Глава 18

Чарди прилетел с мутным взглядом, на взводе, рвущийся в бой. В венах бурлил адреналин, глаза мучительно расширились, дыхание было неглубоким и напряженным.

В былые времена, потеряв кого-то, можно было пойти и набить кому-нибудь морду. Таково было одно из древнейших, одно из лучших правил. Ты всегда отплачивал за свою боль, всегда утирал им нос. Никакой пощады быть не могло.

И пожалуй, отчасти Чарди испытывал радость, хотя ни за что в жизни в этом бы не признался. Наконец-то впереди замаячила перспектива действия.

Однако когда он ворвался в офис, ожидая увидеть, что часть народу заряжает магазины в экзотические автоматы, другая часть изучает карты, а третья – ожесточенно переговаривается по углам, он застал там одного Майлза. Тот расслабленно попивал кофе.

– Где все? – рявкнул Чарди, разъяренный тем, что они выехали без него.

– Спокойно, Пол. Господи, да у вас вид полубезумный.

– Ты сказал, у вас чрезвычайное происшествие, велел, чтобы я летел сюда, чтобы…

И тут Чарди понял, что неверно все истолковал. Пепельницы не были переполнены окурками, и в спертом воздухе не ощущалось запаха застоявшегося табачного дыма. А во взгляде Ланахана, по-хозяйски развалившегося за столом Йоста, светилось что-то насмешливое.

– Ситуация разрядилась. Довольно значительно, – сообщил Майлз с полуухмылкой на лице.

– Я не…

– Вмешались определенные реалии. Мы получили кое-какие новости о Билли. Кое-что выяснилось. Кроме того, сверху распорядились не лезть в Мексику. И…

– Где он?

– Кто?

– Брось, Майлз. Я чую, что Мелмен здесь. Я чую его повсюду. Давай, Майлз, говори, где он.

– Это операция Йоста, Пол. И офис Йоста. Советую вам зарубить это на носу.

– Я чую, что тут не обошлось без Сэма. Сэм большой специалист по улаживанию дел, он никогда не горячится и не спешит, не делает ошибок…

– Пол, вот вам факты. Факт первый: мексиканцы там носом землю роют. У нас с ними действует что-то вроде неофициального соглашения. Часть его заключается в том, что мы не ведем на их территории никаких секретных операций без их ведома и разрешения.

– Я тебя умоляю, какая там операция? Просто старик и ребенок.

– Это нам понятно. Но попробуйте-ка объяснить это им. Послушайте, тут тонкая рабочая договоренность: они предоставляют нам свободу действий вокруг советского посольства в Мехико, откуда ведет свои вылазки КГБ. Мы вынуждены защищать эту вольность. Это большая любезность со стороны мексиканцев, она приносит нам огромную выгоду. Ясно?

Чарди хмуро смотрел на Ланахана, внезапно не находясь с ответом.

– Факт номер два: нефть. Нефть правит нашим миром явно и недвусмысленно. А у мексиканцев ее тонны. Так что сейчас тон во всем задает эта долгосрочная проблема. У них есть то, что нужно нам. В наши дни приходится вести себя с ними очень аккуратно, если мы хотим как прежде разъезжать на «кадиллаках». Ясно? Мы не зовем их черномазыми, чурками, латиносами и тому подобное. Мы обращаемся с ними вежливо на всех уровнях. Поэтому мы не станем устраивать налет на этот городишко и наводить ужас на его жителей, когда…

– Сынок, одного, если не двух, из наших людей убрали. В былые времена…

– Теперь другие времена, Пол. Факт номер три: нам известно, кто убил Спейта.

Чарди уставился на Ланахана.

– Ни железный занавес, ни ближневосточный вопрос тут ни при чем. Это не имеет никакого отношения к Улу Бегу. Никакой связи. Это было чистой воды несчастливое, дурацкое, нелепое стечение обстоятельств.

– Кто?

– Бедняга Спейт угодил в бандитские разборки. Насколько мы поняли, они с Тревиттом интересовались конторами контрабандистов – они получили задание, одно-единственное задание, разузнать, кто переправил Улу Бега в нашу страну. Это, и только это. А они, должно быть, пошли дальше и угодили в большую войну мексиканской мафии. Там было что-то вроде бара под названием «Дворец» – "Эль паласьо" – по сути дела, бордель. Глупый Билл отправился прямиком туда. Стал задавать вопросы, как будто вообразил себя репортером криминальной хроники. Не знаю, что на него нашло. Это была чудовищная, глупейшая случайность.

– Я в это не верю, – отрезал Чарди.

– Вы не хотите в это верить. В любом случае это не имеет значения. В это верит Йост.

– Кстати, где он шляется?

– Он дома.

Чарди снял трубку телефона.

– Давай номер.

– Нет, Пол. В этом нет никакого смысла. У него была трудная ночь, как и у нас всех…

– Давай сюда номер!

– Вы не в том состоянии, чтобы разговаривать по телефону. С кем бы то ни было.

– Тогда дай мне номер Мелмена. Черт побери, Майлз…

Он сделал движение в сторону Ланахана и понял, что опасно близок к потере самообладания.

Но юнец твердо стоял на своем.

– Не горячитесь. Успокойтесь. Господи, вам, старым ковбоям, лишь бы только устроить бучу.

– У него не хватило пороху встретиться со мной лично, да, Майлз? У Йоста?

Он редко вспоминал об этом человеке и даже не смог вызвать в памяти его лицо. Он помнил очки, аккуратность, спокойствие, костюм – и все.

– Так что он спихнул всю грязную работенку тебе. И ты ее делаешь. И даже вроде как с удовольствием.

– Пол…

– А мы теперь лижем зад мексиканцам. Мексиканцам! Господи, каким-то паршивым мексиканцам!

– Советую вам привыкать к реальному миру, Пол. К восьмидесятым. Это вам не Вьетнам, не Курдистан, не чья-нибудь грязная маленькая секретная война. Это Америка. Здесь принято вести себя определенным образом. Ясно?

Чарди взирал на юнца с беспредельной грустью. Мир, если верить Ланахану, превратился черт знает во что. В былые времена отдел спецопераций всегда вытаскивал своих людей или хотя бы возвращал их обратно, и если оставалось лишь вывезти тела, то они заботились о том, чтобы той стороне тоже нашлось кого хоронить.

Но Майлза это не интересовало.

– Они привезут тело. Устроят похороны. Думаю, вы там будете.

Чарди кивнул. Он ненавидел похороны, но все равно намеревался на них пойти. Старина Билл. Френчи. Их игры стали такими жестокими. Старики не выдерживали и уходили один за другим.

Он смотрел на Ланахана. Вот он, наследник традиций, их смена. Как объяснить все это парнишке? Но Майлз злобно зыркнул на него и пробормотал что-то о том, что ему не мешало бы привести себя в порядок.

Глава 19

Это было одно из тех странных событий, которые на краткое время объединяют дюжину отдельных миров. Родственники, соседи, человек-другой из палаты представителей и Сената, младшие члены текущей администрации, представители комитетов по разведке, люди из бывшего УСС,[29] герои холодной войны и Вьетнама, а также их смена – питомцы Мелмена, роботы, реалисты, компьютерная бригада. Все испытывали неловкость и стояли вокруг могилы чопорными молчаливыми группками. Спейт знал их всех, а все они знали его.

Здесь, на пологих склонах Арлингтонского холма, где за рекой, сквозь ветки кизила, обманчиво яркий на весеннем солнышке, сверкал Вашингтон. Чарди с удивлением отметил, что родные у Спейта совсем молодые. Выходит, Билл поздно женился – или это был уже второй брак? Пол не знал. Спейт никогда не рассказывал. Вдова в черном, рыдающая и в вуали, стояла рядом с Мостом Вер Стигом, к ней жались трое маленьких мальчиков в выходных костюмчиках, не то убитые горем, не то ошеломленные.

Йост словно примерз к своему месту. В этой бездне горя от него не исходило утешения. Вдова опиралась на него, но Чарди казалось, что эта поддержка была холодной, а не теплой. Сыновьям Билла он явно не нравился. Чарди видел это, и хотя церемония требовала их внимания, они беспокойно крутились и переминались с ноги на ногу. Протокол обязывал Йоста, как последнего полевого координатора Билла, сыграть эту роль. От его достоинства веяло равнодушием. Он стоял не шелохнувшись, плотно сомкнув колени и сцепив руки в тугой замок. С безупречно подстриженными жесткими волосами и бликующими стеклами очков, скрывавших выражение глаз, он казался одиноким представителем администрации на похоронах шахтера.

Скорбные солдаты из знаменитого армейского подразделения, согласно традиции, складывали флаг до тех пор, пока он не превратился в украшенную звездами треуголку. Затем его вручили Йосту, он передал флаг вдове, а та, в свою очередь, старшему сыну, который, похоже, понял, что происходит. Прозвучали три гулких залпа, в деревьях отозвалось эхо. Горнист протрубил отбой.

Билл Спейт, закончивший свои дни в канаве за борделем. Управление не смогло или не захотело никак прокомментировать этот факт, разве что в форме присутствия на церемонии и, как надеялся Чарди, объяснения вдове, что ее муж исполнял там задание, а не развлекался со шлюхами. Впрочем, стоило ли от них ожидать хотя бы этого? Возможно, на данном этапе единственным объяснением было молчание; никогда не знаешь, какого мнения в подобных вопросах придерживаются в высшем эшелоне.

Толпа расступилась, и Чарди огляделся по сторонам. Он увидел Миллера, в настоящем автора двух бездарных романов и мемуаров, в которых он восхвалял самого себя. Рядом с ним О'Брайен, по слухам заколачивающий на Уолл-стрит по полмиллиона долларов. Ему показалось, он узнал и Шустера, немца по происхождению, который прожил в Америке так долго, что почти утратил свой акцент, в недавнем прошлом страхового агента. Боже, здесь были и все остальные, прошедшие сквозь горнило пятидесятых и шестидесятых, свидетели холодной войны в Европе и военных баз в знойных дельтах рек по всей Азии. Если собрать в кучу таланты всех, кто стоит вокруг, можно провернуть неплохую операцию, подумалось Чарди. Но разумеется, никто не стал бы этого делать.

– Бедный Билл, – произнес кто-то. – Бедный старина Билл.

Чарди слышал это в тысячный, в двухтысячный раз. Бедняга Билл, – Билл, когда-то подававший такие большие надежды, Билл, которому когда-то прочили блестящее будущее, и вот как все закончилось.

– Бедная Маргарет, вы хотите сказать, – послышался другой, женский голос. – Осталась одна с тремя мальчишками.

Похороны выбили Чарди из колеи сильнее, чем он мог предположить. Несмотря на то что небо было голубым, солнце – ярким, трава ослепительно, по-весеннему зеленой, а надгробия белыми, Чарди била дрожь. Он ненавидел похороны всю жизнь. Эту мертвую тишину, от которой мороз по коже. Это напоминание о католицизме, вере, от которой он отступился. Должно быть, сказывалась ирландская кровь, кровь его матери: весь этот дешевый драматизм, трубящие горны, развевающиеся стяги, вдовы, осиротевшие мальчики затрагивали в нем сентиментальную струнку. Чарди ощутил, как на него накатывает черный морок мрачной задумчивости, разъедающий дух, разрушительный. Отрава уже проникла в кровь; теперь он на несколько часов выведен из строя. А там не заставит себя ждать головная боль, а за ней – очередной страшный приступ самобичевания. Все его грехи и неудачи вереницей потянутся из его памяти, как эти смазливые солдатики в синих мундирах, гвардейцы, чеканящие шаг, со штыками, на которых играет солнце. Всего на миг поток людей перед ним расступился, и он стал свидетелем картинной сцены: беззвучно рыдающая вдова со склоненной головой, трое храбрых мальчиков вокруг и рядом, держа ее за руку и словно принимая на себя всю их скорбь, Сэм Мелмен.

Чарди не видел его почти семь лет, с самого расследования. Сэм совсем не изменился. Облаченный в темный костюм, он безупречно подходил на роль утешителя вдов и сирот, которая была совершенно не по зубам бедняге Йосту. Это был один из многочисленных талантов Мелмена – он умел найти верное слово, знал, как уверенно и с достоинством разрешить неприятную ситуацию. Он обращался ко всем четверым. Чарди так и слышал: "Если вам что-либо понадобится, только позвоните. Мы рады будем помочь. Мы знаем, как нелегко вам сейчас. Мы сделаем все, что будет в наших силах. И деньгами поможем".

Интересно, вдове известно, что Билл с Сэмом были почти ровесниками и когда-то давно многие считали их потенциальными соперниками в важных заданиях, предстоящих в будущем? Нет, наверное нет; Билл был не из тех, кто мешает в одну кучу работу и семью.

Чарди в ярости отвернулся. Мелмен его не заметил, но определенно должен понимать, что он будет где-то поблизости. Чарди был уверен, что встреча с ним не смутит Мелмена, тот не станет неловко отводить взгляд, переминаться с ноги на ногу. Нет, Сэм посмотрит ему прямо в глаза, может, даже улыбнется.

"Привет, Пол, – скажет он, оставляя всю неловкость в далеком прошлом, – как поживаешь? Не бедствуешь? Слышал, ты теперь на контракте. Рад, что ты вернулся в наши ряды".

И ведь при этом он ни на миг не покривил бы душой, потому что уверен в собственной непогрешимости. Он не допустил бы и тени сомнения в правильности своих решений во время служебного расследования. И ему никогда не придет в голову, что Чарди мог затаить на него обиду. Возможно, он мог бы даже питать добрые чувства к непутевому Чарди, старому ковбою, пережитку, как и Билл, славного прошлого.

Пол пожалел, что рядом с ним нет Джоанны, которая спасла бы его от ярости. Засунув руки глубоко в карманы, он принялся пробираться меж теней, подальше от толпы, и решил, что полчаса будет идти в быстром темпе, чтобы улеглась злость. Он не может себе этого позволить, ему необходимо быть в наилучшей форме, ведь завтра у него встреча с самим Большим Человеком.

– Пол? Пол, ты ли это?

Голос был женский, знакомый. Чарди обернулся. Она располнела – годы обошлись с ней куда безжалостней, чем с Сэмом Мелменом. К тому же теперь она стала словно бы меньше ростом и определенно не такой привлекательной, а ведь когда-то была красавицей.

Нет, сегодня просто какой-то день встреч с призраками, с мертвецами. Неужели и он сам тоже так сильно постарел?

– Мэрион! – Чарди пытался говорить непринужденным тоном, точно зная, что если бы он заметил ее приближение, то немедленно двинулся бы в противоположную сторону. – Господи, сколько лет, сколько зим.

– Правда? Боже, почти восемь лет.

– Мне жаль Френчи, Мэрион. Я всего несколько недель назад узнал. Я был, как бы это сказать, не у дел. Я хотел позвонить или что-нибудь в этом роде.

Он чувствовал себя ужасно. Ему хотелось бежать. Он был в долгу перед Френчи, в долгу перед его вдовой и подвел обоих.

– Ничего, Пол. Ты всегда воспринимал все слишком серьезно. – Она улыбнулась своей потухшей улыбкой, слишком скупой, и у него возникло ощущение, что он должен прикоснуться к ней. – Это было так давно. А я слышала о твоих неприятностях. Все должны молчать, но все всегда просачивается наружу. Пройдемся немного, ладно? Давай поговорим. За сегодняшний день я повидала стольких людей, которых когда-то знала. Но мне не хотелось ни с кем из них разговаривать. А потом я увидела тебя.

Он подстроился к ее походке и зашагал рядом. Они шли по тропке, под деревьями, по склону холма. День был солнечный, и ему захотелось надеть темные очки. На горизонте, словно белый бутафорский киношный Рим, раскинулся Вашингтон. Чарди пощипал переносицу – у него начинала болеть голова.

– Билла ужасно жалко, правда? – заговорила Мэрион.

– Бедный старина Билл. Но он протянул дольше многих, – заметил Чарди и немедленно об этом пожалел: Билл протянул дольше Френчи, которого выловили в Дунае.

Но женщина, похоже, не услышала.

– Чем ты нынче занимаешься? – поинтересовался он.

– Снова вышла замуж. Мой муж преподает английский в филиале Мэрилендского университета, под Балтимором.

– Звучит внушительно. Тихая, спокойная жизнь. Наверное, после француза…

Фраза повисла в воздухе, в памяти всколыхнулись шальные воспоминания о Френчи Шорте. Френчи изменял ей направо и налево, не пропускал ни одной юбки, но разве можно было сердиться на француза? Наверное, она все знала, но прощала его. Француза прощали все – это был один из его талантов. Он был неотразимо ребячлив, умопомрачительно обаятелен – и без зазрения совести этим пользовался, – дьявольски умен и отчаянно храбр. Он принадлежал к редкой породе мужчин, рожденных для боя, и его ликующая свирепость, его незамутненный пыл всегда заставляли Чарди чувствовать себя жалким в сравнении с ним. Френчи научил Чарди всему, и Пол многим был ему обязан. Кроме того, Френчи искал передряг и выпутывался из них – и в эти бурные мгновения жил наиболее полной жизнью.

– Даже француз стал потихоньку сдавать, – сказала Мэрион. – Под конец.

– Не могу себе представить сдавшего Френчи, – покачал головой Чарди.

Ему совершенно не хотелось об этом думать. Впрочем, и у Френчи случались периоды тоски, катастрофической по своей силе, когда он с трудом заставлял себя встать с постели.

– Не знаю, Пол. Он повзрослел или выдохся. Может, просто устал от всего этого.

– Профессиональный риск, – сказал Чарди, чтобы что-нибудь сказать.

Он пытался вспомнить о детях. Френчи никогда не упоминал о детях, он был всегда слишком занят собой. Были ли у них ребятишки, маленькие Френчи, которых надо было кормить и ставить на ноги, как тех троих пацанов, которые остались после старины Билла? Из Френчи мог бы выйти неплохой отец – впрочем, Чарди подозревал, что тот вполне мог относиться к породе мужчин, что лучше всего чувствуют себя с чужими детьми, перед которыми можно держаться героем, но которым не нужно менять подгузники. Впрочем, утверждать наверняка было нельзя, и Пол не знал, что сказать бедной Мэрион.

Женщинам всегда приходится тяжелее всего, подумал он. Мы гоняемся по всему свету, строим из себя ковбоев на средства управления, а они сидят дома, увядают, старятся и пытаются не обижаться на полную неосведомленность, пока в один прекрасный день не осознают, что живут в совершенно ином мире, чем их мужья. А потом раздается телефонный звонок, как тот, что раздался в доме жены Билла или Мэрион, со скупыми подробностями. Они получают сложенное звездное полотнище из рук строгого молоденького сержанта гвардии, несколько дежурных слов из уст елейного торговца сочувствием вроде Сэма Мелмена, скромную пенсию и кров.

Эти мрачные рассуждения навели его на мысль о Джоанне, по которой он тосковал до сих пор. Он поклялся, что никогда не будет держать ее в неведении, вот закончит это дело, и все. Больше никаких секретов, никаких операций. Он сыт этим по горло.

Мэрион между тем оживленно говорила:

– …и я никогда еще не видела его в таком восхищении, ни разу за все эти годы.

О чем это она, интересно?

– Это давало и какую-то стабильность. Тогда директором Центральной разведки был Шлезингер, он уволил две тысячи человек за шесть недель, и Френчи страшно боялся, что окажется в следующем списке. И он так устал от переездов, от насилия. Так что, думаю, тогда Френчи был счастливее всего. По-моему, это была его лучшая пора. Он так быстро учился, схватывал все на лету.

– Угу, – глупо поддакнул Чарди, чтобы она не догадалась, что он отвлекся и понятия не имеет, о чем идет речь.

– А потом началась венская операция. Он не мог не поехать – последний раз, на прощание, я думаю. Но он любил эти компьютеры, очень любил.

Компьютеры? Френчи Шорт и компьютеры?

– Компьютеры, – повторил Чарди вслух.

Это было не похоже на Френчи. Впрочем, может, и похоже. Возможно, Френчи пристально всмотрелся в грядущее и понял, что время ковбоев прошло. Будущее было за роботами: за компьютерами, за спутниками, за высокочастотными процессорами, за лазерами. В рекламе это называлось ЭЛИНТ, электронный интеллект, в противовес ЧЕЛИНТ, человеческому интеллекту. Значит, Френчи переметнулся на сторону роботов, Мелменов. Перед глазами у Чарди промелькнули любопытные картины – он не имел дела с компьютерами, поэтому представить рядом с ними Френчи было трудно.

– Я просто не могу вообразить себе Френчи рядом с компьютерами, – признался Чарди.

– Он говорил, за ними будущее. Прошлое ему надоело.

– Наверное, он думал о тебе, Мэрион.

– Это очень мило с твоей стороны, Пол. Мы оба знаем, что это не так. Француз никогда обо мне не думал.

– Мэрион?

– Нет-нет, ничего страшного. Это не важно. Не извиняйся. Зато он думал о тебе, Пол. Перед отъездом. Ты был тогда на Ближнем Востоке или где-то в этом роде. До поры до времени вы оба всегда возвращались назад.

В небе показался самолет, «Боинг-727», летящий вдоль реки Потомак к аэропорту Нэшнл, и их слова потонули в реве реактивных двигателей. Огромная серебристая птица накренилась, пролетая над ними так низко, что, казалось, можно коснуться рукой. Пилот выпустил шасси. Чарди и Мэрион закончили подъем и теперь стояли на вершине одного из холмов, на которых было расположено кладбище. Оно расстилалось перед ними – ряды белых могильных камней, сползающие в ложбины, купы кизиловых кустов, полоса скоростного шоссе вдали, неспешная коричневая река и, наконец, ослепительный белый город. Отсюда он еще больше походил на киношный Рим.

– Ненавижу Вашингтон, – сказал Чарди. – Ненавижу людей, газеты, красивых женщин. Для таких парней, как мы с Френчи, это не место. Я просто его ненавижу.

Собственная неожиданная горячность изумила его. Но он действительно ненавидел этот город.

– Это всего лишь населенный пункт, – сказала Мэрион.

Свежий ветер взъерошил листву, и Чарди стало холодно. Пальто он забыл в машине, от которой теперь, после прогулки с Мэрион, его отделяла миля.

– Прости, – сказал он. – Я перебил тебя. Боюсь, собеседник из меня сегодня неважный.

– Похороны на всех наводят уныние. Пожалуйста, не беспокойся об этом, Пол.

– Спасибо.

– Я говорила, что в конце Френчи думал о тебе.

– Да, я помню.

– Он оставил тебе послание. Сказал, чтобы я обязательно тебе передала. Но потом он погиб, настали тяжелые времена, потом мы с тобой не виделись, и я начала новую жизнь. Прошло много лет. Но сейчас я вспомнила. Увидела тебя в одиночестве на холме, с твоей новой бородой и вспомнила.

– Послание? – заинтересовался Чарди.

– "Мэрион, – сказал он, – Мэрион, когда Пол вернется назад, передай ему, чтобы нашел башмак, который подойдет по размеру. Запомнила? Пусть найдет башмак, который подойдет по размеру. Он поймет, что я имею в виду".

Чарди против воли не смог удержаться от внезапной хищной усмешки.

– Что это означает, Пол?

– О Мэрион, это очень давняя история, из другого времени. Из ужасного времени. Мне не хочется рассказывать тебе об этом.

– Брось, Пол. Я уже большая девочка.

– Когда мы были на задании в Северном Вьетнаме, в демилитаризованной зоне, с нунгами, там был один торговец опиумом, китаец по прозвищу Башмак. Бог уж его знает, за что его так прозвали, но дело не в этом. В общем, один из наших разведывательных рейдов попал в засаду, и мы едва-едва унесли оттуда ноги. Нам тогда пришлось очень несладко. А потом кто-то сказал нам, что этот Башмак работает на северных вьетнамцев. Он был их агентом, а на нашу территорию проник, чтобы быть в курсе наших операций. Как выяснилось, он был настоящим мерзавцем. Ну, у нас тоже были свои источники. Мы его подставили. Распустили слух, что он оказывал нам кое-какие услуги. Его покровителям это не понравилось. Его выловили из реки – в бочках из-под бензина. В нескольких. И Френчи сказал – мы тогда были пьяны, ты должна понимать это, – Френчи сказал: "Гляди-ка, Пол, наш Башмак подошел по размеру". В тот момент эта шутка показалась нам очень забавной.

Она не произнесла ни слова.

– Мэрион, у тебя потрясенный вид. Послушай, там был настоящий ад. Люди гибли пачками. Стало известно, что северяне объявили за наши головы награду в пятьдесят тысяч пиастров. Никто не знал, что случится через минуту, и когда мы выходили с нунгами в дальние рейды, то понятия не имели, вернемся назад или нет. Это были нелегкие времена, тяжелые времена, а теперь о них уже никто и не вспоминает, всем плевать. Тогда казалось смешным многое, что сейчас таким совсем не кажется.

Ее потрясенный вид задел его. Чем, по ее мнению, Френчи занимался все эти годы?

– Я понятия не имела, что там творились такие зверства.

– Прости, Мэрион. Я не хотел разбивать твои иллюзии.

– Я могу быть страшной ханжой, да? Это не твоя вина. Как ты сказал, тогда были другие времена. Но что значит "найди"?