У нас еще не было определенного плана, и поэтому мы не могли установить точную цифру количества грузов, подлежащих заброске на Южную седловину. Ведущий к ней склон Лходзе еще не был виден и, конечно, не разведан, а количество грузов, которые можно было по нему поднять, строго лимитировалось, так как этот участок, как мы предполагали, будет самым трудным из всего восхождения. При таком положении было бы неблагоразумно строить планы на далекое будущее, и я предпочел отложить рассмотрение всех вопросов нашего продвижения по склону Лходзе и считать их частью плана штурма. После беседы с членами экспедиции я поговорил, по предложению Тенсинга, с каждой группой шерпов, намеченной для различных работ по переброске грузов. Все они были бодры и готовы к действию.

На этой стадии нашего продвижения, когда впереди предстояли важные события и срочные дела, я предложил Чарльзу Эвансу быть готовым взять на себя руководство экспедицией, если я заболею или со мной произойдет несчастный случай, и попросил всех членов экспедиции принять это назначение, если оно понадобится. Вопрос о том, нужен ли заместитель руководителя или нет, уже обсуждался в Лондоне перед началом экспедиции. В довоенных экспедициях на Эверест такой прецедент был. Я лично считал тогда, что создавать иерархию в командовании нежелательно и что всегда есть опасность чрезмерной регламентации в этом вопросе. Во всяком случае мы рассматривали работу руководителя экспедиции лишь как одну из тех многих обязанностей, которые мы разделяли между собой.

Перед тем как вступить в этот очень важный и богатый событиями период, оставалось сделать еще два дела: во-первых, предстояло построить мосты еще через ряд трещин на ледопаде, причем мы еще не знали, сколько других трещин преградят наш путь в цирке. И, во-вторых, нужно было проникнуть в цирк, подготовить по нему маршрут и выбрать место для Передового базового лагеря. Все это следовало сделать сразу.

На следующее утро Чарльз Уайли с группой шерпов отправился в путь; они несли неудобную в переноске поклажу – жерди длиной в три с половиной метра, срубленные в окрестностях Тхьянгбоче. Задача этой группы состояла в том, чтобы перекрыть все большие трещины на пути до лагеря II и высвободить лестничные звенья, временно перекинутые через некоторые из них; этими звеньями можно будет перекрыть большую трещину выше лагеря III, обнаруженную Хиллари, Бендом и мной 22 апреля. У Чарльза день не обошелся без приключений. Перекрыв большими жердями трещину, через которую до этого были перекинуты два звена лестницы, он переправился по этому узкому и значительно менее удобному мосту из двух жердей, связанных веревкой, на другую сторону. За ним последовал шерп по имени Пасанг Дорджи, застенчивый почти до скрытности парень, который обычно помогал Тхондупу на кухне. Он просил испробовать его на более живой работе. Когда он прошел уже половину моста, сознание, что под ним находится пропасть, без сомнения, слишком подействовало на него. И случилось неизбежное. Он пошатнулся и как камень полетел в бездну. Вероятно, у Чарльза было какое-то предчувствие, что это должно случиться, так как перед этим он попросил Пасанга снять груз. Конечно, и он и шерп, который должен был следующим переходить мост, приняли обычные меры предосторожности намотав веревку на ледорубы, глубоко воткнутые в снег. И все же Чарльз изрядно устал, изо всей силы вытягивая веревку, пока у дальнего края трещины не появился Пасанг, едва дышащий и очень испуганный. Наконец его вытащили совсем, и он плюхнулся в снег, по словам Чарльза, «как мертвый тюлень». Несколько минут он и его спаситель не могли пошевелиться, прежде чем пришли в себя. Чарльз проявил здесь замечательную силу, а Пасанг вернулся после этого происшествия к своей работе на кухне.

Поднявшись еще немного вверх, Чарльз с испугом увидел, как над ним другая связка из трех человек, возглавляемая опытным шерпом Аннулу, сорвалась и покатилась по крутому склону. К счастью, они остановились, прежде чем были проглочены одной из многочисленных зияющих трещин. У Аннулу сломалась одна кошка, но он с беспечной уверенностью решил, что сможет не только подняться по этим ледовым склонам на одной кошке, но и продолжать без риска вести свою связку. Эти два происшествия среди многих других, которые случались почти ежедневно на протяжении последующих недель, наглядно продемонстрировали необходимость того, чтобы члены группы восхождения сопровождали шерпов, переносивших грузы, и разделяли с ними все опасности.

Происшествия случались не только с шерпами и не обязательно из-за неопытности. 26 апреля при спуске в Базовый лагерь едва не погиб Эд Хиллари, шедший в связке с Тенсингом. Проходя по «Району атомной бомбы», он спрыгнул на одну из больших ступеней, разделяющих трещины в этой зоне постоянно движущегося льда. Вся масса льда, на которую он прыгнул, рухнула под ним, и он полетел в находящуюся ниже трещину. Если все обошлось благополучно, то только благодаря предусмотрительности и мастерству Тенсинга, который наладил прочную страховку на случай срыва своего товарища и блестяще удержал его на веревке.

За выполнение второй задачи – подняться в Западный цирк и проложить маршрут до его верховьев – взялись Чарльз Эванс, Тенсинг, Эд Хиллари и я. Эд уже находился в лагере III, остальные вышли туда утром 24 апреля, опередив возглавляемую Уилфридом Нойсом и Грегом группу из семи шерпов, которые также направлялись в этот лагерь, чтобы начать оттуда дальнейшую заброску грузов. За ночь выпал толстый слой снега, поэтому во время вечерней восьмичасовой связи (во всех лагерях, находящихся на ледопаде, у нас было по одной рации, которые работали на контрольную рацию в Базовом лагере) я передал Эду Хиллари, находившемуся в лагере III, следующее: «Алло, Эд в лагере III! Говорит Джон из Базового лагеря. Тенсинг, Чарльз Эванс и я выходим сегодня вверх для совместного проведения разведки цирка. В связи с прошедшим вчера сильным снегопадом будем очень благодарны, если вы и Майкл спуститесь вниз по направлению к лагерю II и вновь проложите трассу. Конец».

Подтвердив прием, Хиллари передал интересную сводку о работе, проделанной им накануне в верховьях ледопада. «Алло, Джон! Говорит Эд из лагеря III. У нас с Майклом был довольно тяжелый день, прошедший в поисках запасного варианта пути подхода к лагерю III, а также другого маршрута в цирк. Путь по серакам справа к Нупдзе совершенно безнадежен и много опаснее прямого. Нам придется придерживаться последнего. Майкл и я проделали большую работу в „Щипцах для орехов“ – чертовски опасное место – вбили там ледовые крючья в нижнюю стену для навешивания веревки, а также спустили с серака веревочную лестницу, чтобы помочь ребятам, подносящим сюда грузы, миновать ледовую трещину. Ждем вас с нетерпением, Джон. Желаю удачи. Конец».

Путь до лагеря II был исключительно тяжелым, особенно для меня, так как я страдал от неожиданного приступа расстройства кишечника, очень ослабившего мои силы. Весь день, пока мы с трудом пробивались вверх, шел снег. Мы добрались до лагеря II очень уставшими и решили здесь заночевать, будучи не в силах воспользоваться тропой, с таким трудом протоптанной для нас заново. Лагерь был полон народу, так как, кроме нас, здесь ночевала группа высотных носильщиков, а также группа шерпов, работающая на ледопаде и сделавшая тут обычную остановку на пути в лагерь III.

Несмотря на усилия Эда, затраченные им 24 апреля на протаптывание тропы в глубоком свежевыпавшем снегу, следующий день был для нашей группы еще одним днем тяжелой борьбы при подъеме в лагерь III; но еще тяжелее пришлось группе высотных шерпов, которые должны были доставить из лагеря II в лагерь III два звена лестницы, оставленные там Чарльзом Уайли 23 апреля. Им пришлось двигаться по ледопаду, неся лестницу длиной в три с половиной метра, так как у них не было гаечного ключа, чтобы развинтить ее на отдельные звенья. Легко представить, каким это оказалось кошмаром при проходе лабиринта ледяных глыб выше трещины и во многих других участках пути. Чтобы довести до конца этот переход, Уилфриду пришлось призвать на помощь весь свой огромный запас терпения.

Приятно было провести первую ночь у входа в Западный цирк. Первая партия грузов, доставленная первой группой носильщиков, работающих на ледопаде, уже лежала у палаток; группа шерпов-высотников была на месте и на следующий же день могла выйти следом за нашей разведывательной группой в Передовой базовый лагерь, если нам удастся проложить дорогу в цирк. Мне так не терпелось покончить с затягивающейся неопределенностью в этом вопросе, что Эд, Чарльз Эванс и я, а следом за нами Тенсинг и Уилфрид в 4 часа дня двинулись дальше, чтобы предварительно просмотреть дальнейший путь. Мы захватили с собой три лестничных звена, которых, по нашим расчетам, должно было хватить на перекрытие большой трещины. Соединив их в одну лестницу у края этой пятиметровой трещины, мы с помощью Тенсинга и Уилфрида осторожно опустили лестницу и по одному перебрались на другую сторону. На нашем пути по цирку, не говоря уже о самой вершине Эвереста, еще таилось немало препятствий, но почему-то момент, когда мы стояли все вместе на противоположном краю трещины, произвел на меня особое впечатление. Он символизировал наше вступление в Западный цирк. Исчезли наши тяжелые опасения, что придется налаживать сложные веревочные переправы, к которым были вынуждены прибегнуть швейцарцы. Мы были уверены, что прошли ледопад.

В этом приподнятом настроении мы продолжали наш путь до позднего вечера. Выбор пути оказался здесь нелегким делом, так как в этой самой нижней части Западного цирка было много широких трещин. На небольшом отрезке путь находился под явной угрозой бомбардировки с разрушающихся сераков над северным краем ледника. Один интересный участок, позднее получивший название «Лощины Ханта», состоял из очень крутого спуска в неглубокую расселину, перехода там трещины во льду по снежному мосту и выхода по узкому уступу на противоположную сторону. Над нижним краем этой расселины мы для облегчения перехода навесили веревку. Постепенно мы продвигались к середине ледника. Его морщинистая поверхность становилась более гладкой. По мере продвижения вперед наш взор проникал все дальше и дальше вглубь цирка, пока, наконец, перед нами не открылся весь склон Лходзе с сильно заснеженными скалами, залитый лучами вечернего солнца. Мы продолжали идти, нас влекла вперед какая-то неодолимая сила, и мы увидели то, что служило при разработке планов в Лондоне предметом столь тщательного изучения и многочисленных догадок – Южную седловину Эвереста и ниже ее огромный обрыв. До них было еще далеко, но их вид вызывал волнение и был удивительно знаком, словно мы видели его много, много раз. И так как солнце уже садилось за Пумори по ту сторону узкой долины Кхумбу, мы повернули назад и поспешили вниз к нашим палаткам, чтобы рассказать остальным о виденном.

Приняв снотворные пилюли, я хорошо спал эту первую ночь на высоте свыше 6100 м, не слыша грохота лавин, срывавшихся со скал под Лхо-Ла. Утро 26 апреля выдалось замечательным. С края уступа на сераке мы увидели на 250 метров ниже, на середине ледопада, небольшую группу палаток. Вокруг них двигались крошечные фигурки. Это были две команды – четырнадцать шерпов и два сагиба, которые готовились к своему очередному дневному походу по маршруту: лагерь II – лагерь III – Базовый лагерь. По ту сторону долины возвышалось кольцо пиков, огораживающих ледник Кхумбу по его изгибу; Пумори, высокий, заостренный, как кончик карандаша; пик Лингтрен I, квадратный и с крутыми ребрами, и Лингтрен II, наверху тонкий, как вафля, и невероятно хрупкий с виду. В прекрасном настроении мы двинулись в путь по цирку. Впереди шла разведывательная группа; в первую связку входили я и Эванс, во вторую – Хиллари и Тенсинг, слаженность которых позднее вылилась в победное сотрудничество. За ними следовали Грегори и Нойс с шерпами, несущими грузы первой необходимости для Передового базового и расположенных выше лагерей. Погода была замечательная. Жара становилась даже удушливой. Свежевыпавший снег ослепительно сверкал на солнце, он лежал здесь в цирке слоем в 30 см и затруднял наше продвижение. Накануне примерно в двухстах метрах в стороне от нашего маршрута мы увидели остатки какого-то лагеря и догадались, что это бывший швейцарский лагерь III. Это подтвердил и Тенсинг, который направился туда с Хиллари, чтобы взять оставленные швейцарцами продукты питания и другие вещи, которые могли нам пригодиться.

Чарльз и я продолжали продвигаться по широкой сравнительно ровной поверхности, забирая вправо к южному краю ледника. Мы были вынуждены придерживаться этого направления отчасти из-за огромных поперечных трещин, разрезавших поверхность ледника, и отчасти также потому, что на некотором расстоянии, выше в цирке, мы заметили ступень или небольшой ледопад, на котором выделялась группа чудовищных трещин и ледовых стен; этот ледопад лучше всего можно было обойти именно с этой стороны. Отмечая путь флагами, мы поднялись на эту ступень и вышли в верхнюю часть цирка – также гладкую и идущую почти без единой трещины до второй ступени, охраняющей подступы к подножию стен Южной седловины и Лходзе; до них было около двух с половиной километров. Расположившись на отдых, мы видели теперь не только Лходзе и Южную седловину, но и громаду самого Эвереста с его западным склоном – стеной в 2000 м. высоты, обрывающейся к цирку на противоположной от нас стороне. Скалы этого громадного обрыва, бывшие совершенно черными, когда мы впервые увидели их месяц назад при подходе к Намче, теперь были запорошены снегом, который вздымался тучами под дуновением западного ветра.

Нас догнали здесь Тенсинг и Хиллари, и на остановке мы поделили швейцарский сыр, шоколад и витаминизированные лепешки, найденные ими среди множества банок пеммикана на месте бывшего швейцарского лагеря. После отдыха эта связка вышла вперед. Взяв наискось несколько назад и влево над небольшим ледопадом, они направились к тому месту, под отчетливо выделяющимся на западном гребне Эвереста снежным плечом, где прошлой осенью швейцарцы разбили свой лагерь IV. Мы добрались до него около половины первого после 3,5-часового перехода из лагеря III и в течение часа с удовольствием занимались там раскопками. Множество ящиков различных размеров и форм были полузасыпаны снегом. Мы оживленно строили догадки об их содержимом и с не меньшим удовлетворением вскрывали их. Мы откопали бекон, пресные плоские хлебцы, сыр, джем, пеммикан, овсянку, шоколад, молочный порошок и твердое топливо «Мета». Продовольствие и сладости могли служить добавлением к нашему рациону и внести в него приятное разнообразие. Мы нашли также кое-какую одежду и снаряжение, включая большую, но сильно потрепанную палатку.

Когда мы спускались по цирку во второй половине дня, погода уже начала портиться. Доставив партию грузов на верхнюю ступень, находящуюся в сорока пяти минутах ходьбы от лагеря, носильщики хорошо справились со своим первым переходом по цирку. Возвратившись в лагерь III, мы увидели, что они чувствуют себя отлично, горды от сознания, что их выбрали для высотной работы, и готовы к очередной заброске грузов на следующий день. А на отсутствие грузов жаловаться не приходилось. Две группы шерпов, работавших на ледопаде, сложив у палаток свой груз, уже ушли вниз, так как им тоже надо было успеть сходить туда и обратно и возвратиться на следующее утро в лагерь II. Груза было ровно в два раза больше того количества, которое могла перенести за один день группа носильщиков в своем теперешнем составе, работавшая в лагере III, и эта диспропорция должна была все время увеличиваться в течение первого периода организации лагерей. Это была превосходная команда под отличным руководством Нойса и Грегори.

В нее входили: толстый, небольшого роста Гомпу, чувствовавший теперь себя в своей стихии и всегда стремившийся сделать что-нибудь полезное, сильный и веселый Канча, спокойный, опытный и рассудительный Пасанг Дава, Таши Пхутар, Анг Тхарке, Пемба Норбу, Пху Дорджи.

Такая работа продолжалась изо дня в день в течение девяти суток. К концу этого периода каждая из партий, работающих на ледопаде, совершила не менее пяти полных переходов в лагерь III и обратно с регулярной ночевкой в лагере II. Шерпы-высотники совершили шесть длинных переходов в лагерь IV и обратно. Все время на ледопаде и в цирке по утрам стояла удушающая жара, вызывая тяжкое состояние апатии, известной под названием «глетчерной усталости». Каждый день выпадал свежий снег, и каждое утро приходилось заново готовить трассу, протоптанную накануне. Ужасно изнуряло барахтанье в рыхлом снегу, особенно на ледопаде, где, сделав неверный шаг, вы могли провалиться по пояс между двумя глыбами льда и потом должны были выбираться оттуда, имея за плечами груз в восемнадцать килограммов. Этот труд разделяли и сагиб и шерп, хотя и не в равной степени. Участники группы восхождения делали выходы реже, хотя они нередко подносили грузы, помогая уставшему носильщику. Делалось это только потому, что нам нужно было беречь, насколько это возможно, свои силы для выполнения задач, которые выпадут на долю каждого из нас при штурме. Следует также учесть, что, несмотря на сообщения газет, еще не было принято никакого решения о том, на кого из восходителей падет почетный жребий штурмовать вершину.

Ко 2 мая в лагерь III было доставлено приблизительно девяносто тюков со средним весом восемнадцать килограммов каждый. Из них около сорока пяти было переброшено дальше, в лагерь IV, – наш Передовой базовый лагерь – или по направлению к нему. Эти грузы были отобраны для переброски в первую очередь Чарльзом Эвансом, нашим «начальником по хозяйственной части», согласовавшим этот вопрос с ответственными за тот или иной вид груза лицами. Перед отправкой из Базового лагеря, где их взвешивали и упаковывали, Тенсинг и Эванс ставили на тюках и ящиках цифры III, IV или V в зависимости от назначения груза. Часть грузов была заброшена более энергичными носильщиками команды, работавшей на ледопаде, на расстояние одного часа подъема от лагеря III, чтобы облегчить тяжелую работу группе носильщиков в цирке. Проведение такой заброски было замечательным достижением, если учесть условия погоды, в которых мы работали, и вспомнить также о том, что это был период проверки многих наших носильщиков, особенно тех, кто работал на ледопаде. Некоторые из них, естественно, оказались неподходящими и были заменены.

Не следует забывать и о том, что болезнь также истощала силы наших носильщиков. Кроме того, нам не повезло с кошками, необходимыми при прохождении ледопада. По меньшей мере, двенадцать пар кошек было безнадежно сломано и, несмотря на срочную радиограмму, переданную Гималайскому клубу радиостанцией в Намче, нечего было надеяться на получение новых кошек раньше, чем через несколько недель. Это была напряженная и беспокойная работа для всех нас и особенно для шерпов. Она пугала некоторых новичков. Это была рутинная работа, которая от постоянного повторения становилась все более и более однообразной. И все же жалоб не было. Караваны с грузами курсировали почти по часовому графику. Группа носильщиков выходила из Базового лагеря в 12.00, прибывала в лагерь II в 15.00, ночевала там, выходила из лагеря II в 8.00, прибывала в лагерь III в 9.30, выходила из него в обратный путь в 10.30 и прибывала в Базовый лагерь в 14.00. Группа шерпов-высотников выходила из лагеря III в 8.00, прибывала в лагерь IV в 11.00, выходила из него в обратный путь в 12.00, возвращалась в лагерь III в 13.30 и т. д. Наши носильщики и сопровождавшие их участники восхождения честно заслужили отдых, наступивший 2 мая.

Расположение Базового лагеря отнюдь не было живописным. Находясь на высоте около 5450 м, выше верхней зоны растительности, окруженный остроконечными башенками сераков и затемненный огромным массивом Нупдзе, он был безжизненным и в то же время не отличался суровой грандиозностью, которая поражала бы воображение. В спокойное, безветренное утро в нем стояла удушливая жара, но становилось холодно и мрачно, когда из долины наползали облака и начинал валить снег – событие, с угнетающей регулярностью повторявшееся изо дня в день на протяжении первых трех недель нашего пребывания здесь. Лед повсюду заметно таял, и скоро площадки наших палаток смешно и неудобно торчали высоко над ровной поверхностью каменистой ледяной пустыни. Вокруг распространился неприятный запах. К счастью, большинство из нас только изредка и ненадолго посещали место, пребывание в котором, несомненно, подвергало испытанию очень хорошие отношения, существовавшие между всеми нами. Очевидно, это место способствовало также распространению внезапных приступов поноса, которые, видимо, вызывались растущими антисанитарными условиями вокруг лагеря. Джордж Бенд, Джордж Лоу и Майкл Уэстмекотт более или менее серьезно страдали от этой болезни в течение многих дней. Я уже говорил о почти непреодолимых трудностях содержания лагеря в чистоте, главным образом в связи с сильными ночными холодами.

Поэтому вышеизложенное не следует расценивать, как желание очернить или упрекнуть трех наших искусных и неутомимых врачей, которые постоянно осматривали больных и раздавали новые и интересные лекарства. Даже Майкл Уорд, от которого мы услышали однажды при раздаче пилюль совет: «Попробуйте вот эти, они совсем не помогают», – и тот пользовался безграничным доверием.

И все же временами мы начинали ценить Базовый лагерь, несмотря на все его недостатки. Он был роскошным приютом для утомленного восходителя, спускающегося после разведки цирка или даже после более короткого обычного подъема с грузом вверх по ледопаду. Там ждала вкусная еда, приготовленная умелыми руками Тхондупа. Благодаря инициативе наших поставщиков провизии Джорджа Бенда и Гриффа Пафа, заманивших с дальних пастбищ яка, и стоицизму нашего мясника Джорджа Лоу, убившего его неподалеку от лагеря, мы могли питаться там свежим мясом. Картошка была роскошью, которой мы могли наслаждаться только здесь, так как в цирке она быстро портилась от мороза. В Базовом лагере обычно был выбор в помещении: вы могли уединиться в палатке образца «Мид», разместиться в общей палатке, где всегда было шумно и весело, или же предпочесть всему постоянную температуру ледовой пещеры (мы уже вырыли несколько таких пещер в ледяном холме взамен своих палаток, постоянно кочующих вверх по цирку). А самым главным, пожалуй, было то, что там была возможность отдохнуть и поразвлечься, поспать, пописать или почитать, послушать цейлонское радио. И бывали еще другие моменты, когда Базовый лагерь был овеян некоторой красотой. Ночью снег часто переставал падать и облака рассеивались. В период организации лагерей было полнолуние. Нельзя забыть пейзажа, который открывался перед нами, когда после ужина в общей палатке мы шли спать. Луна освещала вершины Пумори и Лингтрена, заставляя скользкие склоны близких остроконечных сераков сиять, словно полированное серебро. В направлении Эвереста ледопад был погружен в глубокую тень. Было страшно холодно – минус 23° – и совершенно тихо. Только временами тишина прерывалась приглушенными голосами, доносившимися из какой-нибудь палатки шерпов, сквозь брезент которой тускло просвечивал свет лампы, или же неожиданными глухими раскатами ледяных обвалов со скал Лхо-Ла. В такие моменты можно было питать к лагерю на леднике Кхумбу более теплые чувства.

И, тем не менее, когда представилась возможность отдохнуть – большинству от 2 до 5 мая, остальным вскоре после этого, – то в качестве места отдыха был выбран лагерь в Лобудже. Находясь всего в каких-нибудь двух с половиной часах расстояния от Базового лагеря по западному берегу ледника Кхумбу, Лобудже являлось действительно прелестным местечком. Было еще слишком раннее время года, чтобы трава выросла, цветы полностью распустились, и все же трава и сухие стручки – остатки прошлогодней красы – при наличии небольшой фантазии производили впечатление зелени. Селение состоит из пары загонов для стад яков на небольшом холме, на дне трога между ледниковой мореной и горным склоном. Из-под дерна, как раз ниже хижин с силой бьет ключ свежей и чистой воды; трава лениво колышется в струях. В первых числах мая уже начали расцветать самые ранние весенние цветы: растущая плотными кустиками смолевка бесстебельная и лиловые примулы. Распустила свои редкие цветы на кустах среди валунов красная азалия. Долинный ветер, дующий вверх по леднику, пощадил этот укромный уголок. Прожив некоторое время в мертвом царстве, мы с восхищением наблюдали за жизнью животных и птиц. Между камнями играли бесхвостые тибетские крысы, очень похожие на серых морских свинок, и пара куниц. Были здесь и разные птицы: снежные голуби, белоголовые горихвостки, красные азиатские зяблики, крапивник, громадный ягнятник (бородач), спокойно парящий в вышине, и различные виды ястребов. Окруженные этой атмосферой покоя и отдыха, мы снова могли смотреть на высокие пики, как на предметы красоты, и снова испытывали к ним дружелюбные чувства. Там, за дальним краем усеянного валунами ледника, виднелась вершина Нупдзе. Ближний конец ее длинного гребня принял форму острого снежного конуса, обособленно возвышающегося над крутым обрывом из скал, голубых сераков и сверкающих склонов.

Со 2 и примерно по 12 мая в Лобудже все время было небольшое, но постоянное население. Пребывание в этом месте принесло всем нам огромную пользу как в смысле улучшения физического состояния, так и нового прилива сил для выполнения стоящих впереди задач. При проведении любого другого мероприятия – такого же серьезного и крупного по масштабам, как экспедиция на Эверест, я очень рекомендую организовывать лагерь отдыха подобного типа.

Чарльз Уайли, отдыхая здесь, узнал из радиограммы, переданной индийской радиостанцией в Намче-Базаре, о том, что у него родился сын; более раннее сообщение Би-би-си до нас не дошло. Передавая это приятное известие, наш приятель с радиостанции в Намче добавил свои личные поздравления: «Я очень рад, что могу сообщить о рождении вашего сына. Надеюсь, что причины для подобной радости будут у вас повторяться, по крайней мере, раз в году. Пожалуйста, заплатите подателю телеграммы одну рупию».