XVIII. Роковые уколы

Мы возвратились к остальным и нашли их сидящими среди гробов на земле в очень подавленном состоянии духа. И неудивительно: надвигалась ночь, издали доносились раскаты грома, эхом отдававшиеся в лесу, дождь начинал падать крупными каплями.

– Ну, Аллан, на чем вы порешили? – спросил меня брат Джон.

– Я отправлюсь доставать лодку, – ответил я, – чтобы всем нам можно было переправиться через залив. Все посмотрели на меня с удивлением.

– Вы не должны подвергать себя риску, – сказал Стивен, – я моложе вас и умею плавать так же, как и вы. Я пойду вместо вас.

– Да, Стивен, вы умеете плавать, – сказал я, – но вы хуже меня стреляете из ружья, а от этого зависит весь успех нашего предприятия. Слушайте все! Пойду именно я, и, надеюсь, все окончится хорошо. Если же я потерплю неудачу, то от этого дело не ухудшится. Вас три пары: Джон и его супруга, Стивен и мисс Хоуп, Мавово и Ханс. Если я погибну, вы выберете себе нового начальника экспедиции, но пока таковым являюсь я, вы должны мне повиноваться.

Потом заговорил Мавово.

– Мой отец Макумазан – храбрый человек. Если он останется в живых, он исполнит свой долг. Если же он умрет, то он исполнит его еще лучше. На земле – или на том свете, среди духов наших отцов, – его имя навсегда останется великим. Да, его имя станет песней!

Когда брат Джон перевел всем остальным эти слова, показавшиеся мне великолепными, наступило молчание.

– Теперь, – сказал я, – вам всем следует перейти на берег. Там вы будете сравнительно в большей безопасности от молнии, так как там нет высоких деревьев. Во время моего отсутствия вы, леди, должны как можно лучше одеть Ханса в шкуру гориллы. Зашнуруйте ее бечевками из пальмовых волокон, которые мы принесли с собой, и заполните все пустые места в ней и голову сухими листьями. Когда я вернусь с лодкой, нужно, чтобы Ханс был уже одет.

Ханс слегка застонал, но не прекословил. Мы захватили свой багаж и отправились на берег, где укрылись за мангиферовым кустарником и высоким тростником. Потом я снял с себя платье и остался в одной фланелевой рубашке и бумажных исподних, имевших серый цвет и потому почти невидимых ночью.

Теперь я был совсем готов. Ханс передал мне маленькое ружье.

– Оно заряжено, баас, и на полном взводе, – сказал он, – я обмотал замок подкладкой моей шляпы, которая сильно пропитана жиром, так как волосы выделяют жир, особенно в жаркое время. Она не завязана, баас. Надо только слегка встряхнуть ружье, и подкладка отпадет.

– Понимаю, – сказал я, беря ружье левой рукой так, чтобы удержать пальцем у ружейного замка подкладку шляпы Ханса. Потом я простился со всеми.

После длительной вспышки молнии (гроза была в полном разгаре) я быстро направился к воде в сопровождении Ханса, решившего проститься со мной последним.

– Вернись обратно, Ханс, пока свет молнии не обнаружил тебя, – тихо сказал я, спускаясь с корней мангиферы в тинистую воду. – Скажи им, чтобы они, если можно, сохранили сухими мою куртку и панталоны.

– До свидания, баас, – сказал он, и я услышал его всхлипывания. – Пусть бодрость не покидает бааса всех баасов! Интомби выручит нас, как некогда выручило нас на Холме Убийства, ибо оно знает, в чьих оно руках!

Дальнейших слов Ханса (если только он говорил еще что-нибудь) я не расслышал, так как они были заглушены шумом проливного дождя.

Ох, мне удалось сохранить бодрость перед другими, но я не в состоянии описать того смертельного страха, который охватил меня теперь. Я шел на одно из самых безумных предприятий, какие когда-либо совершал человек. Чего я больше всего боялся в это время – крокодилов.

Я тихо плыл вперед. Весь этот рукав или пролив имел не более двухсот ярдов в ширину – не очень большое расстояние для хорошего пловца, каковым я был в те дни. Но левой рукой я должен был во что бы то ни стало держать ружье над водой, так как, подмочив его, я тем самым делал его совершенно бесполезным. Кроме того, я боялся быть замеченным из пещеры при свете молнии, хотя для уменьшения риска я надел на голову суконную шляпу, которая была темного цвета.

Однако мне повезло в одном или, вернее, в двух отношениях. Во-первых, мне благоприятствовало полное отсутствие ветра, который мог бы вызвать волнение воды и тем самым замочить мое ружье. Во-вторых, я совершенно не боялся заблудиться, так как мне были видны огни, горевшие в пещере по обеим сторонам сиденья Мотомбо.

Я полагаю, что плавание заняло у меня около четверти часа, так как для сбережения сил я плыл вперед довольно медленно, хотя страх перед крокодилами заставлял меня торопиться. Но они, слава Богу, совсем не показывались.

Теперь я был у самой пещеры, под ее скалистой крышей, на мелкой воде маленького заливчика, образовавшего бухту для лодки. Я стоял на каменистом дне. Вода доходила мне до груди. Я приглядывался к окружающему, тем временем отдыхая и разминая левую руку, одеревеневшую от беспрерывного держания ружья. Костры горели не очень ярко, и я плохо видел до тех пор, пока мои глаза не привыкли к их свету.

Я снял тряпку с ружейного замка и выбросил ее, предварительно вытерев ею мокрый ствол ружья. Потом, убедившись, что ружье готово к стрельбе, я начал всматриваться в окружающее. Передо мною была платформа, а на ней – увы! – похожий на жабу Мотомбо. Но он сидел спиной ко мне и смотрел не на воду, а в глубину пещеры. С минуту я стоял в нерешительности. Быть может, жрец спит, и я смогу взять лодку, не стреляя? Я не люблю убивать… Кроме того, головы Мотомбо не было видно, так как он наклонил ее вперед, и я не был уверен, что смогу убить его выстрелом в спину. Наконец, я не хотел стрелять еще и потому, что звук выстрела мог поднять тревогу.

В это время Мотомбо повернулся. Должно быть, инстинкт предупредил его о моем присутствии, так как тишина не нарушалась ничем, кроме мягкого шума дождя. В тот момент, когда он повернулся, блеснула молния, и он увидел меня.

Он поднял рог, чтобы призвать на помощь. Снова блеснула молния, сопровождавшаяся сильным ударом грома.

Я прицелился в голову Мотомбо и выстрелил как раз в тот самый момент, когда рог коснулся его губ. Он выпал из рук Мотомбо, который весь съежился и остался неподвижным.

В этот трудный момент мое искусство не изменило мне. Если бы мои напряженные до крайности нервы не выдержали, если бы моя рука немного дрогнула, если бы грязная подкладка из шляпы Ханса не защитила от сырости и пороха – эта история никогда не была бы написана и на кладбище Калуби лежало бы несколько больше костей.

Я простоял с минуту, ожидая, что в дверях, устроенных по обеим сторонам пещеры, появятся прислужницы и поднимут тревогу. Но никто не появлялся. По-видимому, это дряхлое существо день и ночь сидело на своей платформе, откуда ему было трудно спускаться. На закате солнца прислужницы окутывали его мехами, подбрасывали в огонь топлива и не беспокоили старца до тех пор, пока он сам не призывал их звуками рога.

Несколько ободрившись, я направился к лодке и отвязал ее. Потом влез в нее и, положив ружье, взял одно из весел и начал выводить ее из бухточки. Как раз в этот момент снова блеснула молния, и я увидел лицо Мотомбо, которое было всего лишь в нескольких футах от меня. Оно покоилось почти на коленях убитого, и его выражение было ужасно.

Посреди лба виднелся синий след пули, пробившей его. Глубоко провалившиеся круглые глаза были открыты, их прежний блеск потух, и мне казалось, что они пристально смотрят на меня из-под нависших бровей. Огромная нижняя челюсть отвисла; красный язык свешивался с нижней губы. Кожа на раздутых щеках приняла пепельный оттенок.

Я выплыл из пещеры и решил направить лодку к противоположному берегу, держась на восток от пещеры, по направлению к высокому дереву, которое, как я раньше заметил, обрисовывалось на фоне неба как раз позади кладбища.

Мой расчет оказался правильным, и в конце концов я направил нос лодки в камыши, за которыми оставил своих компаньонов. Как раз в это время из-за рассеивавшихся дождевых туч выглянула луна, и я был замечен своими и, в свою очередь, увидел фигуру бога-гориллы, направлявшуюся ко мне вброд, чтобы схватить лодку. Это было то самое страшное животное, которое я видел в лесу, только несколько пониже.

Я понял все и рассмеялся.

– Это баас? – спросил глухой голос, по-видимому исходивший из гориллы. – Значит, все окончилось благополучно.

– Конечно, – ответил я. – Иначе я не был бы здесь, – весело прибавил я. – А как чувствуешь себя ты, Ханс, в этой теплой шкуре и притом в такую сырую ночь?

– Ох, пусть баас расскажет поскорее, как все было, – ответил он. – Даже среди этой вони я сгораю от любопытства.

– Мотомбо убит, – ответил я. – Дайте мне, Стивен, вашу руку и мое платье. А ты, Мавово, подержи ружье и лодку, пока я буду одеваться.

Я вышел на берег и, уйдя в камыши, снял с себя мокрую рубашку и панталоны и спрятал их в большие карманы моей охотничьей куртки, так как не хотел бросать их. Потом одел сухое платье, которого даже без белья было вполне достаточно в этом теплом климате. После этого я выпил глоток водки из своей фляги и немного поел, так как чувствовал голод. Потом рассказал всем о том, как мне удалось достать лодку, и, коротко оборвав всеобщее выражение удивления и похвалы, приказал перенести Священный Цветок в лодку и занять в ней места. Затем, с помощью Ханса, высунувшего свои пальцы из шкуры гориллы, я снова тщательно зарядил ружье, надев на затравочный стержень последний пистон. Сделав это, я занял место на носу лодки и велел брату Джону и Стивену грести.

Описав, как я сделал это раньше, дугу, чтобы не быть замеченными, мы очень скоро достигли входа в пещеру. Я наклонился вперед и заглянул в нее из-за западного выступа каменной стены. Внутри нее по-прежнему было тихо. Тускло горели костры по обеим сторонам платформы, на которой неподвижно сидела скрюченная фигура Мотомбо.

Мы молча вышли из лодки, искоса поглядывая на ужасное лицо мертвого жреца. После этого я расставил всех в определенном порядке.

Впереди всех должен был идти я; за мной Мать Священного Цветка и Ханс, изображавший лесного бога; за ними брат Джон и Стивен со Священным Цветком; потом – мисс Хоуп; Мавово замыкал шествие.

Около одного из костров лежала куча факелов, о которых я уже упоминал. Мы зажгли несколько из них. Мавово поставил лодку на старое место и привязал ее к столбу. У меня мелькнула мысль, что, найдя ее на своем месте, понго сочтут наше появление еще более таинственным. Я все время поглядывал на двери, устроенные по обеим сторонам пещеры, каждую секунду ожидая появления прислужниц. Но они не появлялись. Спали ли они или отсутствовали – этого я до сих пор не знаю.

В торжественном молчании двинулись мы вперед по извилинам пещеры и потушили свои факелы, лишь только завидели свет, проникавший в нее через дальний выход.

В нескольких шагах от входа в пещеру стоял часовой. Он стоял спиной к ней и заметил нас при слабом свете луны, выглянувшей из-за туч (все еще шел мелкий дождь), только тогда, когда мы оказались справа от него. Он обернулся и, увидев богов своей страны, поднял руки и без чувств упал на землю. Хотя я никогда не спрашивал об этом Мавово, тем не менее я думаю, что он принял некоторые меры предосторожности по отношению к этому часовому. По крайней мере, когда я спустя некоторое время оглянулся, то увидел у него в руках большое копье понго с длинным древком, вместо медного, взятого им на кладбище.

Мы направились к городу Рике той самой дорогой, по которой шли, раньше. Как я уже говорил, эта местность была чрезвычайно пустынной. Жители тех немногих хижин, мимо которых мы проходили, по-видимому, крепко спали. Кроме того, в этой стране не было собак, которые могли разбудить их. Я думаю, что между пещерой и городом мы не были замечены ни одной живой душой.

Мы шли в продолжение всей этой длинной ночи, старясь идти возможно быстрее и останавливаясь по временам лишь для того, чтобы дать отдохнуть брату Джону и Стивену, несшим Священный Цветок.

Мы достигли главной улицы города Рики приблизительно за полчаса до зари и успели пройти незамеченными за Дом Празднеств, так как в это дождливое утро все жители города еще спали. Когда мы были ярдах в ста от гавани, одна женщина, вышедшая в свой сад на работу, увидела нас и подняла ужасный крик.

– Боги! – кричала она. – Боги покидают нашу страну и уводят с собой белых людей!

Тотчас же во всех домах поднялась суматоха. Из дверей высовывались головы; все выбегали наружу и поднимали такой вой, что можно было подумать, что их режут.

Однако никто не решался приблизиться к нам.

– Вперед, или все погибло! – закричал я.

Мы напрягли все силы. Ханс, задыхавшийся в своем тяжелом одеянии от дурного запаха, полз вперед на четвереньках.

Брат Джон и Стивен, изнемогавшие под тяжестью растения, перешли почти на мелкую рысь.

Наконец мы достигли гавани, где была привязана к набережной та самая лодка, в которой мы прибыли в Землю Понго. Мы прыгнули в нее. Я первым перерезал ножом веревку, которой она были привязана (развязывать ее у нас не было времени), и оттолкнулся от берега.

Тем временем со всех сторон сбегался народ, среди которого было много воинов. Но все они были так напуганы, что ничего не предпринимали. Вид наряженного богом Ханса внушал им ужас, и это спасало нас. Среди них при свете восходящего солнца я увидел Комбу, который прибежал с большим копьем в руках и на минуту остановился в изумлении.

В этот самый момент произошла катастрофа, едва не стоившая нам жизни. Ханс, находившийся на корме лодки, начал терять сознание и, желая вдохнуть свежего воздуха (духота и вонь внутри шкуры были невыносимы), высунул наружу голову, так что набитая листьями маска гориллы медленно сползла ему на плечи. Комба, увидев это маленькое безобразное лицо, сразу узнал его.

– Это обман! – закричал он. – Белые дьяволы убили бога и похитили Священный Цветок и его жрицу! Желтый человек нарядился в шкуру бога! К лодкам! К лодкам!

– Гребите! – закричал я брату Джону и Стивену. -Гребите изо всех сил! Мавово, помоги мне поднять парус!

Случилось, что в это в пасмурное утро с берега дул сильный ветер. Мы установили мачту и подняли на ней циновочный парус, но действовали довольно медленно, так как не имели в этом навыка. Тем временем нам удалось отъехать на веслах ярдов на четыреста от набережной, откуда в погоню за нами отправлялось множество лодок с уже поставленными парусами. На носу первой из них стоял Комба, изрыгавший по нашему адресу проклятия и потрясавший над головою огромным копьем.

Я знал, что мы неизбежно будем настигнуты и убиты понго, искусно управлявшими своими лодками.

Вдруг мне в голову пришла одна мысль. Предоставив Мавово наблюдать за парусом, я перешел на корму и, оттащив в сторону лежавшего без сознания Ханса, стал на колени. У меня оставался всего один заряд или, вернее, один пистон, который я намеревался использовать, Я взвел курок, поднял ружье и прицелился в Комбу. Парус был теперь установлен, и наша лодка шла довольно ровно.

Кроме того, мы еще находились под защитой берега, около которого не было большого волнения, и потому лодка представляла собою более или менее устойчивую платформу для стрельбы и я чувствовал себя твердым, как статуя. Наконец, было уже совсем светло, и восходившее позади меня солнце освещало своими лучами мою мишень.

Я затаил дыхание и спустил курок.

Выстрел последовал почти в то же самое мгновение. Я видел, как Комба вскинул вверх руки и упал навзничь в лодку.

Быть может, мне не следовало бы говорить этого, но это был во всех отношениях замечательный выстрел, так как пуля, как я узнал впоследствии, попала Комбе прямо в сердце:

Смерть Комбы произвела на понго очень странное действие. Все лодки собрались вокруг той, в которой лежал его труп. Потом, после короткого совещания, они опустили паруса и на веслах вернулись к набережной. Почему они это сделали – я не знаю.

Быть может, они думали, что Комба околдован или только ранен и нуждается в помощи. Или у них считалось противозаконным выступать без предводителя, между тем как какой-нибудь запасной Калуби из «миновавших бога» остался не берегу. Быть может, они должны были, согласно обычаю, с известными церемониями немедленно доставить на сушу тело Калуби. Я не могу поручиться за это. В таких случаях поступками многих африканских племен руководят таинственные побуждения.

Во всяком случае, результат был тот, что у нас явилась некоторая надежда на спасение.

Вне залива дул довольно свежий ветер, который быстро нес нас через озеро почти до полудня, когда он начал постепенно падать. К счастью, он окончательно упал только около трех часов дня, когда берег Земли Мазиту был сравнительно близок.

Мы даже могли рассмотреть небольшое пятнышко, обрисовывавшееся на небе, которое, мы знали, было английским флагом, водруженным Стивеном на вершине холма.

В течение этих мирных часов мы умылись, подкрепили силы оставшейся у нас пищей и отдохнули. Хорошо, что у нас нашлось время для отдыха. Ибо, когда ветер начал падать, я, случайно оглянувшись назад, увидел, что вслед за нами идет флот понго – около сорока лодок, из которых в каждой было в среднем человек по двадцать.

Мы продолжали плыть под парусом до тех пор, пока это было возможно, так как, хотя мы и продвигались вперед довольно медленно, все же мы плыли значительно скорее, чем могли бы плыть на веслах. Кроме того, необходимо было беречь свои силы до решительного момента.