Глава 8

На следующее утро Бьянка поднялась чуть свет, оделась и отправилась в кабинет виконта. Он разрешил ей там заниматься, а стало быть, ей позволено туда входить. Однако в кабинет Бьянку привело вовсе не желание поупражняться в пении.

Ящики с имуществом Адама громоздились один на другом у окна. Опустившись на колени, Бьянка принялась расставлять их в ряд с намерением осмотреть содержимое.

Прежде чем принять решение относительно наследства, ей нужно было знать все о преступлениях Адама. В глубине души Бьянка все еще надеялась отыскать какое-либо доказательство искупления его греха, которое позволило бы ей не отказываться от всего состояния.

Бьянка так увлеклась перестановкой ящиков, что не сразу услышала звук приближающихся шагов и спохватилась только тогда, когда краем глаза увидела рядом с собой до блеска начищенные сапоги и бриджи из оленьей кожи. Она вдруг почувствовала безотчетную дрожь и глупое, радостное возбуждение.

– Вы опять выезжали верхом, а значит, хотя бы одному из нас позволено наслаждаться утренними прогулками…

– Буду рад, если однажды утром вы составите мне компанию.

– Думаю, это было бы неразумно. Вы так не считаете? – Бьянка машинально вертела в руках какие-то папки. – Если вы не хотите видеть меня здесь, я займусь документами позже – мне надо выяснить, писала ли моя мать деду после смерти отца с просьбой о помощи.

Верджил подошел к ящикам с другой стороны и тоже опустился на колени.

– Вы говорили, в это время шла война. Кажется, документы за тот период здесь.

Бьянка быстро подошла к указанному ящику и, пошарив, нашла 1814 год.

– Он был работорговцем. Вы знали об этом?

Верджил колебался с ответом, из чего Бьянка заключила, что он ничего не знал.

Виконт стал перебирать бумаги в другом ящике.

– Так многие начинали. Отец лорда Ливерпуля тоже был, рабовладельцем, но одновременно он ратовал за закон, признающий работорговлю незаконной.

– А мой дед боролся за это?

– Не думаю.

– Вот поэтому отец и порвал с ним. В Америке мой отец был активным борцом против рабства. Мы даже собрались перебраться в Филадельфию, подальше от Балтимора с его портом – средоточием работорговли. Однако, в конце концов, отец решил, что его присутствие гораздо полезнее в Балтиморе. – Бьянка потянула за концы веревки, которой были перевязаны две картонные папки с подборкой за 1814 год.

Письмо от ее матери лежало в стопке первым. В ответ на предложение помощи она отвечала Адаму отказом по тем же самым причинам, по которым ее муж никогда не принимал деньги у своего отца.

Он воспользовался последним шансом, чтобы все-таки принудить семейство сына принять его таким, каков он есть: Адам оставил громадное состояние ей, своей внучке.

Бьянка знала, что нужно делать. Однако каким бы правильным, справедливым и благородным ни было ее решение, при мысли о нем ей становилось невыносимо грустно: теперь ей придется лишиться самого главного в ее жизни – мечты об оперной сцене.

– Завещанные мне деньги заработаны работорговлей. Вы оказались правы: это наследство скорее шутка, чем восстановление справедливости. И это шутка Адама.

– Его суда были распроданы очень давно. Большая часть состояния нажита другими путями.

Но все началось с работорговли. Бьянка не могла с этим смириться, как бы ей этого ни хотелось. Совесть склоняла ее к выбору, которого она сама страшилась. Исполнение мечты всей ее жизни казалось таким близким, и вот она по своей воле должна отказаться от нее…

– Я не могу принять этих денег и хочу, чтобы вы распродали все, что возможно. Вырученные средства должны быть использованы на благотворительные цели. Доход с капитала используйте таким же образом.

– Это было бы слишком безрассудным шагом с моей стороны, даже несмотря на вашу настоятельную просьбу. Вы не можете ничего изменить. Ведение ваших дел контролирует суд, и, боюсь, подобные действия там не найдут понимания, тем более что в результате вы останетесь нищей.

– Вы хотите сказать, что принудите меня принять эти грязные деньги?

– Я хочу сказать, что состояние останется неприкосновенным, пока им распоряжаюсь я. Когда право распоряжаться состоянием перейдет к вам, можете делать с ним все, что вам заблагорассудится.

– Превосходно! А пока мне более незачем оставаться в Англии. Я хочу, чтобы вы помогли нам с Джейн вернуться в Балтимор.

– Я не склонен позволить вам сделать это.

– Ваши склонности меня не интересуют.

– Принятое вами решение мне кажется чересчур поспешным, и, возможно, мотивы, которыми вы руководствуетесь, ошибочны. К тому же основная причина вашего приезда и желания уладить дела с наследством до сих пор не потеряла своей актуальности, даже если вы и решили, будто грязные деньги принуждают вас оставить ваше искусство.

– Я ни словом не обмолвилась о том, что отказываюсь от карьеры певицы, но теперь постараюсь найти иной способ осуществить свои намерения, тот, что не противоречит убеждениям моих родителей и принесенной им жертве.

– В таком случае я еще менее расположен оплачивать ваше возвращение назад, в Балтимор.

– Мало того, что меня увезли насильно, теперь я, кажется, еще и ваша заложница. Вы только оттягиваете неизбежное, вызывая мое недовольство и доставляя лишние неприятности себе. Уж если я что решила, то обязательно добьюсь своего.

Верджил вновь принял свой привычный решительный и суровый вид. Бьянка уже знала по опыту, что в таких случаях пытаться переубеждать его бесполезно. Кроме того, сейчас у нее на это не хватало сил – предыдущий день ослабил в ней боевой дух, и Бьянке было не до споров.

Изобразив смирение, она жестом указала на ящики и почла за благо переменить тему:

– Вы нашли что-нибудь относительно вашего брата?

– Я и не искал – ведь все это принадлежит вам.

Бьянка опустилась на колени.

– Давайте поищем вместе. Я помогу вам. Скажите, когда Адам построил Вудли, и они сошлись с вашим братом?

– Шесть лет назад.

– Тогда нам нужно это. – Бьянка подняла увесистую стопку писем и бросила ее на пол.

Верджил быстро взял сверху четыре письма, сел, скрестив ноги, и принялся перелистывать бумаги. Видя, как он поглощен этим делом, Бьянка догадалась: виконт намеренно тянул время, ожидая от нее предложения поискать бумаги.

Она изучила два оставшихся письма.

– Странно. Среди этих писем есть и письма самого Адама.

– Это копии отправленных им посланий. В определенный момент он, вероятно, взял за обычай снимать копии, даже если переписка носила личный характер.

– Письма по большей части касаются строительства Вудли. Судя по их тону, архитектору не позавидуешь. Вы нашли что-нибудь о вашем брате?

– Да, но ничего неожиданного. – Тон Верджила говорил прямо о противоположном. Взглянув на него, девушка заметила, что он хмуро и внимательно изучает одно из писем; вид у него был крайне серьезный и немного печальный.

Выражение его лица, искреннее и открытое, тронуло Бьянку. Глядя на Верджила, она вдруг поняла, что он не только виконт и доверительный собственник, но еще и молодой человек, который никогда не предполагал наследовать титул и все сопутствующие ему обязанности. А по душе ли ему столь неожиданная жизненная перемена, вызванная смертью брата, задумалась Бьянка. Удовлетворение Верджила скорее всего омрачалось чувством вины.

– Можете оставить письма себе, – сказала она. – Возьмите все, что имеет отношение к вашему брату.

Верджил медленно поднял глаза.

– Благодарю вас.

На письмо он больше не взглянул, зато они долго и пристально смотрели друг на друга. Воцарившееся в кабинете молчание угнетало Бьянку. Они были так близко и в то же время так далеко друг от друга! Но вот мелодия самой главной для них песни беззвучно зазвучала в тишине, заполняя собой все окружавшее их пространство.

Бьянка словно бы вновь оказалась среди руин замка, в его объятиях, глядя снизу вверх в его посуровевшее от страсти лицо.

Она была почти уверена, что он вот-вот отбросит в сторону письмо и потянется к ней.

Испугавшись своей мысли и одновременно желая, чтобы это случилось, Бьянка резко вскочила на ноги и, попятившись к двери, неуклюже указала на ящики:

– Я предлагаю вам осмотреть их все. Мы с вами обменяемся: если мне попадутся письма, касающиеся вашего брата, я их отдам вам, и вы сделаете то же самое, если найдете что-то о моих родителях.

Не дожидаясь ответа, она выбежала из кабинета.

– Леклер, – окликнул Верджила мелодичный голос, когда он днем поднимался по лестнице на террасу. Мария Каталани стояла возле открытой двери.

– Мария? Разве вы не поехали верхом?

– Я уже вышла из того возраста, когда тряску на грубом животном почитают за развлечение, caro mio; а что касается руин, в моем краю их предостаточно. А что же вы?

– У меня неотложные дела.

Верджил прошел в гостиную, и Каталани вышла на лестницу.

– Вы идете к себе в studio[7]? Я пойду с вами.

В доме, все самые шумные гости которого уехали на прогулку, было тихо. Каталани неторопливо, словно двигаясь по сцене, шла рядом с Верджилом. За последние несколько лет она располнела и теперь выглядела почтенной женщиной, а ее ранее полный страсти голос поблек. Однако она все еще знала себе цену.

– Благодарю вас за приглашение приехать сюда. Миссис Гастон была так добра, что позволила мне поехать с ней, чтобы за все старания вашей сестры сделать ей маленький сюрприз.

– Узнав, что вы в Лондоне, я подумал, что вы не откажетесь отдохнуть от тягот переезда у нас в деревне. К тому же, как я уже говорил вам, кроме желания сделать Пенелопе сюрприз, у меня имеется еще один скрытый мотив. Мне нужно ваше профессиональное мнение, которое я ценю превыше всего. Что вы думаете о выступлении мисс Кенвуд?

– Она очень талантлива, Леклер.

– Насколько талантлива?

– Мне даже не нужно говорить об этом – это очевидно любому человеку, у которого есть слух и… сердце.

– Однако некоторые в этом понимают больше других.

– Ей, конечно, нужно учиться. На это уйдет время. Ей нужно учить языки, чтобы каждое слово для нее имело особое значение. Но эта девушка умна и все с легкостью освоит. Верхний диапазон у нее довольно ограничен. Ее сильной стороной могут стать партии меццо-сопрано. Она может петь много лет. У нее есть талант, целеустремленность и, что важнее всего, душа. Это находка, Леклер. Вы хотите просить меня взять ее с собой в Милан в качестве своей протеже?

– Ни в коем случае. Напротив, я прошу вас не делать ей подобного предложения.

Решив отказаться от наследства, Бьянка постарается найти другие способы достичь желаемого, и Верджил вовсе не хотел, чтобы этим способом стала его гостья.

Каталани вгляделась в его лицо.

– Кажется, вы не очень довольны моим мнением…

– Признаюсь, я надеялся на менее положительную оценку – это бы все упростило.

Они подошли к двери в библиотеку напротив кабинета, и Мария, склонив голову, снова посмотрела на Верджила.

– Кажется, я понимаю. Вы хотите воспрепятствовать этой девушке идти своим путем, и мой прохладный отзыв должен был стать для вас оправданием. Если вы слышали ее голос, то ваше сердце должно бы подсказать вам, что на это рассчитывать не стоило.

Да, его сердце подсказывало ему это, но он надеялся, что судить здраво ему мешала терзавшая его страсть.

– Она не позволит вам вмешиваться в свою жизнь, caro. Я со всей откровенностью рассказала ей о жертвах, которых потребует от нее профессия, но ее это ничуть не смутило. Это тоже входило в ваши планы? Вы думали, что, поговорив со мной, послушав, что я ей расскажу, она потеряет охоту петь? Я повторяю, она в высшей степени целеустремленная личность. Ее никто не остановит.

– Возможно. Но мой долг – попытаться сделать это.

– Ваш долг? Ах да, понимаю. Вы должны спасти ее. Очень мило и очень по-мужски. Хорошо, что Бог избавил меня от таких спасителей. – Каталани покачала головой и открыла дверь в библиотеку. Не снимая руки с дверной ручки, она обернулась и улыбнулась Верджилу. Ее глаза засверкали, и она сразу помолодела. – Что с вами, Леклер? Где тот пылкий молодой человек, полный юношеских устремлений и страстей, которого я однажды увидела у своей двери с охапкой роз?

Этот мягкий упрек вызвал у Верджила скорее ностальгию, чем раздражение.

– Что ж, жизнь меня изменила, Мария. Долг. Я повзрослел.

– Вот только, судя по всему, этот долг умерщвляет в вас все живое. Надо было подольше держать вас в любовниках – одного лета явно не хватило. Слишком легко вы покорились судьбе.

– Я благодарен и за одно лето. Как помнится, вы не очень-то жаловали юнцов.

Каталани закрыла дверь и прислонилась к стене.

– Как же не увлечься вами – вы так тонко чувствовали музыку! Вы и это растеряли? Стоило ли мне приезжать лишь для того, чтоб подтвердить вам то, что много лет назад было бы для вас таким очевидным? Вы сами теперь не чувствуете?

– Иногда чувствую, и даже с невероятной силой.

– Я рада, caro. Нам нужно дорожить тем, что способно вернуть юношеские мечты, пусть даже на несколько минут.

В конце концов, Каталани раздумала входить в библиотеку, и вместо этого пошла вдоль по коридору к лестнице.

Бьянка сидела на оттоманке, всем телом вжавшись в угол и опустив голову. Даже когда дверь захлопнулась, и голоса отдалились, превратившись в непонятное бормотание, она в наступившей тишине по-прежнему не двигалась, свернувшись в клубок, обхватив колени руками.

Она не могла поверить услышанному. Каталани и Верджил…

Поразительно. Нет слов.

Лицемер!

Немудрено, что он считал всех артисток распутницами и чьими-то содержанками. Похоже, любовниц у него было немало, и все они ждали его после лета, проведенного с Каталани. Возможно, одну из них он мог скрывать в своем северном имении подобно тому, о чем говорила Шарлотта. Имение отдаленное, никто никогда и ничего бы не узнал.

Бедная Флер.

Негодяй!

А вчера утром, среди руин… Это, безусловно, проливает на все свет и придает случившемуся совсем другой, неприятный оттенок. Он хищник, подумала Бьянка, и держит ее рядом из самых низких побуждений. Он может… Он может быть опасен.

Тишина за дверью указывала на то, что Верджил и Каталани ушли. Еще немного помедлив, Бьянка подняла голову и попыталась осмыслить вещи по-новому, с учетом услышанного.

Она больше не станет винить себя за вчерашнее, что делала до этого отчасти из-за Флер, отчасти из-за того, что нравственное падение Верджила казалось ей случайностью, необъяснимой потерей власти над собой. Раз он не был святым в юности, то, скорее всего, не стал им и в более зрелые годы. Теперь, после того, что она услышала, его поведение вполне объяснимо. Конечно, хорошо бы обвинить во всем его одного, но уступчивость, которую она тогда проявила, не позволяла ей этого сделать. Прекрасно! Тогда виноваты оба.

Или нет. Это как посмотреть.

Бьянка вообще не хотела обвинять кого бы то ни было. Объятия, поцелуи – все это так прекрасно! Они дали ей почувствовать неизвестную доселе близость и тесную, казавшуюся неразрывной таинственную связь с Верджилом. Вот почему в его присутствии так бешено билось ее сердце. Она надеялась получить какое-то доказательство, намек на то, что и он почувствовал эту невидимую связь, рожденную вспышкой страсти.

Бьянка прикрыла ладонью глаза и застонала. Подобный опыт мог вознести ее к небесам, но вряд ли он был способен глубоко затронуть сердце такого мужчины, как виконт Леклер. Сама великая Каталани стала когда-то его любовницей. Разумеется, несколько поцелуев и нескромных прикосновений к неискушенной в любви девушке ничего не значили для него.

Вот и ей тоже нужно все забыть, тем более что виконт явно этого хотел.

Но как сделать это, если сердце не слушалось ее? Взгляд виконта преследовал Бьянку, она заново переживала волнующее волшебство его объятий. В тот миг ее сердце переполняли радостные надежды, от которых ей хотелось петь, но они тут же разрушились в прах, уступая место разочарованию и грусти.

На глаза девушки навернулись слезы. Бьянка вздохнула и выпрямилась. Ей трудно было узнать прежнюю Бьянку в этом печальном, сбитом с толку существе, которым она стала. И не пора ли вновь обрести себя, вспомнить собственные неукоснительные правила поведения в жизни.

Она обязательно сделает это, найдет верный путь и придумает, как заставить Верджила отослать ее, но на сей раз в Балтимор. Теперь ее отъезд стал делом окончательно решенным. Даже подумать немыслимо, что еще десять месяцев ей придется жить рядом с мужчиной, который, сожалея о своем поведении, желает лишь одного – держаться от нее на расстоянии.