«Может быть, он ждет тебя».

Она тут же поняла, что думать так – ошибка. Но все же искра надежды упала на благодатную почву. Может, он там ждет, чтобы она его остановила...

«Может...»

Она не дала себе времени задуматься. Подбежав к шкафу, она выхватила мешковатое коричневое платье, поспешно надела его и ринулась вниз по лестнице к садовому домику. Перед дверью она остановилась, чтобы перевести дыхание.

У нее вспотели ладони, и она вытерла их о платье.

«Я не знаю, о чем я только думал, Мария. Я не могу тебя оставить».

Она зажмурилась, отчаянно желая поверить в собственные фантазии. Потом помолилась и постучалась.

Ответа не последовало.

Собрав все свое мужество, она открыла дверь.

То, что она увидела, было как пощечина. Она тихо ахнула и начала пятиться назад, вовремя схватившись за дверной косяк, чтобы не упасть. Ее глупая детская фантазия рассыпалась на мелкие осколки.

Бешеный Пес, нагнувшись, засовывал последние вещи в свой мешок. Завязав его, он разогнулся и медленно обернулся к двери.

Мария заставила себя улыбнуться:

– Сюрприз.

Мешок выпал из рук Бешеного Пса.

– Мария...

Она сжала трясущиеся руки, стараясь не поддаваться нежному тону, которым он произнес ее имя.

– Ты собираешься со мной попрощаться? – спросила она.

– Не знаю. – В его голосе слышалось столько печали, что у нее заныло сердце.

– Мне не следовало просить тебя остаться.

– А я рад. И я бы хотел... – Он отвел взгляд. – Господи, как бы я хотел сказать тебе «да».

– Но ты не можешь.

– Не могу. – Он поднял мешок и перекинул веревку через плечо.

Она смотрела на него, стараясь запомнить, какой он. Его усмешку, веселый смех, которым когда-то искрились его глаза. Ей хотелось прикоснуться к нему, прижаться, даже обнять его колени, если потребуется. Все, что угодно, только бы он остался. Но ее ноги словно приросли к земле.

– Тебе нужен не такой мужчина, как я, Мария. Ты заслуживаешь человека, который пообещает любить тебя вечно и сдержит свое обещание. Человека, который будет работать на земле с восхода и до заката и никогда не пожалуется. Человека, которому не мешает... штакетник.

Она смотрела на него, зная, что ее глаза блестят от слез, от боли, от любви к нему, и, понимая, что ничего не сможет изменить.

– Возможно... с тобой... я смогла бы... – Он покачал головой.

– Только ты сама можешь заставить себя покинуть ферму, но ты ведь не готова, не так ли? – Он подошел и поправил упавшую ей на лицо прядь волос. Она не смогла сдержаться и прильнула к нему.

– Ты особенная. Ты никогда не сдаешься, никогда не забываешь, никогда не прощаешься. Но... не это мне нужно от женщины. Мне необходимы расставания.

Она отшатнулась. Она поняла, что он принял решение.

– Я знаю, Мэт. Пожалуй, я знала все с самого начала.

– Я никогда не лгал тебе.

– Но мне не легче.

– Я оставил тебе свои заметки – все, что у меня есть.

– Они будут согревать меня по ночам. – Она не скрывала своей горечи.

Он взял ее за подбородок и повернул к себе ее лицо. Она нехотя на него посмотрела.

– Тебе будет легче, если я скажу, что люблю тебя? – Марии показалось, что земля уходит у нее из-под ног.

В первый раз она почувствовала настоящую злость. Она подняла руку, чтобы залепить ему пощечину, но в последнюю секунду передумала и опустила руку.

– Нет, Мэт. Легче мне не будет, – с трудом выдохнула она последние слова, перед тем как он ушел из ее жизни.

Бешеный Пес прислонился к холодной стенке товарного вагона и подтянул к груди ноющие ноги. Рядом лежал новый блокнот. Ветер из открытых дверей мчавшегося на большой скорости поезда трепал страницы. Девственно-белые листы дразнили Бешеного Пса, но он не мог себя заставить писать, хотя много раз пытался. Его ничего не интересовало и не возбуждало. В душе поселилась пустота.

С его потрескавшихся губ слетел тяжелый вздох.

Обхватив руками колени, он попытался защититься от холода. Но ему не помогло. Ветер продувал насквозь его поношенный плащ, добираясь до самых костей.

Зима в этом году наступила рано. Весь мир покрылся белой ледяной коркой, а пустые товарные вагоны превратились в промерзшие гробы. Он снова вздохнул, и изо рта вылетело белое облачко пара, которое быстро растворилось в морозном воздухе вагона.

Он хотел есть. Он замерз и устал. С тех пор как он уехал из Лоунсам-Крика, у него крошки во рту не было. Найти работу в охваченной паникой Америке он так и смог. А уж о благотворительности и говорить нечего.

Много лет назад, когда он впервые начал мотаться по стране в товарняках, такая жизнь казалась ему полной романтики: прятаться в пустых вагонах, уметь перехитрить служащих железной дороги, останавливаться там, где ему нравилось, драться с местными силачами на всех ярмарках от Сан-Франциско до Нью-Йорка. Да, тогда он чувствовал себя свободным.

Теперь другое дело. Если раньше ему казалось, что железные дороги идут туда, куда ему хочется, теперь они вели в никуда. В жизни не осталось ни романтики, ни интереса, ни цели. Одна лишь череда холодных товарных вагонов, где он проводил бессмысленные долгие часы, переезжая из одного неприветливого городишки в другой, точно такой же.

Он вытер глаза грязными руками и отполз в дальний угол вагона, прячась от холодного ветра. Сжавшись в комок, чтобы как-то сохранить тепло, и закрыв глаза, он попытался заснуть. Но сон не шел.

Тихо выругавшись, он потер глаза и в отчаянии с силой ударил головой о стенку вагона. Впервые в жизни он понял, что такое скучать по кому-либо. Скучать до боли. Он грустил, вспоминая о своей матери, но по-другому. Смерть – потеря, которая со временем становилась воспоминанием. А по Марии он скучал каждый день.

Она теплое, живое существо. Когда он закрывал глаза, он видел ее улыбку. Когда его пробирал зимний холод, он вспоминал тепло ее тела. Когда его окружала бесконечная, ничем не нарушаемая тишина, он слышал ее смех.

Сейчас она, наверное, стоит у плиты и готовит ужин, и кухня наполнена ароматом тушеного мяса. А Джейк сидит за столом позади нее.

Господи, он почти слышит тихое позвякивание приборов и приглушенную музыку их голосов.

Дом... Мария... Джейк... У них там так тепло и уютно...

Но ему нужно совсем не то, в тысячный раз повторил он себе. Такому человеку, как он, не нужны ни уют, ни безопасность. Ему всегда нравилась беспорядочная жизнь – идти куда захочется и делать то, что хочется. Свобода нужна ему, как другим людям – воздух.

Просто он не так скоро может их забыть, как он думал. Но он справится. Очень скоро – прямо-таки на днях – воспоминания начнут тускнеть, и он станет прежним.

Он взял блокнот и ручку и уставился на чистый лист. Не задумываясь, он начал писать. Но когда он прочел написанное, у него по спине пробежали мурашки. На бумаге он вывел всего одно слово:

«Мария».

Он отшвырнул ручку и услышал, как она упала и покатилась по полу.

Всего лишь дело времени – идиотизм кончится, и он забудет Марию. Скоро он станет самим собой, будет писать статьи, пить текилу, спать с проститутками и смеяться.

Еще несколько дней, и все.

Прошло целых три недели, прежде чем Джейк, собрав все свое мужество, решился сказать правду Марии.

Они, как обычно, сидели на качелях. Ферма тонула в лиловатых сумерках, небо усеивали мириады звезд, недавно выпавший снег искрился в лунном свете.

Джейк исподтишка посмотрел на Марию.

Она сидела, сгорбившись, сложив руки на коленях, и смотрела куда-то вдаль, но Джейк знал, что она надеется увидеть Бешеного Пса, возвращающегося на ферму.

– Я думаю, он любил тебя, – тихо произнес он. Она долго молчала, а потом кивнула:

– Я тоже так думаю, Джейк.

Снова наступило молчание, которое стало для них привычным. Собравшись с духом, Джейк выпалил:

– Моя мама тоже его любила. – Что?

– Я его сын, – попытался улыбнуться Джейк.

– А он знает?

– Он попросил меня уйти с ним.

– На него похоже, – грустно покачала она головой. – А почему ты не пошел?

– Я... – Джейк посмотрел ей прямо в глаза, – я подумал, что ты для меня такая же мать, как он отец.

– Ах, Джейк...– Ее слишком тронули его простые слова, чтобы сказать что-нибудь еще.

– Он вернется.

Она покачала головой и смахнула слезы.

– Нет, дорогой, он не вернется.

– Я говорю не просто так. Я хорошо узнал его. Он вернется.

Она улыбнулась, но промолчала. Но Джейк не сдавался:

– Он вернется. – Он повторял снова и снова, словно стараясь заставить себя поверить своим словам.

Два коротких резких гудка паровоза вырвали Бешеного Пса из беспокойного сна. Он заморгал и оттолкнулся от холодной стены вагона.

Пригладив грязными пальцами такую же грязную шевелюру, он сел и выглянул наружу. За дверью мелькала белая от снега земля. Он не имел ни малейшего представления, где находится. Местность похожа и на Техас, и на Аризону, и на Нью-Мексико – на любое место, которое посещал он за последнее время. Дни и ночи слились у него в голове в сплошной коллаж покрытых снегом городков и пустых товарных вагонов.

Господи, как же холодно. Он потер руки и начал на них дуть, пытаясь создать хотя бы временную иллюзию тепла.

Раздался еще один гудок. Его звук прорезал на секунду морозный воздух и растаял в облаке пара от паровоза. Огромные железные колеса заскрежетали по рельсам.

Поезд начал сбавлять ход, и обжигающий ветер превратился в легкий ветерок со снегом, но без ветра едкий запах, которым пропах вагон, стал невыносимым. Застарелый конский навоз, заплесневелая мешковина, человеческий пот...

Господи, вот бы сейчас как следует помыться. Он потер жесткую щетину на подбородке и выглянул. Помимо своей воли он опять думал о Лоунсам-Крике.

Мария.

Ее имя, словно принесенное ветерком, стало для него глотком свежего воздуха. Странно: он все время думает о Марии, о Джейке, о ферме. Всю жизнь он думал лишь о том, куда он едет. Каждый новый город казался ему неразвернутым рождественским подарком, сокровищем, которое ждет, чтобы его нашли. Но в последнее время он все больше оглядывался назад, больше думая о том, где он побывал и что оставил.

Он никогда раньше не оглядывался назад.

Он все сделал правильно. Рано или поздно он позабудет Марию. Он всегда забывал женщин и считал это одним из своих талантов.

Да, и еще умение обижать людей.

Совершенно неожиданно в памяти всплыл их последний разговор, и он почувствовал укор совести.

Раздраженный возникшим воспоминанием, он схватил свой мешок, нахлобучил шляпу и спрыгнул с замедляющего ход товарняка. Но он неудачно приземлился: ноги пронзила страшная боль и отдалась в коленях.

– Черт побери, – тихо выругался он и присел, выжидая, пока пройдет боль.

Оглядевшись, он понял, что находится в пригороде Альбукерке.

Альбукерке – один из его любимых городов. Здесь полно таверн и самые хорошенькие проститутки.

«Прочистишь себе мозги», – с улыбкой подумал он. Здесь он начнет забывать ту единственную женщину, которую запомнил с первой же встречи.

Он не спеша, прошел по Мэйн-стрит, топча ногами свежевыпавший снег. Для Альбукерке день необычно тихий: никаких людей, снующих взад-вперед по площади, ни индейцев, торгующих своими сувенирами вдоль улиц. Пройдя новую часть города, он оказался в старой его части.

Из его любимого салуна неслись знакомые крики и запахи. Они притягивали его и приветствовали так, как много раз бывало раньше. Он сдвинул на затылок шляпу, толкнул вертящуюся дверь и попал в захудалую таверну.

Густой табачный дым висел в воздухе. В углу кто-то барабанил на пианино, и звуки музыки сливались в невообразимую какофонию с громкими голосами, смехом и натужным кашлем завсегдатаев.

Табачный дым приветствовал его как старого друга. Знакомая обстановка напомнила ему, как долго он здесь не появлялся. Запах никогда не проветриваемого помещения, вонь застарелого пота и грязной одежды висели в воздухе.

Таверна, до отказа набитая людьми, которые не спрашивали имен, которым все равно, кто ты и откуда пришел, жила своей жизнью. Именно в таком месте Бешеный Пес чувствовал себя дома.

Он кинул мешок в угол, проводив его глазами. Засунув руки в карманы, направился к длинной стойке.

На полпути его окликнул громкий мужской голос:

– Поглядите! Бешеный Пес Стоун воскрес из мертвых!

Он узнал стоявшего за стойкой бармена Фредди Томлинсона.

Фредди осклабился, показав ряд больших желтых зубов:

– Черт побери, Стоун, я думал, ты умер. – Бешеный Пес подошел к стойке и уселся на высокий крашеный табурет.

– С чего ты взял, Фредди? Только хорошие люди умирают молодыми.

Фредди расхохотался, прижимая руку к своему большому трясущемуся животу.

– Вот тут ты прав, – согласился он и начал возить по стойке мокрой тряпкой.

– Ждешь, пока я сделаю заказ? – усмехнулся Бешеный Пес. – В чем тогда смысл постоянного посетителя, если бармен не умеет читать его мысли?

Фредди отставил тряпку и, повернувшись, взял бутылку текилы, мерный стакан с полки у себя за спиной и поставил их перед Бешеным Псом, снова занявшись тряпкой.

Увидев стакан, Бешеный Пес ужаснулся. Неужели он всегда такой грязный? Он не мог вспомнить. Он никогда даже не задумывался. Ему было все равно.

А теперь не все равно, подумал он, и разозлился. Да какая разница, грязный стакан или нет? Кто на такое обращает внимание?

Он налил себе порядочную порцию текилы, и в нос ему ударил резкий запах алкоголя. Одним глотком он выпил все до дна и тут же налил еще.

В таверне полно знакомых лиц. За грязными столами мужчины играли в покер. Рядом с ними стояли размалеванные женщины, подбадривая тех, кто платил им больше. Игроки шлепали картами по столам, фишки рассыпались с тихим стуком, а мужчины чертыхались.

Здесь слишком шумно.

Подобная мысль привела его в недоумение. Салуны никогда не казались ему слишком шумными, или слишком прокуренными, или вообще слишком. По сравнению с ними в других местах его одолевала скука. Но сейчас, сидя в одиночестве у барной стойки, потягивая скверную текилу, он понял, что скучает по тишине...

Он покачал головой.

«Господи, Мария, ты и это хочешь у меня отнять?»

Его размышления прервал визгливый женский голос:

– Чтоб мне провалиться! Да ведь это Бешеный Пес Стоун!

Он вздрогнул. С лестницы, расталкивая всех, спускалась Марта– или ее звали Матильда? Женщина, тяжело дыша, преодолела последние ступени и подошла к стойке.

Она улыбнулась ему заученной улыбочкой, от которой его почему-то бросило в дрожь, потом кокетливо заморгала сильно накрашенными черными ресницами и приложила руку к низкому вырезу платья.

– Надо же, – вздохнула она, медленно проводя языком по ярко-красной нижней губе, тоже накрашенной. – А я уже начала думать, что ты меня забыл.

Бешеный Пес посмотрел на девицу исподлобья. За последние годы он много раз спал с ней и всегда получал удовольствие. Она чересчур криклива и слишком размалевана, но он считал, что она по-своему хорошенькая. А теперь он увидел, какая она на самом деле. Рано состарившаяся от вина и разгульной жизни, но еще молодая женщина.

– Купишь девушке выпить? – промурлыкала она, приглаживая светлые волосы.

– Конечно. – Он пододвинул ей бутылку.

– Нет уж, спасибо. От твоего пойла у меня отрыжка. – Бешеный Пес невольно улыбнулся:

– Да, на некоторых женщин оно действует именно так.

«Не надо сравнивать меня с другими женщинами». Женщина – может, ее зовут Маргарет? – дотронулась до его руки. «Ладно».

– Тебя давно не видно, Бешеный Пес. Где ты прятался?

Он сделал глоток из бутылки и секунду подержал текилу на языке, прежде чем проглотить.

– Нигде я не прятался. Просто жил... – «Дома». Невысказанная мысль настолько его поразила, что он не мог говорить.

– Так, где же?

Он пожал плечами. Ему не нужен дом, он даже думать не хочет, что он у него есть. Ему нравится бродяжничать, черт возьми.

– Нигде. А у тебя как дела?

– Отлично.

Она прижалась к нему и зазывно потерлась шелковой юбкой о его бедра.

Он остался холоден. От нее пахло застарелым потом, дешевыми духами и быстрым сексом.

– Не хочешь подняться ко мне в комнату? – хрипло прошептала она ему на ухо. Ее рука в перчатке нырнула под стойку и замерла у него между ног.

Не подумав, он чуть не согласился. Но, посмотрев на ее остренькое размалеванное личико и бессмысленные голубые глаза, он понял, что не может пойти.

Простая мысль поразила его: он не хочет ее, а она не хочет его. То есть по-настоящему. Все, что им нужно, – совокупление. Притвориться, что они что-то чувствуют, хотя ни он, ни она ничего не чувствуют. Когда-то такие тонкости не имели для Бешеного Пса никакого значения. Черт, ему даже нравились холодная анонимность отношений и женщины, которым он безразличен. Женщины, ничего от него не требовавшие и не обижавшиеся, если он забывал даже, как их зовут.

Но он стал другим. То, что произошло между ним и Марией, изменило его. Он понял разницу между сексом и любовью и больше не мог жить так, как прежде.

Он отвернулся, чтобы не встретиться взглядом с девицей, и отпил глоток текилы.

– Извини, М...

– Милли, – тихо подсказала она. Ее губы задрожали, в голосе послышалась обида. Раньше он ничего не заметил бы.

– Извини, Милли. В другой раз.

Она оперлась на стойку и посмотрела на него в упор:

– Ты нашел себе женщину, Стоун? – Он не мог ответить.

Запрокинув бутылку, она глотнула текилы и, содрогнувшись, вытерла рукавом губы.

– Если нашел и любишь ее настолько, что не желаешь идти со мной, так какого черта ты торчишь здесь в рождественский вечер?

Он поднял голову и только сейчас увидел в углу за стойкой жалкую ободранную елку без всяких украшений. И до него вдруг дошла музыка. Из расстроенного пианино неслись звуки рождественской песни «Святая ночь».

– Ты не знал? – искренно удивилась Милли.

– Не-а.

Похлопав его по спине, она собралась уйти.

– Что ж, Бешеный Пес, веселого Рождества. А мне лучше вернуться на работу.

Но Бешеный Пес ее не слышал. Уставившись в зеркало за стойкой бара и разглядывая свою неумытую физиономию и грязные волосы, он думал о том, что сейчас делают Мария и Джейк. Он представил себе дом, украшенный ветками хвои, жареную индейку и пирог с тыквой. Он даже слышал их смех и тихое шуршание оберточной бумаги, из которой они достают подарки.

«Какого черта ты здесь делаешь? Одинокий, грязный, с бутылкой текилы? У тебя же есть куда пойти. У тебя есть дом...»

Он снова приложился к бутылке и вытер рот тыльной стороной ладони. И о чем он только думает?

Он не может вернуться.

«Джейк захотел бы, чтобы ты вернулся».

Он изо всех сил старался не поддаваться романтическим бредням. Но, подумав о Джейке, он почувствовал, что его тянет к нему. Он мог бы стать отцом. Отцом.

Он и так уже пропустил столько времени – он не видел, как рос его сын, зачем же пропускать оставшееся время. Он еще может увидеть, как Джейк возмужает, как влюбится, как у него появятся свои дети.

– Господи... – Он вздохнул и тряхнул головой, удивляясь, как притягательны такие вещи, как чертовски привлекательны.

Но надо подумать и о Марии. Он любит ее. Любит так, как ни одну другую женщину. Он понял это, когда оставил ее. Он решил, что сможет забыть ее, что когда он вернется к своей обычной вольной жизни, его чувства забудутся. Но все оказалось иначе. Он ничего не может забыть. Он помнит каждое мгновение каждого дня. Когда он дотрагивался до чего-нибудь мягкого, он вспоминал о ее коже. Когда до чего-нибудь на ощупь грубого – ее чистые полушерстяные платья. Он думал о ней, когда вдыхал запахи ванили, лаванды, даже обыкновенного мыла. Когда заглядывал в зеленые глаза, вспоминал карие.

Как же он мог бросить ее, недоумевал Бешеный Пес. Как мог быть таким дураком?

Но он знал ответ. Именно он удерживал его от того, чтобы уйти из салуна и прямо сейчас вернуться в Лоунсам-Крик. Он уверен, что она его любит, что простит его и примет обратно. Но сможет ли он остаться? – тот фатальный вопрос, который не давал ему встать и уйти. У него никогда ни к кому не было настоящей привязанности. Ни одной.

Если он вернется, то больше никогда не сможет снова уйти.

– Черт, – выругался он и придвинул к себе бутылку. Такого и представить он себе не мог. Работать, жить на ферме за идиотским забором, знать, где он ляжет спать и где проснется.

Рядом с Марией.

Он застонал и, отпив глоток текилы, со стуком поставил бутылку на стойку.

Если он вернется, то больше никогда не сможет снова уйти.