Красные шатры (№3) - Песнь ножен

Затем он принялся за тех, кто еще оставался в комнате, размахивая сковородой и разбивая фей о стены. Покалеченные, изломанные дроты корчились на полу, но не желали сдаваться. Они по-прежнему щелкали зубами, а их огромные глаза лучились дикой яростью. Солдат метался по хижине, давя их и слыша под ногами тошнотворный хруст маленьких костей. Никогда он не участвовал в такой отвратительной битве. Он что было сил стискивал зубы; к горлу подступала тошнота… Однако речь шла о жизни и смерти. Если они не перебьют дротов, те сожрут их заживо и обглодают до костей.

— Помоги мне! — взвизгнул Гумбольд, размахивая метлой. Его лицо было покрыто шевелящейся массой дротов. — Я ничего не вижу… Ничего не вижу! — Старик шарахнулся к лошади, которая к этому времени обезумела от страха и принялась лягаться. Она наступила Гумбольду на ногу, и тот закричал он боли: тяжелое копыто сломало ему ступню. В комнате царил хаос. Трое людей, лошадь и птица яростно отбивались от крылатых паразитов.

Ворон опустился на голову Гумбольда и принялся склевывать дротов, встряхивая их, как червей, и отбрасывая прочь. Лицо экс-короля было покрыто кровью, но глаза остались в целости. Гумбольду повезло. Один дрот продолжал яростно цепляться за его ноздрю, дрыгая маленькими серебристыми ножками и молотя Гумбольда по зубам. Тот зажал фею между большим и указательным пальцами и отодрал от себя, вскрикнув от боли, поскольку вместе с феей вырвал несколько волосков из носа. В ярости Гумбольд перекусил дрота и выплюнул половинки на пол.

Наконец наступила передышка.

— Нужно разжечь огонь, прежде чем они снова на нас кинутся, — буркнул Солдат.

При помощи огнива они подожгли немного бумаги и всунули ее в вязанки хвороста, соорудив импровизированные факелы. Запечатанная комната начала наполняться дымом. Однако вскоре очередной точно нацеленный булыжник выбил табуретку из дыры в крыше, и дым начал выходить сквозь отверстие. Это несколько замедлило дротов, ненавидевших огонь и дым. Врываясь в комнату, они начинали кашлять и задыхаться, и Солдат с Гумбольдом жгли их факелами, прежде чем они успевали опомниться. Запах сгоревшей плоти фей был омерзителен, людям пришлось поспешно заткнуть нос и рот. Крылья шипели в огне; маленькие тельца чернели и скрючивались; головы взрывались, точно каштаны на сковороде.

— Это самая жуткая битва, в которой мне доводилось участвовать, — пожаловался Солдат. — Такое впечатление, что на нас напала орда обезумевших бабочек…

Но пусть даже жертвы среди дротов исчислялись сотнями, снаружи все еще оставались тысячи этих существ, ожидающих своего шанса попасть внутрь и высосать досуха людей птицу и лошадь. Они чувствовали алую жидкость даже сквозь дым — сладкий, тошнотворный запах крови, — и это повергало их в безумие. Дроты отчаянно желали приникнуть к источнику теплой жидкости, лакать, пить, сосать… Группа из семи королев — золотых с красными полосками — на полном ходу ворвалась в дыру и разбилась о табуретку, которую Солдат успел снова впихнуть в дымовое отверстие.

Большую часть ночи дроты продолжали попытки прорваться внутрь, но обитатели хижины успешно отражали их атаки. Затем, часов около трех, снаружи внезапно воцарилась тишина. Казалось, феи внезапно бросили свои попытки и убрались восвояси. А потом в хижине вдруг резко похолодало.

Солдат недоумевал. Однако он был так измотан битвой, что просто повалился на койку и моментально уснул.

Его разбудило пение ножен. Солдат вскочил и обнаружил, что Гумбольд направляется к его кровати. Он выхватил меч и пригрозил экс-королю, который и сам был не в лучшей форме. Оба рухнули в свои постели: Солдат — благодаря ножны за предупреждение, Гумбольд — проклиная собственную слабость.

Когда наступило утро, Солдат открыл дверь и вышел наружу. Под ногами что-то хрустело, словно битое стекло. Он опустил глаза и с изумлением увидел, что хрустит вовсе не лед, как показалось вначале, а обледеневшие дроты. Тысячи маленьких существ лежали вокруг хижины, замороженные, похожие на засахаренные леденцы. Кто-то или что-то пронеслось мимо хижины и вновь проложило белую дорогу, которая должна была привести Солдата к его цели. Он попинал застывшие фигурки несчастных фей и кликнул ворона, призывая его продолжать путешествие, пока дорога еще видна.

— Проклятие! — воскликнул Гумбольд, выходя из дома. Старик сильно хромал, а его лицо покрывали свежие шрамы. — Смотри, до чего ты меня довел! Меня, бывшего канцлера Зэмерканда, бывшего короля Гутрума! От вас одни неприятности. Унижение и боль! Надеюсь, вы сгниете, вы двое… вы трое, — поправился он, припомнив лошадь. — Надеюсь, вы потонете в болоте, пропадете без следа. Вы сломали мне жизнь, повергли в бездну отчаяния! Должно быть, ты счастлив видеть меня в столь бедственном положении, а, Солдат?

— Не более чем созерцать голову королевы Ванды, которую вы выкинули за стену. У тебя достаточно своих грехов. Сначала искупи их, а уж потом обвиняй других. Ты сам накликал на себя беду. Ты вор и убийца…

— Король не может быть убийцей. Если он и отправляет кого-то на казнь, таково его монаршее право.

— Вор и убийца, говорю я. Но ты счастливчик, Гумбольд. Отделался изгнанием, в то время как тебя следовало бы повесить… а лучше четвертовать.

— Пф-ф! — фыркнул Гумбольд, и на лице его появилась гримаса отвращения. — Да что с тобой говорить, тварь! Я еще увижу, как тебя прикончит Драммонд.

— Может быть. Но я умру, сохранив свою честь.

— Неужели? А в твоих деяниях есть честь? — хихикнул Гумбольд. — Я что-то слышал о резне и убийствах… Или ты опять все позабыл? Куда как удобно!

— Нет, не позабыл. И не слагаю с себя вины. Я сделаю все возможное, чтобы загладить ее. Спасибо, что напомнил.

Солдат вскочил в седло и поскакал по льдистой дороге, которая вела к холмам в конце долины. Ворон сидел на крупе кобылы, раскачиваясь в такт ее движениям.

Только один раз Солдат обернулся и посмотрел назад. Он вспомнил об осле Гумбольда. Скелет несчастной животины по-прежнему стоял под навесом. Он не упал и не развалился, потому что кости смерзлись от холода. Гумбольду придется идти пешком…

Бросив последний взгляд на экс-короля, Солдат погрузился в невеселые мысли. Теперь, когда его память вернулась, Солдат вспомнил, сколько зла он натворил, будучи рыцарем Валехором. Он ведь тоже отнял множество жизней, а некоторые убитые им люди провинились лишь в том, что защищали своих родных. Почему он не родился кухонным слугой в каком-нибудь захудалом мирке? Как легко и приятно было бы жить, сознавая, что некогда являлся рабом или крепостным, а теперь сумел подняться до генерала и принца-консорта!…

Но нет! В прошлой жизни он был важной персоной, положение предоставляло ему большие возможности. И как же он распорядился ими? Ступил на путь зла и жестокости. Гумбольд прав: он, Солдат, ничем не лучше этого изгнанного убийцы. На его руках кровь. И поздно просить прощения у Драммондов: из всего клана в живых остался только один, и тот — смертельный враг Валехора. Драммонд никогда не примет его раскаяния и не простит. Солдату придется жить прошлым и стараться загладить совершенное зло добрыми делами. Может быть, служа Зэмерканду и его гражданам, он сумеет использовать лучшие свои навыки им благо и завоюет их доверие и любовь. А также доверие и любовь королевы.

— Второе осуществить не так уж трудно, — сказал он себе под нос. — И очень приятно. Первое потребует силы духа, потому что я очень раздражительный человек. Я ненавижу бюрократию и раболепство. Я не гожусь на роль гражданского чиновника. Я военный. Однако я должен сделать все возможное, чтобы сдерживать свои кровожадные порывы и не хвататься за меч по любому поводу.

— Черные думы гложут, да? — спросил ворон. Его сиплый голос раздался столь внезапно, что Солдат вздрогнул. — Мучаемся сомнениями? Изыскиваем пути решения проблем? Пожалуй, я рад, что стал птицей.

— Ты самая надоедливая птица на свете.

— Но я по-прежнему рядом с тобой. Я мог бы стать твоей душой, Солдат… А может, уже и стал.

— Черная душа! Да, точно — моя.

— Но может, это вовсе и не так, — задумчиво продолжал ворон. — Потому что я — веселый и остроумный, а что до твоей души…

— Она мрачна и печальна?

Ворон хихикнул.

— Вот, признаешься? Ах, ты обожаешь жалеть себя. Упиваешься своими страданиями. Наслаждаешься меланхолией. Плаксивое создание! Прекрати немедленно. Возрадуйся. Не потакай своим дурацким прихотям. Честное слово: стоит на горизонте замаячить самой малюсенькой проблеме, и ты сделаешь из нее вселенскую трагедию. Может, хватит уже? Или ты предпочитаешь оставаться серой тенью в мире теней?

— Я жалею себя? Да, полагаю, так и есть.

— Тогда развеселись.

— Уже развеселился, — сказал Солдат. — Ты права, птица. Нечего горевать, у нас есть дела поважнее. Гумбольд сказал, что я проклят, обречен на странствия, как вечный пилигрим. Ладно! Тогда будем странствовать с легким сердцем и извлекать из путешествий максимум удовольствия. Когда этот поход закончится, несомненно, найдется что-нибудь еще. И опять… и опять… — Перспектива была мрачной, но Солдат решил не терять бодрости духа. — Надеюсь, однажды у меня появится возможность снять проклятие. И тогда, наконец, я заживу спокойной, мирной жизнью.

— По крайней мере, в походах у тебя есть возможность дышать свежим воздухом, — заметил ворон.

— Вдобавок я путешествую в хорошей компании!

— О да! А местность вокруг кишит дичью.

— Мы будем жить как короли!

— И орлы!

Солдат немного помолчал.

— Есть один вопрос, на который я давно уже не могу найти ответа, — промолвил он. — Почему меня пригласили на похороны чародея? Ты ведь помнишь похороны чародея, птица? Я был там единственным человеком… Удивительно.

— Могу ответить, — отозвался ворон. — Чародей хотел оказать тебе честь. Ведь ты был единственным человеком за исключением матери ИксонноксИ, кому достало отваги поддержать наследника старого Короля магов. Ты защищал юного волшебника, прятал их с матерью в далеких краях, помогал обучаться магии. ХуллуХ решил наградить тебя.

— Я бы предпочел золото и драгоценные камни, — пробурчал рыцарь. — Приглашение на похороны не соответствует моим представлениям о награде.

— Ты неправ. Ты приобрел уникальный опыт, какого нет ни у одного смертного.

— Да уж.

Они неторопливо ехали через лес — по снежной дороге, проложенной для них неведомым доброжелателем. Встреча с Гумбольдом оставила в душе Солдата неприятный осадок, но вместе с тем пробудила его память, позволив заглянуть в самые потаенные ее уголки. Теперь Солдат вспомнил свое детство, проведенное в пограничье. Его отец был высоким, грубоватым человеком, резким и нетерпеливым. Мать умерла молодой, и он не помнил ее, однако старшая сестра смягчала суровый характер отца. Затем она вышла замуж за правителя одного из Гебридских островов и исчезла из его жизни.

Когда ему было двенадцать, отец впервые взял мальчика в битву против Драммондов. Солдат помнил, как был напуган этим диким кланом, который ненавидела его семья. Драммонды появились из-за холма, выряженные в звериные шкуры и доспехи. Буйные космы волос ниспадали на плечи из-под шлемов, а длинные бороды развевались по ветру. Он был в ужасе и бежал бы прочь, если бы телохранитель отца — огромный и верный Хэмиш Хальдстак — не удержал его.

«Эти люди не стоят страха, малыш, — прошептал он. — Они, может, и выглядят свирепыми, но у них кроличье дерьмо вместо мозгов…»

И все же Драммонды произвели впечатление на юнца, еще не начавшего брить бороду. Широченные плечи и мощные грудные клетки чуть ли не разрывали доспехи. Воины несли круглые щиты размером с крышку стола. Каждый держал клеймор, напоминающий миниатюрную косу. С черных губ срывались непристойные ругательства, которыми они осыпали Валехоров. Воины задирали килты, выставляя на обозрение гениталии, демонстрируя презрение к врагу. Они умирали, яростно проклиная своих убийц.

Юный Валехор пережил эту битву — и множество других. Настал день, когда его отец погиб, пронзенный драммондовским копьем, и с этой минуты он стал главой клана. В той же битве погиб Хальдстак — его наставник и защитник. Валехор ожесточил свое сердце и продолжал дело отца: преследовал и уничтожал Драммондов. В конце концов, погиб весь их клан за исключением одного человека. Этот Драммонд сражался за короля, был посвящен в рыцари, сделался правой рукой правителя, а потом захватил трон.

К счастью, теперь борьба закончена. Солдат оказался в другом мире, где ныне и пребывал.

Его дядья и кузены, оставшиеся в старом мире, где их враги стояли у власти, были объявлены вне закона. В подобных войнах не бывает победителей, не бывает героев, не бывает людей чести. Лишь кровопролития, вдовы и плачущие сироты… Теперь Солдат корил себя за то, что продолжил дело отца. Никто уже не помнил истинных причин ненависти между двумя кланами. Украденная овца? Оскорбление на пиру? Случайная встреча посередине узкого моста? Родовая вражда родилась из какой-то глупой мелочи и выросла в беспрестанные войны. Можно ли теперь прекратить ее, протянув противнику руку дружбы? Солдат в этом сомневался, однако он дал себе слово, что попытается. Сделает все, что только будет в его силах…

— Ты опять замолк, — сказала птица у него из-за спины. — О чем задумался, рыцарь?

— О, просто радуюсь обретению памяти.

— Звучит зловеще. Ты заметил, что дорога исчезла? Даже влага испарилась. Смотри, вон там один из этих громадных совиных катышков. Куча шкур, рогов и костей. Стоит ли нам встречаться с монстром, который заглатывает коров живьем и прокладывает ледяные дороги?

— Не знаю. Проклятие, куда она вела? Я не обратил внимания. Отпустил поводья и позволил лошади идти по собственному почину. Думаешь, мы потеряли путь?

— Надо остановиться и пораскинуть мозгами. У тебя есть астролябия?

Солдат спешился.

— Да, но от нее будет немного пользы. У нас нет ни карт, ни дороги, ни ориентира…

Солдат развел костер, а потом взял арбалет и отправился на охоту. Невзирая на изобилие дичи, о котором толковал ворон, ему удалось добыть только зайца. К отвращению Солдата, ворон выклевал ему глаза, не дожидаясь, пока тело остынет, затем принялся ныть, что мясо слишком жесткое для клюва.

— Имей терпение, — сказал Солдат. — Мясо станет мягче, когда я его поджарю.

— Ого! — воскликнул ворон, глядя вниз с холма. — Там у подножия лежит падаль. Слетаю-ка я к ней, пока ты готовишь.

Птица улетела, направляясь к разлагавшейся туше зверя. Опустившись на нее, ворон принялся рвать и расклевывать гниющую плоть. Но ворон не подозревал, что вторгся на территорию другой хищной птицы — гораздо более сильной и грозной, чем он сам. Хищник низринулся с ясных голубых небес подобно золотистой молнии и ударил ворона в шею. Ворон рухнул замертво и больше не шевелился. Золотой орел, на добычу которого посягнул ворон, схватил тушу когтями и поднялся в воздух, направляясь в гнездо.

Солдат видел, как хищник спикировал с небес, и был свидетелем нападения на своего пернатого товарища. Он вскрикнул и кинулся вниз с холма с мечом на изготовку, но орел поднялся и исчез в небесной синеве.

Подбежав к ворону, Солдат увидел глубокую рану у него на шее. Он быстро остановил кровь, однако ворон получил ужасный удар, от которого мог и не оправиться. Солдат поднял несчастный маленький комочек, отнес его в лагерь и положил на ложе из листьев, раздумывая, сумеет ли он спасти птице жизнь.

— Меня этому не учили, — сказал он в отчаянии. — Что я могу для тебя сделать?

Разумеется, ворон не ответил. Он пролежал целый день, едва дыша, и к вечеру так и не очнулся.

Солдат знал, что для лечения ран используют окопник лекарственный. Он заварил немного этой травы и смазал настоем шею ворона. Ничего больше Солдат сделать не мог. Птица стояла на пороге смерти; ее дух готов был покинуть тело и парил между жизнью и небытием, еще не выбрав себе путь. Свежее дуновение ветра могло возвратить ворона к жизни. Тяжелая ненастная ночь могла отослать его в птичий загробный мир. И ничего нельзя было поделать — только сидеть и ждать, когда качнутся весы…

Солдат почти не спал той ночью. Один раз ему почудилось, что птица издала какой-то звук, но оказалось — просто фыркнула лошадь. Он не осмеливался смотреть на ворона в темноте, боясь, что тот уже умер. Смерть не так страшна при свете, как под покровом ночи…

Когда пришло утро, Солдат открыл глаза и посмотрел на зеленый балдахин леса и серое небо над головой. И лишь потом осмелился перевести взгляд на пернатого товарища.

— Что это?!

На месте недвижного пернатого тельца лежал мальчик в грязной, изорванной одежде…

— Проснись! Ты кто, парень? Где моя птица?

Мальчишка — лет двенадцати-тринадцати на вид — открыл глаза.

— Кто?… Что?… Господин…

Солдат моментально узнал этот голос. Он принадлежал ворону. Балансирование на грани жизни и смерти сняло проклятие. Темное запределье — обиталище мертвых — высосало магию ведьмы из сердца птицы, а душа, соскользнув е порога, вернулась в мир света. Птица обратилась подростком — того же возраста, в котором он был, когда на него обрушилось проклятие. Мальчик взволнованно смотрел на своего спасителя.

— Это все-таки произошло? — сказал паренек, поднимая руку и разглядывая грязную кожу, покрывавшую человеческую плоть. — Я снова стал собой?

— Именно так, малыш, — улыбнулся Солдат. — Твои перья исчезли, клюв и когти канули в небытие. И теперь ты ничем не хуже меня.

— Я и раньше был не хуже тебя, — огрызнулся мальчик, и в его голосе прозвучали знакомые интонации ворона. — Я просто изменил форму.

— Верно-верно. Извини. — Солдат посмотрел на густые спутанные волосы мальчика, в которых в изобилии копошились вши. — Однако надо бы тебя помыть. Можешь встать?

Паренек попытался приподняться на локтях, но тут же снова рухнул на землю.

— Голова кружится.

— Ты не оправился от раны. Тебе нужно отдохнуть. Потом, когда окончательно придешь в себя, сходи к ручью и помойся. Я соберу немного чистеца, чтобы втереть тебе в голову и избавиться от паразитов. И пахнет от тебя не лучшим образом, парень. Твое тряпье тоже никуда не годится. Я сошью тебе одежды из запасного одеяла, а со временем купим тебе что-нибудь. — Солдат смотрел на мальчика и улыбался. — Рад тебя видеть, приятель. Мы ведь давно уже стали хорошими друзьями. Вот только как тебя теперь звать? Есть у тебя имя?

— Меня… меня называли Глистом.

— Глистом? Ну нет, это имя не годится для такого славного героя и искателя приключений, как ты. Мы будем называть тебя… — Солдат задумался. — Маскет! Это название самца ястреба-перепелятника. Небольшая, но резвая птица, быстрая и ловкая. Да! Маскет. Тебе отлично подходит.

Казалось, мальчик остался доволен. Однако он был еще очень слаб и потому вскоре закрыл глаза и уснул. Солдат накрыл его одеялом и уселся рядом, занявшись изготовлением одежды. В полдень он разбудил паренька, накормил его бульоном из зайца и посоветовал пить больше воды.

— Я чувствую себя немногим лучше, — пожаловался Маскет.

— Тебе нужно полежать еще два-три дня. Так что приготовься отдыхать, юноша.

— Юноша! — подивился Маскет. — Давно меня так не называли. А я мечтал об этом столько лет. Впрочем, иногда мне нравилось быть вороном…

— Когда выклевывал глаза мертвым воинам на поле боя? — пошутил Солдат.

К его изумлению, Маскет довольно облизал губы.

Солдат вздрогнул.

— Ясно. В тебе еще много чего осталось от ворона, и с этим придется бороться. Неладно выйдет, если ты примешься жевать червяков в присутствии дам. А пока что отведай вкусного супа и забудь о падали.

Глава пятая

Три дня спустя Маскет окончательно оправился и был готов продолжать путешествие. Сей довольно миловидный юноша, тем не менее, не слишком охотно расставался с грязью и «питомцами», облюбовавшими его шевелюру. С великим трудом Солдат, в конце концов, заставил Маскета помыться и привести себя в порядок.

— Если ты этого не сделаешь, я уеду без тебя.

Мальчик не горел желанием остаться в лесу в одиночестве, а потому решился избавиться от вшей при помощи чистеца, собранного Солдатом, и вымылся в ручье. Солдат сшил ему одежду и приспособил кожаный ремень. Маскет остался недоволен. Он жаловался, что одежда натирает ему кожу и мешает двигаться.

— В перьях я чувствовал себя гораздо лучше.

— Когда мы вернемся в Зэмерканд, можешь соорудить себе плащ из перьев. А до тех пор походишь в этой одежде, будешь следить за ней и чинить по мере необходимости.

— С какой стати?

— С такой, что я тебе велю.

— Ты мне не отец.

Крыть было нечем. Солдату пришлось признать, что Маскет прав: он не являлся для мальчика авторитетом и не имел права ему приказывать. Однако Солдат сказал Маскету, что тот обязан подчинятся его приказам, коли желает путешествовать вместе с ним. Если же Маскет желает оставаться один и идти пешком — это его право. В ином случае Солдат готов сделать его своим оруженосцем при одном условии: Маскет будет безоговорочно подчиняться своему сеньору. Рыцарь станет для него царем и богом.

— Вот если бы ты сделал меня своим сыном, — ответил юнец, — я бы подчинялся тебе во всем.

— Юный хитрец! Я не собираюсь торговаться. Мне не нужен сын. А если понадобится — жена мне его родит. Ты хоть понимаешь, какая честь тебе выпала? Немногие уличные мальчишки могут сделаться оруженосцами благородных рыцарей. Это очень ответственная обязанность; отчасти даже священная. Оруженосец должен подавать рыцарю его меч и щит во время турнира, подносить ему вино… Прислуживать хозяину со всем старанием.

— И это священные обязанности?

— Разумеется. Рыцарь посвящен богу и совершает подвиги во славу его.

— Ну, тогда пошел бы этот рыцарь!… Я не собираюсь таскать оружие и подавать вино. Пусть сам обходится.

— Ах, так?!

— Да, так.

Солдат предвидел подобные трудности. Юнец слишком долго пробыл вольной птицей, и теперь будет непросто запереть его в клетку. Однако бросить его Солдат не мог — тем более теперь, когда он стал беспомощным юным человеком. Ребенком… И все же следовало добиться подчинения. Может быть, страх расставит все по местам?

Приняв решение, Солдат вырезал гибкий прут и подступил к мальчику.

— Не желаешь слушаться? Ну что ж… Давай-ка посмотрим, вдруг хорошая порка заставит тебя переменить мнение…

— Не подходи! — крикнул Маскет. — Не то я выклюю тебе глаза и расцарапаю лицо! Запомни: у меня ядовитые когти.

Солдат и бровью не повел. Он надвигался на Маскета, помахивая прутом. Паренек попятился и кинулся бежать вниз по склону холма. Споткнулся о булыжник, выпирающий из земли, и полетел, размахивая руками, — совершенно позабыв, что у него нет крыльев. Паренек беспомощно дрыгал ногами, вертелся и извивался в воздухе — и в конечном итоге рухнул на траву. Он очень долго был крылатым созданием и не сумел сразу отрешиться от старых привычек… Вскочив на ноги, Маскет попытался удрать, но снова упал на покрытую мхом землю. Солдат схватил его за шиворот и поднял. Маскет продолжал отчаянно молотить ногами по воздуху.

— Уймись, парень, — проворчал Солдат. — Успокойся.

— Нет. Нет! — закричал мальчик. Горячие слезы отчаяния и ярости текли по его щекам. — Отпусти меня!

— Отпущу, если ты пообещаешь меня слушаться.

— Ладно, — ответил мальчик, надувшись. — Я буду хорошо себя вести.

Солдат поставил его на землю. На этот раз Маскет не стал убегать, а пошел за рыцарем к поляне, где была привязана кобыла. Настала пора отправляться… Маскет потянулся к мечу Солдата, лежавшему под деревом.

— Не трогай! — крикнул Солдат. — Я сам решу, какое оружие тебе носить. Вот возьми арбалет.

— Что это ты так взвился из-за меча? — спросил мальчик.

— Это поименованный меч. Кутрама, — сказал Солдат.

— Да, я в курсе.

— В курсе… Ты, видимо, не знаешь, что никто, кроме владельца, не должен трогать поименованный меч. Для ворона эти сведения не имели значения, но тебе, мальчишка, я говорю: не смей к нему прикасаться. Меч может обернуться против тебя и зарубить без жалости. Возьми его правой рукой — он извернется и отрубит левую…

— Ого!

Солдат облачился в доспехи и сел на лошадь, а потом протянул мальчику руку.

— Садись позади меня. Ты же всегда там ездил, когда был вороном.

— Ну да. Но я думал, что ты заставишь меня идти пешком.

— Я не чудовище, — проворчал Солдат. — Иди сюда, малыш.

Мальчик забрался в седло. Лошадь неторопливо зашагала вперед, мягко покачиваясь при ходьбе. Маскет чувствовал себя как король мира, сидя позади вооруженного рыцаря.

— Здорово! — воскликнул он. — А как зовут твою кобылу?

— У нее нет имени.

— У меча имя есть, а у кобылы нету? Но ведь лошадь — живое существо из плоти и крови.

Солдат пожал плечами. Они углублялись в лес; листва слегка покачивалась от дуновения ветра, рождая танцующие тени.

— Это же не домашний любимец, а боевая лошадь. Она предназначена для того, чтобы ездить на ней и сражаться. Я ведь не пытался придумать имя тебе, когда ты был вороном.

— Тогда я сам назову ее! — воскликнул мальчик. — Какое бы имя ей дать?… — Он огляделся и заметил цветок, растущий на лугу. — О! Примула! Ее будут звать Примула!

Солдат ошеломленно заморгал.

— Еще чего! Нельзя называть боевую лошадь Примулой. Это звучит как-то… неправильно. Если уж ты дашь ей имя, оно должно ассоциироваться с кровью и грозой. Лошади по имени Примула возят подводы и телеги или таскают плуги. Они не носят на себе воителей. Представь, что я встречусь с каким-нибудь великаном или черным рыцарем. Что же я крикну? «Вперед, Примула!»?… Да они животы надорвут со смеху. Нет, не годится.

— И верно. Ладно, тогда давай назовем ее Кровавая Молния.

— Пожалуй, длинновато. Может, сократим до Молнии? Мальчик радостно согласился.

— Не забудь, это я дал ей имя, — сказал он. — Она принадлежит мне не меньше, чем тебе самому.

— Ладно. Придется попросить ее у тебя взаймы, — кивнул Солдат, подыгрывая пареньку.

— Так и быть. Я одолжу тебе лошадь, потому что ты — великий рыцарь.

— Было бы хвастовством с тобой согласиться… но ведь так оно и есть. Я пережил множество битв и прошел несколько войн. А теперь сиди тихонько и придержи свой язык. Мы же не хотим разбудить всех злобных тварей в лесу, верно? Когда выберемся в долину — болтай сколько душе угодно.

Маскет повиновался. Они продолжали путешествие, пару раз потревожив каких-то странных лесных обитателей, но никто из них не представлял реальной опасности. Гоблины спрыгивали со стволов дубов, а гномы выскакивали из стоячей воды прудов. У этих лесных созданий были губчатые выросты на головах и спинах, а в их ушах и ноздрях цвел мох. Солдату и мальчику позволили идти своим путем, лишь время от времени посылая им вслед проклятия или дразня их. Маскет попытался уточнить у Солдата значение слов, выкрикнутых каким-то лепреконом, однако Солдат сказал, что он еще слишком мал для этого.

Оставив лес и его жителей за спиной, путники вышли на равнину. Впереди простиралась лиловая земля. Здесь Солдат обнаружил следы белой дороги: когда снег и лед растаяли, трава и мох воспрянули к жизни. Там, где проходила полоса воды, они была зеленее и свежее. Не самый удобный ориентир, но ничего лучшего у них не было.

Так день за днем Солдат и Маскет двигались все дальше. Иногда они просыпались в снегу, дрожа от холода. Временами в отдалении они видели белую полосу. И ни разу не удалось углядеть того, кто оставлял эту дорогу, хотя порой в полусне им мерещилась исполинская тень, проплывавшая в небе.

Даже сейчас, разыскивая потерянную память жены, Солдат не переставал думать о своем друге ИксонноксИ. Юный чародей был правомочным наследником Короля магов, однако вероломный колдун ОммуллуммО узурпировал трон. В тот момент ИксонноксИ был еще слишком молод и не сумел занять надлежащее ему место в магической механике вселенной. Теперь время наступило, и если узурпатор не отречется по доброй воле, юному магу придется вести бой за свое место среди лун и звезд мира магии. Солдат был готов помогать другу всеми возможными способами. Вдобавок он очень тепло относился к матери ИксонноксИ — Утеллене. Если бы события пошли по иному пути, Солдат и Утеллена могли бы обручиться. Сейчас Солдат любил только одну женщину — свою прекрасную и ревнивую жену Лайану, однако Утеллена по-прежнему оставалась его добрым другом.

Тем временем в далеком краю Утеллена пробиралась через горы, направляясь в тайное укрытие, к своему сыну. Она тоже видела странную магию, расцветившую небеса, и знала, что ИксонноксИ скоро вступит в решающую битву с врагом. И от исхода этой схватки будет зависеть его судьба.

Чародея не так-то легко убить, а ИксонноксИ был не только молод и полон сил, но и во сто крат могущественнее любого иного волшебника — за исключением своего отца ОммуллуммО. Любой поединок между ними потрясет основы мироздания. Пожары, наводнения, землетрясения и извержения вулканов, которые будут сопровождать его, уничтожат мир и сметут человеческую расу с лица земли.

Оба чародея отлично это понимали. ОммуллуммО отнюдь не был заинтересован в гибели человечества. Если все и вся будет уничтожено, какой тогда смысл владеть миром? Какой смысл быть самым могущественным существом во вселенной, если, кроме тебя, в ней нет ни единой живой души? Король должен иметь подданных, иначе ему предстоит управлять только самим собой. ИксонноксИ тоже не желал катаклизмов и гибели людей, а потому чародеи до сих пор не начали свою битву.

Два могучих мага избрали иной путь. Каждый из них призовет армию людей, которая будет сражаться за чародеев. Так они сумеют уберечь мир от несчастий и катастроф. Поражение армии будет означать проигрыш мага. Оба чародея согласились на эти условия. На них было наложено особое заклинание, которое автоматически возымеет эффект, как только битва между армиями людей закончится и боги объявят победителя. Заклинание отправит проигравшего в далекий, темный план бытия, где тот и останется до самой смерти.

Могло показаться, что чародеи нашли оптимальное решение. Зачем рисковать жизнью, когда за тебя это сделают смертные? Однако побежденного ожидала воистину кошмарная участь. В отдаленном краю вселенной, куда изгонялся чародей, не было ни чудовищ, ни жутких катаклизмов, ни эпидемий, ни болот, ни пустынь, ни демонов, ни призраков. Там не было вообще ничего — кроме тьмы и пыли. Волшебник — да и любой человек, — попавший в такое место, за короткое время лишался рассудка. Побежденный чародей был обречен провести там остаток жизни, а волшебники живут долго, очень долго.