Глава 54

Улу Бега высадили из машины у станции метро в каком-то пригороде Вашингтона. Поездка была долгой и проходила в молчании – мимо темных полей, потом по великому чуду американской инженерной мысли, огромному мосту, потом по городу.

Спешнев обернулся к нему с переднего сиденья.

– Вы все запомнили?

– Да.

– Это будет несложно. Убийство – самая простая часть. Он будет один. Вы будете стрелять в голову?

– В лицо. С очень близкого расстояния. Я увижу его мозги.

– Хотите шутку?

Ох уж этот русский со своими шутками! Странный малый, самый странный из всех. Даже молоденький мальчик, который вел машину, обернулся и стал слушать.

– Он рассчитывает встретиться с Чарди, – сказал Спешнев. – Ну не забавно ли? Этот военный преступник убегает от своей собственной охраны, чтобы встретиться с единственным человеком на свете, которому он доверяет, а вместо этого встретится с единственным человеком на свете, который задумал его убить.

Все эти шутки судьбы мало занимали Улу Бега; он лишь коротко кивнул.

Водитель покинул машину, обошел ее и открыл перед курдом дверцу.

– Ну ладно, – сказал Спешнев.

Улу Бег вышел под легкий дождь. Улица кишела американцами. Вокруг возвышались фонари с круглыми лампами, их коричневый свет выхватывал из темноты косые струи воды.

Они стояли на площади, недалеко от автобусного кольца. Люди стекались к станции; на мосту над входом виднелись поезда. Все было очень современное.

– На этот раз осечки быть не должно, – сказал полковник.

– На все воля Всевышнего, – ответил курд.

Дверца захлопнулась, и машина рванула с места. Улу Бег немного постоял у обочины, глядя, как она растворяется в потоке машин, потом сквозь толпу зашагал под дождем к станции. Он купил в автомате билет без сдачи и через турникеты прошел на перрон. В левой руке он нес рюкзак; там ждал своего часа "скорпион".

Из кинотеатра Данциг вышел в половине двенадцатого. В голове у него крутились обрывки картинок: органы, гигантские и абсурдные, абстрактные отверстия. Он думал о влажных вагинах, о мочеиспускании, об операциях на открытом сердце. От всего этого у него начала раскалываться голова. Ему пришлось просмотреть фильм трижды. Сюжет был настолько невразумительный, что практически не поддавался пересказу: какой-то набор спонтанных, случайных событий, задуманных с таким расчетом, чтобы актрисы могли опускаться на колени и отсасывать у актеров не реже чем раз в четыре-пять минут. Играли и те и другие совершенно бездарно – очевидно, единственным критерием при наборе участников в эту постановку были размеры их органов, – а об операторском искусстве и говорить не приходилось. Музыка была избитая, только фотосъемка не подкачала.

Наконец-то он вышел на воздух, прохладный, чистый после дождя. Данциг быстро перешел М-стрит и двинулся по улице, которая должна была привести его к реке. После этого ему оставалось пройти около мили по берегу – подальше от полиции, которая, без сомнения, уже разыскивала его, подальше от любопытных глаз. Гулять по плохо освещенным улицам у реки было рискованно. С другой стороны, что еще ему оставалось? Это ощущение опасности нравилось ему только одним: он сам шел ей навстречу, вместо того чтобы позволить ей подобраться к нему, как будто он бессловесная скотина, предназначенная на убой. Он зашагал вперед, приземистый человечек, направляющийся в ночь.

Наконец Ланахан остался наедине с компьютером. В темном экране отражался его собственный силуэт, смутный, размытый, склоненный вперед с монашеским пылом. Вокруг раздавалось гудение вентиляторов и пощелкивание клавиш.

Видеодисплейный терминал «Хэррис-1750» оказался вдвое крупнее более ранних моделей, на которых Майлз работал в «яме». Человеку, не знакомому с вычислительной техникой, он показался бы помесью телевизора с электрической печатной машинкой, неуклюжей и тяжеловесной. Но это был доступ к мозгу, к памяти Лэнгли.

Для тех, кто знал коды.

Он включил машину – как ни забавно, в их внутреннем жаргоне так и не прижилось ни стандартное обозначение терминала – ВДТ, ни другое подходящее словечко. Для всех них терминалы по старой памяти так и остались машинами.

Машина секунд двадцать разогревалась, затем на экране со световой скоростью промелькнула зеленая полоса, за ней крохотное пятнышко, яркий квадратик, именуемый курсором, замигал в левом нижнем углу: то была рука оператора, выразитель его воли.

Майлз взглянул на светящийся прямоугольничек, подмигивающий ему в полумраке. Его пальцы приняли привычное положение, и он ощутил под ними клавиши.

"Fe МАКБАШ", – напечатал он, отдавая машине команду найти директорию под названием "МАКБАШ".

На экране мгновенно высветился ответ.

"Директория неактивна".

Ну ладно, скотина.

Ланахан на миг задумался. Он попытался действовать в лоб и потерпел неудачу. Но давайте не будем паниковать. Давайте все обдумаем. Мы ищем что-то такое, что спрятали много лет назад. Спрятали, но с таким расчетом, чтобы это могли найти те, кто знает, что ищет. И с таким расчетом, чтобы это мог найти Пол Чарди. Говорят, этот Френчи Шорт был неглупый парень. И он должен был разбираться в машинах, знать систему, если смог что-то в ней спрятать.

Башмак. Башмак, который подходит по размеру. Он попробовал ввести название, но у него ничего не вышло. Но давайте не будем совсем отказываться от башмаков, может, все-таки найдется тот, который подходит по размеру. Попробуем его подсократить.

"Fe МАК", – попробовал Майлз.

Машина задумалась.

Господи, а вдруг это секретная директория и при попытке вызвать ее она оповестила систему безопасности? Ходили слухи, что подобные директории существуют, хотя ни один аналитик ни разу с ними не сталкивался.

Экран был пуст. Потом на нем высветилось:

"Неверный префикс кода".

Черт, не тот номер.

У него разболелась голова, прыщ на лбу начал нарывать. Майлз потер его мизинцем. Спина тоже ныла: давненько он не работал в кабинке за компьютером. Он слишком долго пробыл на воле, утратил чутье.

Думай, черт тебя дери, думай!

"Fe МАК", – попытался он еще раз, проследив за тем, чтобы между командой и именем стоял только один пробел; ему подумалось, что в спешке или в замешательстве он мог в прошлый раз оставить два или вообще ни одного, а машины – за это он так их и любил – были чудовищно мелочными, дотошными и совершенно непреклонными и не прощали ни малейшего нарушения этикета.

На экране замелькало содержимое директории.

Данциг уже видел условленное место – впереди, дальше по берегу, за необарочным массивом комплекса «Уотергейт». На прибрежной эспланаде, кроме него, никого не было. Напротив, отделенный спокойной гладью воды, лежал остров Теодора Рузвельта, над кронами его деревьев виднелись небоскребы Росслина.

Он посмотрел вперед; на холме, где был похоронен Кеннеди, и в самом деле что-то мерцало, эдакое вечернее напоминание о бренности всего сущего? Или ему просто померещилось? Он поспешил дальше, по тропке у реки, между деревьями.

Дождь прошел, и позади, где река была шире, у арочного моста Кей-бридж, помаргивал фонарями кораблик. Данциг мог только гадать, кто там. В прошлом ему время от времени приходилось кататься по Потомаку в обществе какого-нибудь невротичного государственного чиновника – море выпивки и бесконечные, бесцельные, пафосные монологи, длившиеся чуть не до рассвета.

Впрочем, мысли Данцига быстро вернулись от истории к сексу, впервые за много недель. Перед глазами возник образ красивой блондинки, элегантной обитательницы Джорджтауна с точеной фигуркой и неуемным сексуальным аппетитом – он и она, вдвоем, на яхте из красного дерева, на Потомаке, и суденышко ходит ходуном от их страсти.

Данциг замедлил шаг; из-за клочковатых облаков выглянула луна, ее атласный свет заиграл на волнах. У него перехватило дыхание: черный берег, черное небо, лунное серебро на воде – прямо-таки сцена из Голливуда ого фильма. Он остановился.

Данциг давным-давно утратил веру в сверхъестественное. Люди были слишком продажны, слишком злы. Действительность требовала верности лишь тому, что происходило здесь и сейчас. И все же эта внезапная картина поразительного, щемящего очарования настигла его в переломный миг жизни: это непременно должно было что-то значить.

Но едва он остановился полюбоваться этой красотой, как она начала рассыпаться. Облака вновь затянули луну, мерцающее море превратилось обратно в неспешную реку, яхта вблизи оказалась плавучим домом.

Данциг взглянул на часы. У него еще оставалась уйма времени. Возможно, Чарди уже пришел.

Он прибавил ходу. На той стороне Рок-Крик-парквей белело какое-то строение, что-то в египетском стиле, подсвеченное дуговыми лампами. Балкон здания доходил почти до самой реки и нависал над дорогой. Данциг поспешил дальше, пораженный темнотой и тишиной, царящими здесь.

Он прошел под балконом. Дверь располагалась посередине здания, в белом кирпичном основании, в углублении стены. Данциг перешел обсаженную деревьями улицу и поднялся по трем ступенькам на крыльцо. Перед дверью он помедлил.

А вдруг она заперта?

Нет, Чарди сказал, что она будет открыта.

Ладонь Данцига легла на ручку.

Он потянул дверь на себя и вошел внутрь.

Четкость их действий не удивляла Улу Бега. Они так много могли, так много знали. Теперь он относился к этому как к данности, просто принял к сведению. Можно было подумать, что они ведут дела у себя на родине, а не в Америке.

Он сошел на станции Фогги-Боттом, но не стал спешить вместе с остальными пассажирами к лестнице, ведущей к выходу с платформы, а присел на каменную скамью. Он находился в исполинском ячеистом склепе, который закруглялся у него над головой. Чередование света и теней производило драматическое впечатление. Очень скоро к платформе подкатил другой поезд. Несколько человек вышли на платформу, несколько сели в поезд. Он был росслинский, отходивший без четверти двенадцать. Последний. Улу Бег поспешно оглядел сводчатый зал. Люди тянулись к выходу. На него никто не обращал внимания.

Он быстро подошел к концу зала, к отвесной стене, в которую уходили туннели. Потом оглянулся назад, но ничего не увидел. На балконе сверху болталось несколько человек, но они были далеко, в сотне футов от него, и двигались к дверям.

В туннель вели мостки, отгороженные от платформы и украшенные знаком "Вход воспрещен". Улу Бег быстро перебрался через ограждение и зашагал по шаткому сооружению в глубь туннеля. Его окутала темнота. Впереди помаргивали одинокие огоньки. Он добрался до металлической двери в стене. Табличка гласила "Лифт 102".

Дверца была заперта на висячий замок. Улу Бег вытащил из кармана ключ и открыл замок. Очутившись в коридоре, он отыскал лесенку и начал спускаться вниз, в туннель.

Надежно завернув «ингрэм» в пиджак, Чарди прошел один-два квартала, пока не убедился, что оторвался от Лео Бенниса. Тогда он снова вышел на проезжую часть, чтобы поймать такси. Он стоял в коричневом свете, пока одно наконец не остановилось.

Он сел в машину.

– Куда едем?

У Чарди имелось огромное преимущество перед Лео Беннисом и остальными фэбээровцами в отношении местонахождения Данцига. Теперь он знал секрет. Поскольку целью операции советской разведки было сохранить в тайне личность высокопоставленного лица из ЦРУ, работавшего на них, значит, русские действовали в Вашингтоне с ведома этого человека. Короче говоря, они должны были знать о ресурсах ЦРУ и могли ими воспользоваться.

Поэтому у Чарди не возникало необходимости разгадывать замыслы русских, в чем он был не великий специалист, вполне достаточно было просто напрячь память. К примеру, ему было известно о пяти аварийных явках, где агент мог отсидеться в безопасности, если какая-нибудь проводимая в городе операция закончилась крахом. Он решил, что, если русские решили заманить Данцига в такое место, где можно было бы с минимумом помех и максимумом гарантий избавиться от него, они определенно должны были выбрать одну из этих пяти явок.

Но которую?

Два старинных особняка на северо-западе города были расположены в достаточно укромных местах, но при этом под завязку нашпигованы записывающими устройствами. Там искать точно не стоило.

Из трех оставшихся мест еще одно явно можно было отбросить сразу. Подвал стрип-бара на 14-й улице, пользующийся дурной репутацией. Он предназначался для убежища от полиции в случае какого-нибудь сексуального скандала. Но в такое время ночи там не протолкнуться от проституток и их клиентов.

Таким образом, оставалось всего два варианта.

Первый – квартира на Капитолийском холме, но вряд ли, вряд ли: там всегда ходят толпы народу, а сегодня вообще суббота, везде вечеринки, повсюду будут сексуально озабоченные секретари, красивые женщины и пьяные конгрессмены.

Полностью исключить эту возможность было нельзя. Квартирка располагалась на отшибе и имела отдельный вход, но…

– Куда едем, мистер? – снова спросил таксист.

Последняя явка находилась на четвертом, самом нижнем этаже парковки под Кеннеди-центром. Это было пустынное место, непрослушиваемое, с тремя или четырьмя непросматриваемыми подходами. Оно предназначалось для важных посетителей, чтобы им не приходилось сталкиваться с простыми смертными. Пол знал, что шесть лет назад, когда строили метро, был даже план провести туда туннель от станции Фогги-Боттом.

Чарди взглянул на часы. Была почти полночь.

– В Кеннеди-центр, – сказал он.

– Вы, наверное, ошиблись, мистер, – сказал таксист. – Уже темно. Все представления закончились. Там уже все закрыто.

– Думаю, я все равно туда поеду, если вы не против, – сказал Чарди.

Рукоять пистолета сквозь пиджак холодила кожу. Его собственное представление еще только начиналось.

Директория оказалась недлинной. Коды зеленой пеленой мелькали у Майлза перед глазами. Внезапно мелькание прекратилось.

"No Mo", – сообщила машина, "ничего больше".

Все.

Ланахан с беспокойством прокрутил вверх список, который уже просмотрел. Полная бессмыслица, случайные группы знаков.

Коды, всюду коды, буквы и цифры, что-то около пятидесяти в общей сложности. Можно было бы вызвать каждый и посмотреть, что там внутри, но на это уйдут часы.

Один из них что-то значил.

Дважды мимо проходили ответственные за безопасность и посматривали на него.

Майлз вглядывался в буквы. Они казались полной бессмыслицей. Он лихорадочно соображал.

Он попытался разбить слово «башмак» на трехбуквенные комбинации – пробовал и «баш», и «мак», и «бшм», и даже "бшк".

Ничего не подходило.

Он беспомощно смотрел на буквы.

"Давай думай, – подгонял он себя. – Френчи Шорт хотел, чтобы это нашли, чтобы это нашел Пол".

Майлз попытался сообразить, каким образом Френчи мог зашифровать название.

Тот отправлялся на задание, в котором ему предстояло предать своего самого старого друга, своего брата по сотне горячих точек. По каким-то причинам он считал, что должен это сделать; предложение было слишком заманчивым, чтобы от него отказаться. Френчи старел, боялся потерять работу, боялся остаться на обочине в пятьдесят лет, не имея на руках ни востребованной профессии, ни послужного списка, ничего. И поэтому он решился продать Чарди. Но отвращение и вина, должно быть, все же грызли его. Поэтому он решает подстраховаться. По крайней мере, Пол этого заслуживает. Он передает Чарди ключевую фразу, которая должна привести его сюда, в это кресло, в поисках этой директории.

Странный поступок, да? Или нет?

Чарди сказал лишь: "Так поступил бы каждый опытный агент".

Что он под этим подразумевал?

И тут Ланахан понял что: знание, что он оставил дома сообщение для Пола, в случае провала очень помогло бы. Полу? Да нет. Френчи. Оно помогло бы ему умереть спокойно.