Глава XI. Шлюзы

Всю ночь шел ливень, необычайный даже для тропиков. Казалось, крыша не выдержит. Утром, когда мы встали и выглянули за дверь, все было затоплено и плыло, а от земли к небу поднималась сплошная водяная стена.

– Будет наводнение, баас, – сказал Ханс.

– Да, – ответил я, – будь мы сейчас в другом месте, я пожелал бы, чтобы оно затопило всю человеческую нечисть на этом острове.

– Увы, баас, в худшем случае они спасутся на вершине горы. Но вода может затопить пещеру и устроить Хоу-Хоу баню, в которой он сильно нуждается.

– Через пещеру вода может проникнуть в недра горы, – начал я и остановился, пораженный новой идеей. Я заметил, что пещера шла наклонно вниз к основанию вулкана, по направлению к центру. Возможно, что по своему происхождению она была проходом, пробитым в скалах при каком-нибудь прошлом извержении. Предположим теперь, что наводнение заливает пещеру и поток воды проникает в недра вулкана. Тогда должно произойти нечто небывалое! Вода и огонь – неуживчивые соседи. Соединяясь, они дают пар, а пар стремится к расширению. Эта мысль неотвязно овладела мной. Но с Хансом я ею не поделился – будучи дикарем, он ничего не смыслил в подобных материях.

Вскоре пришла Драмана и сразу заговорила о ночном ливне; такого, по ее словам, не помнят в стране. Она прибавила, что жрецы водрузили на место большие каменные ворота, преграждающие наводнению доступ на пахотные земли.

Я стал ее расспрашивать об устройстве этих шлюзов. Она сказала, что плохо разбирается, и обещала показать их мне, чтобы я мог изучить их систему.

Драмана мне объяснила, что озеро пока поднялось ненамного, но разлива ожидают на следующую ночь, когда переполненная река принесет воды с севера. Поэтому было решено закрыть шлюзы – нелегкая работа, так как каменные ворота очень тяжелы. Одну любопытную задело рычагом (как я понял из объяснения Драманы) и убило на месте. Ее тело еще лежало около шлюзов, ибо закон запрещал касаться трупа между празднеством Видений и празднеством Свадьбы; последний будет завтра ночью, тогда, – многозначительно прибавила она, – жрецы натешатся над трупами вволю.

– Так это будет праздник Крови? – заметил я.

– Да, праздник Крови, и может быть, вашей крови, господин.

– Этого не бойся, – ответил я небрежно, хотя в действительности мне стало очень не по себе. Я расспросил ее обо всех подробностях обряда Святой свадьбы. По ее словам, Невесту привозят к полуночи, жрецы принимают ее и привязывают к столбу. Затем лодка вэллосов отъезжает, и жрецы также удаляются, оставляя Невесту в одиночестве. На рассвете из пещеры выходит верховный жрец, одетый в шкуры, чтобы походить на изображение бога. Под ликующие возгласы сопровождающих его женщин и Волосатых он отвязывает Невесту и отводит ее в пещеру. Там она исчезает для мира.

– Ты думаешь, Сабилу привезут? – спросил я.

– Конечно, иначе суеверный народ из опасения бедствий убьет моего отца, и Иссикора, и Сабилу. Если ты не спасешь ее своим искусством, господин, Сабила достанется Дэче.

– А ты, Драмана, хочешь ли ты действительно покинуть остров?

– Господин, я уже поклялась тебе, а теперь прибавлю: Дэча меня ненавидит. Когда в его руках окажется Сабила, истинная наследница, меня ожидает жребий той несчастной, что прошлой ночью убила себя, дабы избавиться от худшего. О господин, спаси меня, если можешь!

– Если, смогу – спасу, – ответил я. И правда, я думал о ее спасении не меньше, чем о своем.

Она клятвенно обещала безоговорочно подчиниться всем моим приказаниям. Тогда я спросил, нельзя ли нам раздобыть лодку?

– Невозможно, – ответила она. – Дэча умный. Он сообразил, что ты захочешь бежать. Все лодки угнаны на ту сторону острова под охрану Волосатых. Он потому и позволил тебе свободно бродить по берегу, что бежать отсюда можно только на крыльях. Озеро вплавь не пересечешь – оно слишком велико, а главное, вэллосский берег кишит крокодилами.

Вы, друзья, понимаете, как это меня ошарашило. Однако я и вида не подал, что смущен, и как бы невзначай спросил, водятся ли крокодилы в этой части озера. Оказалось, что нет: вероятно, их отпугивали Вечные Огни или запах дыма над горою.

Наконец мы вышли, невзирая на дождь, который здесь, в Англии, мы назвали бы ливнем. Тогда же, по сравнению с тем, что делалось ночью, мне казалось, что только накрапывает. Для нас дождь был очень кстати, так как даже самая любопытная женщина не высунула бы нос на улицу. Мы могли свободно, никем не замеченные, рассматривать поселок жрецов.

Он был невелик, так как жреческая коллегия, если можно так ее назвать, насчитывала не более пятидесяти человек, не считая жен и наложниц, средним счетом по четыре на брата.

Замечательно, что на острове совершенно не было детей и стариков. Может быть, климат здесь был губителен для детей или их устраняли, принося в жертву Хоу-Хоу. Под давлением постоянной опасности я так и не спросил объяснения этому явлению. Возможно также, что детей и стариков вывозили на материк.

Замечу кстати, что, за исключением Драманы и нескольких опальных жен, которым грозила опасность заклания, женщины были более фанатичными и жестокими поклонницами Хоу-Хоу, чем сами жрецы. В этом я убедился на празднике Видений в пещере.

Мы скоро вышли из поселка и очутились среди возделанных земель, которые обрабатывались рабами из Волосатых, или Хоу-хойа. Почва здесь была чрезвычайно плодородна, как показывал урожай, уже созревший для жатвы. Поля были обнесены каменной оградой и пересекались оросительными каналами, которые наполнялись в засушливое время года и регулировались упомянутыми выше шлюзами. Существование этой оросительной системы служило в моих глазах лишним доказательством, что вэллосы принадлежали по происхождению к какой-нибудь высококультурной расе.

Мы повернули обратно по тропинке вдоль берега и пришли к скале Приношений. По бокам ее горели две странные огненные колонны, а между ними, немного дальше от берега, стоял каменный столб с каменным же кольцом, к которому привязывалась Невеста бога. На кольце уже висели новые веревки, приготовленные для Сабилы.

Осмотрев на скале Приношений все, что можно было осмотреть – вплоть до ступенек пристани, по которой должны повести жертву, мы направились к длинному сараю с крутой тростниковой крышей, скрывавшему, так сказать, аппарат для регулирования шлюзов. Драмана открыла крепкую деревянную дверь каменным ключом, который, по ее словам, получила от Дэчи со строжайшим наказом вернуть по окончании осмотра.

В сарае действительно было на что посмотреть. Ближе к краю через сарай проходил оросительный канал, имевший футов двенадцать в ширину. Таким образом, во всю длину сарая под серединой крыши имелся ров, заполненный водой, что не давало возможности определить его глубину. По обе стороны рва, перпендикулярно к нему, шли очень глубокие желоба, выдолбленные в каменном полу. Эти желоба были закрыты в точности подогнанной каменной плитой в шесть – семь дюймов толщиной, имевшей выемку в верхней своей части. Когда плита поднималась выше уровня каменного дна канала, где обычно она лежала в своем гнезде, образуя часть русла, она совершенно отрезала приток воды из озера и была достаточно высока, чтобы остановить напор воды даже во время наводнения.

Гуд недоуменно смотрел на Аллана.

– Представьте себе, – пояснил Аллан, – театральный занавес, который, вместо того, чтобы падать сверху, вырастает из-под земли, – вернее, из-под воды. Я бы нарисовал вам, если бы не было так поздно.

– Понимаю, – сказал Гуд, – а подымалась эта ваша каменная дверь подъемным краном?

– А почему не прямо паровым двигателем? Нет, подъемных кранов вэллосы не знали. Они поднимали двери самым простым и древним способом – рычагом. В верхнем крае каменной двери было просверлено отверстие. В отверстие был вставлен каменный болт, который другим концом вставлялся в зарубку у основания рычага, образуя своего рода передачу. Сам рычаг представлял собою толстый каменный брус в двадцать футов длины. Когда дверь была полностью опущена в гнездо на дне канала, конец рычага, естественно, поднимался высоко в воздух – почти до крыши сарая.

Когда же надо было поднять дверь, то рычаг опускался посредством веревок и закреплялся на требуемой высоте. Для этого в скале были выдолблены каменные скобы.

В настоящем случае, в предотвращение наводнения, дверь была поднята до отказа. Она торчала на пять – шесть футов над уровнем воды, в то время как плечо рычага закреплено было над самой нижней скобой, на высоте фута от пола.

Мы с Хансом тщательно осмотрели этот примитивный аппарат. Допустим, размышлял я, что понадобилось бы опустить рычаг так, чтобы дверь упала на дно и вода хлынула бы в канал – как это сделать? Ответ: во-первых, высвободив конец рычага из-под скобы, на что потребовалось бы объединенные усилия нескольких человек; во-вторых, сломав пополам самый рычаг. Конечно, вдвоем с Хансом я не смог бы сделать ни того ни другого. Это и десятерым было бы не под силу. Может быть, посредством мраморной пилы, но таковой у нас не имелось.

Однако из каждого затруднения можно найти выход.

Моя изобретательность была исчерпана, но оставался Ханс с его инстинктом дикаря, нередко приводившим его к цели быстрее, чем все мои умствования цивилизованного человека.

Говоря спокойно по-голландски, чтобы Драмана не угадала моего внутреннего возбуждения, я обрисовал Хансу эту проблему в следующих выражениях:

– Допустим, Ханс, что нам необходимо собственными силами сломать брус, чтобы впустить сюда воду из озера – как нам это сделать теми средствами, которыми мы в настоящее время располагаем?

Ханс посмотрел вокруг, комкая шляпу, и ответил:

– Не знаю, баас.

– Так подумай. Любопытно, совпадет ли твоя догадка с моей?

– Я думаю, что в таком случае она не совпадет ни с чем, – сказал Ханс, сделав этот меткий выстрел с таким деревянным выражением крайней тупости, что никак нельзя была дать ему пинка.

Затем, ни слова не говоря, он отошел от меня и стал внимательно осматривать рычаг, в особенности же скобу. Потом, сказав по-арабски, что хочет замерить глубину рва, он с ловкостью обезьяны полез по рычагу и уселся на нем верхом, около каменной передачи, делая вид, что смотрит на канал.

– Темно, ничего не видно, – вымолвил он наконец и спустился. Потом он обратил внимание на лежавший в тени у самой стены труп женщины, убитой при закреплении рычага. Мы подошли к ней. Как все жители острова, она была молода и красива. Наклонившись над трупом, Ханс сказал мне опять по-голландски:

– Баас помнит, как он меня ругал, что я захватил две жестянки пороха?

Я возразил, что не припомню этого инцидента, но, конечно, не к чему было таскать с собой на остров лишние тяжести.

– А как баас полагает, – продолжал Ханс, – кому лучше известно, что может произойти – баасу или преподобному отцу бааса в небесах?

– Моему отцу, Ханс, – ответил я без колебаний.

– Баас прав. Отец бааса знает больше, чем баас. Но в некоторых случаях Ханс смыслит больше их обоих – по крайней мере, в земных делах.

Я безмолвно смотрел на маленького нахала, а он невозмутимо продолжал:

– Вовсе я не забыл оставить порох на берегу, я его взял с собой, предвидя, что он нам понадобится, так как порохом можно взорвать и людей, и многое другое.

– Ладно, так при чем же тут порох?

– Может быть, и ни при чем, баас. Только вот что: эти вэллосы не слишком искусны в сверлении камней. Отверстия у них получаются шире, чем нужно. В ту дыру в водных воротах можно вставить под болт две фунтовые пороховницы.

– К чему класть туда порох? – спросил я небрежно, так как мои мысли были заняты мертвой женщиной.

– Ни к чему, баас, совершенно ни к чему. Только, кажется, баас меня спросил, как опустить эту каменную руку? Я думаю, если заложить в это отверстие два фунта пороху да поджечь его, то или разлетится вся верхняя часть каменной плиты, или выскочит болт, а может быть, произойдет и то и другое. Кулак разожмется, и дверь упадет на дно. Озеро хлынет в канал и затопит поля жрецов Хоу-Хоу, если только баас в своей мудрости и доблести полагает, что они еще нужны жрецам после такого дождичка накануне жатвы.

– Ах ты, плутишка! – воскликнул я. – Умный маленький чертенок! Молодчина! Только это дело надо обстоятельно обдумать.

– Да, баас, и лучше нам пойти в дом. Надо отсюда выбраться, баас, пока нашу даму не почуяли крысы. А перед уходом посмотрите отсюда на то отверстие и на болт.

Затем Ханс, все время не отводивший взора от тела женщины, поклонился и сказал по-арабски:

– Аллах, сиречь Хоу-Хоу, да примет тебя в лоно свое, – и почтительно отошел.

Мы вышли из сарая.

Глава XII. Заговор

Драмана тщательно заперла сарай и, положив ключ обратно в кошель, повела нас посмотреть на пресловутое Древо Видений. Оно стояло посреди большого, обнесенного стеной участка земли, именуемого садом Хоу-Хоу, хотя там ничего другого не росло. Драмана уверяла, будто дерево оказывает ядовитое действие на всякое соседнее растение.

Пройдя в калитку, ключ от которой также хранился в кошеле у Драманы, мы очутились перед знаменитым деревом, если можно его так назвать – оно скорее было похоже на куст; верхние его ветки находились в каких-нибудь двадцати футах над землей. Однако оно осеняло большое пространство и имело ствол в три фута толщиной. От ствола отходило множество ветвей, концы которых стлались по земле и пускали новые корни, как это наблюдается, если не ошибаюсь, у дикой смоковницы.

То было нечистое исчадие природы. Вместо листьев у него были только темно-зеленые мясистые стручки, как у молочая. Возможно, что это и была какая-нибудь разновидность молочая. Стручки оканчивались ярко-лиловыми цветами, издававшими отвратительный трупный запах. А под цветами – так как, по-видимому, дерево, подобно апельсину, обладало свойством одновременно давать цвет и плодоносить – висели желтые колючие плоды величиной с грушу. Для полноты картины остается только добавить, что ствол был покрыт сморщенной серой корой и что стручковидные листья были наполнены молочной смолой, как у всего семейства молочайных. По словам Драманы, то был единственный экземпляр и другого не существовало ни на острове, ни на берегу. Пытаться же его культивировать считалось великим грехом. Словом, дерево было монополизировано жрецами.

Ханс принялся за работу и нарезал целый веник листьев или стручков, чтобы препроводить его старому карлику – как ни слаба была надежда когда-либо увидеться с ним. То была пренеприятная работа, так как из дерева брызгала белая смола, как скипидар обжигавшая кожу.

На обратном пути Драмана обратила наше внимание на небывало высокий уровень воды в озере. Вода стояла выше полей, отвоеванных некогда у озера и обнесенных стеной, и даже выше входа в пещеру. Но, по ее словам, опасаться было нечего: стена достаточно высока, шлюзы крепки – а в крайнем случае люди могут укрыться на склонах горы.

Дома она распрощалась с нами, сказав, что вернется перед закатом солнца. Я ее попросил непременно исполнить это обещание. Самому мне было теперь безразлично, придет она или нет, так как я уже разузнал от нее все что мог. Но я замышлял катастрофу и потому беспокоился, представится ли ей возможность спастись. Все-таки она оказалась нам верным другом, ненавидела Дэчу и Хоу-Хоу и любила свою сестру Сабилу.

Ханс проводил ее до порога и с неуклюжим усердием помог ей надеть дождевой плащ, который она было скинула и несла на руке. И правда – прекратившийся было дождь опять полил как из ведра.

Оставшись наедине, мы с Хансом подкрепились едой и открыли совет.

– Что же нам предпринять, Ханс? – спросил я.

– А вот что, баас: перед полночью мы спрячемся на берегу близ ступенек, что у скалы Приношений, потом, когда придет лодка и высадит госпожу Сабилу, и ее привяжут к столбу, мы доберемся до лодки вплавь, влезем в нее и поедем обратно в город вэллосов.

– Но это, Ханс, не спасет госпожу Сабилу.

– Не спасет, баас. Но я и не ломал голову над участью госпожи Сабилы, которая будет наслаждаться счастьем с Хоу-Хоу. Это спасет нас, баас, хотя, может быть, нам придется оставить Хоу-Хоу кое-что из наших вещей. Если Иссикор и прочие хотят спасти госпожу Сабилу, то пусть не будут трусами и перестанут бояться каменного истукана и горсточки жрецов и пусть стараются сами за себя.

– Слушай, Ханс, мы пришли сюда, чтобы раздобыть пучок вонючих листьев для Зикали и чтобы спасти госпожу Сабилу. Первая задача исполнена, остается вторая. Я спасу несчастную или погибну в попытке это сделать.

– Да, баас, я так и думал, что баас это скажет. Все мы сумасшедшие, каждый на свой лад. Как может человек вырвать из своего сердца дурь, которую его мать заложила туда до его рождения? А потому, раз баас спятил с ума или влюбился в госпожу Сабилу за то, что она такая красивенькая, мы так или иначе должны изобрести другой план и постараться, чтобы нас не укокошили при его проведении в жизнь.

– Какой же план? – спросил я, пропуская мимо ушей наглую насмешку.

– Не знаю, баас, – сказал он, глядя в потолок. – Будь у меня глоток джина, я бы что-нибудь придумал; а то у меня от этой сырости туман в голове и желудок налит водой. Однако баас, кажется, говорил, что если сломать каменные ворота, то озеро затопит всю местность вместе с пещерой Хоу-Хоу, где соберутся на поклонение все жрецы со всеми своими женами?

– Да, Ханс, и очень быстро: стоит только воде вырваться, как она снесет стены шлюзов и хлынет мощным потомком, тем более, что опять полило.

– Тогда, баас, мы должны опустить камень, а так как сами мы не в силах это сделать, то нам поможет вот кто, – и он вытащил из мешка два фунта пороха в прочно запаянных жестяных банках, как их выпустил английский фабрикант. – Раз меня зовут Господином Огня, то жрецы Хоу-Хоу найдут это вполне естественным, – прибавил он, осклабившись.

– Так, Ханс, – подтвердил я.

– Только, баас, нам нужен фитиль.

Я посмотрел вокруг. В комнате стояли глиняные лампадки, а около них лежал моток фитилей местного изготовления.

– Как раз то, что нам надо! – сказал я. Мы взяли его, просмолили смесью туземного масла с ружейным порохом, выбитым мною из патрона, и через полчаса у нас был великолепный фитиль. Испытав его, я убедился, что он прогорит пять минут, пока огонь не достигнет пороха. Это было все, что мы могли сделать в тот момент.

– А теперь, баас, – сказал Ханс, когда мы кончили свои приготовления и положили фитиль сушиться, – допустим, что все пойдет гладко, ворота упадут и вода зальет пещеру – но как же мы сами уберемся с острова? Если мы потопим жрецов Хоу-Хоу (впрочем, я думаю, что мы их не потопим, потому что они полезут на гору, как кролики), мы тем самым потопим и себя, и придется нам отправиться с ними вместе к Месту Очага, о котором так любил говорить ваш преподобный отец. Потопить жрецов Хоу-Хоу, конечно, хорошее дело, но и госпоже Сабиле придется не слаще, если мы ее оставим привязанной к столбу.

– Мы ее не оставим там, Ханс. То есть, если все пойдет, как я надеюсь, мы оставим кое-кого другого.

У Ханса просветлело лицо.

– О баас, теперь понимаю! Вы думаете привязать к столбу госпожу Драману, которая старше госпожи Сабилы и не так хороша собой! Вот почему вы ей велели оставаться при нас весь вечер! Прекрасный план! И он вас избавит от возни впоследствии. Только, баас, придется слегка прихлопнуть ее по башке, чтобы она не подняла шуму и не выдала бы нас в своем себялюбии.

– Ханс, ты просто скотина! – воскликнул я в негодовании.

– Да, баас, конечно, я скотина, которая заботится о вас и о себе прежде, чем о других. Но тогда кого же оставит баас? Ведь не думает же он привязать к столбу меня в одеянии Невесты? – прибавил он в неподдельной тревоге.

– Ханс, ты скотина и дурак, потому что, несмотря на всю твою тупость, как же я обойдусь без тебя? Я привяжу к столбу мертвую женщину, что лежит в шлюзном сарае.

Ханс посмотрел на меня с явным восхищением и сказал:

– Баас становится совсем умным! Наконец баас придумал нечто, чего я не придумал первый. Это хороший план, если только нам удастся провести его незамеченными и если госпожа Сабила не станет на радостях одновременно плакать и смеяться, как дура. Но, допуская, что все удастся, как же мы четверо проберемся в лодку, баас – если только эти трусливые вэллосы станут так долго ждать?

– А вот как, Ханс: если Драмана говорит правду, то лодка, привезя Невесту, дожидается рассвета, отплыв на небольшое расстояние. Ты доберешься до нее вплавь, держа револьвер над головой; все остальное оставишь. Потом ты войдешь в лодку, назвавшись вэллосам и Иссикору – или кто там будет еще. Затем, когда все затихнет, я с госпожой Драманой притащу к столбу мертвую женщину и мы привяжем ее вместо Сабилы. Тогда ты пригонишь лодку к малой пристани, что мы видели близ шлюзов, помнишь?

– Да, баас.

– Как только ты подъедешь, я подожгу фитиль, и мы побежим к лодке. Надеюсь, жрецы со своими женами не услышат взрыва; а когда они выйдут из пещеры и увидят, что их затопило, им будет не до преследования (лодки у них где-нибудь да спрятаны, хоть Драмана и не знает, где). Теперь понял?

– Да, баас. Как я уже сказал, баас стал вдруг очень умным. Но баас упустил из виду один пустяк: допустим, что я благополучно доберусь до лодки. Как я заставлю этих трусов грести за вами к пристани? А вдруг они побоятся, баас, и заявят, что это против обычая или что там их схватит Хоу-Хоу, или еще что-нибудь в том же духе?

– Ты их попросишь добром, Ханс, а если они не послушаются, тогда ты предоставишь слово своему «кольту». Но надеюсь, в этом не возникнет необходимости: Иссикор сам захочет отнять Сабилу у Хоу-Хоу. А теперь все улажено, и я ложусь спать. Советую тебе сделать то же. Нам предстоит бессонная ночь. Только сперва возьми вон ту циновку и накрой ею вонючий веник проклятого Зикали – чтоб ему пусто было! Послать людей на такое дельце!

– Все уладится! – с внутренней иронией проговорил я про себя, лежа в постели. Успех нашего отчаянного предприятия зависел от цепи гипотез, такой длинной, как отсюда до Кейптауна. Невольно вспоминалась старая поговорка:

Если бы да кабы,

Да росли во рту бобы,

То был бы то не рот,

А целый огород.

Если лодка приедет; если она станет дожидаться поблизости; если Хансу удастся незаметно к ней подплыть; если его пустят в лодку; если он уговорит суеверных вэллосов подъехать к пристани и забрать нас; если не откроется наша проделка с порохом; если порох благополучно взорвется и разрушит шлюз; если мы сможем отвязать Сабилу от столба; если она не устроит истерики; если негодяи-жрецы не перережут нам глотки во время всех этих операций; и двадцать прочих «если» – тогда, может быть, «все уладится». Однако, положившись, по обыкновению, на судьбу, я помолился и решил, что пора уснуть – я, к счастью, могу спать в любое время и при любых обстоятельствах. Без этого таланта я бы давно помер.

Меня разбудил приход Драманы. Было уже совсем темно. Я взглянул на часы, оказалось – одиннадцатый час.

– Что же ты не разбудил меня раньше? – сказал я Хансу.

– А что пользы было будить вас, баас? Скучно мотаться без дела, когда нечем промочить горло.

Так он оправдывался, а на самом деле просто крепко спал, как и я. Однако я был рад, что избавился от нескольких часов томительного ожидания.

Теперь я решился рассказать Драмане все. В этой женщине было нечто такое, что внушало к ней доверие.

Она выслушала и пристально глядела на меня, пораженная смелостью моего замысла.

– Все это, может быть, кончится благополучно, – сказала она наконец, – но следует опасаться колдовства жрецов, которое открывает им то, чего глаза не видят.

– Я тоже колдун, – возразил ваш покорный слуга.

– И еще одно обстоятельство, – продолжала она. – Мы не можем пройти к каменным воротам, которые вы хотите разрушить. Согласно приказанию, я вернула Дэче кошель с ключами. Жрецы еще раз ходили в сарай удостовериться, что ворота прочно закреплены. Дверь крепко заперта, вам ее не открыть.

Я был ошеломлен. Про ключ я и не подумал. И вдруг я услышал сдавленное идиотское хихиканье Ханса.

– Что смеешься, осел? – закричал я. – Разве время смеяться, когда все наши планы проваливаются?

– Нет, баас, то есть – да, баас. Видите ли, баас, я предугадал, что может случиться что-нибудь в этом роде, и на всякий случай вынул ключ из мешка госпожи Драманы и подменил его камнем того же веса. Вот он, – и Ханс извлек из кармана увесистый архаический ключ.

– Ты поступил мудро. Но ты сказала, Драмана, что жрецы еще раз заходили в сарай. Как же они вошли без ключа? – спросил я.

– Господин, имеется два ключа. Один хранится у того, кто носит титул Стражника Ворот. Согласно присяге, он весь день носит его у пояса и спит с ним ночью. А мне дал свой ключ верховный жрец, у которого имеются все ключи, чтобы он мог прийти с дозором куда и когда захочет. Но он это редко делает.

– Прекрасно. У тебя есть какие-нибудь новости, Драмана?

– Да, господин. На Совете постановили принести в жертву Хоу-Хоу тебя и твоего спутника. Это подачка Волосатому Народу – они узнали, кто убил их соплеменницу, и заявили, что если вас оставят в живых, то они не пойдут на войну с вэллосами. Вероятно, и меня принесут в жертву вместе с вами.

– Вот как? – промолвил я, подумав про себя, что теперь могу с чистой совестью топить всю эту сволочь и угостить предусмотрительных любителей приносить жертвы хорошей дозой их собственного лекарства. С этого момента я стал безжалостен, как сам Ханс.

Теперь стало ясно, почему с нами обходились с такой учтивостью и разрешали осматривать все, что нас заинтересует. Это делалось, чтобы усыпить в нас подозрения.

Мы принялись за ужин, за которым Драмана обмолвилась случайно, что было постановлено украсть у нас оружие, «изрыгающее огонь», чтобы вернее нас схватить. Надо было действовать безотлагательно.