И мы могли полностью наслаждаться живописными пейзажами, предаваясь своим любимым занятиям – наблюдению за птицами, сбору цветов и насекомых и приятному времяпровождению в обществе друг друга. Мне кажется, что мы еще острее ощущали очарование этих дней, предвидя наступление более суровых времен – во всяком случае так было со мной.

Наш путь шел на восток, пересекая русла рек, стекающих с водораздела Гималаев. Мы двигались по сильно расчлененной местности, спускаясь в глубокие долины, переправляясь через пенящиеся потоки, широкие и быстрые реки, подымаясь на склоны холмов. Насколько хватал глаз – везде была плодородная со множеством уютных домиков обширная страна, имевшая приветливый и гостеприимный вид. По дороге нам встречалось очень много местных жителей – девушки с большими серьгами, стеклянными украшениями на запястьях и красными бисерными ожерельями, мужчины, коротко остриженные, в грязновато-серой одежде, очень легкой – соответственно климату. На водораздельных отрогах мы вступали в зону восхитительных рододендронов – корявых деревьев, чьи цветы с высотой меняли окраску от алой до розовой, а на высоте более 3000 м. – до белой и желтой. Почва в лесах была усеяна опавшими белыми цветами магнолий, издававшими сильный запах, в изобилии росли лиловые примулы. Птицы Гималаев неизменно приводили нас в восхищение. Трудно описать великолепие этих драгоценных камней пернатого царства – нектарниц, светлоголубых мухоловок или красноголовых с зелеными спинками синиц и яркоалых так называемых «красных птиц». Сами названия этих птиц вызывают в воображении представление об экзотической и причудливой их окраске. Стобарт и Грегори все время фотографировали.

Ежедневно можно было видеть, как, выбрав выгодную позицию, они увековечивали на пленке какой-нибудь великолепный пейзаж или снимали киноаппаратом наш движущийся караван.

Мы видели как живут непальцы, их примитивный быт, тяжелую ручную обработку земли на узких террасах, высеченных в склонах гор, картофель, выращиваемый на поверхности горных отрогов, достигающих 2700 м, мелиорационные сооружения на склонах холмов, вроде тех, что воздвигаются в Англии на границе Уэльса. Очень странно выглядели стога сена, висевшие на ветвях деревьев. Продвигаясь от одного района к другому, мы наблюдали, как меняется характер жилых построек; в одной местности крыши были крыты дощечками, придавленными сверху валунами, подобно тому, как это делают во многих районах Альп; в других местах дома были крыты соломой или большими плоскими камнями. Мы купались и стирали одежду в горных потоках; вода в них была чистой и в это раннее время года еще без примеси ила, приносимого талыми водами ледника.

Во время одного из таких купаний чуть было не погиб Чарльз Эванс. Однажды утром он, Эд Хиллари и я отправились купаться на реку Ликху-Кхола. Чарльз разделся, смело окунулся в большой омут. Мы с Эдом увидели с ужасом, что он исчез под водой, затянутый водоворотом. Вскоре он вынырнул, но сразу течением его сильно ударило о скрытый под водой камень и снова затянуло в бурлящий поток. Все это произошло в мгновение ока, и мы еще только собирались броситься к нему на помощь, когда его рыжеватая голова снова вынырнула на поверхность, и он, не получив, очевидно, никаких повреждений, сумел выбраться на противоположный берег, где уже был в безопасности. Это происшествие всех нас очень взволновало, ибо он был на волосок от гибели.

По мере продвижения на восток возвышавшиеся вдали пики становились все более величественными и реальными. Помню, как на пятый день пути, постепенно поднимаясь, мы взошли на перевал, высотой около 2400 м, с которого открылся изумительный вид на север. Перед нами вздымалась мощная группа Гаури-Санкар, удивительно близкие и привлекающие своей крутизной пики, наиболее высокий из которых – Менлунгдзе – достигает более 7150 м. В течение получаса мы обсуждали самые невероятные варианты восхождения на эти вершины, заранее зная, что нам не придется подняться хотя бы на одну из них. Спустя еще несколько дней с другого гребня за высокой цепью снежных пиков мы увидели на северо-востоке Эверест, очень далекий, но безошибочно угадываемый по облачному флагу у вершины. Каждый из нас по-своему переживал этот волнующий момент, а общее возбуждение еще более усиливало это чувство; чтобы лучше видеть, несколько человек забрались на дерево. Наша походная жизнь размеренно текла по однажды заведенному распорядку. Мы поднимались в 5 час. 30 мин. утра и, выпив по чашке чая, вскоре после шести трогались в путь. Наши повара во главе с Тхондупом уходили вперед, чтобы выбрать подходящее место для завтрака. Тхондуп прекрасно умел находить себе помощников. В их число входили одна или две наши лучшие носильщицы-женщины из племени шерпа, в частности толстая, сильная и веселая девушка, которую мы прозвали «тетушкой». После двух-трех часов ходьбы мы находили красивое местечко на берегу речки и делали продолжительную остановку. Пока повар разводил огонь, варил овсяную кашу и готовил бекон и яйца, мы купались и отдыхали. Одни читали или писали, другие наблюдали за птицами, ловили бабочек и других насекомых. До места ночлега мы добирались довольно рано, и у нас оставалось достаточно времени, чтобы разбить лагерь, заняться дневниками, написать письма и обсудить дальнейшие планы.

Дневные переходы и проведенные в лагере часы досуга чудесно укрепляли наши взаимоотношения. Первые приятные впечатления перешли в прочную дружбу; мы смогли быстро оценить друг друга, сравнивая наше очень различное прошлое и разнообразные интересы, обсуждая сходные или совершенно различные эпизоды из нашей жизни – обычно из области альпинистских восхождений. Я опять занялся составлением планов и провел много часов с Эдом Хиллари и Чарльзом Эвансом (так как в наши обязанности входило, кроме других задач, планирование), обсуждая различные варианты штурма, подсчитывая нужное для этого количество грузов. Временами я мог отдохнуть и понаблюдать за своими товарищами, когда мы лежали в нашей просторной шатровой палатке.

В ней всегда собиралась небольшая компания. Она состояла обычно из Майкла Уэстмекотта, Джорджа Бенда и Тома Бурдиллона, обсуждавших какое-нибудь сверхтрудное скальное восхождение, – обычно в Северном Уэльсе. Том Стобарт рассказывал захватывающие, хотя немного фантастические случаи из охоты на диких зверей в Африке или красочно описывал жизнь на далеком юге. Джордж Лоу серьезным тоном передавал какой-нибудь из многочисленных эпизодов своей разносторонней педагогической практики; среди них не последнее место занимали рассказы о явно неравных схватках между несчастными новозеландскими учителями и их озорными и предприимчивыми учениками. Или же он состязался в остроумии с другим Джорджем и, выступая в роли клоуна, заставлял нас порой корчиться от смеха. В отличие от других Грег спокойно читал или заводил со Стобартом непонятный нам разговор о тонкостях техники фотографирования. Уилф Нойс, не менее молчаливый, чем Грег, конечно скрипел пером в углу палатки, заполняя убористым почерком страницу за страницей одного из своих многочисленных больших блокнотов. Надеюсь, что когда-нибудь нам удастся прочесть все, что он написал, сидя в этой палатке или за кустом в ожидании завтрака. Затем надо было обменяться впечатлениями о событиях дня – напримеp о бабочках, которых Майкл Уэстмекотт или я наловили или упустили, или о кузнечиках, для которых уже не было места в походной коробке Джорджа Бенда, или о птицах, которых мы заметили. Конечно, частой и возбуждающей, но никогда не надоедающей темой были разговоры о еде. Тут даже Грег вылезал из своего угла, а для Эда Хиллари эти разговоры были любимым развлечением. В любой из этих групп можно было слышать спокойный голос Чарльза Эванса, закругляющего беседу шуткой или вставляющего здравое и логичное замечание, которое он черпал из своих весьма широких познаний в различных областях. Компания была великолепная.

Узнавая ближе друг друга, мы одновременно сближались и с нашими носильщиками шерпами. В гималайских путешествиях есть одно правило, которое, видимо, доставляет взаимное удовольствие обеим сторонам: за вами ухаживает верный слуга, который подает вам чай по утрам, готовит спальный мешок, помогает нести ваши личные вещи и вообще балует своего сагиба (слово «сагиб» на языке хинди означает человека с высшим положением, оно употреблялось между нами просто в случае надобности различить члена экспедиции от носильщика шерпа). Моим личным слугой был Пемба, спокойный и дюжий парень, с более чем обычно резко выраженным монгольским типом лица; его толстые косы массивными пучками были уложены по обеим сторонам головы. Пемба пользовался репутацией одного из самых смелых среди сопровождавших нас шерпов и был очень приятным парнем. Очень скоро мы стали достаточно хорошо понимать друг друга, хотя он ни слова не знал на языке хинди, а я на наречии шерпов – единственном языке, на котором он говорил.

Друзья, помогавшие нам советами еще в Англии, внушили мне мысль о важности привыкнуть к кислородным маскам; в частности конструктор Джон Котс настойчиво подчеркивал, что только постоянная и длительная практика даст нам уверенность в успешном их применении на больших высотах. Иные сомневались, сможем ли мы вообще ими пользоваться. Поэтому мы взяли себе за правило ежедневно надевать маски и проходить в них часть пути. Одну ночь двое из нас спали в масках. Впервые надевшие эти маски были приятно удивлены, убедившись, как мало они стесняют дыхание и как мало причиняют неудобств. Нет сомнения в том, что последующее использование масок при самом восхождении стало возможным именно благодаря этим их качествам и применению их уже на ранней стадии экспедиции.

На полпути Эд Хиллари, Тенсинг и я отстали на день, чтобы увидеться со второй группой. С радостью убедившись, что у них тоже все было в порядке, мы обсудили с ними наши дальнейшие планы. У этой группы было несколько тревожных событий: ночной визит пантеры в лагерь, драка на непальских ножах «кукри», возникшая между шерпами и местными носильщиками, после которой впервые пришлось обратиться к помощи доктора Майкла Уорда. Этот последний случай был лишь одним из многочисленных недоразумений, разрешением которых приходилось заниматься Чарльзу Уайли с помощью гуркских сержантов, так как вторая партия носильщиков была менее надежной, чем первая. Участники второй группы были принесены в жертву науке, и я, признаться, был рад, что избежал этой участи. Грифф Паф подвергал их ужасной пытке под названием «испытание при максимальной нагрузке». Она заключалась в том, чтобы с предельной скоростью бежать в гору до тех пор, пока у вас чуть не лопались легкие, и затем выдыхать воздух в огромный мешок, пока он не раздуется, как воздушный шар. Мы с удовлетворением узнали, что Грифф, имевший весьма курьезный вид в пижаме, темных очках и войлочной шляпе охотника за оленями, увенчивающей яркую копну его рыжих волос, нещадно подвергал самого себя тем же мучениям, которые он причинял своим подопытным морским свинкам. Мы поспешили догнать свою группу, пока он не подверг и нас этому испытанию.

На девятый день пути мы перешли через перевал высотой в 2750 м. и вступили в район Сола-Кхумбу. Эта местность – родина наших носильщиков шерпов, и мы сразу же почувствовали перемену в характере ландшафта и облике местных жителей. Склоны гор стали более крутыми и расчлененными; возделанные участки встречались лишь изредка, а домики попадались все реже. Вначале пейзаж был более похож на альпийский, а затем стал типично гималайским. В равной мере заметная перемена наблюдалась и в облике людей. Мы увидели резко выраженный монгольский тип лица, широкого и грубоватого; одежда стала более тяжелой и нарядной. Это была страна шерпов.

До сих пор мы неуклонно двигались на восток; теперь, вскоре после пересечения последнего и самого высокого отрога высотой почти 3650 м, дорога стала спускаться все ниже и ниже в глубокое и узкое ущелье, по которому катила свои бурные и пока еще прозрачные голубовато-зеленые воды река Дуд-Коси, собирающая воды из района самого Эвереста. Отсюда, перейдя через реку по непрочному временному сооружению из бамбука, валунов и дерна, мы резко повернули на север по восточному склону ущелья, держа путь прямо на Эверест. Нам предстояло подняться еще на несколько тысяч метров, так как мы спустились до высоты почти полутора тысяч метров, а дорога, извивающаяся по глубоким ущельям в обход многочисленных непроходимых круч, представляла собой множество больших подъемов и спусков.

Мы дважды пересекали реку Дуд-Коси, слишком быструю, чтобы в ней можно было искупаться, не рискуя жизнью. Подъемы чередовались со спусками по крутым лесистым склонам гор. Рододендроны и магнолии вперемешку с гигантскими елями представляли красочный передний план местности, по которой мы двигались; ранние весенние цветы и благоухающий кустарник в цвету окаймляли дорогу. Не менее грандиозные виды открывались при взгляде вниз – туда, где, зажатая меж скалистыми тысячеметровыми склонами, еле слышно шумела река, или же вверх – на зубчатые цепи окружающих долину гребней, над которыми возвышались ледяные вершины ближайших соседей Эвереста. Приятным разнообразием в этой суровой красоте были попадавшиеся иногда небольшие площадки с несколькими домиками шерпов. Это были низкие строения из камня и прочных бревен, крытые дощечками. К ним примыкали небольшие, тщательно и умело возделываемые участки земли. Поля еще были голыми, но скоро должны были покрыться всходами картофеля, ячменя и кукурузы.

Поднявшись вверх по долине, мы увидели огромный контрфорс открытых травянистых склонов. В этом месте Дуд-Коси принимает один из значительных притоков – Бхоте-Коси. Наш путь пролегал вверх по реке Дуд-Коси, собирающей воды тающих ледников обширного горного района к западу от Эвереста, но сначала нам предстояло подняться через контрфорс, разделяющий эти две реки, чтобы добраться до Намче-Базара, главного селения района Кхумбу. Позади Намче на высоту более 5800 м. вздымается огромная колонна из серого гранита. Это Кхумбила. Мы смотрели на нее и вспоминали скальные вершины Савойи и Бергелла.

25 марта мы вышли на широкую дорогу, ведущую к Намче. По ней двигалось много веселого и ярко одетого люда; некоторые несли большие связки тонкого пергамента, изготавливаемого из древесины местного кустарника. Утро было великолепным и ясным, и мы ненадолго поднялись в сторону от дороги, чтобы взглянуть дальше вверх по Имджа-Кхола. И вдруг мы увидели там то, что ожидали увидеть, – Эверест, теперь реальный в своей близости; его массивная пирамида вздымалась над длинным заснеженным узким гребнем, соединяющим Лходзе с Нупдзе. Первое, что бросилось нам в глаза, это то, что верхние скалы Эвереста были черными, почти лишенными снега. Охваченные оптимистическим настроением, мы сначала сделали слишком поспешные выводы о том, какой будет вершина через несколько недель. Однако, трезво поразмыслив, можно было сказать, что отсутствие снега объясняется только одним: на большой высоте еще господствует яростный зимний ветер, надежно защищающий вершину от всех попыток покорения ее. Как бы там ни было, но обнаружив неожиданно для себя, что мы находимся так близко от этой грандиозной вершины, мы пришли в хорошее настроение.

Перед самым входом в селение нас приветствовала небольшая депутация родственников наших носильщиков; встречавшие ждали нас у дороги с бочкой «чанга» – молочного цвета пива, которое варится из риса, и с большим чайником тибетского чая; носик и ручка чайника были украшены цветной бумагой. Этот восхитительный прием, устроенный главным образом ради шерпов, но также и ради нас, типичен для этих дружелюбных людей.

В Намче мы с удивлением увидели небольшую радиостанцию, обслуживаемую чиновниками индийского правительства. Индийский посол в Катманду был столь любезен, что дал указание Тивари, начальнику этого поста, оказывать нам содействие в передаче срочных сообщений. Мы не раз были очень благодарны ему за эту любезность.

В последний день похода удовольствие, вернее восторг, который мы испытывали в пути с того дня, как покинули долину Непала, достиг предела. Нас опять встречала небольшая группа друзей и родственников сопровождавших нас шерпов, на этот раз из соседней деревни Кхумджунг. Больше того, из монастыря выслали пони. Животное имело несколько удрученный вид, но все же оказалось достаточно пригодным для того, чтобы подвезти меня на последних подъемах. Я не привычный наездник, но эта поездка верхом на пони вверх по хорошо утоптанной тропе при ясном, сияющем небе доставила мне истинное удовольствие. Фантастически великолепные виды пьянили меня: Тхьянгбоче, расположенный на высоте 3700 м, является, вероятно, одним из самых красивых мест в мире. Здание монастыря стоит на холме, которым оканчивается большой отрог, вытянувшийся под прямым углом к реке Имджа. Из монастыря, окруженного пристройками необычной конструкции странной средневековой архитектуры, открывается вид на самый красивый горный пейзаж, который я когда-либо видел в Гималаях или других местах. За темными елями, березами, покрытыми лишайниками, и рододендронами, которые на этой высоте уменьшились до размеров кустов, со всех сторон громоздятся громадные ледяные пики. Группа Эвереста замыкает верховья долины стеной Нупдзе высотой в 7800 м, которая обрывается вниз отвесом в 2100 м. от вершинного гребня до ледников у ее основания.

Как бы ни было грандиозно это зрелище, гигантский клык, неуклюже выступающий в долину правее и ближе этой стены, привлекал еще большее внимание. Это вершина Ама-Даблам. Вздымаясь на высоту 6800 м, она выглядит совершенно недоступной, превосходящей самые потрясающие по недоступности подъемы на Маттерхорн; ее можно сравнивать с неприступной вершиной Мустаг-Тоуэр в дальнем Каракоруме.

Прямо над отрогом, на котором стоит монастырь, к юго-востоку, возвышались два пика-близнеца, покрытые тонким слоем висячего льда. Отдельные шпили их остры, как иглы, и почти прозрачны на фоне голубого неба. Это Кангтега и Тхамсерку, еще одна пара вершин, высотой около 6700 м. К северо-западу, в верховьях реки Дуд-Коси, поднималась вершина абсолютно симметричная и прямая, как стрела, а на юго-западе виднелась Квангде – еще одна стена льда и скал, высотой более 6000 м, тянущаяся на несколько километров.

Очарованные этим удивительным зрелищем, мы молча стояли среди широкого альпийского луга, на котором мирно паслись яки. Это было идеальное место для нашего первого Базового лагеря. Жизнь была прекрасна.