Однако о Рассе Бад нисколько не беспокоился. Рассу было семнадцать лет. С виду совершеннейший оболтус: волосатый, лохматый, затянутый в черную кожу, в ухе — блестящая серьга — короче, черт знает что, Бад даже знать не хотел, как это все называется. Но каким-то чутьем Бад понимал, что мальчишка слишком много взял от матери и поэтому не наделает в жизни глупостей. В школе он получал только отличные оценки, и если ему повезет, то его возьмут учиться в престижный Восточный университет.

У противоположной стены спал его младший сын, Джефф. На два года младше Расса, физически он превосходил его. У него был вздернутый нос и атлетическая жилистая и мускулистая фигура. В его углу слегка пахло потом от носков, пропотевших маек и футболок и десяти пар теннисных туфель. По-солдатски упрямый и желающий многого добиться, он не был гением, не очень любил читать, но во всем, что бы он ни делал, проявлял себя как трудолюбивый и честный пахарь. Он все хотел делать хорошо, правда, у него почти никогда это не получалось. В дерзаниях Джеффа было что-то трагичное, его окружали сплошные разочарования в себе от плохо, по его мнению, выполненных заданий, которые он сам себе задавал. Баду стало грустно от любви к этому мальчику, это чувство было так остро, что Бад не удержался и, наклонившись, поцеловал в щеку младшего сына. Ему казалось, что он очень нужен Джеффу.

«И сейчас я покину этого мальчика?» — спросил он себя, почувствовав вдруг на своих плечах неимоверную тяжесть. Это надо было обдумать. Возможность покинуть этот мир была реальной. К черту панику. «Я что, действительно собрался умирать?»

Что ж, все возможно. Может, именно так и произойдет.

— Папа? — Джефф заворочался, увидев отца.

— Да, Джефф. Что случилось?

— Почему ты не спишь?

— Меня вызвали. Ничего особенного.

— Ты не надел бронежилет. Я же вижу.

— Зачем он мне нужен? — ответил он. — Не беспокойся. Ты прямо как твоя мать. Спи.

Бад оставил за спиной свою семью и спустился по лестнице в холл, подошел к стенному шкафу и открыл его. Там был его арсенал. Он быстро и привычно выбрал то, что нужно.

Его тяжелый патентованный кожаный пояс висел на перекладине на внутренней стороне дверцы. Бад снял пояс, надел его и туго затянул на третью дырку. Пояс — очень важная часть амуниции полицейского; на поясе носят так много всяких вещей: наручники, газовый баллончик, дубинка, если приходилось разгонять участвующих в уличных беспорядках, малая дубинка, наподобие тех, которые носят мальчишки, радиотелефон, подсумок с обоймами и, конечно, пистолет.

Конечно, пистолет. Четырехдюймовый «смит-и-вессон» М66 калибра 0,357 Магнум. Он достал его с полки и быстро протер. Его угловатые, прекрасные в своем безобразии контуры тускло блестели, но эта штука была очень удобна при стрельбе, в руке она сидела как влитая. Этот револьвер заряжался шестью маленькими патронами по 125 гран каждый, одиночными выстрелами из этого пистолета Бад выбивал девяносто три из ста. Дважды в неделю Бад тренировался в стрельбе. Он был очень неплохим стрелком.

Он открыл барабан и вставил туда шесть патронов; взял с собой два приспособления для быстрой зарядки, в каждом из которых было по шесть обойм для скоростной перезарядки оружия. В отличие от многих других полицейских Бад старательно практиковался в обращении с этими приспособлениями. Он мог выбросить шесть стреляных гильз и вставить шесть новых патронов в течение двух секунд. Ему никогда не приходилось заряжать револьвер в боевых условиях, ему просто до сих пор не случалось стрелять по живому человеку, но лучше уметь что-то делать, даже если это не нужно, чем при необходимости не суметь этого сделать. Он положил пистолет в кобуру и застегнул клапан большим пальцем. Снова открыв ящик, где хранились его пистолеты, достал оттуда маленький «смит-и-вессон-640», двухдюймовый револьвер, щелкнул барабаном, открыл его, чтобы убедиться, что оружие заряжено пятью специальными патронами калибра 0,38. Он защелкнул барабан и сунул «бульдога» в ножную кобуру, пристегнутую к левой, внутренней лодыжке. Кобуру он для надежности фиксировал к ноге шнурком.

Бад запер сейф и снял с его крышки полицейскую шляпу — форменный головной убор сержанта дорожной полиции. Темно-зеленая шляпа с плоскими полями сидела на нем как влитая, поля находились точно на уровне бровей. Наверное, именно с этой шляпы началась его полицейская карьера много лет назад. Черт возьми, он до сих пор уверен, что это самая красивая на свете шляпа — это был единственный фасон, который он мог носить. Он бы не возражал, чтобы его похоронили в таком головном уборе или, по крайней мере, вместе с ним.

Он вышел из дома и сел в скоростной джип, припаркованный на подъездной дорожке, это был «шеви каприс», окрашенный в черно-белые цвета штата Оклахома. Бад завел двигатель и взял в руки микрофон.

— Алло, диспетчерская, это шесть-ноль-пять, мои позывные два-одиннадцать десять-пятьдесят один.

— Слышу вас, шесть-ноль-пять, — отозвался женский голос ночного дежурного диспетчера, — советую вам включиться в полицейскую междугороднюю сеть, чтобы получать данные по мере их поступления.

— Понял вас. Какие новости?

— Пока никаких.

— У меня все. Отключаюсь.

Он подключился к междугородной полицейской сети на частоте 155,670 мегагерц и тронул свою большую машину, направляясь к дому Теда и Холли Пепперов.

Жилой автоприцеп Пепперов был самым освещенным местом на этой мрачной улице. Впечатление создавалось, как от горящей бензоколонки. Рядом с прицепом стоял Тед в полной боевой форме с зачехленной винтовкой в руках. Высокий, симпатичный молодой парень, может быть, слишком красивый; если в его характере была слабость, то она проистекала от того, что таким людям все достается очень легко, они редко испытывают унижение и им не приходится достигать вершин своей задницей. Если вы красивый светловолосый мальчишка со вздернутым носиком, то жизнь сама поднесет вам все на тарелочке с голубой каемочкой. Но Тед был в полном порядке. Тед не имел только одного дара: особого инстинкта в распознавании отклонений в психике человека, навыка разбираться в мотивах поступков людей, навыка, который помогает рассмотреть правду под шелухой лжи; не было у Теда и стремления довести работу до исчерпывающего конца — это качество отличает великого полицейского. Но на свете осталось не так уж много великих полицейских, и Бад понимал, что и сам-то он вряд ли входит в их число. У него только одно преимущество перед Тедом — он немного ближе к великому полицейскому, чем тот.

Когда Бад подъехал, дверь трейлера открылась и на пороге появилась Холли в домашнем халате с закрытыми крышечками пластмассовыми чашками, в которых, вероятно, был горячий кофе. На лице ее сейчас не было косметики, и веснушки ярко светились на белой коже лица, ее волосы соломенного, почти рыжего, цвета казались наэлектризованными, но, несмотря на это, Холли оставалась Холли; она была чертовски хороша, настоящая красотка.

Бад видел, что Тед пребывает в плохом настроении, и Холли держала дистанцию.

— Хай, Бад, — прощебетала она. — Вас с Тедом ждет увлекательное приключение?

— Холли, помолчи, ради Христа, — взмолился Тед. — Здорово, Бад.

— Тед, ты вооружен и снаряжен?

— Да, сэр. Я взял с собой три магазина с патронами шестьдесят девятого калибра по восемнадцать штук в каждом, как предписывает устав.

— Молодец! Бросай все в машину и поехали. Доброе утро, Холли!

— Не обращайте на меня внимания, господин сержант Бад Пьюти.

Он рассмеялся. Холли была кокетливой девушкой.

— Мальчики, я приготовила вам кофе. Надеюсь, он вам поможет.

— Нам поможет все, — ответил Бад, открывая багажник. Тед положил свою винтовку рядом с ружьем Бада — помповым ружьем двенадцатого калибра с выдвижным магазином.

— Мальчики, с таким вооружением вы можете на свой страх и риск начинать войну, — заметила Холли.

— Мы вообще не собираемся ни в кого стрелять, — сообщил Бад. — Просто эти поганцы перед тем, как вернуться в тюрьму, решили немного размять ноги. Для нас это небольшой отпуск на природе.

— Но я слышала, что они уже убили трех человек, — тревожно проговорила Холли.

— Так наши герои еще и немного вспыльчивы, — усмехнулся Бад. Но когда он обратился к Теду, голос его был серьезен: — Тед, я хочу, чтобы ты вернулся домой и надел бронежилет. Сегодня у нас будет день бронежилетов.

— Бад, ты же знаешь, как я ненавижу этот чертов бронежилет. Ты же не надел свой.

— Нет, я не надел. Но видишь, тут такое дело, если вдруг начнется стрельба, то героем будешь ты, а я спокойно забьюсь на заднее сиденье и буду молиться за твою победу. Поэтому мне не нужен бронежилет. А тебе нужен, молодой боец. Ты же не хочешь оставить вдовой такую очаровательную женщину?

— Ох, Бад...

— Тед, не вынуждай меня вспоминать о своем звании в присутствии твоей жены. Так что иди и надень жилет. И не думай, что мне будет стыдно, если ты назовешь меня лицемером. Я и сам это давно знаю, сынок, и, между прочим, горжусьэтим.

Надув губы, как наказанный ребенок, Тед угрюмо проследовал в трейлер, откуда через минуту донесся стук яростно переворачиваемых вещей и грохот захлопываемых дверей.

— Придется ему сегодня потрудиться, — заметил Бад.

— Сегодня он все будет делать как следует, он же успел проглотить чашку кофе. Бад, как ты?

— Ну, Холли, ты же знаешь.

Обычно они с Холли встречались два раза в неделю, но если их обуревало желание и появлялась возможность, то число встреч доходило до пяти-шести в неделю. Они любили друг друга в мотелях, во множестве разбросанных по всей округе, такой безнадежной и чистой любовью, которой Бад не испытывал никогда прежде. Со своей женой Джен он как мужчина не имел дела уже больше двух лет. Он уже не помнил, как выглядит ее любовь, но он точно знал, что ласк Холли он не забудет никогда.

Но что будет с ними дальше? На этот вопрос он, как ни старался, не мог найти ответа. У него было такое ощущение, что они на бешеной скорости несутся по шоссе, упрямо нажимая на акселератор: машина мчится все быстрее и быстрее, и появилось предчувствие, что все кончится очень плохо, но остановить эту сумасшедшую гонку уже невозможно, даже если в конце ее их ожидает ужасный финиш.

— Ты сказал, что все сделаешь сам, и я верю тебе. Ты поведешь себя как настоящий мужчина. Кажется, он возвращается.

— Он показался мне очень расстроенным. Может, он о чем-нибудь догадывается...

— Бад, этот парень уже больше года не обращает на меня ни малейшего внимания. Если бы я в одночасье позеленела, думаю, он бы этого не заметил. Нет, Бад, ни о чем он не догадывается.

— Вот и хорошо. Я не хочу, чтобы ему было больно. Это очень важно, чтобы он обо всем узнал одновременно с Джен. Тогда никто не будет обижен больше чем следует. Мы это обдумаем. Я обещаю тебе. Клянусь.

— Ты всегда боишься причинить другому человеку боль, Бад? Мне очень нравится в тебе эта черта, но все же ты зря не надел жилет.

— Знаешь, Тед прав. Я слишком стар, чтобы наживать себе чесотку, таская на себе целый день этот панцирь, и тому же ты третий человек, который напомнил мне о жилете за последние двадцать минут.

— Бад, ты должен его носить. На самом деле должен.

— Да честное слово, не будет никто стрелять в такого старого дурака.

— Бад, я очень люблю тебя, — сказала она вдруг, как будто эта мысль только что пришла ей в голову.

В этот момент вернулся Тед, скованный семью фунтами оплетенного кевларом фибергласа, надетыми под форменную рубашку.

— Отлично, — объявил Бад, — нам пора трогаться. Он бросил Холли тайный нежный взгляд, пока Тед садился в машину, потом сам сел в нее, и машина, набирая скорость, отъехала от трейлера, направляясь к дороге номер сорок четыре. Тед был молчалив.

— Ну вот, — нарушил тишину Бад, — кажется, нам предстоит пара тяжелых дней. В таких делах нашего брата обычно маринуют на службе по нескольку дней подряд. Домой попадешь не скоро. Я помню, в семьдесят восьмом году один арестант...

В этот момент он взглянул на Теда и увидел, что тот мирно похрапывает, откинувшись на спинку сиденья.

«Глухая полночь!» — подумал Бад и нажал до упора педаль газа, заставив машину стрелой нестись по сонному городку. Солнце уже окрашивало в розовый цвет восточную половину неба.

Полностью рассвело, когда Бад подъехал к назначенному месту на дороге номер сорок четыре. Эти мастерские находились на расстоянии сорока миль от Лотона на дороге, ведущей в Оклахома-Сити. Тед проспал весь путь. Но это было даже хорошо. Он не мешал Баду разговаривать с самим собой. Если этот сон освежил Теда, то и слава Богу.

Бад подъехал к стоянке, не слишком удивившись скоплению на ней множества джипов и легковых скоростных автомобилей. Там были машины не только из его отряда, но еще с полдюжины незнакомых: машина из ведомства шерифа графства, экипажи муниципальной полиции Лотона и Чикашея. Здесь же были солдаты комендантской роты из резервации Форт-Силл. Бад удивился их многочисленности. Чуть поодаль были припаркованы два черных «седана» с эмблемой OSBI[6] — этакого доморощенного ФБР.

Бог ты мой, подумал Бад, и этих птиц из OSBI занесло в нашу дыру. Эти ребята всегда уверены, что они знают свое дело лучше всякого другого. И уж в любом случае их даже сравнивать нельзя с нами — бедными старыми патрульными перечницами.

— Ну, просыпайся, парень, — объявил Бад. — Пошли представляться.

— Ох! Бад, ради Христа, прости. Но я совсем не выспался. Поверишь ли, жена совершенно не дает мне спать по ночам. Она меня совсем измочалила. С виду такая малютка, а все ей мало.

— Хотелось бы мне опять стать молодым, — сказал Бад, завершая эту гонку лжи. Тед перестал спать со своей женой тринадцать месяцев назад по совершенно непонятной причине — просто перестал и все. Бад занял его место два месяца назад и прекрасно знал почему.

Они вышли из машины и направились в здание мастерской, которое было забито народом, как танцплощадка воскресным вечером. Впрочем, другого они и не ожидали. Бад увидел знакомого лейтенанта, беседующего с двумя мужиками в тяжелых стальных шлемах и мешковато сидящей на них форме. Должно быть, это были ребята из OSBI. На плечах у них висели «ремингтоны» с оптическими прицелами. Действительно, глядя на все это воинство, толпящееся в коридоре, можно было увидеть, что экипированы они, как для серьезной военной операции. Во всяком случае, упакованы они по первому классу.

— Возьмите по чашке кофе, — предложил Баду лейтенант, — выпейте, пока мы ждем этого чертова Гендерсона. Си Ди[7] задерживается.

— А я думал, что старый задира давно помер. — Бад несколько причудливым образом отреагировал на упоминание имени легендарного полицейского.

— Си Ди не собирается умирать, — возразил лейтенант, — он настолько пропитался бурбоном, что стал бессмертным.

Бад и Тед получили кофе и тюбики с паштетом. Бад налег на паштет, а Тед на сахар. Тут Бад заметил, что в толпе началось движение, и люди направились в дежурную комнату. По каким-то признакам они уловили, что пожаловало начальство и что сейчас с ними будут говорить языком начальственных инструкций. Бад присоединился к потоку, и скоро в дежурке, где до этого было от силы человек десять, набилось полно полицейских. Людей было столько, что яблоку упасть негде.

Сначала выступил офицер из штаба. Бад, как и все прочие, не очень-то его слушал. Все с нетерпением ждали, когда заговорит легендарный Си Ди Гендерсон, который сидел тут же, в туго затянутом галстуке и с нештатным, видавшим виды автоматическим «кольтом» в потертой, избитой кобуре совершенно древнего фасона. Си Ди был самым знаменитым детективом штата Оклахома, а раньше, когда он был моложе, пользовался славой непревзойденного мастера скоротечных огневых контактов. Он представлял собой ископаемое из тех прекрасных времен, когда из команды стрелков Оклахомы ФБР набирало людей для самых опасных и щекотливых операций. Сам же лейтенант Гендерсон, как поговаривали, обучался стрельбе у не менее легендарного Д.А.Брюса.

С виду Гендерсон был уже совершенной развалиной. Поговаривали, что он пил втемную и что его бы давно уже выгнали со службы, если бы у него не хранились на этот случай фотографии известных политиков, снятых в компании проституток и прочих подобных пикантных личностей.

— Позвольте мне выразить свое восхищение вашим поведением. Не могу передать вам, какое сильное впечатление произвело на меня то, что все вы, мальчики, так быстро и в таком количестве откликнулись на зов долга, — сказал Гендерсон, когда пришла его очередь говорить. Его лицо было сморщено, как долго пролежавший на солнце чернослив. Костюм цвета хаки, украшенный ковбойским кантом, был, казалось, куплен на человека гораздо более высокого роста и более мощного телосложения. Он висел на сутулых плечах старого лейтенанта, как на вешалке.

— Как бы там ни было, Департамент исправительных учреждений возложил на нас чертовски трудную задачу. У меня есть все последние данные — я только что получил из Оклахома-Сити телефонограмму. Господа, будьте добры получить бюллетени.

Двое молодых полицейских раздали присутствующим бюллетени, отпечатанные на трех страницах.

— Вчера вечером, около девятнадцати часов, то есть тринадцать часов назад, из каторжной тюрьмы усиленного режима бежал опасный преступник по имени Лэймар Пай. Он увел с собой своего двоюродного брата Оделла и новичка по имени Ричард Пид. Можете себе представить, что это за тип, если он ухитрился бежать из тюрьмы Мак-Алестера. Первая неприятная деталь заключается в том, что только в десять часов вечера, когда заключенных пересчитывали по головам, открылось, что не хватает троих. Их начали искать. Вместо них нашли несколько трупов, убегая, они перерезали горло старому надзирателю. Кроме того, было найдено тело темнокожего заключенного Уилли Ральфа Джефферсона. Его обнаружили в шкафу в раздевалке душа с куском мыла в глотке. Скорее всего, это дело рук Оделла. Мы быстро выяснили, что шофер, который доставляет продукты для торговых автоматов, так и не вернулся в свою фирму. В гараже также отсутствует его фургон. Это очень плохо, что с момента побега до его обнаружения прошло больше четырех часов. Из-за этого посты на дорогах и поисковые собаки из Мак-Алестера вряд ли смогут как-то помочь делу.

Затем он поведал собравшимся о некоторых красочных деталях происшествия, включая описание фургона, который преступники, вероятно, использовали для своего побега. Это был «форд-89» с надписью «Продукты для гостиниц» на кузове. Кроме того, Гендерсон сообщил полицейским номер водительских прав и словесный портрет водителя фургона, некоего Уилларда Джонса.

— Вы держите в руках ориентировки на этих троих заключенных. Лэймар самый худший и опасный из них. Он опытный заключенный и профессиональный преступник. Впервые нарушил закон в десятилетнем возрасте. Кстати, его папашу убили в перестрелке с арканзасскими полицейскими в пятьдесят пятом году, когда Лэймар был еще комочком в утробе матери. Учился в исправительной школе. Получал оценки В и Е. За ним числятся нападения, вооруженные нападения, вооруженные ограбления и торговля наркотиками. Он приложил руку ко всем видам преступной деятельности. Работал в Талсе и Оклахома-Сити. В 1974 году застрелил служащего магазина. Просто застрелил — и все. Мотивы преступления остались невыясненными. Таков Лэймар. Приговор был обжалован, он вышел на свободу и в 1980 году совершил еще одно убийство. В тот раз они с Оделлом, этим несчастным дураком Оделлом, занялись грабежом банков и закусочных. Черт их возьми, они даже ограбили йогуртную лавку в Талсе. Оба они первоклассные стрелки. В 1980 году были осуждены. Мы также думаем, что именно Лэймар нажимал курок, когда убили двух осведомителей из мотоциклетного клуба «Благородные язычники», и сделал он это по заказу «Язычников». Есть и еще кое-что, чего вы не прочтете в бюллетене. У этого Лэй-мара хозяйство, как у быка. Покойный Джонни Диллинджер — кролик по сравнению с ним. Так что если у вас возникнут подозрения, померяйте его агрегат. Если вам не хватит на это длины двух рулеток, то это точно он. Полицейские дружно рассмеялись. — Теперь об Оделле. Это своего рода телохранитель Лэймара. Он совершенно туп, ничего не соображает и почти не может говорить. Вероятно, это умственная отсталость. Так или иначе, в 1985 году Лэймар и Оделл решили отделаться от капитана клуба «Благородных язычников», который в чем-то перешел им дорогу. Они отвезли его за Анадарко и там застрелили. Пуля попала в голову. Но он умер не так быстро, как они надеялись, и успел назвать их имена. Таким образом, эти мальчики наконец попали в тюрьму Мак.

Бад рассматривал фотографии этих двоих и видел то, что видел уже не один раз. Это были обычные трущобные ублюдки, горящие глаза, тяжелый взгляд, в котором таилась ненависть к миру нормальных людей или светилась откровенная тупость. Это были умы, которые отличались от умов большинства людей, хотя они не в меньшей степени отличались и между собой. Убийцы и вымогатели, жестокие и безжалостные — и тем не менее, черт возьми, им не откажешь в храбрости. В них было много отважной агрессивности. Они сжились с насилием и чувствовали себя вольготно в его мире.

Глаза Оделла казались похожими на куски угля — в них ни черта не отражалось, ни одной мысли. Он без всякого выражения таращился с фотографии, его голова странной формы, казалось, была порождением другой планетной системы. На месте верхней губы чернел страшный провал.

Лэймар был другим: лицо шире, оно более открытое, в каком-то отношении его можно было назвать красивым, это лицо не было лишено очарования, но глаза его горели страшным огнем, в них ясно прочитывалось: «Со мной лучше не иметь дела». В нем чувствовалось что-то трагичное — закоренелые преступники, профессиональные каторжники всегда бывают талантливы. Возможно, из них могло бы получиться что-то хорошее, попади они в свое время в лучшие условия.

— Я могу предположить, как именно мы их схватим, — говорил между тем Гендерсон. — Рано или поздно, он возьмется за старое. У него есть связи с половиной банд Оклахомы. Он знаком со всеми старыми осужденными и профессиональными преступниками штата. Он явится к ним, и кто-нибудь из них настучит на него. Вы же понимаете, его знакомые — это рокеры, панки и алкоголики.

Из зала раздался голос.

— А кто третий из бежавших?

— О Пиде трудно сказать что-то определенное. Раньше он никогда не имел дела с полицией, — ответил Гендерсон. — Это непризнанный художественный гений, он учился в школе для высокоодаренных детей — вы знаете, в Талсе есть такая школа, — его папаша был менеджером в нефтяной компании. Сынок же приехал на Восточное побережье, потому что здесь много художников и работают художественные школы. Он надеялся получить здесь полезную практику. Когда его мать заболела, он вернулся домой и десять лет ухаживал за ней. Преподавал рисование в колледже для младших школьников в Оклахома-Сити. Все остальное время он посвящал живописи.

Бад взглянул на фотографию Ричарда Пида. Под высокой, пышной шапкой волос — лицо, замечательное мягкостью черт. В нем не было ни одной грубой черточки, оно казалось неоформленным, как бы вылепленным из сырой глины, на фотографии Ричард выглядел почти ребенком. Его лицо казалось воском, на котором жизненному опыту еще предстояло оставить свой отпечаток. Глаза невыразительны и немного близоруки. Эти глаза, казалось, предвидели мучения, которым его подвергнут собратья по заключению. Каждая черточка лица, беспощадно высвеченная вспышкой, излучала страх. Это был кролик. Заключение неизбежно должно было убить его.

— И что же натворил этот крутой мужик? — спросил прикомандированный шериф. — Ограбил лимонадный ларек?

Но Бад прочитал в ориентировке, что осужден Ричард за нападение с намерением убить. От трех до пяти лет. Такое преступление не могло в данном случае караться заключением в такую тюрьму, как в Мак-Алестере, на столь длительный срок. Даже студент первого курса юридического факультета не послал бы его туда больше чем на два месяца.

— Дело в том, что он белый и к тому же богат. Поэтому на суде решили устроить спектакль и показать суровость. Но дело в том, что в Маке он должен был провести только три месяца, а потом был бы этапирован в Эль-Рено. То, что он сделал, выдает в нем ненормального, — сказал лейтенант Гендерсон. — Он организовал свою выставку и думал, что все пришедшие превознесут его до небес за великий талант. А на выставку никто не пришел. Его бедная мать не смогла его должным образом утешить, и он ударил ее ножом.

Если своими последними словами Гендерсон рассчитывал поразить аудиторию, то он ошибся адресом. В трущобах и черных гетто Оклахомы эти люди видели и не такие гротескные злодейства, но, оказывается, Гендерсон еще не закончил свою речь.

— Он не просто ударил ее ножом. Он ударил ее в глаза. Он ослепил ее.