– А какая разница? Это не одно и тоже?
      – На курсах учатся офицеры, это налево. А полк обеспечения учебного процесса – прямо и направо.
      – Ясненько. Что пишут?
      – Приказ.
      – Когда?
      – Сегодня. Читаю, 27-е сентября 1987 года. Приказ министра обороны СССР…
      От этих слов у меня не прибавилось ощущений, что я стал "дедом", но слышать приказ было приятно. Это было скорее новое положение внеуставной армейской иерархии. Состояние, принятое традициями, хотя в голове больше звучал оставшийся, а не пройденный срок службы. Я понимал, что пройденное уже ушло, а вот что мне предстояло – оставалось загадкой.
      – И еще: с сего дня добавили пайку масла до двадцати грамм.
      – Смотри не объешься, когда деды отдавать будут, – засмеялся я. -
      Бывай, служивый.
      Так как на офицеров мы явно не тянули, то направились по указанному дежурным маршруту в полк. Нас поразил порядок, который вроде бы никто не поддерживал. Аккуратные домики, магазин, дорожка с убранным тротуаром. Небольшой парк и указатели. Мы прошли мимо одноэтажного, имевшего высокие стеклянные витрины кафе с красивым названием "Погребок", в котором сидели офицеры, женщины и дети.
      Солдат на нашем пути попадалось немного, но офицеры разных званий были повсюду. Такого количества офицерского состава в одном месте за время срочной службы мне еще не встречалось. Чтобы не поднимать все время руку в приветствии, мы надели вещевые мешки на правое плечо и поддерживали ремень рукой. Казарм оказалось всего две. Два четырехэтажных здания из серого с полосами красного кирпича между этажами располагались так, что окна одной казармы смотрели в окна другой. Из окон обеих казарм был хорошо виден прямоугольный, размеченный для обязательных занятий по отработке движения строем и по одному плац. Со стороны дороги плац отделяли несколько голубых елей росших на узкой полосе земли.
      – Эй, воин, где штаб полка? – окликнул я стоящего с метлой солдата, облаченного в промасленную хэбешку.
      – Прямо, мимо "чепка" и по дорожке направо, – крикнул солдат. -
      Свеженькие с учебки?
      – С учебки, с учебки.
      – Ну, вешайтесь, – засмеялся солдат и пошел дальше.
      – Надо бы значки снять, – тихо сказал Андрейчик. – Хрен его знает, как обернется.
      В его словах был здравый смысл. Часть была не гвардейская и специфические значки, плюс знаки отличников и специалистов могли вызвать конфликт между нашей небольшой группой и местными дедами, ставшими в одночасье полугражданскими. Мы согласились с товарищем и переложили легкие кусочки крашеного металла в карманы пиджаков, оставив только комсомольские значки.
      – По тебе все равно видно, кто ты и сколько за спиной, – сказал
      Андрейчик, показывая пальцем на мой маленький, не совсем обычный для армии комсомольский значок. – У всех большой и на закрутке.
      – Не страшно. Все равно придется объясняться, что мы не "духи с учебки". А это у них "чепок"?
      Мимо этого заведения пройти было невозможно. Одноэтажное здание, внешне напоминающее кафе в офицерском городке, мимо которого мы проходили, отличалось только меньшими размерами. Потянув на себя стеклянную дверь, мы зашли внутрь и оторопели. Такого выбора никто из нас не видел даже на гражданке. Если стойку "чепка" ковровской дивизии украшали бутылки "Дюшеса", однообразные тульские пряники с намеком на варенье и карамельки, то солдатская чайная курсов
      "Выстрел" была настоящим Клондайком для солдат срочной службы. Тут были и маленькие бутерброды с различными колбасами и сортами буженины, и пять-шесть разнообразных пирожных, и лимонады всех видов, какие только можно было себе представить. Конечно, прилавок украшали и масса разных конфет, но самое главное, что над всей этой вереницей возвышались бутылки напитка "Байкал" и только что появившаяся в Москве "Фанта". Я пожирал глазами все эти яства, не зная, что же мне больше всего сейчас хочется заказать. И только немного успокоившись от этого изобилия, я обратил внимание на цены.
      Тут было чем удивиться еще больше. Это были не баснословные цены ресторана высшей категории "Метрополь" в Питере и даже не цены широкоизвестного своими пирожными и тортами кафе "Север" на Невском.
      Цифры на бумажках были ниже ведомственных цен столовой МВД напротив
      Гостиного двора, где я неоднократно обедал вместе с оперативниками и друзьями из спецгруппы ОКОД.
      – Вот это крутизна, – присвистнул один из новоявленных "черепов".
      – Я о таком даже не слышал.
      – Простите, – обратился другой к скучающей продавщице. – А все это можно купить?
      – Можно, но не все нужно. Вот эти бутерброды вчерашние, лучше с бужениной возьмите, мальчики.
      Мы уже проголодались, и радостно принялись уплетать купленные бутерброды и пирожные, запивая их "Фантой".
      – Кайф, – похлопал себя по животу Андрейчик. – Надо было сюда раньше линять.
      – Будто бы тебя тут ждали. Да и на пятнадцать рублей не сильно наешься в месяц.
      – Это у тебя пятнадцать, а у меня двенадцать, я командир отделения, а не "замок".
      – Будешь "замком", куда тебе деться.
      – Ханин, вот ты мне объясни. Ты же еврей. Говорят, что "хохол без лычки – не хохол", а тебе эти лычки зачем?
      – Ну, не снимать же их? И сам видишь, – в очередной раз зацепил я тему скромности или лености, – лычку старшего я так и не пришил еще.
      Хотя, наверное, надо будет тут исправить положение. Сразу вопросы о сроке службы отпадут. Буду старший еврейтор.
      – Сейчас все равно не успеешь. Пошли в штаб.
      Штаб полка не сильно отличался от уже известных мне ранее.
      Типичное серое двухэтажное здание с небольшим козырьком, под которым стоял старлей и ругал солдата с красной повязкой на руке.
      – Я тебе что сказал убрать? Я тебе сказал территорию убрать. А ты чем занимаешься? А ты ерундой маешься.
      Солдат молчал, тер под большим носом рукавом грязной рубахи и глупо улыбался.
      – Байсаров, чего ты лыбишься? Ну, чего ты лыбишься, как девка на
      Привозе? Наводи порядок, нефиг мне тут лыбиться.
      Старлей говорил спокойно и даже как-то дружелюбно.
      – Вы из учебки, бойцы?
      – Так точно, товарищ старший лейтенант, – поднял я руку к фуражке. – Прибыли из учебки по обмену…
      – Опытом? – рассмеялся собственной шутке старлей. – Или вы взамен уехавших москвичей?
      – Так точно.
      – И это правильно. Нам грамотные бойцы нужны. Проходите в строевую часть.
      В строевой сидел младший сержант и печатал что-то на старенькой машинке. Двигая каретку, он высовывал язык, и все время непонятно для чего слюнявил палец. От ударов по машинке дрожала не только вставленная туда бумага, но и сама машинка и даже стол, на который она была поставлена.
      – Вам чего?- очень внимательно посмотрел он на нас, давая понять, что мы отрываем его от очень важного и несомненно срочного занятия.
      – Вот, – протянул я ему документы.
      – Ага. Ясно. Секунду, – отрывисто проговорил солдат и снял эбонитовую трубку старого черного телефона. – Товарищ майор, тут четыре сержанта… Из учебки… Не знаю… Я не спрашивал… Ладно.
      Он повесил трубку.
      – Сейчас, Машков спустится.
      Майор Машков – невысокого роста плотный мужчина, вошел в строевую часть буквально через минуту. Я отметил про себя, что все планки этого офицера получены за выслугу лет или являются юбилейными и поднял руку к фуражке:
      – Товарищ майор…
      – Вольно, вольно. Пополнение – это хорошо. Пополнение – это даже замечательно. Да еще два сержанта. Отличники, наверное. Только я не ждал пополнения. Чего это вас раньше прислали?
      – Мы по обмену, – прервал я его радость.
      – Как по обмену? Вместо москвичей? Ты хочешь сказать…
      – Так точно, товарищ майор. Меня сменил сержант Зарубеев…
      – Ясно, – почесал затылок майор и, скорчив рожу, посмотрел на писаря. – Оформи его во вторую роту первого батальона.
      – В качестве кого?
      – Кого? Заместителем командира взвода. Вместо Зарубеева. И остальных проверь вместо кого… куда.
      Нас распределили совершенно в разные подразделения части.
      Андрейчик попал в роту разведки, которая находилась в соседнем корпусе. Машков пожелал нам дальнейших радостей в службе, и мы направились по дороже, идущей мимо солдатской столовой и полкового клуба в казармы.
      Я стоял около тумбочки дневального и ждал командира роты, которому обязан был доложить о прибытии и вступлении в должность.
      Вещевой мешок с личным барахлом валялся на полу у стены. Каждый входящий в расположение натыкался на меня, разглядывая мою внешность так, как будто я был манекеном, облаченным в армейскую форму.
      – Новенький? С учебки? В какую роту, "душара"? Откуда родом, зёма? – сыпались вопросы. – Тут тебе не учебка. Тут "выкать" не будут, даже если ты сержант и отличник. Тут сразу в "пятак" схлопочешь. Понял, земеля?
      Я старался не реагировать на провокационные вопросы, бросая взгляд поверх голов вопрошающих, которым, как мне казалось, должен был смотреть дед советской армии.
      Дверь открылась и вслед за чумазыми солдатами, явно похожими на механиков, ввалился огромного роста узбек в черном комбинезоне танкиста. В узбеке чувствовалась сила и уверенность. Весь его вид говорил о том, что он отслужил положенные ему два года и готов продолжать жить той же жизнью столько, сколько понадобиться.
      Механики загалдели, увидев меня, но тут же замолчали, как только узбек открыл рот:
      – Сколько прослужил? – показывая всем своим видом, что он действительно старший среди всей этой братии, спросил он.
      – Сегодня приказ о полутора.
      – Дед?
      – Дед.
      Перепроверяя ответ, узбек переспросил:
      – Домой когда?
      – Весной, надеюсь.
      – Это сержант из учебки, – вдруг влез солдат, физиономия которого был мне знакома. – Он в нашей роте был сержантом и… писарем.
      Только я в другом взводе был.
      – Цыц, – остановил его узбек и протянул мне руку. – Так ты отделением командовал?
      – И отделением тоже. Замок, плюс и.о. старшины роты.
      – Или ты все же писарь?
      – И это было поначалу…
      – В общем так. Ты тут никого не бойся. И если вдруг кто из моих чурок слышать не будет, ты не тушуйся и сразу мне говори, я порядок наведу и слух им поправлю.
      С этими словами он повернулся к механикам, которые, слыша слова старшего, жались друг к другу и, как Балу волчатам, размахнувшись, треснул рукавом всех разом по носам.
      – Всем понятно? Это не молодой сержант после "учебки", а дед.
      Старшина роты. С опытом обучения таких придурков, как вы. Если кто его приказа не услышит, звиздец всем. Это я сказал. А теперь быстро мыться. Бегом, я сказал!
      – Что это за чудо такое? – спросил я дежурного по роте, который был из соседней третьей роты, расположенной на одном этаже со второй, куда меня направили.
      – Мамаев. Старший механик роты. Прапорщицкая должность. Сержант.
      Спец. первого класса. Дембель.
      – Ну, что дембель, я и так вижу.
      – Он своих механиков в ежовых рукавицах держит. Это хорошо, что ты с ним сразу подружился. С Зарубеевым он все время ссорился. Тот москвич чурок просто ненавидел, месил их при любой возможности. А
      Мамаев тяжелее его килограмм на двадцать пять. Рота!! Смирно!! – вдруг крикнул дежурный, и я обернулся. Перед нами стоял низкого роста майор с носом, как картошка, и пышными, топорщившимися усами.
      Глаза у майора были маленькие и красные, что свидетельствовало или о постоянном недосыпе, или о том, что лучшим другом офицера была бутылка сорокоградусной жидкости. – Товарищ майор…
      – Пшел нах, – остановил дежурного майор глотая гласные. – Ты кто такой? – посмотрел на меня, буравя тяжелым взглядом из-под бровей, майор.
      – Гвардии старший сержант Ханин. Прибыл для прохождения дальнейшей службы во вторую роту.
      – А кто тебя во вторую определил? Нахрен ты мне вообще тут нужен?
      Дежурный, где Самойлов?
      – Не знаю.
      – А чего ты знаешь? Самойлова ко мне!- И майор толкнул дверь с дощечкой "Штаб батальона".
      Капитан Самойлов командовал второй мотострелковой ротой.
      Спокойный, тихий, подтянутый мужик являл из себя образец настоящего офицера армии. Военная форма сидела на нем так, как будто бы он в ней родился. Виду у него был уставший, но спокойный и уверенный.
      – К нам? Это хорошо. С кем поменялся? С Зарубеевым? Это хорошо.
      Вот только на его место я уже поднял сержанта. Зарубеев в третьем взводе служил, а я тебя в первый определю. Нормально? Я знаю, что ты исполнял обязанности старшины. У меня как раз старшина ушел. Давай тебя назначим.
      – Ну, я не знаю, товарищ капитан, – спокойствие ротного передалось и мне, но мандраж первого дня еще не прошел. – Я в роте человек новый…
      – Тоже верно. У меня есть тут сержант на примете. Я его назначу, а ты будешь заместителем командира первого взвода. А в случае отсутствия старшины возьмешь на себя роту. Нормально?
      – Наверное…
      – Ну, значит договорились. Сейчас у комбата добро получим, и вперед.
      – Этот усатый майор – комбат?
      – Точно. Майор Рожин. Ты откуда сам родом?
      – Из Питера.
      Через несколько минут выяснилось, что мы с ротным земляки и даже жили недалеко друг от друга. Ротный поведал мне, что в части мало ленинградцев, а среди офицеров их практически нет. Только он да еще пара взводных. Такая откровенность была принята мной и сразу сломала небольшой барьер, который психологически я выставил сам себе в первые минуты появления в казарме. В лице командира роты я увидел для себя поддержку и защиту. Даже не увидел, а почувствовал шестым чувством, что мне опять повезло. Пока ротный рассказывал мне о геройских задачах подразделения, в коридоре послышался шум и грохот.
      Я вышел в коридор за новым командиром и увидел вошедших в роту солдат и сержантов. Они были уставшие и потные. Запах пота и грязи разносился на метры вокруг них. Разного вида оружие свешивалось с плеч или качалось в руках. Но самое главное, что все они были облачены в разного вида и формы бронежилеты поверх основной солдатской формы, опять же часто не уставного образца.
      – Боров, вернулись? – спросил ротный высокого широкоплечего сержанта с пулеметом на плече. Сержант был одет в форму СЭВ, которую уже давно использовали в Афгане и обещали ввести по всей территории
      СССР. На нем был огромный двенадцатикилограммовый бронежилет советского производства, в переднем кармане которого виднелась крышка "цинка" с патронами.
      – Так точно, товарищ капитан. Закончили. Упарился. Кучкарову, как всегда, повезло, у него броник американского спецназа, меньше четырех килограмм веса, а у меня… этот козел еще хотел, чтобы я два "цинка" спереди и эр сто пятую сзади запихнул. Я чего, кабан, что ли?
      – Нет. Ты Боров!
      – Вы послушайте, товарищ капитан, – распалялся сержант, не обращая внимания на подколку ротного. – Я бегу, как лось, на мне броник, пулемет и "цинк" с патронами. А этот козел…
      – Не козел, а полковник медслужбы.
      – Ну, да. Я и говорю, этот… медик, блин, рядом на УАЗике едет.
      И спрашивает: "Тебе тяжело, солдат?". Я ему: "Конечно, тяжело, товарищ полковник". А он меня остановил, давление и пульс измерил и говорит: "Тебе отдохнуть надо. Ложись". Я лег, а он: "Ну, давай теперь поползем. Вперед двести метров". Это же издевательство, товарищ капитан. Я механик, а не "пластун".
      – Ты сержант, Боров. И мы помогаем нашим славным медикам выработать лучшее оружие и…
      – Мне это надо? У меня машины грязные. Движки…
      – Ну, раз закончили, значит завтра и займешься своими движками. Я
      Кондратьеву передам твою просьбу.
      – Да, ну Вас, товарищ капитан, – махнул рукой Боров и пошел по расположению, распихивая широким корпусом зазевавшихся солдат.
      Я подошел к нему. Боров пыхтел, стаскивая пропотевшую форму.
      – Боров. А почему ты механик?
      Сержант удивленно уставился на меня, пытаясь вспомнить, откуда мы знакомы.
      – Ты же в учебке во второй роте служил, верно?
      – Верно.
      – Рота же командирская. Почему ты не командир, а механик?
      – А оно мне надо, жопу рвать? Я лучший механик третьей роты…
      – А есть еще русские механики?
      – Нет…
      – Ну, так еще не хватает, чтобы ты – русский парень – был худшим механиком…
      – Мозги не компостируй… Здесь тебе не учебка. Пулемет в руки и вперед… Пойду я в душ помыться.
      – А тут и душ есть?
      – Да, на первом этаже. Если закрыт, то ключ у дежурного в первой роте.
      Это было последней каплей среди всего, что меня поразило с утра.
      Я так и не нашелся, что сказать. Боров ушел, а в роту вошли два молодых офицера. Оба были худые и высокие. На ногах у лейтенантов скрипели хромовые сапоги, но один из них явно не получал удовольствие от своего появления в казарме. Они прошли мимо меня в канцелярию командира роты, что-то тихо говоря друг другу и посмеиваясь. Я продолжал стоять посреди расположения, не зная, чем себя занять. Ротный вошел в роту как раз в тот момент, когда лейтенанты вышли из канцелярии.
      – Лейтенант Гераничев. Это твой замкомвзвода, сержант Ханин.
      Гераничев пожал плечами.
      – Ладно.
      И, пройдясь вдоль коек, вышел из казармы.
      – Товарищ капитан, – подошел я к ротному.- А кто был второй лейтенант?
      – Мальков. Командир третьего взвода. Ты пока располагайся. Все замкомвзвода спят на крайних к проходу койках. Вон твоя койка и тумбочка. Вещи сдашь в каптерку. Вопросы есть?
      – Есть. У меня набор значков. Мне сказали, что в линейных частях крадут. У Вас в канцелярии есть сейф. Можно мне туда значки положить?
      – А какие значки? – внимательно посмотрел на меня капитан.
      – Гвардия, отличник, классность и спортивные.
      – И на все есть разрешения?
      – На все.
      – Ну, давай, – протянул ротный руку, чуть подумав, и я вложил в нее белую коробочку.
      – Спасибо.
      Ротный скрылся за дверями канцелярии, а я пошел в каптерку.
      Каптерщиком во второй роте был армянин Санданян, а исполняющим обязанности старшины – сержант Стефанов.
      – Тебе чего? – спросил меня Стефанов, когда я вошел. Его черные смоляные брови поднялись вверх. Он сидел в одних штанах и майке и выглядел не хуже орангутанга в зоопарке – его тело было покрыто густой темной шерстью. И руки, и плечи, и видные из-под майки части тела показывали на его принадлежность к тому животному типу самцов, которых очень любят женщины.
      – Ты старшина?
      – Ну?
      – Я тебе барахло сдать должен.
      – Тут брось.
      – Тараман, – стоя на лестнице, спросил Санданян, – что с его тряпками делать?
      – Тараман? – удивился я – Это откуда такое имя?
      – Обычное имя. Греческое. Я грек, – объяснил Стефанов.
      – Так что его с барахлом делать?
      – Оставь. Потом посмотрим, – спокойно сказал Тараман, и я понял, что, взятая в Коврове, словно сшитая по мне парадная форма, явно пропадет в ближайшее время.
      Форма провисела еще несколько дней и потом действительно пропала.
      Солдаты в роте поговаривали, что Тараман приторговывает ротным тряпьем, продавая его стройбатовцам, но меня это не сильно волновало. Я понимал, что, несмотря на пройденное в армии, мне предстоит еще несколько месяцев, за которые новая форма может, как внезапно появиться, так же внезапно и пропасть. Тем более, что все дембеля демонстрировали не армейскую форму, а одежду, приобретенную в полковом магазине. Именно этими покупками они и собирались воспользоваться, чтобы продемонстрировать дома, чем сегодня способна проводить армия домой своих сыновей.
      Во взводе у меня была всего дюжина солдат, четверо из которых уже являлись почти гражданскими и выполняли мелкие задания ротного и комбата, из-за чего со мной почти не соприкасались. Из остальных солдат четверо отслужили, как и я полтора года, а оставшаяся четверка была следующего призыва и являлась полноправными
      "черепами". По национальному составу взвод был большей частью азиатский. В подразделении, больше напоминавшем по количественному составу отделение, чем взвод, был только один русский солдат, который постоянно пропадал в штабе курсов "Выстрел" виду того, что умел профессионально писать красивым почерком.
      Солдат в роте было всего тридцать четыре души, включая четырех сержантов. По одному на взвод. Четвертый, пулеметный взвод не имел даже командира взвода, и солдаты подчинялись всем офицерам роты без разбора.
      Аналогичная ситуация существовала и в третьей роте, располагавшейся с нами, как говорится, перед одним телевизором.
      Сначала мне показалось помещение маленьким, и только на следующий день я сообразил, что расположение разделено не на две, а на четыре части. Перпендикулярно зданию стояла стена, за которой обитали роты связистов и артиллеристов. Наша половина делилась также на место сна для нашей и соседней роты. На разделяющей стенке висел общий для мотострелковых рот телевизор, с которого и начиналось утро в казарме.
      – Рота, подъем! – Тараман уже стоял в штанах и тапочках посреди расположения. – Рота, подъем. Сегодня заступаем в наряд. А пока встаем, наводим порядок и на завтрак.
      Солдаты не спеша поднимались, направлялись в туалет и к умывальникам. Понятие "зарядка" в казарме отсутствовало, как таковое, что создавало ощущение спокойной, тихой жизни. Умывшись, одевшись и застелив собственные койки (никаких признаков дедовщины в казарме проявлено не было), и, не то, чтобы построившись, но собравшись в единую толпу, мы направились в солдатскую столовую.
      Столовая на меня произвела впечатление еще на ужине. Ровные, на удивление чистые столы. Куда более приличные порции, чем в учебке, и идеально убранное одноэтажное помещение. Перед выходом из столовой стоял грузовичок. Небольшое деревце на газоне было выкорчевано с корнем, и следы на кузове грузовика явно говорили, что кто-то не вписался. Около водительской двери стояли два солдата, и один громко ругался:
      – Ты чурка, ты дебил! Как ты водишь? Кто тебе права дал? Ты их купил? За три барана купил?
      – Зачем обижаешь? Не купил – подарили.
      – Кто подарил?
      – Папа подарил. На день рождение подарил.
      – Идиот. Тьфу, – сплюнул сержант. – Я же тебя спрашивал – водить умеешь?..
      – Нэт, ты спрашивал, есть ли права. Да, права есть…
      – Уйди. Уйди с глаз моих долой.
      Солдат, не спеша, повернулся, сунул руки в карманы и ушел.
      – Рота, в казарму. Наводим порядок на территории, – прокричал
      Тараман, и мы побрели без всякого построения к казарме, пиная листья и окурки.
      Наведения порядка не получилось. Через двадцать минут явился ротный и сказал, что весь личный состав направляется в музей на курсах "Выстрел". Это не привело большинство солдат в неописуемый восторг, так как во время уборки можно было куда-нибудь тихо отойти или придумать себе занятие по символической уборке прошлогодних листьев у дальней березы за парником, где никто тебя и искать не будет, а при таком культпоходе придется стоять и… ничего руками не трогать. Но приказ есть приказ, и рота, построившись всего в течение получаса, направилась к главному корпусу курсов "Выстрел".
      Мы шли мимо офицерских жилых корпусов и общежитий, где обитали курсанты, имеющие минимальное звание майоров. Мимо магазинчиков и парков. Мимо здания сауны и подсобных помещений. Мимо учебных корпусов и тренировочных залов. Территория курсов "Выстрел" была обширной. На входе в двухэтажное здание генерального корпуса, под которым явно виднелся рабочий подвал с окнами, нас приветствовал подполковник.
      – Кто меня не знает – я куратор второй роты подполковник Амусов.
      И вместе с вашими непосредственными командирами мы решили провести общую экскурсию места, где вы имеете честь служить. Это не просто часть, это Краснознаменные, ордена Ленина и Октябрьской революции, высшие офицерские курсы "Выстрел" имени маршала Шапошникова.
      Единственного офицера царской армии, оставленного Сталиным в живых.
      Вы имеете честь обеспечивать учебный процесс по подготовке старшего офицерского состава советской армии и иностранных учащихся. А теперь пройдем внутрь, и начальник музея старший прапорщик Иванюк расскажет вам об экспонатах, собранных в это месте.
      – Кучнее, кучнее, – начал Иванюк. – Высшие офицерские курсы
      "Выстрел" были основаны в 1918 году. Первым начальником курсов был
      Филатов…
      Слушать монотонный голос прапорщика было не очень интересно, но он постоянно одергивал отвлекающихся.
      – Посмотрите на портрет. На портрет посмотрите. Солдат ты куда смотришь? Вот на этот портрет башку свою поверни. Это один из начальников курсов "Выстрел" Яков Крейзер. А вот на этом портрете генерал-полковник дважды Герой Советского Союза Давид Абрамович
      Драгунский. Давид Абрамович дольше всех являлся начальником курсов
      "Выстрел". Шестнадцать лет. С 1969 по 1985 года. Вот какой умный был. Очень умный и хороший человек. Я его лично знал. Он со мной за руку здоровался.
      – Он был председателем антисионистского комитета, – подал голос кто-то из солдат.
      – Да, был. Верно. Ему Родина доверила. А сюда посмотрите. Сюда.
      Это комната посвящена маршалу Шапошникову. Борис Михалыч был выдающийся военный деятель и теоретик, профессор. Вот тут, под стеклом его ордена. Три ордена Ленина, два – Красного Знамени, очень редкий орден Суворова I степени, ну и другие ордена и медали. Ты куда смотришь солдат? Там баб нет, там шинель весит. Шапошникова шинель. Видишь, какая большая. Таких, как ты, в эту шинель двоих можно завернуть. А это фуражка маршала. Шестьдесят четвертого размера. У тебя какой размер, солдат? Пятьдесят второй? Вот сразу понятно, что мозгов ноль. А у Шапошникова шестьдесят четвертый размер фуражки! Во, какая голова была. Сразу было видно – умный человек. Ума много, голова большая и фуражка, значит, большого размера нужна, – сделал логический прапорщицкий вывод начальник музея.
      Дальше мы прошли в комнату, где хранились образцы оружия. Первый раз в своей жизни я воочию увидел и американскую автоматическую винтовку М-16, и израильский УЗИ, и другое иностранное оружие, но, самое главное, что тут были представлены десятки видов автомата
      Калашникова. Кто только не производил это оружие: и китайцы, и египтяне, и африканцы, и, конечно, Советский Союз.
      – Товарищ прапорщик, а кто сейчас командир курсов? – спросил я.
      – Ты чего, новенький?
      – Так точно. Два дня как в полку.
      – Тогда понятно. Ты прибыл практически одновременно с генерал-майором Генераловым. А до него два года начальником… не командиром, а начальником курсов был генерал-лейтенант Кривда.
      – Есть "правда", а есть "кривда", – схохмил кто-то из солдат.
      – Вот когда ты будешь генералом, тогда и будешь шутки шутить, – обрезал его Иванюк. – На этом наша экскурсия закончилась. Всем выходить. Живее, живее. Руками витрины не трогаем. Живее.
      Рота построилась и под предводительством офицеров отправилась в сторону казарм.
      – Гераничев, – сказал ротный, как только мы отошли за угол, – отведи роту в казарму, мне домой надо зайти.
      Гераничев махнул рукой к фуражке, от чего показалось, что он поднимает ладонь к фонарному столбу, и метров через пятьдесят повернулся назад:
      – Стефанов, отведи роту. Мне в общежитие надо за портупеей.
      Еще метров через двести Стефанов, идущий рядом со мной, сказал:
      – Можешь отвести роту в казарму? Мне на склад НЗ надо.
      – А сами не дойдут?
      – Дойдут, в общем-то.
      И Тараман исчез быстрее, чем офицеры.
      До казармы дошли единичные. Кто-то вспомнил, что у него задача от ротного, кому-то вдруг понадобилось срочно найти друга в стройбате, кто-то пошел в "чепок". А я и еще пара солдат уселись на лавочке под тенью елей.
      – Ну, как тебе "курсы"? – спросил меня рыжий солдат.
      – Музей прикольный, "чепок" классный, да и вообще, я такого никогда не видел.
      – Тут раньше, мужики рассказывали, еще круче было, – сказал солдат. – Это когда Драгунский был. Он помимо снабжения из округа смог провести снабжение из генштаба, как для иностранных учащихся.
      Тут такое было, что пойти на дембель в форме считалось "в падлу".
      Шли в пакистанских рубашках, в джинсах, в фирменных кроссовках и с дипломатами.
      – Да где же вы это брали? У курсистов воровали?
      – Ты чего на голову упал? Все в местном магазине продавалось.
      Пошли, покажу.
      Мы встали и направились в офицерский городок. Навстречу нам шли офицеры и, отдавая честь, не интересовались, чего это мы сюда забрались. По дороге Прохоров, такой фамилией именовался рыжий солдат, показывал местные достопримечательности.
      – Вот это детское кафе. А это баня. А вон за баней – сауна с бассейном. Ее еще Драгунский построил.
      – И солдаты ходить могут?
      – Нет, солдатам нельзя, а офицеры и прапорщики могут. Но сейчас меньше, почти не ходят, этот Генералов… Драгунский делом занимался, офицеров берег, две новых общаги построил, новые казармы начал строить. Кривда – тот дороги тут строил. Два года все пахали, зато ни одной ямки нет, а этот Генералов… Так о чем я говорил-то?
      – вспомнил Прохоров. – О сауне. Там бассейн есть, мне прапорщик рассказывал, что Драгунский любил там сидеть, и все знали, какой угол его, и не занимали. Но в бане, как известно, погон нет. К нему можно было по личному вопросу подойти, помощи попросить. Он все помнил и старался помочь. Хороший, говорят, мужик был. Тут и внук его служил. Фельдшером. Полгода назад дембельнулся. А еще говорят, у него все водители были евреи… хоть он и антисионист. Ты сюда смотри. Вон там, слева – караулка. А направо дорожка – к курсам. Ты
      "замок" – значит в карауле помначкара? Ну, тебе туда и маршировать.
      Там еще по дороге магазинчик есть, допоздна работает. Можно успеть заскочить…
      – С автоматом?
      – И чего? Я заскакивал. Ты еще не понял: тут не учебка, тут обеспечение и наряды. Через день наряды.
      – Не слабо.
      – Во-во. Пришли. Справа парикмахерская и зубодралка.
      – Кто?
      – Стоматологическая клиника. Там все по последнему слову техники… из-за иностранцев. А вот тут магазин. Заходи.