Глава 1

1818 год

Дьявол во плоти все-таки явился к ней.

Очевидно, мадам Леблан исполнила свою давнюю угрозу и вызвала его из Парижа.

Роскошная зеленая карета, щедро украшенная позолотой и резьбой и запряженная четверкой белых рысаков, подкатила ко входу в школу и остановилась.

«Вот в таких экипажах и разъезжают принцы», – подумалось Диане.

Однако приезд опекуна далеко не всегда обставлялся столь пышно. Иногда он приезжал верхом на лошади, один раз даже пришел пешком. Был год, когда он и вовсе не появился. Разгневанная мадам Леблан едва не перевела ее в сиротский приют, основанный монахами ордена доминиканцев. Но, слава Богу, тут подоспела присланная опекуном женщина и внесла плату за содержание Дианы в интернате за полгода вперед.

Вряд ли чопорный опекун обрадуется, когда выяснится, что его срочно вызвали в Руан из-за возмутительного поступка его подопечной. На сердце у Дианы стало тревожно, она зябко поежилась, подумав, что ее дерзкий план обречен на провал. Ужасное будущее, уготованное безжалостной фортуной, нарисовалось ей вдруг во всех отвратительных деталях. Но рассудок ее решительно отвергал унылую перспективу и требовал положить конец нынешнему прозябанию.

Диана давно втайне мечтала совершить романтическое путешествие в страну своих девичьих грез и встретить там благородного рыцаря. Но, похоже было, что опостылевший интернат навсегда останется единственным ее пристанищем в этом суровом и безжалостном мире. Розовые же мечты со временем поблекнут и утратят свою былую привлекательность...

Дьявол во плоти вышел из кареты, облаченный, как и положено сатане, в темно-синий плащ и ботфорты. Ветер трепал его черные как смоль волосы, придавая всему облику дикарскую свирепость.

Диане вспомнилось, что далеко не всегда этот мужчина носил дорогую одежду, было время, когда он появлялся в потертом сюртуке, худой и бледный. Но порядок их встреч, происходивших раз в году, оставался неизменным. Скользнув холодным взглядом по ее лицу, опекун интересовался, хорошо ли к ней относятся в интернате, прилежно ли она учится, имеются ли у нее пожелания и, наконец, сколько ей исполнилось лет.

Судя по безучастному выражению его лица, ответами он мало интересовался. И поэтому Диана говорила всегда только то, что ему хотелось услышать. Лишь однажды, когда ее несправедливо выпороли за проступок, которого она не совершала, Диана попросила опекуна за нее заступиться. К ее немалому удивлению, с тех пор ее больше не пороли. Мадам Леблан расстроилась, получив от него выговор, но соблюдала запрет. Сегодня, видимо, она вызвала его сюда, чтобы заручиться разрешением на экзекуцию.

Щурясь от ветра, Дьявол во плоти шагнул к дверям школы.

– Только посмей донести на меня! Тогда тебе не жить! – сдавленно прошептал кто-то у Дианы за спиной.

Резко, как от удара розгами, она обернулась. Черные, глубоко посаженные глазки учительницы музыки мадам Уазо светились угрозой, запавшие щеки побледнели, темные волосы воинственно топорщились, ноздри прямого носа хищно раздувались.

Подперев бока кулачками, она прошипела:

– И не сомневайся, что я исполню свою угрозу. Лучше стисни зубы и стерпи наказание, Диана, тогда я стану твоей подругой. В противном случае... – Мадам Уазо многозначительно вскинула тонкие брови.

По спине Дианы пробежал озноб, словно на нее повеяло холодом из разверзшейся могилы ведьмы.

– Тебе все равно никто не поверит, – продолжала запугивать ее мадам Уазо. – Твой опекун уедет, а мы с тобой останемся. Пошевели мозгами, деточка, и сделай правильный выбор. Стой здесь и жди, пока я тебя позову!

Она повернулась и ушла, бедняжка затравленно, оглядела свое скромное пристанище, будто ища поддержки у хорошо знакомых ей предметов обихода: жесткой кровати, накрытой стареньким покрывалом, скрипучего деревянного стула и колченогого письменного стола. Рассохшийся гардероб облупился и нуждался в покраске, поцарапанный тазик для умывания помялся и побился за многие годы употребления. Но как ни убого выглядела ее нынешняя обитель, здесь проходила почти вся ее жизнь, а другого дома Диана даже не помнила.

Что ж, подумалось ей, уж лучше худо-бедно существовать в привычной обстановке и терпеть незаслуженные нападки мадам Уазо, чем столкнуться с пугающей неизвестностью, подобной бездонной черной бездне, и бесследно в ней исчезнуть, как песчинка на дне океана или пылинка в бескрайней раскаленной пустыне.

Так одиноко и жутко Диане еще никогда не было.

Вместе с неосознанным страхом в голову начали заползать ядовитыми гадами старые вопросы, преследовавшие ее с раннего детства, как-то: кто она такая? как очутилась в школе-интернате? есть ли у нее родные? Несколько лет Диана не задавалась ими, но с недавних пор они снова стали мучить ее и звучать в ушах настолько требовательно и громко, что казалось, эхо отзывалось тупой болью в пустотах ее сердца.

Ответы можно было найти, лишь выбравшись из этого крохотного замкнутого мирка.

Требовалось только собраться с духом и воспользоваться представившимся ей шансом.

Так что же делать? Остаться здесь или же отдаться на милость этому демоническому мужчине, прозванному ею Дьяволом во плоти?

– ...Если девчонка остается ненаказанной, я буду вынуждена требовать, чтобы она покинула школу. Я не могу допустить растления своих целомудренных воспитанниц! – воскликнула мадам Леблан срывающимся на визг голосом.

Дэниел Сент-Джон раздраженно поморщился, вынужденный отвлечься от размышлений о своих незаконченных делах в Париже, и прервал безудержный поток слов дородной седоволосой директрисы:

– В своем письме ко мне вы утверждали, мадам, что речь идет о чем-то весьма серьезном. Однако насколько я понял из ваших устных объяснений, моя подопечная замечена лишь в чтении какой-то подозрительной книги. Но что же в этом предосудительного? В школе девочка должна учиться, а книга, как известно, источник новых знаний. Ее следовало бы поощрить за рвение, а не наказывать. Вы вполне могли бы разобраться с этой пустяковой проблемой сами и не заставлять меня мчаться сюда, бросив все свои дела. Я ведь подумал, что бедное дитя заболело и умирает...

Досаднее всего в этой истории было то, что письмо от директрисы настигло его в Париже, где он был проездом и задержался только в силу случайного стечения обстоятельств.

– Если вам кажется, что девочка в чем-то провинилась, – продолжал выговаривать директрисе он, – то поступите с ней так, как вы всегда поступаете в подобных случаях. Разве не за это я вам плачу? Не было никакой необходимости вызывать меня сюда, мадам!

Директриса склонила голову и смерила его исподлобья недобрым взглядом.

– Проступок, который она совершила на этот раз, заслуживает более сурового наказания, чем временное ограничение ее дневного рациона хлебом и кипятком, месье! Позвольте напомнить вам, что вы строго-настрого запретили мне применять к ней телесные наказания, не получив на то вашей санкции.

– В самом деле? – Дэниел удивленно вскинул брови. – Не припоминаю, когда я отдавал такое распоряжение.

– Давно, месье, несколько лет назад. Я предупреждала вас, что подобное попустительство закончится бедой. Так оно и случилось!

Теперь ему смутно вспомнилось, как искренне просила его когда-то юная дева с лицом беспризорницы защитить ее от несправедливых наказаний. Однако же своих указаний в связи с этим ему вспомнить не удалось. Вот к чему приводит излишнее великодушие! Приходится терпеть из-за него разные неудобства, прерывать деловую поездку и тащиться в чертову глушь. Нет, впредь нельзя позволять себе ничего подобного.

Он выпрямился в кресле и приготовился уже было отменить свой приказ, когда взгляд его случайно упал на ивовые розги, лежащие на письменном столе. Ангельское личико плачущего ребенка вдруг явственно вспомнилось ему, как и дрожащий от волнения голос его подопечной, жалующейся на излишнюю суровость мадам Леблан.

– Я хотел бы взглянуть на эту книгу, – твердо сказал он.

– В этом нет особой необходимости, месье! – воскликнула директриса. – Уверяю вас, что такого рода чтиво совершенно не предназначено для детского чтения.

– И, тем не менее, мадам, я предпочел бы в этом лично убедиться, – настаивал опекун. – Нельзя же пороть ребенка розгами за безобидный интерес к стихам Овидия или религиозному трактату какого-то еретика.

– Позволю себе не согласиться с вами, – упорствовала мадам Леблан.

– Покажите мне книгу, мадам! – строго повторил Дэниел.

Директриса подошла к книжному шкафу, отперла дверцу одним из ключей, висевших у нее на шнуре, и взяла с полки маленький том в красном переплете. С брезгливой миной вручив его посетителю, она повернулась к нему спиной и отошла к окну, демонстрируя тем самым свое порицание печатного издания, которое он держал в руках.

Стоило только его пролистать, как он тотчас же все понял. Строго говоря, книгой этот томик и не являлся, скорее, это был альбом гравюр, весьма наглядно и детально иллюстрирующих изобретательность греховодников, предающихся разнузданному разврату. Некоторые из выбранных сластолюбцами поз определенно требовали значительных физических усилий, другие были довольно незамысловатыми, иные же вообще не поддавались осознанию их здравомыслящим человеком. Он захлопнул книжку и сказал:

– Мне все ясно. Позовите сюда девочку, мадам!

Лицо директрисы просияло.

– Я попросила бы вас, месье, присутствовать на экзекуции, – прошептала она. – Негодница должна знать, что ее наказывают с вашего одобрения.

– Пусть ее приведут сюда, – повторил опекун, брезгливо поморщившись.

В кабинет директрисы Диану привела мадам Уазо. Опекун сидел в кресле за письменным столом, рядом с ним стояла, скорчив свирепую мину, мадам Леблан, выразительно поглядывая на ивовые розги. Дэниел скользнул раздосадованным взглядом по своей провинившейся подопечной и, нахмурившись, уставился в угол. Диана не преминула воспользоваться этим, чтобы хорошенько разглядеть своего опекуна.

В сущности, он вовсе не походил на дьявола, это она сама так его прозвала еще в раннем детстве из-за пристального взгляда и кустистых бровей. Но потом, обнаружив, что опекун почти не смотрит на нее, Диана перестала его бояться. Еще у него был прямой нос и резко очерченный подбородок. Улыбаясь, он всегда насмешливо кривил рот и немного щурился, что, как ей казалось, должно было нравиться женщинам. Во всяком случае, мадам Уазо краснела от смущения, когда он появлялся в интернате.

Теперь он уже не казался ей старым, как раньше, в детстве; ему, пожалуй, было около тридцати. Странно, что для нее опекун всегда был взрослым человеком, внушавшим ей трепет и уважение. Сейчас он явно скучал и едва ли не зевал. Какой же наивной она была, возлагая на него большие надежды! Опека наверняка тяготила его, и рассчитывать на милосердие этого человека ей не стоило. Из размышлений Диану вывел визгливый голос мадам Леблан:

– Как и следовало ожидать, месье был потрясен, узнав о твоем позорном поступке, негодница!

Опекун скривил в насмешливой ухмылке рот и спросил, постукивая кончиками пальцев по красному переплету:

– Как вы можете объяснить свое недостойное поведение?

Мадам Уазо подошла к ней поближе, как бы напоминая о своей угрозе. Мадам Леблан вперила в Диану злобный взгляд, словно внушая ей мысль упасть на колени и просить о пощаде. Лицо опекуна вновь обрело бесстрастное выражение, ему явно хотелось поскорее покончить с этим недоразумением и уехать.

Диана выбрала безопасный вариант ответа и пролепетала:

– Нет, месье, я не могу объяснить свое недостойное поведение. – Она потупилась, проклиная себя за трусость, но краем глаза все же успела заметить, что опекун пронзил ее испытующим взглядом, прежде чем откинуться в кресле и отдать директрисе команду начинать. Диана похолодела и закусила нижнюю губу, чувствуя, как от обиды по коже поползли мурашки, а к горлу подкатил ком:

Мадам Уазо и Леблан поставили в центре помещения скамейку и стул, и Диане было приказано принять соответствующую унизительную позу: встать на коленях на скамеечке, склонив голову на сиденье стула, и оттопырить зад.

Опекун устремил задумчивый взгляд в облупившийся потолок, не проявляя к происходящему видимого интереса. Директриса взяла со стола розгу и сжала ее в руке, как рапиру. Порке подвергались в интернате не только учащиеся, но и согрешившие служащие. Несколько месяцев назад мадам Леблан собственноручно выпорола одну из уборщиц, пойманную при попытке выскользнуть из школы ночью на любовное свидание с мужчиной.

Сгорая от стыда и моля Бога, чтобы Он ниспослал дрему на ее опекуна, Диана заняла постыдную позу и вцепилась руками в сиденье стула.

Мадам Уазо не торопясь задрала подол ее мешковатого платья, и директриса вновь порекомендовала ей попросить прощения. Диана промолчала, и тогда розга, со свистом распоров спертый воздух кабинета, обожгла ее ягодицу. Диана заскрежетала зубами. Последовал новый хлесткий удар, уже по другой ягодице. Боль разлилась по низу живота, по всему телу стал расползаться жар, а соски грудей отвердели.

– Достаточно! – нарушил тишину голос опекуна.

Однако директриса все же хлестнула Диану розгой в трети й раз.

– Я сказал, достаточно! – повысив голос, повторил опекун.

– Но, месье, у нас обычно...

– Довольно. И покиньте кабинет, – непререкаемым тоном произнес демонический мужчина.

Диана попыталась было встать. Но мадам Уазо помешала ей, нажав рукой на поясницу, и приторно-слащавым голоском проворковала, обращаясь к мадам Леблан:

– Похоже, ее опекун настолько разъярен, что счел своим долгом лично исполнить наказание. По-моему, это правильное решение, не так ли?

Директриса что-то невнятно пробурчала в ответ и первой вышла из кабинета. Легонько шлепнув ладошкой Диану по розовой попке, мадам Уазо тоже выскочила за дверь.

Опекун встал и приблизился к Диане. Она замерла, готовая провалиться сквозь пол. Опекун хмыкнул, внимательно осмотрев следы от розги, одернул подол ее платья и приказал ей встать. Она проворно вскочила и повернулась к нему лицом. Он опять уселся в кресло за письменным столом и спросил, нахмурившись:

– Откуда у вас эта вещь?

– Какое это имеет значение? – с вызовом воскликнула она.

– Прошу ответить на мой вопрос! Я должен знать, каким образом в учебное заведение с едва ли не монастырскими порядками попало столь вульгарное издание! – повысив голос, произнес опекун.

В ушах Дианы прозвучала угроза, которую прошептала ей на ухо мадам Уазо. От этой вздорной особы можно было ожидать чего угодно, она могла и убить. А господин опекун, пожалуй, даже обрадовался бы, если бы это произошло, поскольку у него поубавилось бы хлопот.

– Я ее украла, – ответила Диана.

– У книготорговца?

– Это не важно, главное, что мадам Леблан обнаружила ее в моей тумбочке. Объяснения ее не интересуют, она говорит, что они лишь усугубляют прегрешение.

– Неужели? – Дьявол во плоти хмыкнул и вскинул бровь. – Какая чушь! Однако, полагаю, вам ясно, что именно потрясло мадам Леблан, хотя брошь и не была найдена.

– Очевидно, вычурные позы мужчин и женщин, изображенных на гравюрах. Как я догадываюсь, они совершают нечто недозволенное и греховное, – невинно хлопая глазками, пролепетала Диана.

– Что ж, книжку вы, пожалуй, действительно украли, – с ухмылкой произнес опекун. – Вот только почему-то скрываете, у кого именно. Случайно, не у мадам Леблан?

Диана молча покачала головой.

– В таком случае она принадлежит другой вашей наставнице, вероятно, той самой, которая с удивительной услужливостью оставила вас здесь наедине со мной, – прищурившись, процедил прозорливый опекун, и Диана почувствовала, что он любой ценой узнает правду.

Впервые за многие годы этот демонический мужчина жег ее своим проницательным взглядом, вселяя беспокойство. Она задумалась, не решаясь рассказать ему правду. Но червь сомнения, грызший ее сердце, напомнил ей, что в прошлый раз ее перестали наказывать, после того как она пожаловалась ему. Диана собралась с духом и выпалила:

– Да, я взяла эту книжицу у мадам Уазо. О ней мне рассказала одна наша воспитанница. Ей всего четырнадцать лет, но мадам Уазо однажды завела ее в свою спальню и дала ей посмотреть эти фривольные гравюры. А потом сказала, что дамы, позволяющие господам так шалить с ними, купаются в богатстве и роскоши. Я решила выкрасть эту книжку и бросить ее в огонь. Однако мадам Уазо обнаружила пропажу и объявила, что у нее пропала ценная брошь. Директриса распорядилась, чтобы произвели обыск во всей школе, и книжку нашли у меня. Вот и все.

Дьявол во плоти окинул ее изучающим взглядом, пожевал губами и внезапно спросил:

– Сколько вам теперь лет?

– Шестнадцать, – вздрогнув, ответила Диана.

Опекун окинул ее подозрительным взглядом и покачал головой:

– Лгать грешно! Я привез вас сюда лет двенадцать назад, и уже тогда вы не были ребенком. Итак, сколько же вам лет на самом деле?

Диана отвела глаза, поймав себя на мысли, что ее заветная мечта близка к осуществлению. Но только куда вдруг пропала вся ее смелость?

– Шестнадцать, – снова солгала она.

– Не пытайтесь обмануть меня, маленькая лгунья! – Опекун погрозил ей пальцем и добавил, зловеще сверкая глазами: – Мне думается, что правда быстрее выплывет наружу, если распустить эти детские косички и надеть на вас другое, красивое дамское платье.

– Но мне и в самом деле только шестнадцать! – стояла на своем Диана.

– Ах вот как! Тогда вам придется распустить волосы для начала, а потом, возможно, и снять свою нелепую одежду, – прорычал опекун. – И не заставляйте меня ждать!

Проклиная себя за глупость и упрямство, Диана развязала шелковые ленточки и расплела косички. Волосы волнами упали ей на спину и плечи.

Глаза демонического мужчины потеплели, но это лишь испугало Диану и насторожило ее.

– Так сколько же вам лет, юная леди? – вкрадчиво спросил опекун. – Только не говорите, что всего шестнадцать. Я вижу, что вы умышленно вводите меня в заблуждение. Итак, я хочу услышать наконец правдивый ответ!

– Мне шестнадцать лет, – прошептала Диана.

– Тогда раздевайтесь, мадемуазель! Снимайте с себя платье!

У Дианы вытянулось лицо, в глазах застыл ужас.

Глава 2

Воздух в кабинете директрисы словно бы сгустился. Судорожно вздохнув, юная притворщица с мольбой взглянула на своего опекуна, однако он снова сурово промолвил:

– Раздевайтесь, иначе я сам вас раздену.

– Но как вы надеетесь определить мой возраст, месье? – дрожащим голоском спросила она, чувствуя, как расползаются по коже мурашки.

– По форме бедер и грудей, по тону голоса, по округлости ягодиц, – промурлыкал опекун. – Кое-что я уже видел, а теперь хочу рассмотреть вас получше, мадемуазель. Для шестнадцати лет вы чересчур женственны. По-моему, вам значительно больше.

Лицо Дианы стало пунцовым, темные глаза вспыхнули от негодования. Она горделиво вскинула подбородок и поджала губы. В этот момент опекун отметил, что она очень похожа на своего отца, и тотчас же потерял всякий интерес к затеянной им игре. Взгляд его подопечной внезапно стал холодным, она вздохнула и грудным чувственным голосом промолвила:

– Мне двадцать лет, месье.

Теперь не по себе стало ему, уж слишком решительно это было сказано, так, словно бы она перешла в наступление.

– Это известно мадам Леблан? – помолчав, спросил он.

– Мой возраст ее мало волнует. Меня доставили в интернат совсем еще маленькой и необразованной, и я попала в младшую группу. Однако считать директриса умеет... – Диана чуть заметно улыбнулась.

– Мадам Леблан еще ни разу не пыталась заговорить со мной о вашем будущем, – промолвил опекун. – Странно...

– А зачем ей это? – Диана передернула плечами. – Ведь вы продолжаете оплачивать мое пребывание здесь. Учусь я хорошо, порой даже заменяю преподавателей, мадам Леблан этим очень довольна. Сама же я не хочу уходить отсюда, мне здесь уютно и спокойно. Вот почему я и скрывала свой возраст от вас на протяжении нескольких последних лет.

Дэниел отметил, что недооценивал ее смекалку, и нахмурился, устыдившись своего равнодушного отношения к этой девушке. Ему следовало бы приглядеться к ней повнимательнее и задуматься о ее будущем. Вместо этого он ограничивался формальными вопросами и внесением очередного взноса за ее содержание. Теперь же ему стало ясно, что пора изменить эту ненормальную ситуацию.

– Прошу вас извинить меня за обман, месье, – сказала Диана, снова густо покраснев. – Но вам ведь известно, что у меня нет другого дома. Интернат заменил мне друзей и семью. – Она грустно улыбнулась и замолчала.

Опекун взглянул на ее хорошенькое свежее личико и на мгновение пожалел, что не настоял на своем требовании и не удовлетворил мужское любопытство.

– Будем считать, мадемуазель, что этого разговора не было, – решительно произнес он, отогнав дурацкие мысли. – Если хотите, вы можете здесь остаться. Я буду продолжать регулярно вносить за вас плату мадам Леблан. Возможно, со временем она сделает вас настоящим преподавателем и станет оплачивать вашу работу.

Диана прошлась по кабинету, рассеянно проводя пальцами по корешкам книг, стоящих на полках, и промолвила, остановившись у письменного стола:

– Весьма соблазнительно, месье, но есть одна проблема... Мадам Уазо рано или поздно припомнит мне историю с книгой, и тогда моя жизнь в этих стенах станет невыносимой... Вот почему я должна покинуть это заведение как можно скорее. Надеюсь, что вы поможете мне найти работу, ведь я хорошо училась. Я буду вам чрезвычайно признательна...

– Я мог бы поговорить с кем-то из своих парижских знакомых, – сказал Дэниел. – Им наверняка требуется опытная гувернантка.

– Я бы предпочла жить в Лондоне, месье! – сказала Диана, да так быстро и решительно, что он внутренне напрягся от мысли, что она помнит что-то из своего прошлого. Стараясь не выдать охватившей его смутной тревоги, Дэниел озабоченно наморщил лоб и возразил:

– В Париже мне было бы легче вас устроить.

– Но в Лондоне я могла бы сойти за француженку и получать за свой труд большее вознаграждение! – парировала Диана, вновь проявив завидную сообразительность.

На душе у Дэниела заскребли кошки: она и в самом деле не забыла многого из своего прошлого!

– Если вы не поможете мне, месье, я как-нибудь устроюсь там сама, – добавила Диана.

Ему живо представилось, как она приедет одна в Лондон, без опекуна и защитника, и тотчас же попадет в беду, что соответственно скверно кончится и для него самого.

– Это исключено! – строго сказал он. – Я не могу вам этого позволить!

– Вашего разрешения мне уже не требуется, месье, – с усмешкой заметила Диана. – Я благодарна вам за вашу заботу, но теперь, когда я стала совершеннолетней, опекун мне больше не нужен. И мне достанет мужества самостоятельно построить свою дальнейшую судьбу. Я выбрала Лондон и не изменю решения.

Такой тон ее голоса заставил Дэниела похолодеть. И как всегда случалось с ним в минуты внутреннего напряжения, его мозг немедленно заработал особенно интенсивно и плодотворно. То, что представлялось ему нежелательным, волшебным образом трансформировалось в заманчивую перспективу, сулящую удачное решение всех его накопившихся проблем. Воистину порой нужда подталкивает колеблющегося человека на самые неожиданные шаги! Нет худа без добра...

Но все-таки тревога не исчезла полностью из его сердца. Несомненно, Диана собиралась узнать все о своем прошлом, поэтому лучше было пока присматривать за ней. Дэниел скользнул изучающим взглядом по ее фигуре и представил ее не в отталкивающем мешковатом платье, а в изящном наряде модного фасона, с забранными на макушке волосами и дорогим ожерельем на шее. Это милое юное создание с огромными невинными глазами и нетронутым гримом лицом затмит своей девичьей красотой любую светскую львицу. Вдобавок, она обладает проницательным умом и твердым характером.

Да, решил Дэниел, она определенно подходит для роли, которую он ей уготовил.

– Я скажу мадам Леблан, что вы сегодня же уедете отсюда вместе со мной. Все дальнейшее мы с вами обсудим позже, когда доберемся до Парижа.

Укладывая в саквояж свои скромные платья, Диана с легкой грустью подумала, что ей вряд ли доведется их надеть: гувернантка выглядела бы в детской одежде просто нелепо. Ничего, успокоила себя она, можно все перекроить и перешить.

Из ящика своего маленького письменного стола она достала Библию на английском языке – одну из немногих вещей, оставшихся у нее от периода ее жизни до интерната, погладила переплет ладонью и, просунув руку в ящик поглубже, нащупала там узелок из носового платка.

Она развязывала его редко и всегда волновалась, когда делала это. Вот и теперь ее сердце затрепетало, лишь только она разложила содержимое узелка на столешнице: золотое колечко и клочок бумаги – единственную записку от Дьявола во плоти. Когда-то давно, в ранней юности, она надевала колечко на палец каждый вечер перед тем, как лечь спать. Но постепенно воспоминания о детстве поблекли, и она прекратила исполнять этот бессмысленный ритуал.

Содержание записки Диана помнила: в ней Дэниел Сент-Джон сообщал, что он посылает ей на память кольцо, принадлежащее ее отцу, – единственную ценную вещь, оставшуюся от него. С того Рождества, когда в интернат доставили письмо, прошло немало лет, и опекун, вероятно, давно забыл о нем. Но Диана хранила заветный узелок, лелея надежду узнать, откуда у опекуна это колечко и почему он вообще стал заботиться о ней.

Дверь спальни распахнулась, и вошла директриса.

– Не суетись, милочка, пусть он подождет, – многозначительно промолвила она, выглянув в окно.

– А вдруг он уедет без меня? – с тревогой спросила Диана.

– Не уедет, уверяю тебя, я хорошо разбираюсь в мужчинах. – Мадам Леблан обернулась и властно добавила, указав рукой на кровать: – Сядь! Я должна тебе кое-что сказать.

Диана послушно села.

Расхаживая перед ней по комнате взад и вперед, мадам Леблан с придыханием проговорила:

– Такое происходит здесь уже не в первый раз, милочка. Время от времени одна из моих воспитанниц уезжает отсюда, чтобы стать гувернанткой либо приживалкой у своего родственника. Но я-то знаю, что за этим кроется нечто большее! И да простит мне мое прегрешение Пречистая Дева Мария, но я не могу не дать тебе, моя деточка, напутствия, ибо это мой долг!

– В этом нет никакой необходимости, мадам! Вы и так многому меня научили! – воскликнула Диана.

– Но только не этому! – Директриса сложила руки на своем пышном бюсте и промолвила, прищурив глаза: – Требуй от него в уплату за свои услуги драгоценности и недвижимое имущество, разумеется, с официально оформленными документами на право владения. У тебя должна быть бумажка, заверенная нотариусом, на каждый подарок, чтобы не возникло никаких недоразумений.

– По-моему, у него нет особых причин быть настолько щедрым, – заметила Диана.

– Причина в скором времени появится. Он сообразил, что ты вполне созрела, и решил, что тебя легко соблазнить. Но теперь уже поздно что-либо предпринимать. Видит Бог, я расстроена.

– Вы напрасно расстраиваетесь, мадам! Он всего лишь согласился помочь мне устроиться на хорошее место, – поспешила успокоить ее Диана.

– Наивное создание! – всплеснув руками, воскликнула мадам Леблан. – Он печется о своей выгоде, хочет сделать тебя своей любовницей. Ну что ты вытаращилась? Не понимаешь, о чем я говорю? Все дело в этой книге, Диана, в этих гадких картинках! Именно так мужчины поступают со своими любовницами, но никогда на них не женятся!

Живо представив себе пикантные гравюры, Диана густо покраснела и пролепетала:

– Нет, этого не может быть, мадам. Вы заблуждаетесь.

– Я живу на этом свете шестой десяток и давно поняла, что от нас, женщин, нужно мужчинам, – с улыбкой промолвила директриса. – Не верь их бесстрастным лицам, подумай о своем будущем. Копи имущество и бриллианты, пока еще молода и хороша собой, пусть он заплатит сполна за каждую вольность, которую ты позволишь ему совершить с тобой.

Диане вдруг стало так душно, что она заерзала на кровати, пытаясь отделаться от навязчивых видений. Почему мадам всегда сгущает краски, когда говорит о мужчинах? Чем они ей так насолили? Нет, определенно все не так уж страшно, решила Диана и сказала:

– Я полагаю, что вы заблуждаетесь на его счет, мадам.

– Он богат! Он соблазнит тебя роскошью, а потом... – Мадам Леблан в ужасе закатила к потолку глаза.

Диана встала и твердо сказала:

– Благодарю вас за искреннюю заботу обо мне, но мое общение с месье Сент-Джоном будет непродолжительным.

– Что ж, деточка, не забывай молиться каждый вечер, быть может, Господь и вразумит тебя в минуту сомнений...

Диана взяла с кровати саквояж и еще раз промолвила:

– Благодарю вас за все, что вы для меня сделали, мадам.

Дородная матрона порывисто заключила ее в объятия, чего никогда прежде не делала. Этот искренний жест настолько растрогал Диану, что на глаза навернулись слезы. Она готова была простить директрисе все ее вспышки гнева, поведать ей все свои девичьи тайны, как родной матери. Охваченная внезапным порывом нежности, Диана шепнула ей на ухо:

– А книжку я стащила из комнаты мадам Уазо. Она показывала ее своим воспитанницам.

Мадам Леблан отшатнулась, побледнев как мел, и замерла в остолбенении. Диана рассыпчато рассмеялась и выпорхнула за дверь, чувствуя себя птичкой, наконец-то обретшей свободу.

Но радость ее была преждевременной, внизу, в вестибюле школы, ее поджидала мадам Уазо. Она обняла Диану за талию и увлекла в уголок, с заговорщическим видом шепча:

– Не торопись, милочка, нам надо кое о чем поговорить...

Диана собралась уже было с размаху огреть ее саквояжем и вырваться, но воспитательница вдруг улыбнулась ей, совсем как своей старой подружке, и проворковала: