После неправильного определения расстояния до противника и ошибочной команды на поворот "все вдруг", адмирал с ужасом убедился, что занял такую позицию, в которой его корабли стали прекрасной целью для противника. Американцам представлялась отличная возможность нанести по колонне Иджуина сокрушительный удар, а затем следовать на север и уничтожить японский транспортный конвой.
      Понимая весь ужас подобного развития событий, уставший и несколько растерявшийся Иджуин совершает очередную, на этот раз самую крупную из всех своих ошибок. Он приказывает своим кораблям совершить еще один поворот "все вдруг" влево. Это выстраивает его корабли в изломанную линию фронта, еще лучше подставляя их под удар противника.
      В 20:56 эсминцы Иджуина совершили очередной поворот "все вдруг" - на этот раз вправо, перестроившись из строя фронта снова в кильватерную колонну, подставляя свой арьергард под бортовой залп противника. Концевым следовал эсминец "Югумо", находясь всего в 3000 метрах от американских орудий с радиолокационной наводкой.
      В этот момент противник открыл артиллерийский огонь и выпустил торпеды. Эсминец "Югумо" сразу же получил попадания пятью снарядами. "Югумо" выкатился из строя влево, открыл яростный ответный огонь и выпустил по противнику 8 торпед. Следующий впереди эсминец "Кацегумо" также открыл артиллерийский огонь, но не смог выпустить торпед из опасения попасть ими в поврежденный "Югумо". "Исокадзе" и "Акигумо" не имели возможности на своем курсе даже открыть артогонь.
      Между тем, "Югумо", пораженный еще несколькими снарядами, потерял управление и стал дрейфовать к юго-западу. В 21:03 он получил попадание в правый борт по меньшей мере одной американской торпеды, взорвался и, продержавшись на поверхности еще несколько минут, затонул. Никто из его экипажа (241 человек) не спасся. Три оставшихся корабля Иджуина бежали из этого района в хаотическом беспорядке. Десять минут у них ушло на то, чтобы снова построиться, после чего вся группа ушла в западном направлении.
      Три американских эсминца, которые до сих пор действовали безукоризненно, стали, судя по всему, жертвой излишней самоуверенности.
      В 20:56, после открытия огня и торпедного залпа по "Югумо", они отвернули вправо. Останься они на этом курсе, то скорее всего им удалось бы уцелеть. Но примерно через полторы минуты прямо по курсу американцы обнаружили еще два японских эсминца - "Сигуре" и "Самидаре" на расстоянии 13 000 метров. Они тут же повернули на обратный курс, параллельный их новым целям, и приготовились к атаке. Сам по себе это был правильный маневр, но он не учел только одной опасности - торпедного залпа с погибающего "Югумо". Возбужденные своим успехом американские моряки забыли об этой опасности и были сурово наказаны.
      Одна из торпед "Югумо" попала в американский эсминец "Шевалье", вызвав детонацию боевых погребов. Это случилось в 21:01 - за две минуты до взрыва самого "Югумо".
      В 21:05, в тот самый момент, когда "Югумо" скрылся в пучине, американский отряд постигла еще одна беда - эсминец "О'Веннон" врезался на полном ходу прямо в середину правого борта погибающего "Шевалье".
      Третий американский эсминец "Селфридж", единственный пока еще оставшийся неповрежденным, продолжал сближаться с "Сигуре" и "Самидаре", ведя огонь из орудий. Огонь был очень неэффективным. Открытый в 21:04, он продолжался 2,5 минуты, когда в носовую часть "Селфриджа" угодила торпеда. Это была одна из шестнадцати торпед, выпущенных несколькими минутами ранее "Сигуре" и "Самидаре".
      Теперь я хочу вернуться к 20:38, когда прошло три минуты, как я запросил адмирала Иджуина показать световым сигналом свое место, поскольку я не мог обнаружить его группу из-за плохой видимости.
      Заметив синий опознавательный сигнал, включенный "Югумо", я полным ходом пошел в указанном направлении.
      Внезапно с левого борта появился какой-то черный объект, похожий на небольшой островок. Но в этих водах никаких островков не было. В этот момент сигнальщик Ямасита доложил:
      - Неопознанные объекты 50 градусов слева по носу. Похожи на крейсеры или эсминцы, вероятно, противника. Сближаются!
      Я взглянул в окуляры огромного 20-сантиметрового бинокуляра.
      Так и есть! Какие-то корабли шли прямо на нас. Сосчитать их не мог, так как они шли кильватерной колонной, когда головной корабль закрывал остальных. В 20:40 с "Самидаре", который также их обнаружил, передали сигналом: "Корабли противника по курсовому 115 градусов".
      Противник быстро сближался. Я наблюдал за ними в бинокль, обдумывая свои действия. Дистанция до них составляла сейчас 13 000 метров.
      Я решил, что самое лучшее - пустить им навстречу пару торпедных вееров. Чтобы улучшить нашу позицию при торпедной атаке, я приказал отвернуть чуть влево.
      К 20:55, когда расстояние до противника составляло уже 10 000 метров, и мы были в пределах дальности его управляемых радаром орудий, я потерял из вида опознавательный сигнал, поднятый "Югумо".
      Кроме того, я, еще считая, что соединение противника состоит из четырех крейсеров и трех эсминцев, больше думал о том, как спасти свои два корабля от уничтожения, нежели о нанесении какого-либо серьезного урона американцам. Видя, что колонна противника поворачивает вправо, я в 20:58 тоже скомандовал резкий поворот вправо. Теперь нас разделяло расстояние 8500 метров. В составленном мною наставлении по торпедным стрельбам идеальной считалась позиция на параллельном курсе чуть впереди противника. Световым сигналом и по радио я передал на "Самидаре" приказ приготовиться к выпуску торпед и открытия огня. В этот самый момент противник подставлял нам свой левый борт, желая ввести в действие все свои орудия сразу.
      Поняв это, я в 20:59 приказал еще немного отвернуть вправо, чтобы, резко сблизившись с противником, сбить ему наводку, а, следовательно, и время открытия огня.
      В этот момент меня вывел из себя командир "Самидаре", который, как дурак, запросил меня по радио: будем ли мы вести бой на этом новом курсе?
      - Скажите ему, - прошипел я, - что мы еще повернем влево.
      Мы сблизились с американцами еще примерно метров на 500, когда я приказал начать разворот влево и дал команду произвести торпедный залп. Было 21 час и 30 секунд. Противник находился от нас по пеленгу 50 градусов по правому борту на дистанции 7500 метров. Шестнадцать "рыбин" плюхнулись в воду с моих двух эсминцев, и торпедисты начали спешно перезаряжать аппараты.
      Торпеды были еще на своем пути к цели, когда вокруг моих кораблей стали вздыматься столбы воды от вражеских снарядов. Первым же залпом американцы достигли накрытия, но прямых попаданий ни один из наших кораблей не получил. Я ждал, когда будут перезаряжены торпедные аппараты, готовясь вместе с новым торпедным залпом открыть артиллерийский огонь.
      "Сигуре" взвизгнул изогнувшимся от бортового залпа корпусом, когда грохнули пять наших 127-миллиметровок, осветив тьму океанской ночи и ослепив всех находящихся на мостике. Пороховой дым на мгновение закрыл полностью видимость. Первое, что я услышал, оглушенный грохотом орудий и вспышками залпа, был голос сигнальщика Ямасита, кричащего о том, что одна из наших торпед попала в цель.
      Когда мои глаза снова привыкли к темноте, я увидел взрыв на головном корабле вражеской колонны. Но кораблей, которые шли за ним, нигде не было видно. Сигнальщики подтвердили, что видят только один эсминец противника. Это привело нас к предположению, что все три американских эсминца стали жертвами наших торпед. Мы, конечно, и представить не могли, что "Шевалье" и "0'Веннон" терпят бедствие в 6000 метрах за кормой головного корабля. Всему виной была плохая видимость.
      В попытке проверить результаты нашей торпедной атаки, я снова развернул свои корабли вправо. После десяти минут бесплодных поисков я приказал повернуть на 90 градусов влево и возвращаться на базу.
      Ошибочный рапорт, переданный разведывательным самолетом о наличии вражеских крейсеров в этом районе продолжал, между тем, лихорадить группу из трех оставшихся эсминцев адмирала Иджуина. После потери "Югумо" они продолжали в полном беспорядке отходить в западном направлении. В 21:13 их сигнальщики заметили вдали "Шевалье" и "0'Веннон", приняв их в панике за четыре американских крейсера. Хотя оба эсминца стояли без хода, на эсминцах Иджуина почему-то решили, что они приближаются.
      В 21:19 три эсминца 1-й группы выпустили двадцать четыре торпеды по увиденному ими миражу, ни одна из которых в цель не попала. Сигнальщики через ночную мглу увидели отблески огня от пожаров на "Селфридже" и "Шевалье", что дало повод доложить о "потоплении нашими торпедами двух крейсеров или больших эсминцев противника". Это был еще один мираж, порожденный паникой.
      После чего адмирал Иджуин повернул свои корабли на север и вернулся на базу. Между тем, японский транспортный конвой добрался до Хорании без всяких помех. За два часа они эвакуировали 589 человек из местного гарнизона, не понеся никаких потерь.
      Таким образом, в результате этого боя один американский эсминец был потоплен, а два - повреждены. Мы потеряли один эсминец. Американцы потеряли почти столько же людей, сколько погибло на "Югумо", хотя мы тогда еще не знали, что примерно треть экипажа "Югумо" была подобрана американскими эсминцами.
      Но самое главное, что несмотря на все ошибки, удалось провести конвой без каких-либо потерь. А это уже было победой. Я лично считаю, что этот бой мог бы закончиться полной победой американцев, если бы Уолкер повернул не на север, а на юг и добил бы артиллерией три удирающих в панике эсминца адмирала Иджуина. Но это всего лишь гипотеза. Морские бои всегда полны ошибок, галлюцинаций и сюрпризов.
      По возвращении в Рабаул я застал адмирала Иджуина шокированным, не знающим куда деваться от стыда. Открыто его никто не осуждал, но высшее командование откровенно выразило свое отношение к этому бою, наградив меня церемониальным мечом, а моих командиров - капитана 3-го ранга Ямагами с "Сигуре" и Сугихара с "Самидаре" - почетными кортиками. Из первой группы эсминцев никто не получил ни наград, ни поощрений, хотя это был первый японский успех на море за три прошедших месяца.
      5
      Наш успех праздновался на следующий день, 7 октября. Торжественная церемония вручения меча и кортиков, как водится, завершилась банкетом. Все происходило в нашем роскошном офицерском клубе, где по этому случаю присутствовали практически все высшие офицеры, включая командующего военно-морской группой "Юг" и 11-м воздушным флотом вице-адмирала Кусака, и командующего 8-м флотом вице-адмирала Самедзима.
      На стол было подано громадное количество саке, а когда появились женщины, торжественно-церемониальная часть тут же переросла в бурное веселье. Женщинами были гейши, нанятые министерством ВМС и посланные на крупные передовые базы для поднятия боевого духа личного состава.
      Произнося тост, адмирал Кусака сказал:
      - Жизнь эсминца в Рабауле в среднем продолжается меньше двух месяцев. И только один корабль, непрерывно участвуя в боях три месяца подряд, не получил ни царапины и не потерял ни единого человека из своего экипажа. Я предлагаю тост за капитана 1-го ранга Хара, капитана 3-го ранга Ямагами и за весь экипаж прославленного эсминца "Сигуре"!
      За столом становилось все более шумно. Неожиданно один из штабных офицеров встал и обратился к адмиралу:
      - Господин адмирал Кусака, я давно хотел задать вам один вопрос, но не осмеливался. Разрешите мне задать его сейчас?
      От такой неслыханной дерзости в помещении сразу же воцарилась мертвая тишина. Но адмирал благодушно кивнул, и молодой офицер продолжал:
      - Господин адмирал! Вы только что с непонятной гордостью отметили, насколько коротка жизнь эсминца в создавшейся обстановке. Но почему такая обстановка возникла? Почему все наши крупные корабли отсиживаются на Труке? 20 октября мы можем отпраздновать годовщину с тех пор, как наши авианосцы последний раз принимали участие в боевых действиях. Воюют уже целый год исключительно одни эсминцы, не говоря уже о том, что их еще используют как транспорты. Почему на таком важнейшем театре военных действий всю тяжесть войны возложили на эскадренные миноносцы. А где все наши авианосцы, линкоры и крейсера?
      Такой дерзости со стороны молодого офицера не ожидал никто, хотя он выразил мысли, которые мучили всех нас. Адмирал Кусака мрачно молчал. Вместо него в напряженной тишине заговорил адмирал Самедзима:
      - Я полагаю, - не совсем уверенно сказал он, - что главнокомандующий Объединенным флотом адмирал Кога ведет подготовку к решительному сражению, в котором будут задействованы все наши крупные корабли.
      Задавший вопрос офицер пьяно засмеялся:
      - Решительное сражение? Когда оно будет, это решительное сражение? Что они даже сейчас смогут сделать, если уже целый год не участвовали в боях? Целый год, который стал для наших эсминцев целым веком. Целый год, за время которого противник настолько повысил свою боевую подготовку, что уже во всем превосходит нас!
      Видно было, что из-за большой дозы выпитого этот офицер потерял контроль над собой. Его приятели пытались прервать поток разоблачений, усадить пьяного на место или увести из клуба. Тот отбивался и продолжал орать:
      - А что сообщает Императорская Ставка в Токио? Противник истекает кровью на Соломоновых островах! Это мы здесь истекаем кровью, а не противник!
      Двое приятелей, наконец, схватили его и вытащили из зала.
      Этот эпизод оказал на меня какой-то странный эффект. Я тоже был сильно пьян и стоял пошатываясь и опираясь на длинный церемониальный меч, который мне торжественно вручил адмирал Самедзима.
      Я подошел к нему и сказал:
      - Адмирал, я хочу вернуть этот меч, потому что я его не заслужил. Но даже если я его заслужил, то что мне делать с ним на корабле?
      Все застыли от удивления от моей выходки. Первым опомнился от шока капитан 1-го ранга Мияцаки. Он подскочил ко мне, обнял, приговаривая:
      - Хара, ты переутомился. Пошли домой, Хара. Тебе надо отдохнуть.
      Я отпихнул его и продолжал:
      - Я хочу обменять этот меч на саке для моего экипажа. Мои моряки должны же быть как-то награждены. Адмирал Самедзима, купите выпивки для моих матросов. Не для себя прошу!
      Тут возле меня возник мой непосредственный командир контр-адмирал Иджуин.
      - Все в порядке, Хара. Я поставлю выпивку твоим морякам. Но сейчас все уже устали и надо расходиться.
      Я проснулся на следующее утро в ужаснейшем похмелье.
      Капитан 3-го ранга Ямагами скорбно напомнил мне о моей выходке и о том, как адмирал Иджуин и капитан 1-го ранга Мияцаки волокли меня, что-то ревущего, с банкета. Подобное поведение старшего офицера было неслыханным в Императорском флоте, и к мучениям от перепоя добавился стыд за свое поведение и страх от ожидания возможных последствий.
      Как ни странно, но за свое постыдное поведение я никак не поплатился. А когда слух о моей выходке распространился среди матросов, то это только добавило мне популярности. То, что мне все это сошло с рук, говорит, видимо, о том, что многие из моих начальников разделяли общее недовольство в отношении высшего командования.
      Главное командование в Токио приказало считать отход на Бугенвиль последним рубежом обороны. Но в зоне боевых действий этот приказ никому оптимизма не добавил. Остров Бугенвиль был по размеру раза в три больше Гуадалканала, и его побережье, не имеющее фактически никакой обороны, предоставляло много потенциальных мест для высадки противника.
      Адмирал Минейчи Кога, занявший пост главкома после гибели адмирала Ямамото в апреле 1943 года, вообще ничего не делал и его никто не видел. Непонятно чем занимался и вице-адмирал Исабуро Одзава, сменивший в ноябре 1942 года адмирала Нагумо на посту командующего авианосными соединениями. Стояли в бездействии на якорях и корабли 2-го флота, которым с августа 1943 года командовал вице-адмирал Курита, сменивший адмирала Кондо.
      Прошло уже полгода после гибели адмирала Ямамото, а его политика продолжалась. Еще со времен, боя в Яванском море в феврале 1942 года я убедился, что участие только в одном бою учит гораздо большему, чем участие в тысяче маневров. К сожалению, командующие адмиралы не разделяли моих взглядов. Они продолжали держать главные силы нашего флота в Рабауле или, что еще хуже, в водах метрополии, мотивируя свои действия необходимостью "сохранить корабли и подготовить личный состав". Результатом явилось то, что ни корабли, ни люди не оказались готовыми к боям, когда сама жизнь вынудила эти бои начать.
      А агрессивный противник не давал нам ни минуты передышки. Уже после возвращения из боя в заливе Велла мы могли убедиться, насколько обстановка стала критической. 12 октября 349 американских бомбардировщиков берегового базирования совершили налет на Рабаул.
      К счастью, бомбардировка, ведущаяся с большой высоты, оказалась не очень точной. Был потоплен только один транспорт. Но столь массированный налет на главную японскую военно-морскую базу шокировал штаб Объединенного флота на Труке. Если противник сумел бросить такое количество самолетов берегового базирования против Рабаула, то Соломоновы острова не могут считаться благоприятным местом для базирования и действий флота.
      Еще один массированный налет имел место 18 октября, когда самолеты противника атаковали Рабаул и Буин - нашу главную авиабазу на Бугенвиле. Через пять дней произошел новый воздушный налет, который затем продолжался ежедневно, пока Буин не был превращен в пылающие руины.
      К этому времени адмирал Кога после некоторых колебаний выделил нам в Рабаул два тяжелых крейсера и эскадру эсминцев, которые прибыли на базу 21 октября. Среди эсминцев был "Сирацуи", номинально входивший в мой дивизион и только сейчас попавший под мое командование.
      Наконец, после шести месяцев после моего назначения командиром дивизиона, у меня под командованием оказалось три корабля.
      "Сирацуи" был однотипен с "Сигуре" и "Самидаре", но внешним видом от них отличался, напоминая самые современные эсминцы. В ноябре 1942 года он получил тяжелые повреждения авиабомбами в. районе Новой Гвинеи и был фактически заново построен в Куре.
      Несмотря на то, что мое тщеславие как командира дивизиона было удовлетворено, забот мне прибавилось. "Сирацуи" был укомплектован совершенно неопытным экипажем, и я сильно сомневался, что этот эсминец добавит боевой мощи моему дивизиону.
      23 октября я вывел три своих корабля в море, транспортируя грузы в Ибоки - примерно в 50 милях восточнее мыса Глостер. На рассвете американские самолеты совершили свои, ставшие ежедневными, налеты на Рабаул и Буин и атаковали наш дивизион в море. К счастью, было еще достаточно темно, чтобы атаковать такие маленькие и шустрые цели, какими были эсминцы. Причем "Сирацуи", уклоняясь от бомб, показал гораздо больше выучки, чем я от него ожидал.
      27 октября американцы совершили очередную высадку. На этот раз их целью был небольшой остров Моно в 20 милях южнее Бугенвиля. На следующий день американские парашютисты были сброшены на Чойсел, и адмирал Кога понял, хочется ли ему этого или нет, но решительное сражение неизбежно. Императорская ставка в Токио требовала удержать Бугенвиль любой ценой.
      Кога немедленно приказал трем авианосцам адмирала Одзава с 173 самолетами на борту перейти в Рабаул. Вместе с тем он отдал приказ соединениям в Рабауле уничтожить десантные силы противника в районе Бугенвиля.
      Но график действий американцев не совпадал с графиком адмирала Кога. Авианосцы "Дзуйкаку", "Секаку" и "Дзуйхо" находились еще далеко на севере, когда мощные силы противника под прикрытием сметающего огненного вала с моря и воздуха начали вторжение на мыс Торокино на западном побережье центральной части Бугенвиля. Это началось в 07:00 1 ноября. Высадка противника почти не встретила сопротивления.
      Адмирал Кусака бросил все 104, истребителя и 16 бомбардировщиков своего 11-го воздушного флота в Торокино, но они не смогли остановить поток вражеского вторжения, затоплявший остров. Три авианосца адмирала Одзава, которые думали больше о собственной безопасности, выпустили в воздух 173 боевых машины, находясь еще в 200 милях севернее Рабаула.
      Адмирал Кога, руководивший операцией со своей штаб-квартиры на Труке, пытался избежать тех ошибок, что были допущены пятнадцать месяцев назад, когда американцы высадились на Гуадалканале. Тогда адмирал Микава со своим отрядом из семи кораблей одержал блистательную победу, утопив четыре крейсера противника. Но при этом он не уничтожил ни одного транспорта противника. Поэтому сейчас было принято решение бросить все имеющиеся в распоряжении корабли к Торокино, а затем провести туда конвой с войсками для осуществления контрвысадки и уничтожения плацдармов противника.
      Командовать этой операцией Кога назначил контр-адмирала Сентаро Омори. Адмирал Омори, недавно прибывший в Рабаул, провел до этого много месяцев с двумя своими тяжелыми крейсерами "Миоко" и "Хагуро" либо на Труке, либо в водах Японии. Однако почему-то ожидалось, что в этой операции Омори если не превзойдет, то по крайней мере повторит подвиг адмирала Микава под Гуадалканалом. От него требовалось помимо уничтожения вражеских боевых кораблей, перетопить и транспорты с десантом.
      Два тяжелых крейсера адмирала Омори должны были взаимодействовать с двумя группами кораблей поддержки. Левофланговая группа, состоящая из легкого крейсера "Сендай" под флагом адмирала Иджуина и моих трех эсминцев, представляла единственное соединение, имеющее хоть какой-то боевой опыт. Правофланговая группа, которой командовал контр-адмирал Хироси Мацубара на легком крейсере "Агано", имела в своем составе еще три эсминца: "Наганами", "Хацукадзе" и "Вакацуки". Эти эсминцы никогда до этого не плавали вместе, а Мацубара не имел никакого опыта ночных боев. Во время краткого совещания в кают-компании флагманского крейсера "Миоко" адмирал Омори сказал:
      - Мы никогда до этого не действовали вместе, и это может стать серьезной помехой в бою. Но отряд адмирала Микава тоже не имел времени на предварительную подготовку, но добился блестящих результатов. Я твердо верю в боевое искусство каждого командира корабля и в доблесть экипажей. А потому убежден, что мы победим!
      Когда я поднимался на палубу после окончания совещания, адмирал Иджуин взял меня под руку.
      - Дело будет жаркое, - сказал он. - Я полагаюсь исключительно на вас, Хара. Я рассмеялся:
      - Захватите лучше побольше противоакульего порошка и приготовьтесь вдоволь искупаться. Но адмирал был явно не настроен шутить.
      - Я не люблю крейсер "Сендай", - мрачно проговорил он. - Ему уже девять лет и он страшно неповоротливый.
      Я знал, что Иджуин не использовал "Сендай" уже много месяцев, хотя тот и числился флагманским кораблем его 3-й эскадры эсминцев. Адмирал предпочитал эсминцы.
      Мы молча сошли по сходне на берег. Адмирал подал мне руку и сказал:
      - Что-то все делается не так, Хара. Мы должны сейчас сражаться и сражаться отчаянно, Хара. Япония рухнет, если падет Бугенвиль.
      Вернувшись на "Сигуре", я не мог отделаться от мысли, почему именно адмиралу Омори поручено командовать этой операцией. До недавнего времени он преподавал тактику в Минно-торпедной школе и никогда не участвовал в крупных морских сражениях...
      В 15:20 1 ноября наши десять кораблей вышли из Рабаула. Сразу после выхода в море мы построились в походную колонну.
      Впереди шел легкий крейсер "Сендай" под флагом Иджуина, ведя за собой мои эсминцы: "Сигуре", "Сами-даре" и "Сирацуи". Мы шли слева и чуть впереди тяжелых крейсеров "Миоко" и "Хагуро". Справа от тяжелых крейсеров адмирал Мацубара вел легкий крейсер "Агано" и эсминцы "Наганами", "Хацукадзе" и "Вакацуки".
      За нами на расстоянии нескольких миль шли пять транспортов, набитых солдатами, и пять эсминцев их охранения.
      День был холодным и мглистым, видимость - ограниченной. Дул слабый юго-восточный бриз, море было спокойным.
      Едва мы успели выйти из канала Сент-Джорджа, как наши радиостанции начали принимать многочисленные радиопереговоры противника, находящегося где-то поблизости. Мы не видели никого, но становилось ясно, что разведывательный самолет противника, оборудованный РЛС, обнаружил нас, находясь над слоем облаков. (В распоряжении 5-й бомбардировочной группы авиационного командования Соломоновых островов имелось два специальных самолета-разведчика ("СБ-24"), оборудованных РЛС. Они передавали информацию адмиралам Хелси и Мерриллу о движениях японских кораблей в направлении бухты Императрицы Августы. Первое сообщение о контакте с противником было передано, когда японские корабли находились в 15 милях восточнее мыса Сент-Джордж.)
      В 19:45 один из бомбардировщиков "CБ-24" пробил облачность и сбросил несколько бомб на "Сендай", но не добился попаданий.
      К этому времени наш самолет-разведчик доложил обстановку на юге: "Три линкора, много крейсеров и эсминцев противника маневрируют в бухте Императрицы Августы вблизи Торокино".
      Силы противника оказались гораздо большими, чем мы предполагали. Американцы явно находились в полной готовности, поджидая нас.
      Адмирал Омори проконсультировался со штабом в Рабауле, и в 21:30 адмирал Кусака приказал транспортам с войсками повернуть обратно. Он решил, что контрвысадка невозможна при такой концентрации сил противника, но приказал Омори следовать дальше и уничтожить корабли противника.
      Десять наших кораблей продолжали идти через дымку, ограничивающую видимость 5000-ми метров. Мы шли со скоростью 18 узлов. Находящая мгла давала возможность противнику использовать против нас свои радары с наибольшей эффективностью.
      В 23:24 еще один "СБ-24" выскочил из облачной тьмы и сбросил бомбы на тяжелый крейсер "Хагуро", но не добился попаданий. Уклонившись от бомб, крейсер "Хагуро" катапультировал самолет-разведчик, который через 14 минут доложил: "Вижу один крейсер и три эсминца противника в 50 милях по пеленгу 330 от мыса Мутупина".
      Указанное место находилось всего в 20 милях к югу от нас. Омори приказал пилоту продолжать поиск кораблей противника, а своим кораблям временно повернуть на обратный курс, чтобы выиграть время в ожидании дальнейших сообщений от разведывательного самолета. Мы прошли обратным курсом около 10 000 метров, а затем развернулись и снова легли на южный курс. Подобное маневрирование хорошо срабатывало в 42-м году, когда противник мог только надеяться на визуальное обнаружение наших кораблей, и повороты на обратный курс сбивали его с толку. В 1943 году подобные методы уже устарели, поскольку американцы могли вести за нами постоянное наблюдение с помощью радиолокаторов.
      Поворачивая на обратный курс, мы с нетерпением ожидали новых сообщений с нашего разведывательного самолета. Но никаких сообщений не поступало. Мы не имели ни малейшего понятия о том, что соединение адмирала Меррилла в составе четырех крейсеров и восьми эсминцев, имея полную информацию о нашем приближении, уже устремилось на север, чтобы перехватить наше соединение на подходе.
      В 00:25 я увидел вдали тусклую красную ракету, повисшую в ночном небе. Пеленг на эту ракету был 70 градусов с левого борта и примерно соответствовал направлению местонахождения сил противника, сообщенного самолетом-разведчиком тяжелого крейсера "Хагуро". Ракета выглядела столь тусклой, что я оценил расстояние до нее в 20 тысяч метров. Продержавшись в небе 2-3 секунды, ракета исчезла.
      Я продолжал как зачарованный глядеть на ракету, а потом на то место в небе, где она погасла, тратя драгоценное время и игнорируя другие важные факторы. В этом была моя ошибка.
      Оглянись я в этот момент по сторонам, то увидел бы, что в результате сложных маневров и поворотов, которые только что завершились, наш строй пришел в совершеннейший беспорядок. Кроме того, все корабли оказались опасно скученными. "Самидаре" находился вне строя слева от меня, а три других наших, корабля сблизились друг с другом на 300 метров вместо предписанных 500.
      Я решил, что ракета, видимо, сброшена нашим самолетом-разведчиком для обозначения места противника, а потому передал на все корабли срочное сообщение:
      "Вижу противника по пеленгу 70 левого борта!"
      Никто в нашем соединении даже и помыслить не мог, что главные силы противника подходят к нам с юга и находятся в данный момент у нас прямо по курсу.
      В этот момент мои сигнальщики доложили: "С левого борта по пеленгу 70 четыре корабля!" Было 00:45 2 ноября 1943 года.
      Я считал, что эти четыре корабля появились продолжая следовать своим курсом с места, обозначенного ракетой. В действительности, пока я пялился на эту ракету, четыре из восьми американских эсминцев, идущих с юга на север, уклонились с курса, чтобы, развернувшись, выпустить торпеды.
      Мой сигнальщик продолжал докладывать: "Отряд противника разделился на две группы. Одна группа удаляется, вторая - ложится на параллельный курс с нами. Это эсминцы! Дистанция 7000 метров!"
      Я вздрогнул от понимания, что уходящие эсминцы уже выпустили свои торпеды. Противнику удалось захватить инициативу! Я немедленно приказал положить руль право на борт и выпустить торпеды.
      "Сигуре" начал поворот вправо, выпустив с двухсекундными интервалами восемь торпед. Я следил за обстановкой, будучи в полной уверенности, что мне удастся уклониться от любых торпед, выпущенных американцами. Обернувшись, чтобы проследить за ходом собственных торпед, я с ужасом увидел, что крейсер "Сендай" полным ходом несется прямо на мой эсминец! Одновременно с "Сигуре" крейсер также повернул вправо, но выполнил этот маневр гораздо быстрее и круче. Я оцепенел, видя с какой скоростью крейсер сближается с "Сигуре". Его огромный корпус, превышающий в три раза наш по размеру, торпедой несся прямо в середину нашего правого борта.
      - Право на борт! - заорал я. - Полный вперед!
      Подобно тонущему в пучине, я задержал дыхание, видя, как над "Сигуре" нависает огромный форштевень крейсера. Мне казалось, что "Сигуре" ползет как улитка, и я весь напрягся в ожидании неизбежного столкновения, когда "Сигуре" вильнул своей хрупкой кормой и пронесся менее чем в трех метрах от крейсера.