Глава 27

Микаэла в задумчивости мерила шагами палату, когда раздался стук в дверь.

Она вдруг заволновалась. Столько страданий причинила она своей семье… что, если они не простят ее?

С трудом волоча ноги, она отошла от окна к кровати и крепко схватилась рукой за спинку. Беспокойство помешало ей заметить, что рука стала действовать лучше.

Дверь открылась, и на пороге показалась Джейси. Она выглядела не менее встревоженной, чем ее мать.

Микаэла прихрамывая подошла к девочке и коснулась ее щеки слабыми, дрожащими пальцами.

– Привет, Джейс.

– Прости, мама. Я не должна была кричать на тебя.

– Малышка моя… – глухо вымолвила Микаэла. – Никогда не проси прощения за свои чувства. – Она обняла дочь. – Моя память еще не полностью восстановилась, осталось несколько белых пятен. Например, я так и не вспомнила тот день, когда ты в первый раз пошла в школу. Я не помню, во сколько лет у тебя выпали молочные зубы. Я пыталась восстановить недостающие звенья в цепи воспоминаний, но в голове все перепуталось, и в этой мешанине они потерялись окончательно. Но я помню, что люблю тебя, люблю больше жизни, и ума не приложу, как могла причинить тебе такую боль. На глаза Джейси навернулись слезы.

– Знаешь, что я помню? Наш последний девичник, когда мы отправились в Сиэтл и смотрели там «Унесенных ветром». Помню, как мы сидели в темном зале, и я держала тебя за руку. – Микаэла глубоко вздохнула. Она снова поймала себя на том, что умалчивает о главном. Джейси пришла сюда не для того, чтобы услышать об этом походе в кино, да и ей хотелось сказать совсем другое. – Помнишь, в тот день мы обедали у Канлиса? По озеру плавали кораблики, украшенные гирляндами рождественских лампочек. Тогда я в последний раз за долгие годы предприняла попытку рассказать тебе о Джулиане.

Слова матери звучали неубедительно, поэтому Джейси смотрела на нее печально и испуганно, с оттенком раздражения. Микаэла прекрасно знала свою дочь, поэтому без труда прочла всю гамму чувств, отразившуюся на ее лице.

– Почему же ты не рассказала мне тогда? Микаэла не раз искала ответ на этот вопрос и, как казалось, нашла. Однако сейчас она не была уверена в его правильности. Даже теперь, после того как с ней случилось несчастье, она не могла сказать Джейси всю правду.

– Только не лги, мама.

– Конечно, дорогая. Но я не хочу причинить тебе боль. Я лгала только поэтому.

– Расскажи мне все.

– Я очень любила Джулиана. Когда я вышла за него замуж и уехала в Калифорнию, то стала совсем другим человеком – настоящей американкой Кайлой Троу, у которой нет прошлого. Именно об этом я всегда мечтала. Твоя бабушка говорила, что он недостаточно хорош для меня, но я ее не слушала… Я слишком сильно любила его… В Голливуде я полностью потеряла себя, – продолжала Микаэла. – Не только ту бедную латиноамериканскую девочку, какой была, но гораздо больше. Саму себя. Я стала делать вещи, которых потом стыдилась. – Она попыталась улыбнуться, но безуспешно. – Вскоре я забеременела. Ты вернула мне мою сущность. Я знала, какой судьбы хочу для тебя, хотя и успела забыть, чего хотела для себя. А Джулиан… он был еще не готов к тому, чтобы стать отцом.

– Он не хотел меня, – со слезами на глазах проговорила Джейси.

Микаэла тяжело вздохнула, но отступать было некуда.

– Не хотел. – Она крепко сжала руки дочери. – Но я хотела тебя больше жизни. И хотела дать тебе то, чего была лишена сама. Поэтому я ушла от Джулиана.

– Но ведь ты любила его. – Да.

Слеза покатилась по щеке Джейси, и Микаэла с трудом удержалась, чтобы не смахнуть ее. Бывают такие слезы, которые должны пролиться, и нельзя им мешать. Это одна из многочисленных истин, которые открылись ей в жизни далеко не сразу.

– А знаешь, что помню я? – дрожащим голосом вымолвила Джейси. – Когда я была маленькой, я часто спрашивала тебя о папе. И каждый раз ты начинала плакать. Потом я перестала задавать вопросы. Выходит, из-за меня ты разрушила свою жизнь?

– Нет! Никогда не говори так. – Микаэла с силой сжала ее руку. – Я сама ее разрушила и жила в руинах до тех пор, пока не встретила Лайема. Только тогда я снова обрела себя. Я знаю, что не была честна с тобой и Лайемом, и теперь мне придется загладить свою вину. Мы все – одна семья, и это главное, что нужно помнить. Так мы сможем пережить трудное время.

– Ты вернешься домой?

Домой. Это слово осветило ее память так ярко, что Микаэла едва не зажмурилась. Перед глазами возникла отчетливая картинка, похожая на фотографию в рамке под стеклом.

Лайем сидит за роялем в шортах и смешной майке, которую привез с последнего конгресса медиков. На груди у него надпись: «Виагра помогает всегда быть в форме». На черной полированной крышке рояля стоят два бокала с вином. Лайем играет ее любимую песню – «Время для нас».

Она подходит к нему сзади и обнимает за плечи. «Эй, тапер, неси свою жену в постель, а не то упустишь шанс».

Он оборачивается и улыбается. В его глазах любовь, признательность, потребность в ее нежности. И все это она до сих пор воспринимала как должное.

Микаэла рассмеялась, хотя и понимала, что это неприемлемый ответ на вопрос Джейси. Однако удержаться от смеха не могла. Ее душа пела от радости, и это чувство было так неожиданно, что Микаэла не удивилась бы, если бы вдруг обнаружила, что парит в воздухе.

– Иди ко мне, – сказала она, распахивая объятия ей навстречу.

Джейси бросилась к ней так стремительно, что они едва не упали, столкнувшись. Спинка кровати помогла им удержать равновесие. Микаэла наслаждалась ощущением близости дочери.

– Мама… я так соскучилась без тебя. Я боялась, что…

– Я знаю. – Она погладила Джейси по голове. Запах девичьих волос дочери растрогал Микаэлу, и теперь она смеялась сквозь слезы.

– Боже! Я вспомнила, как ты пошла в школу в первый раз. На тебе был черный вельветовый свитер, а в руках ты держала коробку с ленчем. Ты не взобралась бы в автобус самостоятельно, поэтому я пошла тебя провожать. Помню, я была там единственной мамашей.

– Я люблю тебя, мама. – Джейси подняла голову и улыбнулась ей.

– Я тоже тебя люблю, Джейс. Прости меня за… Дверь распахнулась настежь. В проеме возникли две фигуры – Брет и Роза.

– Он сказал, что Джейси уже достаточно долго пробыла с тобой, – кивнула Роза на малыша.

Микаэла поцеловала влажную от слез щеку дочери и отстранила ее.

Брет замер, уперев в бока маленькие кулачки. Его губы дрожали, а в глазах отразились страх и неуверенность. В последнее время он чаще всего испытывал именно эти чувства. Ее сын всегда был смел и решителен… он вовсе не был похож на этого испуганного и растерянного мальчика.

Микаэла улыбнулась, пытаясь его подбодрить, но тем самым, казалось, испугала еще сильнее. Улыбка получилась немного фальшивой, и он не узнал ее.

Она вдруг расплакалась; слезы текли по ее щекам, а она не находила в себе сил, чтобы унять их. Тогда она опустилась на колени перед сыном и протянула к нему руки.

– Как поживает мой самый любимый мальчик?

С оглушительным криком «Мамочка!» он бросился к ней. Микаэла не удержала равновесия, и они оба опрокинулись на пол. Она лежала на холодном линолеуме и с такой силой сжимала Брета в объятиях, что он едва мог дышать.

– Я люблю тебя, Бретти, – прошептала она в его маленькое розовое ушко.

Он уткнулся носом ей в шею, поэтому она скорее почувствовала, чем услышала его слова:

– Я тоже люблю тебя, мамочка.

Наконец они оторвались друг от друга и неуклюже встали на колени. Правая нога Микаэлы дрожала: у нее не было сил подняться. Так она и стояла на коленях перед Бретом, опираясь на его плечо. Через его голову она взглянула на Розу, которая молча плакала в дверях.

– Жаль, что мы не можем продать всю эту соленую воду калифорнийцам, – хмыкнула Микаэла.

Брет захихикал. Именно так всегда говорил Лайем, когда Микаэла начинала плакать, посмотрев какую-нибудь глупую мелодраму по телевизору.

– Ну, малыш, что у тебя новенького?

– Салли Мэй Рэндл по уши в меня втрескалась. От нее противно пахнет, но она довольно хорошенькая.

Микаэла рассмеялась, зачарованная будничной простотой этой сцены, которая вселила в ее душу надежду, что со временем им всем удастся найти выход из темной чащи на некогда потерянную дорогу.

– Где папа? – спросила она Брета.

Мальчик прикусил губу и промолчал. Вместо него отозвалась Роза:

– Он не пришел.

– Он дома, – подтвердил Брет. – Он очень грустный, потому что ты его не вспомнила.

Микаэла схватилась за край кровати и с усилием поднялась.

– Отвези детей домой, мама. Я сейчас все здесь улажу и приеду следом за вами.

– Доктора говорят… – нахмурившись, начала Роза.

– Меня это не интересует, – упрямо тряхнула головой Микаэла. – Пожалуйста, выполни мою просьбу. Я скоро приеду.

– Что ты собираешься делать, Микита?

– Пожалуйста, мама.

– Ладно. – Роза тяжело вздохнула. – Но держись подальше от главного входа, а не то попадешь в лапы журналистов.

– Я не хочу оставлять тебя, – шагнула к матери Джейси.

– Больше нечего бояться, дорогая. Я скоро буду дома.

– Обещаешь?

– Обещаю, – улыбнулась Микаэла.

После ухода родственников Микаэла решила не утруждать себя выпиской из больницы. Она просто собрала фотографии со столика и подоконников, аккуратно сложила ночную рубашку и засунула ее в сумку – пусть останется напоминанием об этом тяжелом времени. Ей не хотелось поскорее забыть его, напротив. Именно кома спасла ей жизнь, семью, детей. Она только надеялась, что не проснулась слишком поздно. Одно она поняла наверняка: шанс дается человеку лишь однажды, и если упустить его, то можно до конца дней ждать в одиночестве того, что уже миновало.

Она была без сознания почти месяц. А на самом деле, оказывается, проспала последние шестнадцать лет жизни.

В дверь постучали.

Микаэла похолодела, кровь застучала у нее в висках. Взгляд остановился на пустом столике и сумке, стоявшей на кровати. Пожалуйста, пусть это будет не медсестра…

Джулиан непринужденно вошел в палату, словно к себе домой.

– Сегодня я все утро чихал. Наверное, у меня вырабатывается аллергия на этот затхлый городишко. – Он усмехнулся. – Видела бы ты процессию на Главной улице! Взрослые люди разгуливают в маскарадных костюмах!

Ледниковые дни. Как она могла забыть!

В этот день Лайем всегда наряжался в костюм, который шила для него Микаэла. Каждый год он сначала долго ворчал, сокрушаясь, что унижается его чувство собственного достоинства, а потом с удовольствием принимал участие в благотворительном костюмированном забеге.

– Кайла?

Она невольно подалась вперед, услышав его призыв, но в последний момент остановилась. Наконец она отчетливо увидела перед собой человека, который давно стал казаться ей мифом. Он по-прежнему был неотразимо красив и притягателен, как яркая, магическая звезда на темном небосклоне. Но стоило ей заглянуть поглубже, пробиться сквозь ослепительное звездное сияние, как она увидела то, что когда-то подняло ее на головокружительную высоту, а затем бросило на дно глубочайшей пропасти. Ей не нужно было ставить Лайема рядом с Джулианом, чтобы понять разницу между оловянной фольгой и серебром высшей пробы.

– О, Джулиан, – тихо и ласково произнесла она его имя, и в ее голосе прозвучало искреннее сожаление.

– Мне не нравится, как ты на меня смотришь.

– Еще бы! Тебе нравится, когда тобой любуются, а не изучают.

Она сама удивилась тому, насколько верно выразила истинную суть его натуры. Он был похож на фокусника, его жизнь строилась на иллюзиях, созданных ловкостью рук. Ему не нравилось, когда кому-то из зрителей удавалось заглянуть за темное покрывало и раскрыть секрет фокуса.

– Кайла, я в последнее время много думал и понял, как мне не хватало тебя.

– О, Джул, – снова вздохнула она. Ей стало грустно оттого, что она целых шестнадцать лет отказывалась от настоящей жизни в ожидании этого патетического момента раскаяния. Как будто они могли теперь вскочить на коней и бок о бок умчаться по зеленой равнине навстречу заходящему солнцу в сопровождении романтической музыки и титров! К тому же однажды они уже ездили навстречу солнцу. Рядом с ним оказалось так нестерпимо жарко, что вся их жизнь сгорела дотла, а пепел разметало ветром.

Джулиан одарил ее улыбкой, которую она видела миллион раз и от которой раньше у нее по спине пробегали мурашки, а сердце сбивалось с ритма.

– Я знаю, что и тебе меня не хватало. Заметив выражение ее лица, он нахмурился.

– Что с тобой?

Как сказать мужчине, что ты наконец выросла и избавилась от иллюзий, что узнала истину: настоящая любовь – это не ночь страстных объятий под расцвеченным фейерверками южным небом, а обычное воскресное утро, когда муж приносит тебе таблетку аспирина в стакане воды и грелку для ног?

– Раньше мне часто снился сон, – начала она, пристально глядя на него. – Он стал мне сниться сразу, как только я ушла от тебя. С годами он немного видоизменился, но суть осталась прежней. Во сне я видела себя седой старухой. Мои дети давно выросли и разъехались, у них родились собственные дети. Лайем умер много лет назад.

Я видела себя на залитом розовым светом песчаном пляже. За спиной у меня маленький белый домик, и я знаю, что он принадлежит мне и что я живу в нем одна. Я сижу в шезлонге, как обычно, как делаю это каждый день с утра до вечера. И вдруг я вижу, что ко мне приближается какой-то старик. Это ты, Джул. И тогда я понимаю, что прождала тебя целых пятьдесят лет. Ты говоришь, что отказался от всего ради меня, что ты больше не Джулиан Троу. Ты перестал им быть и снова стал обычным человеком, тем, чье имя ты мне никогда не называл.

– Мелвин, – тихо произнес он. – Меня зовут Мелвин Этвуд Коддингтон-третий. – Он попытался улыбнуться, но это вышло на редкость жалко и неубедительно.

– Тебе следовало остаться Мелвином, – сказала она, коснувшись его щеки.

– Почему ты так говоришь?

– Вчера мне приснился тот же сон, только на пляже я была уже не одна. Я сидела рядом с Лайемом и наблюдала, как наши внуки играют на песке у самой воды. Я люблю его сильнее, чем ты можешь себе представить, Джул. И боюсь только одного – не успеть сказать ему об этом.

– Я знаю, что он любит тебя, Кайла.

Ей вдруг стало грустно при мысли о том, что могло бы быть в ее жизни, но чего не произошло. А сколько упущено в тщетном ожидании невозможного!

– Кайлы не существует, Джул. Ее никогда не было. А ты никогда не был Мел вином.

– Это похоже на прощание, – глухо отозвался он.

– Мы простились уже давно, а я только теперь собралась уходить.

Она еще раз провела кончиками пальцев по его щеке, задержавшись на миг, отняла руку и направилась к двери.

– Подожди! Ты не можешь так просто уйти. Репортеры поджидают тебя у входа. Я выйду первым, сделаю заявление, а потом заберу тебя от другого входа и отвезу… – он замялся и еле слышно добавил: – домой.

– Что ты собираешься им сказать? – повернулась она к нему.

– Я скажу, что история окончена, – печально ответил он. – Спящая красавица встретилась со своим Принцем. Возможно, какое-то время они еще будут донимать тебя.

– Уже через десять минут они поймут, что заурядная жизнь жены скромного провинциального доктора – неподходящая тема для светской хроники, – улыбнулась она.

– Я подъеду на лимузине к боковому входу.

Напоследок он пристально посмотрел ей в глаза и вышел.

Микаэла потянулась к сумке, но в последний момент решила оставить ее в шкафу. Она еще слишком слаба, чтобы носить тяжести. К тому же это может вызвать подозрения. Она вышла из палаты с пустыми руками и, опустив голову, медленно двинулась по коридору вдоль стены к выходу.

Открыв дверь на улицу, она полной грудью вдохнула свежий аромат сосен и морозного воздуха. Запах Рождества! Под темным звездным небом она показалась самой себе крохотной и улыбнулась – близость неба подарила ей привычное, долгожданное ощущение. Она всегда любила стоять, запрокинув голову и глядя на звездную россыпь на бархатном фоне. Это был свод ее храма, обиталище ее Бога, здесь она вспоминала о своем месте на Земле.

Ей нравилось чувствовать себя маленькой. Именно поэтому ее когда-то потянуло к сильному и могущественному Джулиану.

К дверям подкатил лимузин, дверь распахнулась, и она забралась внутрь.

Глава 28

Лимузин медленно полз по городу со скоростью десять миль в час, предписанной дорожными знаками. Со всех сторон по проезжей части в центр города стекались люди, неся праздничные плакаты: «Добро пожаловать на Ледниковые дни!»

Джулиан не сводил взгляда с Микаэлы, хотя она редко смотрела в его сторону. Она попросила шофера свернуть на дорогу, ведущую за город, где число деревьев в тысячу раз превосходило количество домов. Вскоре они уже катили по подъездной аллее под аркой с надписью «Ранчо „Водопад Ангела“».

Акры белоснежных пастбищ лежали по обе стороны дороги, отгороженные забором в четыре жерди. Под огромным деревом стояло с десяток лошадей, их длинные гривы трепало ночным ветерком.

– Привет, – прошептала Микаэла, приникнув к дымчатому стеклу. – Я скучала без вас.

Наконец в конце аллеи показался дом: массивная бревенчатая постройка, прилепившаяся к подножию остроконечной горы. Белые рождественские огоньки, свисавшие с карниза, делали его похожим на волшебный замок.

Машина остановилась у входа. Шофер – Джулиан никак не мог запомнить, как его зовут – вышел и, обойдя вокруг машины, распахнул заднюю дверцу.

– Спасибо, – поблагодарила Микаэла.

Джулиан вдруг подумал, что за все это время ни разу не сказал своему шоферу таких простых слов. Он вылез из автомобиля следом за Кайлой и встал рядом. Она дрожала от холода, и он обнял ее за плечи.

– Красивый, правда? – спросила она, обводя счастливым взглядом свой дом.

– Самый красивый из всех, которые я когда-либо видел, – ответил Джулиан, глядя только на нее.

Шофер вернулся на свое место и захлопнул дверцу, оставив их наедине.

– Зайди вместе со мной, Джул. Познакомься со своей дочерью.

Она увидела, как его взгляд заволокло печальной пеленой. Он знал, что она всегда ожидает от него большего, чем то, на что он способен. Это он и любил в ней больше всего. Из всех людей, живущих на земле, она единственная хотела, чтобы он достиг своего идеала.

Он ненавидел себя за то, что снова должен причинить ей боль, напомнив о жестокой правде:

– Ты знаешь, что я не могу.

– О, Джулиан… – вымолвила она разочарованно. Этот вздох сблизил их больше, чем самый нежный и страстный поцелуй.

– Если я войду в дом, это будет ложь. И мы оба это знаем. Я не хочу поступать с Джейси так, как когда-то поступил с тобой.

Она больше не стала упрашивать, только печально посмотрела на него и попыталась улыбнуться. Ласковое понимание в ее глазах наполнило тоской его сердце.

– Скажи, что ты всегда будешь любить меня, – прошептал он.

– Я всегда буду любить нас такими, какими мы когда-то были.

Она коснулась его щеки, и это прикосновение обожгло его, несмотря на холод ночи.

Он всеми фибрами души ощутил, какая пропасть лежит между его просьбой и ее ответом. Он вдруг отчетливо понял, что в этот момент потерял ее навсегда. Когда поклонники забудут его, а любовницы отвернутся, он будет сидеть один в глубоком кожаном кресле в своем пустом доме и думать только об этой женщине – единственной, которая когда-то его любила.

Он взял ее за левую руку и поднес к глазам. Лунный свет скользнул по узкому золотому ободку на ее пальце.

– У тебя сохранилось мое обручальное кольцо?

– Конечно.

– Отдай его Джейси. Скажи…

– Что, Джул?

– Скажи ей, что где-то далеко живет человек, который очень хотел бы быть другим.

– Так будь другим, Джул. Пойдем со мной. Ты знаешь Лайема. Он все поймет правильно.

– Дело не в Лайеме. Просто я хотел бы… – Он запнулся.

– Чего?

Где-то вдалеке хрустнула ветка, сломавшись под тяжестью снега. Этот треск испугал Джулиана – ему показалось, что разбилось хрупкое сердце в его груди.

– Я хотел бы любить тебя так же сильно, как он. – Не дожидаясь ответа Кайлы, Джулиан быстро привлек ее к себе и поцеловал в последний раз. – До свидания… Микаэла.

Она повернулась и медленно побрела прочь. У самой двери остановилась и, обернувшись, тихо отозвалась:

– До свидания, Джулиан Троу.

Ее голос прозвучал еле слышно, так тихо, что Джулиан потом долго размышлял, не послышалось ли ему это.

В доме пахло хвоей и яблочным пирогом. Микаэла заглянула в кухню. Роза с детьми наряжали елку в гостиной. Дети не услышали, как она вошла. Роза обладала более чутким слухом, она подняла глаза на дочь и с улыбкой кивнула наверх.

Микаэла на цыпочках поднялась по лестнице. Оказавшись на верхней площадке, она перевела дух. Правый бок болел, как будто обожженный крапивой. Перед дверью спальни она задержалась на мгновение, ожидая, пока сердце немного успокоится, но вскоре поняла, что чем дольше медлит в нерешительности, тем труднее ей справиться с сердцебиением.

Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы не было слишком поздно!

Лайем стоял возле кровати, на которой был разложен прошлогодний маскарадный костюм. Он обернулся, услышав скрип открывающейся двери.

– Ты должна быть в больнице, – растерянно вымолвил он, избегая встречаться с ней взглядом.

– Скажи, что я не опоздала.

– Ты о чем? – смутился он.

Она подошла ближе и положила руку ему на лоб. Ей было необходимо прикоснуться к нему, но она боялась, что ее жест покажется ему слишком вольным.

– Хотелось бы мне не быть такой дурой. Я чувствую, что должна сказать сейчас какие-то слова, но не могу найти их. Целых двенадцать лет ты любил женщину, которой я всегда хотела стать. Когда я смотрела на тебя, на то, как ты возишься с детьми, я хотела быть такой женой, которую ты заслуживаешь. Но я… не могла.

Лайем погладил ее по волосам, и она почувствовала, что его нежное прикосновение так же естественно, как дыхание.

– Я знаю, Майк, но…

– Я люблю тебя. – Ее голос прозвучал высоко, почти пронзительно.

Лайем услышал в нем столько отчаяния, что сердце у него сжалось от боли.

– Прошу тебя, Майк… – Он отдернул руку.

– Я люблю тебя. Я хочу состариться рядом с тобой, Лайем Кэмпбелл. Я хочу сидеть рядом с тобой на веранде, пить лимонад и наблюдать, как взрослеют наши дети. Хочу устраивать воскресные обеды для всей семьи, видеть, как растут наши внуки, учить их ходить и говорить. Укачивать их, чтобы они засыпали у меня на руках.

Она придвинулась ближе и пристально посмотрела ему в глаза. В его взгляде отражалась любовь, чистая, как весенний дождь, выстраданная и сложная, как сама жизнь. Бесценный дар этого мягкого, сильного человека, который был рядом все эти годы и которого она так безжалостно обделяла чувством, ранила ложью и лицемерием.

– А как же Джулиан? – спросил он тихо. Впервые имя некогда любимого человека ударилось о скорлупу ее сердца и отскочило, не задев чувствительных струн.

– Он навсегда останется частью меня, но теперь я могу поместить его туда, где ему самое место – в прошлое. Он – часть моей беспокойной юности, которую я прожила слишком быстро, слишком трудно и к тому же в чужом, нереальном мире. – Она нерешительно прикоснулась к щеке мужа. – То, что я чувствовала к Джулу, было истинным, настоящим. Глупо и нечестно отрицать это. Я не хочу больше лгать себе, тебе, детям. Я любила Джулиана Троу. Но эта любовь была хрупкой, она не выдержала испытания временем. Даже когда она перестала существовать, я не могла с ней расстаться. Я пыталась склеить кусочки разбитой чаши, мечтала о том, что они еще могут срастись, как по волшебству. Я была слишком занята этим, чтобы заметить, что в руках у меня давно ничего нет. – Слезы заволокли ее глаза. – Я была дурой, Лайем. И для того, чтобы я начала что-то понимать, нужно было упасть с лошади и проломить себе голову. Ты – единственный, кого я люблю, и если ты дашь мне еще один шанс, я буду любить тебя до самой смерти. Ты никогда больше не усомнишься в моем чувстве.

– Я всегда любил тебя, Майк, – просто ответил он.

– Я знаю, – уже не сдерживая слез, сказала она.

Лайем улыбнулся, и в его глазах опять отразилась любовь, которую они создавали вместе на протяжении долгих лет. Она чувствовала, как эта любовь согревает ей сердце.

– Мне так не хватало тебя все эти двенадцать лет.

Как случилось, что глубокая искренность ее слов одним махом разрушила призрачный мир, в котором она жила столько лет? Больше никогда она не упустит из виду путеводную звезду, которая зажглась перед ней – ни на день, ни на час, ни на миг. Она станет ценить каждое мгновение жизни, потому что знает теперь нечто новое – истину, которая вечно ускользала от ее понимания. Любовь – это не стремительная стихия, не огнедышащее пламя, пожирающее все на своем пути и превращающее душу в головешку. Любовь не где-то на краю света, а совсем рядом. Она заключена в людях, которые внизу в гостиной украшают елку к празднику. И эта традиционная церемония объединяет их одним простым и емким словом – семья. Она заставляет их помнить о том, кто они есть, где их дом, в чем состоит их вера.

За плечами у них простая человеческая жизнь, полная радостей и печалей, каждый миг которой ложится прочным кирпичиком в основание непоколебимого здания. Разрушить его не может ни гроза, ни ураганный ветер… ни даже далекие отблески жаркого пламени давно минувшей страсти.

Ничто.

Она обвила Лайема за талию и взглянула ему в глаза.

– Эй, тапер, неси свою жену в постель.

– Знаю, знаю, – рассмеялся он в ответ. – А не то упущу свой шанс.

– Ты его уже упустил, Лайем Кэмпбелл. Тебе следовало бежать от меня, пока я была в коме. А теперь ты от меня не отделаешься. – Она приподнялась на цыпочки и поцеловала его со страстью, накопленной за долгие годы воздержания, отстранившись, уткнулась лбом ему в грудь и прошептала заветное слово, которое помогло ей найти дорогу к свету через мрак черной бездны: – Навсегда.