Желание Уилларда знать почему, кажется, окончательно вывело Лэймара из себя. Он считал, что никто не имеет права задавать ему такие элементарные вопросы.
— Вот почему, Уиллард. Видишь, что здесь написано?
Он показал несчастному парню громадный кулак правой руки с надписью «твою».
Уиллард кивнул.
Он показал второй кулак.
«Мать!» было написано на нем.
Из глаз Уилларда горячей волной струился страх. Лэймар любил производить на мужчин такое впечатление.
Охваченный отчаянием, Уиллард снова кивнул.
— Вот так. Теперь это имеет смысл. Оделл, сломай ему большой палец.
Палец, действительно, не поддавался усилиям Оделла.
Пока Оделл ломал Уилларду палец, тот дико кричал. Он кричал так громко, что это начало раздражать Лэймара. Он пробрался вперед пригнувшись, чтобы не высовываться, и приблизился к Ричарду.
— Вам обязательно надо его таи пытать? — спросил Ричард.
— Пытать? Ты просто ничего еще не видел в своей жизни, Ричард, иначе ты бы не сказал, что этого парня пытают. Ты не знаешь, как можно пытать человека.
Лэймар даже слабо улыбнулся тупости замечания Ричарда.
— Ладно, — продолжил он после паузы, — поезжай вперед и не проскочи поворот на Аду, когда свернешь, поедешь до Дэвис-стрит. Когда мы окажемся на ней, скажешь мне.
— Не беспокойся, сынок, я все продумал. Кстати, что ты можешь сказать о запястьях? Вспомни, что ты говорил мне прошлой ночью о запястьях.
Уиллард продолжал кричать. Он вырывался и извивался, но Оделл крепко держал его одной рукой, а другой продолжал класть в рот печенье.
Потом он вспомнил: ах, это про татуировку.
— О, да. Понимаешь ли, да ты и сам это знаешь, та сила, которая делает живопись или рисование таким гибким, таким жизненным, таким пластичным, заключается в способности управлять своим запястьем, способности так управлять мышцами запястья, чтобы они следовали замыслу и воображению. Вот почему линии в живописи называются живыми линиями.
— Черт возьми, — воскликнул Лэймар с восторгом. — Да, сэр, вы умеете красиво сказать. Ты умеешь красиво говорить и красиво рисовать. Ты очень интересный молодой парень, не правда ли, Оделл?
— У-у-у-у, — протянул Оделл, его широкий расщепленный рот растянулся в безобразном подобии улыбки, на губах хрустели невесомые крошки печенья. Уиллард еще раз намочил в штаны, корчась в стальных объятиях Оделла.
— Ну, вот, Ричард, теперь обдумай свой следующий рисунок. Я хочу опять поговорить о львах. Я люблю тигров и очень люблю орлов, но, будь я проклят, в этих старых королях джунглей есть нечто такое, от чего у меня захватывает дух. Эти зверюги нравятся мне больше всего.
Ричард увидел, что навстречу им проехала черно-белая патрульная машина. Он посмотрел на часы. Их точно пока не хватились.
Однако у Лэймара на повестке дня стоял еще один вопрос. Он снова прополз в заднюю часть фургона, взял несчастного парня за подбородок, поднял его голову и заглянул в глаза. Он увидел то, что ожидал увидеть, его это не удивило нисколько. Он увидел голый и не прикрытый ничем страх. Глаза горели, как самоцветы, словно кролик глотнул наркотика. Но это не были наркотики. Лекарством, которое сделало кролика таким безумным, был все тот же старый добрый страх. Теперь с Уиллардом-Кроликом можно делать все, что угодно. Можно трахнуть его самого, можно на его глазах изнасиловать его дочерей и убить жену, поджечь его дом, а он будет неподвижно смотреть на все с по-детски дрожащими губами. Это был не мужчина, черт его побери! Это был кролик. Даже поганый ниггер будет защищаться, и его придется здорово стукнуть, чтобы успокоить. Но кроликам это не нужно. Кролик будет покорно смотреть, как ты решаешь, какую часть его тела ты откусишь сначала. Кролик, пожалуй, даже поможет тебе выбрать кусок послаще. Он продаст тебе все и вся, все, что ты только ему прикажешь, все на свете.
— Теперь слушай меня внимательно, Уиллард, мне нужна твоя помощь.
— Оружие. Мне нужно оружие. Такому человеку, как я, человеку, у которого есть враги, необходимо оружие. Не для того, чтобы нападать, а чтобы защищаться. Уиллард, у тебя есть оружие?
— Я ненавижу оружие, — ответил Уиллард.
— Сынок, это меня не удивляет.
— Я знаю, где находится оружейный магазин. — Уиллард изо всех сил старался заслужить одобрение Лэймара.
— Вот теперь, Уиллард, я вижу, что ты действительно стараешься помочь мне. Но оружейный магазин — это не то, что нам надо. Как я могу ограбить оружейный магазин, если у меня нет оружия? Да и потом в оружейном магазине неизвестно, в какое дерьмо вляпаешься. Мальчики там упакованы и вооружены на славу и так и ищут повода, как бы им выстрелить в человека. Можешь почитать об этом в любом журнале, где пишут об оружии, там полно таких истории. Там все время встречаешь страшные истории про всяких мерзавцев, ублюдков и прочую сволочь с деревянными яйцами и опилками вместо мозгов. Так что в оружейный магазин мы не поедем. Мне нужен гражданин с оружием. Частное лицо, у которого есть пушки. Человек, который держит дома оружие, например, охотник или кто-нибудь в этом роде, Уиллард. Я уверен, что если ты хорошенько подумаешь, то скажешь мне, где живет такой человек и как его найти.
От отчаяния у Уилларда скривилось лицо, но внезапно в глазах у него сверкнул огонек.
— Мистер Степфорд рассказывал, что его отец много охотится. Он говорил, что его старик каждую осень присылает ему олений окорок.
— Гм, — задумался Лэймар, — а где сейчас находится этот мистер Степфорд? Кто он такой?
— Мистер Билл Степфорд региональный вице-президент Администрации гостиничных пекарен штата Оклахома. Босс моего босса. Мой работодатель. Он говорит, что его отец в Канаде стрелял лосей, в Мексику он ездил стрелять голубей и собирается перед смертью съездить в штат Мэн поохотиться на медведей.
— О, у него большая ферма, целое имение около Ратлифф-Сити.
— Сэр, я не... только не надо меня больше мучить, ладно, сэр? Он старик. Воевал во время Второй мировой войны. Был пилотом бомбардировщика. Он был героем. Он...
— Я не знаю, — взмолился Уиллард. — Но если подумать, то мне кажется, что моего босса зовут мистер Билл Степфорд-младший. Вы не причините зла старику, ведь не причините, правда, сэр?
— Вот что, Уиллард, — проговорил Лэймар. — Я отвечу добром на добро. Ты помог мне, и я больше не буду тебя мучить. Стану ли я причинять боль старику? Разве я похож на садиста? Оделл, не мучь его больше. Успокой этого парнишку.
— Оп-па! — сказал Оделл.
Оделл не стал больше мучить Уилларда. Он задушил молодого человека так спокойно и мирно, как только смог, хотя молодой человек отчаянно вырывался и извивался в его руках.
Скорость фургона перевалила за девяносто миль в час. Лэймар обернулся и прикрикнул на Ричарда:
— Черт бы тебя взял, Ричард, сбрось скорость, х...сос, пока мы не попали в лапы к копам. Если они за нами погонятся, на завтрак я съем твою задницу.
Ричард постарался взять себя в руки. Парень перестал сопротивляться и затих. Ричард сбросил скорость до шестидесяти пяти и посмотрел в зеркало заднего вида. Красных мигалок не было видно. Все было в порядке. Он попытался успокоить дыхание.
— Итенье, — блаженно проговорил Оделл.
Глава 4
Мир сошел с ума в семидесятых годах, и с тех пор положение все время ухудшалось: вооруженные автоматическим оружием ополоумевшие мальцы; нападения на женщин и детей; бритоголовые белые мальчики, вообразившие, что именно они избраны Богом; ниггеры окончательно свихнулись на больной идее самопожертвования и устрашающе затаились, вынашивая злобные планы. Временами Гендерсон начинал верить, что коммунисты, фашисты или еще какая-то организация вроде ЦРУ, ФБР или ККК стоят за всем этим безобразием. Но потом лейтенант Гендерсон пришел к определенным выводам относительно причин возникшего хаоса. Ведь прежде всего он верил в логику. Он был детективом, знаменитым, прославленным законником чистой воды традиционного типа. Он был самым известным детективом Оклахомы, гвоздем программы полицейских совещаний, консультантом в самых трудных и запутанных случаях. В основе его веры лежало то, что если собрано достаточное количество данных, то, приложив голову, можно сложить эти данные в целостную картину и, придав этой картине смысл, прийти к нужному логическому заключению.
В свои шестьдесят восемь лет он оставался лейтенантом. Он был обречен оставаться в этом невысоком звании точно так же, как служить неизменной палочкой-выручалочкой в расследовании самых немыслимо сложных преступлений. На его интеллекте и интуиции делались головокружительные карьеры, а он по-прежнему получал свои сорок тысяч долларов в год. Люди, с которыми он в свое время начинал работать, в большинстве своем уже умерли, те, кого он обучал мастерству, либо ушли на пенсию, либо поменяли поле деятельности на более выгодное, и теперь он остался один на один с грубыми молодыми полицейскими. Но его дар остался при нем: он видел те взаимосвязи явлений, которые другие не замечали, он с охотой делал скучную работу, сличая и просеивая факты, и до бесконечности обдумывал мельчайшие подробности дел.
— Эти детишки, — жаловался он своей бабуле, — эти богом проклятые молокососы просто не хотят как следует работать. У них есть телефоны, коротковолновые передатчики, они потеют на допросах, мучают судебных экспертов. У них не хватает терпения понянчить факты и получить верный ответ. Они не желают взглянуть на факты и вычислить ответ. Это же так просто.
— Карл, — отвечала жена, — они все вместе не стоят и стакана томатного сока в июле.
Именно эта горечь, скорее всего, толкнула его в жаркие объятия А.У.Харпера. Ежедневная пинта «харперовки» приносила душевный покой и комфорт, он носил плоскую бутылочку, завернутую в коричневый пакет, во внутреннем кармане кителя и временами прикладывался к этому спасительному источнику. Напиток делал свободным и раскованным полет мыслей и фантазии и усмирял гнев и раздражение — так, поглаживая, успокаивают расходившуюся маленькую собачонку. Возможно, он стал делать чуть-чуть больше ошибок, может, стал упускать кое-какие детали, возможно, молодые коллеги чувствовали, что от него за версту несет виски и что после четырех часов дня его лучше не кантовать, но все это не имело ровным счетом никакого значения. Либо пить, либо озлобиться на весь белый свет, третьего дано не было, и Гендерсон это прекрасно знал.
Теперь все эти прихлебатели и циники собрались в пустынном здании полицейского участка в Чикашее. Там же набилось полно полицейских, которые просто хотели либо увильнуть от тягот службы, либо спросить у него совета. Шел второй день охоты на людей, которую затеяли братья Пай. Положение становилось щекотливым, а все знали, что на счету Си Ди есть несколько подобных расследований.
— Послушайте, лейтенант, — говорил ему один полицейский, — как можно добыть адрес девчонки, у которой он остановится? Как вы полагаете, скоро ли мы это узнаем?
— Дело в том, что большинство таких беглых скитается по округе без определенных планов и целей, они сами не знают, как им поступить, — начал Гендерсон, вглядываясь в юные, неоформившиеся еще лица, — ив первые часы, а иногда и минуты натыкаются на пост. Ловить таких — одно удовольствие. Дорожные посты рассчитаны именно на таких идиотов. Есть, однако, преступники, за которыми стоят какие-то организованные, поддерживающие их силы — они снабжают беглеца транспортом, оружием и документами. Но рано или поздно их выдает кто-то из своих. Происходит это по разным причинам, но обычно из соображений выгоды. Однако иногда, время от времени, — продолжил он, — довольно редко, среди беглецов попадаются по-настоящему одаренные экземпляры. Такой человек имеет природный дар анализа ситуации, это, если хотите, Божий дар.Добавьте к этому, что такой заключенный обычно годами вынашивает план бегства, он анализирует ошибки, которые совершил в прошлом, он достаточно умен, чтобы воспользоваться опытом других заключенных. И я должен вам сказать, что в этих случаях они-таки заставляют нас попотеть. Чертовски попотеть.
— Так вы думаете, Си Ди, что Лэймар заставит нас поработать?
— Пока, сынок, об этом рано судить. Но его не могут найти уже сорок восемь часов, и, кажется, он сумел спрятаться. Это впечатляет, хочу вам сказать. Так что, может быть, Лэймар тот самый тип — закоренелый злодей с горячим характером, который становится все опытней и опытней. И вот что я хочу вам еще сказать: если он из таких, то поймать его будет ох как нелегко.
— Си Ди, если губернатор попросит вас помочь в расследовании, что вы ему ответите?
— Я буду решать эту задачу, как любое другое уголовное дело, вот что я ему отвечу. Я скажу, что надо искать третий пункт доказательства. Иногда можно обойтись и двумя, но никогда одним — это я вынес из долгого и горького опыта. Иногда, может быть, но только может быть, два пункта могут вывести вас на правильный путь. Со мной такое случалось пару раз. Но такая возможность очень и очень мала. Обычно требуется тщательное расследование, что бы ни являлось сутью уголовного дела: драка на улице, бытовое преступление или гонки по шоссе — все требует тщательного расследования, к которому надо приложить фундаментальные законы, сформулированные в определенных правилах. И самое главное из этих правил — правило третьего пункта. Оно касается любого дела, каким бы вы ни занимались. Именно так мне удалось взять Фредди-дантиста.
Это было самое шумное дело Си Ди — о нем писали в прессе и даже хотели снять фильм, правда, потом из этой затеи почему-то ничего не вышло.
Но никто не крикнул: «Расскажите нам про Фредди-дантиста, Си Ди!»
По крайней мере, в этот момент.
— Это тот...
— Да, это тот самый, — сказал Си Ди и замолчал. Перед его глазами разворачивались страницы былой славы. Господи, как же ему захотелось глотнуть виски, чтобы сделать свою речь более плавной и свободной и рассказать им подробности этого изумительного дела, чтобы молодняк понял, как надо работать.
Это было в 1975 году. Рейс «Америкен флайт» номер 354 Оклахома-Сити — Чикаго. Борт был в полете уже двадцать минут, когда раздался взрыв, унесший жизни ста двадцати одной души. Останки собирали на территории четырех графств. ФБР взяло расследование в свои руки. Тип взрывного устройства установили сразу — тривиальный, как всякая самодельщина — четыре палочки динамита, соединенные проволочкой с аптекарскими часами. Это немудреное приспособление разворотило самолет прежде, чем он успел набрать высоту. Ребята из ФБР догадались, что кто бы ни совершил это преступление, оно было задумано ради обогащения. Придя к такому заключению, они проверили страховые полисы на сумму свыше ста тысяч долларов, принадлежавшие жертвам преступления. Это был первый пункт доказательства. Они выявили двадцать три подозреваемых. Затем проверили, какими инженерными и практическими познаниями в подрывном деле обладал каждый из подозреваемых, так как изготовление взрывного устройства требовало специальной подготовки и опыта. Это был второй пункт их доказательства, и, основываясь на нем, они на другой день арестовали служащего нефтяной компании, который занимался полевыми изысканиями в Чоктоу по заданию фирмы «Филлипс». Для сонарных проб в таких изысканиях регулярно применялся динамит.
Но Си Ди не купился на эту дохлую кошку. Арестованный всегдаперед полетом страховал свою жену, начиная с 1958 года, когда они поженились. Ему было сорок четыре года. Семейная жизнь протекала без видимых осложнений, к тому же парень был диаконом в местной церкви. Правда, он обманул свою секретаршу, видимо, это его единственное преступление, но оно было очень легко раскрыто, на него буквально показали пальцем. Как выяснилось, эта сторона его жизни ни для кого не являлась тайной. Но самое главное — этот человек совершенно не умел работать руками. После ареста Си Ди побывал у него дома и не обнаружил ни одной вещи, которую он сделал бы своими руками, не было даже самодельной книжной полки. В подвале не нашлось ни одного инструмента. Он знал, что между людьми, которые умеют мастерить и которые не умеют, существует непреодолимая пропасть. Он не мог поверить, что такой неумеха мог самостоятельно смастерить настоящую бомбу.
— ФБР во всех газетах раструбило о своем триумфе, — сказал Си Ди, — но, на мой взгляд, доказательства висели в воздухе. Ни дома, ни в кабинете не было обнаружено никаких следов взрывчатого вещества. Я плохо разбираюсь в бомбах, но точно знаю, что если за ее изготовление возьмется человек, у которого руки растут из одного места, то на месте его работы останется воронка размером в половину графства Кливленд.
И Си Ди принялся за дело: первым пунктом доказательства он выбрал страховки от 35 до 100 тысяч долларов.
— Эти парни из ФБР привыкли работать с организованной преступностью в Нью-Йорке. Это преступность в белых воротничках — с торговцами наркотиками и подобной публикой, которая не станет мараться из-за суммы меньшей чем сто грандов[8]. Но для человека из сельской глубинки или мелкого торговца, или специалиста, который с трудом сводит концы с концами и вечно сидит в долгах, тридцать пять тысяч или около того — очень даже приличная сумма.
Вместо двадцати трех имен в его списке оказалось сорок семь.
Потом он поискал, какое отношение эти люди могут иметь к подрывному делу, и не нашел ровным счетом ничего. Никто из этого списка не имел ни малейшего отношения к взрывным устройствам.
Он догадался, что такой человек должен порыскать по библиотекам, чтобы поучиться. Он выяснил, что из сорока семи человек у тридцати одного был абонемент в Городской библиотеке Оклахома-Сити. В это время компьютеры были уже в ходу, поэтому никакого труда не составило узнать, что за два месяца до катастрофы один человек из составленного им списка брал на прочтение книгу: «Основы изыскания с помощью взрывной техники: руководство для геологов-нефтяников».
Этим человеком оказался Фредди Дюпон, тридцати восьми лет, проживавший в Мидуэст-Сити, штат Оклахома, по профессии дантист.
— Дантист, подумал я, — продолжал Си Ди, обращаясь к своим слушателям, — но за каким чертом дантисту понадобилась книга о взрывах на нефтяных полях? И не является ли дантист по самому роду своей деятельности тем рукодельником, который сможет без особых затруднений собрать адскую машину?
Но этого было недостаточно. Нужен был третий пункт доказательства.
Поэтому он взял книгу и показал ее знакомому геологу-нефтянику. Он спросил у этого человека: "Я знаю, что эта книга говорит мне. Но я хочу знать, чего она не договаривает".
Геолог несколько минут перелистывал том, смотрел аннотацию, прочитал содержание и указатель, а потом произнес одно слово, которое вызвало нервную дрожь у старой ищейки Гендерсона.
"
«Взрыватели». Это единственное слово, которое он произнес. В той книге не было ни слова о взрывателях. Там не было написано, как заставить бомбу взорваться.
— Где же этот парень мог научиться делать взрыватели, — спросил Си Ди у геолога.
— Я знаю только одно место на свете, где этому обучают. Это армия, — был ответ.
— Но он не служил в армии.
В этот момент на Си Ди нашло прозрение. Эти вояки записывают все до мелочен в свои полевые уставы.
После этого все было очень легко и просто. Позвонив в ведомство по печати правительства Соединенных Штатов, он выяснил, что зубной техник по имени Роуз Флерри, работающая вместе с доктором Дюпоном менее года, действительно заказывала полевой устав под названием: «Техника изготовлении детонирующих устройств в полевых условиях в войсках специального назначения».Когда книга попала к нему в руки, он обнаружил подзаголовок: «Изготовление часовых механизмов из подручных средств». Описанный там механизм как две капли воды был похож на тот, что использовался при взрыве самолета. Кратковременное в течение одного дня наблюдение позволило выявить наличие любовной связи между Фредди и Роуз; на другой день из дознания стало известно, что они встречались на другой день после взрыва, унесшего жизни его жены и троих детей.
Си Ди допросил Роуз, осторожно расспрашивая ее в течение часа. Женщина рассказала все, что знала, не слишком лестно отозвавшись о своем любовнике, и добавила, что больше не поддерживает с ним отношений. Он был просто ни на что не годный лентяй. Куда он дел пятьдесят тысяч долларов страховки, полученной за жену? После долгого раздумья она вспомнила, что деньги пошли на веселое времяпрепровождение в Мексике, где он до этого не бывал, но очень хотел съездить.
— Сначала его приговорили к смерти, но потом, черт возьми, присяжные сжалились и заменили смерть пожизненным заключением. Очень забавно, что, когда мы его арестовывали, в доме у него все было заставлено моделями самолетов. Он обожалсамолеты. Именно это стало третьимпунктом доказательства, что и решило исход дела.
Последнее замечание было гласом вопиющего в пустыне. Старик успел наскучить молодым коллегам. Си Ди знал, что это происходит постоянно. Они прикидывались, что хотят что-то знать, а потом им не хватало терпения и умения сосредоточиться.
Когда все разошлись отдохнуть до утра, Си Ди сделал вид, что разбирается с данными на Лэймара, имеющимися в папках OSBI.
На самом же деле он засунул руку во внутренний карман плаща и извлек оттуда заветную бутылочку «харперовки». Пробка была не слишком туго завинчена. Непослушными пальцами он открыл бутылку. По-стариковски сгорбившись, он сделал глоток, жидкость огнем опалила его внутренности. Напиток отдавал жженым углем, ружейным дымом и сливами. Когда он хотел этого, алкоголь сваливал его с ног, затуманивал трезвое восприятие мира.
* * *
Бад, пытаясь уснуть, калачиком свернулся на сиденье. Шесть часов в сутки они сидели на посту, проверяя проезжающие машины, потом двенадцать часов они гоняли по дорогам — это пустое времяпрепровождение какой-то идиот назвал «агрессивным патрулированием», а последние шесть часов отводились на сон. Из этих проклятых шести часов три уже прошли, и будь он проклят, если старый Си Ди не дрыхнет сейчас в управлении на койке в компании пары храпящих парней из OSBI. На улице, прямо как в кино, лаяли служебно-розыскные собаки. В углу стоял приемник-передатчик, в котором что-то постоянно хрипело и пищало. Люди в помещении чистили оружие, которое до сих пор не стреляло. Короче говоря, сон не шел.
Но нельзя сказать, что Баду уж очень не повезло. Тед и он вели машину по очереди, хотя после того, как Бад провел за рулем больше двадцати пяти лет, он терпеть не мог, если его кто-то возил. Было ли это игрой его воображения или Тед таким образом подсознательно выражал двусмысленность своего положения? Во всяком случае, Бад очень неспокойно себя чувствовал, когда Тед жал педаль газа. Если ты служишь в дорожной полиции, то ты просто обязан любитьавтомобиль: ты видишь, как смерть настигает водителей на дорогах, тебе придется догонять, возможно, стрелять и убивать, но в конечном итоге все упирается в мощный автомобиль. Ты должен просто благоговеть перед этой стервой на колесах, если же ты не любишь ее, то, значит, ты выбрал не ту работу.
Однако через три часа наступит его черед вести машину. Тайная частица его души жаждала удовольствия посидеть за рулем, но все же он искренне надеялся, что этих проклятых ублюдков поймают после того, как пройдет восемнадцать часов его вахты.
Но все это на поверхности. Если говорить правду, то Бад испытывал очень глубокое чувство счастья, которому он сам не знал названия. Потому что именно сейчас, будучи временно оторванным от нормальной жизни, будучи вынужденным заниматься охотой за людьми, он чувствовал, что внутри его существа звенят и поют ликующие струны. Это была свобода или хотя бы иллюзия свободы. Свободы от Этого.
Он сам придумал это название: Это. Это было Это. В Этом было все дело.
Это было реальностью, нарушением привычного порядка, положения вещей. Это означало, что Джен, мальчики, немудрящие радости службы отошли на второй план перед сладостью, незнакомых чувств, которые он испытывал, когда был вместе с Холли, когда он предвкушал все те наслаждения, что сулило общение с ней, все те места, где они должны побывать, все дороги, которые они еще пройдут.
Бад не был романтиком. Из журналов он читал только «Оружие и снаряжение» и «Автомобиль и водитель», его понятие о радостях жизни ограничивались возможностью пойти на бейсбольный матч в школу, чтобы посмотреть, как будет играть Джефф, и в отпуске пострелять оленей из любимого охотничьего ружья. В кино он ходил раз в год, да и это казалось ему лишним. Телевизор он не смотрел, куда-то убрали его любимого ведущего и поставили на его место какого-то дурака, что очень разозлило Бада, он посчитал это очень глупым и перестал смотреть ящик. В основном же он ходил на службу, которую исполнял очень добросовестно, в остальном же предпочитал, чтобы его не трогали. Он очень любил побыть в одиночестве.
Потом Это случилось и началось какое-то сумасшествие. Три месяца назад он патрулировал сорок четвертую дорогу и около перекрестка присмотрел себе уютную закусочную под названием «Мэри». В маленьком городишке со странным названием Цемент. В закусочной подавали горячий кофе и хрустящие поджаристые печенья, которые Бад очень любил.
Однажды, сидя за столиком со своей обычной чашкой кофе, он услышал свое имя.
— Бад? Сержант Бад Пьюти?
Он оглянулся и увидел ее. Он вспомнил девушку. Когда Тед был на практике, его приставили к Баду, и он проходил стажировку в течение шести месяцев под руководством опытного сержанта. Когда Тед получил свою первую лычку, Бад и Джен пригласили молодую чету на барбекю, обмыть событие. Потом Тед стал служить самостоятельно и пути их разошлись.
— Холли, привет, как дела? Как тебя занесло в такую дыру?
Сначала среагировала та часть его существа, о наличии которой он успел основательно подзабыть. Нельзя сказать, что Холли была красавицей, но в ней существовала какая-то тайна, которая, как это ни покажется странным, сильно влекла к себе и дразнила Бада. Конечно, сыграли роль ее молодость, мальчишески стройное тело, эти милые веснушки, улыбка, но не только они; больше всего в ней привлекали какая-то таинственность и нечто заговорщическое. Она действительно оказалась первостатейной заговорщицей.
— Знаешь, Бад, по правде сказать, я приехала посмотреть на тебя.
— Тогда посиди пока, а я принесу тебе кофе. Ты когда-нибудь слышала, что есть такая вещь, которая называется телефон. С этой штукой очень просто управляться. Бросаешь в щелку десять центов и нажимаешь несколько кнопок. И вот ты разговариваешь с кем тебе угодно.
— Бад, спасибо тебе за совет, но знаешь, то, что я хочу сказать, — вещь сугубо личная.
— Это другое дело. Я надеюсь, правда, что это не какая-нибудь грустная песня, которые сотнями непрестанно крутят по радио? Ты не начнешь мне рассказывать, что Тед нашел себе какую-нибудь девочку или что-нибудь в этом роде? Я знаю, что выгляжу, как Энн Лендерс, но на самом деле мне явно не хватает ее мудрости. Я мог бы тебе посоветовать: я дам тебе пистолет, а ты пойди и убей его. Не думаю, что Энн посоветует что-нибудь в таком роде.
Она приветливо улыбнулась старине Баду.
— Бад, ты, наверное, любишь флиртовать и смешить девушек, да? В школе ты, я думаю, был хулиганом.
Он не был хулиганом. Он был большим неловким увальнем. Когда люди узнавали его ближе, они понимали, что он не настолько глуп, как выглядит со стороны. Он всегда стеснялся девушек и женился на первой же хорошенькой из них, которая обратила на него благосклонное внимание.
— Конечно, был.
— Ну в общем, — сказала она, — ты не так уж далек от истины. Но я не думаю, что дело в женщине. Это что-то другое. С ним что-то происходит. Последнее время он меня просто не замечает. Может, с ним что-то случилось на службе, то, о чем я не знаю, но хочу узнать.
Это было правдой. Тед замкнулся в себе. Он сторонился товарищей и в свободное время предпочитал оставаться в одиночестве. Он перестал быть частью сообщества дорожных полицейских и их культуры: тренажерного зала, тира, радиоигр, гонок на автомобилях — и если человек выпадал из этого круга, то почти со стопроцентной гарантией ему было суждено застрять на всю жизнь в младших сержантах.
— Может, он что-то задумал?
— Он всем своим видом говорит это, когда ничего не говорит.
— Должно быть, вам несладко живется.
— Но Бад Пьюти не позволяет себе так распускать нюни.
— Старый Бад Пьюти уже прошел через все это, Холли. Оставь его на какое-то время в покое, Холли. Может, он просто не рожден быть полицейским. В этом нет ничего стыдного. Я клянусь тебе, на свете существует много всяких профессий, которыми вы с ним сможете гордиться. Наш хлеб очень тяжел, и я не раз проклинал себя за то, что избрал именно эту профессию.
— Ты говоришь прямо, как Джон Уэйн, но я не могу поверить в то, что ты сказал, хотя мне очень нравится, как ты пытаешься меня утешить.
Она рассмеялась, и Бад вдруг понял, что ему было бы очень легко любить ее. Иногда он жалел, что не смог тогда остановить то мгновение и оставить все, как было в тот миг. Он с радостью запечатлел навеки этот эпизод в своем сердце: ее смех, радость, которую он ощущал, слыша его, ее красота и осознание того, что он поступает по совести.
Через две недели после этого события он уже ни о ком, кроме нее, и думать не мог. Он позвонил ей под тем предлогом, что что-то придумал насчет Теда.