— Вы справедливый человек, сэр. Спасите моего мальчика. Он не виноват.

— Дэвидсон, даже все ваши негры утверждают, что это он убил. Мне ведь обо всем докладывают. Я знаю, о чем говорят в церквях и ночных клубах.

— Не отнимайте у меня сына, мистер Сэм.

— Это не я отнимаю у вас сына. Это закон делает свое дело. Мы живем не в Миссисипи. Был честный суд, его защищали хорошие адвокаты. И наказание он понесет по заслугам. Так что лучше смиритесь, сэр. Я понимаю, вашей семье не легко, но ведь и семья Ширелл страдает.

— Скажите, что преступление совершил я, если обязательно надо казнить негра. Я пойду. Признаюсь во всем. Заберите меня. Пожалуйста, прошу вас, умоляю, мистер Сэм. Только отпустите моего бедного мальчика.

Сэм холодно взглянул на убитого горем отца.

— Ты слишком любишь своего сына, — вымолвил он. — Он этого не заслуживает. Он убил невинную девочку.

Оставалось разыграть только один, последний акт. Это свершилось 6 октября 1957 года в тюрьме штата Арканзас в Таккере, куда Регги перевели из Камминз-Фарм после того, как была отклонена последняя апелляция. В тот день проводилась четвертая игра «Уорлд Сириз»[18], и Сэм слушал трансляцию матча по радио, направляясь после обеда в своей машине в Таккер, который находился за сто с лишним миль от Блу-Ай, к юго-востоку от Литл-Рока. Не в первый раз пускался он в такое путешествие и наверняка не в последний, хотя нельзя было сказать, чтобы он взял себе это в привычку: из двадцать трех преступников, отправленных им на электрический стул, только одиннадцать были казнены у него на глазах. Сегодня вечером наступит очередь Регги.

Слава Богу, ему удалось послушать репортаж. Он поймал чистый сигнал из Литл-Рока и всю дорогу тупо слушал трансляцию бейсбольного матча. В кругу питчера находился Уоррен Слан, косивший всех бэттеров. Сэм, ненавидевший название «Нью-Йорк янки», болел за объявившуюся не так давно команду «Милуоки» — в прошлом многострадальную «Бостон брейвс». Он внимательно следил за разворачивавшейся на поле драмой: были назначены дополнительные иннинги, в девятом периоде «Янки» благодаря Элстону Хоуэрду сравняли счет и в начале десятого вырвались вперед (проклятье!).

Казалось, «Брейвс» уже ничто не спасет, но они прорвались: счет сравнялся, когда Мантилла пропустил мячи Логана, посланные влево. Сэм чувствовал, что вот-вот должно произойти нечто особенное. И угадал. Буквально через несколько минут Эдди Мэтью послал вторым ударом мяч за забор правого поля. «Брейвс» победили со счетом семь — пять.

Сэм проскочил через весь город, забыв поужинать. Пришлось повернуть назад, чтобы в ближайшем кафе съесть ростбиф с картофельным пюре.

Одиннадцать часов вечера. Охранник у ворот, узнавший Сэма, кивком разрешил ему проехать на территорию тюрьмы, Сэм припарковался и вышел из машины. Его здесь знали, и потому он, без труда миновав контрольно-пропускные пункты, спустя некоторое время уже стоял в числе других двадцати зрителей в маленькой аудитории, откуда можно было наблюдать, как приводят в исполнение смертные приговоры. Среди пришедших посмотреть на казнь Сэм заметил двух репортеров из Литл-Рока, представителя администрации губернатора, помощника начальника тюрьмы и еще нескольких знакомых. На редкость странное сборище. Собравшиеся обменивались банальностями, многие обсуждали интересный послеобеденный матч и шансы команды «Брейвс» в игре против полосатых гигантов Готама[19] — Мэнтла, Берры, Ларсена, Макдагалда и Бауэра.

В комнате для казней шли последние приготовления. Электрик закреплял провода на дубовом кресле, представлявшем собой добротное сооружение в строгом стиле, которое не стыдно было бы поместить в баптистскую церковь.

— У тебя, должно быть, замечательное настроение, — заметил Хэнк Келли, репортер из арканзасской «Демократ газетт».

— Не совсем, — отозвался Сэм. — Хочется, чтобы скорей все закончилось.

— Да и мне тоже. Он ведь просто негр, да к тому же девочку убил, а нас теперь пытаются убедить, что негры тоже люди. Сколько хлопот они нам доставили этим летом. Вызов войск и все такое. И это еще только начало, попомни мои слова.

Сэм кивнул. Хэнк, пожалуй, прав, хотя старик Гарри Этеридж и поднял шумиху в Сенате, выступив заодно с диксикратами[20]. Он поклялся заставить Дуайта Эйзенхауэра заплатить за то, что тот унизил в глазах всей страны великий штат Арканзас, послав в Литл-Рок 101-ю воздушно-десантную дивизию и одновременно урезав ассигнования на содержание армии в бюджете следующего года. Однако все понимали, что босс Гарри грозится лишь для виду, — чтобы продемонстрировать свою преданность землякам, которые каждые два года во время выборов в Сенат отдавали ему девяносто четыре процента своих голосов.

Правда, все это не имело никакого отношения к данному событию, знаменовавшему отвратительный конец одного весьма неприятного дела, подробностей которого никто, кроме Сэма, не помнил, которое никого не занимало и не задевало за живое. Да и сама церемония не представляла интереса. Им предстояло стать свидетелями банальной сухой процедуры. Никаких масонских ритуалов.

Сэм, отделившись от толпы собравшихся, подошел к окну, чтобы лучше видеть машину смерти — добротное кресло. При более пристальном рассмотрении на нем были видны царапины, отчего оно, вопреки своему грозному предназначению, казалось предметом типичной конторской мебели, дарующим отдохновение уставшим ногам. Сэм молча стоял и разглядывал стул: от щита, за которым скрытый от глаз присутствующих палач будет приводить в исполнение приговор, к одной ножке тянулись толстые провода. По ней они поднимались к спинке, заканчивая свой путь в пластмассовой коробке, из которой выходили провода потоньше — два тянулись вперед, по подлокотникам, один — вверх, образуя на каждом конце крепления вовсе не браслет, как можно было бы предположить, а нечто вроде колпачка. Произведение 30-х годов, думал Сэм.

Зажужжал телефон. Помощник начальника тюрьмы снял трубку и, приняв сообщение, объявил:

— Господа, прошу занять свои места. Приговоренного вывели из камеры смертников.

Сэм взглянул на часы. Две минуты первого. Начало процедуры затягивается. Сэм нашел свободное место и сел. Лампы притушили. Люди вокруг, как в театре, ерзали на стульях, устраиваясь поудобнее, и наконец затихли. Минуты текли. Помощник начальника тюрьмы убрал свет почти до полной темноты и тоже сел.

В комнате для казней отворилась дверь. Первыми вошли два тюремщика, за ними следовали начальник тюрьмы, затем священник. Шествие замыкал Регги Фуллер, девятнадцатилетний житель Блу-Ай (штат Арканзас), негр, вес — 230 фунтов, глаза карие, волосы каштановые (приговоренный был обрит наголо).

Регги плакал. Слезы из его глаз струились нескончаемым потоком. Лицо мокрое, опухшее. Сэм заметил, как он слизнул языком вытекавшую из носа слизь. Регги был в наручниках. Глядя перед собой невидящим взглядом, он мелко семенил неуверенными шажками и не переставая что-то отчаянно бубнил себе под нос. В глаза бросалась его полнота. Тюрьма не убавила ему веса и, судя по всему, характер тоже не закалила.

Беднягу Регги подвели к стулу, но усадили не сразу. Ноги у него совсем не гнулись, будто одеревенели, и он с трудом понимал, что ему говорят. Наконец он сел, и тут случилось ужасное: один из охранников отскочил в сторону, и все увидели расплывающееся темное пятно на тюремных штанах Регги.

Священник что-то шепнул юноше, но тому от его слов стало только хуже: он в ужасе зажмурился, продолжая бормотать, словно сумасшедший. Тюремщики вновь приблизились к Регги и стали пристегивать к креслу. Один из них смочил соляным раствором его голые лодыжки, запястья и макушку, то есть те места, к которым будут прижаты электроды. Жидкость послужит проводником тока и воспрепятствует появлению ожогов на коже, хотя это не всегда помогало, как не раз имел возможность убедиться Сэм. Два других тюремщика затянули ремни и закрепили на макушке бритой круглой головы кожаную круглую шапочку, посадив ее чуть набок, так что шапочка смотрелась, как дурацкий колпак.

Из-за щита выскочил маленький человечек, чтобы в последний раз проверить готовность электродов. Опытный профессионал, он мгновенно заметил недочет и, дождавшись, когда один из тюремщиков устранил неполадку, опять исчез за щитом.

Сэм вновь взглянул на часы: 12.08. Задержка на восемь минут. Роль распорядителя исполнял начальник тюрьмы. Он кивнул, и тюремщики покинули комнату, оставив его наедине с Регги. Следующий кивок, очевидно, явился сигналом к тому, чтобы включили микрофон, потому что, когда он заговорил, его торжественный голос стал слышен и в комнате для свидетелей.

— Реджинальд Джерард Фуллер, штат Арканзас, в соответствии с действующим законодательством, объявляет вас виновным в совершении убийства первой степени и приговаривает к смертной казни. Приговор будет приведен в исполнение сегодня, шестого, э... седьмого октября 1957 года. Регги Джерард Фуллер, вы хотите что-нибудь сказать перед смертью?

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь прерывистым дыханием Регги. Наконец юноша сделал глубокий вдох и, всхлипывая, заговорил:

— Сэр, прошу простить за то, что я обмочился. Пожалуйста, не говорите никому, что я написал в штаны. И мне очень жаль, если я обмочил мистера Джорджа. Он всегда был добр ко мне.

Регги захлебнулся рыданиями, не в силах больше произнести ни слова, но потом все же взял себя в руки. Из его носа сочились сопли, он не мог их утереть. Глядя на людей по другую сторону окна, Регги глубоко вздохнул и сказал:

— И еще я очень скучаю по папе и маме. Я их очень люблю. А Ширелл я не убивал. Да благословит Господь всех тех, кто был добр ко мне. Надеюсь, что придет такой день, когда кто-нибудь сможет объяснить, почему этому суждено было случиться.

— Ты кончил, Регги?

— Да, сэр. Я готов отправиться к Иисусу.

— Только вот Иисус, скорей всего, не готов принять его, — произнес сидевший рядом с Сэмом мужчина.

Начальник тюрьмы, склонившись над приговоренным, что-то отстегнул на шапочке, и черты Регги скрыла упавшая на его лицо плотная маска.

Начальник тюрьмы вышел из комнаты для казней. Регги неподвижно сидел на стуле. Сэм уже подумал, что... но нет. Регги пронзил первый разряд.

В фильмах, в эпизодах казни на электрическом стуле всегда показывают, что свет в тюрьме тускнеет. Но это кинематографический штамп: электрический стул и система тюремного освещения питаются от разных генераторов. Сэм не раз присутствовал при казнях и знал, что происходит на самом деле: зрители непроизвольно вздрагивают, моргают, — нелегко сохранять невозмутимость, когда на твоих глазах хладнокровно уничтожают человека, даже если он преступник. И потому в сознании этот момент сопряжен с потускнением света. Сегодня Сэм не вздрогнул, не отвел взгляд и еще раз убедился, что свет не мигает. Он внимательно наблюдал за ходом процедуры от начала до конца. Это был его долг. Он представлял Ширелл и верил, что, честно наблюдая казнь ее мучителя, облегчает душу несчастной девушки.

Получив разряд в две тысячи вольт, Регги напрягся в кресле, словно стремился разорвать стягивавшие его ремни. Пытка длилась полминуты или чуть дольше. Юноша сопротивлялся, как бык. Жилы на его шее вздулись, руки сжались в кулаки, побелевшие от напряжения. Регги, казалось, вертелся на стуле, едва заметно, как бы пытаясь изящно перехитрить судьбу. Над его головой взвилась серая струйка, запястья тоже дымились. Он было обмяк, но потом каким-то чудом вновь собрался с силами, закашлялся. Из-под маски на голую грудь хлынула рвотная масса, на рукавах рубашки проступили пятна пота.

— Еще раз! — приказал по телефону начальник тюрьмы.

Регги пронзил повторный импульс. На десятой секунде его тело повисло на ремнях, но палач продолжал подачу тока еще двадцать секунд, о чем Сэм догадался по мелкой вибрации теперь уже вялых пальцев несчастного. Потом дрожание прекратилось.

В комнату для казни вошли начальник тюрьмы, два тюремщика и врач. Сэм уловил запах электризации. Нет, это был не смрад горелого мяса. У Сэма такой запах ассоциировался с Рождеством, когда он дарил сыновьям игрушечную железную дорогу. Они вместе собирали ее и играли, пока не надоедало жужжание поездов. После в комнате долго висел тяжелый дух горячего металла.

Сэм отмахнулся от воспоминаний о Рождестве.

Врач вытащил стетоскоп и приставил его к голой груди Регги. Голой, потому что пуговицы на рубашке юноши были сорваны. Через несколько секунд врач отрицательно покачал головой, и все четверо покинули комнату, предоставляя палачу завершить начатое.

Сердце Регги перестало биться только после подачи пятого разряда.

— Парень никак не хотел умирать, — прокомментировал кто-то из зрителей.

Сэм достал из папки последний официальный документ — свидетельство о приведении в исполнение смертного приговора, означавшее, что правосудие свершилось и посему дело закрыто. Сэм оцепенело смотрел на документ.

Регги, мальчик, зачем ты это сделал?

Ответ на этот вопрос — одна из величайших загадок человеческого сердца. Почему один человек идет и убивает себе подобного? Причины могут быть разные — деньги, страсть, гнев, подлость...

В случае с Регги все, похоже, очень просто: он, наверно, увязался за девчонкой после собрания в церкви и выпросил у нее поцелуй. Молодая кровь взыграла, а может, он еще и немного выпил в ночном клубе, хотя доказательств этого так и не удалось раздобыть, короче, парень пустился в разгул. Сопротивление девушки лишь распалило в нем желание. Добившись своего, он испугался, что она обо всем расскажет. Поэтому отвез ее по шоссе №71 в лес и размозжил камнем голову. Когда убивал, не заметил, что она содрала с его рубашки карман. Вот и все. В те времена, если негр убивал негра, белые, как правило, не особенно тужили. При обычных обстоятельствах Сэм тоже не стал бы суетиться. Просто так уж случилось, что это оказалось последним делом Эрла. Именно поэтому белые, такие, как он, и решили, что необходимо наказать преступника по заслугам. Только поэтому.

В папке оставались лишь письма сумасшедшей миссис Фуллер. Она до самой своей смерти присылала ему по три-четыре письма в неделю. Бедняга отчаянно боролась за жизнь сына, пока не умерла от аневризмы головного мозга. Сэм почти сразу перестал читать письма, и, очевидно, какая-то из его секретарш, чьих имен он никогда не мог вспомнить, просто складывала нераспечатанные послания в папку. Глупая женщина! Зачем складывала? Будь она сейчас здесь, он непременно вспомнил бы, как ее звали. Он кричал на всех своих секретарш. Вот почему их сменилось так много! Большинство не выдерживало у него дольше года.

Сэм смотрел на письма, но уже не соображал, что это такое. Надо же, стоит на коленях, роется в пыльных папках. Зачем? Не помнит. Проклятье, опять с ним происходит эта чертовщина!

Сэм еще раз прочитал на папке: «Паркер». Паркер! Ах, ну да, погибшая девочка, Регги. Вспомнил. Последнее дело Эрла.

Ах, да, это письма матери Регги. Все на розовой бумаге. А одно почему-то на голубой. Странно. Сэм вытащил голубое письмо из стопки. И почерк другой. Кажется, он раньше его не видел. Написано 5 сентября 1957 года.

Сэм перевернул страницу, чтобы взглянуть на подпись.

Люсиль Паркер.

Да это же мама погибшей девочки, сообразил старик.

Спустя тридцать девять лет он наконец-то вскрыл письмо и стал читать.