Норман Хантер
      Скандал из-за ковров
      По средам экономка профессора Бурлиума, миссис Моллчок, подавала утром хозяину чашку чая, которую тот иногда принимал за чернильницу, иногда выливал в колбу с каким-нибудь реактивом, иногда опрокидывал на пол и лишь изредка выпивал.
      - Вот ваш чай... Господи! - вскричала миссис Моллчок, и весь этот божественный напиток самым расточительным образом был пролит на ковер.
      Из-за этого-то ковра миссис Моллчок и утратила на миг свою профессиональную выдержку. Вся комната была в коврах. Они покрывали стены. Стлались по потолку. Переходили один в другой! Переливались всеми цветами радуги!
      - Ах, это вы, миссис Моллчок! У меня для вас кое-что новое. Что, прямо как снег на голову? - пошутил профессор.
      И тут на голову самого профессора с потолка обрушился пурпурно-оранжевый коврик.
      - Да, сэр, прекрасно, - сказала миссис Моллчок, а про себя подумала: неужто профессор считает свое изобретение полезным в хозяйстве?
      - Жидкое выращивание, - пояснил профессор.
      - Да, сэр, понятно, - отвечала экономка.
      - Вы наливаете этот состав в банку, - продолжал профессор. - Потом... э... наносите его кистью на поверхность. Он высыхает и... ха-ха!.. становится ковриком.
      - Ах вот как! Ну да... - только и ответила экономка.
      Профессор поднял с пола банку с чем-то, похожим на голубое варенье, окунул в него кисточку и помазал ею блюдце, которое экономка все еще держала в руках. Голубое варенье начало застывать, от него пошел легкий пар, и спустя мгновенье на блюдце лежал крохотный голубой коврик.
      - Мои ковры немножко дороговаты, - продолжал профессор, пока экономка прикидывала, как ей теперь чистить все эти ковры на стенах и на потолке. Но это лишь потому, что у меня мало состава. Когда я смогу получать его в больших количествах, он станет дешевле, а со временем я наготовлю его столько, что он вообще будет стоить гроши. Тогда, разумеется, что ни ковер - то прибыль. Понятно вам это, миссис Моллчок?
      - Да, сэр, понятно, - ответила экономка: она бы сочла просто неприличным чего-то не понимать.
      Тут за окном появилось облачко пыли, из которого вынырнул похожий на ящерицу автомобильчик. Из него вышли близняшки Мейзи и Дэзи, дочери здешнего пастора; они были в одинаковых платьях, и каждая терла засоренный глаз. Они облокотились о подоконник и запели:
      - В этой маленькой скорлупке едем делать мы покупки и прихватим вас с собой!
      - О-о... благодарствую! - сказал профессор; ему как раз пришло в голову показать свой метод жидкого выращивания ковров мистеру Драппризу, владельцу крупнейшего в городе мебельного магазина.
      Но у мистера Драпприза была новая: секретарша - весьма энергичная сногсшибательная блондинка, которая считала, что посетители слишком допекают ее хозяина.
      - У него переучет, понимаете? Даже если вы к нему проберетесь, то вряд ли: его увидите, - сказала блондинка, продолжая подсчитывать полупенни, выписанные длинным столбиком в блокноте, обложку которого украшала довольно легкомысленная картинка.
      - Дельнаяидея, - прохрипел мистер Драпприз, когда профессор все-таки раскопал его за горами мебели. Но Драпприз был уже сыт по горло идеями профессора. Поэтому он деликатно отбил атаку.
      - Вотчтонадо. ВЦентральную. Срукамиоторвут. Япособлю. Пшли.
      И тут Драпприз втолкнул профессора в огромную красную машину - больше и краснее тот в жизни не видел, - и они с ревом понеслись по улицам, и полисмены приветствовали их на каждом углу.
      В ресторане Центральной гостиницы собрался в этот час чуть ли не весь город. У служебного входа стоял только что подъехавший грузовик Берта кузена миссис Моллчок - с капустой для ресторана. Внутри доктор Коклюш беседовал с тремя членами городской управы. Девицы Мейзи и Дэзи уже завтракали с полковником Снайпером, а секретарша мистера Драпприза - с их отцом, пастором.
      Драпприз одним махом протащил профессора через огромные залы и длинные коридоры и обрушил град ударов на маленькую изящной работы дверцу. Дверца отворилась, и из нее вышел маленький господин, бледнолицый, напомаженный, с тщательно подстриженными усиками и очень подвижными руками.
      - МистерГурманьепрофессорБурлиумрекомендую, - прогудел Драпприз. Естьидея. Длявас. Язайду. Пока.
      И он прогрохотал по коридору и исчез, прежде чем этот французистый джентльмен, мистер Гурманье, успел отвесить поклон или помахать рукой.
      - Я счастлив принять у себя столь знаменитого профессора, - проговорил он. - Наслышан о ваших славных открытиях. О да! Позавтракайте со мной, дорогой профессор, прошу вас! А потом вы изложите мне свою идею.
      - Право, вы очень любезны, - только и успел ответить профессор, а Гурманье уже подвел его к уютному столику в дальнем конце зала, где их мигом обступила толпа услужливых господ, которые с минуту что-то яростно строчили в своих блокнотах, а потом разбежались в разные стороны.
      - Так вот, мое изобретение... - начал было профессор, но тут им подали какой-то невероятный суп.
      - А это мое изобретение, прошу вас, - сказал мистер Гурманье, изящным жестом приглашая его отведать супа.
      - Отменное блюдо, - пробормотал профессор.
      Он опять было заговорил о коврах, но едва положил ложку, как суп исчез, и перед ним очутилась какая-то рыбешка, удивленно взиравшая на него.
      - Махнете разок вот этак кистью, и все, - сказал профессор и стряхнул с колен хлебные крошки.
      - О, ля-ля! - вскричал мистер Гурманье и решительным жестом выжал лимон на свою рыбешку и на профессора. Правда, в глаза Бурлиуму не попало - он носил несколько пар очков.
      - Я уверен, что вы оцените все плюсы... моего... э... изобретения, проговорил профессор.
      Он положил вилку и нож, чтобы по профессорской привычке подсчитать эти плюсы на пальцах, и тотчас официанты унесли его рыбу; правда, поскольку они оставили ему почти полную тарелку цыплячьего рагу, положение его если не терять времени даром - было еще не столь плачевным.
      - Их можно делать разного цвета... - снова завел свое Бурлиум.
      Но тут Гурманье наполнил розовым лимонадом высокие бокалы и жестом пригласил гостя осушить их.
      Они ели бледно-голубое бланманже с утопленными в нем вишнями (профессору пришлось есть его с помощью пенсне: в отеле, как видно, было туго с ложками), и сыр пяти сортов, обложенный крохотными луковицами и кресс-салатом. А дело все не двигалось с места. Потом появилась корзина с фруктами и кофе в чашечках величиной с наперсток. Мистер Гурманье закурил сигарету, от которой повеяло ароматами Востока, а профессор все бормотал что-то о своем открытии.
      - Мне думается... э... что это может пригодиться... для вашего... э... заведения, - закончил профессор.
      - Ну конечно, - мечтательно ответил мистер Гурманье.
      И он заснул, спокойно и мирно, а наш профессор, которому так и не удалось плотно поесть во время сего лукуллова пиршества, надел по ошибке чью-то чужую шляпу и покинул гостиницу, где сейчас сидели уже одни только незнакомцы, распивавшие чай...
      Залить жидким ковром полы Центральной оказалось куда трудней, чем думал профессор. В гостинице всегда толклась куча народу. Знакомые то и дело спрашивали его, как он живет, а те, кого это не занимало, просили поднести их багаж, принимая его за кого-то из прислуги. И все они стояли на самой дороге. Несколько раз он осторожно накладывал свой состав вокруг неких массивных предметов, но это оказывались ноги каких-то толстяков, которые преспокойно вставали и уходили, оставляя на полу проплешины. И все же с работой было покончено.
      Однако три дня спустя профессора настоятельно потребовали в гостиницу, и когда он явился, то застал Гурманье в состоянии, близком к безумию: тот носился по отелю и с такой быстротой выкрикивал что-то на разных языках, что его не понимали даже официанты.
      Весь ковер был в дырах. Дыры зияли не только там, где во время покраски: находились люди и мебель, но везде и всюду: ковер прямо истлевал под ногами.
      - Он непрочен, как бумага! - плакал мистер Гурманье. - Он никуда не годится! А мои ослепительные полы погибли. Что мне теперь делать?!
      - Гм! - пробормотал профессор, дрожащими руками протер поочередно все свои очки и сунул их в карман. - По-видимому, вкралась... э... небольшая ошибка в молекулярную схему состава. Весьма досадная, но притом и весьма любопытная. На подобных ошибках учишься. Да-да. Ага! Кажется, я понял! Он пришел в волнение. - Все дело в формуле, дражайший сэр. В ней вся беда. Я не учел, что... ну да... не принял в расчет такого пустяка... Гм... А нужно лишь... Теперь я знаю. И ведь как просто, мой друг! Как просто! Прямо на удивленье!
      Сказав это, он окончательно впал в рассеянность и быстро зашагал к дому, распевая на ходу цифры и формулы, так что две милые старушки приняли его за уличного певца и подали ему два пенса.
      Профессор Бурлиум был не из тех, кто возвращается с полдороги. Не раз уже случалось, что открытие требовало от него еще небольшого, но важного усилия. Он изготовил новый состав. Намешал в него разных веществ. Уж намешал, так намешал! Он ведь хотел, чтоб коврам его не было сносу.
      И вот, наконец, новые ковры устлали все полы Центральной; они легли не только в салонах и в ресторане, но покрыли также ступени лестниц, застелили коридоры и спальни.
      Мистер Гурманье настоял на том, чтобы их клали настоящие художники: уж эти не напортачат.
      Минула неделя, а ковер точно вчера положили. Пожалуй, он стал даже чуточку толще и мягче.
      - Теперь прекрасно, - сказал мистер Гурманье и отправился завтракать.
      Но если Гурманье думал, что ковры Бурлиума будут спокойно лежать всем на утеху, то он жестоко ошибся. Через день или два по отелю стало трудно передвигаться. Ковер все пышнел и пышнел.
      Дело в том, что в поисках средства, которое продлило бы век его коврам, профессор набрел на блестящую идею. Он добавил удобрения. И ковер пошел в рост, как трава на ухоженной лужайке. К концу недели он был по щиколотку.
      - А может, его скосить? - предложил швейцар.
      И они скосили его. Вручную. Косилке было уже не пройти.
      Но косы оказались бессильны перед творением Бурлиума. Скошенный ковер только принялся расти быстрее.
      Через три дня он был уже по колено, и с Западной мызы вызвали жнецов, чтобы те сжали его, как хлеб - серпами.
      Через два дня ковер стал по пояс.
      Постояльцы жаловались. Мистер Гурманье исчерпал весь запас оправданий. О случившемся узнала "Городская газета", и следующий номер уже пестрел манящими заголовками вроде: "Чудо-лес в стенах отеля".
      Снова вызвали профессора Бурлиума, и он кинулся читать книги о расчистке джунглей, надеясь отыскать в них нужное средство. А ковер, тем временем, вырос по плечи, и обитатели гостиницы сбивались с дороги в зарослях.
      Полковник Снайпер прибыл в Центральную на своем боевом скакуне и продрался сквозь чащу до главного салона (ковер здесь вырос почти что до потолка), - он рассчитывал подстрелить коврового тигра, однако, по счастью, тигры не обнаружились.
      А профессор все ломал голову над тем, как остановить этот безудержный рост. Между тем, один решительный джентльмен простриг себе тропинку маникюрными ножницами - иначе он не мог выйти из спальни. Городская полиция потребовала, чтобы это безобразие немедленно кончилось; но оно не кончалось. И тут вдруг ковер зацвел. И какими цветами! Квадратными, мохнатыми, с тарелку величиной, и от них разило рогожей. Невиданные цветы высовывали свои головки из окон отеля. Местное Общество садоводов объявило, что цветы не декоративны. А профессор все искал средство осилить ковер, хотя сам был уже почти без сил.
      И вдруг эта ужасная проблема разрешилась сама собой. Беда неожиданно миновала. Ковер, доставлявший столько хлопот, внезапно утихомирился. В один распрекрасный понедельник в гостинице опять стало просторно. По комнатам можно было ходить без косарей и компаса... Гигантский ворс полег на пол, точно срезанный огромной косилкой.
      Профессор Бурлиум внимательно посмотрел на него в свои пять пар очков и на минуту-другую погрузился в глубокое раздумье.
      - Да, конечно! - произнес он наконец. - Подумать только, как просто! Зря мы волновались, сударь мой.
      Мистер Гурманье издал какой-то булькающий звук.
      - Понимаете, - начал профессор, по привычке подкрепляя свои слова жестом, - я был так занят проблемой прочности, что переусердствовал с удобрениями. И тем самым нарушил соотношение частей в одном из компонентов смеси. Потому-то рост ковра и оказался столь... э... стремительным. Как это я сразу не догадался!
      Мистер Гурманье на сей раз не издал ни звука. Он только развел руками.
      - Ну так вот, - продолжал профессор, поглядывая на окружающих с видом снисходительного учителя, которому приходится растолковывать милым деткам, сколько будет дважды два. - Ковер истощил свои силы. Ворс тянулся и тянулся, пока не исчерпал жизненную энергию.
      Это словечко напомнило мистеру Гурманье, что он тоже говорит на разных непонятных языках, и он затараторил, защебетал. Снова забегали официанты. Из комнат убрали жалкие остатки ковра и выскребли полы. Мистеру Драппризу были на огромную сумму заказаны обычные - нерастущие - ковры, чтобы скрыть под ними полы гостиницы. А профессор Бурлиум заботливо внес в свой блокнот несколько неразборчивых записей, гласящих, что: - понижая снашиваемость ковра за счет усиления факторов роста, надо тщательно соблюдать внутреннее соотношение среди последних; - при этом следует учитывать плотность материала изделия и период его эксплуатации, соответственно возможному числу шагов на заданной площади; - а также - не забывать о каталитических свойствах удобрения, добавленного в состав.