— Мост такой узкий, господин учитель, — сказал Пер Эспен.
      Они поднимались к домику и дошли до первого препятствия — бурного ручья, который Маркусу показался скорее речкой. По обеим сторонам ручья лежали огромные камни, ставшие от зеленой горной воды совсем гладкими.
      «Камушки — специально, чтобы поскользнуться», — подумал Маркус, в сущности пребывавший в неплохом настроении. Завтрак прошел на удивление безмятежно. Никто не упомянул ночной эпизод. Некоторые девочки, может, и смотрели на него немного странно, но они всегда так смотрели.
      Возможно, учитель Скуг сказал, что Маркус все еще может впасть в шок, если кто-нибудь начнет смеяться над его лунатизмом, а может, все так радовались предстоящему походу, что просто-напросто про него забыли.
      Его рюкзак был намного легче, чем вчера. По предложению Сигмунда он оставил наименее необходимое в мотеле. Почти все. Конечно, он все еще ужасался походу, но ощущение катастрофы было не таким острым, как накануне.
      — Это не мост, это доска, — сказала довольная Муна, — запросто пойду первой.
      Муне легко. Она занималась гимнастикой и умеет держать равновесие. Кроме того, на ней были горные ботинки, которые точно приклеились к скользющей доске. Она ступила на доску и слегка подпрыгнула. Девочки пришли в восторг. Маркус прикусил язык. На нем были резиновые сапоги, и он не занимался гимнастикой.
      Он решил, что не пойдет последним, но и первым тоже. Было бы хорошо пройти двенадцатым или четырнадцатым, перед Сигмундом, как можно более незаметно.
      Райдар снял ботинки.
      — Господин учитель, можно я перейду вброд?
      — Нет,— сказал учитель Скуг, — ручей очень бурный. Ты можешь поскользнуться на камне.
      «Ручей сметает, — подумал Маркус, — несет тебя, беспомощного, к водопаду, и прощайте все…»
      Очередь дошла до него. Он осторожно ступил на доску. Казалось, что ручей только его и ждет. Он забурлил еще сильней. Наверное, водяному сообщили, что приближается обед, и тот за ним поспешил. М-да, может, он и почувствовал легкий испуг, но ведь он был в хорошем настроении и мог пошутить над собой в минуту опасности.
      «Надо только думать о чем-нибудь другом», — рассуждал он.
      Одновременно думать о чем-нибудь другом и о том, куда ставить ногу. Вот в чем задача. Еще три шага — и он на твердой почве или на скользком камне — зависит от того, как посмотреть.
      — Ты суеверен, Макакус? — крикнул Пер Эспен, который спокойно перешел через мостик и был необычайно собой доволен.
      «Еще два шага», — думал Маркус.
      — Ты переходишь тринадцатым, ты знаешь?
      Он перелетел. Прыжок тигра. Мировой рекорд по прыжкам с места. Он приземлился на живот и быстро уцепился за камень. Одна рука наткнулась на что-то острое, и он знал, что пойдет кровь.
      — Какого черта ты прыгнул? — спросил учитель Скуг.
      — Мне… мне захотелось.
      — Осторожнее надо, детка.
      Маркус медленно поднялся и взглянул на руки. Так и есть. С ладони сочилась кровь, но вполне возможно, никто не обнаружит. Он заметил, что никто не смеется. Одноклассники, скорее, смотрели изумленно. Как бы новыми глазами. Он не понимал почему, пока не заговорила Карианна Петерсен:
      — Да ты безумец, Маркус.
      — Да нет, — скромно ответил Маркус, — мне просто нравится прыгать.

*

      И вот они поднялись выше зоны лесов. Маркус шел вместе с Сигмундом по узкой земляной тропинке, поднимавшейся вверх по склону, словно бурый шрам. По обеим сторонам тропинки лежали камни. Казалось, что они только недавно свалились с вершины. Но Маркус не боялся. Теперь он был безумцем. Исполнителем смертельных прыжков. Ему надо было беречь репутацию. Может, она и была ложной, но как-никак репутация. Он взглянул на платок, который держал в руке. Красное пятнышко было небольшим, и кровь остановилась. За ними шел только учитель Скуг. На всякий случай. Он мог успокоиться. Ничего не случится, покуда Маркус не повернется и не посмотрит вниз. А ведь стоит ему обернуться, как у него закружится голова и тогда может произойти все, что угодно. Но вниз он не смотрел. Он смотрел вверх, туда, куда невозможно было упасть.
      — Ты что, идешь во сне, Макакус?
      Это спросил Райдар. Он был по меньшей мере на сто метров выше. Потрясающе звучало эхо. Особенно когда оно ответило: «Во сне, Макакус!»
      Теперь надо было сохранить добрую репутацию, пока она снова не стала дурной. Он опустил голову, сжал зубы и побежал наискосок по склону, прочь от тропинки прямо по вереску. Вдали он услышал, как кричит учитель Скуп
      — Маркус!
      И гора ответила: «Маркус!»
      Во рту он чувствовал привкус крови, но не останавливался. Он смотрел вниз на склон и бежал вверх по зеленому, красному, фиолетовому, розовому, белому и золотому ковру. Разноцветный лишайник, карликовые березы и вереск, трава и листья. Он посмотрел вверх. Над ним, словно дом, возвышался огромный валун. Отличный валун для таких безумцев, чтобы на него залезать и наслаждаться природой.
      — Стой! — Это был Сигмунд.
      Маркус начал карабкаться на валун.
      «Догони, — подумал он, — пожалуйста, догони!»
      Вот он забрался на валун. Он стоял спиной к долине, и взор его был устремлен ввысь.
      «Давай! Пожалуйста, пока я не обернулся!»
      — Что это ты делаешь, Макакус?
      Сигмунд залез на валун и уставился на Маркуса большими испуганными глазами. Маркус никогда его таким не видел. Такими могут быть только друзья.
      — Пожалуйста, — протянул он, — пожалуйста, не называй меня Макакусом.
      Сигмунд обнял его за плечи:
      — Больше не буду, Маркус.
      Маркус улыбнулся:
      — Я поднялся сюда один. Видел?
      Сигмунд кивнул. Казалось, он вот-вот разрыдается.
      — Да.
      — Я хотел посмотреть на вид, понимаешь. Поэтому я и забрался.
      — Только не смотри, — сказал Сигмунд, — это совсем необязательно.
      — Не обязательно все понимать, — прошептал Маркус.
      — Что это вы там делаете, мальчики? — Это был учитель Скуг. Он покраснел, задыхался и был совсем недобрым.
      — С горами нельзя шутить. Вы же понимаете, что мы должны быть вместе.
      — А мы вместе, господин учитель, — сказал Сигмунд и слегка толкнул Маркуса в плечо прежде чем убрать руку.
      — Я просто хотел посмотреть на вид,— сказал Маркус.
      — Понимаю, — ответил учитель Скуг, — но тебе следует сдерживать свой авантюризм.
      Маркус кивнул, и учитель Скуг, который не хотел, чтобы его считали строгим, подмигнул ему.
      — Должен признаться, отсюда в самом деле открывается прекрасный вид. Посмотри, какая красивая сон-трава .
      — Pulsatilla vernalis, — сказал Сигмунд.
      — Конечно, — сказал учитель Скуг. У него тоже была репутация, которой он дорожил, и он не хотел, чтобы ученики поняли, что он не знает латинского названия. — Какая красивая пульсатилла, Маркус!
      Маркус обернулся и посмотрел вниз на склон горы.
      — Да, — пробормотал он, оседая на валун. Там он и улегся, рассматривая кружащееся над головой небо. — Пульсатилла очень красивая.

*

      У стены домика сидели мужчина и женщина лет двадцати. Лица их были загорелыми, а улыбки — белозубыми. Казалось, что они вышли прямо из рекламы про альпинистов. Мужчина курил трубку и изучал карту. Женщина просто загорала, Маркус подумал, что это хозяева домика, но пара заговорила по-датски. Оказалось, что это туристы и они идут на ледник.
      — Ой, господин учитель, а мы не можем пойти на ледник? — спросила Муна.
      — Нет, — сказал учитель Скуг. — Думаю, на сегодня приключений достаточно. Сначала немного поедим, а потом мы с Карианной подготовим для вас викторину.
      — Викторина — это же детский сад, — пробормотал Райдар, — идти по леднику куда круче.
      — И намного опаснее, — сказала Карианна Петерсен.
      — Мой дядя тысячи раз ходил по леднику, — сказал Пер Эспен. — Он говорит, что это очень круто.
      — Ты же сам не ходил, Пер Эспен, — сказала Карианна Петерсен. — Ты же не ходил по леднику.
      — Нет, — сказал Пер Эспен, — но мне ужасно хочется.
      Маркус не знал, то ли от горного воздуха, то ли от облегчения, что он добрался доверху и никто (кроме Сигмунда) не обнаружил, что он боится высоты, то ли просто из-за какого-то глупого упрямства, но он произнес полнейшую ерунду. Он не хотел этого говорить. Оно само выплеснулось у него изо рта, как ярость, которую уже не остановить.
      — Я ходил по леднику, — сказал он так громко, что все, даже датчане, его услышали.
      — Правда, Маркус? — спросил учитель Скуг немного удивленно. — Тогда ты знаешь, что это не шутки.
      Маркус и хотел было помолчать, но ярость продолжала бушевать.
      — Да, надо привыкнуть к горам. Иначе будет плохо.
      — Врешь, — сказал Пер Эспен.
      — Если ты ходил по леднику, то я — Арнольд Шварценеггер, — усмехнулся Вигго.
      — Мы с папой каждое лето ходим на ледник, — сказал Маркус и постарался проглотить язык.
      — Отлично, Маркус, — обрадовалась Карианна Петерсен. — Тогда, может быть, ты прочитаешь нам небольшой доклад.
      — Доклад?
      — Да, о путешествии по леднику.
      — Когда?
      — Вечером, — отозвалась Эллен Кристина, — перед общей песней.
      — Отличная мысль, — сказал учитель Скуг.
      Маркус хотел возразить, что ему нужно время на подготовку, но презрительные взгляды недоверчивых одноклассников заставили ярость бушевать дальше.
      — Легко, — ответил он, — могу рассказать что-нибудь о своих впечатлениях.
      — Договорились, — сказал учитель Скуг, кивнул датчанам и зашел в домик.
      Домик был меньше вчерашнего мотеля, оставшегося далеко внизу. Здесь не было толстой доброй женщины, подававшей форель и компот из чернослива. Стоял только кухонный шкаф, набитый консервами, лимонадом и шоколадом, за которые можно было заплатить, оставив деньги в ящике на стене. Была еще старомодная плита, дрова, сложенные в коробку, а за домиком бежал ручеек, из которого можно было черпать свежую ледяную горную воду в ведерко, стоявшее у стены домика. Тропинка вела мимо дома, по бурой земле и по белым пятнам снега наверх на ледник, напоминавший сине-зеленое снежное небо.
      В викторину играли командами по четыре человека. Команда Маркуса была привилегированной благодаря Сигмунду, который знал и норвежские, и латинские названия цветов, кустов и лишайников: можжевельник, ягель, кукушкины слезки, болотный слепень, зверобой.
      Мысль о том, что еще до сумерек он должен прочесть серьезный доклад о путешествии по леднику, не давала Маркусу возможности вкусить радость победы. До начала доклада оставалось несколько часов, а время летело удивительно быстро и в то же время медленно. Каждая секунда была словно вечность, но каждый час — словно секунда.

*

      Учитель Скуг отодвинул кофейную чашку.
      — Ну, ребята, — сказал он, — теперь пора Маркусу начинать.
      В доме настала полная ожидания тишина.
      — Пожалуйста, — сказал учитель Скуг.
      Маркус встал. Его слегка покачивало, и он чувствовал, как язык наливается тяжестью.
      — Путешествие по леднику, — начал он, — это как бы… путешествие по леднику.
      Он остановился и с сомнением оглядел одноклассников. Кто-то достал карандаш и бумагу, чтобы записывать, другие же сидели в полной уверенности, что он влипнет по самые уши, да так, что можно будет установить мировой рекорд. Ни учитель Скуг, ни Карианна Петерсен не понимали, что происходит. Они ведь верили, что он маленький, но лихой безумец, привыкший к горам. Во всяком случае, им хотелось верить, потому что они уже давно пытались разгадать, чем же живет этот застенчивый мальчик, который на уроках почти ничего не говорит. То, что он вдруг оказался опытным альпинистом, только подтвердило их теорию о том, что во всех есть скрытые таланты.
      — Когда собираешься на ледник, очень важно взять с собой теплую одежду.
      Сигмунд кашлянул. Был ли это тайный сигнал? Не ляпнул ли он что-нибудь?
      — Если, конечно, не светит солнце, — сказал он медленно. — Тогда теплая одежда не так важна.
      — А как насчет ботинок? — пробормотал Райдар.
      Кто-то прыснул. Наверняка Эллен Кристина.
      — С шипами, — прошептал Маркус. — Альпинистские ботинки с шипами.
      Все началось со смеха Пера Эспена. Слова покатились изо рта Маркуса, сначала бессвязно:
      — Когда мы с папой в прошлом году ходили на ледник… было… очень холодно… Дул такой ветер… почти ураган.
      Кто-то свистнул. Он знал, что это был сигнал об опасности, но ему было наплевать. Он уже завелся.
      — Да, — сказал он громко, — просто буря!
      — Буря, — прошептала Муна.
      Маркус продолжал:
      — Мы с папой оглядели ледник. Хороший совет был бы очень кстати. Надвигался туман…
      — Откуда? — спросил Вигго.
      — Он… он… опускался!
      — Так я и знал, — сказал Вигго, он был одним из тех, кто записывал.
      — Тсс! — сказал учитель Скуг.
      — Опускался туман, — продолжал Маркус, — лыжню за нами занесло. Что нам было делать? Развернуться?
      — Нет! — воскликнули хором четыре мальчика и три девочки.
      — Нет! — воскликнул Маркус в ответ.— И мы не развернулись! Мы продолжали путь! Мы продолжали путешествие по леднику!
      Он попытался остановиться, но было невозможно. Слова набегали все быстрее и быстрее. Он понятия не имел, что говорит. Да и говорил-то не он. Все приходило само собой и хоронило его мысли в ужасном вихре безумных фантазий и невероятного вранья.
      — С другой стороны горы стоял теплый домик. В нем было спасение. Мы согнулись и шли. Ледник был скользким, как каток!
      Он перевел дыхание. В комнате воцарилась мертвая тишина. В этот момент открылась дверь. Зашли датчане. Уставшие, но довольные. «Ладно, пусть заходят! Двумя слушателями больше, двумя меньше, какая разница».
      — Мы расстелили куртки и поехали по леднику, в спину дул ветер, а мы ликовали и смеялись. Впечатление было потрясающим.
      Он справился. Точно так же, как написать письмо с просьбой об автографе. Все получалось само собой. Надо было просто выдержать.
      — Мы и раньше знали, что путешествие по леднику может быть опасным. Но страшнее всего на леднике — трещины. Да-да, трещины — главный враг альпиниста. И что мы увидели вдалеке?
      — Трещину, — сипло прошептал Пер Эспен.
      — Да! — воскликнул Маркус. — Трещину, и такую глубокую, как… невероятно глубокую трещину! И мы с папой скользили прямо в сторону трещины! Ой-ой-ой!
      Он не знал толком, зачем выкрикнул «ой-ой-ой». Как-то некстати пришлось. Но это уже не играло никакой роли.
      — Да,— воскликнул он, — ой-ой-ой! И хороший совет пришелся бы кстати еще раз. Я был легче папы, и скорость у меня была больше, я и скользил быстрее. Трещина приближалась. Ой-ой-ой! Я подумал, настает мой смертный час, но вот… за спиной я услышал шум. Кто-то шел конькобежным шагом. Это был папа. Он, собственно, был когда-то конькобежцем. Он подоспел как раз вовремя. Я попытался затормозить, но буря переросла в… ураган! Я закрыл глаза, и когда подумал, что настал мой самый смертный час, папа ухватил меня за рюкзак. Изо всех сил он потянул меня назад. Мы покатились к трещине и остановились всего в метре от черной дыры!
      Маркус замолчал. В голове гудело. Будто он читал доклад во сне. Пол под ним ходил ходуном.
      «Только я хожу во сне, — подумал он, — сейчас нельзя просыпаться. А то может быть сильный шок».
      Он открыл рот. Слова больше не вылетали. Он оглядел лица вокруг. Они были совершенно заледеневшими. Теперь же лед начал таять.
      «Не надо таять, — подумал он. — Пожалуйста. Не тай!»
      — И что дальше? — спросила датчанка, оттаявшая первой.
      — Мы пошли домой, — сказал Маркус тихо, — а потом… мы сошлись на том, что путешествие удалось на славу.
      В этот момент зазвонил мобильник учителя Скуга.
      — Это твой отец, Маркус, — сказал он медленно. — Интересуется, как у тебя дела.
      — Отлично, — сказал Маркус и упал в обморок.

*

      В домике была дополнительная спальня. Вообще-то там собирались ночевать датчане, но они оставили комнату Маркусу и устроились с остальными так тесно, словно селедки в бочке. Никто его не дразнил. Все молчали, когда учитель Скуг провожал его в комнату. Он подумал, как все странно. Чем больше он влипал, тем меньше его дразнили. М-да, может, они решили, что он сошел с ума. Сумасшедшие ведь бывают опасны. Может, он тоже опасен. Нельзя этого не учитывать. Полностью свихнулся, стал непредсказуемым и смертельно опасным. Бомба замедленного действия, которая взорвется, когда угодно. Он уставился в потолок и начал считать трещины в балках. Трещин было много, и, очевидно, с годами их становилось все больше. В конце концов потолок когда-нибудь обвалится. Может, даже сегодня ночью. Пока он спит. «Мир развивается от порядка к хаосу», — говорил Сигмунд, а Сигмунд обычно не врет. Это он сам врет. Но не намеренно, просто чтобы выжить.
      — Тридцать одна, — считал он, — тридцать две, тридцать три.
      Дверь открылась. Он закрыл глаза и захрапел.
      — Маркус! — Это был Сигмунд. — Как дела?
      Маркус открыл глаза.
      — Отлично.
      — Меня можешь не обманывать.
      — Думаешь, мечтать — это все равно что обманывать?
      Сигмунд посмотрел на него как-то настороженно.
      — Не знаю. Зависит, наверно, от того, о чем мечтаешь.
      — Я мечтаю, что все станет по-другому.
      — Тогда это — не обманывать. Это — надеяться.
      — Какой ты умный, Сигмунд.
      — Да, — сказал Сигмунд серьезно. — Иногда я думаю, не гений ли я.
      — А ты хвастаешься точно так же, как я.
      — Это не хвастовство, это реальность.
      — И со мной так же, к сожалению.
      — Что?
      — Реальность. Как ты думаешь, на меня ночью обрушится потолок?
      — Нет, — сказал Сигмунд, — не обрушится. — Он подошел к окну и выглянул на улицу. — А я вижу Сириус.
      Маркус поднялся с кровати:
      — Где?
      — Там. Звезда, которая так ярко светит. Но тому свету, который мы видим сейчас, понадобилось больше восьми лет, чтобы дойти досюда. То, что мы видим, — это Сириус восемь лет назад.
      — Хотел бы я там оказаться, — сказал Маркус.
      — Где?
      — На Сириусе. Восемь лет назад. Они спят?
      — Да.
      — Могу поспорить, что я им снюсь.
      — Почему это?
      — Мне кажется, кто-то смеялся.
      — Глупо думать о себе так плохо.
      — Смеяться тоже плохо.
      — Я не смеюсь, — сказал Сигмунд.
      — Нет, — сказал Маркус, — но только потому, что ты — гений.
      Он пошел назад к кровати. Сигмунд отправился к двери. На пороге он обернулся:
      — Могу я для тебя что-нибудь сделать?
      — Можешь сломать мобильник учителя Скуга?
      — Нет, не могу.
      — Тогда достань мне адрес Дианы Мортенсен.
      — Зачем это?
      — Просто так. Интересно, где она живет. У тебя что, есть адрес?
      — Он указан под фотографией, чтобы фанаты могли писать.
      — Я и есть фанат, — сказал Маркус.
      Сигмунд кивнул:
      — Я тоже. Совершенно случайно.

*

      Дорогая Диана Мортенсен!
      Я — норвежский альпинист и миллионер. Сейчас лежу один в домике высоко в горах, недавно выбравшись из трещины, в которую имел несчастье упасть. Я отморозил несколько пальцев на ногах, сломал пару ребер и кое-где поцарапался, но в остальном я в прекрасной форме. С мобильного я позвонил в Красный Крест, и рассчитываю, что помощь прибудет в течение ближайших нескольких часов. Пишу Вам, потому что нашел здесь в домике журнал, где прочел об ужасной истории, приключившейся с Вами. Должен сказать, что очень хорошо Вас понимаю. Если бы я был Вашим телохранителем, то сбросил бы фотографа в ближайшую трещину в горах. Я хочу, чтобы Вы знали, что много норвежских альпинистов думают о Вас, жалеют Вас и желают Вам всего самого лучшего. Раз уж я пишу это письмо, должен признаться, что у меня есть особенное хобби. Дело в том, что я собираю автографы. Наверное, Вы удивитесь, но, будучи миллионером, я часто встречаю интересных людей. Собирать автографы — хобби весьма увлекательное для одинокого миллионера. Сейчас я не женат. Горы и бизнес отнимают все мое время. И я, как Вы понимаете, — одинокий миллионер, точно также, как и Вы — одинокая кинозвезда. Я это вижу по Вашим глазам. Но не бойтесь, Диана Мортенсен. В один прекрасный день и Вы, и я встретим подходящую пару.
      С уважением из норвежских гор от
      Маркуса Симонсена, миллионера.
      P.S. Если письмо Вам покажется немного странным и наивным, наверное это оттого, что я получил небольшое сотрясение мозга, когда падал в трещину. Из-за этого я, как ни странно, чувствую себя мальчишкой. Как Вы можете понять из слов и почерка.

*

      Маркус проснулся с ручкой в руке. Письмо упало на пол. Он подобрал его и положил в конверт не перечитывая. Иначе бы только пожалел. Он решил отправить письмо из мотеля.
      Спуск был хуже, чем подъем. Теперь он был вынужден смотреть вниз. Он шел на негнущихся ногах, короткими шагами, опустив голову, и глядел под ноги. На один метр вперед. Дальше и быть не могло. Спустившись, он забрал вещи, бросил письмо в ящик и вместе с остальными зашел в автобус. Там он сидел молча и слушал общую песню. Репутация была испорчена, а ноги сводило судорогой. Он мечтал попасть на Сириус и ужасался будущей жизни.

      До летних каникул оставалась неделя, но Маркус отказывался идти в школу.
      — Кажется, у меня небольшая температура, — сказал он.
      — Надо срочно позвонить врачу, — ответил Монс и с ужасом уставился на градусник, который Маркус нагрел до 42.
      — Да нет, не надо, — сказал Маркус, — у меня почти нет температуры.
      — Все будет хорошо, — сказал отец и помчался к телефону.
      Когда пришел врач, температура упала до 36,9.
      — Парень здоров как бык, — сказал он. — Наверно, что-то с градусником.
      — Хорошо бы, — пробормотал Маркус и слабо улыбнулся отцу.
      Врач ушел, и Маркус начал одеваться. Отец смотрел на него с опаской.
      — Как самочувствие, мой мальчик?
      — Отлично, — ответил Маркус и сел на кровать. — Чуть-чуть голова кружится.
      — Я отвезу тебя в школу.
      — Да не надо, папа. Вряд ли я упаду в обморок по дороге в душный класс.
      — Ты не хочешь идти в школу, так, Маркус?
      — Нет, папа. Ни за что на свете.
      — Почему?
      Они смотрели друг на друга целых четыре бесконечных секунды, и Маркус знал: отвечать не нужно. Монс как-то неуклюже погладил его по голове.
      — Все будет хорошо, вот увидишь.
      — Когда?
      — В конце концов.
      — Нет, папа. В конце концов будет очень плохо.
      Монс грустно посмотрел на сына. Ему так хотелось его приободрить, но в голову ничего не приходило.
      — Мне не надо было звонить, да? — спросил он тихо.
      — Ничего страшного.
      — Тебя дразнили, потому что я звонил?
      — Нет. Ты звонил, потому что меня дразнят.
      Монс порылся в кармане в поисках сигарет, хотя не курил уже полгода.
      — Что ты хочешь, чтобы я сделал, Маркус?
      — Останься со мной, папа.
      Первым заплакал Монс.
      — Все не страшно, папа,— тихо сказал Маркус. — Ты же здесь.
      — Мне надо на работу.
      — Позвони и скажи, что у тебя… звенит в ушах.
      — Откуда ты знаешь?
      — Отгадал, — сказал Маркус. — Поиграем в шашки?

*

      Сигмунд пришел в половине седьмого узнать, как дела. Маркус сказал, что все отлично. Ему просто пришлось остаться дома и ухаживать за отцом, у которого случился внезапный приступ звона в ушах. Сигмунд рассеяно кивнул.
      — Надеюсь, тебе не пришлось протыкать дырки в барабанных перепонках господина Симонсена? — спросил он.
      Монс сказал, что ему уже намного лучше и что Маркус спокойно может пойти в школу на следующий день.
      — Всему свое время, — сказал Маркус. — Можно нам одно мороженое, папа?
      — Можно даже два.
      — Большое спасибо, господин Симонсен, — ответил Сигмунд. — А в глазах у вас мелькает, когда звенит в ушах?
      — Нет, не мелькает.
      — Потому что, если мелькает, вам надо к врачу.
      — Ну хватит уже говорить о моих ушах, — сказал Монс, которому на мгновение показалось, что в глазах мелькает со страшной силой, но потом он сообразил, что в ушах у него не звенит, по крайней мере когда об этом никто не спрашивает.
      — И как, Сигмунд, дела нынче в школе?
      — Спасибо, хорошо. Похоже, молодежь забавляется, господин Симонсен.
      Монс посмотрел на Сигмунда с некоторым недоумением: он никогда не был уверен, смеется мальчик над ним или нет, но Маркус говорил, что просто он такой. Тем не менее Монс всегда чувствовал себя неуверенно, но утешался тем, что, наверно, именно такой друг Маркусу и нужен.
      — Пойду принесу мороженое, — пробормотал он и пошел на кухню.
      — А я сегодня подрался, — сказал Сигмунд и улыбнулся Маркусу.
      — С кем это?
      — С Райдаром.
      — Спасибо.
      — Не за что меня благодарить. Райдар сам начал.
      — То есть?
      — Он обозвал меня мини-профессором.