Предисловие

Весьма вероятно, что вам, дорогой читатель, не довелось бродить с ружьем по бескрайним равнинам Африки или по ее непроходимым джунглям, не приходилось видеть огромные стада диких слонов, стаи львов, разрывающих застреленную вами же антилопу, или столкнуться носом к носу с угрюмым обитателем колючих зарослей — носорогом.

Об этих удивительных встречах вы прочтете в книге Джона Хантера.

Уроженец Шотландии, Джон Хантер совсем молодым человеком отправился в далекую Африку. Его тянула туда врожденная страсть к охоте и жажда увидеть края, населенные бесчисленным множеством самых разнообразных диких зверей и птиц.

В Африке Хантер нашел то, о чем мечтал. В своей книге он пишет: «Когда я впервые приехал в Кению, все пространство, которое мог охватить глаз человека, было усеяно дичью. Я охотился за львами там, где сейчас стоят города, и бил слонов с паровозов первой железной дороги».

Поселившись в Африке, Хантер не купил себе ферму, не поступил на службу в городе. Он остался верен своему призванию, сделавшись охотником-профессионалом.

О своих приключениях, о столкновениях с различными зверями — львами, слонами, носорогами — Хантер рассказывает живо и интересно. Особенно подкупает в его рассказах то, что в них нет никакого вымысла. Веришь каждому слову, и невольно самому становится жутко, когда читаешь, как разъяренный слон или буйвол бросается на охотника, как следопыт крадется в густых зарослях по следу раненного им зверя. Охотник выслеживает зверя, а тот в свою очередь затаился где-то в кустах и караулит преследователя.

Такая охота не просто развлечение, это трудное и очень опасное дело. Оно требует от человека смелости, выдержки, находчивости и превосходного умения владеть огнестрельным оружием. Недаром же автор книги мимоходом бросает такую фразу: «…оглядываясь назад, я могу с уверенностью сказать, что в большинстве случаев при охоте на крупного зверя последний имел столько же шансов убить меня, сколько я его».

Охотился Хантер не ради развлечения. Это была его любимая профессия, его заработок; им он кормил себя и свою семью. В течение многих лет Хантер занимался истреблением опасных и просто вредных животных, которые опустошали посевы местных жителей, а некоторые убивали самих людей.

Слоны-разбойники, львы-людоеды, свирепые носороги и буйволы — Хантеру приходилось бороться с ними ежедневно, ежечасно, рискуя собственной жизнью.

В этом книга Хантера по содержанию очень походит на другую, столь же увлекательную книгу индийского охотника Джона Корбетта «Кумаонские людоеды», изданную Государственным издательством географической литературы в 1957 году.

Джон Хантер охотился не только сам. Много лет он служил в качестве проводника-охотника в экспедициях, которые организовывали различные местные фирмы для приезжих богатых иностранцев.

Описывая эти экспедиции, Хантер рисует самые различные типы приезжавших спортсменов-охотников. Перед нами проходит вереница живых людей: тут и истинные спортсмены, готовые к любой неожиданности и серьезному риску, связанному с охотой на крупного зверя, и хвастливые трусы, которых один только вид зверя приводит в трепет, и просто праздношатающиеся богатые молодчики…

Путешествуя по бескрайним равнинам и дебрям Африки, Хантер знакомился с местными племенами. Много интересного рассказывает он о туземцах, об их образе жизни, обычаях, нравах. Как правило, все они прекрасные охотники и зоркие следопыты. Хантер часто удивляется их отваге, когда, например, мужчины, вооружившись копьями или луками, отправляются на охоту за львами. Поразительно терпение этих людей, их презрительное отношение к боли от ран, нанесенных им разъяренным зверем.

А как бывали благодарны туземцы, когда Хантер убивал слона или носорога, опустошавшего их скудные поля.

Прожив много лет среди туземных племен, населявших Африку, автор книги отзывается о них с большой теплотой и любовью. «У меня возникло такое чувство, будто я принадлежу этой стране и этому народу», — пишет он в одном месте.

В последние годы Хантер работал в должности инспектора по охране дичи в районе Макинду, в основном в заповеднике, расположенном в этой местности.

Приехав в конце прошлого века в Африку, Хантер прожил там долгие годы. На его глазах природа этой страны изменилась до неузнаваемости. »… Я видел, как джунгли превращались в пахотную землю, а племена туземцев становились заводскими рабочими. И я внес какую-то долю в эти преобразования, уничтожая опасных зверей в районах, которые предстояло освоить… Я убил более тысячи четырехсот слонов. Без гордости я говорю об этих рекордных цифрах. Такую задачу надо было выполнить, и я оказался тем, на кого ее возложили. Но как это ни покажется странным кабинетному другу животных, я должен сказать, что очень люблю зверей. Много лет я изучал их повадки не только для того, чтобы убивать, но также из искреннего интереса к ним».

Все это правда. Верно и то, что автор книги не просто «заядлый охотник»; каждая строчка, где он описывает диких животных, дышит любовью к ним и большим знанием их повадок и жизни.

Хантер талантливый натуралист; повествуя о своих охотничьих приключениях, он раскрывает перед читателем многообразную картину природы Африки.

«Я один из последних охотников старых времен. События, свидетелем которых я был, вновь пережить невозможно. Как дичь, так и местные племена в том виде, как я их знал, исчезли. Уже никто и никогда не увидит огромные стада слонов, никто не услышит воинственных криков копейщиков племени масаи, когда они прочесывают кусты, чтобы уничтожить львов, нападавших на их скот; мало кто может сказать, что он был там, где никогда не ступала нога белого человека. Старой Африки нет, и я был свидетелем ее конца».

Хантер понимает, что этот процесс неизбежен. Как охотник-профессионал он и сам принимал в нем участие, истребляя диких зверей там, где они мешали развитию земледелия. Но, понимая все это, Хантер в то же время призывает к тому, чтобы люди бессмысленно не уничтожали диких животных, а наоборот — там, где возможно, всячески охраняли их. И весь жизненный путь автора этой книги является тому ярким примером. Вначале охотник за слоновой костью, за шкурами леопардов и львов, Хантер к концу своей деятельности становится ревностным хранителем природных богатств Африки, той самой Африки, которая стала его второй родиной.

Книга Хантера зовет читателя к тому, чтобы и он внимательно, по-хозяйски оглядывался вокруг. Ведь не только природа Африки, но и наша родная природа требует от всех нас, чтобы мы с любовью охраняли и берегли ее.

Г. Скребицкий

Глава первая

Слон-разбойник

Однажды вечером два местных жителя, возвращаясь в деревню, заметили силуэт огромного, похожего на черную глыбу животного, неподвижно стоявшего в тени хижины. Криками они пытались испугать его. Внезапно черная глыба вышла из тени и бросилась на людей. Только теперь они увидели, что это огромный слон-самец.

Спасая свою жизнь, люди побежали в разные стороны. На одном из них был красный плащ, ставший для него смертным приговором, — слон погнался именно за ним. Жители деревни, спрятавшись в хижинах, прислушивались к погоне. Они ничем не могли помочь. Раздался страшный крик — слон настиг человека. Огромный зверь придавил его одной ногой и хоботом разорвал на части.

Я в это время сопровождал двух канадских охотников-спортсменов в Абердарском лесу, когда от вождя той деревни, где произошло убийство, прибыли посыльные.

Меня хорошо знали в Кении, где я провел много лет, сопровождая охотников-спортсменов. Иногда по просьбе властей я уничтожал опасных животных.

Вождь деревни сообщил мне, что этот слон ходил в одиночку и был настоящим разбойником. Он уничтожал посевы и несколько месяцев держал в страхе население всего района. Если не застрелить его, он наверняка рано или поздно совершит еще не одно убийство.

С охотниками-спортсменами, братьями Алленом и Дунканом Макмартинами, которых я сопровождал, у меня был подписан контракт. В течение многих недель мы искали в кустарнике бонго[1] — редко встречающийся вид африканской антилопы. Я понимал, что если начну охоту на слона-разбойника, это уменьшит шансы братьев-охотников на добычу хорошего трофея. И все же они, не колеблясь, предложили мне заняться слоном. Мне приходилось иметь дело с охотниками-спортсменами, которые не проявили бы такого благородства.

Я пригласил Саситу — туземца из племени Вакамба, который много лет носил мое запасное ружье во время охоты на крупного зверя. Вместе с посыльными мы тут же отправились в селение.

В деревне нас встретил вождь по имени Нгири. Мы с ним старые друзья, однако сейчас было не до воспоминаний — всю деревню охватила паника. Жители боялись выйти на шамбы — так называются кукурузные поля. Многие вообще не решались выходить из хижин, как будто плетеные жилища могли защитить их от слона-разбойника. Нгири рассказал мне, что слон переходит от деревни к деревне, уничтожая по пути посевы кукурузы. Если его не убить, жители деревни будут обречены на голод.

Вместе с Саситой мы отправились осмотреть тело убитого. Следы несчастного мы обнаружили на окраине деревушки, где он впервые заметил слона. По ним мы прошли в глубь кустарника. Это была печальная картина: человек бежал зигзагами, петлял, стараясь оторваться от преследователя. Я очень хорошо представил себе, что он чувствовал — меня самого не раз преследовал слон. Это как ночной кошмар. Шипы колючих деревьев мешают бежать, лозы ползучих растений хватают за ноги, а слон в погоне за тобой все сокрушает на своем пути и преследует тебя, подобно фокстерьеру, устремившемуся за крысой. Каждую секунду ожидаешь, что змееподобный хобот обхватит шею, а оглянуться нельзя, так как смотришь на кусты, сквозь которые надо прорваться.

Останки жертвы мы нашли, но красного плаща, который носил убитый, нигде не было видно. Слон, наверное, унес его с собой.

Мне не раз приходилось слышать, что слоны нападают на людей, одетых в красное; по-видимому, этот цвет особенно возбуждает или раздражает их.

Я готов был тотчас же идти по следу разбойника, но Нгири посоветовал подождать: слон наверняка опустошит сегодня вечером какую-нибудь деревню и посыльные еще ночью принесут об этом известие. Тогда утром можно будет выступить по свежему следу, сократив на сутки, а может быть и больше, утомительное тропление[2]. Нгири был прав. Оставалось ждать и надеяться, что разбойник ограничится опустошением шамбы и никого больше не убьет.

За несколько часов до рассвета из горной деревушки, расположенной в пяти милях[3] от нас, прибыл посыльный! Оказалось, что слон вечером вошел в деревню, но вместо того, чтобы идти прямо на поля, стал ходить взад и вперед около хижин. Затем он остановился перед одной из хижин и простоял очень долго, оставив большую кучу помета в каких-нибудь шести футах[4] от двери. Можно себе представить самочувствие несчастных обитателей хижины, спрятавшихся под ненадежной тростниковой крышей, пока слон-разбойник стоял рядом в ночной темноте — огромный и страшный. Через некоторое время, показавшееся им целой вечностью, слон направился на шамбы. В безмолвном отчаянии прислушивались люди к тому, как слон уничтожал урожай — плоды тяжких трудов на полях, орошенных потом.

Насытившись, слон ушел в кустарник, чтобы переварить пищу и отоспаться.

С рассветом Сасита и я направились в деревню. Преодолев крутой подъем, мы оказались на высоте в девять тысяч футов. Дышать стало трудно. В деревне мы обнаружили следы слона, начинавшиеся от пролома в живой изгороди из колючего кустарника, окружавшего кукурузное поле. Дальше следы уходили в глубину великого Абердарского леса.

После яркого света равнины лес показался нам большим призрачным зданием с зеленой крышей и колоннами из могучих стволов деревьев. Вокруг царила жуткая тишина. Густая листва заглушала звук. Мы бесшумно продвигались среди стволов огромных деревьев. К счастью, здесь не было густых зарослей, и я мог видеть ярдов[5] на двадцать вперед.

Неожиданно едкий запах слонового помета ударил в нос, и я увидел целую кучу отвратительной массы, облепленной мириадами лесных мошек. Сасита ногами разворошил кучу и указал на зерна не переваренной кукурузы. Помет был свежий. Слон опередил нас всего лишь на несколько часов пути.

Я надеялся на встречу со слоном в этой части леса, но разбойник оказался хитрым зверем и выбрал место для дневного отдыха в самой чаще. Следы привели нас к густым зарослям бамбука, росшего вперемежку с высоким растением, похожим на лесную крапиву. Это было место, мало подходящее для охоты. Наше появление взбудоражило множество обезьян видов колиби и сайкс. Они прыжками исчезали в деревьях, и я молил бога, чтобы слон не услышал поднятого ими шума.

Каждый раз, когда из своего укрытия выскакивала красноногая куропатка или миниатюрная африканская антилопа дукер, я вздрагивал и хватался за ружье. Все это отличалось от обычной спортивной охоты, когда имеешь возможность найти стадо в редком кустарнике и убить на выбор любого слона. Не будь я связан обещанием, данным вождю Нгири, я бы вернулся обратно, чтобы подкараулить этого слона в более удобном месте.

Вскоре бамбуковые заросли расступились, и мы оказались на том месте, где местные жители рубили лес. Я выругался про себя, увидев, как слон бросился в сторону, почуяв ненавистный запах человека. Он помчался через бамбуковую рощу, все сокрушая на своем пути. Слон обычно не боится человека, находясь около его жилья или на шамбах, но в лесу даже ночью запах человека внушает ему панический страх.

Время близилось к пяти часам, и солнце начинало садиться. Мы были на ногах с рассвета. Слон теперь наверняка был встревожен и мог пробежать много миль, не останавливаясь. Разумный человек прекратил бы преследование и вернулся в лагерь, но я редко отличался благоразумием, когда дело касалось охоты, и знаком предложил Сасите продолжать преследование. Идти с каждым шагом становилось все труднее. Поверхность почвы была покрыта подгнившей растительностью, и мои ботинки проваливались сквозь нее, издавая звук, который насторожил бы даже непуганого слона.

Через час такого преследования Сасита издал низкий свист, похожий на крик птицы (охотничий сигнал «внимание!»). Мы остановились. Я услышал, как слон двигался через бамбуковые заросли слева от нас. Он шел против ветра, стараясь учуять наш запах. Затем все затихло. Очевидно, слон остановился, чтобы прислушаться. Положение изменилось: уже не мы подкрадывались к слону, а слон подкрадывался к нам.

Я снова подумал о том, что, пожалуй, следует повернуть обратно, но мне не хотелось нарушать слово, данное старому Нгири.

Сквозь стволы бамбука можно было уже различить неясную, похожую на тень, фигуру. Я замер и медленно поднял ружье. Но из-за густых зарослей нельзя было понять, где голова, где хвост зверя, не видно было даже блеска клыков. Я задержал дыхание и едва не задохся, боясь произвести малейший звук. Страшно хотелось выстрелить, но я боялся ранить разбойника. Стоило ему двинуться в ту или иную сторону, и я бы знал куда стрелять.

Вдруг легкий ветерок пронесся через бамбуковые заросли. Слон учуял наш запах и мгновенно исчез.

Я почувствовал легкий приступ тошноты. Выстрелом можно было убить слона. Но если бы я его только ранил, он мог убить нас обоих. Раненый слон страшен, и я предпочитаю не стрелять, если не уверен, что наверняка убью его.

Продолжать преследование было бессмысленно. Наступал вечер, а до лагеря было много миль. Мы медленно пустились в тяжелый и долгий обратный путь. В деревне все были горько разочарованы моей неудачей. Почти никто ничего не говорил. Ужинали мы при абсолютном молчании.

После того как я поел и закурил трубку, можно было смотреть на прошедшую охоту более спокойно. Неудачи в охоте тоже имеют свою прелесть. Ведь если бы охота была каждый раз удачной, интерес к ней пропал бы совершенно. Жаль только — местные жители, чьи шамбы разбойник разорит этой ночью, не смогут судить о данном предмете так же беспристрастно.

Я лежал, прислушиваясь к призывным крикам хайракса — любопытного зверя, похожего на большую морскую свинку, и к ровному гулу деревенских барабанов. Жители деревни, подбадривая себя, поглощали неимоверное количество домашнего пива. Неплохо было бы присоединиться к ним, но мне надо было сохранить ясную голову для следующего дня охоты. Скоро наступила тишина, изредка нарушаемая болтовней потревоженных обезьян или щебетом сонной птицы. Наконец, я заснул.

Утром густой туман повис над лесом. На траве лежала тяжелая роса. Холодный воздух пронизывал до костей. Пока я пил горячий чай, в лагерь прибежал полуодетый посыльный. Ночью слон-разбойник уничтожил урожай на поле, находящемся в трех милях от лагеря. Слон был достаточно хитер, чтобы не совершать набега на одно и то же место.

Мы с Саситой тотчас же отправились в деревню, на которую был совершен набег. Когда мы прибыли, несколько человек этой деревни предложили пойти вместе с нами в качестве проводников. Мы скоро обнаружили следы слона, один вид которых вызывал у меня ненависть.

Мы пошли по берегу горной речки, заросшему папоротником. Кое-где слон вырывал клыками растения и ел их корни. Некоторые папоротники, видимо, обладают лечебными свойствами, которые поддерживают здоровье этих огромных животных. Мы решили, что слон находится очень близко, так как взрытая земля хранила влажность. Ветер был устойчивым и благоприятным для охоты. Медленно продвигаясь через заросли, мы услышали треск ломаемого бамбука. Слон находился впереди нас. Он не мог нас слышать из-за шума, который сам производил. Мы были уверены, что если ветер не изменит направление, со слоном-разбойником будет покончено.

Вот его хобот появился над стволами и подтянул сочную верхушку. Подкрадываясь к слону, мы смотрели сквозь стволы, и в то же время следили за тем, куда ставить ногу. Сасита не отставал от меня. Он все время проверял направление ветра с помощью небольшого гриба-дождевика. Если встряхнуть этот гриб, из него посыплются мельчайшие, похожие на дым, споры, по движению которых можно определить малейшее дуновение ветра. По мере того как мы пробирались в глубь рощи, ветерок затихал, и споры дождевика неподвижно повисали в воздухе, окутывая руку Саситы. Тут я и увидел слона на расстоянии менее пятнадцати ярдов.

Я слышал, как он жевал побеги бамбука, хоботом поднимая их ко рту. Между нами было сплетение бамбуковых стволов, через которые я не решался стрелять. Пуля могла уйти в сторону, ударившись о крепкий бамбуковый ствол. Кроме того, надо было определить: стрелять или подождать несколько минут, пока слон немного передвинется и даст мне возможность бить в плечо. Решать нужно было быстро, поскольку мы находились так близко, что наш запах мог дойти до него и без ветра.

Слон действительно увидел нас, но на этот раз он не убежал, как накануне. Без колебания он развернулся и бросился вперед. Огромные уши были плотно прижаты к голове, а хобот к груди. Он ревел от ярости, издавая серию горловых звуков «урр», — не знаю, как лучше передать этот звук. Я навел правый ствол в центр его черепа чуть выше линии глаз. На какое-то мгновение после выстрела слон, казалось, повис в воздухе. Затем с треском и грохотом рухнул, издавая пронзительные крики и низкие булькающие звуки. Из второго ствола я выстрелил в середину шеи. В то же мгновение вся туша расслабилась, а задние ноги вытянулись.

Наши добровольные проводники поступили весьма мудро, исчезнув, когда началась стрельба. Сейчас они начали появляться, как будто вырастая из-под земли. Они собрались вокруг убитого слона и смотрели на него с такой радостью, что были не в состоянии произнести ни одного слова. Им, по-видимому, казалось, что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Теперь, наконец, можно спокойно работать на полях.

Я присел на ногу разбойника, чтобы набить трубку. Всем хотелось как-то выразить мне свою благодарность. Однако все, что эти бедняки могли сделать, — предложить мне холодной воды. Некоторые из секций стволов бамбука имели маленькие отверстия, пробуравленные насекомыми. Мои друзья, выбрав такие секции, срезали их и принесли мне. Каждая такая секция содержала несколько глотков чистой холодной воды.

Выкурив трубку, я осмотрел убитого слона. Клыки его были в очень плохом состоянии. Они весили всего-навсего 40 фунтов каждый. Обычно вес клыков слона-самца втрое превышает этот вес. Лесная растительность, вероятно, бедна кальцием. Поэтому слон, живущий в лесу, никогда не обладает такими клыками, как слон — обитатель кустарников.

У основания правого клыка я нашел старую дыру и ножом выковырнул мушкетную пулю, выпущенную много лет назад арабским охотником, добывавшим слоновую кость. Пуля засела в нервном центре клыка и, должно быть, причиняла животному невероятную боль. От постоянной боли старый слон-самец взбесился и стал разбойником. По всей вероятности, араб, стрелявший по этому слону, до сих пор наслаждался жизнью, не думая о тех страданиях, которые он причинил как людям, так и зверю.

Мы направились к лагерю. Все были в прекрасном настроении. Проводники, шедшие впереди, ножами прорубали для нас путь сквозь заросли. Всю дорогу они кричали и смеялись. Как не похож был этот шум на мертвую тишину, в которой мы крались по тому же пути несколько часов назад! Когда мы вышли на открытую местность, я увидел, что все склоны гор усеяны черными точками. Это были люди, услышавшие выстрелы моего ружья и торопившиеся нас встретить. Проводники выкрикнули несколько гортанных звуков, пронесшихся по всей долине. Голоса местных жителей разносятся на удивительно большое расстояние. Я видел, как люди остановились, а затем помчались в деревню с доброй вестью.

В лагере мне и Сасите была устроена торжественная встреча. Даже старики и больные выползли из хижин, чтобы поблагодарить нас. Друг-охотник не подвел их. Я послал сообщить вождю Нгири, что со слоном-разбойником покончено, и сел ужинать.

Вечером, покуривая трубку возле костра, я вспоминал годы, проведенные в Африке. Когда я впервые приехал в Кению, все пространство, которое мог охватить глаз человека, было усеяно дичью. Я охотился за львами там, где сейчас стоят города, и бил слонов с паровозов первой железной дороги. На моих глазах лесные дебри превращались в пахотную землю, а туземцы становились заводскими рабочими. И я внес какую-то долю в эти преобразования, уничтожая опасных зверей в районах, которые предстояло освоить. Я убил рекордное в мире число носорогов и, возможно, рекордное число львов, хотя в те времена мы не считали убитых животных. Слонов я убил более тысячи четырехсот. Без гордости я говорю об этих цифрах. Такую задачу надо было выполнить, и Хантер оказался тем, на кого ее возложили. Но как это ни покажется странным кабинетному другу животных, должен сказать, что я очень люблю зверей. Много лет я изучал их повадки не только для того, чтобы убивать животных, но из искреннего интереса к ним.

Правда, я всегда проявлял интерес к спортивной охоте, всегда питал большую страсть к огнестрельному оружию, предпочитая треск нарезного оружия или гром дробовика искусству лучшего оркестра. Не могу сказать, что охота не доставляла мне удовольствия.

Однако могу с уверенностью сказать, что в большинстве случаев при охоте на крупного зверя последний имел столько же шансов убить меня, сколько я его.

Я один из последних охотников старых времен. События, свидетелем которых я был, вновь пережить невозможно. И дичь, и местные племена в том виде, как я их знал, исчезли. Уже никто никогда не увидит огромные стада слонов, никто не услышит воинственных криков копейщиков племени масаи, когда они прочесывали кусты, чтобы уничтожить львов, нападавших на их скот; мало кто может сказать, что он был там, где никогда не ступала нога белого человека. Старой Африки нет, и я был свидетелем ее конца.

Данная книга некоторым образом является повествованием о последних днях Великой охоты на крупных зверей. Нигде в мире не было дичи, которая могла бы сравниться с африканской. Нигде в мире животные не были столь крупными, столь сильными и столь многочисленными. Теперь, когда все это уже почти ушло в прошлое, возможно, некоторые пожелают услышать о величайшей эре Охоты в истории земли.

Глава вторая

Джон Хантер из Шотландии

Я родился возле Ширингтона на юге Шотландии за тридцать лет до начала столетия. У моего отца была одна из лучших ферм в этой части страны: триста акров[6] хорошей пахотной земли и три квадратные мили пастбищ. Согласно семейным преданиям, наша фамилия — Хантер[7] происходит от названия профессии нашего дальнего предка. И в самом деле, любовь к охоте была присуща всем членам нашей семьи. Мой отец постоянно охотился в болотах, окружавших залив Солвей Фирт, а мой старший брат считался одним из лучших знатоков флоры и фауны Шотландии. Моя мать была единственным членом семьи, не участвовавшим в спортивной охоте: все ее время было занято домашним хозяйством.

Однако если для других членов семьи охота была лишь отдыхом, то для меня она была воздухом, без которого я не мог жить. Младенцем я, ковыляя, подходил к отцу и подбирал стреляные гильзы. Мне нравился запах горелого пороха.

Став старше, я проводил все дни на огромном болоте, носившем название Лохар-Мосс, где в изобилии водилась черная дичь: утки, выводки черноголовых чаек, гнезда которых попадались так часто, что трудно было сделать шаг и не наступить на яйца. В течение долгого времени изучал я тропинки, проходившие через болото. Когда я возвращался, моя одежда обычно была в весьма плачевном состоянии, так как тысячи кружившихся птиц пачкали меня своим пометом, а иногда я проваливался по грудь в болотную тину. Это приводило мою бедную маму в отчаяние, но я наслаждался каждой минутой таких прогулок. Даже сегодня я мог бы с завязанными глазами пройти по тем тропинкам.

Когда мне было восемь лет, я в отсутствие отца взял его ружье и пошел на охоту. Это было старое ружье фирмы «Перде». По-моему, дробовое ружье фирмы «Перде» — самое лучшее из всех когда-либо изготовленных человеком. В настоящее время в Кении «Перде» с двумя парами подобранных и пристрелянных стволов и футляром ценится в тысячу гиней. И оно стоит таких денег, ибо никакое ружье не может сравниться с этим по точности боя. Отец купил подержанное «Перде» у своего друга, который в свою очередь купил его еще у кого-то. Только одному богу известно, сколько из него сделано выстрелов, но затвор действовал ничуть не хуже, чем в тог день, когда ружье только что вышло из мастерской, а сбалансировано оно было так, что стрелять из него доставляло удовольствие.

Когда я первый раз вышел с этим ружьем, я чуть не прострелил себе ногу. Подкрадываясь к куропатке, я настолько увлекся, что не заметил, как нажал спуск. Когда отец узнал о случившемся, он был страшно расстроен, но тем не менее не запретил мне брать ружье. Вскоре я научился пользоваться этим прекрасным оружием по всем правилам и каждый вечер в своей комнате начищал и смазывал его, пока стволы не начинали блестеть матовым блеском. Что касается старой инкрустации на казенной части, то она почти не стерлась, несмотря на постоянную полировку.

Охотясь с этим ружьем в низинах, я стрелял диких гусей, уток и белощеких казарок. Я научился подкрадываться к стае, когда птицы с шумом жадно заглатывали мелкие ракушки, в изобилии рассыпанные в мокром песке. Когда шум вдруг обрывался, я знал, что птицы поднимали головы и оглядывались. В этот момент я замирал на месте. Ночью, лежа в кровати, я прислушивался к гоготанию диких гусей, пролетавших над фермой навстречу штормовому ветру. Эти звуки ласкали мой слух гораздо больше, чем звуки волынки. Затем я засыпал, и мне снился новый день и новая охота.

Не забывал я и рыбную ловлю; много времени проводил на речке Лохар — ловил на мух рыбу, пользуясь бамбуковой удочкой. Частенько с наступлением темноты я возвращался к речке с факелом и копьем для охоты на лосося. При достаточном проворстве ослепленного светом лосося можно заколоть быстрым ударом копья. Это требовало не малого искусства, потому что копье, казалось, изгибалось в воде, и приходилось делать поправку на угол преломления.

Я взрослел, и кое-кто из жителей деревни начал приобщать меня к древнему и весьма почетному виду спорта, который обычно называется браконьерством. Это прекрасное занятие требует большого искусства. На юге Шотландии было немало браконьеров, но мне кажется, я могу, не хвалясь, сказать, что ни один из них не мог сравниться со мной, так как все время, когда я не занимался охотой с ружьем и ужением рыбы, я тратил на то, чтобы научиться ставить силки или сети. Немало темных ночей я провел, ползая в кустарнике, обвязав шею тонкой шелковой сеткой, как будто это было кашне, и прислушиваясь к шагам сторожа, гулко отдающимся по мерзлой земле. Сторожа были вооружены ружьями, которыми они пользовались без колебания, часто оценивая жизнь фазана или кролика выше жизни человека. Такие условия делали этот вид спорта еще более увлекательным. Я часто думаю, что приобретенный в юношеские годы опыт оказал мне хорошую услугу много лет спустя, когда я стал охотиться на крупного зверя.

Ходил я всегда с собакой. Она-то и предупреждала меня о приближении сторожа. Однажды мы вместе лежали на животе, когда два сторожа на расстоянии десяти футов от нас гадали, где бы я мог спрятаться. Эго было хорошее время, и мне часто кажется, что я получал не меньше удовольствия от кролика, добытого за спиной сторожа, нежели в более позднее время от убитого мной слона с клыками весом в двести фунтов.

Зачастую, возвращаясь поздней ночью, я видел в окнах нашего дома свет. Это означало, что родители ждут меня. Добычу я прятал в погребе за бочками, а затем бесшумно взбирался в свою комнату по черной лестнице (я изучил все скрипучие половицы и научился не ступать на них). После этого я раздевался и нырял в постель. Позже родители поднимались в мою комнату. Увидев, что я крепко сплю, мать удивленно говорила: «Где он только пропадал?». Я подозревал, что отец прекрасно знал, где я мог пропадать, но он никогда меня не выдавал.