Глава 15. ЭНДШПИЛЬ

До рассвета оставался час. С реки поднимался туман, и ледяные пальцы сырости проникали под скудную одежду. Однако Жан понимал, что дрожит не из-за утреннего холода. Он стоял на том самом месте, где его высадил лодочник, — на пристани под воротами Предателя.

Стражнику не хотелось будить своего командира, и он отправился туда только после того, как ему пригрозили неприятными последствиями в случае отказа. Жан Ромбо добился согласия, показав кольцо, и стражник потопал прочь с недовольным ворчанием. Жану не хотелось выпускать кольца из рук, но ему не оставили выбора. И теперь, когда мучительно тянулись минуты, он начал опасаться, что больше никогда его не увидит.

— Где человек, потревоживший мой сон?

Гулко пронесшийся над сводами причала голос заставил Жана опять вздрогнуть.

— Здесь, сэр.

— Тогда поднимайся сюда, парень.

Жан осторожно взошел по скользким ступеням. Высокий мужчина стоял один в темноте у конца лестницы. Жан не мог разглядеть его лица, но из темноты донесся отчетливый шепот:

— Откуда у вас это кольцо, сэр?

— Оно вам известно?

— Оно мне известно. И мне интересно, откуда оно у вас. Вы его украли?

— Нет. Я получил его от… с руки одной леди.

— Да неужели? — Полный подозрения голос стал еще тише. — Эта… леди сказала, что пришлет его мне только в случае самой крайней нужды.

Жан промолчал. После долгой паузы мужчина заговорилснова:

— Как ваше имя, сэр? Жан не видел смысла лгать.

— Мое имя — Жан Ромбо.

Тихое ругательство — и со стены был сорван факел. Мужчина поднес его к себе, осветив оба их лица. Жан увидел человека, который был чуть моложе его самого, но с такими же седыми волосами и бородой. Резкие черты выражали изумление. И ярость.

— Ромбо! Проклятое имя. — Факел опустился и снова поднялся: офицер внимательно осмотрел Жана. — Это действительно ты. Мы ведь уже встречались. Ты не помнишь меня… палач?

— Извините, я…

— Такнелл. — Англичанин приблизил лицо к Жану. — Я присутствовал при том, как ты ее убивал. Я поднял ее окровавленную голову, да простит меня Бог.

Жан видел, как воспоминания овладевают им. Теперь и он что-то вспомнил. Этот человек любил ее. Один из многих.

— Я помню вас, сэр.

— Тогда, возможно, вы вспомните… сударь… — Такнелл пытался овладеть собой. — Вы поймете, что у меня нет причин вас любить. Вы убили ее.

— Я оказал ей услугу.

— Услугу? — Смех прозвучал напряженно, неестественно. — И вы предлагаете ту же услугу дочери моей королевы? Вы явились примерить меч к шее принцессы? Ей давно уже намекают на это.

Такнелл в гневе повысил голос. Один из стражников направился к беседующим, оставив свой пост на верху башни. Жан шагнул к Такнеллу ближе и неподвижно уставился ему в лицо, заставляя себя говорить спокойно:

— Сэр, вы должны понимать, что принцесса не дала бы мне кольца ради подобной цели. Услуга, которую я оказал ее матери, была несколько большей, чем вы видели. Гораздо большей. Принцесса об этом знает. Именно поэтому она сейчас и направила меня к вам.

Англичанин продолжал смотреть на палача с глубоким подозрением.

— Полно, друг, — добавил Ромбо, — я любил Анну Болейн не меньше, чем вы. И теперь я только хочу показать эту любовь ее дочери.

Такнелл воззрился на своего собеседника, качая головой. Несколько мгновений спустя он сказал:

— И как же вы ее покажете, Ромбо?

Жан вздохнул глубже. Теперь ему необходимо проявлять крайнюю осторожность.

— В Тауэре есть узница — молодая женщина. У нее… сведения, которые нужны имперскому послу. Он получил разрешение допросить ее утром. Если он получит эти сведения, то они не просто повредят принцессе. Они осудят ее на смерть.

— И вы здесь для того, чтобы положить конец этой угрозе? Чтобы к списку ваших заслуг прибавилось еще и «наемный убийца»?

— Нет. Я здесь для того, чтобы освободить девушку. Увезти ее отсюда. Из королевства.

Такнелл внимательно всмотрелся в лицо Жана. Тот постарался сохранить бесстрастное выражение. Наконец англичанин заговорил:

— То, о чем вы просите, почти невозможно. Если ее ждет венчание с дыбой, то она под пристальным наблюдением. Мне опасно помогать вам.

— Вы будете помогать не мне. Владелице этого кольца. И сейчас — последний час ночи. Даже бдительные стражи устают.

Такнелл вытащил кольцо из кармана и долгие мгновения смотрел на него.

— Я поклялся ей, когда она находилась здесь в заключении в прошлом году, что сделаю все, что в моих силах. Ради нее и ради моей любви к ее матери. — Офицер вернул кольцо к себе в карман. — Похоже, у меня нет выбора.

Он повернулся и быстро пошел прочь от Жана. Тот на секунду задержался, мысленно вознеся благодарственную молитву за то, что принцесса сумела внушить к себе такую любовь. А потом двинулся следом.

Хотя восток еще только чуть осветился, Жан ясно разглядел лужайку. Людей здесь уже давно не было, но сохранились явственные следы казни. Вонь горелой плоти липла к стенам башен. Круглые выжженные пятна остались на тех местах, где горели костры: два — перед часовней, одно — чуть подальше, куда отбежал громадный, сгорающий заживо человек. Вороны прыгали по траве, выискивая кусочки тел, не уничтоженные огнем. Вот один из них что-то отыскал, и птицы тотчас начали шумно ссориться, вопя, как грешные души в аду. Содрогаясь, Жан уставился на плащ идущего впереди офицера, мысленно приказывая ему идти быстрее. Его гнала не только мысль об опасности, угрожавшей его дочери, но и все старые призраки, собравшиеся на этом клочке травы.

Они прошли рядом с восточной стеной часовни и вскоре оказались перед приземистой башней с зубцами.

— Флинт, — пробормотал Такнелл и завернул Жану руку за спину — сильно, почти не притворяясь. — Ты — мой пленник. Не разговаривай.

Первый стражник молча кивнул офицеру. Второго, у окованной двери, пришлось умиротворить паролем. Засовы были сняты — они вошли и сразу же начали спускаться по винтовой лестнице, уходившей глубоко в землю. Факелы, догоравшие на стенах, были установлены с большими интервалами. Наконец перед ними предстала дверь с решетчатым оконцем в центре. Три удара — ив окне возникло лицо, бородатое, с заплывшими глазами.

— Пленник! — рявкнул Такнелл. — Еще один проклятый предатель ее величества.

— Сейчас чертовски рано, Такнелл, — проворчал стражник, нагибаясь к засову.

Дверь со скрипом открылась.

— Это так, дружище, — согласился Такнелл, проходя мимо него, — но предательство не дремлет. Нет, Уильям, — добавил он, когда стражник попытался двинуться вместе с ним, — я его сам отведу. Надо кое о чем спросить, понимаешь? А ты возвращайся на свою койку.

Продолжая ворчать, солдат послушно удалился, предварительно вручив офицеру связку ключей.

— Ну, Ромбо, теперь нам надо действовать быстро. Сюда!

Лестница, которая привела их сюда, была душной и темной, но она ни в какое сравнение не шла с подземными катакомбами. Такнелл вел своего спутника по запутанным коридорам, где единственным источником света оставался тусклый фонарь. Слабый свет падал на усыпанный соломой пол, который то и дело шел под уклон или норовил стукнуть Жана по ногам неожиданными выступами, так что ему постоянно приходилось хвататься рукой за стены, чтобы не упасть. Пол понижался, и через каждые несколько шагов пальцы нащупывали грубые двери. Жан прикоснулся к одной из них — и по другую сторону что-то шевельнулось. Он услышал приглушенный вскрик, удар тела о крепкое дерево, рыдание.

Наконец, глубоко внизу, они остановились перед низким дверным проемом. Ржавый ключ вошел в скважину. После долгих усилий замок поддался. Ударом сапога Такнелл распахнул дверь. Затхлый воздух рванулся наружу с такой яростью, так что Жан чуть не задохнулся. По кивку Такнелла Жан сунул голову в мерзкую темноту.

— Анна?

Она находилась во власти снов и, застонав, начала вырываться, сопротивляясь рукам, которые волокли ее навстречу мрачной судьбе. А потом она услышала голос — голос из сна — и упала в объятия отца.

— Я знала, что ты придешь!

— Тише! Тише! Молчи.

Такнелл у двери тряхнул фонарем.

— Если надеетесь скрыться, то надо уходить немедленно.

Когда они выбрались из камеры, Такнелл повел их дальше — не туда, откуда они только что пришли, но еще глубже, в лабиринт переходов.

В ответ на первый же вопрос Жана Такнелл грубо бросил:

— Я не могу вести вас обратно, иначе ваш побег меня погубит. Есть другой путь. Сюда!

Они остановились. Жан и Анна ощутили на лице поток свежего воздуха. Поднятый высоко фонарь осветил решетку.

— Подставляй руки.

Жан переплел пальцы, англичанин встал на них, ухватился за прутья решетки и с силой их повернул. Решетка закачалась, и он протолкнул ее наверх.

Спустившись на пол, Такнелл пояснил:

— Этот вентиляционный ход заканчивается во рву. Вы сможете выбраться по нему до самого верха. Это возможно, потому что один заключенный именно так и бежал. Лаз выходит наружу у башни Мартина, вровень с внутренней стеной. Башня в плохом состоянии и почти не охраняется, потому что в ней почти никто не живет. Плавать умеете? Оба кивнули.

— Лестница сбоку от башни ведет ко рву. Сразу же переплывайте через него. Там во внешней стене скрыта маленькая дверца. Этот ключ, — тут офицер извлек из кармана древний кусок металла, — открывает ее. Заприте за собой и избавьтесь от ключа: если вас поймают с ним в кармане, мне придется плохо. А потом бегите. И да поможет вам Бог.

Такнелл повернулся, но Анна задержалась.

— Спасибо вам, сэр.

— Я делаю это не ради вас, а ради леди, за которую молю Спасителя, чтобы мне вскоре увидеть ее королевой.

— Вам будет грозить опасность, когда обнаружится мой побег?

— Возможно. Но я сейчас вернусь и сломаю дверь. Как я уже говорил вам, один заключенный уже убегал этим путем. Я только надеюсь, что вам посчастливится больше, чем ему. Удачи вам.

— Что вы хотите этим сказать? — вопросил Жан, но Такнелл уже был далеко: свет фонаря померк в темноте.

Выбора у них не оставалось. Наверху их ждали свежий воздух и свобода. На этот раз руки подставила Анна, и Жан поднялся к решетке, слыша стоны дочери. Он протиснулся в узкий лаз, устроился понадежнее и протянул руки вниз. Девушка ухватилась за опущенную руку, и отец затащил ее повыше — дальше она могла карабкаться уже сама. Скоро они оба забились в лаз, где едва хватало места для двоих.

— Дамы вперед, отец? Жан с улыбкой обнял дочь.

— Думаю, молодость вперед, Анна. Ты всегда лазила лучше всех в семье. И потом, ни к чему, чтобы мои старые кости сыпались на тебя сверху из темноты.

Дочь ответно обняла его — и исчезла. Жан дал ей несколько секунд, а потом двинулся следом.

Лаз был узким, с грубыми стенами. Выступы служили удобными опорами для рук, но больно впивались в спину. Анна быстро поднималась. Жан двигался более медленно, всякий раз проверяя, надежно ли ухватился. Ход повернул, так что в одном месте стал почти горизонтальным, потом снова пошел вверх. Воздух делался все чище, и вскоре Анна увидела впереди слабые проблески — вокруг царила ночь, но ее мрак не был таким непроглядным.

— Отец! Я у поверхности. Но… я не могу сдвинуть решетку!

Жан протиснулся к ней, и они вдвоем стали толкать ее изо всех сил. В конце концов решетка поддалась. Беглецы осторожно сдвинули ее в сторону. Жан просунул голову в отверстие, ощутив вокруг себя пустое пространство.

— Пошли, — сказал он и первым вылез из туннеля. Они оказались у самой стены башни. Вдоль нее были установлены леса: осыпающуюся каменную кладку подновляли. Жан подошел к краю зубчатой стены. Действительно, там оказались ступени, уходившие вниз, к тусклой воде рва. Его сотрясла дрожь.

— Дитя! Предстоит холодное купание. Только так мы окажемся на свободе.

— Я уже здесь была. — Анна продолжала смотреть вверх. — Сюда меня приводили для разговора с иезуитом. Отец! — Она взволнованно повернулась к Жану. — Именно тут я ее и видела!

— Видела что? Быстрее, нам надо уходить. Немедленно!

— Руку. Руку Анны Болейн. Она в этой башне.

Жан сказал «нет». Он даже попытался схватить ее. Но Анна оказалась проворнее. Подоткнув полы рубашки, она подтянулась за ближайшую перекладину деревянных лесов. Они затряслись, но выдержали ее вес.

— Анна! — прошипел Жан. — Мы сделали достаточно. Нам надо бежать. Если мы останемся, нас обоих будет ждать мучительная смерть.

Девушка посмотрела вниз, на отца. Ее голос был тихим, но ясным.

— А эта страна будет медленно умирать и проклятие навсегда ляжет на всю нашу семью, если мы уйдем без того, за чем приехали. Подожди меня.

Отец шепотом произнес ее имя, но дочь не откликнулась. Медленно передвигая руки, она карабкалась вверх по деревянному сооружению. Вскоре Анна Ромбо уже добралась до дощатого настила, который привел ее к краю стены. Перебравшись через него, она обнаружила, что попала к первому ряду бойниц. Арка служила проходом на внутреннюю лестницу. Сообразив, что внутри башни лестница может быть только одна, Анна начала подниматься наверх.

Дверь его кельи оставалась полуоткрытой. Заглянув в нее, Анна попыталась разглядеть темные очертания фигуры на кровати — там, где сбежавшая пленница видела иезуита в последний раз. Однако Томас Лоули обнаружился на полу, перед столом с грубо вырезанным распятием. Он лежал, широко раскинув руки, параллельно перекладине креста. А позади креста стояла шкатулка.

Анна ждала, чтобы он пошевелился, чтобы его губы начали двигаться в молитве, о которой свидетельствовала смиренная поза. Только после нескольких минут наблюдения она поняла, что монах дышит легко и ровно. Иезуит спал!

Стараясь ступать как можно легче, девушка прошла в помещение. Келья была тесной, и распростертый ниц мужчина занимал почти все ее пространство. Приблизившись к левой руке лежащего, Анна осторожно наклонилась над столом. Шкатулка была тяжелой, но, напрягая все силы, девушка смогла перенести ее к себе.

Томас Лоули вскрикнул. Когда он бодрствовал, молитвы успокаивали его. Во сне его терзали видения. И молитвы, и сновидения были связаны с женщиной, которую он допрашивал накануне. В молитвах он видел ее раскаявшейся в грехах, мирно и сладостно возвращающейся ко Христу Искупителю. Но во сне он ощущал, как она приближается к нему, обнаженная. Он заплакал, мучимый ужасным желанием, и отверг ее. И тогда ее тело, некогда столь прекрасное, словно плывущее над землей, оказалось изломано дыбой, и он завопил: «Нет!» Он выкрикивал это слово снова и снова, пока чья-то ладонь не опустилась к нему с небес, чтобы погладить по лбу, и ласковый голос прошептал ему на ухо: «Тише!»

Ужасы исчезли, сны растворились в безмятежности, неотличимой от молитвы. Подтянув к себе раскинутые руки, Томас свернулся калачиком и стал спать дальше.

На секунду Анна задержала руку у него на лбу, изумляясь спокойствию, снизошедшему на человека, простертого перед ней. Когда морщины боли на его лице расправились, оно показалось ей значительно моложе. Оно стало почти красивым.

«Вот он какой, настоящий, — решила Анна, продолжая успокаивающе поглаживать его лоб, — вот что скрывается за его жесткой верой. Таким он был, пока не испытал боль».

А потом она выпрямилась, снова взяла шкатулку и осторожно выскользнула из кельи.

Когда Жан услышал скрип лесов, то отступил в густую тень, окутывающую основание стены. Однако оклик дочери заставил его выйти.

— Анна! Что тебя задержало?

— Вот это!

Она протянула ему шкатулку и собралась уже открыть крышку, в которой все еще оставался ключ. Отец накрыл ее руку своей.

— Нет. Я не хочу ее видеть. Я не хотел видеть ее снова. Что произошло со мной, с моими близкими… — Его голос дрожал. — Если мы должны ее взять, то нам придется это сделать. Но не показывай ее мне. И, ради Христа, поторапливайся!

Жан потащил свою дочь ко рву. Они почти добрались до цели, когда чей-то голос заставил их остановиться.

— Можешь показать ее мне, девочка. Мне не терпится посмотреть на то, что желали заполучить так много людей, ради чего их столько погибло.

Урия Мейкпис поднимался к беглецам по ступеням, которые вели от воды. Бледный свет раннего утра блестел на мече, лежавшем у него на плечах.

— Тем более что нечто, погубившее твою семью, может стать основой для моей, Ромбо, старый приятель! Так покажи мне эту штуку!

Урия сделал шаг к беглецам. Те отступили.

— Я уже готов был махнуть на тебя рукой. Никто тебя нигде не видел, а ведь мои люди искали по всем улицам. Тогда я подумал: не оставит же он свою красавицу-дочку для дыбы, так? Только не бесстрашный Жан Ромбо! Так что я решил лично наблюдать за причалом. И ты приехал. Я потерял тебя под землей, но потом мне пришло в голову: а вдруг тебе известно про дверцу за боярышником? Оказалось — точно!