Не авантюрист ли? Откуда он черпает сведения об Эйхмане? Что побудило его передать информацию Бауэру? А главное — знает ли он ещё что-нибудь? Я несколько раз повторил Гофштетеру: крайне важно раздобыть как можно больше подробностей об Эйхмане и его семье, новые снимки и в идеальном случае — получить отпечатки пальцев подозреваемого, которые помогут установить личность с абсолютной достоверностью. (Тогда мы ещё не знали, что палач не оставил отпечатки пальцев ни в Германии, ни где-либо ещё.)

Гофштетер и сам понимал, сколь необходима максимальная осторожность, ибо если информация верна и Эйхман обнаружит слежку, то на сей раз он скроется бесследно. После стольких лет подпольной жизни Эйхман, возможно, и потерял бдительность, но надо сделать так, чтобы он не заподозрил неладное.

Гофштетер взял с собою рекомендательное письмо Бауэра. Оно подкрепляло версию следователя: представитель немецких властей давно живёт за рубежом, поэтому его немецкий язык приобрёл явный иностранный акцент.

3. Заброшенный городок

Даже в самой подробной инструкции бывает упущена важнейшая деталь. Так случилось и с Гофштетером: он попал в Буэнос-Айрес в зимней одежде. Никто не предупредил его, что в Аргентине лето. Обливаясь потом, он пошёл на свидание с Менаше Талми, и только неистощимым весельем тот сумел разогнать мрачное настроение следователя, хотя и был вынужден огорчить гостя. Дело в том, что городок Коронел Суарес находится в сотнях километров от столицы. В таком глухом местечке появление нового человека тут же заметят. Лучше уж пригласить Германа в Буэнос-Айрес. Гофштетер так и сделал — послал Герману телеграмму на немецком языке. В ней он сообщал Герману, что приехал в Аргентину как уполномоченный доктора Бауэра на несколько дней и хотел бы передать приветы. Поэтому просит Германа приехать в столицу или в любой большой город неподалёку.

Ответ не замедлил себя ждать:

Пришлось Гофштетеру послать вторую телеграмму с одним лишь словом: «Еду». Хотя и закрались серьёзные опасения — рискованно отправляться одному в край чужой и неведомый, к человеку, о котором не знаешь ничего. А вдруг это ловушка? Талми разделял опасения, тем более что гость не знал испанского языка. Решили ехать вдвоём.