– Ба, какие люди, – ротный, стоя на входе в расположение роты, улыбался в пышные усы – Чего вернулся-то?
      – Не хочу дома говорить, что всю службу прятался. Хочу служить.
      – Хм, – не зная, как на это реагировать, удивился ротный. – А мы уже всех распределили… кого куда. Чего я с тобой делать буду?
      Я молчал.
      – Рота, смирно! Товарищ гвардии майор… – загорланил дневальный.
      – Вольно, – обводя взглядом казарму, процедил неизвестный мне офицер с майорскими погонами.
      – Товарищ, майор… – повернулся к нему ротный, поднимая руку в установленном армейском приветствии.
      – А это что за солдат? – тыкнул в меня пальцем майор.
      – Был у нас, – уклончивая ответил капитан. – В санчасти лежал…
      – Тот самый?
      – Да…
      – Ну-ка пошли, поговорим, – махнул рукой ротному майор. И офицеры отправились по "взлетке" в направлении канцелярии ротного.
      – Кто это? – спросил я дневального.
      – Новый начальник штаба батальона.
      – Давно он тут?
      – Месяц-полтора. А ты совсем вернулся?
      – Ага.
      – Ясно, – ответил мне курсант с лычками младшего сержанта на плечах, хотя мне самому еще не было ясно абсолютно ничего.
      Учебная рота закончила период обучения, и солдаты, распределенные по будущим частям, ждали "покупателей" или документов на отправку. У всех на плечах были пришиты новенькие полоски младших сержантов.
      Несколько человек гордо носили три полоски. Это означало, что они с отличием закончили учебку.
      – А ты мне тут нах не нужен, – заявил мне Салюткин, как только увидел меня в расположении взвода. Его физиономия расплывалась в дурацкой улыбке, своим видом показывал он всем, что не уважает меня ни как человека, ни как солдата. – Я за тебя в БМП стрелял, экзамен сдавал. За тебя. Понял?
      Моим желанием было спросить, как он отстрелялся, не промахнулся ли, но я промолчал.
      – Что смотришь? – не ожидая ответа спросил лейтенант. – Мы тебе тоже младшего сержанта присвоили, ведь не становиться же взводу неполноценным из-за тебя. Так, что ты мой должник, – обрадовался он.
      Становиться должником, тем более Салюткину, мне не хотелось:
      – И что я с ним делать буду?
      – А что хочешь, – пожал плечами взводный и повернулся ко мне спиной потеряв всякий интерес к нашему разговору.
      – Ханин, ко мне! – крикнул ротный из дверей канцелярии.
      Я побежал по линолеуму по направлению к его каморке. Я чувствовал себя очень неудобно среди ребят, провожающих меня взглядами. Может быть, им было плевать на то, чем я занимался последние месяцы, но…
      Мне хотелось скорее научиться чему-то более ценному с моей мальчишеской точки зрения.
      – Тварщ, каптан… – скороговоркой выпалил я.
      – Ты, говорят, и писать там научился? – прервал меня ротный.
      – Так точно, но только в журнале писал…
      – В общем, так, – снова прервал меня капитан. – Тебя переводят в третью роту. Пусть дальше они тобой занимаются. Переходить можешь прямо сейчас. Старшина, – прокричал командир первой роты в коридор.
      – Оформи его переход в третью роту. Вещей у него почти нет. Много времени не займет.
      Старшина отвел меня двумя этажами выше. Представил командиру роты, которого я несколько раз видел мельком на построениях и в санчасти, и, забрав мои документы, ушел. Минут через тридцать он возвратился и вернул мне военный билет.
      – Можешь идти лычки пришивать, – сказал мне перед уходом прапорщик, – все остальное я сам вашему старшине передам.
      Я открыл военный билет. На положенном месте стоял приказ о присвоении мне звания младшего сержанта. Смешанные чувства радости и стыда охватили меня. Ну как же так, ведь я не приложил никаких усилий для того, чтобы получить это звание. Это не правильно, но это приятно – я же не обязан рассказывать дома, что был в санчасти. Я всегда смогу сказать, что прослужил как все, ведь никто никогда не сможет это проверить. Из этих мыслей о будущем после увольнения в запас меня вывел командир третьей роты:
      – О чем задумался, казак? Нечем заняться? Сегодня заступаешь в караул. Иди, готовься.
      Третья рота оказалась ротой будущих наводчиков-операторов БМП – боевых машин пехоты. Рота закончила на неделю раньше курс подготовки молодых специалистов, и почти все они к моменту моего появления уже разъехались по частям. Солдат в роте было мало, и заступающих в наряды катастрофически не хватало. Чтобы как-то справиться с ситуацией, роты объединяли вместе, составляли сержантские наряды.
      Ситуация усугублялась еще тем, что окончившие срок службы выполняли
      "дембельские" аккордные работы, стараясь получить пораньше разрешение на увольнение в запас, и с утра до вечера находились на объектах.
      – Как пользоваться автоматом знаешь? – спросил меня молодой лейтенант, когда узнал, что я заступаю в его караул.
      – Так точно, – заверил его я.
      – Лучше не пользуйся, – задумчиво произнес взводный. – А то потом патроны искать.
      – Зачем? – не понял я.
      – На всех патронах караула есть номер. Единый для всех патронов.
      Когда принимаем ящик – проверяем. Если не совпадает, то пишем в опись. Если случайно пальнешь, то, чтобы по голове не получить, нужно найти патрон с таким же номером. Понял?
      – Понял, но я не собираюсь стрелять…
      – Это хорошо. А раз понял, пошли, будем патроны принимать.
      Получив указания и проверив все патроны на предмет идентичности номера, как указал лейтенант, я притащил закрытый ящик с патронами в роту.
      Лейтенанту было лень лишний раз заниматься с караулом, и никто не проводил больше ни инструктажа, ни записи в получении боеприпасов.
      Все было так, как будто люди опытные, в наряд заступают практически ежедневно и лишние инструкции им не только не нужны, но даже вредны.
      В 18:00 наряд в полном составе стоял на дивизионном плацу, где проходил развод дежурным по дивизии офицером. Начало ноября было морозным. Ушанка и шинель, которые мне выдали в этот же день, не спасали от холода, и единственным желанием, возникавшим у меня, было ожидание окончания процесса развода, чтобы поскорее добежать до теплой караулки. Дежурному по дивизии, наверное, тоже было не сладко, и минут через пятнадцать нас отпустили, проинструктировав, что службу надо нести стойко и выносливо, преодолевая все тяготы и лишения, как прописано в уставах.
      Караульное помещение мотострелкового полка представляло собой одноэтажное здание, выкрашенное в белый цвет. В помещении было всего четыре комнаты: дежурная часть, где находился начальник караула с помощником, место, где стояла пара столов для обеда, спальная комната с расставленными наподобие приемного покоя в больнице жесткими койками с такими же жесткими подголовниками. Там же вдоль стены стояли шкафы для автоматов и прихожая с прилегающим к ней туалетом. Двор около караулки был окружен высоким железным забором.
      Около одной из стен стояла прикручена к бетону стойка для разряжения автоматов с подробной инструкцией об установленном порядке действий, красиво написанной на большом железном щите.
      – Поставить автоматы в стойки, – приказал лейтенант, – принимаем наряд.
      В процедуру приема наряда входила проверка соответствия того, что находилось в помещении с тем, что было написано на листке, закрепленном под прозрачным пластиком около двери. О том, чего не хватало, знали все и переписывали нехватку ежедневно из протокола в протокол.
      – Не пиши, – пытался уговорить старый начальник караула. – Все же знают, что не хватает стульев.
      – И потом скажут, что при мне пропало? – понимая бессмысленность записи, но и не желая оставаться крайним, спокойно отвечал заступающий, ровным почерком переписывая предыдущий листок.
      Наверное, их можно было написать с десяток под копирку или еще лучше отпечатать, и менять только название роты и фамилию расписывающегося, но все придерживались установленных правил "игры в войнушку".
      – Пошли, – толкнул меня в плечо, один из сержантов.
      Я взял автомат, вышел на улицу, ожидая сержанта и еще двух солдат, которые должны были поменять старый наряд на своих постах.
      – Зарядил? – спросил меня сержант.
      – Нет, – удивленно ответил я и двинулся к стойке для того, чтобы положить не нее автомат.
      – Ерундой не майся, – спокойно сказал сержант. – Воткни магазин, присоедини штык-нож и пошли быстрее. И так холодно.
      "Учебка похоже закончилась, не начинаясь" – подумал я, вставляя рожок автомата в паз и хлопая ладонью по тыловой части в ожидании характерного щелчка. Сержант уже повернулся и пошел по асфальтированной дороже, за ним потянулась смена, и я пристроился в конец.
      Мы шли в колонну по одному за сержантом по хорошо известному ему маршруту. Он трепался с разводящим предыдущей смены, который шел с ним рядом.
      Пост, на котором мне предстояло провести ближайшие часы, был недалеко.
      – Стой, кто идет, – раздалось с поста, как только мы приблизились.
      – Разводящий со сменой, – раздался уставной ответ.
      – Разводящий ко мне, остальные на месте, – не рискуя оказаться втянутым в случайную проверку, ответил часовой.
      Разводящий пошел вперед и через несколько секунд подозвал нас.
      – Снимай автомат, – сказал мне сержант.- Одевай тулуп, а то замерзнешь.
      Я радостно натянул длинный теплый тулуп с высоким воротником, отданный мне уже мечтающим убежать в казарму часовым, надел рукавицы с двумя пальцами, закинул автомат за спину.
      – Пост сдал, – заулыбался солдат.
      – Пост принял, – не менее радостно ответил я и посмотрел на затягивающиеся тонким льдом лужи.
      – Движение по часовой стрелке, на вышке не садиться, естественные надобности оправлять запрещено, через два часа приду, сменю, – дал мне последние инструкции сержант, и я остался один на огражденной колючей проволокой и не очень высоким забором охраняемой площади.
      Я брел по дорожке и мечтал о том, чтобы кто-то полез на мою территорию или чтобы заблудший колхозник из соседней деревни попытался бы сократить свой путь через мой пост. Я представлял себе, как, задержав злостного нарушителя, сразу стал бы героем и был бы награжден краткосрочным отпуском "с выездом на родину", а проще говоря, домой. Мечтам моим не суждено было сбыться. Я шагал по периметру, иногда отдыхая на вышке, прислонившись спиной к стойке.
      Ночь вступила в свои права, и мелкий, редкий снег падал с неба.
      Далеко за забором слышался рокот машин, там был город, он жил своей, гражданской жизнью, не имеющей ко мне никакого отношения.
      Через два часа меня сменили. И я вернулся в комнату ожидания. В караулке стоял уже холодный ужин, который принесли за время моего дежурства. Лейтенант играл в шашки с помощником, и я ушел спать в комнату для отдыхающей смены, хотя был в составе бодрствующей. Никто на это не обратил внимания. Каждый занимался своими делами, как чтение книг или газет, игрой в морской бой или просто спал. Все понимали, что никому не интересно нападать на караульное помещение ничего по сути не охраняющего караула посредине огромной дивизии стоящей в 310 км от Москвы. Учебные распорядки давно закончились, и ни у кого не было желания коротать время, раздавая и выполняя ненужные приказы. Сутки пролетели скучно и безынтересно. Нас сменил новый наряд. От сбитого режима я был уставший, но довольный – свой первый караул, хоть и почти через пять месяцев с начала срочной службы, я простоял.
      – Сегодня отдыхай, – сказал мне взводный, когда мы вернулись в казарму. – Завтра заступаешь в наряд по штабу. Будешь посыльным, все равно у тебя еще лычек нету.
      В наряд по штабу мне выдали парадную форму. Она сидела на мне ладно. Я добавил утюгом пару стрелок и форма стала выглядеть почти как у дембелей.
      "Надо бы сфотографироваться", – подумал я. – "Своим фотку отправить".
      Дежурным по штабу был старший сержант из дедов соседней роты.
      – Ты посыльный? – кивнул он мне, когда я пришел на развод.
      – Угу, – буркнул я уставший голосом, начиная понимать, что нарядов, участие в которых мне предопределено, будет не мало.
      – Сегодня почти нечего делать, а завтра утром, после завтрака, понадобишься, – спокойно проинструктировал он меня. – Главное на начштаба не нарывайся. Зверь.
      Утром, после завтрака, хорошо отоспавшись ночью, я вернулся в штаб.
      – Пришел? Хорошо, – приветствовал меня старший сержант, протягивая мне красную повязку с надписью "Посыльный". – Надо забрать в штабе дивизии пакет. Знаешь, где это?
      Я вспомнил свои похождения в штаб дивизии во время своей бытности в артиллерийском полку и кивнул.
      – Вперед, воин, – потягиваясь, дал команду сержант, и я спокойно и не торопясь отправился в штаб через офицерский городок.
      На КПП в городок меня без проблем пропустил наряд, и, решив, что ничего страшного не произойдет, если только заглянуть в двухэтажный магазин в городке, я направился к уже известной мне "стекляшке".
      – Товарищ солдат, – услышал я голос сбоку и увидел стоящего старшего прапорщика с двумя солдатами. Повязка "Патруль" говорила сама за себя. – Куда направляетесь?
      – В штаб дивизии, – ответил я. – Я посыльный, – приподнял я руку с повязкой.
      – Вижу, что посыльный, – ответил прапорщик. – А чего ж ты сюда прешься, да еще со штык-ножом? Хочешь нарваться на комдива?
      – Нет, не хочу, – признался я, понимая всю перспективу такой встречи. Комдива я мог и не узнать, а вот встреча с начальником штаба дивизии мне точно не нужна была.
      – Так и вали в свой штаб, – посоветовал мне старший патруля.
      – Есть, – козырнул я с серьезным видом, понимая, что на этот раз
      "пронесло", и быстрым шагом, чтобы быстрее исчезнуть из поля зрения патруля, направился в штаб дивизии.
      – Принес? – встретил меня на лестнице дежурный по штабу, когда я вернулся.
      – Вот, – протянул я ему пакет.
      – А мне он нахрена? – удивился сержант. – Отдай дежурному по полку.
      За стеклом с надписью "Дежурный по полку" перед пультом с тумблерами, телефонами и часами, показывающими время и стоящими в ожидании "времени Ч", сидел капитан.
      – Чего тебе? – посмотрел он на меня красными, сонными глазами.
      – Пакет из штаба дивизии.
      – В строевую часть отнеси, отдай там Манукевичу.
      Я прошел по выкрашенному в желтый цвет коридору до железной двери с надписью "Строевая часть". Из-за приоткрытой двери слышались голоса.
      – Кто такой Манукевич? – спросил я, войдя в комнату.
      – Я! – повернулся ко мне печатающий на большой электрической машинке парень с новенькими нашивками младшего сержанта. Его лицо было мне очень знакомо. Я старался вспомнить, где я видел этого черноволосого, кучерявого паренька с большим носом и выпученными глазами, в которых была выражена скорбь всего еврейского народа.
      – Ты из Питера? – спросил он меня.
      – Да.
      – Из Дзержинского района?
      – Точно.
      – Нас в один день призывали, помнишь? С тобой еще какие-то придурки были с рациями, над прапором прикалывались.
      – Ребята из оперотряда, – обрадовался я тому, что парень меня не забыл. – Тебя как зовут?
      – Макс, а тебя?
      – Александром кличут, – протянул я ему пакет.
      – Да черт с ним, с пакетом, – кинул он пакет с надписью
      "Командиру в ч. Секретно" на стол. – Пошли, покурим.
      Мы вышли из здания штаба на свежий воздух. Макс достал пачку сигарет, привычным движением выбил одну и закурил. Мы вспоминали
      Питер, проводы, зал пересылки в авиагородке. По приезду в Ковров
      Макс сразу попал в мотострелковый полк. Командир второй роты, выяснив, что Макс умеет быстро и качественно печатать на машинке, старался скрыть его от высшего руководства полка, но кто-то услужливый сообщил об этом начальнику штаба полка, и к концу курса
      Макс стал полноценной полковой "машинисткой". По его словам, начальник штаба его очень уважал, дал ему практически свободный режим, но у него все равно много работы. Особенно туго ему приходилось по ночам, так как многие документы требовали быть размноженными или отпечатанными к утренним совещаниям. Я поведал ему свою историю и то, чем я занимался в санчасти полка.
      – Так это же здорово, – воскликнул Макс. – Давай я с начштаба поговорю?
      – Нет, – отказался я. – Из огня, да в полымя? Не стоит.
      Макс промолчал, щелчком отбросив окурок подальше от места, где мы стояли. Урчание машины заставило нас обернуться. Выныривая из-за угла казармы к штабу полка подъезжал командирский УАЗик.
      – Смирно, – раздалось у меня за спиной. Дежурный по полку, поправляя портупею с брякающим по бедру пистолетом в кобуре, выбегал к УАЗику.
      – Товарищ, гвардии майор, за время моего дежурства в полку никаких происшествий не произошло. Дежурный по полку капитан
      Казанцев, – четко отрапортовал капитан, держа ровную ладонь около козырька фуражки.
      – Вольно, – козырнул майор. – Дежурный по штабу!!
      Сержант тут же выскочил из штаба:
      – Товарищ…
      – Ты почему за порядком не следишь? Почему бардак? Окурки кругом валяются!! У тебя нет дежурных? Сам бери и убирай!! – рявкал майор.
      – Да я…
      – Головка, сам знаешь от чего! – выпалил майор известную шутку солдатского юмора.- Пять суток ареста!!
      – За что?
      – Хочешь десять?
      – Никак нет. Есть пять суток ареста, – уныло, опустив голову, ответил дежурный по штабу.
      – Доложишь командиру роты. На губу пойдешь, когда сдашь дежурство, – бросил майор и направился мимо нас в штаб.
      – Манукевич, – кинул он Максу. – Ты все сделал?
      – Так точно, товарищ майор, – бодро ответил Максим, вытягивая вперед пеликаний нос и еще сильнее выпячивая глаза.
      – Пойдем, глянем, – майор чеканил каждое слово, как шаг, проходя в двери здания штаба. Манукевич, подмигнув мне, засеменил за ним.
      – Это, что за зверь? – повернулся я к обескураженному сержанту.
      – Начштаба, майор Егерин. Действительно зверь. Через одного дежурного по штабу на "губу" сажает. Все к окуркам придирается, а их как не убирай, ничего не поможет, офицеры тут же новые накидывают.
      Тяжело им что ли в урну кидать?
      Я посочувствовал сержанту, и пошел в штаб.
      – Слышь, Санек, – за выражением лица Макса скрывалась какая-то явная хитрость – Тебя, начштаба зовет.
      – Ну, вместе сидеть будем, – усмехнулся сержант.
      – Чего ему от меня нужно? – удивился я.
      – Пошли, пошли, – подгонял меня Манукевич, пряча глаза. – Откуда я знаю. Он ждать не любит.
      Мы поднялись на второй этаж и подошли к двери, на которой висела табличка с ровной надписью: Начальник штаба. Майор И.О. Егерин.
      – Разрешите, товарищ майор? – толкнул дверь Манукевич.
      – Входи, входи, – не отрываясь от бумаг разрешил начштаба. – Это ты печатал в медчасти? – глянул он на меня исподлобья.
      – Так точно, – понимая, что вопрос задан не просто так, а
      Манукевич скорее всего меня откровенно сдал, ответил я.
      – А где теперь?
      – Вернулся в роту. Хожу в наряды. Меня еще не определили…
      – Уже определили. Надо помочь Манукевичу. Вы ведь земляки. Хочешь помочь земляку?
      Я замялся. Ответить отрицательно я не имел права, а положительно отвечать мне не хотелось.
      – В общем, надо помочь. Это приказ. Макс покажет тебе, что к чему. Сделать надо к утру. Потом можешь отоспаться.
      – А у меня даже машинки нету.
      – Воспользуешься машинкой начальника штаба вашего батальона, – решил мгновенно все проблемы майор.
      – Товарищ майор, а как я ему скажу? – начал я мямлить.
      – Я сам скажу. Манукевич, дай ему бумагу, ленту, копирки, материал. Все, что понадобиться. Свободны.
      Мы вышли из комнаты.
      – Сволочь ты, Макс, – сказал я, как только дверь за нами закрылась.
      – Радуйся, – хлопнул меня по спине земляк. Макс действительно был рад от чистого сердца. На него даже нельзя было сердиться. – Сможешь спокойно всю службу прожить, без потерь. Неужели тебе хочется остаток дней провести в нарядах?
      – Да пошел ты, – огрызнулся я. – Я же специально из санчасти от этого свалил.
      – Не огорчайся, выручи разок, – пошел на примирение Макс. – Мне тут даже обратиться не к кому, одни писаря, "стучать" совсем не умеют. Выручай.
      Делать было нечего, тем более, что у меня был приказ начальника штаба полка. Макс выдал мне все, что было указано. Объяснил, что к чему, и после обеда, когда выяснилось, что и посыльный уже не нужен, я пошел в роту.
      Штаб батальона располагался как раз на третьем этаже, в расположении третьей роты, к которой я теперь относился.
      – Разрешите войти, товарищ майор, – обратился я к быстро пишущему что-то в тетради майору, которого несколько дней назад видел с командиром первой роты.
      – Входи, входи. Это тебе начштаба полка приказал выдать машинку?
      – подозрительно спросил начальник штаба батальона.
      – Так точно.
      – Вот она, – кивнул майор головой в сторону печатной машинки, стоящей на высоком железном шкафу. – Можешь прямо тут печатать.
      – Я после ужина… можно? – спросил я, не имея ни малейшего желания сидеть лишнее время рядом со старшим офицером.
      – Да, когда хочешь, – пожал плечами майор. – Родионов, – позвал он вошедшего широкощекого сержанта, выглядевшего куда старше двадцати лет. – Открой ему штаб вечером, у него приказ Егерина.
      – Есть, – спокойно, ответил Родионов. – Ты из какой роты? – посмотрел он на меня очень спокойным, добрым взглядом.
      – Из третьей.
      – Так ты с этого этажа? Разберемся. Найди меня после ужина. Я буду или здесь, или в Ленинской комнате.
      – Ты чего так рано вернулся? Наряд сдал? – поймал меня в коридоре капитан Коблень.
      – Начштаба полка дал приказ помочь им…
      – Попался-таки? – сочувственно сказал ротный. – Когда ты должен закончить?
      – К утру.
      – Чудесно. Значит завтра вечером заступишь дежурным по роте, – обрадовался ротный.
      Поздно вечером в штабе батальона сидели трое: уже известный мне
      Роман Родионов – секретарь комсомольской организации батальона, я и
      Виталий Сенеда, которого нашел начштаба батальона среди солдат второй роты моего призыва. Виталий оказался учителем черчения и рисования, и это был, конечно, прямой путь в писари.
      – Не тушуйся, – сказал мне Родионов, открывая банку с растворимым кофе. – Тебе сколько?
      – Ложку, – ответил я. – И два сахара.
      – Сахарок кончается, Виталь, – скривился "комсомолец". – Надо на кухне взять.
      – Возьмем, – уверенно и спокойно ответил чуть косящий глазом писарь.
      Мы попили горячего кофе и чая, и каждый занялся своим делом.
      Машинка была здоровая, но стучала исправно, перескакивая кареткой в начало листа, как только он заканчивался. В час ночи я поставил последнюю точку, выдернул последний лист, сложил все в аккуратную стопочку и, подождав еще полчаса, отнес бумаги Максу в штаб.
      – Давай, я тебе еще дам. Выручай, – предложил мне Манукевич, курящий прямо в строевой части.
      – Нет, – остановил его я, – хорошего понемножку. Мне еще в наряд заступать.
      – А, ну-ну, – неопределенно протянул Макс.
      Дожидаться новых заданий я не стал и быстро отправился спать в казарму.
 
      – Рота, подъем!! – горланил дежурный.- Алло! К тебе это не относиться, воин? – толкал он меня.
      – Я всю ночь печатал, у меня разрешение начштаба полка встать только к завтраку. Я могу спать, – неуверенно отталкивал я его руку.
      – Начштаба? – недоверчиво спросил дежурный.
      – Ага.
      – Есть у него, есть, – подтвердил проходивший мимо Родионов, хотя сам о приказе не слышал. – Не трогай его до завтрака.
      На завтраке Родионов сел рядом со мной за стол.
      – Ром, ты сколько уже прослужил? – спросил я.
      – Скоро домой, – нехотя ответил Родионов.
      – Тебе лет сколько? – не отставал я.
      – Двадцать шесть.
      – Как ты загремел-то?
      – Не загремел, а призвался выполнять священный долг Родине, как того требует и позволяет Конституция страны, – подковано ответил
      "комсомолец".
      – Так ты с высшим? – не унимался я, намекая на образование.
      – Да. Учитель истории, – подтвердил Роман.
      – Значит через полгода домой? – позавидовал я.
      – Да. Еще офицерские курсы весной пройти надо. Ты ешь, ешь.
      Вечером я заступил в наряд по роте. Сержантских лычек я так и не нашел, и старшина выдал мне чужую форму с тремя полосками. Форма была стирана много раз и уже успела потерять свой первоначальный цвет, но мне это не мешало. Каждый раз проходя мимо зеркала, я гордо смотрел в отражение, красуясь тремя полосками сержанта. Два узбека наводили порядок в роте, а третий дневальный стоял напротив входа.
      – Рота, смирно! – услышал я крик дневального и поспешил к входной двери.
      – Товарищ, майор, за время моего дежурства никаких происшествий не произошло, – отрапортовал я начштабу батальона.
      – Вольно. Ты уже дежурный? Хорошо, – разговаривая как бы сам с собой, не смотря на меня произнес майор.- Где "секретчик".
      "Секретчик" – сержант секретной части ночевал в нашей роте. Весь день допоздна он проводил в штабе полка и только к вечеру приходил в роту.
      – Не знаю, – пожал я плечами.
      – Найти! – приказал майор.
      – Костин, – в распахнутую дверь вошел быстрым шагом майор
      Коновалов, командир батальона.
      – Рота, смирно! – голос дневального звенел в пустой казарме.
      – Товарищ, майор! – повернулся я к комбату.
      – Вольно, вольно, – остановил меня Коновалов. – Костин, твою дивизию, где "секретчик"? Где он шляется? У кого есть право подписи?
      Кто может карты получить? Завтра учения офицерского состава, а карты не готовы! Кто из офицеров тут останется с картами?
      – Не знаю, – пожал плечами Костин. – Мне домой надо, жена себя чувствует плохо, а завтра еще эти сборы…
      – Товарищ майор, – прервал я причитания начштаба, повернувшись к
      Коновалову. – Я когда в артиллерийском полку служил, был во взводе птурсистов.
      – И что? – не понял майор
      – Я подписывал бумаги для "секретки". У меня есть допуск. Мне все равно дежурить, я буду с ребятами. Могу помочь.
      – Вот. Пожалуйста, – показал на меня рукой начштаба.
      – Тогда дуй с майором Костиным в "секретку", получите секретные карты. Одна нога тут, вторая… тоже тут.
      Это был мой первый наряд, когда я не спал всю ночь.
      Между питьем кофе в штабе батальона, трепом с Сенедой и Романом, помощью им в склеивании карт и складывании их "гармошкой", я должен был следить, чтобы все оставались в роте, бегать на доклад к дежурному по полку и смотреть за чистотой в казарме. Сенеда и
      Родионов, разложив карты на большом ящике с оргстеклом, подсвеченном снизу двумя лампами дневного света, перерисовывали схемы. На картах появлялись пути, стрелки движения, наименования и названия населенных пунктов и мест остановок.
      – А что такое "Э.Е."? – спросил я.
      – Экземпляр единственный, – ответил Роман слюнявя красный карандаш.
      – Но ведь их тут пять штук. Какой же "единственный"? – не понял я.
      – Зато у каждого только по одной, – терпеливо, как ученику школы, ответил Родионов.
      – Армейская логика, – попытался я продолжить тему.
      – Отстань. Если ошибусь, придется переделывать. А ошибаться нам не стоит.
      – Дежурный по роте на выход, – услышал я крик дневального и выскочил к дверям. На часах было 5:30 утра. Занятый реальным делом я не заметил, как из-за горы стало подниматься солнце.
      – Товарищ майор, – отдал я честь вошедшему комбату. – За время моего дежурства происшествий не случилось. Дежурный по роте младший сержант Ханин.
      Комбат выслушал доклад, держа руку у козырька полевой фуражки.
      Темно зеленая форма комбата, портупея с кобурой и полевая сумка давали понять, что он пришел не протирать штаны весь день в канцелярии штаба, а собирается учиться тактике на местности.
      – Карты готовы? – спросил меня комбат.
      – Так точно, – гордо ответил я, как будто только от меня зависел исход учений.
      – Молодцы. Все карты?
      – Ага. В канцелярии.
      – Дежурный по роте на выход, – послышалось у меня за спиной. В проеме стоял майор Костин.
      – Чего ты орешь? Рота еще спит, – остановил он пальцем, прижатым к губам, крик дневального и повернулся ко мне. – Карты готовы?
      – Готовы, готовы, – ответил за меня Коновалов.
      Втроем мы отправились к канцелярии штаба батальона. Сенеда, вставая с кровати, в трусах и майке, растирая шею, не одеваясь, пошел, зевая за нами.