Глава 6

Джеймс заговорил, бесстыдно пользуясь тем, что Мелоди как пленница была вынуждена его слушать.

– Ты, по моему мнению, заблуждаешься, считая, будто лучше всех знаешь, чего хотят люди, к пониманию которых ты и близко не подошла. Я также признаю, что моим первым движением, когда я услышал о происшествии с Сетом, было подать на тебя в суд, как и на всех других, кто связан с этим неумным сбором средств на бале-маскараде. Но это было сначала, до… – Джеймс остановился, облизнул губы и слегка встряхнул свою жертву. – Перестань смотреть на меня такими глазами, Мелоди, или я за себя не ручаюсь.

Но Мелоди ничего не могла поделать с собой. Низкие, ленивые перекаты его голоса заставляли ее наблюдать за ртом Джеймса; она была загипнотизирована движениями его губ, произносивших слова, зато содержание, смысл слов совершенно ускользали от ее понимания. В сущности, Джеймса можно охарактеризовать единственным словом – и речь не идет об «отвратительном», «наглом», «презренном», достаточно сказать, что он «сексуальный» Вот это слово.

Что бы он ни сделал, что ни говорил, все было пропитано сексом. Но самое невероятное – или самое опасное? – в нем то, что он или не знал этого, или не придавал этому значения. Он так старался не запутаться с Мелоди, что забывал о воздействии, какое он на нее оказывал.

И в этом таилась главная угроза. Чем чаше она виделась с ним, чем лучше его узнавала, тем глубже притягивала ее паутина очарования. Джеймс не принадлежал к тому типу мужчин, среди представителей которого Мелоди, по ее предположениям, могла бы найти своего избранника. Она не думала, что за такого, как он, могла бы когда-нибудь выйти замуж. С ее точки зрения, Джеймс не мог сыграть ни одной из жизненных ролей, которые импонировали бы ей. Но несмотря ни на что и даже несмотря на то, что он временами доводил ее до белого каления, Мелоди видела в нем единственного мужчину, который заинтриговал ее и был способен бросить ей вызов. Она знала, что скучать с ним не придется раньше, чем проживешь всю жизнь и еще кусочек загробной.

– А что ты можешь сделать мне, Джеймс? – мягко спросила Мелоди, продолжая смотреть на него «такими глазами».

Большие пальцы его рук скользнули по ее горлу вниз под халат. Они исследовали ключицы линию плеч. Джеймс прижал ее к себе так тесно, что у Мелоди не было ни малейших сомнений относительно того, что он хотел бы сделать и что произойдет, если он не будет отвечать за себя И она почувствовала в себе ответное желание которое всполошило ее. Она поспешила зажмуриться чтобы глаза не выдали ее.

– Я могу поцеловать тебя, – пригрозил он, дыни ей в лицо, – а потом и овладеть тобой прямо здесь, на полу кухни.

Мелоди была шокирована не столько смыслом сказанного, сколько гневом, прозвучавшим при этом. Глаза ее широко раскрылись, она воскликнула, но так словно отвечала шуткой на шутку:

– Нет, на полу – нет!

– Тогда открывай чертову банку с фасолью и прекращай играть в игрушки.

Игрушки, возмутилась Мелоди. В жизни она никогда не была серьезнее.

– Я не играю, – запротестовала она. Джеймс отодвинулся, и вместо его тепла ее объял холод. – Нет, ты играешь. Ты изображаешь гранд-даму забавляющуюся с чувствами неотесанного деревенского парня. Что ж, можешь не бояться. Я тебе уже говорил, что не собираюсь подавать в суд. Если бы ты осталась вчера в студии, выслушала меня и не летела сломя голову, я бы все рассказал на глазах у половина жителей этого маленького фешенебельного городка И когда зануда-Хеллерман мог бы помолчать, а я бы ушел из его закосневшей в грехах телевизионной стуши, так и не загоревшись желанием дать ему в морду.

– Ах, значит, я виновата, что ты не умеешь держать себя в руках?

Раздался новый горестный вздох.

– Моя дорогая леди, если бы это была моя единенная жалоба на вас, то я пригласил бы вас поехать поужинать со мною. Однако реальность подсказывает, что, пожалуй, самое разумное для меня сейчас будет убраться побыстрее из твоей кухни и оставить тебя одиночестве наслаждаться фасолью в томате на поджаренных хлебцах.

Ни за что на свете Мелоди не показала бы, как ей хотелось, чтобы Джеймс остался.

– Тем лучше, – сказала она надменно. – Фасоли все равно не хватило бы на двоих.

– А ты, вероятно, не привыкла делиться, – поставил точку Джеймс, отразив атаку.

Он вышел из главного подъезда, в течение каких-то секунд дошагал до своей машины, завел мотор, моментально включил скорость и поспешил умчаться, пока не передумал.

Ему не верилось, что он снова едва не сорвался. Еще минутка, еще один вздох, и он поцеловал бы ее. И если она думает, что он шутил, сказав, что готов заняться с ней любовью прямо на кухонном полу, значит, она не способна распознать человека, сорвавшегося с цепи, и ее нельзя выпускать на улицу одну.

Нет, поправил себя Джеймс, он занимался бы с нею не любовью, а сексом. И не больше. Дьявольщина! Ему надо было бы родиться неполноценным, чтобы не возбудиться от ее прелестей, которые он видел под тесно облегающим куцым халатиком, то распахивавшимся, разжигая его аппетит, то запахивавшимся, прежде чем он мог этот аппетит удовлетворить.

Ей повезло, что она хранит свой запас вин к столу на видном месте. Рыцарское поведение Джеймса объяснялось больше тем, что он увидел, чем его благородством. А увидел он множество бутылок дорогостоящего шампанского. Он не сомневался, что нашел бы шампанское и в холодильнике, если бы посмотрел. И, возможно, к тому же пару ящиков в шкафах – на всякий пожарный случай.

Мелоди, наверное, рассмеялась бы, расскажи он ей о впечатлении, произведенном на него этими элегантными зелеными бутылками при золотых воротничках. Он же напомнил бы ей, как она сказала, что купалась бы в шампанском, будь ее воля. Это своевременное напоминание о том, что он и она принадлежат разным мирам.

Неважно, что он устроил свою жизнь не так, как его собратья, и теперь вращался в высшем обществе. Это не меняло того факта, что у Мелоди родословная длиной в милю. Джеймс достаточно повидал, чтобы знать, что простая красная кровь плохо смешивается с аристократической голубой. Школа жизни началась в детстве. Ему стукнуло двенадцать, и он получил свое первое рабочее место – разносчика в одной из фирм, торгующих бакалейными товарами. Хозяйка какого-то дома задала ему вопрос: «Ты не придумал ничего умнее, как звонить в парадную дверь? – На лице леди было написано страдание. – Пользуйся дверью для прислуги в следующий раз»… Джеймс включил радио и сразу же выключил, как только узнал мотив, звучавший в эфире. Песня «Глаза ангела» могла быть написана для Мелоди Верс. По правде говоря, такие глаза, как у нее, должны быть поставлены вне закона. Они вызывали у него желание погрузиться в их нежную бархатную глубину, в то время как его мозг и тело предавались бы сладострастным мечтам.

Большим усилием воли он заставил себя переключиться на более продуктивные проблемы. Что, например, делать с Сетом в ближайшие недели? Хорошая новость состояла в том, что старика выпускают из больницы; плохая – в том, что он по меньшей мере на месяц нуждается в постоянной сиделке. А без сиделки ему не обойтись, пока он не научится ходить на костылях.

Были, правда, и другие возможности. Во-первых, Сет может пользоваться инвалидной коляской. Во-вторых, он мог бы согласиться на визиты профессиональной медсестры, которая приходила бы каждый день в течение нескольких недель. Но Сет есть Сет и он сопротивлялся, не хотел смириться с коляской, а на второе предложение наложил свое вето. Тем самым отец не оставлял Джеймсу иного выбора, кроме как продлить свое пребывание в Порт-Армстронге. Самым неприятным было то, что ему придется переехать в отцовский дом, а это приведет к частым ожесточенным стычкам, потому что они не могли пробыть и пяти минут в одной комнате, чтобы не разругаться. Только Господу Богу известно, что начнется, когда они станут жить под одной крышей.

Мелоди смогла бы держать Сета в узде. Ей достаточно взглянуть на старика своими огромными невинными глазами и…

Джеймс нахмурился. Он не сбросил газ на повороте, позабыв, что на дороге лежала черная ледяная корка. Машина грациозно сделала вираж и встала, глядя капотом туда, откуда Джеймс ехал.

Чертова машина лучше понимает вещи, чем он сам! Зачем нужны были обвинения в том, что она ведет какую-то игру, когда и дураку ясно, что Мелоди абсолютно искренна? Ради садистского удовольствия причинить боль? Ей или себе же? О, она держалась исключительно хорошо, скрывая свои чувства, и швырнула ему назад, прямо в физиономию, его отказ понять ее. Но Джеймс успел заметить внезапную горькую усмешку ее милого нежного рта, мучительную боль, превратившую ее глаза в бездонные озера.

Джеймс чертыхнулся и стукнул кулаком по рулевому колесу. Его пронзила острая боль от пальцев до локтя, он содрогнулся и снова выругался, как уличный хулиган.

Джеймс не принадлежал к породе людей, способных пнуть ногой щенка или ударить ребенка. Он не лез из кожи вон, чтобы потрепать нервы у других и радоваться этому. Ему нравилось думать, что, несмотря на происхождение, в душе его есть нечто от благородного рыцаря, прирожденная порядочность, благодаря чему он призван спасать старушек из горящих зданий и быть добрым с женщинами, которые время от времени слишком настойчиво добивались его внимания. Когда же он стал другим?

Он знал: это произошло в день приезда в Порт-Армстронг, когда он попал в гущу перекрестного огня между различными слоями общества. Будь проклят этот задрипанный городок со всеми его обитателями!

Мелоди поджарила себе новый ломоть хлеба, открыла банку с консервами и поставила ее подогреваться в микроволновую печь, налила в термос горячего шоколада. Поставив все на поднос, она отправилась в гостиную и устроилась на ковре перед горящим камином.

Сегодня – никакой музыки, решила она. Не то настроение. Она продолжала уверять себя, что дело не в том, что ей грустно. Глядя в огонь, она усиленно мигала, убеждая себя, что плакать нет никаких причин. Ведь она ничего не утратила; просто она обманулась: думала, будто обрела многое, но Джеймс избавил ее от заблуждения, которое не успело утвердиться в сознании.

Что-то стукнуло слегка в застекленную дверь балкона. Мелоди подняла глаза. Снова раздался стук, и за дверью появилось лицо Джеймса.

– Привет! – крикнул он и улыбнулся смущенной неуверенной улыбкой, словно опасаясь, что в конце концов получит в лицо порцию фасоли, которую Мелоди собиралась есть.

У нее не было сил снова испытать фиаско, постигшее ее только что. Легче всего было бы впустить его внутрь, выслушать и покончить со всем этим раз и навсегда – если, конечно, у него есть, что сказать. Но? скорее всего, он забыл у нее в квартире пальто или еще что-нибудь. Сейчас его защищали от холода только черные брюки из рубчатого плиса и крупной вязки рыбацкий свитер, из-под которого выглядывала светло-серая хлопчатобумажная рубашка.

Мелоди открыла дверь и кивком дала понять Джеймсу, что он может войти. Затем она отступила подальше, сложила руки на груди и стала ждать.

– Прошу, извини меня, – сказал он, осторожно потянув ее к камину. – Я жалкий бесчувственный болван, но это только когда я нахожусь близ тебя.

– От этого мне должно быть легче, Джеймс?

– Нет, – согласился он, – но, понимая это, я чувствую себя лучше. Я не нахожу оправданий своему поведению.

Джеймс смотрел на нее, ожидая какого-нибудь отпета. Мелоди искала, что сказать. Может, подошло бы что-нибудь изящное, чтобы он почувствовал в ней настоящую леди? Или отбрить его, как он того заслуживает? Она сделала жест в сторону подноса.

– Хочешь фасоли?

Одна щека украсилась ямочкой.

– Конечно.

– Я принесу еще одну тарелку и… Он задержал ее, поймав конец пояса от халата, когда она проходила мимо. – Я это сделаю, разреши.

Пока он гремел ящиками и дверями буфетов, Мелоди подложила дров в камин. Возвратившись в гостиную, Джеймс сбросил свитер и опустился рядом с Мелоди на ковер. При этом полы его рубашки вылезли из брюк. Любой другой мужчина выглядел бы из-за этого немного смешным, но у Джеймса это лишь подчеркнуло его поразительную мужскую привлекательность.

– Ты знаешь, из-за тебя я потерял голову, – сказал он, положив себе на тарелку половину фасоли и схватив кусок поджаренного хлеба. – Я вел приятный размеренный образ жизни, пока не появилась ты и не перепутала все.

– Упрек совершенно несправедлив, – ответила она не очень убежденным тоном, так как точно знала, что он имеет в виду. Стоило лишь появиться в ее жизни Джеймсу Логану, и ее мир стал с ног на голову.

– Я понимаю, – размышлял Джеймс, задумчиво жуя поджаренный хлеб, – что человек лишь до известных пределов хозяин своей судьбы, а интереса жизнь как раз непредвиденным. Я хочу сказать, не да! Бог, если бы все дни были похожи один на другой.

– Не дай Бог, – вторила ему Мелоди слабые голосом, вновь захваченная впечатлением сексуальности от движений рта, губ, когда он говорил.

– Но с другой стороны, только идиот упряма пытается загнать жизнь в рамки, которые для него никогда не предназначались. Это люди не на своем месте.

Мелоди кивнула:

– Они занимаются не тем…

– Вот именно, не своим делом! Взять, например, тебя или меня. – Джеймс бросил взгляд на Мелоди и поспешил отвести глаза. – Я как архитектор создаю корабли, что заставляет меня быть больше математиком, чем художником. Хотя я слежу, чтобы линии были красивы, но я строю суда, прежде всего учитывая скорость хода и надежность. И ты… – Джеймс запнулся.

– А я коллекционирую старую одежду, – подсказала ему Мелоди, вспомнив намеки Хлои насчет взрослой женщины, забавляющейся переодеваниями и делающей на этом карьеру. – Куда ты клонишь, Джеймс?

Он с грохотом поставил тарелку на стол. Его профиль на фоне огня камина тревожил своей красотой.

– Не говоря уж о происхождении и воспитании, мы несовместимы, – изрек он.

Мелоди не знала, что на нее нашло.

– Я знаю, – ответила она, и ее руки скользнули ему под рубашку, чтобы нежно погладить его грудь.

Мелоди захватила его врасплох. Она ощутила, как замерло на миг его сердце, а потом заторопилось нагнать упущенное, сбиваясь с темпа. Мелоди почувствовала жар, внезапно накаливший его кожу, и ответную теплую волну, поднявшуюся в собственном теле.

Джеймс медленно повернулся и посмотрел на нее. Он рассматривал ее лицо – скулы, подбородок. Осторожно заглянул в глаза и на мгновение прикрыл свои. Его пальцы легли на руку Мелоди; ей показалось, что он собирается убрать ее руку со своей груди. Но вместо этого он посмотрел на ее рот и притянул Мелоди к себе так, что их губы встретились.

Джеймс попытался что-то сказать, но она знала, что, если она позволит ему заговорить, очарование будет разрушено. Он выскажет опасения и сомнения, а как только оговорки выступят наружу, решающее значение приобретут долгосрочные последствия. А ей на все это было наплевать. Важен не завтрашний день, не следующий год, а момент, переживаемый сейчас. Это был голос врожденного инстинкта, который не поддавался сковывающему влиянию таких сил, как разум и логика. Нужно набраться смелости, чтобы прислушаться к требованиям плоти, которая точнее отражала состояние Мелоди, чем ее голова сознание.

Она может подчиниться своим чувствам, зная, что, несмотря ни на что, у нее хватит отваги смотреть правде в глаза. Или же она может согласиться с верными, как всегда, возражениями, выдвигаемыми сознанием. Разум предпочитал безопасность и соблюдение приличий, благопристойность. Разве сможет она пойти по линии наименьшего сопротивления? Она, кто появилась на экранах телевизоров в каждом доме города, чтобы отстаивать свои взгляды? Ни в коем случае!

И Мелоди обняла Джеймса за шею и запечатала ему рот поцелуем. В этот поцелуй она вложила всю свою страсть, пытаясь поскорее сломить его сопротивление, пока не сдали ее нервы.

Мелоди преуспела быстрее и успешнее, чем она могла ожидать. Джеймс стал целовать ее в ответ – без колебаний, без особой нежности, но в страстном порыве. Легко и плавно скользя руками по ее телу, Джеймс притягивал ее все сильнее к себе. Шелковистый бархатный халат распахнулся. Обнажившимся бедром она ощущала жар из камина, почти такой же горячий, как губы Джеймса, прижавшиеся к ее губам. Комната опрокинулась, и под головой ее оказался плед. Джеймс навис над нею, раздевая ее, касаясь ее. наслаждаясь ее открывающейся наготой. Мелоди видела, как ее собственные руки расстегивали пуговицу за пуговицей на его рубашке, как они скользнули по его обнаженным плечам, двинулись вниз исследовать его твердый, как ствол дерева, живот.

– Если ты просто хочешь доказать, что способна лишить меня рассудка, то считай, что опыт удался, – упрекнул ее Джеймс, но голос его совершенно не походил на рычание, скорее на мурлыканье. – Но если ты стремишься только к этому… – Рука Джеймса замерла у эластичной кружевной ленты, державшей на талии ее трусики. – Остановись сейчас, потому что через минуту будет слишком поздно.

– Если ты сейчас остановишься, – прошептала она, преодолевая комок в горле, – я умру.

Собственные слова не показались ей ни мелодраматичными, ни глупыми. Это был единственный известный ей способ сказать ему, что ей необходима его любовь – больше чем дыхание.

Рука Джеймса погладила ее талию, опустилась ниже, освобождая Мелоди от последних покровов. Его губы прошли путь от шеи до налившегося соска груди. Его пальцы, скользнув по бедрам, двинулись по запретной дорожке и нашли то, что искали… Тепло обдало ее пылающим жаром, и Мелоди растворилась в самозабвенном наслаждении.

– Прошу тебя… – шепнула она, требуя большего.

Ее еле сдерживаемая, мучительная жажда подействовала заразительно, воспламенила его с такой же силой, какая мучила ее. Остатки одежды полетели в стороны. Массивная золотая серьга в виде кольца запуталась у Мелоди в волосах, и она отбросила ее беспечно, словно медяшку.

Мелоди прильнула к нему, наслаждаясь его телом, запахом, вкусом. И когда Джеймс попытался несколько сдержать ее порыв, Мелоди сомкнула ноги у него на талии и бесстыдно пленила его.

Джеймс напрягся, застонал. Ей показалось, что он ругнулся, беспомощно, мягко. Затем он подложил под нее обе руки и сам сделал ее своей полной пленницей.

Затем темп ласки изменился, ритм и размах определялись уже не тем, что каждый из них делал сам по себе, а тем, что они создали вместе и разделили между собой. Это было пугающе великолепно, но как молниеносно промелькнули неповторимые мгновения! Мелоди испугалась, что взрыв страстей разнесет их обоих на куски.

Некоторое время спустя Джеймс поднял голову и посмотрел вниз на нее. Его волосы, словно увлажненные росой, свешивались на лоб, концы прядей слегка завивались.

– Я овладел тобой все-таки на полу, – на лице его промелькнула улыбка.

Мелоди сонно вздохнула:

– Но не на кухне.

Совсем не это собиралась она сказать. Ей хотелось сообщить ему, что он может сколько угодно говорить об их несовместимости, но она убедилась в ином. Ей хотелось, чтобы он на руках отнес ее в спальню и держал в объятиях всю ночь напролет. Но больше всего ей хотелось сказать ему, что она любит его.

– Уже поздно, – сказала Мелоди, спеша предупредить непоправимую ошибку.

Джеймс откатился в сторону и принял сидячую позицию.

– В самом деле.

Что говорят двое друг другу, разбирая сваленную в кучу одежду и одеваясь? Смешно чувствовать неудобство при виде обнаженного тела, только что разделив наиболее глубокую интимность. И все же между ними нависла тишина, чреватая напряженностью. Мелоди не выдержала.

– Сет, вроде, хорошо идет на поправку – мне показалось, когда я была у него в последний раз, – сказала она, торопливо запахивая халат.

– Да, – ответил Джеймс, натягивая свои одежки с такой же неуместной поспешностью. – Так хорошо, что они фактически отпустят его домой через пару дней.

Холодный ужас сжал ей сердце.

– Значит ли это, что ты уезжаешь, Джеймс? Он посмотрел на нее, подняв глаза от пояса, который застегивал в тот момент.

– Рано или поздно да.

– Когда! – Она не могла не спросить, голос ее дрожал.

– Какое значение это имеет? – небрежно бросил он. – Ты всегда знала, что я уеду. Или произошло что-то, что могло тебя заставить думать по-другому?

Это был прямой вызов. Более отважная женщина приняла бы его и поставила на карту все, но Мелоди обнаружила, что теперь у нее смелости стало поменьше, чем час назад.

– Нет, абсолютно ничего, – прозвучал ответ. – Тебя ждет возвращение в собственную жизнь – нам обоим это известно, и, как я полагаю, ты можешь уехать в любое время.

– Не так быстро, – отозвался Джеймс, натягивая свитер и приглаживая рукою волосы. – Сету потребуется недели две, чтобы устроиться дома. Он, как всегда, ведет себя строптиво и отказывается принимать предлагаемую помощь. Поэтому он остановился на мне как служанке и медицинской сестре.

О, она любит Сета почти так же, как его сына!

– Ну что же, дай мне знать, если я смогу чем-нибудь помочь, – сказала Мелоди, провожая Джеймса к дверям.

– Попробуй уговорить его не отвергать посторонней помощи.

– Ладно. Я загляну к нему еще в больнице.

– Спасибо.

Снова последовала ненужная пауза, и Мелоди поспешила ее заполнить.

– Тогда спокойной ночи.

– Спокойной ночи. – Слова его прозвучали уже с порога ее квартиры; Джеймс бросил ей загнанный взгляд. – Мелоди, насчет сегодняшнего вечера…

Ее охватили дурные предчувствия. Он собирался унизить ее извинениями или оправданиями насчет кошмарной ошибки, которую они оба допустили. Хуже не придумаешь.

Гордость подсказывала ей слова:

– Не надо что-то выдумывать из ничего. Мы оба потеряли голову, я знаю, и этого, вероятно, не должно было случиться. Но не будем омрачать приятный эпизод самобичеванием или предупреждениями на будущее. Ты мне ничем не обязан, Джеймс, как и я тебе.

– Остаемся друзьями? – Он протянул руку. Мелоди ошиблась: бывают вещи похуже извинений.

– Конечно, – заявила она, едва не подавившись собственным ответом.

Она не пожала протянутую руку, ограничившись прощальным жестом, и закрыла дверь. Она слышала затихавшее эхо его шагов внизу в вестибюле, слышала глухой стук тяжелой входной двери, захлопнувшейся за Джеймсом. Она полностью владела собой, когда донесся шум отъезжавшей машины. Но потом Мелоди опустилась на пол на том месте, где он оставил ее, разразилась слезами.

Какой же дурой она была! Она верила, что надо жить моментом, и слишком поздно обнаружила, что вся жизнь может перевернуться от одного-единственного мига, ибо теперь все стало другим навсегда. Ничто не принесет ей счастья, если рядом не будет Джеймса, чтобы разделить с ним радость.

Сет свирепо смотрел из своего инвалидного кресла на колесах, стоявшего у окна.

– Они все хотят уморить меня так или иначе, – сообщил он Мелоди, когда она, как и обещала, заехала к нему за день до выписки из больницы. – Им не удалось расправиться со мной здесь. Теперь они выпихивают меня отсюда и перепоручают дело кому-то еще.

– Вы, конечно, не имеете в виду вашего сына? Мелоди укладывала вещи Сета в новую холщовую сумку, которую привез Джеймс сегодня утром, и боролась с нарастающим желанием прижать эту сумку к сердцу. Как будто ей было мало так поворачивать разговор, чтобы всплывало имя Джеймса, но нельзя же переходить границы.

В одном Мелоди могла быть уверена: он не рвался увидеться с ней. Очевидно, он решил, что лучше сохранит все в секрете, если будет приезжать к отцу, когда Мелоди занята в магазине.

Она проверила, не осталось ли чего в ящиках и в шкафу.

– Он не собирается убивать вас, Сет, если только он не мерзкий негодяй в действительности.

– Я говорю не о Джеймсе, – замахал своим бессильным кулаком Сет. – Я имею в виду эту зануду, длинноносую Паркер. Она будет являться, когда ей вздумается, и заниматься моими делами.

– А, значит, речь идет о приходящей медсестре!

– Пусть она придет в доки и бросится в море с мола.

Даже чувствуя себя несчастной, Мелоди не могла удержаться от улыбки.