Мы продолжали идти в темноте. Настроение повысилось. На палубе слышались шутки и смех. Я же хорошо понимал, насколько нам повезло. И насколько близко мы были от гибели. Я еще хорошо помнил, как американские торпедные катера утопили в декабре 1942 года эсминец "Теруцуки". Это был новейший японский эсминец водоизмещением 3470 тонн, а утопил его крошечный катер водоизмещением всего 50 тонн. Такая же судьба ждала и нас, сумей противник обнаружить нас на несколько минут раньше.
      Выйдя из бухты Велла, мы увеличили скорость и без дальнейших происшествий вернулись в Рабаул. Весь экипаж был еще в возбужденно-веселом настроении из-за ночной стычки с противником. У меня же никаких причин для веселья не было. Когда я пришел в штаб с докладом, мне вручили очередное секретное сообщение:
      "Эсминцы "Микацуки" (30-й дивизион) и "Ариаке" (27-й дивизион) при транспортировке грузов в Тулуву на архипелаг Нью-Британия 27 июля сели на мель вблизи мыса Глостер. На следующий день они были атакованы бомбардировщиками "В-25" и полностью уничтожены. Погибло семь человек".
      Я снова стал командиром однокорабельного дивизиона. Как быстро тают силы нашего флота! От славного июльского квинтета осталось всего два корабля. А прошел всего месяц. Как могли эти эсминцы вместе выскочить на мель?!
      Расстроенный и опустошенный я заперся ночью у себя в каюте и выпил несколько бутылок саке. Потом ко мне присоединился капитан 3-го ранга Ямагами и примерно часа полтора мы вместе топили наше уныние в водке. Затем он ушел, а я продолжал пить один до полного отключения.
      Через два дня, утром 4 августа, командир 4-го дивизиона эсминцев капитан 1-го ранга Кадзу Сугиура пригласил Ямагами и меня к себе на совещание. Стоял прекрасный солнечный день, и мы на катере отправились к эсминцу "Хагикадзе". Стол и стулья для совещания были вынесены прямо на верхнюю палубу, под небольшим тентом. Мы прибыли последними, застав на "Хагикадзе" всех других командиров и их старпомов. Капитан 1-го ранга Сугиура был на несколько лет меня старше, но, в отличие от меня, успел окончить и Военно-морскую академию.
      - Господа, - сказал он, открывая конференцию, - я рад доложить вам, что наш последний транспортный рейд на Коломбангару завершился полным успехом. Наше морское командование, равно как и командование армией, выразили удовольствие по поводу проведения этой операции и уполномочили меня объявить всем вам благодарность. Кроме того, поступил приказ повторить подобный рейд послезавтра. Пойдут те же корабли. Только "Кавакадзе" заменит "Амагири", чей нос поврежден из-за тарана торпедного катера. Я буду рад выслушать ваши мнения и предложения.
      Оглядев лица присутствующих, я понял, что от командиров эсминцев 4-го дивизиона никаких предложений не поступит. На их лицах можно было прочесть только безоговорочное подчинение всему, что скажет их командир дивизиона. Поскольку я был единственным из присутствующих, имеющим равный чин и равную должность с капитаном 1-го ранга Сугиура, то первым откликнуться на его предложение, видимо, надлежало мне.
      - Господин Сугиура, - сказала, - если я правильно понял, мы должны повторить свой ночной поход. Означает ли это, что мы должны провести следующую операцию по той же схеме, что и предыдущую?
      - Именно так, Хара, - ответил Сугиура. - Мы должны пройти через бухту Велла, затем - через пролив Блэкетта и разгрузиться на якорной стоянке Коломбангары в 23:30. Точно, как в прошлый раз.
      - Прошу прощения, господин Сугиура, - возразил я, - но мне кажется, что не совсем разумно повторять ту же оперативную схему снова. Ведь эта процедура уже дважды использовалась в заливе Велла? Неужели ее нельзя никак изменить на этот раз? Скажем, перед входом в пролив Блэкетта пройти ложным курсом через пролив Гизо? Или хотя бы изменить временной график операции?
      - Хара, - ответил командир 4-го дивизиона, - я понимаю и разделяю ваше беспокойство. Но приказ уже отдан. Если изменить в нем любую деталь, это повлечет за собой большие изменения во всех его составляющих, особенно во всем, что касается связи. Вы знаете, какие у армейских гарнизонов допотопные системы связи? С другой стороны, если пролив Блэкетта с его рифами и мелями опасен для нас, то он в равной степени опасен и для противника. Их катера могут, не обнаружив нас, выскочить на камни.
      Три командира из дивизиона Сугиуры верноподданно закивали, выражая свое согласие. Я понимал, что любые мои предложения не вызовут одобрения ни у кого, разве что у Ямагами...
      Между тем, Сугиура продолжал примирительным тоном:
      - Я думаю, вы согласитесь со мной, Хара, если я поставлю ваш "Сигуре" головным, освобожу вас от грузов, предоставив таким образом вам полную свободу рук. С вашим опытом и искусством вы прекрасно обеспечите охранение всего отряда.
      Это был, конечно, хитрый ход. В сущности, на меня, единственного офицера, который осмелился показать, что недоволен полученным приказом, возлагалась ответственность за проведение всей операции. Глаза всех присутствующих смотрели на меня, ожидая реакции на это предложение.
      - Я понимаю ваши доводы, господин Сугиура, - ответил я, - но принять ваше предложение не могу.
      Сказать, что присутствующие командиры были удивлены моим ответом значит не сказать ничего. Они были просто ошеломлены. Я же продолжал:
      - "Сигуре" - самый старый из всех четырех эсминцев. Его машина давно нуждается в ремонте, и я сомневаюсь, что он может развить скорость даже 30 узлов. Он совершенно не подходит для передового дозора. Я рекомендую назначить на сторожевое охранение капитана 2-го ранга Кошичи Сугиока. Его новейший эсминец "Араси" с легкостью развивает ход 35 узлов.
      Капитан 1-го ранга Сугиура согнал с лица выражение недовольства и в наступившей тишине взглянул на капитан 2-го ранга Сугиока. Тот отвел глаза, не сказав ничего. Сугиура вздохнул и подвел итог совещания.
      - Хорошо, господа, - сказал он. - Отряд поведет мой "Хагикадзе". Он будет осуществлять передовое охранение, но возьмет на борт причитающуюся ему долю людей и грузов. За ним пойдут: "Араси", "Кавакадзе" и концевым "Сигуре" на расстоянии 500 метров друг от друга. Это создаст компактный, но маневренный строй. Это вас удовлетворяет, Хара?
      Я отдал должное его выдержке и терпению и согласился. В конце концов все эти детали имели мало значения на фоне целесообразности всей операции.
      Далее совещание стало обсуждать общий тактический план.
      По этому плану мы должны были выйти из Рабаула на рассвете с тем, чтобы прибыть в район, где действует разведывательная авиация противника, с наступлением темноты. Сугиура считал, что американские самолеты-разведчики, базирующиеся на острове Рассела, способны действовать в радиусе 300 миль от своей базы.
      Возможно, что неделю назад его предположения можно было считать совершенно правильными. Но мы были обязаны учитывать возможность того, что ныне разведывательная авиация американцев вполне может действовать и с более передовых баз. Скажем, с Рендовы, где противник обосновался еще с начала июля. Кроме того, наш отряд мог быть обнаружен и подводными лодками противника, а эта возможность вообще не рассматривалась на совещании.
      Я больше не сказал ни слова, сидя в мрачной задумчивости.
      Вспоминая это совещание, я до сих пор не могу подавить в себе чувство глубокого сожаления. Все-таки, думалось мне, я не сделал все возможное, чтобы доказать правоту своих взглядов. А сумей я это сделать, сколько жизней мне бы удалось спасти и в этой операции, и во многих последующих. И хотя разум подсказывает мне, что при столь жесткой иерархии, которая существовала в нашем флоте, мне вряд ли чего-нибудь удалось добиться, тем не менее я виню себя за недостаточные усилия.
      6 августа около 3 часов ночи мы вышли из Рабаула, взяв курс на юг. Море было спокойным. Через дождевые тучи иногда проглядывало солнце. Временами шел дождь.
      Мы проходили остров Бука, когда был замечен самолет противника, уходящий в облака. Наши радисты перехватили длинное шифрованное сообщение о самолете, помеченное "Срочно!" Видимо, это был доклад о нашем обнаружении. Рассчитывать на внезапность более не приходилось.
      Я глядел на флагманский эсминец "Хагикадзе", ожидая, как отреагирует капитан 1-го ранга Сугиура на подобное развитие событий. Но ничего ровным счетом не произошло. Отряд продолжал следовать тем же курсом и с той же скоростью. Мне оставалось только сжать зубы и молиться, чтобы пронесло.
      В 19:00 мы вошли в Бугенвильский пролив, где повернули на 140 градусов, имея скорость 30 узлов. Через два часа двадцать минут отряд находился северо-восточнее острова Велла Лавелла.
      Мой "Сигуре" слегка отстал от отряда, так как 30-узловая скорость была слишком большой для него.
      Штурман лейтенант Ешио Укихара доложил мне, что расстояние до нашего переднего мателота "Кавакадзе" увеличилось до 1000 метров вместо положенных 500. Он предложил форсировать двигатели, чтобы сократить дистанцию, но я не разрешил. Будем держаться на дистанции 1000 метров.
      С правого борта проплыла Коломбангара с нависающей над всей местностью вершиной вулкана, зловеще торчащей на фоне черных туч. Слева не было ничего, кроме кромешной тьмы, из которой в любой момент можно было ожидать чего угодно. Меня бил озноб.
      Я дал приказ нацелить все орудия и торпедные аппараты на левый борт, установив прицелы на дистанцию 3000 метров, а торпеды - на углубление 2 метра с раствором 20 градусов. А также удвоить число сигнальщиков.
      Следующие 10 минут я напряженно всматривался в темноту, надеясь, что какая-нибудь мелькнувшая тень выявит присутствие противника. Тишина была прервана криком сигнальщика Ямасита:
      - Вижу буруны! Черные объекты! Несколько кораблей идут прямо на нас!
      Положив руль право на борт, я приказал выпустить торпеды по целям, появившимся с левого борта. Их носовые буруны были уже ясно видны. С ужасом я взглянул на идущие впереди три эсминца нашего отряда. Они продолжали следовать прямым курсом, вслепую сближаясь с вражескими кораблями. Мой "Сигуре" теперь находился в 1500 метров от "Кавакадзе", резко поворачивая вправо и выпуская одну за другой торпеды. Было 21:45.
      Мы готовились выпустить восьмую торпеду, когда я заметил всего в 800 метрах от эсминца зловещий черный след, идущий в нашем направлении.
      Я снова скомандовал: "Право на борт!" - и в этот момент увидел, как столб огня поднялся прямо в середине эсминца "Араси", а через мгновение два огненных столба, вставших над "Кавакадзе". Нашего флагмана "Хагикадзе", который створился с "Араси", мне видно не было.
      Взглянув на поверхность воды, я почувствовал, что у меня перехватывает дыхание: три торпеды шли прямо в носовую часть "Сигуре", которая мучительно медленно поворачивала вправо.
      Я почувствовал слабость в коленях и вцепился в ограждение мостика. Первая торпеда прошла в 20 метрах у нас по носу, вторая - еще ближе. Что касается третьей, то казалось, что она непременно нас поразит.
      К счастью, этого не произошло. Буквально содрав краску с нашего форштевня, торпеда прошла мимо благодаря резкому повороту, который совершал эсминец.
      Не успели мы закончить разворот, как я увидел еще несколько торпед, идущих на мой эсминец. Я приказал положить руль лево на борт.
      Когда эсминец мчится на 30 узлах, требуется почти полминуты, прежде чем он начнет подчиняться повороту штурвала. Я с тревогой огляделся. К счастью, больше торпед не было. Я снова взглянул на часы: 21:47. Эти две минуты были, пожалуй, самыми страшными в моей жизни.
      В этот момент сигнальщик Ямасита ликуя объявил, что одна из наших торпед попала в корабль противника. Он сам видел взрыв среди американских эсминцев. Это известие явилось хорошей разрядкой для моих матросов, находившихся во время нашего отчаянного маневрирования в страшном напряжении ожидания взрыва собственного корабля. Однако радостные крики быстро умолкли, когда стало очевидно, что ни один из вражеских кораблей попадания не получил.
      Позднее выяснилось, что взрыв торпеды, который наблюдал Ямасита, произошел от кильватерной струи американского эсминца. Наши кислородные торпеды были настолько чувствительными, что часто взрывались, попадая в струю от винтов.
      Американские корабли не получили в этом бою никаких попаданий. Противник действовал превосходно, не допуская никаких ошибок. (Это была оперативная группа 31.2 ВМС США (капитан 2-го ранга Фредерик Мусбруджер), состоявшая из 12-го дивизиона эсминцев ("Данлэп", "Гревен" и "Маури") и 15-го дивизиона ("Ланг", "Стерет" и "Стек").)
      Часть моих торпед должна была точно попасть в цель, но вражеские эсминцы вовремя совершили поворот в 90 градусов на восток и уклонились от них.
      Я спросил у радистов, что слышно от остальных трех эсминцев.
      Из радиорубки доложили, что "Араси" и "Кавакадзе" передали короткое сообщение о получении попаданий торпедами. От "Хагикадзе" не было ничего.
      Быстрая оценка обстановки убедила меня в том, что противнику блестяще удалось заманить нас в засаду, и что "Сигуре" сейчас находится в наиболее невыгодном положении, какое только можно себе представить. Я вспомнил ночной бой у Гуадалканала, когда мой эсминец в одиночку атаковал колонну вражеских кораблей и потопил эсминец "Бартон". Теперь роли переменились. Противник атаковал меня, действуя совсем не в одиночку. Судя по количеству выпущенных торпед, на нас из темноты обрушилось несколько кораблей противника. Я никак не ожидал от американцев такой снайперской торпедной стрельбы в полной темноте. Видимо, опыт прошлых боев с нами их многому научил.
      Я, конечно, не мог бросить своих товарищей в беде, но в то же самое время я мало что мог предпринять против настолько превосходящих сил противника. Но поскольку не было никаких сообщений с "Хагикадзе", можно было предположить, что флагманский эсминец еще цел. Тогда нужно попытаться установить с ним контакт.
      Я приказал перезарядить торпедные аппараты и объявил, что мы возвращаемся к месту боя. Когда "Сигуре" закончил поворот на обратный курс, было 21:51.
      Минутой позже прямо по курсу, примерно в трех милях впереди нас, ночную тьму прорезал огромный сноп пламени. Я отчаянно пытался связаться с нашими кораблями по радио. Никто не отвечал.
      В этот момент в ночном небе повисла гирлянда осветительных ракет и засверкали трассы зажигательных снарядов. Противник добивал наши корабли артиллерией.
      Еще когда мы разворачивались на обратный курс, я почувствовал, что "Сигуре" как-то неуверенно реагирует на перекладку руля. Еще в самом начале боя я почувствовал какой-то удар в корму, но не был в этом уверен. Только через четыре месяца, когда "Сигуре" был поставлен в док, мы обнаружили в пере руля отверстие диаметром почти в два фута. Американская торпеда прошла прямо через перо руля, но, к счастью, не взорвалась.
      Вцепившись в ограждение мостика, я лихорадочно обдумывал свои дальнейшие действия. Палуба эсминца была завалена грузами, а весь корабль забит солдатами, которых было 250 человек. Эффективно сражаться в таких условиях с превосходящим противником было невозможно. У Гуадалканала я совершил три ошибки, и это стоило мне сорока трех человек экипажа. Во сколько обойдутся мне ошибки, которые я совершу сегодня?
      "Сигуре" все еще двигался к месту боя, когда в 22:10 артиллерийский огонь неожиданно прекратился. Все снова погрузилось в кромешную тьму. Я был уверен, что три наших эсминца потоплены. Противник, видимо, прячется в темноте, выжидая момент, чтобы обрушиться на одинокий "Сигуре".
      В 22:15, не получая никаких ответов по радио и не видя никого вокруг, я дал приказ уходить с места боя.
      Таким образом, этот бой, получивший позднее название боя в заливе Велла, закончился полной победой американцев. Три японских эсминца были потоплены. Из 700 человек их экипажей и 820 находящихся на борту солдат уцелело лишь 310 человек. Среди уцелевших был и капитан 1-го ранга Сугиура. Около 30 часов он добирался до берега, а потом неделю мыкался в джунглях, пока не был обнаружен спасательной партией. Когда 20 августа истощенный и угрюмый Сугиура вернулся в Рабаул, мне было больно на него смотреть. Уцелевшие с погибших эсминцев признали, что заметили идущие на них торпеды, когда те находились уже примерно в 300 метрах от кораблей. Две торпеды попали в "Хагикадзе", сразу выведя из строя радиостанцию эсминца. "Араси" получил попадание тремя торпедами, "Кавакадзе" - двумя. Это была одна из наиболее успешных торпедных атак в истории.
      Восьмая американская торпеда угодила, как уже говорилось, в перо руля "Сигуре". Если бы она взорвалась, "Сигуре" разделил бы судьбу трех других эсминцев 4-го дивизиона.
      После войны я узнал дополнительные подробности об этом бое.
      Противник узнал о нашем выходе еще утром того же дня и постоянно отслеживал движение нашего отряда до входа в бухту Велла.
      В 09:30 с Тулаги вышли шесть американских эсминцев. Войдя в бухту, американцы с помощью радаров обнаружили наш отряд на расстоянии примерно в 10 миль. После этого соединение противника разделилось на две группы по три эсминца в каждой.
      Группы должны были выйти в торпедную атаку поочередно, но первая группа добилась стольких попаданий, что второй оставалось только добить наши поврежденные корабли артиллерией.
      После этого боя в Рабауле начальство наконец поняло, что нельзя снабжать Коломбангару через бухту Велла.
      2
      Поздно ночью 7 августа "Сигуре" вернулся в Рабаул. В штабах царила атмосфера, напоминавшая панику. Потеря острова Мунда накануне, 4 апреля, а затем небывалый разгром нашего отряда эсминцев повергли всех в состояние шока. Главный бастион японской обороны на Соломоновых островах отделяла от Мунды лишь узкая полоска воды пролива Блэкетта.
      Я доложил о катастрофе командующему 8-м флотом вице-адмиралу Самедзима. Он выслушал меня с мрачным лицом, но ни словом не осудил моих действий. Адмирал осознавал собственную ответственность за то, что 4-й дивизион эсминцев был послан в западню из-за дурацкой традиции раз за разом применять одни и те же тактические приемы.
      По прибытии на базу мы сгрузили на берег 250 солдат и их грузы. Большинство солдат еле держались на ногах, проведя почти 40 часов в душных, набитых до отказа помещениях под палубой, неимоверно страдая при этом от морской болезни. Спускаясь по сходням на берег, некоторые не могли сдержать радостных криков. Они знали, какая судьба постигла большую часть их товарищей и насколько они сами близки к гибели, а потому были благодарны экипажу "Сигуре" за спасение.
      На следующий день я предоставил своему экипажу давно заслуженный отдых, уволив треть матросов на берег.
      Увидев в первой группе уходящих на увольнение матросов сигнальщика Ямасита, благодаря которому нам удалось вовремя обнаружить противника, я пригласил его к себе в каюту. Там я вручил матросу свои серебряные часы и сказал:
      - Это подарок за отличную службу. Я понимаю, что это слишком малое вознаграждение за спасение корабля и двух сотен человек. Я купил эти часы двадцать нет назад в Нью-Йорке во время учебного плавания.
      - Я не могу их принять, - запротестовал Ямасита. - Это не просто часы. Это память о вашей юности. Кроме того, я не совершил ничего особенного, что не входило бы в мои служебные обязанности как сигнальщика. В любом случае, если я и заслужил награду; то пусть пеня официально награждает командующий флотом. - Бери часы и не спорь со мной, Ямасита, - прервал я его. - От командования ты не получишь ничего, поверь мне. Они даже отказываются засчитать нам торпедное попадание, поскольку его наблюдал ты один, а больше свидетелей не было.
      - Господин капитан 1-го ранга, - вспыхнул Ямасита, - я точно видел попадание нашей торпеды. Я никогда в жизни никого не обманывал...
      - Ладно, - сказал я, - на службе все случается. Иди на берег и постарайся там хорошо провести время.
      Я сунул часы в его карман. Сигнальщик остыл, улыбнулся и, отдав честь, вышел из каюты.
      Я же засел за рапорт о подробностях ночного боя в заливе Велла. С одной стороны, мне хотелось как можно правдивее описать случившееся, но с другой стороны, не хотелось подставлять своих товарищей на других кораблях, совершивших кучу ошибок. Потребовалось несколько часов, прежде чем я закончил работу и вышел на верхнюю палубу.
      К этому времени первая партия отпущенных на берег матросов уже вернулась на корабль. Среди них находился Ямасита. Форменка на нем была разорвана, губы разбиты, а под глазом набухал лиловый синяк.
      - Что произошло? - потребовал я объяснений.
      - Ничего страшного, господин капитан 1-го ранга, - вытянулся сигнальщик. - Я оступился и упал.
      - Утром ты мне сказал, что никогда в жизни не врал, - сказал я. Зачем же ты врешь сейчас?
      - Простите, господин капитан 1-го ранга, - опустил глаза Ямасита. - Я подрался с какими-то ублюдками на берегу.
      - Идем ко мне в каюту, - приказал я. - Доложишь, что случилось.
      Ямасита послушно пошел за мной и в каюте честно рассказал, что с ним произошло.
      - Дело было так, господин капитан 1-го ранга. Я выпил пару чашек саке. Возможно, опьянел слегка. И стал хвастаться часами, которые вы мне подарили. Тут ко мне подходит какой-то придурок и говорит, что наш "Сигуре" позорно бежал с поля боя и опозорил весь флот. Затем появился еще какой-то дурак и сказал, что вообще весь 27-й дивизион - это сборище трусов и разгильдяев. Ну я ему и врезал. Вы на меня не смотрите, господин капитан 1-го ранга. Они тоже получили все, что заслужили. Подонки!
      - Ямасита, - спросил я, - ты считаешь, что "Сигуре" действовал неправильно?
      - Нет, командир, - искренне ответил он. - Вы все сделали совершенно правильно. Просто эти придурки на берегу вывели меня из себя.
      - Ты должен был не обращать на эти глупости внимания, - пожурил я сигнальщика. - Мы здесь для того, чтобы сражаться с американцами, а не драться друг с другом. Иди в лазарет, приведи себя в порядок.
      После боя в заливе Велла атмосфера на "Сигуре" кардинальным образом изменилась. Я понял, что под моим командованием находится опытный боевой экипаж. Я уверенно чувствовал себя перед грядущими боями, которые не замедлили последовать.
      Продолжая свое наступление, американцы провели новую высадку морской пехоты 15 августа на Билоа - вблизи южной оконечности Велла Лавелла. Новый плацдарм вместе с ранее захваченным на Мунде брал в клещи 12 000-й японский гарнизон в Коломбангаре. Реакцией японского командования стал план высадки подкреплений в Хорании для уничтожения нового вражеского плацдарма. Для этого предполагалось использовать и всю наличную в этом районе авиацию.
      Утром 16 августа Ямагами и я были вызваны на совещание, которое на борту эсминца "Сазанами" проводил командир 3-й эскадры эсминцев контр-адмирал Мацудзи Иджуин. Было уже объявлено, что он намерен лично возглавить операцию у Хорании.
      Иджуин информировал нас, что он добился у командования прекращения выполнения эсминцами транспортных функций. Отныне эсминцы будут заниматься только эскортированием. Эскортирующая эскадра еще год назад всегда состояла не менее чем из восьми эсминцев.
      - К сожалению, ныне из-за больших потерь, понесенных в последние месяцы, нам придется довольствоваться четырьмя кораблями. Я сам выбрал эти четыре эсминца, - заявил адмирал. - И уверен, что они стоят восьми других кораблей.
      После этого адмирал объявил названия кораблей, отобранных для операции. Если не считать моего "Сигуре", все остальные были эскадренными миноносцами новейшей постройки. Среди них был герой боя в бухте Кула 13 июля эсминец "Хамакадзе", который, помимо всего прочего, являлся одним из немногих японских кораблей, оснащенных радаром. Он и однотипный "Исокадзе" составляли 17-й дивизион эсминцев под командованием капитана 1-го ранга Тошио Мияцаки. Вместе с флагманским эсминцем самого Иджуина "Сазанами" они должны были сформировать охранение конвоя. Это был очень редкий случай, когда такой маленький отряд из четырех эсминцев должно было вести в бой целое созвездие старших офицеров: один контр-адмирал и два капитана 1-го ранга. Все это говорило о том, что на высшее командование разгром в заливе Велла оказал сильное впечатление.
      17 августа в 3 часа ночи наши четыре эсминца вышли из Рабаула, продвигаясь в южном направлении на рандеву с конвоем из двадцати самоходных десантных барж. Баржи вышли с Бугенвиля, имея на борту 400 солдат для подкрепления сил гарнизона Хорании.
      Мы находились еще примерно в 100 милях от Рабаула, когда радисты перехватили длинное сообщение, передаваемое американским самолетом-разведчиком. Ясно, что речь шла о нас. Адмирал Иджуин радировал в Буин, прося обеспечить воздушную разведку района, чтобы не быть пойманными врасплох кораблями противника.
      Первое сообщение от нашего разведывательного самолета пришло в 13:30, когда на юго-западном горизонте уже появились берега острова Бугенвиль. Оно гласило: "Три эсминца противника идут проливом Гизо в направлении Билоа".
      Наш отряд со скоростью 28 узлов продолжал идти в направлении Бугенвиля. Мы спешили, чтобы не позволить противнику напасть на неэскортируемый конвой, который медленно шел вдоль побережья Чойсела.
      В 21:00 прямо по курсу на горизонте замаячила Велла Лавелла. Мы приближались к своей цели и, вероятно, к схватке с тремя ранее обнаруженными эсминцами противника.
      Напряженная тишина, царившая на мостике, была прервана криком сигнальщика Ямасита:
      - Вижу самолет противника!
      На большой высоте прямо над нами прошмыгнул американский бомбардировщик и скрылся в облаках. Затем, также внезапно, появился второй самолет. Это 5ыл торпедоносец "Авенджер", сбросивший осветительную ракету прямо над "Сигуре".
      Наши эсминцы, сломав кильватерный строй, разошлись разными курсами, открыв зенитный огонь. Маневрируя на 30 узлах, корабли закрылись дымзавесами.
      Еще один бомбардировщик появился из облаков и, пройдя над самыми мачтами "Сазанами", сбросил несколько бомб. Я со страхом подумал, что это один из "топмачтовиков", о которых мы уже слышали несколько месяцев, но так ничего и не придумали, как уклоняться от скользящих по поверхности воды авиабомб.
      Но в данном случае я ошибся. Бомбы были сброшены обычным манером. Они легли вблизи "Сазанами", подняв вокруг флагманского эсминца большие столбы воды. "Сазанами" отбивался изо всех орудий, но так и нe попал в этого отважного американского пилота.
      Самолеты ушли, хотя существовала большая вероятность того, что они вернутся. Далеко на горизонте, наконец, показался конвой, который мы должны были охранять. До него оставался еще примерно час хода. Все с тревогой всматривались в небо, ожидая нового визита американских самолетов. Пока они появлялись двойками, а что будет, если их появится больше?
      Самолеты продолжали нападать на нас парами до самого входа в залив Велла. Когда последние из них улетели, черный зловещий силуэт Коломбангары снова навис над нами с востока. И снова нас окутывала кромешная тьма. Не идем ли мы опять в капкан, расставленный противником?
      С "Сазанами" по радио передали приказ повернуть на 180 градусов, на запад, из-за плохой видимости на стороне Коломбангары.
      Повернув на запад, мы прошли около 30 миль, когда с "Сазанами" просигналили: "Четыре корабля противника, пеленг 190, дистанция 15 000 метров".
      Адмирал Иджуин вовремя вывел нас из очередной ловушки.
      Кормовой сигнальный фонарь "Сазанами" промигал новый приказ: "Построиться в боевой ордер. Подготовиться к торпедной атаке с левого борта".
      Адмирал Иджуин позднее рассказывал мне, что он очень обрадовался, обнаружив, что противник нас преследует. "Я убедился, что противник, находясь под впечатлением своей феноменальной победы 6 августа, проигнорирует конвой и решит заняться нами. Я повернул на север, чтобы отвлечь американцев подальше от конвоя".
      В 22:32 наши эсминцы повернули на 45 градусов к северо-западу. Все следили за маневрированием противника, к которому ближе всех находился имеющий радар "Хамакадзе", прикрываемый "Сазанами". Мой "Сигуре" занимал позицию еще на 1000 метров севернее их.
      Противник продолжал следовать полным ходом на северо-восток, явно демонстрируя тот факт, что наше предыдущее маневрирование осталось незамеченным. Расстояние между нами и американцами сокращалось, и в 22:40 в темном небе расцвели две сигнальных ракеты: белая и синяя, выпущенные нашим самолетом-разведчиком. Это был заранее условленный сигнал, означающий: "Корабли противника являются эсминцами".
      Американская колонна начала внезапный резкий поворот вправо в западном направлении. Адмирал Иджуин с ужасом понял, что противник прекратил преследование нас и лег на курс перехвата беззащитного конвоя. Адмирал немедленно приказал всем эсминцам совершить поворот на 90 градусов к юго-западу в надежде перехватить колонну противника, прежде чем она обрушится на незащищенные десантные баржи. Но беглый расчет скорости противника показал, что это невозможно.
      Тогда Иджуин приказал дать по американцам торпедный залп с предельной дистанции, которая по оценке офицеров "Сазанами" составляла 8000 метров. Мои собственные расчеты показывали более 10 000 метров. С такого расстояния шансов добиться попадания практически не было никаких. Американские корабли шли почти параллельным курсом со скоростью более 30 узлов. Катастрофа нашего конвоя казалась неминуемой, и Иджуин приказал выпустить торпеды. В 22:52 все корабли произвели торпедный залп, выпустив двадцать три торпеды.
      Наши торпеды были уже на полпути к цели, когда неожиданно одна из них внезапно встала вертикально в оде, переломилась пополам, осветив темноту бело-зеленым флюоресцентным свечением. С кораблей противника все это, разумеется, заметили и совершили резкое уклонение вправо. В результате все наши торпеды прошли мимо. Адмирал Иджуин, глядя на все это в бинокль с мостика "Сазанами", вздохнул:
      - Надо же было ей сломаться! Не повезло. Но по крайней мере мы отогнали их от конвоя.
      В 22:55 "Сазанами" выпустил восемь оставшихся у него торпед. Расстояние до противника было еще 7000 метров, но Иджуина это не заботило. Ему важно было еще дальше отогнать американцев от наших барж. Американцы совершили еще один резкий поворот вправо и уклонились от торпед. После чего адмирал приказал открыть артиллерийский огонь.