Авторы считают своим долгом предупредить, что современные события и большинство персонажей, упоминаемых в этой книге, вымышлены. Их совпадения с действительностью совершенно случайны. В то же время многие исторические события первой половины двадцатого века, о которых здесь идет речь, вполне реальны, и подтверждение этому можно найти в открытых документальных источниках.

      Главной изюминкой президентского люкса была, конечно, спальня. Да еще громадная гостиная, в центре которой журчал фонтанчик. Эти две комнаты занимали весь первый этаж. На втором располагались рабочий кабинет с библиотекой и резервная спальня.
      Спальня была устроена таким образом, что морская вода еле слышно плескалась рядом с огромной постелью. Спустившись с нее, обитатель президентского люкса мог сделать пару шагов по теплому полу и затем сразу ступить в море. Сначала плавный спуск приводил его в собственную бухточку, надежно закрытую от посторонних взглядов. Вода в бухточке всегда была спокойна и прозрачна, даже если в самом море бушевал шторм. А уже отсюда постоялец мог напрямую вынырнуть в Эгейское синее море. Очень удобно.
      Сейчас, в самый разгар бархатного сезона на Крите, постоялец платил за номер никак не меньше пяти тысяч евро в сутки. Он жил здесь уже неделю и предупредил администрацию, что собирается задержаться еще на недельку-другую, если дела не позовут его на континент раньше.

* * *

      Он открыл глаза и удовлетворенно хмыкнул, глянув на часы: его биологический будильник работал строго по расписанию. Постоялец энергично вскочил с постели и с шумом нырнул в бухточку. «Жаль, что надолго здесь задержаться не придется», – подумал он, лежа на спине и довольно щурясь на солнце.
      Когда он вернулся в свой люкс, на столике уже дымилась чашка кофе. Как всегда – минута в минуту. Изучив в первые же сутки пожелания и привычки своего гостя, местная обслуга работала, как хорошие швейцарские часы.
      Часы показывали половину десятого утра.
      Они позвонят минут через пятнадцать... «Да, где-то так – минут через пятнадцать», – подумал он.
      Ровно через пятнадцать минут, когда он допил уже вторую чашку, мягкой трелью дал о себе знать гостиничный телефон.
      «Сработало», – подумал он и поднял трубку.
      – Эндрю? Доброе утро, – пророкотал по-английски глубокий бас. Такие голоса обычно звучат по телевизору в анонсах новых фильмов. К этому весь мир уже давно приучили американцы. – Мой друг Стив передал мне, что вы интересуетесь моей коллекцией...
      – Простите?..
      – Меня зовут Эрик. Эрик Густавссон.
      – Но я даже не знаю вашего имени. И уже поэтому вряд ли мог проявить интерес к вашей коллекции.
      – Ха! – громко и радостно загромыхала трубка, изображая искренний смех. – Конечно! Но если вы интересуетесь делами Ватикана, значит, вы интересуетесь моей коллекцией!
      Со времени «нечаянного» знакомства со Стивом прошло два дня. Всего два дня им понадобилось, чтобы навести о нем справки. Пока все сработало.
      – Как насчет сегодняшнего вечера? – предложила трубка.
      – Я свободен.
      – Значит, в семь часов в клубе «Какаду», вы знаете, где это?
      Он повесил трубку и некоторое время задумчиво смотрел на телефон.
      Позавтракав, постоялец президентского люкса заказал себе автомобиль и уехал кататься по острову. Он притормозил в одном из поселков, оставил машину и прошел пешком несколько улочек. Увидев вывеску «Интернет-кафе» на двухэтажном грязном здании, он, казалось, переменил свои планы и зашел внутрь.
      Если бы кто-то смог увидеть, зачем иностранцу вдруг понадобился Интернет, то только бы ухмыльнулся. Постоялец президентского люкса зашел на сайт фанатов какой-то кислотной музыки и быстро отстучал на клавиатуре сообщение: «Кусик, я торчу от твоего последнего прикола в Майами! Так держать! Твоя музыка спасет этот поганый мир!»
      Большинство фанатских сайтов автоматически пересылают друг другу каждое подобное сообщение. Вот и приветствие неведомому Кусику за считанные секунды промчалось по всей Сети несколько раз и в конце концов упало на последний запрограммированный адрес.
      Здесь его уже заждались.

* * *

      Сосредоточенный молодой человек в тщательно выглаженной военной форме, увидев на музыкальном сайте только что появившееся сообщение Кусику, быстро распечатал его, потом так же быстро отстучал другой текст, положил обе бумаги в папку и вышел из большой комнаты. За пятью другими компьютерами в этой комнате сидели такие же сосредоточенные молодые люди в военной форме.
      Дежурный шифровальщик знал, что этого доклада наверху уже давно ждут. Во второй бумаге, которую он нес в папке, «письмо Кусику» уже было дешифровано. Впрочем, и в таком виде этот текст мало что сказал бы непосвященному: «Акула показалась над морем и готова заглотить наживку. Возможен скорый переезд».

* * *

      – Разрешите доложить? Крит проснулся, Николай Дмитриевич! – отчеканил дежурный.

      За несколько месяцев до этих событий по площади Святого Петра в Риме энергично шагал мужчина лет сорока. Он совсем не был похож на многочисленных туристов, рассеянно слоняющихся вокруг и с интересом озирающихся по сторонам. Он был довольно сухощавым и высоким – ровно настолько, чтобы выглядеть весьма элегантно в своем деловом костюме. Его можно было с уверенностью назвать привлекательным, но он принадлежал к тому типу, который, с точки зрения других мужчин, непременно должен нравиться женщинам, но на самом деле женщины таких избегают, инстинктивно чувствуя, что связываться с этим типом не стоит. Скорее всего их отпугивают в таких мужчинах достаточно холодные глаза, но это, возможно, потому, что они часто путают холодность с пустотой.
      Это наверняка был итальянец, и скорее всего житель Рима. И на площадь Святого Петра он пришел явно не в качестве любознательного зеваки.
      Пересекая площадь, он пару раз глянул на часы. Сегодня ему никак нельзя было опаздывать.
      Наконец он оказался около малоприметного входа недалеко от резиденции папы и скрылся в дворцовом комплексе. Еще десять минут ходьбы по коридорам и этажам, и перед мужчиной показались тяжелые резные двери темного дерева.

* * *

      Из всех дверей, когда-либо открывавшихся перед ним, эти были самыми важными. Джузеппе Торно льстило, что перед большинством простых смертных – и не только совсем уж простых, а и перед политиками, генералами и финансовыми магнатами – эти двери вовсе никогда не растворялись, как бы те ни мечтали хоть раз просунуть сюда свой любопытный нос. В мире сегодня не было даже сколько-нибудь определенного ответа на вопрос: а существуют ли эти двери вообще? Многим они казались выдумкой, разгоряченной фантазией журналистов и писателей. И надо сказать, люди, имевшие сюда доступ, сами немало сделали для того, чтобы в существование их верило как можно меньше народу.
      За всю свою долгую работу в Ватикане сам Джузеппе Торно всего несколько раз удостаивался чести входить сюда. Каждый вызов за эти двери значил куда больше, чем любые поощрения и награды. Приглашение к его преосвященству автоматически подтверждало высокий статус приглашенного и означало, что он остается в службена самом хорошем счету. Потому что только лучшим из лучших доверялись самые главные секреты Святого Престола, самые деликатные и тонкие поручения.
      Внешне эти двери были похожи на сотни других в Ватикане. Но Торно хорошо знал, что охранялись они даже более тщательно, чем двери, ведущие в секретный архив – предмет вожделения всех разведслужб и несметной армии исследователей. Хотя считалось, что в Святом городе нет ничего сокровеннее архива.
      Так и должно было быть. Если секретный архив Ватикана существовал вполне официально, то службы,в которой уже больше десяти лет работал Джузеппе Торно, вроде бы не было и вовсе. Даже ему самому она порой напоминала призрак, который внезапно появляется из ничего и так же внезапно исчезает. О секретной службе Ватикана ходило множество мифов и легенд, как и о всяком приличном призраке. Она надежно прописалась в разнообразных конспирологических романах, но еще ни разу никому не удалось заговорить о ней как о реальности, схватить призрака за руку. Как только призрак чересчур сильно засвечивался в реальном мире или становилось известным его очередное имя, – а на протяжении долгой истории Святого Престола такие случаи, конечно, бывали, – он неизбежно таял в воздухе и исчезал на глазах у изумленной публики. Достаточно вспомнить хотя бы начало прошлого века, когда очертания службы стали слишком уж видны окружающему миру. Это было еще перед Первой мировой войной, призрак тогда носил имя «Содалитиум Пианум». Шум вышел громкий, потому что «Содалитиум Пианум» зашла очень уж далеко. Мало того что организация наладила довольно тесные контакты с разными европейскими разведками, так еще и некоторые агенты самой службы одновременно оказались агентами Третьего бюро – военной разведки Германии. Кстати сказать, руководил этой структурой, которая тогда официально значилась как служба информацииСвятого Престола, не кто иной, как будущий папа Пий Двенадцатый.
      После весьма непродолжительного и вовремя укрощенного публичного скандала призрак по имени «Содалитиум Пианум» прекратил свое существование. То есть сам призрак, конечно, никуда не исчезал. Он просто в очередной раз сменил имя, и только.
      Громкие скандалы случались и позже, но чаще всего они били мимо цели, не нанося особого вреда службе. Обычно доставалось в этом случае какому-нибудь временному объединению иезуитов или такой организации, как «Опус Деи», которую журналисты обожали изображать в качестве таинственного ордена, занимающегося темными делишками. Похоже, Ватикан не только не смущался этими скандалами, но негласно даже поддерживал их, – конечно, до определенной степени, ведь очень многие в Святом городе были связаны с «Опус Деи». С другой стороны, суета вокруг «Опус Деи» помогала избежать слишком пристального внимания к самой службе.

* * *

      Дело было, конечно, не в том, как теперь называлась служба, а в том, где она скрывалась и чем занималась.
      Конспирация была продумана и соблюдена настолько тщательно, что даже Джузеппе Торно, проработавший много лет на разных направлениях службы, не смог бы ответить на эти вопросы. Сам он числился в штате Конгрегации семинарий, университетов и исследований, его коллеги были разбросаны по другим подразделениям Ватикана. Иными словами, официально Службы не было, и всегда можно было с легким сердцем отрицать сам факт ее существования, – следов в документах все равно бы не нашли.
      Торно затруднился бы четко определить круг занятий службы. В свое время он несколько лет занимался поиском и изучением разного рода артефактов и проверял достоверность сведений о тех или иных необычных явлениях. Сигналов о необычных событиях было довольно много, и, разумеется, почти все они были ложными, но специалисты службы все равно ездили по всему миру, чтобы установить их возможную подлинность и, главное, понять, могут ли они иметь божественное происхождение. Не меньшее любопытство служба проявляла и к источникам информации, самым тесным образом была переплетенной с политическими интригами и новейшими научно-техническими разработками. Подобные задания Джузеппе Торно также приходилось выполнять в разных странах. Но чем бы он ни занимался, в большинстве случаев его работа носила достаточно рутинный для службы характер. Сюда, за двери,его, как и других сотрудников службы, вызывали очень редко. И основания для такого вызова должны были быть самыми серьезными.

* * *

      Правила, по которым его преосвященство строил беседу, нисколько не изменились за ту пару лет, которая прошла со времени прошлой аудиенции. Сначала кардинал предпочел немного поговорить о погоде, потом невзначай дал понять, как высоко он и служба ценят заслуги Джузеппе Торно. Потом перевел разговор на теологический факультет Оксфорда, где учился Торно и где его, собственно говоря, и приметила служба. Пока они обменивались этими ни к чему не обязывающими фразами, кардинал словно сканировал своего собеседника, стараясь понять, прежний ли Джузеппе Торно сейчас сидит перед ним. Такой же он, как два года назад, или что-то изменилось с тех пор в его душе?
      Кардиналу было уже много лет. Кожа на его лице со временем стала матовой и начала словно светиться изнутри, но это не было признаком никак не святости, а всего лишь возраста его преосвященства. Глаза, впрочем, оставались такими же живыми и цепкими, как и прежде. Старость кардинала, очевидная для всех, в том числе и для него самого, отнюдь не предвещала того, что он может в скором времени оставить службу, которую возглавлял уже очень давно.

* * *

      ...Видимо, его преосвященство остался доволен результатами своей проверки, потому что он не стал затягивать прелюдию и довольно скоро перешел к делу. Он было поинтересовался, какие богословские книги Торно прочел за последнее время, но ответа не дослушал. Прервав сотрудника на полуслове, кардинал тут же обозначил суть вопроса, по которому он пригласил его к себе.
      – Речь пойдет о Фатимском деле, – сказал он.

* * *

      Теперь Торно понял, почему его удостоили такой высокой чести. Фатимское дело было едва ли не главной заботой Святого Престола по крайней мере в течение всего двадцатого века.
      Тринадцатого мая тысяча девятьсот семнадцатого года около деревушки Фатима в ста пятидесяти километрах от Лиссабона трем маленьким детям, которые пасли овец, явилась Дева Мария. И с тех пор она являлась им каждое тринадцатое число каждого месяца до октября. Она открыла им три пророчества, наказав передать их людям. Она также сказала двум младшим детям, что вскоре они умрут, а старшей, Люсии, придется жить очень долго. И в последний свой приход на Землю она явила толпам людей чудо, чтобы они поверили в то, что расскажут дети о ее приходе. И солнце плясало как сумасшедшее на вечернем небе. В европейских газетах семнадцатого года любой сомневающийся может и сегодня найти эти фантастические фотографии. На них видно, как целые толпы людей завороженно смотрят на скачущее над горизонтом солнце. Ученые так и не смогли найти этому никакого объяснения. И это было чудо, узаконенное потом Ватиканом. Двое младших детей – Франческа и Джакинта – в восемнадцатом году действительно умерли от «испанки», а вот Люсия жила еще очень долго...
      Люсия, единственная грамотная из этих детей, записала пророчества Девы Марии, а записка попала к священнослужителям. Она просто сообщила в ней то, что увидела, потому что Дева Мария не рассказывала детям свои пророчества, а показывала им видения.
      В тридцатом году после тщательного расследования специальный комитет Ватикана официально признал и чудо, явленное Марией, и возвещенные ею пророчества. Когда кардинал Пачелли стал папой Пием Двенадцатым, ему передали записку маленькой Люсии. Но в этой записке было только два пророчества.
      В сорок втором Пий Двенадцатый разрешил их обнародовать. Один из «секретов Фатимы» касался Первой мировой войны. Говорят, что Дева Мария показала португальским детишкам ад и мучающиеся там души грешников. И это пророчество гласило, что за этой войной последует новая, еще более ужасная, если люди не обретут веру. Второй «секрет Фатимы» говорил о России, которая попала в беду и которую надлежит освободить от коммунизма.
      А вот третий секрет...

* * *

      Недоброжелатели Святого Престола считали, что Ватикан, как всегда, схитрил. По их версии, Дева Мария в семнадцатом году предупредила Ватикан как раз о том, что он должен употребить всю свою энергию, чтобы изменить ситуацию в России. Но Ватикан тогда все оставил в тайне и ничего не предпринял, зато в сорок втором папа Пий Двенадцатый сделал просто роскошный подарок нацистам, огласив второй секрет... Потом папы затеяли странные игры с оставшимся третьим секретом.

* * *

      Дева Мария предупредила Люсию о том, чтобы ее третий секрет она записала отдельно и передала людям только в шестидесятом году. Люсия так и сделала. Она запечатала это письмо воском и отдала его местному священнику из Фатимы, а тот уже переправил его в Ватикан. Говорят, что все папы римские читали потом это письмо, но никто не понял смысл пророчества. Хотя прочитавшие его были немало напуганы... Вот только оставалось неясным, что их так напугало. Записка Люсии была строго засекречена и долгое время хранилась в особом сейфе Святого Престола. За ее неприкосновенность отвечала служба. Об этом распорядился польский католик Войтыла, ставший папой римским Иоанном Павлом Вторым. Одни говорят, что, прочитав письмо Люсии, он смертельно побледнел, а другие утверждают, что и вовсе упал в обморок. Так или иначе, этот папа был единственным, кто почувствовал, что третий секрет касается лично его.
      Это было самое странное из всех видений, которое Дева Мария показала детям. На горе стоял огромный крест, к которому шла длинная процессия, а во главе ее был прелат в торжественных одеяниях католической церкви. И вдруг ангел возмездия взмахнул рукой, и по процессии был открыт огонь. И прелат, шедший впереди, упал на землю, истекая кровью... И ровно тринадцатого мая восемьдесят первого года террорист из организации «серые волки» Али Агджа стрелял в Иоанна Павла Второго. А потом чудом выживший папа поехал к нему в тюрьму и долго говорил с ним о чем-то один на один. После беседы стало известно, что папа римский простил стрелявшего. Но еще до этого – через год после покушения – Иоанн Павел Второй отправился в Португалию и встретился там с сестрой Люсией. Она прожила долго и умерла в возрасте девяноста восьми лет. Как и предсказывала Святая Дева Мария.

* * *

      – Итак, Святая Церковь поставила точку в этой сложной истории... – сказал кардинал, внимательно поглядывая на Торно. Казалось, все это время он подслушивал его мысли.
      «Как бы не так», – подумал про себя Торно, согласно кивнув словам кардинала. Он ясно почувствовал полувопросительную интонацию в голосе его преосвященства, словно кардинал проверял, уж не сомневается ли его сотрудник в том, что эта точка действительно поставлена. Кардинал, конечно, был прав в своих подозрениях, и очень хорошо, что он решил не проверять до конца свою догадку. В конце концов, не за этим он позвал доктора Торно.

* * *

      На самом деле в истории с третьим секретом Фатимы между тем оставалось много неясного. По крайней мере для Торно.
      Пожалуй, главным вопросом оставалось, почему Ватикан так долго не отдавал этот секрет, хотя ведь сестра Люсия передала, что Фатимская Дева разрешила это сделать еще в шестидесятом. Мимо такой нестыковки не в состоянии был пройти ни один исследователь. В том числе, конечно, и Джузеппе Торно, задавшийся этим вопросом еще во времена учебы в Оксфорде. Уж не возомнил ли Святой Престол, будто лучше самой Девы Марии разбирается, что и когда именно предавать огласке на земле? Такая крамольная мысль могла еще прийти в голову студента теологии Торно, – да она, что уж тут скрывать, и посещала его тогда не раз, – но потом, получив работу в Святом городе, он постарался раз и навсегда от нее избавиться.
      Другой не менее существенный вопрос заключался в смысле самого третьего предсказания. По версии, которую огласил в двухтысячном году Ватикан, получалось, что третье пророчество следовало трактовать как предупреждение о покушении на главу Святого Престола. Откровенно говоря, эта версия несколько смущала доктора теологии Торно. Ему казалось, что возможное покушение, пусть даже на самого папу, все-таки мелочь для такой фигуры, как Дева Мария. И уж точно мало годится на роль третьего секрета, самого главного из всех.
      К тому же еще в восьмидесятом году папа римский, будучи в Фулде, допустил неосторожную утечку информации. Он уже тогда сказал, что третий секрет предвещает огромные перемены для очень многих стран. Сомнительно, что он имел в виду покушение на собственную персону, – Иоанн Павел Второй был человеком крайне скромным. Об этом Торно знал не понаслышке.

* * *

      – ... Но наши противники не хотят успокаиваться на очевидном, – задумчиво произнес его преосвященство, и в этом негромком голосе Торно почудился легкий упрек, адресованный лично ему. Дескать, было бы весьма неприятно, синьор Торно, узнать, что вы относитесь к числу этих самых противников... «Нет, – тут же отогнал от себя такую вероятность Торно. – Вряд ли кардинал захотел этой встречи только для того, чтобы понять, что происходит в голове его сотрудника. Точно так же вряд ли Дева Мария решила показаться на земле лишь для того, чтобы предупредить папу о теракте». – В последнее время мы получаем известия, что скоро пустят в ход некие бумаги, которые выдают за дневники сестры Люсии, – скорбным голосом сообщил наконец его преосвященство.
      Практически всю свою взрослую жизнь до самой смерти сестра Люсия содержалась в португальском монастыре кармелиток, напомнил себе Торно. В двадцать первом году, как только начинается официальное католическое расследование этой истории, девочку отдают на обучение в Опорто – в монастырский пансион сестер Святой Доротеи. Перед этим ее вызывает к себе и инструктирует епископ Лейрийский Жозе Коррейа да Сильва. Ей строго-настрого запрещают что-либо рассказывать о том, что она видела и слышала во время встреч с Фатимской Девой. Ей даже запрещают говорить сестрам в пансионе о том, кто она сама и откуда приехала. И всякий раз, когда наступает время каникул, епископ Лейрийский приезжает за девочкой и забирает ее с собой. А с сорок восьмого года Люсию перевозят в монастырь кармелиток в Коимбре, там она и живет уже пятьдесят семь лет. То есть все это время она находилась под строгим присмотром Святой Церкви. Что касается ее записей и дневников, то частично они уже были опубликованы...
      – Речь, разумеется, идет не о тех записях сестры Люсии, о которых нам хорошо известно, – тут же пояснил его преосвященство, опять уловив, о чем думает собеседник. – Речь идет о каких-то тайных дневниках, – уточнил кардинал. Презрительная интонация, с которой кардинал отозвался о тайных дневниках, должна была свидетельствовать, что его преосвященство, конечно, и мысли не допускает, будто благочестивая сестра Люсия могла вести какие-то записи втайне от Святой Церкви. И тем не менее он не сказал ни слова сомнения о достоверности этих записей. Он не сказал, что сестра Люсия якобыписала дневник, что такой дневник якобысуществует.
      Это не укрылось от внимания Торно. И теперь он был смущен.
      – Мой дорогой Джузеппе, – сказал кардинал, поднимая наконец глаза на Торно. – Мы бы хотели, чтобы вы занялись этой проблемой. Нельзя допустить, чтобы у врагов Святой Церкви появилось новое оружие. Нужно заблаговременно дать понять миру, что эти тайные дневники – фикция, обман.
      Торно почтительно склонил голову, давая понять, что осознал важность поручения.

* * *

      Попрощавшись с Джузеппе Торно, кардинал уставился в одну точку. Он знал, что сегодня целый день будет думать только о сестре Люсии. Такое уж было свойство у этой старой монахини.
      Кардинал был одним из немногих в мире, кто лично знал сестру Люсию. Было бы ошибкой говорить, что он знал ее хорошо, но несколько раз его преосвященство присутствовал при встречах с ней высших иерархов Святого Престола. Кардинал обычно славился своей способностью интуитивно проникать в сознание других людей, по крайней мере чувствовать их. В случае же с сестрой Люсией он почувствовал себя беспомощным. Казалось, ее закрывал некий экран, служивший ей надежным щитом при малейшей попытке приблизиться к ее душе.
      Кардинал вздохнул. Да, сегодня он обречен вспоминать ее целый день. Ту, которую безошибочно выбрала для своей миссии Фатимская Дева. Монахиню, сам факт существования которой занимал умы многих в прошлом веке...

      ...Радио в «мерседесе» штандартенфюрера СС Дитера Рабе выдало противный гудок вызова. Рабе покосился на часы, это был уже третий раз за последние полтора часа, и он ни капли не сомневался, что его опять вызывают из резиденции Гиммлера в Вевельсбурге. Так и оказалось. Дежурный офицер, понимая всю нелепость своего положения, первым делом принес свои извинения. Но его торопил генерал Карл Вольф – личный адъютант Гиммлера, а на того, в свою очередь, давил сам рейхсфюрер СС, и оба они чуть ли не каждые четверть часа интересовались, когда наконец в крепость прибудет штандартенфюрер Рабе. Он уже час назад проехал через Паденборг, так что до крепости ему оставалось всего ничего, и в резиденции это было хорошо известно. Но Гиммлер, насколько мог судить Рабе по нервным звонкам, впал в очередной приступ истерической мнительности. Такого рода легкие истерики с рейхсфюрером случались в последнее время довольно часто, хотя сам Гиммлер этого факта старался не признавать. Словно для того, чтобы сгладить неблагоприятное впечатление, которое неврастенические приступы могли произвести на окружающих, он стал всячески укреплять легенду о своей невозмутимости и хладнокровии, которыми, надо сказать, никогда в жизни не отличался. Его настоящей природной чертой всегда была пунктуальность, это правда, но ему давно нравилось, когда его воспринимали еще и как крайне невозмутимого и выдержанного человека. Присоединить же к образу пунктуальной личности еще и невозмутимость не представлялось ему чем-то сложным. Он искренне считал, что с приступами повышенной нервной возбудимости –именно так он определял свою неврастению – он способен справляться сам, когда оставался в одиночестве. Таким образом, она должна была оставаться тайной для окружающих, его личной тайной. Может быть, так поначалу и было, но шло время, и вот он уже сам не всегда замечал, что ситуация выходит из-под контроля и неврастенические вспышки легко прорываются наружу в присутствии посторонних. Его недоброжелатели связывали все более заметную неуравновешенность рейхсфюрера с тем, что в свое время он слишком сильно увлекся мистицизмом и окружил себя весьма сомнительными личностями, которые все больше и больше подчиняли его психику своему пагубному влиянию. Чего стоил хотя бы старик Карл Мария Виллигут, убедивший рейхсфюрера устроить свою главную духовную резиденцию именно в крепости Вевельсбург, на самом западе Германии, и обосновавший это тем, что она находится посередине магического треугольника. Кроме Гиммлера, он мало кому нравился: одни в СС считали его откровенным, хотя и очень удачливым шарлатаном, другие – просто сумасшедшим.
      Гиммлер же, не обращая внимания на злопыхателей, возвысил Виллигута до группенфюрера СС, причем в СС старый мистик принял имя Вайстора – одно из имен, которыми назывался великий бог Один. Именно Виллигут-Вайстор и опутал Гиммлера паутиной мистицизма и оккультных наук. Нередко он являлся перед группенфюрером в крайне возбужденном состоянии и рассказывал ему свои сны, которые, впрочем, сложно было назвать снами. Это было нечто среднее между сновидениями и галлюцинациями. Но посвященные,к которым стал относить себя и рейхсфюрер, знали, о чем идет речь. Карл Мария Виллигут, происходивший из очень древнего и аристократического германского рода, считывал во время этих видений важные сведения из своей родовойпамяти. Поскольку трактовка этих видений чаще всего была благоприятна для самого Гиммлера, а иногда и откровенно льстила его самолюбию и непомерным амбициям, рейхсфюрер очень внимательно относился к информации, получаемой из родовой памяти Виллигута.
      Со временем, правда, группенфюрер Вайстор, к радости завистников, резко сдал позиции. Сыграли роль и доносы, которые на него активно строчили соратники по СС, а также, наверное, то обстоятельство, что в какой-то момент в дело вмешались уже противники самого рейхсфюрера, которые просто использовали старика в собственных интересах. Их главной задачей было максимально скомпрометировать Гиммлера в глазах фюрера. Своей конечной цели – сместить рейхсфюрера СС с Олимпа Третьего рейха – они, конечно, не достигли, но определенного охлаждения в отношении к нему фюрера на какое-то время добились. Именно в этот период Гитлер довольно едко, и нередко на людях, высмеивал болезненную зависимость рейхсфюрера СС от мистических суеверий. Так или иначе, фюрер ни разу не посетил крепость Вевельсбург, где для него были отведены особые покои, которые, конечно, никто никогда не занимал.
      Так что влияние на рейхсфюрера Виллигут потерял, но дело свое сделать успел: Гиммлер попал в патологическую зависимость от «знаков судьбы» и прочих эзотерических слабостей. Сам же Виллигут уже к тридцать девятому году оказался полностью не у дел, – одичавший генерал СС бродил по окрестностям Вевельсбурга и изредка заговаривал с местными крестьянами, наводя на них суеверный ужас. Гиммлеру к тому времени было уже не до причудливого старика – начиналась война, а вместе с ней совершенно новая, особая жизнь для империи СС.

* * *

      Горная дорога плавно изогнулась, и штандартенфюрер Рабе увидел внизу огромный угрюмый дом темно-коричневого цвета. Это было личное поместье рейхсфюрера СС Гиммлера, купленное им лично для себя в середине тридцатых, как только он облюбовал себе гнездо в Вевельсбурге. Рабе слышал про этот дом – раньше здесь находилась специальная школа-лечебница для детей с психическими отклонениями. Рейхсфюрер выкупил здание с землей, при этом ему даже пришлось залезть в долги в партийной кассе. А вот с крепостью Вевельсбург, которую он мечтал превратить в мировую столицу империи СС, – разумеется, к тому моменту, когда СС уже завоюет весь мир, – в долги влезать не пришлось. Она обошлась финансовому управлению ровно в одну германскую марку. Такова была официальная цена, которую Гиммлер заплатил за крепость.
      Рабе впервые увидел дом рейхсфюрера своими глазами и подивился тому, как можно было его покупать, да еще влезая ради этого в долги. Более уродливого и неприветливого здания видеть ему раньше никогда не приходилось. Рабе показалось, что не то чтобы жить в таком доме, даже наблюдать его с безопасного расстояния – и то почему-то было страшно. Объяснить такую покупку можно было разве что близостью этого мрачного жилища с крепостью Вевельсбург. Штандартенфюреру оставалось туда ехать не более пятнадцати – двадцати минут.
      Хотя, может быть, как раз мрачность и привлекла рейхсфюрера, продолжал размышлять Рабе. Он уже рассмотрел дом и теперь снова набрал скорость. Может быть, Гиммлер выбрал этот веселенький домик для того, чтобы проводить здесь какие-нибудь свои тайные мессы.