Георг Хакен
      Страсти по Голландии
      Пьеса-сказка на гауфовские темы.
      Светлой памяти драматургов
      сказочников
      Тамары Григорьевны Габбе и
      Евгения Львовича Шварца
      Действующие лица:
      ПЕТЕР МУНК, угольщик
      БАРБАРА МУНК, его мать, вдова
      КАСПАР, дровосек
      ЛИЗБЕТА, его дочь
      ИЕЗЕКИИЛ ТОЛСТЫЙ
      ШЛЮРКЕР ТОЩИЙ
      ВИЛЬМ КРАСИВЫЙ
      ХОЗЯЙКА трактира "Золотой гульден"
      СТЕКЛУШКА, хранитель клада
      ГОЛЛАНДЕЦ МИХЕЛЬ, великан-плотогон
      ТРОЕ ПАРНЕЙ
      АЛЬФРЕД ФРАНЦ ВАН ДЕР СВЕЛЬДЕР, капитан "Кармильхана"
      ВПЕРЕДСМОТРЯЩИЙ на "Кармильхане"
      ПАССАЖИР на "Кармильхане"
      СВЯТОЙ ПЕТР, апостол
      СВЯТОЙ ИЗЕКИЛЬ, пророк
      МУЗЫКАНТЫ и ПОСЕТИТЕЛИ в трактире
      БЕЛОЧКА
      ЗМЕЯ
      ГЛУХАРЬ
      ВОРОН
      КОРОВА
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
      Перед занавесом появляются герои спектакля. Они поют.
      ПЕСНЯ: Чего не бывает на свете!
      Простак переспорит судьбу,
      Хитрец попадается в сети,
      Мертвец оживает в гробу,
      С берез осыпается хвоя,
      Добром притворяется зло,
      Но только дыханье живое
      Огонь обращает в стекло.
      И хрупкий сосуд застывает,
      Чтоб сделаться тверже камней.
      Чего на земле не бывает?!
      А всяко бывает на ней!
      Кто пенится жизнью беспечной,
      Кто пуст и прозрачен как лед,
      Кто гибнет от раны сердечной,
      А кто и без сердца живет!
      КАРТИНА ПЕРВАЯ
      Открывается занавес. Перед зрителем - трактир "Золотой гульден" в Шварцвальде. За стойкой - Хозяйка трактира, на невысоком помосте, напоминающем сцену - музыканты, за столиками - посетители. В центре игорный стол, который пока еще пуст. Хозяйка подходит к девушке, которая протирает столики.
      ХОЗЯЙКА. Лизбета!
      ЛИЗБЕТА. Да, госпожа.
      ХОЗЯЙКА. Сегодня ты работаешь у меня первый день, и от того, как ты себя покажешь, будет зависеть, надолго ли ты здесь задержишься. Будь поприветливей да посговорчивей с посетителями, ведь ко мне в "Золотой гульден" захаживают самые состоятельные господа Шварцвальда. Старайся всем угождать, а не то я с тобой распрощаюсь. Тебе понятно?
      ЛИЗБЕТА. Да, госпожа.
      ХОЗЯЙКА. Смотри, Лизбета, а то от желающих на твое место у меня отбою нет. (Задумалась.) Лизбета... Слишком серьезное у тебя имя для нашего заведения. Надо бы что-нибудь попроще. У нас тебя будут называть красоткой Лизой. Так короче и доступнее.
      Тебе ясно?
      ЛИЗБЕТА. Да, госпожа.
      ХОЗЯЙКА. Ну, иди, работай, красотка Лиза.
      В трактир входит Петер Мунк. Сегодня он чисто умыт, в праздничном отцовском кафтане с серебряными пуговицами, в новых красных чулках и башмаках с пряжками. Он замечает Лизбету.
      ПЕТЕР. Лизбета!
      ЛИЗБЕТА. Ах, Петер, это ты? Тебя и не узнать. Думаю, что за ладный парень - молодец!
      ПЕТЕР. Говорят, если тебя не сразу узнают, то скоро разбогатеешь.
      ЛИЗБЕТА. Как ты сегодня принарядился!
      ПЕТЕР. Не все же время мне ходить чумазым угольщиком. Целый месяц я тайком от матушки откладывал часть заработка, чтобы выбраться сюда. Авось, повезет, и я выиграю кучу денег.
      ЛИЗБЕТА. Ну что ж, желаю тебе удачи!
      ПЕТЕР. Спасибо. А я никак не ожидал тебя здесь встретить.
      ЛИЗБЕТА. Нужда заставила. Тяжело заболел отец, и денег на лекарства и врачей не хватает, даже если продавать все молоко, что дает наша корова. А здесь хозяйка обещает хорошо платить. Но как только отец поправится, сразу же уйду отсюда.
      ПЕТЕР. Потанцуем?
      ЛИЗБЕТА. Не сейчас, Петер! Сегодня так много работы! Как-нибудь в другой раз. Не обижайся!
      Лизбета отходит к соседним столикам. В трактир входит долговязый детина Шлюркер Тощий.
      ХОЗЯЙКА. А, господин Шлюркер! Рада вас видеть!
      ШЛЮРКЕР. Я, как всегда, первый, хозяйка?
      ХОЗЯЙКА. Первый, господин Шлюркер. Проходите, присаживайтесь.
      1-Я ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА. Мой пришел! Ах, какой сильный! Видите? Я его уже третий год обожаю!
      ХОЗЯЙКА. Что будете заказывать?
      ШЛЮРКЕР. Кварту амстердамского пива и окорочок индюшки.
      ХОЗЯЙКА. У меня для вас к вашему приходу все уже готово. Эй, красотка Лиза, принеси заказ для господина Шлюркера.
      ЛИЗБЕТА (приносит пиво и ножку индюшки). Пожалуйста, господин Шлюркер, ваш заказ. Приятного аппетита.
      ХОЗЯЙКА. Специально для вас, господин Шлюркер, самое свежее пиво и самая сочная индюшатина.
      ШЛЮРКЕР (расплачивается). Сдачи не надо.
      ХОЗЯЙКА. Премного благодарна, господин Шлюркер.
      ШЛЮРКЕР (набрасываясь на еду и пиво). А у тебя, я вижу, новая помощница?
      ХОЗЯЙКА. Да, господин Шлюркер.
      ШЛЮРКЕР. А где же Грета?
      ХОЗЯЙКА. Грету пришлось попросить. Она стала слишком заносчивой. А ведь каждый должен знать свое место, не правда ли?
      ШЛЮРКЕР. Истинная правда. Знай сверчок свой шесток. А эта действительно недурна. Как ты ее назвала? Красотка...
      ХОЗЯЙКА. Красотка Лиза, господин Шлюркер. Вдобавок, она не только красива. Она еще хорошо танцует и поет.
      ШЛЮРКЕР. Неужели? Вздор!
      ХОЗЯЙКА. Думаю, что скоро вам представится случай самому в этом убедиться.
      ШЛЮРКЕР (закончив трапезу). Ну вот, заморил червячка, теперь можно перейти и к делу. (Обращается к посетителям) А ну, кто готов померяться со мной силой? Играем на деньги.
      ПЕТЕР. Я!
      ШЛЮРКЕР. А ты кто такой, парень?
      ПЕТЕР. Петер Мунк, угольщик.
      ШЛЮРКЕР. А хватит ли у тебя силенок, угольщик?
      ПЕТЕР. Я каждый день на своей тележке развожу по тонне угля, предлагая его у всех ворот, а это не всякому под силу.
      ШЛЮРКЕР. А хватит ли у тебя деньжонок, угольщик?
      ПЕТЕР. Я каждый день откладывал от своего заработка по одному талеру, и за месяц мне удалось накопить целых тридцать талеров.
      ШЛЮРКЕР. Тридцать талеров? А знаешь ли ты, угольщик, что в пересчете на голландские гульдены, тридцать талеров составят всего один гульден.
      ПЕТЕР. Знаю.
      ШЛЮРКЕР. А ты смельчак! Ну что ж, из уважения к твоей нищете ставлю против твоих тридцати талеров три гульдена, и начнем игру.
      Они садятся за один из столиков друг против друга, делают ставки, и начинается состязание - ручная борьба. Через несколько секунд Шлюркер одерживает победу над Петером.
      1-Я ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА. Мой, мой выиграл! Ах, какой лапусик!
      ШЛЮРКЕР (загребая деньги в карман). Деньги мои. Знай сверчок свой шесток.
      Петер, погрустнев, отходит в сторону. В трактир входит рослый румяный толстяк - Иезекиил Толстый.
      ХОЗЯЙКА. Добро пожаловать, господин Иезекиил!
      ИЕЗЕКИИЛ. А что, хозяйка, мое место свободно?
      ХОЗЯЙКА. Свободно, господин Иезекиил, вас дожидается. Присаживайтесь.
      2-Я ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА. И мой, мой пришел! Самый богатенький! Он мне вчера улыбнулся, ей-богу!
      ХОЗЯЙКА. Что угодно? Пива?
      ИЕЗЕКИИЛ. От кружечки амстердамского не откажусь.
      ХОЗЯЙКА. Такого пива как у меня, доложу я вам, нет во всем Шварцвальде. Не прикажете ли к пиву кусочек холодной телятины?
      ИЕЗЕКИИЛ. Твоя правда, хозяйка. Нет лучшей закуски к доброму пиву. Кусок хорошей телятины мне сейчас не повредит.
      ХОЗЯЙКА. Эй, красотка Лиза. Подай заказ для господина Иезекиила.
      ЛИЗБЕТА (приносит пиво и телятину). Пожалуйста, господин Иезекиил, ешьте на здоровье.
      ИЕЗЕКИИЛ. Ну, кто хочет выиграть? (Обращаясь к Петеру) Хочешь сыграть в кости, парень?
      ПЕТЕР. Кто? Я? К сожалению, у меня уже кончились деньги. Лучше скажите, господин Иезекиил, отчего это вы иногда заикаетесь, а иногда нет?
      ИЕЗЕКИИЛ. Знаешь, какая штука, парень: я богат, поэтому, что хочу, то и делаю. Деньги дают мне свободу, а у тебя их нет, поэтому - пошел отсюда!
      2-Я ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА. Ах, какой крутой!
      К игорному столу, за которым разместился Иезекиил, подсаживается Шлюркер.
      ШЛЮРКЕР. С благополучным возвращением, Иезекиил. Это правда, что тот строевой лес, что ты возил на продажу в Амстердам, принес тебе огромную прибыль?
      ИЕЗЕКИИЛ. Да, в Голландии я загнал лес втридорога и наварил на этом деле богатый куш. И в Шварцвальд возвратился не пешком, как все плотогоны, а приплыл на корабле, словно важный барин.
      ШЛЮРКЕР. Так бросим кости. И пусть часть вырученных тобой денег перейдет в мой карман.
      ИЕЗЕКИИЛ. Напрасные надежды. Тебе не выиграть у меня и гульдена. С тех пор, как стоит этот трактир в Шварцвальде, еще никому не удавалось обыграть меня.
      ШЛЮРКЕР. Вздор! Даже если ты и оставишь меня с носом, то для меня это ровным счетом ничего не значит.
      ИЕЗЕКИИЛ. Хорошо, тогда начнем игру. Ставка - десять гульденов. Не будем мелочиться.
      ШЛЮРКЕР. Согласен. Я первым кидаю кости.
      ИЕЗЕКИИЛ. Мне все равно.
      Они делают ставки, отсчитывая звонкие гульдены. Внимание всех присутствующих постепенно концентрируется вокруг игорного стола.
      ШЛЮРКЕР (кидает кости). Тринадцать.
      ИЕЗЕКИИЛ (кидает кости). Пятнадцать. Ставка моя.
      2-Я ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА. А как мой твоего, а? Я балдею!
      Иезекиил загребает деньги к себе в карман. Они делают новую ставку.
      ШЛЮРКЕР. Здесь по полу чертовски несет! Эй, хозяйка, принеси-ка сюда вон ту длинную скамью, что стоит у стены. Я положу на нее свои ноги.
      ХОЗЯЙКА. Господин Шлюркер, вы же знаете, что в моем трактире просто так никогда ничего не делается.
      ШЛЮРКЕР. Вздор! Сам знаю! Молодец, хозяйка, держите марку заведения! Ну что ж, я думаю, этот гульден заставит тебя пошевелиться.
      Он бросает гульден, который катается по полу. Хозяйка бегает за ним, пытаясь его поймать. Все смеются, наблюдая эту картину. И вот наконец гульден в руках у хозяйки. Она сгоняет со скамьи всех, кто на ней сидит и приносит ее к ногам Шлюркера. Тот кладет на нее свои длинные ноги.
      ХОЗЯЙКА. Пожалуйста, господин Шлюркер. Ваше желание исполнено.
      ШЛЮРКЕР. Деньги сделали свое дело. Теперь можно продолжить игру. (Кидает кости Шестнадцать.
      ИЕЗЕКИИЛ (кидает кости). Восемнадцать. Ставка моя.
      Иезекиил загребает деньги в карман. И вот уже не слышно голосов Иезекиила и Шлюркера, только видно, как они ставят гульдены на банк, поочередно бросают кости и Иезекиил загребает выигрыш. В трактир входит молодой статный парень - Вильм Красивый. Среди посетителей заметно оживление.
      ХОЗЯЙКА. Господин Вильм, вы как всегда вовремя!
      ВИЛЬМ. Музыканты готовы?
      ХОЗЯЙКА. Давно готовы, господин Вильм.
      ВИЛЬМ. А публика разогрета?
      ХОЗЯЙКА. Только вас и ждет.
      3-Я ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА. А это мой! Какой милый! Просто душка! Прямо на меня смотрит!
      ВИЛЬМ. Тогда не будем тратить время зря. Время - деньги! Объявляй меня, хозяйка.
      ХОЗЯЙКА. Уважаемая и почтенная публика! Специально для вас исполняется самый популярный зонг, так сказать, шлягер сезона: "Зеленый мох под елками". Только сегодня для вас танцует лучший танцор Шварцвальда, можно сказать, звезда нашей округи - Вильм Красивый. Встречайте!
      Все в восторге кричат и аплодируют.
      ВИЛЬМ. Благодарю, благодарю! Музыканты, это вам для начала, держите!
      Вильм кидает музыкантам кошелек, туго набитый гульденами. Звучит песня.
      ПЕСНЯ. Зеленый мох под елками,
      Зеленый мох под елками.
      Что нужно парню в двадцать лет?
      Покувыркаться с телками!
      Вся наша жизнь, куда ни глянь,
      Полна трудами столькими.
      Она и впрямь была бы дрянь,
      Когда б не скачки с телками.
      Почтенный люд к монете лют
      До самой крайней крайности.
      И я могу сшибить деньгу.
      Да только что в ней радости?
      Но мне подай стакан вина
      Да телку попокладистей,
      И все вокруг пошлю я на...
      Заради этих радостей!
      Во время песни Вильм выписывает ногами такие замысловатые вензеля и выкидывает такие невиданные коленца, что все присутствующие вне себя от изумления. Вот танец окончен. Слышатся восторженные крики посетителей. Вильм проходит со шляпой по кругу. В нее дождем сыплются монеты. Петер пробирается к Вильму сквозь обступившую его толпу.
      3-Я ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА. Ах, какие вы кренделя выделывали! Как вы высоко прыгали! Вы божество, вы мой кумир! И я от вас просто тащусь! Прошу вас, распишитесь!
      ПЕТЕР. Господин Вильм, пожалуйста, послушайте! Извините, но мне очень хотелось бы спросить вас об одном деле. Вы - знатный человек. Денег у вас куры не клюют, и вы сорите ими так, словно это еловые шишки, которые можно натрясти с елок. Знаменитые поэты сочиняют для вас стихи, известные композиторы пишут вам музыку, лучшие балетмейстеры разучивают с вами танцы, а ведь все это стоит бешеных денег. Вы платите музыкантам за один танец столько, сколько моему бедному папаше было не заработать и за год. Все вас почитают словно принца...
      ВИЛЬМ. Хозяйка, что это за парень?
      ХОЗЯЙКА. Ах, да это всего-навсего Петер Мунк, угольщик!
      ВИЛЬМ. Короче, что тебе от меня нужно? Автограф на память?
      ПЕТЕР. Нет... То есть да, конечно, я буду рад, но речь о другом. Еще совсем недавно вы были таким же бедняком, как и я, и работали у одного из лесных торгашей. И вдруг ни с того ни с сего разбогатели. Скажите, это правда, что где-то на Рейне вы подцепили багром мешок с золотом?
      ВИЛЬМ. Сущая правда, угольщик. Когда отправишься на Рейн, то захвати с собой багор подлиннее. Мешки с золотом лежат слишком глубоко.
      Вильм смеется. Следом за ним смеются Шлюркер и Иезекиил, хозяйка трактира и все остальные. Петер отходит в сторону. К нему подходит Лизбета.
      ЛИЗБЕТА. Не обращай на них внимания, Петер. Они над бедными всегда смеются. Ну, хочешь, я с тобой потанцую?
      ПЕТЕР. В другой раз, сейчас что-то не хочется. Ничего, Лизбета, я тоже когда-нибудь разбогатею, и тогда все будут завидовать мне. Вот увидишь, все еще будут башмаки мне лизать.
      ЛИЗБЕТА. И тебе это будет приятно?
      ПЕТЕР. Конечно.
      ЛИЗБЕТА. А как ты собираешься разбогатеть?
      ПЕТЕР. Не знаю, но должно же когда-нибудь и мне повезти. Что за жалкая участь быть чумазым угольщиком! Сколько ни мойся, никак не отмоешь с лица сажу и копоть. Вот был бы я стеклодувом или плотогоном. Как их все уважают
      ЛИЗБЕТА. Работай добросовестно, и тебя будут уважать.
      ПЕТЕР. Что ты все заладила: работай да работай! Ну, стану я работать вдвое, втрое больше, заработаю вместо одной миски похлебки - три. Разве это богатство? Разве я этого хочу? Другие ничего не делают, а ходят в бархате и атласе и разъезжают в золоченых каретах. А чем они лучше меня?
      ЛИЗБЕТА. Некоторые лучше, а некоторые гораздо хуже.
      ПЕТЕР. Я не хочу быть нищим, и я им не буду.
      Петер выбегает из трактира. Снова слышны голоса Иезекиила и Шлюркера.
      ИЕЗЕКИИЛ. И опять ставка моя. На сегодня, думаю, хватит.
      ШЛЮРКЕР. Вздор! Я готов поставить на кон все свои деньги, лишь бы выиграть у тебя хоть одну ставку.
      ИЕЗЕКИИЛ. Ты еще успеешь продуть мне свое состояние, но только не сегодня. Я устал, отложим этот вопрос до следующего вечера, а то, как бы мне не пришлось просидеть здесь до утра, чтобы подсчитать свой выигрыш.
      КАРТИНА ВТОРАЯ
      Хижина Петера, возле которой он в угольной яме выжигает уголь.
      ПЕТЕР. Ох, и скверное занятие выжигать уголь у дымного костра. Дым совсем глаза проел. То ли дело ремесло стекольщика, часовщика или башмачника! Даже музыкантов, которых нанимают играть на воскресных вечеринках, и тех почитают больше, чем нас, угольщиков! У них работа чистая, они и одеться могут, как следует. А мне и наряжаться не стоит.
      К Петеру подходит его мать Барбара Мунк. У нее в руках - узелок с едой.
      БАРБАРА. Ужин готов, Петер. Поешь, мой мальчик. Как ты устаешь, сынок, совсем с лица спал.
      ПЕТЕР. Все думаю как разбогатеть. Неужели мне на роду написано просиживать дни и ночи у угольных ям? Был бы я так же уважаем и богат, как Иезекиил Толстый, так же смел и силен, как Шлюркер Тощий, так же знаменит и почитаем, как Вильм Красивый.
      БАРБАРА. Но ведь этим троим все завидуют и недолюбливают их за жадность к деньгам, за их нечеловеческую алчность, за их бессердечное отношение к должникам.
      ПЕТЕР. Зато за богатство им все прощают, и все у них сходит с рук.
      БАРБАРА, Да и как не простить! Кто кроме них так легко может разбрасывать направо и налево звонкие гульдены?
      ПЕТЕР. И откуда только они берут столько денег? Ах, если бы мне хоть десятую долю того, что выиграл нынче Иезекиил Толстый!
      БАРБАРА. Разве в деньгах счастье? Человек может быть беден, когда он богат и богат, когда беден. Уж лучше иметь домик с печью - да зато сердце человечье, чем мраморные палаты, да зато и сердце в груди из холодного камня.
      ПЕТЕР. Я перебрал в уме все известные способы разбогатеть, но не смог придумать ни одного мало-мальски верного.
      БАРБАРА. Еще когда был жив твой отец Бальцер, у нас в доме часто собирались бедняки соседи, чтобы помечтать о богатстве. Не раз они поминали в разговорах Стеклушку, маленького покровителя стеклодувов. Говорили, что он хранит какой-то клад.
      ПЕТЕР. А где он живет?
      БАРБАРА. Погоди, дай бог память. Стеклушка живет в чаще Шварцвальдского леса на Еловом Бугре под самой огромной елью. Но для того, чтобы вызвать стеклянного человечка, нужно прочитать заклинание:
      Под косматой елью
      В темном подземелье,
      Где рождается родник,
      Меж корней живет старик.
      Он неслыханно богат,
      Он хранит заветный клад...
      Были в этих стишках еще две строчки, но я их уже забыла.
      ПЕТЕР. Матушка, постарайтесь, может быть, припомните, напрягите память.
      БАРБАРА. Нет, память уже не та. Ни за что не вспомнить.
      ПЕТЕР. Может спросить у кого-нибудь из стариков, не помнят ли они, как заканчивается это заклинание?
      БАРБАРА. Оставь эти пустые мечты. Ничего хорошего никогда из этого не выходило. Да старики, наверно, и не знают этих слов. А иначе, почему бы им самим не пойти в лес и не вызвать Стеклушку? Бальцер тоже когда-то ходил просить у него помощи, но безуспешно. Ведь Стеклушка показывается только тем, кому посчастливилось родиться в воскресенье между двенадцатью и двумя часами пополудни. Вот если бы ты только знал это заклинание от слова до слова, то он непременно явился бы тебе. Ты ведь родился в воскресенье, как раз в самый полдень.
      ПЕТЕР. Как! Что вы сказали, матушка? Я появился на свет в полдень! В воскресенье! Будь что будет, а я должен попытать свое счастье. Хватит того, что я родился в воскресенье и знаю часть заклинания.
      КАРТИНА ТРЕТЬЯ
      Еловый Бугор. Сюда-то и приходит Петер, чтобы вызвать Стеклушку.
      ПЕТЕР. Да, страшно в лесу после захода солнца. Не зря, видимо, люди говорят, что в этих местах нечисто. За два часа пути нигде никакого жилья ни избушки дровосека, ни охотничьего шалаша.
      Как страшно, как страшно, ой, чур, меня, чур!
      За веткою чей-то зловещий прищур.
      И ветер шумит на Еловом Холме,
      Как будто бы духи вздыхают во тьме.
      Как быстро, как быстро темнеет в бору,
      А может, а может, оно и к добру.
      О чем это елки бормочут во мгле?
      И добрые духи ведь есть на земле.
      Кто там копошится в кромешной ночи?
      Пожалуйста, сердце, потише стучи.
      И кто притаился там друг или враг?
      Ах, бедное сердце, не бейся же так!
      Петер останавливается возле огромной ели.
      Наверно, это самая большая ель на всем свете! Стало быть тут и живет Стеклушка.
      Петер снимает шляпу, отвешивает перед елью глубокий поклон и откашливается.
      Добрый вечер, господин стекольный мастер!
      Тишина. Петеру никто не отвечает.
      Может быть, все-таки лучше сначала сказать стишки?
      Под косматой елью
      В темном подземелье,
      Где рождается родник,
      Меж корней живет старик.
      Он неслыханно богат,
      Он хранит заветный клад...
      Из-за ствола ели кто-то выглядывает и тут же исчезает. Петер успевает это заметить.
      Господин стекольный мастер! Где же вы? Будьте так добры, не дурачьте меня! Господин Стеклушка! Если вы думаете, что я вас не видел, то изволите глубоко ошибаться. Я отлично видел, как вы выглянули из-за дерева.
      Из-за ели слышится смешок, похожий на звон бьющегося стекла.
      Погоди же! Я тебя поймаю!
      Петер бросается за дерево, но там никого нет. Только маленькая пушистая белочка с роскошным хвостом молнией взбегает вверх по стволу.
      ГОЛОС. Ах, глупый, глупый угольщик Петер Мунк! Не может придумать такие простые слова! А еще родился в воскресенье, ровно в полдень! Как там дальше, Петер! Подбери только рифму к слову "воскресный", а уж остальные слова сами придут!..
      ПЕТЕР. Говорящая белочка! Да тут дело нечисто!
      Петер бросается бежать со всех ног от этого жуткого места.
      КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
      В хижине дровосека Каспара. За окном сверкает молния. Слышатся удары грома, шум дождя, свист ветра, треск ломающихся и падающих деревьев. Каспар, сидя в кресле, покуривает длинную трубку. Его дочь Лизбета сидит за прялкой у лучины.
      ЛИЗБЕТА. Ох, господи, как страшно! Отец, посмотрите, какая непогода за окном!
      КАСПАР. Да, к вечеру в лесу разыгралась буря.
      ЛИЗБЕТА. Столетние ели сгибаются чуть не до земли. А слышите, отец, как они жалобно скрипят?
      КАСПАР. Никому бы я не посоветовал выходить в такую пору из дому. Кто выйдет, тому уж не вернуться живым. Нынче ночью Михель Великан рубит лес для своего плота.
      ЛИЗБЕТА. Голландец Михель! Хозяин Шварцвальдского леса!
      КАСПАР. Будь проклят такой хозяин! В такую ночь, как нынешняя, Михель Голландец рубит и ломает старые ели там, на вершине холма, где никто не смеет рубить. Мой отец, твой дед, однажды сам видел, как он, словно тростинку, сломал ель в четыре обхвата. В чьи плоты потом идут эти ели, я не знаю. Но каждый корабль, в который попадает такое бревно, непременно идет ко дну. А все дело в том, что стоит Михелю сломать на холме новую ель, как старое бревно, вытесанное из такой же горной ели, трескается или выскакивает из пазов, и корабль дает течь.
      ЛИЗБЕТА. Так вот почему мы так часто слышим о кораблекрушениях.
      КАСПАР. Да, если бы не Михель, люди странствовали бы по воде, как посуху, уж поверь моему слову, дочка. А будь я на месте голландцев, то платил бы за такой лес не золотом, а картечью. А самого Михеля, попадись он мне, я бы приказал расстрелять из пушки.
      ЛИЗБЕТА. Что вы, отец! Не говорите так, а то накличете беду. Вдруг он сейчас бродит где-то рядом с нашей хижиной и все слышит.
      КАСПАР. Я это раньше говорил и теперь повторю, хотя бы он сам заглянул вот в это окошко, виной всему Михель. От него все беды и пошли.
      Раздается стук в дверь.
      ЛИЗБЕТА (вздрагивает). Ой, чур меня! Это он - Михель! Я же говорила!
      ГОЛОС (за дверью). Откройте, добрые хозяева!
      ЛИЗБЕТА. Молчите, отец, не откликайтесь!
      КАСПАР. А вдруг это не Михель, а какой-нибудь запоздалый путник. Не можем же мы оставить его на ночь в такую непогоду у дверей. Кто ты: лесной дух или человек?
      ГОЛОС. Человек! Ради бога, впустите! Я заблудился.
      КАСПАР. Вот видишь! Злые духи никогда не поминают имя бога. Открой дверь.
      Лизбета осторожно подходит к двери, открывает ее и впускает Петера.
      ЛИЗБЕТА. Петер!
      ПЕТЕР. Лизбета! Вот так удача! Никак не ожидал, что попаду в твой дом.
      ЛИЗБЕТА. Я, признаться, тоже никак не думала увидеть тебя в такую пору в этой части леса.
      КАСПАР. Я вижу, вы знакомы. Ну, что ж, Лизбета, приглашай своего ночного гостя в дом, да накрывай на стол. Подай нам на ужин остатки глухаря, да принеси по кружке яблочного вина.
      Лизбета ставит на стол еду и вино. Петер подсаживается к столу.
      ПЕТЕР. Я, кажется, вас чем-то напугал?
      ЛИЗБЕТА. Да, немного. Я решила, что ты - Михель.
      ПЕТЕР. А кто такой Михель?
      КАСПАР. Вы, должно быть, нездешний, если ничего не слышали о нем.
      ЛИЗБЕТА. Век бы о нем не слыхать!
      ПЕТЕР. Нет, это интересно. Хозяин, я прошу вас, расскажите.
      КАСПАР. Ну хорошо, я расскажу вам, что знаю сам и что дошло до нас от наших отцов и дедов. Лет сто назад - так, по крайней мере, рассказывал мой дед - не было на всей земле народа честнее шварцвальдцев. Теперь-то, когда на свете завелось столько денег, люди потеряли стыд и совесть. Про молодежь и говорить нечего - у той только и дела, что плясать, ругаться да сорить деньгами. А прежде было не то. И как там не поверни, а все беды у нас пошли от него. Так вот, значит, лет сто тому назад жил в этих местах богатый лесоторговец. И вот однажды приходит к нему наниматься какой-то парень. Никто его не знает, но видно, что здешний - одет как шварцвальдец. А ростом чуть не на две головы выше всех - настоящий великан. Лесоторговец сразу сообразил, как выгодно держать такого работника. Он назначил ему хорошее жалование, и Михель (так звали парня) остался у него. Прослужив с полгода, Михель явился к хозяину и говорит: "Довольно нарубил я деревьев. Теперь охота мне поглядеть, куда они идут. Отпусти-ка меня, хозяин, разок с плотами вниз по реке". "Пусть будет по-твоему,- сказал хозяин,- Хоть на плотах нужна не столько сила, сколько ловкость, но я не хочу мешать тебе поглядеть на белый свет. Собирайся!". И вот плотогоны пришли в Кельн, где обычно продавали свой лес. Но тут Михель сказал им: "Ну и сметливые же вы купцы...
      МИХЕЛЬ. "Ну и сметливые же вы купцы, как погляжу я на вас. Что ж вы думаете - здешним жителям самим нужно столько леса, сколько мы сплавляем из Шварцвальда? Как бы не так! Они его скупают у вас за полцены, а потом перепродают втридорога голландцам. Давайте-ка мелкие бревна пустим в продажу здесь, а большие погоним дальше, в Голландию, да сами и сбудем тамошним корабельщикам. А что мы выручим сверх обычного - то пойдет в наш карман".
      КАСПАР. ...то пойдет в наш карман".
      ПЕТЕР. И что же, все было сделано точь-в-точь по его слову?
      КАСПАР. Да, долго уговаривать сплавщиков ему не пришлось. Правда, нашелся среди них один честный малый, который убеждал их не обманывать хозяина, да они его и слушать не стали и сразу позабыли его слова, только Голландец Михель не позабыл. Плотогоны погнали хозяйский лес в Роттердам и там продали его вчетверо дороже, чем давали им в Кельне. Во всю жизнь не случалось им видеть столько денег. Головы у парней закружились, и пошло у них такое веселье, пьянство, сквернословие, картежная игра! С ночи до утра и с утра до ночи... Словом до тех пор не возвратились они домой, пока не пропили и не проиграли все до последней монетки.
      ЛИЗБЕТА. А что сталось с тем честным малым?
      КАСПАР. Голландец Михель продал его торговцу невольниками, и о нем не было больше ни слуху ни духу. С той поры голландские кабаки стали казаться нашим парням сущим раем, а Михель Великан (его стали после этого путешествия называть Михель Голландец) сделался настоящим королем плотогонов. Он не раз еще водил наших парней в Голландию, и мало-помалу пьянство, игра, крепкие словечки - словом, всякая гадость перекочевала в эти края. А когда вся эта история вышла наружу - Голландец Михель исчез. Искали его, искали - нет! Пропал - как в воду канул...
      ПЕТЕР. Помер, может быть?
      КАСПАР. Нет, знающие люди говорят, что он и до сих пор хозяйничает в здешнем лесу.
      ЛИЗБЕТА. А правда, что, если его как следует попросить, он поможет разбогатеть?
      КАСПАР. Богатство он дать, конечно, может. И, говорят, помог уже кое-кому. Но не желал бы я оказаться в шкуре такого богача, будь это хоть сам Иезекиил Толстый, или Шлюркер Тощий, или Вильм Красивый.
      ПЕТЕР. Почему?
      КАСПАР. Идет молва, что деньги он дает не даром, а требует за них кое-что подороже всяких денег.
      ПЕТЕР. Разве есть на свете то, что может быть дороже денег?
      КАСПАР. Видимо, есть. Но больше я об этом ничего не скажу. Вот что рассказывали наши деды о Голландце Михеле, и кто знает, что в этих россказнях правда, что сказка? Буря за окном улеглась, пора и нам укладываться на ночлег. Лизбета, постели гостю на лавке да вместо подушки дай ему под голову мешок с листьями.
      Лизбета расстилает для Петера на лавке под окном постель.
      ПЕТЕР. Спасибо. Спокойной ночи.
      ЛИЗБЕТА. Спокойной ночи, Петер.
      КАСПАР. Приятного сна.
      Каспар и Лизбета уходят в соседнюю комнату. Петер устраивается на лавке и быстро засыпает.
      КАРТИНА ПЯТАЯ
      И снится Петеру сон. Перед ним палуба старинного корабля. Снуют матросы, неспешно прогуливаются пассажиры. Один из них подходит к капитану, высокому и рослому человеку, стоящему на капитанском мостике. Капитан наблюдает за горизонтом в подзорную трубу и курит длинную трубку.
      ПАССАЖИР. Я имею честь говорить с капитаном корабля?
      КАПИТАН. Да, капитан "Кармильхана" Альфред Франц Ван дер Свельдер к вашим услугам.
      ПАССАЖИР. Могу я узнать, господин капитан, когда мы будем в Амстердаме?
      КАПИТАН. Если море будет спокойным, а ветер попутным, то на третьи сутки придем в порт.
      ПАССАЖИР. Какой у вас прекрасный корабль, господин капитан.
      КАПИТАН. А главное - крепкий! На "Кармильхан" пошла лучшая корабельная ель Шварцвальда. Ее сплавляют по Неккару в Рейн, а по Рейну самые прочные и длинные бревна гонят в Голландию на корабельные верфи.
      ПАССАЖИР. Позвольте узнать, что это за земля виднеется там на горизонте?
      КАПИТАН. Берег Шотландии. По преданию где-то здесь, в этих местах, находится знаменитая Стинфольнская пещера.
      ПАССАЖИР. Чем же она так знаменита?
      КАПИТАН. Говорят, что она хранит в себе несметные сокровища с затонувших кораблей. (Внимательно вглядывается в горизонт) Вот незадача! Не иначе как над морем собираются тучи.
      ВПЕРЕДСМОТРЯЩИЙ (кричит). На нас движется судно, капитан!
      КАПИТАН. Где?
      ВПЕРЕДСМОТРЯЩИЙ. Вон там, в тумане! С наветренной стороны.
      КАПИТАН. Действительно. Руль на борт! Они нас не видят! Странно, очень странно. Чей это корабль? Я не вижу флага!
      ВПЕРЕДСМОТРЯЩИЙ. Смотрите, все паруса разорваны. Как давно нужно плавать, чтобы они стали такими!
      ПАССАЖИР. А как же он движется без парусов?
      КАПИТАН. Черт возьми! А где же люди? Я не вижу на нем ни одного человека!
      Быстро темнеет небо. Усиливается ветер и шум волн.
      ВПЕРЕДСМОТРЯЩИЙ. Надвигается буря, капитан!
      КАПИТАН. Надо убрать верхний парус, пока люди еще могут взобраться на реи! Живо, живо, ребята! Крепите паруса!
      Матросы, стряхивая с себя воду, угрюмо делают свое дело.
      Это необыкновенное судно. Сейчас неминуемо столкновение...
      По всему горизонту сверкает молния, и гремит гром. Неизвестный корабль со зловещим скрипом мрачной тенью проносится мимо "Кармильхана".
      ПАССАЖИР. Ничего более ужасного в своей жизни я не видел! Что же это было?
      КАПИТАН. Корабль-призрак! Это дурное предзнаменование!
      Слышится треск ломающегося дерева.
      ПАССАЖИР. Что это значит?
      КАПИТАН. Это знак смерти! "Летучий Голландец"!
      ПАССАЖИР. Вестник кораблекрушений?!
      КАПИТАН. Да, он предвещает гибель всем, кто его видит!
      ВПЕРЕДСМОТРЯЩИЙ. Капитан, "Кармильхан" дал течь!
      КАПИТАН. Проклятый Ван дер Декер!
      ПАССАЖИР. Кто это?
      КАПИТАН. Капитан "Летучего Голландца"! Мой корабль погиб! Нам всем конец!
      Огромный черный ворон садится на мачту "Кармильхана".
      ВОРОН. Кар! Кар-р! "Кар-р-р-миль-хан"!
      Сверкает молния, гремит гром. На палубе среди пассажиров начинается паника. Усиливается свист ветра и шум волн. Трещит и качается мачта, рвутся паруса. Вспышки молний освещают Еловый Бугор в Шварцвальде, именно то самое место, где растут самые высокие и крепкие ели. Огромный человек в одежде плотогона под проливным дождем рубит могучую ель. Он ударяет топором по дереву, и мачта "Кармильхана" чуть кренится. Новый удар топора, и мачта кренится еще больше. И вот подрубленная ель с треском валится на землю, И в тот же миг падает на палубу корабля и треснувшая мачта. Плотогон с Елового Бугра останавливается, чтобы перевести дух. Утерев пот со лба, он всматривается вдаль, словно бы видя сквозь пространство гибель "Кармильхана". На его лице появляется улыбка, которая превращается в злобную усмешку. Зловещее карканье ворона сливается со злорадным смехом плотогона.
      Петер стоит перед успокоившейся водной гладью. Издали к берегу приближается лодка, в которой сидит человек в одежде плотогона. Это Голландец Михель. У него в руках удилище.
      МИХЕЛЬ. Здорово, Петер! Ты чего не здороваешься?
      ПЕТЕР. Здравствуйте, сударь. Откуда вы знаете, как меня зовут?
      МИХЕЛЬ. Я много чего знаю. Клюет! Видал! Сегодня славно ловится. (Он достает из воды пойманную на удочку золотую чашу.) Конечно, надо уметь! Главная хитрость в наживке! Мелочишка! А это на наживку пойдет! (Он вылавливает из воды очередные золотые предметы.) Смотри-ка, смотри, Петер! Посмотрим, что там такое! (Он подцепляет человеческий череп, показывает его Петеру.) Ты знаешь, кто это, Петер? Это же негодяй Ван дер Страатен, капитан пиратского корабля. (Обращаясь к черепу) За золотом гоняешься? (Смеется) А ты, Петер, ведь тоже хочешь разбогатеть, правда? Вот я тебе и помогу. Я тебе, а ты - мне!
      ПЕТЕР. А что я для этого должен сделать?
      МИХЕЛЬ. Сущие пустяки. Договоримся. Тебе это ничего не будет стоить. Ты только поможешь мне узнать, где находятся сокровища "Кармильхана".
      ПЕТЕР. Сокровища "Кармильхана"! Ради бога, скажите, что это?
      МИХЕЛЬ. Я не отвечаю на вопросы, когда мне их так задают.
      ПЕТЕР. Ну, так что же такое "Кармильхан"?
      МИХЕЛЬ. "Кармильхан" теперь уже ничто, но в свое время это был красивый корабль, с таким огромным грузом золота, какой едва ли был на каком-нибудь другом корабле.
      ПЕТЕР. Когда и где он затонул?
      МИХЕЛЬ. Сто лет тому назад, а где - я точно не знаю. Я здесь, чтобы отыскать это место и выудить со дна золото. Помоги мне, и мы разделим находку, хочешь?
      ПЕТЕР. Всей душой хочу! От всего сердца! Скажите только, что я должен сделать?
      МИХЕЛЬ. То, что ты должен сделать требует мужества: незадолго до полуночи ты отправишься в самую пустынную и дикую часть Елового Бугра. С тобой должна быть корова, которую ты там зарежешь. Но предварительно договорись с кем-нибудь, чтобы он завернул тебя в содранную коровью шкуру, а затем ушел и оставил тебя одного. Не пройдет и часа, как ты узнаешь, где лежат сокровища "Кармильхана".
      ПЕТЕР. Но таким путем сын старого Энгроля погубил свое тело и душу! Большое спасибо, сударь, но я не хочу иметь с вами дела! (Бросается бежать.)
      МИХЕЛЬ. И все-таки, Петер, сокровища "Кармильхана" ждут тебя!
      Лодка с Михелем удаляется от берега и исчезает.
      КАРТИНА ШЕСТАЯ
      Петер снова стоит на Еловом Бугре перед огромной елью.
      ПЕТЕР. Вот теперь гадай, какое же слово идет в пару со словом "воскресный"? Ах, если бы я знал заклинание до конца, стеклянный человечек, наверно, вышел бы ко мне. Недаром же я родился в воскресенье!
      Вдруг до Петера доносятся слова веселой песни.
      ПЕСНЯ. В эту ночь сердца и кружки
      До краев у нас полны
      Здесь на дружеской пирушке
      Все пьяны и все равны.
      Появляются трое парней, горланящих песню. Они похожи на троих из трактира, только одеты немного попроще. Не обращая на Петера никакого внимания, они перепрыгивают через канаву, разделяющую Еловый Бугор на две части, и идут дальше, распевая во все горло.
      Песней гоним мы печали,
      Шуткой красим свой досуг
      И в пути на сеновале
      Обнимаем мы подруг.
      За рекою, в деревушке
      Варят мед чудесный.
      Разопьем с тобой по кружке
      В первый день воскресный.
      ПЕТЕР. Воскресный! Так вот она, эта рифма. Да точно ли, не ослышался ли я?
      Петер бросается догонять парней. Он перескакивает через канаву и хватает одного из парней за рукав.
      Эй, приятели, подождите!
      Парни останавливаются.
      1-Й ПАРЕНЬ. Ты, кажется, что-то хотел?
      ПЕТЕР. Какая у вас там рифма на "воскресный"? Повтори-ка что ты пел!
      1-Й ПАРЕНЬ. Я не понял. Тебе-то что за дело! Что хочу, то и пою. Короче, пусти сейчас же мою руку, а не то...
      ПЕТЕР. Нет, сперва скажи, что ты пел!
      1-Й ПАРЕНЬ. Да ты, я вижу, по-любому, слов не понимаешь! Ты на кого мачту рубишь?
      2-Й ПАРЕНЬ. Ты на кого волну гонишь? Тебе что нюх оторвало?
      3-Й ПАРЕНЬ. Ты на кого бревно катишь? Крутой, аж парус сносит!
      1-Й ПАРЕНЬ. Горя хочешь! Ну что ж, получай!
      Парни накидываются на Петера с кулаками.
      2-Й ПАРЕНЬ. А это тебе на закуску! А то типа деловой, в натуре!
      3-Й ПАРЕНЬ. А наперед запомни конкретно, каково задевать почтенных людей.
      1-Й ПАРЕНЬ. Чисто с такими как мы шутки плохи, парень!
      ПЕТЕР (потирая ушибленные места). Еще бы не запомнить! А теперь, раз уж вы меня все равно отколотили, сделайте милость - спойте мне ту песню, которую вы только что пели.
      Парни дружно гогочут.
      1-Й ПАРЕНЬ. А что? Мы люди не гордые. А для хорошего человека почему бы не спеть! Споем, братаны!
      2-Й ПАРЕНЬ. Конкретно, споем! Жалко, что ли!
      3-Й ПАРЕНЬ. Да без базару, о чем разговор!
      1-Й ПАРЕНЬ. Только ты, братела, в другой раз утухни конкретно, свернись в трубочку и не возникай по-любому, пока чисто в череп не схавал!
      Парни вновь затягивают свою песню.
      ПЕСНЯ. Напоследок с песней громкой
      Эту кружку подниму
      За дорожную котомку,
      За походную суму!
      За рекою, в деревушке
      Варят мед чудесный.
      Разопьем с тобой по кружке
      В первый день воскресный!
      Парни уходят. Петер остается один.
      ПЕТЕР. Значит "воскресный" рифмуется с "чудесный". Теперь, Стеклушка, давай с тобой еще раз перемолвимся словцом.
      Из-за старой ели появляется огромный детина в куртке из темной парусины, на широкой груди - зеленые помочи, шириною с ладонь. Он в штанах из черной кожи, на ногах - громадные сапоги. В руках - багор, длиною с корабельную мачту. Это Голландец Михель.
      МИХЕЛЬ. Петер Мунк, что ты делаешь в моем лесу?
      ПЕТЕР. С добрым утром, земляк. Я иду лесом к себе домой - вот и все мое дело.
      МИХЕЛЬ. Разве эта дорога ведет к твоему дому? Ты меня обманываешь, Петер Мунк!
      ПЕТЕР. Да, конечно, она ведет не совсем прямо к моему дому, но сегодня такой жаркий день... Вот я и подумал, что идти лесом хоть и дальше, но прохладнее!
      МИХЕЛЬ. Не лги, угольщик Мунк! А не то я одним щелчком вышибу из тебя дух!
      ПЕТЕР. Уверяю вас, земляк, я и не думал лгать!
      МИХЕЛЬ. Еще одно слово, и я уложу тебя на месте этим багром!
      Михель заносит над Петером свой багор. Петер сжимается от страха и закрывает голову руками. Михель смеется.
      Эх ты, дурак! Нашел к кому на поклон ходить! Думаешь, я не видел, как ты распинался перед этим жалким старикашкой, перед этим стеклянным пузырьком. Счастье твое, что ты не знал до конца его дурацкого заклинания! Он скряга, дарит мало, а если и подарит что-нибудь, так ты жизни рад не будешь. Жаль мне тебя, Петер, от души жаль! Такой славный, красивый парень мог бы далеко пойти, а ты сидишь возле дымной ямы да угли
      жжешь. Другие, не задумываясь, швыряют без счета направо и налево золотые гульдены, а ты боишься истратить несколько талеров... Что за жалкая жизнь!
      ПЕТЕР. Что правда, то правда. Жизнь незавидная.
      МИХЕЛЬ. Вот то-то же!.. Ну да мне не впервой выручать вашего брата из нужды... Говори попросту: сколько сотен гульденов нужно тебе для начала?
      Михель хлопает себя по карману, в котором звонко бренчат гульдены.
      ПЕТЕР. Благодарю вас, сударь, но я не желаю иметь с вами дела, ведь я вас узнал. Вы - Голландец Михель!
      Петер пытается убежать от Михеля, но тот преграждает ему путь багром.
      МИХЕЛЬ. Не торопись, Петер Мунк! Ты еще раскаешься... На лбу у тебя написано и по глазам видно: тебе меня не миновать! Послушай-ка, что я тебе скажу, а то будет поздно...
      Видишь вон ту канаву? Это граница моих владений...
      Петеру удается перескочить через канаву. Михель заносит над его головою багор, но тот ударяется о невидимую стену и разлетается в щепки. Одна из щепок падает у ног Петера.
      ПЕТЕР. Что, приятель, промахнулся?
      Петер хватает щепку, чтобы запустить ею в Михеля, но щепка в его руке оживает и превращается в змею, которая стремится его ужалить. Вдруг откуда-то сверху слетает огромный глухарь, который хватает змею за голову и взмывает с нею вверх. Михель скрежещет зубами, воет и топает от ярости. Он грозит кулаком кому-то невидимому, а потом исчезает. Отдышавшись, Петер снимает шляпу и отвешивает перед огромной елью три низких поклона.
      Под косматой елью
      В темном подземелье,
      Где рождается родник,
      Меж корней живет старик.
      Он неслыханно богат,
      Он хранит заветный клад.
      Кто родился в день воскресный,
      Получает клад чудесный!
      ГОЛОС. Хоть ты и не совсем угадал, Петер Мунк, но я покажусь тебе, так уж и быть.
      Под елью появляется маленький старичок в черном кафтанчике, широких шароварах, красных чулочках и большой остроконечной шляпе с широкими полями. Вся его одежда напоминает собой стекло, которое еще не успело остыть. Во рту у него стеклянная трубка. Он то и дело попыхивает ею, выпуская густые клубы дыма.
      СТЕКЛУШКА. Здравствуй, Петер Мунк!
      ПЕТЕР. Здравствуйте, господин хранитель клада!
      СТЕКЛУШКА. Этот грубиян Михель, кажется, здорово напугал тебя?
      ПЕТЕР. Да, господин Стеклушка, я и вправду натерпелся страху.
      СТЕКЛУШКА. Но я его славно проучил и даже отнял у злыдня его знаменитый багор. Больше он его не получит.
      ПЕТЕР. А вы, верно, и были тем почтенным глухарем, который заклевал змею? Благодарю вас, господин стеклянный человечек! Вы мне спасли жизнь! Пропал бы я без вас. Нижайшее вам спасибо.
      СТЕКЛУШКА. Но ведь ты звал меня, Петер. Говори, зачем?
      ПЕТЕР. Уж если вы так добры ко мне, сделайте милость, помогите мне еще в одном деле. Я бедный угольщик, и живется мне очень трудно. Вы и сами понимаете, что если с утра до ночи сидеть возле угольной ямы, далеко не уйдешь.
      СТЕКЛУШКА. Но ведь кто-то должен быть и угольщиком!
      ПЕТЕР. Вот и пусть им будет кто-нибудь другой. А я еще молодой, мне хотелось бы узнать в жизни что-нибудь получше. Вот гляжу я на других - все люди как люди, им и почет, и уважение, и богатство... Взять хотя бы, к примеру, Иезекиила Толстого, Шлюркера Тощего или Вильма Красивого, так ведь у них денег - что соломы.
      СТЕКЛУШКА. Петер, никогда не говори мне об этих людях. И сам не думай о них. Сейчас тебе кажется, что на всем свете нет никого, кто был бы счастливее их, а пройдет год или два, и ты увидишь, что нет на свете никого несчастнее. Петер Мунк, я не хочу думать, что тебя привела ко мне любовь к безделью и легкой наживе.
      ПЕТЕР. Нет, нет, я ведь сам знаю, что лень - мать всех пороков. Но разве я виноват, что мое ремесло мне не по душе?
      СТЕКЛУШКА. Не презирай своего ремесла. Твой отец и дед были почтенными людьми, а ведь они были угольщиками.
      ПЕТЕР. Я готов быть стекольщиком, часовщиком, сплавщиком - кем угодно, только не угольщиком.
      СТЕКЛУШКА. Странный вы народ - люди! Всегда недовольны тем, что есть. Был бы ты стекольщиком - захотел бы стать сплавщиком, был бы сплавщиком захотел бы стать стекольщиком. Всегда хорошо там, где нас нет. Ну да пусть будет по-твоему. Если ты обещаешь мне работать честно, не ленясь, я помогу тебе.
      ПЕТЕР. Да здравствует господин хранитель клада, самый добрый и могущественный из всех лесных духов!
      СТЕКЛУШКА. У меня заведен такой обычай: я исполняю три желания каждого, кто родился в воскресенье около полудня и сумел найти дорогу ко мне. В первых двух он волен, даже если они окажутся самыми глупыми. Но третье желание исполняю только в том случае, если оно стоит того. Ну, Петер, подумай хорошенько и скажи мне, чего ты хочешь.
      ПЕТЕР. Если вы, мудрейший властелин леса, в самом деле хотите осчастливить меня, я скажу вам самое заветное желание моего сердца. Я хочу уметь танцевать лучше всех, обладать необыкновенной силой и всегда иметь в кармане столько же денег, сколько их у Иезекиила Толстого, когда он садится за игорный стол.
      СТЕКЛУШКА. Безумец! Неужели ты не мог придумать что-нибудь поумнее? Ты сам губишь свое счастье, Петер Мунк. Но сказанного не воротишь - твое желание будет исполнено. Говори же, чего бы ты хотел еще. Но смотри, на этот раз будь умнее!
      ПЕТЕР. Я хочу быть владельцем самого большого стекольного завода, какой только есть в Шварцвальде. Ну и, конечно, мне нужны деньги, чтобы пустить его в ход.
      СТЕКЛУШКА. И это все? Неужели это все, Петер? Подумай хорошенько, что еще тебе нужно.
      ПЕТЕР. Ну, если вам не жалко, прибавьте ко второму желанию еще пару лошадок и повозочку. И хватит...
      СТЕКЛУШКА. Глупец! Лошадок, повозочку! Ума-разума надо тебе, понимаешь, а не лошадок и повозочку. Ну да все-таки второе твое желание поумнее первого. Стекольный завод - это дело стоящее. Если вести его с умом, то он прокормит своего владельца-умельца - и все у тебя будет, и лошадки и повозочка.
      ПЕТЕР. Так ведь у меня остается еще одно желание, и я могу попросить себе ума, если это так уж необходимо, как вы говорите.
      СТЕКЛУШКА. Погоди, прибереги третье желание про черный день. Кто знает, что еще ждет тебя впереди! А теперь ступай домой. Да возьми для начала вот это.
      Стеклушка дает Петеру кошелек, туго набитый деньгами.
      Здесь ровно две тысячи гульденов. Три дня тому назад умер старый Винкфриц, хозяин большого стекольного завода. Предложи его вдове эти деньги, и она с радостью продаст тебе свой завод. Но помни, что гордыня нередко предшествует падению, а работа кормит только того, кто любит работу. Да не водись с Иезекиилом Толстым и пореже заходи в трактир. Это к добру не приведет. Ну прощай. Я буду изредка заглядывать к тебе, чтобы помочь советом, когда тебе не будет хватать своего ума-разума.
      Стеклушка набивает трубку сухими еловыми иглами, достает из кармана огромное зажигательное стекло и, поймав в него солнечный луч, закуривает. Дым делается все гуще и гуще, и Стеклушка исчезает в клубах дыма. Петер еще раз низко кланяется большой ели.
      КАРТИНА СЕДЬМАЯ
      Барбара возле хижины выжигает уголь. Вбегает радостный Петер.
      ПЕТЕР. А вот и я, матушка.
      БАРБАРА. Наконец-то вернулся! Я вся в тревоге. Уж не знала, что и подумать. Прошел слух, что скоро будет набор в солдаты, и я, грешным делом, решила, что тебя забрали, и мне не скоро придется с тобой увидеться.
      ПЕТЕР. Потому-то мне и нужно было сходить в город. Я думаю, следовало бы напомнить начальнику, что вы вдова и что я ваш единственный сын.
      БАРБАРА. Ты всегда отличался благоразумием, Петер. И что же?
      ПЕТЕР. Не волнуйтесь, матушка, я все уладил.
      БАРБАРА. Но почему так долго? Где ты пропадал целые сутки?
      ПЕТЕР. Я повстречал в городе одного доброго приятеля, который дал мне взаймы целых две тысячи гульденов, чтобы я мог начать стекольное дело.
      БАРБАРА. Есть же еще на свете добрые люди!
      ПЕТЕР. И я тут же отправился в Нижний лес к вдове старого Винкфрица, хозяина стекольного завода. Мы быстро поладили, и завод со всеми работниками перешел ко мне. Теперь я его новый владелец.
      БАРБАРА. Ты - владелец стекольного завода? А сможешь ли ты управляться с такой махиной, Петер?
      ПЕТЕР. Конечно. Для меня это плевое дело. Главное, это, не спеша, заложив руки за спину, важно расхаживать по цехам и делать замечания рабочим.
      БАРБАРА. Но разве этого достаточно?
      ПЕТЕР. Вполне. По крайней мере, для начала. И запомните, матушка: отныне вы мать владельца самого большого стекольного завода в Шварцвальде.
      БАРБАРА. Неужели пришел конец нашей нужде?
      ПЕТЕР. Да. С этого дня для вас начинается новая сытая и спокойная жизнь.
      БАРБАРА. Я знала, что ты всегда позаботишься о своей бедной матери.
      ПЕТЕР. Вы должны забыть, что были когда-то женой и матерью угольщика.
      БАРБАРА. Но разве можно это вычеркнуть из памяти? Я прожила всю свою жизнь среди угольщиков и настолько привыкла видеть все вокруг черным от сажи, что не могу этому поверить.
      ПЕТЕР. Придется, матушка. Отныне вы - госпожа Барбара Мунк, и вести себя должны так, как подобает матери известного и знатного человека.
      БАРБАРА. Госпожа Барбара Мунк! Звучит! Да, что там ни говори, а быть матерью стекольного заводчика почетнее, чем матерью простого угольщика. Соседки Бета и Грета мне теперь не чета. И в церкви с этих пор я буду сидеть не у стены, где меня никто не видит, а на передних скамьях, рядом с женой господина бургомистра, матерью господина пастора и тетушкой господина судьи.
      КАРТИНА ВОСЬМАЯ
      Петер входит в трактир "Золотой гульден". В трактире как всегда полно посетителей. Иезекиил Толстый, сидя за кружкой пива, играет в кости со Шлюркером Тощим, бросая на стол звонкие гульдены, а затем, загребая выигрыш. Петер замечает Лизбету.
      ПЕТЕР. Лизбета!
      ЛИЗБЕТА. А, Петер, здравствуй!
      ПЕТЕР. Добрый вечер. Как твои дела?
      ЛИЗБЕТА. Спасибо, неплохо. Но все-таки, когда отец поправится, я брошу этот трактир. Мне не нравится разносить по столикам кружки с пивом и тарелки, надоело, что все кричат: "Эй, ты, иди сюда!", а когда я подойду, щиплют за локоть.
      ПЕТЕР. Как себя чувствует твой отец?
      ЛИЗБЕТА. Ему лучше. Я тебе так благодарна, Петер, за то, что ты не проговорился ему, что я подрабатываю здесь, в трактире. А сегодня я первый раз выйду на сцену, чтобы спеть новую песню.
      ПЕТЕР. Поздравляю. Я рад за тебя.
      ЛИЗБЕТА. Когда я буду петь, то знай, что я пою для тебя.
      ПЕТЕР. Вот здорово! Спасибо.
      ЛИЗБЕТА. А сегодня ты выглядишь лучше прежнего.
      ПЕТЕР. Скоро ты узнаешь почему. Пусть это будет для тебя сюрпризом.
      ЛИЗБЕТА. Хорошо.
      ХОЗЯЙКА. Эй, красотка Лиза, хватит попусту болтать!
      ЛИЗБЕТА. Извини, Петер, меня зовет хозяйка. Мне нужно готовиться к выступлению. (Хозяйке) Иду!
      Лизбета убегает. Петер сует руку в карман и достает оттуда пригоршню монет.
      ПЕТЕР. Стеклушка сдержал свое слово. Мои карманы полны звонких гульденов, значит, Иезекиилу Толстому сегодня чертовски везет.
      В трактир входит Вильм Красивый.
      ХОЗЯЙКА. Господин Вильм! Все вас только и ждут!
      ВИЛЬМ. Ну что ж, я готов. Объявляй, хозяйка!
      ХОЗЯЙКА. Уважаемая и почтенная публика! Сегодня впервые будет исполнен новый зонг "Мой парень". Для вас поет красотка Лиза! И только для вас выступает король танцев Шварцвальда - Вильм Красивый!
      Все в восторге аплодируют. Вильм кидает музыкантам кошелек с деньгами.
      ВИЛЬМ. Музыканты, это вам за работу, держите!
      Петер встает напротив Вильма и тоже кидает музыкантам кошелек.
      ПЕТЕР. А это вам от меня!
      ВИЛЬМ. Эй, парень, ты что, с луны свалился! Разве ты не знаешь, что этот танец я исполняю один. А все остальные только восхищаются моим гениальным искусством.
      ПЕТЕР. А это мы еще посмотрим!
      ВИЛЬМ. "Посмотрим!" - сказал слепой!
      ПЕТЕР. "Станцуем!" - сказал безногий!
      ВИЛЬМ (приглядевшись). А, это никак тот самый угольщик! Ты, я вижу, осмелел, после того, как смыл с себя всю сажу и копоть. Ты, наверно, нырял за золотом в Рейн? Ну и как улов? Видимо, тебе достались сокровища Нибелунгов, и ты изрядно разбогател, что так бросаешься деньгами!
      ПЕТЕР. Вот тут ты ошибаешься, Вильм, все было гораздо проще. В лесу под старой елью мне удалось найти клад: горшок с серебром. Музыканты, танец! Ноги сами так и просятся в пляс!
      ВИЛЬМ. Слава достается не тому, кто хорошо танцует, а тому, кто хорошо платит за музыку!
      Музыканты играют. Вильм и Петер танцуют друг против друга. Вильм подпрыгивает в танце на три четверти, а Петер на четыре, Вильм кружится волчком, а Петер ходит колесом, Вильм выгибает ноги кренделем, а Петер закручивает штопором. Даже Иезекиил и Шлюркер отвлекаются от игры и следят за состязанием танцоров. Во время танца Петер бросает музыкантам и посетителям пригоршни гульденов из своих карманов. Лизбета поет.
      ЛИЗБЕТА. Он чист душой, хорош собой,
      Такого нет и в сказках.
      Он ходит в шляпе голубой
      И вышитых подвязках.
      Я много ездила вокруг,
      Видала местных франтов.
      Но лучше всех плясал мой друг
      Под скрипки музыкантов.
      Как снег, сияли белизной
      Чулки из шерсти тонкой.
      Вскружил башку он не одной
      Плясавшей с ним девчонке.
      Уж с ним-то буду я сыта,
      Ведь я неприхотлива.
      Была бы миска не пуста,
      Да в кружке было пиво!
      Вильм, обессилев от танца, падает. Музыканты останавливаются. Все посетители трактира в восторге от танца Петера. Петер проходит со шляпой по кругу. В нее градом сыплются монеты.
      1-Я ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА. Вот это настоящий танцор!
      2-Я ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА. Слыхали, он купил стекольный завод!
      3-Я ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА. Интересно, с каких это шишей?
      1-Я ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА.  Может быть, наследство получил!
      2-Я ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА. Он же сказал, что нашел в лесу клад.
      3-Я ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА. Чудеса, да и только!
      ХОЗЯЙКА. Бесподобно! Слава новому королю, королю над всеми королями танцев!
      ЛИЗБЕТА (подходит к Петеру). Молодец, Петер! Я восхищаюсь тобой!
      ПЕТЕР. Я говорил тебе, что разбогатею. Теперь мы сможем пожениться!
      ШЛЮРКЕР. Иезекиил, ты не знаешь, как зовут этого парня, что танцевал против Вильма?
      ИЕЗЕКИИЛ. Ты полагаешь, Шлюркер, что я должен знать в лицо каждого, кто здесь бывает?
      ХОЗЯЙКА. Господа, это Петер Мунк, владелец самого большого стекольного завода во всем Шварцвальде. Еще недавно он был бедным угольщиком, а сейчас ему досталось богатое наследство.
      ШЛЮРКЕР. Я вижу, что теперь нашему Вильму придется потесниться.
      ИЕЗЕКИИЛ. И надолго распрощаться со своим высоким титулом короля танцев.
      ШЛЮРКЕР. Сам знаю! Я сразу понял, что этот Петер - славный парень. Раз у него в кармане звенят гульдены, значит, он многого добился в жизни и достоин уважения.
      ПЕТЕР. Насчет танцев Стеклушка меня не подвел, теперь проверим его насчет силы. (Подходит к Шлюркеру) Ну что, Шлюркер, хочешь помериться силой?
      ШЛЮРКЕР. А что ты можешь поставить на кон?
      ПЕТЕР. Я ставлю все деньги, которые находятся в этой шляпе, а ты выложишь на стол все то, что есть сейчас в твоих карманах.
      ШЛЮРКЕР. Согласен, только учти, что для меня это более выгодный вариант.
      ПЕТЕР. Вздор! Деньги для меня - не главное.
      ШЛЮРКЕР. Тогда не будем медлить.
      Петер высыпает из шляпы на стол целую кучу гульденов. Шлюркер выгребает из своих карманов небольшую горсть монет. Они усаживаются за стол друг против друга и начинают состязание по ручной борьбе. Через несколько мгновений Петер одерживает победу.
      ПЕТЕР (загребая выигрыш). Ура! Я выиграл!
      ШЛЮРКЕР. Этого не может быть! Это какое-то недоразумение! А ну, давай-ка попробуем еще раз! (Роется в карманах) А, черт, у меня кончились деньги! (Подходит к Иезекиилу) Послушай, Иезекиил, займи-ка мне десять гульденов. Я не успокоюсь, пока мне не повезет.
      ИЕЗЕКИИЛ. Да ты что, спятил? Я никогда и никому не даю взаймы даже одного талера, это мой жизненный принцип. А ты просишь у меня целых десять гульденов.
      ШЛЮРКЕР. Вздор! К черту принципы! Ты не хочешь выручить своего старого друга?
      ИЕЗЕКИИЛ. Дружба дружбой, а деньги деньгами. Это совершенно разные вещи и соединять их не следует.
      ШЛЮРКЕР (в досаде отходит). Сам знаю!
      ПЕТЕР (подойдя к игорному столу). Бросим кости, Иезекиил? Сегодня, я вижу, у тебя изрядный куш!
      ИЕЗЕКИИЛ. Если в твоих карманах завелись лишние деньги, то изволь, я всегда готов оказать тебе услугу. Но только учти: играем на голландские гульдены, наши талеры здесь в ход не идут. Ставка - двадцать пять гульденов. Меньше нет смысла - детская игра. У меня ровнехонько сто гульденов.
      ПЕТЕР. Значит, и в моих карманах их добрая сотня. Мне можно и не считать. Начнем.
      Они ставят по двадцать пять гульденов и кидают кости.
      ИЕЗЕКИИЛ. Одиннадцать.
      ПЕТЕР. Тринадцать!
      ИЕЗЕКИИЛ. Как тринадцать! Ну-ка, погоди! Четыре, три и шесть тринадцать, действительно.
      Петер сгребает деньги в карман. Они делают новую ставку и кидают кости.
      ИЕЗЕКИИЛ. Десять.
      ПЕТЕР. Двенадцать! Мое!
      ИЕЗЕКИИЛ. Неужели опять! А ну-ка бросай ты первым!
      Они делают еще одну ставку и кидают кости.
      ПЕТЕР. Пожалуйста. Семь.
      ИЕЗЕКИИЛ. Пять! Проклятье! Опять твое! Все, хватит! Довольно! Пора по домам!
      ПЕТЕР. Нет, постой, Иезекиил, доиграем до конца!
      ИЕЗЕКИИЛ. Ну, хорошо, только уменьшим величину ставки. Эта уж слишком велика. Сыграем по пяти гульденов за ставку.
      ПЕТЕР. Что ты, Иезекиил, меньше нет смысла - детская игра!
      ИЕЗЕКИИЛ. Ладно, я ставлю последние двадцать пять гульденов. Но так и знай, я не сдамся, даже если проиграю и теперь. Ты одолжишь мне деньги из своего выигрыша. Порядочный человек всегда выручает приятеля в затруднении.
      ПЕТЕР. Да о чем говорить! Сколько хочешь! Мой кошелек всегда к твоим услугам.
      Они делают последнюю ставку и кидают кости.
      ИЕЗЕКИИЛ. У меня - пятнадцать! Теперь посмотрим, что у тебя!
      ПЕТЕР. Моя взяла! Восемнадцать! (Сгребает деньги в карман.)
      За спиной Петера появляется Михель. Никто из присутствующих его не видит.
      МИХЕЛЬ. Все! Конец! Это была твоя последняя игра!
      Петер в ужасе оглядывается и замирает на месте от страха.
      ИЕЗЕКИИЛ (не видя Михеля). Ну, Петер, дай мне скорее двадцать пять гульденов, и будем продолжать игру. Я хочу немедленно отыграться!
      ПЕТЕР (сует руку в карман). Пусто! (Шарит в другом кармане) И здесь нет! (Выворачивает оба кармана наизнанку) Ничего не понимаю! Все деньги исчезли!
      С другой стороны появляется Стеклушка. Его тоже никто не видит кроме Петера.
      СТЕКЛУШКА. Ты же сам хотел, чтобы денег у тебя было столько, сколько их в кармане у Иезекиила Толстого.
      ПЕТЕР. Проклятый стеклянный человечек! Ты сдержал свое обещание до конца!
      ИЕЗЕКИИЛ. Что ты там бормочешь? Куда ты дел выигранные деньги? Ты боишься поверить мне в долг или не хочешь рассчитаться с хозяйкой? Я-то думал, что ты порядочный человек, а ты самый настоящий шулер.
      ВИЛЬМ. Я все понял! Он - колдун, и бормочет свои дьявольские заклинания! Не случайно он сумел так ловко победить меня в танце. Ведь когда я танцевал, то чувствовал, будто ноги мои налиты ртутью.
      ИЕЗЕКИИЛ. Если ты сейчас же не дашь мне в долг, то завтра весь Шварцвальд узнает эту ужасную историю!
      ХОЗЯЙКА. Если вы, господин Петер Мунк, сию же минуту не расплатитесь со мной за пиво, то я с рассветом отправлюсь в город к господину судье и заявлю на вас, как на колдуна. Я надеюсь полюбоваться зрелищем, когда вас будут сжигать на костре за колдовство!
      ШЛЮРКЕР. Вздор! Что вы с ним церемонитесь! Раз у него нет денег, то не о чем с ним разговаривать! Выставить его за дверь из трактира, и все дела!
      В ярости они набрасываются на Петера, срывают с него камзол и выталкивают наружу.
      КАРТИНА ДЕВЯТАЯ
      Ни одной звездочки не видно на небе, когда Петер оказывается за дверями трактира "Золотой гульден".
      ПЕТЕР. Ты проиграл, ты проиграл,
      Теперь всему конец!
      Ты сам себя же обобрал,
      Ну, разве не глупец!
      Теперь хоть плачь, хоть вой с тоски,
      Несчастный дуралей!
      Кусай от злости кулаки
      Да сам себя жалей!
      Бедняга Петер, не пошло
      Тебе богатство впрок!
      Расколотилось как стекло,
      Ушло как дождь в песок!
      Пропал ты, Петер, ни за грош,
      Теперь, наверняка,
      И сам ты по миру пойдешь,
      И дом твой - с молотка!
      Звенели гульдены в дому,
      И гости шли с утра,
      А нищий нужен ты кому?
      Проиграна игра!
      МИХЕЛЬ (появившись из темноты). Твоя песенка спета!
      ПЕТЕР. Кто здесь?
      МИХЕЛЬ. Я! Доигрался ты, Петер Мунк! Богатство развеялось как дым! А я мог бы это предсказать еще тогда, когда ты не пожелал со мной знаться, а побежал к глупому стеклянному коротышке. Теперь ты сам видишь, что бывает с теми, кто не хочет слушать моих советов. А ведь сам виноват! Вольно же тебе было водиться с этим скупердяем! Ну да еще не все потеряно. Я не злопамятен. Так вот, слушай, завтра я целый день буду у себя на Еловом Бугре ждать тебя. И если дорога тебя не пугает, то приходи и позови меня. Не раскаешься!
      Михель исчезает, но в ушах Петера звучит его хриплый голос.
      ПЕСНЯ. Золотом, золотом,
      Чистым - без обмана,
      Полновесным золотом
      Набивай карманы!
      Не работай молотом,
      Плугом и лопатой!
      Кто владеет золотом,
      Тот живет богато!..
      За золотом, за золотом
      В Голландию плыви.
      Золото, золото
      Смело бери!
      Золото, золото
      Хватай, кто не дурак!
      Золото, золото
      И стоит пустяк!
      Сломя голову Петер бросается бежать, сам не зная куда.
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ
      КАРТИНА ПЕРВАЯ
      Петер снова приходит на Еловый Бугор. Из-за большой старой ели появляется Стеклушка.
      СТЕКЛУШКА. Добрый день, Петер Мунк.
      ПЕТЕР. Ах, это вы, сударь! Решили полюбоваться моим несчастьем? Да, нечего сказать, щедро вы наградили меня! Врагу не пожелаю такого покровителя!
      СТЕКЛУШКА. Так, так! Значит, по-твоему, это я виноват во всех твоих несчастьях? А по-моему, ты сам виноват в том, что не сумел пожелать ничего путного. Ну, посуди сам: какая была польза тебе и твоей бедной матери, если ты научился выкидывать разные коленца и дрыгать ногами, как этот бездельник Вильм? Какая выгода от бессмысленной силы, при которой ум совершенно не нужен? Какой толк в деньгах, если ты оставлял их за игорным столом, как этот плут Иезекиил?
      ПЕТЕР. Ну что вы мне теперь прикажете делать? На что мне теперь лошадь и повозочка? Какой мне толк от завода и от всего вашего стекла? Ко мне сегодня утром пожаловал окружной начальник, чтобы пустить за долги с молотка все мое имущество. Право же, когда я был простым угольщиком, у меня было меньше огорчений и забот...
      СТЕКЛУШКА. Для того, чтобы стать владельцем стекольного завода, голубчик, надо, прежде всего, быть толковым человеком и знать мастерство. Я тебе и раньше говорил и теперь повторю: ума тебе не хватает, Петер Мунк! Ума и сообразительности!
      ПЕТЕР. Какого там еще ума! Однако же я сообразил, что до Елового Бугра путь ближе, чем до тюрьмы. Я нисколько не глупее всякого другого и докажу тебе это на деле, еловая шишка! Я назову свое третье желание, а ты изволь мне его исполнить, властелин лесов! Чтобы сейчас же на этом самом месте был мешок с золотом, новый дом и...
      СТЕКЛУШКА (покачав головой). Глупый, глупый Петер Мунк!
      Стеклушка исчезает. Петер перепрыгивает через канаву во владения Голландца Михеля.
      ПЕТЕР. Ну что ж, ты еще пожалеешь об этом! Я тебе докажу! (Кричит) Господин Михель! Михель Великан! Голландец Михель!
      Перед Петером появляется Голландец Михель.
      МИХЕЛЬ. Ага, пришел все-таки! Явился? А с тебя никак шкуру содрать хотели, и продать кредиторам за долги?
      ПЕТЕР. Судейские уже описали все мое имущество: дом и пристройки, завод и конюшню, лошадей и повозку. Описали стеклянную посуду, которая хранилась в кладовых и даже метлу, которой подметают двор. Ты прав, Михель, спета моя песенка.
      МИХЕЛЬ. Да полно, полно, не горюй! Ведь все твои беды, как я уже говорил, пошли от этого гордеца и ханжи. Уж если дарить, то щедрой рукой, а не как этот сквалыга. Ну что, берешь у меня золото? Пойдем-ка лучше ко мне, потолкуем. Авось и сговоримся.
      ПЕТЕР. Сговоримся? Чего же ему от меня надо? Сам ведь знает, что у меня ни гроша за душой. Работать на себя заставит, что ли?
      Михель раздвигает рукой еловые ветви, и перед Петером открывается жилище Михеля: большой стол, широкие лавки вокруг него, деревянные часы с кукушкой. Широкая занавеска закрывает заднюю часть жилища.
      МИХЕЛЬ. Чего ты там замешкался, Петер? Проходи, присаживайся, приятель. Выпьем по стакану вина, а там поглядим, столкуемся мы с тобой или нет.
      ПЕТЕР. Как это столкуемся? Разве у меня есть для вас товар?
      МИХЕЛЬ. Этот товар у тебя всегда при себе.
      Михель наливает вина себе и Петеру, и они залпом его выпивают.
      А какие бывают, Петер, красивые города, прекрасные страны, какие широкие реки, какие богатые дворцы! Скажи, хотел бы ты поездить по белу свету и посмотреть на все его диковинки?
      ПЕТЕР. Да, вот это жизнь! Повидать бы все это! А мы-то, дураки, сидим весь век на одном месте и ничего не видим, кроме елок да сосен.
      МИХЕЛЬ. Что ж, и тебе пути не заказаны. Можно и постранствовать и делом позаняться. Все можно - только бы хватило смелости, твердости, здравого смысла... Только бы не мешало глупое сердце! А как оно мешает, черт побери! Вспомни-ка, сколько раз тебе в голову приходили какие-нибудь славные затеи, а сердце вдруг дрогнет, заколотится, ты и струсишь ни с того ни с сего. А если кто-нибудь обидит тебя, да еще ни за что ни про что? Кажется, и думать не о чем, а сердце ноет, щемит... Ну вот скажи-ка мне прямо: что у тебя заболело, когда тебя вчера вечером обозвали обманщиком и вытолкали из трактира?
      ПЕТЕР. Сердце.
      МИХЕЛЬ. А когда судейские описали твой завод и дом, голова у тебя заболела, что ли? Или у тебя, может быть, заболел живот?
      ПЕТЕР. Нет, сердце.
      МИХЕЛЬ. Так. Мне вот говорил кое-кто, что ты, покуда у тебя были деньги, не жалея раздавал их всяким побирушкам да попрошайкам. Правда это?
      ПЕТЕР. Правда.
      МИХЕЛЬ. Так. А скажи мне: зачем ты это делал? Какая тебе от этого польза? Что ты получил за свои деньги?
      ПЕТЕР. Пожелания всяческих благ и доброго здоровья.
      МИХЕЛЬ. Ну и что же, ты стал от этого здоровее? Да половины этих выброшенных денег хватило бы, чтобы держать при себе хорошего врача. А это было бы гораздо полезнее для твоего здоровья, чем все пожелания, вместе взятые. Знал ты это?
      ПЕТЕР. Знал.
      МИХЕЛЬ. Что же тебя заставляло всякий раз, когда какой-нибудь грязный нищий протягивал тебе свою помятую шляпу, опускать руку в карман?
      ПЕТЕР. Сердце.
      МИХЕЛЬ. Опять-таки сердце, а не глаза, не язык, не руки и не ноги. Ты, как говорится, слишком близко все принимал к сердцу.
      ПЕТЕР. Но как же сделать, чтобы этого не было? Сердцу не прикажешь! Вот и сейчас я бы так хотел, чтобы оно перестало дрожать и болеть. А оно дрожит и болит.
      МИХЕЛЬ. Ну, еще бы! Где тебе, бедолаге, с ним справиться? Люди покрепче и те не могут совладать со всеми его прихотями и причудами. Знаешь что, братец, отдай-ка ты лучше мне эту бесполезную вещицу. Увидишь, как тебе сразу станет легко!
      ПЕТЕР. Что? Отдать вам мое сердце? Нет, нет, ни за что! Я передумал. Как мне отсюда выйти?
      МИХЕЛЬ. А что ты, собственно, так беспокоишься о своем сердце? Оно ж пустое! В нем ничего нет, кроме зависти. Ты завидуешь тем, кто живет лучше, мечтаешь о богатстве, а жалеешь о таком пустяке!
      ПЕТЕР. Но ведь тогда я же умру на месте!
      МИХЕЛЬ. Пустое! Это если бы кто-нибудь из ваших господ хирургов вздумал вынуть из тебя сердце, тогда ты бы, конечно, не прожил и минуты. Ну а я другое дело. И жив будешь, и здоров как никогда. Да вот поди сюда, погляди своими глазами... Сам увидишь и убедишься, что бояться нечего. Иди сюда, приятель, не бойся! Тут есть на что поглядеть.
      Михель отдергивает занавеску в глубине дома. Перед Петером открывается музей восковых фигур. Среди экспонатов - восковые Иезекиил, Шлюркер и Вильм. Каждый из них держит в руке банку, в которой находится слабо мерцающее сердце.
      ПЕТЕР. Иезекиил Толстый! Шлюркер Тощий! Вильм Красивый!
      МИХЕЛЬ. Их сердца составляют гордость моей коллекции. Видишь, ни одно из этих сердец не сжимается больше ни от страха, ни от огорчения, ни от дурацкого сострадания. Их бывшие хозяева избавились раз и навсегда от всяких забот, тревог, пороков сердца и прекрасно чувствуют себя, с тех пор как выселили из своей груди беспокойного жильца.
      ПЕТЕР. Да, но что же теперь у них в груди вместо сердца?
      МИХЕЛЬ. А вот что.
      Михель достает из ящика стола каменное сердце и протягивает его Петеру.
      ПЕТЕР. Это? Вот оно что! Каменное сердце? Но ведь от него, должно быть, очень холодно в груди?
      МИХЕЛЬ. Конечно, оно немного холодит, но это приятная прохлада. Да и зачем, собственно, сердце непременно должно быть горячим? Зимой, когда холодно, вишневая наливка греет куда вернее, чем самое горячее сердце. А летом, когда и без того душно и жарко, ты и не поверишь, как славно освежает такое мраморное сердечко. А главное - оно-то уж не забьется у тебя ни от страха, ни от тревоги, ни от глупой жалости. Очень удобно!
      ПЕТЕР. И это все, зачем вы меня позвали? По правде сказать, не того я ожидал от вас. Мне нужны деньги, а вы мне предлагаете камень.
      МИХЕЛЬ. Ну, я думаю, ста тысяч гульденов хватит тебе на первое время. Если сумеешь выгодно пустить их в оборот, ты можешь стать настоящим богачом!
      ПЕТЕР. Сто тысяч! Да не колотись ты так, неугомонное сердце! Скоро я навсегда распрощаюсь с тобой...
      МИХЕЛЬ. Поездишь по белу свету и посмотришь на все его диковинки, а как надоест, то осядь в здешних местах, построй себе дом, женись - любой почтенный человек в Шварцвальде с радостью отдаст за тебя свою дочь.
      ПЕТЕР. Господин Михель, я согласен на все! Давайте мне деньги и ваш камешек, а этого бестолкового колотилу можете взять себе...
      МИХЕЛЬ. Я так и знал, что ты парень с головой! Тогда не будем медлить и сразу приступим к операции. Не трусь, ничего не бойся, ты даже не почувствуешь. Закрой глаза.
      Михель вынимает из груди Петера сердце и вставляет ему камень. Живое сердце он опускает в чистую банку с прозрачной жидкостью.
      Вот и все, как видишь, ничего страшного.
      ПЕТЕР. А ты что, меня обманул? Это была шутка?
      МИХЕЛЬ. Почему шутка! Пойди, погляди.
      ПЕТЕР (читает надпись на ярлыке). Петер Мунк.
      МИХЕЛЬ. Ну как, что ты сейчас чувствуешь?
      ПЕТЕР. Вот здесь, в груди, страшный холод. Кажется, что все внутри леденеет.
      МИХЕЛЬ. Ничего, через несколько дней ты к этому привыкнешь, и уже не будешь ощущать леденящего холода.
      ПЕТЕР. А где мои сто тысяч гульденов?
      МИХЕЛЬ. Среди сокровищ "Кармильхана". И ты поможешь мне их достать, Петер. По этому случаю следует выпить. А потом... потом и делом займемся.
      Они усаживаются за стол и выпивают еще по стакану вина. Петер, уронив голову на руки, засыпает мертвым сном.
      КАРТИНА ВТОРАЯ
      И снится Петеру сон. Он и Лизбета приходят на вершину Елового Бугра. Петер ведет за собой на веревке упирающуюся корову.
      ПЕТЕР. Вот мы и пришли. Теперь дело за малым. Я убью корову, а ты поможешь мне содрать с нее шкуру.
      Петер заносит топор над головой коровы, готовясь убить животное. Лизбета, не выдержав, падает перед ним на колени.
      ЛИЗБЕТА. Ради бога, Петер! Пожалей корову! Пожалей и себя, и меня! Спаси свою душу, свою жизнь! А если ты все-таки не боишься искушать бога, то подожди до завтра и лучше принеси в жертву другое животное, чем нашу милую корову.
      ПЕТЕР. Лизбета, ты с ума сошла! Я должен пожалеть корову и умереть с голоду?
      ЛИЗБЕТА. Ты не умрешь с голоду! Пока у меня есть руки, ты не будешь голодать. С утра до ночи я буду работать, только не лишай своей души вечного блаженства, и оставь в живых нашу бедную корову!
      ПЕТЕР. Трудом своих рук ты можешь удовлетворить только наши самые жалкие потребности! Что ж, тогда возьми топор и размозжи голову мне! Я не тронусь с места, пока не добьюсь своего! Или, может быть, ты вместо меня отыщешь сокровища "Кармильхана"? Но ты можешь пресечь мою жизнь - иди, пусть я паду жертвой!
      ЛИЗБЕТА. Хорошо, Петер. Убей корову, убей меня! Мне ничего не жаль. Мне жаль лишь твою душу. Ведь жертва, которую ты хочешь принести, предназначается духу тьмы!
      ПЕТЕР. Какое мне до этого дело! Лучше мне попасть в ад, чем без конца видеть голые стены и прочую нищету!
      ЛИЗБЕТА. Ну, послушай меня хоть раз, Петер. Я не хочу, чтобы ты шел в ад. Даже если ты будешь всего-навсего ночным сторожем, будешь ходить с колотушкой и фонарем и получать всего-навсего два-три талера, я буду рада.
      ПЕТЕР. Лизбета, ты сошла с ума, и меня с ума сводишь! (Вытаскивает нож и замахивается над собой) Ну что ж, оставь себе вместо меня корову!
      ЛИЗБЕТА. Что ж ты делаешь, Петер! Ведь я люблю тебя, и всегда любила, даже теперь, когда ты стал таким, все равно я тебя люблю! Хорошо, я согласна, убей корову.
      Петер замахивается топором и с силой ударяет корову по голове. Корова с жалобным мычанием падает. Сверкает молния, и гремит гром. Петер сдирает с коровы шкуру, Лизбета помогает ему в нее завернуться.
      Могу ли я еще что-нибудь сделать для тебя, Петер?
      ПЕТЕР. Больше ничего. Уходи. А когда я получу сто тысяч гульденов, мы поженимся.
      ЛИЗБЕТА. Да хранит тебя бог. И да простит тебя, как прощаю я.
      Лизбета уходит. В лесу начинается буря. Воет ветер, качаются ели и сосны. На макушку одной из елей усаживается неизвестно откуда взявшийся ворон.
      ВОРОН. Кар! Кар-р! Кар-р-р - миль - хан!
      Слышится затихающий шум морского прибоя, к которому примешивается торжественная музыка, напоминающая церковное пение. К Петеру приближается процессия людей, с одежды которых струится вода. Это все те, кто был на "Кармильхане"  перед тем, как он затонул. Возглавляет шествие капитан.
      ПЕТЕР. Во имя того, кому вы служите, заклинаю вас, скажите, кто вы? И что вы хотите от меня?
      КАПИТАН. Я Альфред Франц Ван дер Свельдер, капитан корабля "Кармильхан" из Амстердама, который на обратном пути из Батавии затонул у скалистого берега со всем экипажем и грузом. Вот мои офицеры, вот мои пассажиры, а вот мои отважные матросы, которые все утонули вместе со мной. Зачем вызвал ты нас наверх из наших глубоких жилищ на дне морском? Зачем нарушил ты наш покой?
      ПЕТЕР. Я хочу знать, где лежат сокровища "Кармильхана"!
      КАПИТАН. На дне моря.
      ПЕТЕР. Но где?
      КАПИТАН. В Стинфольнской пещере.
      ПЕТЕР. Как мне их добыть?
      КАПИТАН. Гусь ныряет за сельдью в морскую пучину, - разве сокровища "Кармильхана" не стоят того же?
      ПЕТЕР. Сколько же их достанется на мою долю?
      Неожиданно перед Петером появляется Михель.
      МИХЕЛЬ. Больше, чем ты сможешь истратить за всю твою жизнь!
      Все громко хохочут.
      КАПИТАН. У тебя все?
      ПЕТЕР. Да. Будь здоров!
      КАПИТАН. Всего хорошего, До свидания.
      Вся процессия медленно удаляется.
      ПЕТЕР. А где мои гульдены?
      МИХЕЛЬ. Дома. Вернешься, поищи в мешках с углем, Петер-богач!
      КАРТИНА ТРЕТЬЯ
      Двор нового дома Петера. За большим столом Петер подсчитывает гульдены. Его жена Лизбета, сидя за прялкой, напевает песенку.
      ЛИЗБЕТА. - Не знаю, как тебя зовут,
      Где ты живешь, не ведаю.
      - Живу везде - и там и тут,
      За угольщиком следую!
      - Вот эти нивы и леса
      И все, чего попросишь ты,
      Я дам тебе, моя краса,
      Коль угольщика бросишь ты!
      Одену в шелк тебя, мой друг.
      Зачем отрепья носишь ты?
      Я дам тебе коней и слуг,
      Коль угольщика бросишь ты!
      - Хоть горы золота мне дай
      И жемчуга отборного,
      Но не уйду я - так и знай!
      От угольщика черного.
      У нас любовь - любви цена.
      А дом наш - мир просторный.
      И платит верностью сполна
      Мне угольщик мой черный!
      ПЕТЕР. Ты опять затянула эту песню! Немедленно прекрати ее петь! Чтоб я ее больше не слышал!
      ЛИЗБЕТА. Но почему? Очень славная песня! Она напоминает мне о прошлых днях.
      ПЕТЕР. Мне тоже. Поэтому замолчи! (Пауза.) Лизбета!
      ЛИЗБЕТА. Тебе холодно?
      ПЕТЕР. Ты же знаешь, мне всегда холодно!
      Лизбета приносит камзол и набрасывает его на плечи Петера.
      ЛИЗБЕТА. Старый Яков опять приходил. Отдай ему лодку, его река кормит. Без лодки он пропадет.
      ПЕТЕР. На реке можно ловить и на чужих лодках. Главное - поглубже нырнуть.
      ЛИЗБЕТА. Рыбакам каждый грош достается с трудом. У Якова кроме рук и лодки ничего нет.
      ПЕТЕР. Вернет долг - получит лодку.
      ЛИЗБЕТА. Петер, когда-то ты был таким же, как и он.
      ПЕТЕР. Еще немного времени, и половина Шварцвальда окажется у меня в долгу. Я добьюсь того, чтобы каждый приходил ко мне на поклон за кусок хлеба или за глоток вина. Каждый мой гульден превратится в десять, десять - в сто, сто - в тысячу, и я стану миллионером.
      ЛИЗБЕТА. Петер, умоляю тебя, подумай о бедняках-соседях. Не будь таким жестокосердным, сжалься над ними.
      ПЕТЕР. А кто сжалился надо мной? Кто пожалел меня, когда окружной начальник продал мой дом и все имущество с молотка? Так о какой жалости может идти речь?
      ЛИЗБЕТА. Но я не могу видеть, как бедняки дни и ночи осаждают наш дом, выпрашивая милостыню.
      ПЕТЕР. На этот счет ты можешь быть спокойна. Мой друг старший лесничий пообещал достать мне хороших овчарок. Тогда, я надеюсь, все эти "кошачьи концерты" под окнами моего дома прекратятся.
      ЛИЗБЕТА. Петер, если ты не жалеешь их, то пожалей хотя бы меня! Я не могу слышать, как уже все в Шварцвальде говорят о том, что госпожа Мунк еще жаднее, чем ее муж: она не даст умирающему глотка воды, а голодному - корки хлеба!
      ПЕТЕР. Не можешь - не слушай! И поменьше верь всяким сплетням. Пусть болтают, что хотят - язык без костей!
      Входит Барбара. Она старая, немощная, иссохшей рукой опирается на клюку.
      БАРБАРА. Здравствуй, сынок! Добрый день, Лизбета!
      ЛИЗБЕТА. Добрый день, матушка, проходите, присаживайтесь.
      ПЕТЕР. Опять притащилась эта старуха! Каждую неделю через слуг я высылаю ей по семь талеров, но ей все мало! Она приходит сюда нарочно, чтобы позорить мое доброе имя.
      ЛИЗБЕТА. Я очень рада, что вы пришли, вы так редко нас навещаете. Подождите немного, я сейчас накрою на стол.
      ПЕТЕР. Вздор! Запрещаю тебе кормить разных нищенок!
      ЛИЗБЕТА. Петер, опомнись, это же твоя мать!
      ПЕТЕР. Сам знаю! Нечего мне указывать!
      ЛИЗБЕТА (дает ей несколько монет). Вот, возьмите, здесь несколько гульденов.
      БАРБАРА. Ничего не нужно, доченька. Я уже передохнула и могу идти дальше.
      ЛИЗБЕТА. Не уходите, я соберу вам с собой в дорогу немного еды.
      ПЕТЕР. Нечего разбазаривать мое добро! Пошла прочь, побирушка! Гони ее вон! Пусть ей подадут объедки с кухни!
      БАРБАРА. Спасибо, Петер, но я не голодна. Можешь не беспокоиться, я больше не приду в твой дом, чтобы не доставлять тебе неприятных минут. И денег от тебя мне тоже не нужно. Будь счастлив, сынок. Прощай.
      Барбара уходит.
      ПЕТЕР. Как ты смеешь швырять направо и налево мое добро всяким бродягам и оборванцам?
      ЛИЗБЕТА. Я - твоя жена. И не считаю за грех накормить бедную старушку, вынести бокал вина прохожему старику или дать несколько мелких монеток соседским детям на сладости.
      ПЕТЕР. А что ты принесла в мой дом с собой, кроме своего честного имени, о котором уже по всему Шварцвальду идет дурная слава? Разве ты принесла с собой приданое, чтобы его раздаривать? Забыла, что сама нищая? Нищенским посохом твоего отца и печки не истопишь, а ты бросаешься деньгами словно принцесса.
      ЛИЗБЕТА. Ах, лучше бы мне жить в убогой хижине отца, чем в этом богатом каменном доме! Если бы время можно было повернуть вспять!
      ПЕТЕР. Видимо, тебе раньше очень хорошо жилось в отцовском доме, раз ты постоянно вспоминаешь об этом. Впрочем, тебя никто здесь не держит, и ты можешь вернуться туда хоть сейчас. Слышишь, убирайся из моего дома!
      ЛИЗБЕТА. Не выгоняй меня, Петер, ну, пожалуйста, ты ведь знаешь, что отца уже нет, и мне некуда идти. Обещаю тебе, что я больше никогда...
      ПЕТЕР. Конечно, никогда, потому что ты больше никогда не войдешь в этот дом.
      ЛИЗБЕТА. Не гони меня. Что ж ты делаешь! Ведь у тебя никого нет, кроме меня. Прости, Петер, пожалуйста, прости!
      ПЕТЕР. Ну, хорошо! Только смотри у меня, чтобы это было в последний раз, а не то... Если замечу, как ты кому-нибудь подаешь милостыню, то хорошенько попотчую плеткой! Сейчас я отправляюсь в город, в окружную канцелярию, чтобы подать списки должников.
      Петер уходит, Лизбета садится за прялку. Во двор входит дряхлый старичок, который сгибается под тяжестью большого мешка.
      ЛИЗБЕТА. Бедный! Как трудно вам нести такую непосильную ношу!
      СТАРИЧОК. Ах, хозяюшка, до того измучился, что просто с ног валюсь.
      ЛИЗБЕТА. Как же можно в ваши годы таскать такие тяжести!
      СТАРИЧОК. Что поделаешь - бедность... Нужда заставляет гнуть спину. Жить-то ведь чем-нибудь надо. Будьте милостивы, хозяюшка! Дайте мне глоток воды.
      ЛИЗБЕТА. Мой муж не разрешает мне подавать беднякам.
      СТАРИЧОК. Конечно, такой богатой женщине, как вы, и понять мудрено, как горька старость. Вот вы, наверно, кроме сливок и не пьете ничего, а я и за глоток воды скажу спасибо.
      ЛИЗБЕТА. Подождите, я мигом!
      Лизбета наливает в кружку воды из кувшина, но, взглянув на старичка, отставляет кружку в сторону, берет бокал и наполняет его вином из другого кувшина, кладет сверху большой ломоть мягкого белого хлеба и подает старичку.
      Вот, держите, подкрепитесь на дорогу. Глоток вина придаст вам больше сил, чем вода, вы ведь уже такой старенький. Только пейте, не торопясь, и поешьте свежего хлеба.
      СТАРИЧОК. Я человек старый, но мало видел на своем веку людей с таким добрым сердцем, как у вас. А доброта никогда не останется без награды...
      ПЕТЕР (внезапно появляясь). Верно говоришь, старик! Не останется! И свою награду она получит сейчас же! Так вот ты как! Вот какова цена всем твоим обещаниям и клятвам! Пока меня нет дома, ты самое лучшее вино из моего погреба наливаешь в мою самую любимую кружку и угощаешь каких-то грязных бродяг...Ты мне больше не жена!
      ЛИЗБЕТА. Петер, пощади, ради всего святого!
      ПЕТЕР. Вот же тебе! Получай свою награду!
      Петер изо всей силы ударяет Лизбету по голове тяжелым кнутовищем. Она падает, даже не успев вскрикнуть. Опомнившись, Петер бросается к ней.
      Лизбета! Что с тобой? Ты жива? Ну, все, вставай, хватит притворяться!
      СТАРИЧОК. Не трудись, угольщик Мунк! Все кончено. Это был самый прекрасный цветок в Шварцвальде, но ты сломал его, и он никогда больше не зацветет.
      ПЕТЕР (узнает Стеклушку). Так это вы, господин Стеклушка! Ну да что сделано, того уж не воротишь. Но я надеюсь, по крайней мере, что вы не донесете на меня за убийство в суд?..
      СТЕКЛУШКА. В суд? Нет, я слишком хорошо знаю твоих приятелей судейских... Кто мог продать свое сердце, тот и совесть продаст не задумавшись. Я сам буду судить тебя!..
      ПЕТЕР. Не тебе меня судить, старый скряга! Это ты погубил меня! Да, да, ты, и никто другой! По твоей милости пошел я на поклон к Голландцу Михелю. И теперь ты сам должен держать ответ передо мной, а не я перед тобой!..
      СТЕКЛУШКА. Жалкий червяк! Я мог бы на месте испепелить тебя! Но так и быть, ради той, что накормила и напоила меня, дарю тебе еще семь дней жизни. Если за эти дни ты не раскаешься - берегись!..
      Стеклушка исчезает вместе с мертвой Лизбетой.
      КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
      Петер стоит на вершине Елового Бугра во владениях Голландца Михеля.
      ПЕТЕР. Голландец Михель!
      МИХЕЛЬ (появляясь). А, Петер-богач! Здорово, дружище! Что, жену убил? Я бы поступил так же. Зачем не берегла мужнино добро? Ну и ладно, поделом ей! Ну как, хорошо съездил? Повидал белый свет?
      ПЕТЕР. Да как вам сказать... Видел я, разумеется, немало, но все это глупости, одна скука... Вообще должен вам сказать, Михель, что относительно сердца вы сдержали свое слово. Но этот камешек, которым вы меня наградили, не такая уж находка. Конечно, он меня избавляет от многих неприятностей: от всех этих слез, вздохов, сожалений. Я никогда не сержусь, не грущу, но зато никогда и не радуюсь. Словно я живу наполовину...
      МИХЕЛЬ. Чего ж ты хочешь? Ведь у тебя теперь каменное сердце!
      ПЕТЕР. Вот, вот, камень - это камень! А нельзя ли сделать его хоть немножко поживее? А еще лучше - отдайте мне мое прежнее сердце. За свою жизнь я порядком привык к нему, и хоть иной раз оно пошаливало и выкидывало глупости - все же это было веселое, славное сердце.
      МИХЕЛЬ. Ну и дурак же ты, Петер Мунк, как я погляжу. Ездил-ездил, а ума не набрался. Ты знаешь, отчего тебе скучно? От безделья. А ты все валишь на сердце. Сердце тут решительно ни при чем. Ты лучше послушай меня: я дам тебе еще сто тысяч гульденов, а ты пусти эти деньги в оборот. Когда каждый гульден будет у тебя превращаться в десять, тебе станет так весело, как никогда. Деньгам даже камень обрадуется.
      ПЕТЕР. Мне не нужны деньги, Михель, забери их все, только верни мне мое горячее сердце!
      МИХЕЛЬ. Когда ты умрешь, Петер Мунк, оно непременно к тебе вернется. Тогда ты вновь обретешь свое мягкое, отзывчивое сердце и почувствуешь, что тебя ожидает: радость или мука! Но здесь, на земле, оно больше твоим не станет. Бери деньги, и расстанемся друзьями!
      Михель исчезает, оставив Петеру кошелек с деньгами.
      КАРТИНА ПЯТАЯ
      Трактир "Золотой гульден". Как ни странно, но сегодня в трактире не так много посетителей. Лишь как всегда хозяйка за стойкой да Иезекиил за игорным столом. Входит Петер.
      ПЕТЕР. Добрый вечер, хозяйка!
      ХОЗЯЙКА. А, господин Петер Мунк! Добро пожаловать. Давно вы к нам не заходили.
      ПЕТЕР. Был занят неотложными делами.
      ХОЗЯЙКА. Понятно. А как здоровье вашей жены? Что-то ее не видно.
      ПЕТЕР. Она поехала на несколько дней навестить родственников.
      ХОЗЯЙКА. Все ясно. Вернется, передавайте ей от меня привет.
      ПЕТЕР. Передам. А что, Иезекиил уже давно здесь?
      ХОЗЯЙКА. Давно, господин Петер Мунк, вас дожидается.
      ИЕЗЕКИИЛ. Иди сюда, Петер. Твое место свободно. Бросим кости?
      ПЕТЕР. Хорошо.
      Петер усаживается за игорный стол. Они делают ставки и по очереди кидают кости.
      ПЕТЕР. Семь.
      ИЕЗЕКИИЛ. Тринадцать. Ставка моя.
      ПЕТЕР. Ответь мне на один вопрос, Иезекиил: почему ты всегда выигрываешь?
      ИЕЗЕКИИЛ. Каждому свое. Мне чертовски везет в кости, а тебе - в любви.
      ПЕТЕР. Скажи, что будет с нами после смерти?
      ИЕЗЕКИИЛ. Что за странные вопросы? Тело похоронят, а душа либо вознесется на небо, либо низринется в преисподнюю.
      ПЕТЕР. Значит, сердце тоже похоронят?
      ИЕЗЕКИИЛ. Конечно. А почему ты об этом спрашиваешь?
      ПЕТЕР. Ну, а если у человека больше нет сердца?
      ИЕЗЕКИИЛ. Что ты хочешь этим сказать? Ты что, насмехаешься надо мной? По-твоему, у меня нет сердца?
      ПЕТЕР. Как же, сердце у тебя есть, и притом твердое, как камень.
      ИЕЗЕКИИЛ. Откуда ты это знаешь? Может быть, и твое сердце больше уже не бьется.
      ПЕТЕР. Нет, не бьется, во всяком случае, не у меня в груди.
      ИЕЗЕКИИЛ. Значит и твое сердце у него?
      ПЕТЕР. Да. Но скажи мне, теперь ты знаешь, о чем я говорю, что будет с нашими сердцами?
      ИЕЗЕКИИЛ. Ну, хорошего нам ждать не приходится. Скажи-ка, хозяйка, что ждет человека после смерти?
      ХОЗЯЙКА. Как-то раз я спросила об этом у одного школьного учителя. И знаете, что он ответил? Он сказал, что после нашей смерти сердца будут взвешены - велика ли тяжесть грехов. Легкие сердца взлетят вверх, тяжелые упадут вниз.
      ИЕЗЕКИИЛ. Я думаю, наши камни потянут немало.
      ПЕТЕР. Да уж, конечно. Мне и самому часто делается не по себе, когда я думаю о подобных вещах, а мое сердце остается таким безучастным и равнодушным. Скажи мне, только по совести, ты счастлив?
      ИЕЗЕКИИЛ. Совесть-то здесь при чем? У таких, как мы, этого нет.
      ПЕТЕР. У таких, как мы? Ты говоришь так, будто нас много!
      ИЕЗЕКИИЛ. Полным-полно. Ты присмотрись хорошенько, и сам увидишь.
      ПЕТЕР. И тебя никогда не грызет тоска?
      ИЕЗЕКИИЛ. Тоска? А я не знаю, что это такое. Тоска гложет тех, кто беден, а мы богаты. Нам живется легко. Нам никого не жаль. Нам на всех наплевать.
      ПЕТЕР. Что верно, то верно, но мысли-то в голову лезут. И хотя я теперь и не знаю страха, то все же хорошо помню, как ужасно боялся адских мучений, когда был маленьким наивным мальчиком.
      ИЕЗЕКИИЛ. Да тебе-то что за печаль, приятель? Здесь, на этом свете, ты живешь припеваючи, ну и будет с тебя. Тем-то и хороши наши холодные сердца, что при мыслях о будущем нам ни чуточки не страшно. Бери от этой жизни все, и баста! Хозяйка, подай-ка нам по бокалу крепкого доброго вина, а мы споем.
      ПЕСНЯ. Всю землю тьмой заволокло.
      Но и без солнца нам светло.
      Пивная кружка нам - луна,
      А солнце - чарочка вина.
      Готовь нам счет, хозяйка,
      Хозяйка, хозяйка!
      Стаканы сосчитай-ка
      И дай еще вина!
      Богатым - праздник целый год.
      В труде, в нужде живет народ.
      Но здесь равны и знать и голь:
      Кто пьян, тот сам себе король!
      Неси нам счет, хозяйка,
      Хозяйка, хозяйка!
      Стаканы сосчитай-ка
      И дай еще вина!
      Святой источник - мой стакан:
      Он лечит от сердечных ран.
      Ловлю я радости в вине,
      Но лучшие живут на дне!
      Давай нам счет, хозяйка,
      Хозяйка, хозяйка!
      Стаканы сосчитай-ка
      И дай еще вина!
      Выпив изрядную порцию вина, Петер засыпает.
      КАРТИНА ШЕСТАЯ
      И снится Петеру сон. Перед ним райские врата, возле которых, сидя на лавочке, дремлют апостол святой Петр и пророк святой Изекиль. Постепенно они пробуждаются от сна.
      ПЕТР. Ох, скучно тут у нас в райских кущах! Скука смертная. От такой тоски все мухи уже подохли.
      ИЗЕКИЛЬ. Петр, а Петр, сходил бы ты, братец, на землю, поглядел бы как там да что, а потом вернулся да рассказал. Все веселее. Ну, что молчишь? Каково твое мнение?
      ПЕТР. Сходить-то можно, Изекиль, да вот служба как? Мне райские врата сторожить надо.
      ИЗЕКИЛЬ. А что - врата? Не убегут врата.
      ПЕТР. А ключи от врат куда?
      ИЗЕКИЛЬ. Ключи на гвоздик повесь.
      ПЕТР. А возьмет кто?
      ИЗЕКИЛЬ. Ну, кому тут взять! Народ кругом праведный.
      ПЕТР. Праведный-то праведный! Как соблазну нет, так и праведный. А как найдет искушение, откуда и грешники взялись! Нет, уж лучше не искушать. Дьявол, он ведь тоже силен.
      ИЗЕКИЛЬ. Маловер ты, Петр. Был маловер, маловер и есть. Ну, коли, опасаешься, под порог спрячь. А я здесь рядом буду, пригляжу в случае чего.
      ПЕТР. Разве что под порог!.. (Прячет ключи под порог.) Ну, я пошел!
      ИЗЕКИЛЬ. Ступай себе с богом.
      Святой Петр уходит. Святой Изекиль усаживается за невысокий стол, на который ставит чернильницу с гусиным пером и кладет лист пергамента. К нему подходит Петер.
      ПЕТЕР. Здравствуйте!
      ИЗЕКИЛЬ. Слава тебе господи, хоть одна живая душа! Ты кто?
      ПЕТЕР. Я - человек.
      ИЗЕКИЛЬ. Я вижу, что человек, а не святой дух. Как твоя фамилия?
      ПЕТЕР. Мунк.
      ИЗЕКИЛЬ (просматривая списки на пергаменте). Так. Есть! Как твое имя?
      ПЕТЕР. Петер.
      ИЗЕКИЛЬ (просматривая списки). Так. Нет! Странно. Есть Бальцер Мунк. Может быть, ты - Бальцер Мунк?
      ПЕТЕР. Нет. Бальцер Мунк - это мой отец.
      ИЗЕКИЛЬ. Все понял. Смотрим далее. Так. Есть! Нашел! Лизбета Мунк! (Смотрит внимательно на Петера) Ничего не понял!
      ПЕТЕР. Лизбета Мунк - это моя жена.
      ИЗЕКИЛЬ. Все понял. А у тебя здесь много родственников?
      ПЕТЕР. Не знаю.
      ИЗЕКИЛЬ. А кто, по-твоему, должен знать? Господь Бог?
      ПЕТЕР. Я думаю, что много. Как им не быть! Ведь мы же все происходим от Адама и Евы.
      ИЗЕКИЛЬ. Ну, никакого порядка нет в нашей небесной канцелярии, прости господи! Вот вернется апостол Петр, пусть он сам с тобой разбирается. А пока напиши на этом листе свой куррикулюс витэ.
      ПЕТЕР. Что, что?
      ИЗЕКИЛЬ. Ну, жизнеописание, по-вашему. Чем ты занимался в своей жизни.
      Петер садится за стол, пишет.
      ПЕТЕР. Готово.
      ИЗЕКИЛЬ. Так быстро? И что же мне теперь с тобой делать? Негоже держать тебя под дверями. Иди, прогуляйся, обозри, какое место тебе уготовано. (Достает из-под порога ключ и открывает врата.)
      ПЕТЕР. А что там?
      ИЗЕКИЛЬ. Новая Голландия, пятая сторона света, а, по-вашему, райские кущи.
      Петер идет по райскому саду и видит Лизбету. Петер бросается к ней.
      ПЕТЕР. Лизбета, ты здесь! Как ты тут?
      ЛИЗБЕТА. Я? Я живу тут интересно. Тут столько дел! Здесь я счастлива, Петер.
      ПЕТЕР. Я очень рад твоей доброй улыбке, Лизбета. Скажи, ты меня простила?
      ЛИЗБЕТА. Да. И ты меня прости, как я тебя прощаю. Тут, понимаешь, все друг другу всё прощают.
      ПЕТЕР. Но ты передо мной ни в чем не виновата!
      ЛИЗБЕТА. Извини, Петер, мне некогда... Ну, мы еще увидимся.
      ПЕТЕР. И ты мне больше ничего не скажешь?
      ЛИЗБЕТА. Петер, достань себе горячее сердце!
      Лизбета исчезает, рядом с Петером вновь оказывается святой Изекиль.
      ИЗЕКИЛЬ. Ну, Петер, иди сюда, да обожди меня малость. Я сейчас вернусь.
      Изекиль вводит Петера в небольшой дом, в котором ничего нет, кроме горящих лампадок, а сам исчезает.
      ПЕТЕР. Что это за место такое? Что за лампадочки? (Внимательно всматривается) Понял! Это же жизни человеческие. И сколько им гореть, столько и нам на белом свете жить. А вот и моя лампадка. Ах ты, боже ж мой! В моей лампадке масло только на донышке чуть плещется, а в других масла еще полным-полно. Скажи на милость! Ну что тут делать? У нее и огонек едва горит. Вот-вот погаснет... Так нет же, шалишь! Я здесь отбавлю, а там прибавлю, - вот и будет ровно. (Пытается перелить масло из одной лампадки в другую.) Ох, ты, господи, не льется, хоть совсем перевороти.
      За спиной Петера появляется святой Изекиль.
      ИЗЕКИЛЬ. Ты что это, раб божий, делаешь?
      ПЕТЕР. Да ничего, святой пророк, вот на огонек божий любуюсь.
      ИЗЕКИЛЬ. Стало быть, на огонек, говоришь?
      ПЕТЕР. На огонек, вот те истинный крест!
      ИЗЕКИЛЬ. Ну ладно. Пойдем теперь в другое место. Посмотришь, что для тебя там припасено.
      Изекиль ведет Петера в другую часть дома.
      Входи сюда, а я за тобой потом приду.
      ПЕТЕР. Темно там, не вижу я ничего.
      ИЗЕКИЛЬ. Ступай, ступай. Осветится.
      Изекиль вновь исчезает. Петер входит в помещение, которое действительно наполняется светом. Петер осматривается. Перед ним висят котлы, под которыми навалены кучи угля.
      ПЕТЕР. Куда я попал? Цепи какие-то, крючья, щипцы громадные! Кругом котлы висят, а под ними угля - целые груды! Вот и греши на этом свете! Страшно! Не припасено ли здесь и для меня чего-нибудь?
      Петер подходит к самому большому котлу.
      Так и есть: висит котел, а под ним угля-то видимо-невидимо. Вот не пожалели! А у других и котлы помельче, и угля под ними - самая малость. Ну, ничего, я от своей кучи уголь отгребу, а к другим пригребу.
      Петер пытается перенести уголь от своего котла к другим. Неожиданно за его спиной появляется святой Изекиль.
      ИЗЕКИЛЬ. Что это ты, раб божий, делаешь?
      ПЕТЕР. Да вот, святой пророк, хотел уголек посмотреть, я ведь когда-то был угольщиком, но поскользнулся, упал, штаны запачкал. Водичку ищу, помыть бы их.
      ИЗЕКИЛЬ. Верно. Надо тебе помыться, да только не водой, а слезами горючими. Ступай-ка, братец, тебя твой тезка к себе кличет.
      ПЕТЕР. Какой такой тезка?
      ИЗЕКИЛЬ. Святой Петр апостол. Идем.
      Изекиль подводит Петера к воротам, у которых стоит святой Петр.
      ПЕТР. Так значит это ты угольщик Петер Мунк? Петер - камень! Петер холодное сердце!
      ПЕТЕР. Я.
      ПЕТР. Я прочитал твой куррикулюс витэ. Как же это ты умудрился попасть в наш паноптикум, ин парадизус. Святой Изекиль, как это парадизус?
      ИЗЕКИЛЬ. Рай, святой Петр.
      ПЕТР. Вот-вот, рай! У нас тут в горних кущах таким грешникам, как ты, места нет! Ишь ты, праведник выискался, который, гляди, святой Изекиль, и в господа Бога нашего не верует!
      ПЕТЕР. А сам-то! Тоже мне благородный святой! Это ты трижды Господа продал, так в Евангелии сказано, и за что тебя Бог в апостолы выбрал? Тебе самому в раю делать нечего.
      ПЕТР. Нет у нас места в раю для хамов. Изыди восвояси! Успеешь дома отмыться, пока масло в лампадке горит, - твое счастье. Нет, - пеняй на себя. А масло, что ты в свою лампадку подлил, вновь исчезнет. А уголь, что ты от своего котла отгреб, назад вернется, потому что, как ты ни старайся, угольщик Петер Мунк, а останутся на твоей одежде пятнышки!
      КАРТИНА СЕДЬМАЯ
      Петер стоит перед огромной елью на Еловом Бугре.
      ПЕТЕР. Под косматой елью
      В темном подземелье,
      Где рождается родник,
      Меж корней живет старик.
      Он неслыханно богат,
      Он хранит заветный клад.
      Кто родился в день воскресный,
      Получает клад чудесный.
      Появляется Стеклушка. Он весь в черном: кафтанчик из черного матового стекла, черные шаровары и чулки, черная хрустальная лента обвивает шляпу.
      СТЕКЛУШКА. Что тебе надо от меня, Петер Мунк?
      ПЕТЕР. У меня осталось еще одно желание, господин Стеклянный Человечек. Я хотел бы, чтобы вы его исполнили.
      СТЕКЛУШКА. Разве у каменного сердца могут быть желания? У тебя уже есть все, что требовал твой дурной нрав. А если тебе еще чего-нибудь не хватает, проси у своего друга Михеля. А я вряд ли смогу тебе помочь.
      ПЕТЕР. Но ведь вы сами обещали мне исполнить три желания. Одно еще остается за мной!..
      СТЕКЛУШКА. Я обещал исполнить третье твое желание, только если оно не будет безрассудным. Ну, говори, послушаем, что ты там еще придумал?
      ПЕТЕР. Я хотел бы... я хотел бы... господин хранитель клада, чтобы вы вынули из моей груди этот мертвый камень и вернули мне мое живое сердце!
      СТЕКЛУШКА. Да разве я с тобой заключил эту сделку? Разве я Голландец Михель, который раздает золотые монеты и каменные сердца? Ступай к нему, и там проси свое сердце!
      ПЕТЕР. Но он ни за что не отдаст мне его.
      СТЕКЛУШКА. Да, конечно, он не захочет отдать тебе твое сердце... И хотя ты очень виноват перед людьми, передо мной и перед собой, но желание твое не так уж глупо. Я помогу тебе. Слушай: силой ты от Михеля ничего не добьешься. Но перехитрить его не так уж трудно, хоть он и считает себя умнее всех на свете. Нагнись ко мне, я скажу, как выманить у него твое сердце.
      Стеклушка шепчет что-то на ухо Петеру.
      Запомни же, если в груди у тебя будет опять живое, горячее сердце и если перед опасностью оно не дрогнет и будет тверже каменного, никто не одолеет тебя, даже сам Голландец Михель. А теперь ступай и возвращайся с живым, бьющимся, как у всех людей, сердцем. Или совсем не возвращайся. И помни: я исполнил твое третье, последнее желание. Желаю тебе удачи! Прощай, Петер Мунк!
      Стеклушка исчезает. Петер перепрыгивает через канаву и оказывается во владениях Голландца Михеля.
      ПЕТЕР. Голландец Михель!
      Появляется Михель.
      МИХЕЛЬ. А, Петер! Зачем явился?
      ПЕТЕР. Мне нужна твоя помощь. Добрые соседи заметили, что пропала моя жена. Боюсь, что они поднимут шум, начнутся всякие разговоры...
      МИХЕЛЬ. Да, теперь не оберешься хлопот. Пожалуй, приятель, тебе придется на время уехать из наших краев. Тебе, верно, деньги нужны?
      ПЕТЕР. Да, и на этот раз побольше. Ведь до Америки далеко.
      МИХЕЛЬ. Ну, за деньгами дело не станет.
      ПЕТЕР. А какой ты все-таки ловкий обманщик, Михель! Ведь я было совсем поверил, что ты вынул мое сердце и вставил вместо него камень.
      МИХЕЛЬ. То есть как это так? Ты сомневаешься в том, что у тебя каменное сердце? Что же, оно у тебя бьется, замирает? Или, может быть, ты чувствуешь страх, горе, раскаяние?
      ПЕТЕР. Да, немного. Я прекрасно понимаю, приятель, что ты его попросту заморозил, и теперь оно понемногу оттаивает... Да и как ты мог, не причинив мне ни малейшего вреда, вынуть у меня сердце и заменить его каменным? Для этого надо быть настоящим волшебником.
      МИХЕЛЬ. Но уверяю тебя, что я это сделал! Вместо сердца у тебя самый настоящий камень, а настоящее твое сердце лежит в стеклянной банке рядом с сердцем Иезекиила Толстого.
      ПЕТЕР. Именно Иезекиил мне-то и сказал, что ты нас надул. Ты просто пустобрех!
      МИХЕЛЬ. Уверяю тебя, что и у Иезекиила, и у всех, кто получил от меня богатство, такие же холодные сердца как у тебя. А ваши горячие хранятся здесь у меня.
      ПЕТЕР. Ну, и горазд ты врать! Это ты рассказывай кому-нибудь другому!
      МИХЕЛЬ. Если хочешь, можешь посмотреть сам, чтобы убедиться.
      ПЕТЕР. Есть на что смотреть! Когда я путешествовал по чужим странам, я видел много диковин и почище твоих. Думаешь, я не знаю, что сердца, которые лежат у тебя в стеклянных банках - искусственные, сделаны из воска. Нет, что там ни говори, а колдовать ты не умеешь.
      Михель проходит в заднюю часть своего жилища и отдергивает широкую занавеску.
      МИХЕЛЬ. Иди сюда! Смотри, что тут написано. Вот здесь - на этой банке: "Сердце Петера Мунка". Гляди, как оно трепещет. Приложи ухо к стеклу послушай, как оно бьется. Разве восковое сердце может так биться и трепетать?
      ПЕТЕР. Конечно, может. Настоящее сердце бьется совсем не так. Мне случалось видеть даже восковых людей, не то что сердца. На ярмарках восковые люди даже ходят и говорят. У них внутри есть какая-то пружинка.
      МИХЕЛЬ. Пружинка? А вот ты у меня сейчас узнаешь, что это за пружинка! Дурак! Не умеет отличить восковое сердце от своего собственного...
      Михель вынимает из груди Петера камень и вставляет настоящее сердце.
      Ну, как, чувствуешь разницу. Кто был прав?
      ПЕТЕР. Ты. Вот уж, признаться, не думал, что ты такой великий колдун.
      МИХЕЛЬ. То-то же! Как видишь, колдовать я умею. Ну, теперь давай - я вставлю тебе твой камень обратно, а сердце положу на место.
      ПЕТЕР. Оно и так на месте! Тихонечко, господин Михель! Хоть ты и считаешь себя великим умником, на этот раз ты остался в дураках! Я не отдам тебе мое сердце.
      МИХЕЛЬ. Оно уже не твое! Я купил его. Отдавай сейчас же мое сердце, жалкий воришка, а не то я раздавлю тебя на месте!
      ПЕТЕР. Не отдам!
      МИХЕЛЬ. Вот ты какой! Ну, полно, полно, нечего корчить из себя храбреца. Уж кто-кто, а я-то знаю твое сердце, в руках держал. Жалкое сердечко - мягкое, слабенькое... Дрожит, небось, со страху. Давай-ка его сюда, в банке ему будет спокойнее.
      ПЕТЕР. Не дам!
      МИХЕЛЬ. Посмотрим! Я сотру тебя в порошок!
      Сверкает молния, гремит гром, все погружается во мрак.
      Отдашь?
      ПЕТЕР. Нет! Сердце мое у меня, и я не отдам его тебе ни за какие богатства на свете!
      Волшебная сила оставляет Михеля. Из могучего великана он превращается в дряхлого сгорбленного старика в ветхой одежде плотогона, опирающегося на свой багор, как на костыль. Новый удар грома, вспышка молнии - Михель пропадает. Петер снова стоит перед огромной старой елью.
      Господин Стеклушка! Слышите вы меня, господин Стеклушка!
      Молчание.
      Где же вы? Господин хранитель клада! Покажитесь, прошу вас! Я вернул себе горячее сердце. Я думал, что после этого мне станет легко! Но такого не выдержит даже камень, а ведь у меня живое сердце! Помогите же мне, господин Стеклянный Человечек. Я же не хотел! Я же не знал! Будь оно проклято, это золото!
      Из-за старой ели появляется Стеклушка.
      СТЕКЛУШКА. Чего же ты еще хочешь, угольщик Мунк? Разве ты не рад, что в груди у тебя опять бьется живое сердце?
      ПЕТЕР. Оно не бьется, оно разрывается на части. Лучше бы мне не жить на свете, чем помнить, как я жил до сих пор. Бедная Лизбета погибла от моей руки, а матушка никогда не простит меня. Как же мне теперь жить на свете? Лучше убейте меня, господин хранитель клада, по крайней мере, этой постыдной жизни наступит конец. Вот оно, мое последнее желание!
      СТЕКЛУШКА. Хорошо. Если ты этого хочешь, пусть будет по-твоему. Сейчас я принесу топор.
      Стеклушка исчезает за елью и через мгновенье появляется вновь.
      ПЕТЕР. Все! Сейчас всему конец!
      СТЕКЛУШКА. Петер Мунк! Оглянись вокруг в последний раз.
      Петер оборачивается. Перед ним стоят Барбара и Лизбета, вышедшие из-за старой ели. Они протягивают к нему руки.
      ЛИЗБЕТА. Здравствуй, Петер! Вот мы и увиделись!
      БАРБАРА. Мальчик мой, как я соскучилась по тебе!
      ПЕТЕР. Лизбета, ты жива! Матушка! И вы тут!.. И так ласково смотрите на меня. Как мне вымолить у вас прощенье?..
      СТЕКЛУШКА. Они уже простили тебя, Петер.
      БАРБАРА. Да, простили, потому что ты раскаялся от всего сердца.
      ЛИЗБЕТА. А ведь оно у тебя теперь не каменное.
      СТЕКЛУШКА. Конечно, в настоящей жизни история угольщика Петера Мунка закончилась бы совсем не так. Но мы живем в сказке, а у всех сказок обязательно должен быть счастливый конец!
      Недаром дети любят сказку.
      Ведь сказка тем и хороша,
      Что в ней счастливую развязку
      Уже предчувствует душа.
      И на любые испытанья
      Согласны храбрые сердца
      В нетерпеливом ожиданье
      Благополучного конца.
      Воротись домой, Петер, и будь по-прежнему угольщиком. Если ты станешь уважать свое ремесло, то и люди будут уважать тебя, и всякий с радостью пожмет твою почерневшую от угля, но чистую руку, даже если у тебя не будет бочек с золотом.
      Закрывается занавес. Перед занавесом выходят все герои спектакля. Они поют.
      ПЕСНЯ. Ребенок на лавке зевает,
      И угли мерцают в печи.
      На свете чего не бывает!
      Гляди на огонь и молчи.
      Рассказчик тряхнет головою,
      И чарку ему поднесут.
      Ведь только дыханье живое
      Огонь превращает в сосуд.
      В пьесу включены стихи Вильгельма Гауфа в переводах С.Маршака и С.Шлапоберской, Роберта Бернса в переводах С.Маршака и М.Фрейдкина, Марины
      Бородицкой и Валентина Берестова.