Не было человека трусливей Макакуса. Так называли Маркуса Симонсена, боявшегося высоты и темноты. Маркуса Симонсена, уверенного в том, что его поразит гром, стоит только ему наступить на люк, и ни за что на свете не решавшегося зайти в лифт. Маркуса Симонсена, трясущегося при виде пауков, собак и всего, чего вообще можно в этом мире бояться. А больше всего — девочек. Они пугали его до полусмерти и одним взглядом вгоняли в краску. А глядели на него часто. Хотя особо смотреть было не на что. Маркус был самым худеньким мальчиком в 6«Б» классе. У него были волосы песочного цвета и толстенные очки в коричневой оправе. Из-за них он походил на старичка, хотя ему было всего тринадцать. Впрочем, он выглядел старше не только из-за очков. Таким его делал страх. Когда он бродил взад-вперед по школьному двору вместе с Сигмундом, он ходил медленным шагом, понурив голову. «Как старый гном», — говорил Райдар, владелец горного велосипеда за много тысяч крон, пробежавший шестидесятиметровку за 8,3 секунды. У Маркуса вообще не было велосипеда. От одной мысли о том, чтобы выезжать на раскачивающейся железяке с колесами, ему становилось дурно. Лучше ходить в школу пешком, и это тоже очень рискованно, считал он. Собаки без поводка, водители-дальтоники, не отличающие красного от зеленого. Никогда не знаешь что случится. Лучше не подвергать себя лишней опасности. Но есть ли хоть что-нибудь, что ее в себе не таит? Маркус сомневался. Он шел по жизни, как по канату.
      Общался он исключительно с Сигмундом, как это ни странно. Сигмунд был самым высоким и способным мальчиком в классе. Отец Сигмунда был математиком, и Сигмунд потряс весь класс сочинением о происхождении Вселенной. Он написал о Большом Взрыве, черных дырах и сжатой Вселенной так естественно, будто это было описанием поездки на Канарские острова. Кроме того, он читал книги по-английски. По меньшей мере четыре девочки в классе были тайно влюблены в Сигмунда, а тот воспринимал это с величайшим спокойствием.
      — Смотри, Муна уставилась на тебя, — прошептал Маркус однажды, когда они прогуливались на перемене, потому что Сигмунд и Маркус не ходили, они прогуливались взад-вперед по школьному двору.
      — Нет, — медленно проговорил Сигмунд. — Скорее, она уставилась на тебя.
      Тогда Маркус покраснел и наклонил голову еще ниже к земле.
      — Этого-то я и боялся, — прошептал он.
      — Если девчонки таращатся, надо таращиться им в ответ, — сказал Сигмунд, — тогда они в два счета перестанут.
      — Тебе легко говорить. Ты выше ста семидесяти. А я всего сто пятьдесят.
      — Да, — сказал серьезно Сигмунд, — наверно, я остановлюсь только на трех метрах.
      — Тогда ты попадешь в Книгу рекордов Гиннесса, — ответил Маркус.
      — Не хочу в Книгу рекордов Гиннесса. Хочу стать астрофизиком.
      Маркус понятия не имел, что такое астрофизик, но он не понимал, почему это должно помешать Сигмунду попасть в Книгу рекордов Гиннесса, и высказал свое соображение.
      — Сколько, по-твоему, астрофизиков записано в Книгу рекордов Гиннесса? — спросил Сигмунд.
      — Не знаю.
      — Ни одного.
      — Значит, ты будешь первым.
      — Если я буду три метра ростом, у меня не будет времени, чтобы стать астрофизиком. Мне будут постоянно мешать. Привет, Муна! — крикнул он.
      Муна посмотрела на них. Она встретилась взглядом с Сигмундом и покраснела.
      — Сильно занята, Муна?
      — Чего?
      — Ты подготовилась к контрольной по истории?
      — Я… Я не знаю. А что?
      — Ну если ты не подготовилась, как же ты можешь тратить время на то, чтобы так глазеть на Макакуса.
      Муна покраснела еще больше, открыла учебник, который она держала, и притворилась, будто читает изо всех сил.
      — Вот как надо ставить на место неподобающих девиц, — сказал Сигмунд.
      — Я не могу. Послушай. Тебе обязательно звать меня Макакусом?
      — Тебя же все Макакусом зовут.
      — Да, но ты можешь называть меня Маркусом.
      — Я ведь твой друг?
      — Да.
      — Именно поэтому я зову тебя Макакусом, — сказал серьезно Сигмунд, — остальные все равно тебя так зовут. А когда я тебя так называю, это уже не кличка. И ты к этому привыкнешь.
      — Нет, не привыкну.
      — Откуда ты знаешь? Я только что начал тебя так называть.
      Подобные дискуссии Маркус и Сигмунд могли вести часами. Они могли углубиться в самые невероятные доводы, которые приводили к самым непредсказуемым выводам. Никто, даже они сами не понимали, почему они подружились. Они отличались, как небо и земля, и, может быть, именно поэтому они и подружились.

*

      Маркус жил в красном деревянном доме в паре километров от школы. Они переехали из центра города два года назад, после смерти его матери. Теперь они с отцом жили одни. У него не было братьев и сестер, но у него была фантастическая коллекция автографов. Маркус охотился за автографами. Настоящими автографами. Ему было слишком страшно просить у известных людей автограф, если он встречал их на улице, поэтому он писал письма. Сотни фантастических, хорошо написанных писем, полных слепого восхищения. Он сидел, склонившись над бумагой, с карандашом в руках, и весь его страх как ветром сдувало. И самое странное, он вживался в придуманные образы настолько, что почти верил тому, что писал, хотя врал безбожно. Без тени смущения он мог написать известному поэту:

      Уважаемый Улаф Стайнгримссон!
      Я сижу в кресле-каталке, вся в слезах. Я вдова восьмидесяти четырех лет. К сожалению, я почти ослепла и не могу читать Ваши стихи сама. Но я попросила моего внучка, кудрявенького Маркуса Симонсена, читать их вслух. Должна признаться, что они чертовски хороши. Раньше мне больше нравился Александр Пушкин, но теперь Вы стали моим любимым поэтом. Дело в том, что маленький Маркус собирает автографы. Сказать, что мальчик — любовь моей жизни, не будет преувеличением. Не могли бы Вы, уважаемый Улав Стайнгримссон, послать ему свой автограф, столько радости принес бы он и молодому, и старому сердцу. Я потратила часть своей пенсии на конверт и марку и надеюсь, Вы меня не разочаруете.
      С уважением,
      Ауд Симонсен (84 года)
      P.S. Удачи Вам в получении Нобелевской премии, которую Вы честно заслужили.

      Или звезде спорта:

      Уважаемый Турмуд Юнсен!
      Поздравляю с победой в чемпионате Норвегии. Вы прыгаете через препятствия как пантера. Назвать Вашу силу «первобытной мощью» — значит не сказать ничего! Дело в том, что я тоже должен был бегать с препятствиями. Вы, конечно, обо мне не слышали, потому что я так и не дошел до старта. Могу поклясться, Вам любопытно узнать почему. Ответ прост: допинг! И как Вы думаете, кто дал мне его? Мои родители. Они хотели сделать из меня олимпийского чемпиона. А вместо этого превратили в ничто. Никогда в жизни я больше не смогу преодолеть ни одного препятствия. Единственное, что мне осталось, — это хранить автографы моих друзей по спорту, и потому я пишу Вам — Турмуд Юнсен, Вы всегда были моим идеалом. Если бы Вы могли прислать мне свой автограф, я бы вынимал его и радовался в минуты, когда горечь готова одолеть меня, что бывает весьма часто.
      Спортивный привет от Маркуса Симонсена (18 лет).
      P. S. Удачи в получении олимпийского золота, которое мне уже не грозит.

      Подобные письма он писал пачками и почти всегда получал ответы. На стенах его комнаты висели присланные ему фотографии знаменитостей со всего света, а ящики комода были забиты письмами с автографами и ободряющими словами. Письма доставляли радость ему самому и его отцу, который собирал марки, работал в офисе и был таким же трусливым, как Маркус. В сущности, они различались только возрастом, а в остальном были ужасно похожи. Тот же цвет волос, та же шаркающая походка и такие же очки. Маркус был худым, а Монс Симонсен — толстым, вот и вся разница. На работе его называли Кротом. Маркус этого не знал, но и отец не знал, что сына называют Макакусом.

*

      Все началось со школьного похода. Похода в горы, о котором учитель Скуг объявил в 6«Б» классе на уроке норвежского как о приятном завершении учебы:
      — Прежде чем вы вольетесь в ряды подростков, когда мальчики научатся быть мужчинами, а девочки — женщинами…
      — С грудью и критическими днями, — сказал вполголоса Райдар, но учитель Скуг сделал вид, будто не слышит, поскольку он был человеком мирным и по возможности избегал неприятностей.
      — Девочки взрослеют раньше мальчиков, — сказала Эллен Кристина.
      — А вот и нет, — горячо отозвался Пер Эспен. — У Райдара вот волосы уже и наверху, и внизу, а у вас ни у кого еще нет.
      Маркус и несколько девочек покраснели, но Эллен Кристина не сдавалась. Она свысока посмотрела на Пера Эспена и сказала презрительно:
      — Ну прямо!
      — Правда, господин учитель, — сказал Пер Эспен, — мальчики лучше?
      — Мы так по-разному взрослеем, — осторожно ответил учитель Скуг.
      — Только не Райдар! — сказал Пер Эспен. — Ой!
      Он сидел за партой перед молодым человеком с волосами и наверху, и внизу и подскочил на месте, когда кончик карандаша воткнулся ему в спину.
      — Когда мы поедем? — спросил Сигмунд.
      Маркус посмотрел на него с благодарностью. Он сидел, склонив голову к парте, и со страхом ждал, когда его спросят, где у него растут волосы.
      — В последние выходные мая, — сказал учитель Скуг. — Я подготовил бланк заявления, который вы можете взять для родителей, но надеюсь, поедут все.
      — Главное, чтоб детей не народилось,— пробормотал Райдар, но тут, по счастью, раздался звонок.

*

      Был вечер пятницы, и до отправления автобуса от школы оставалось два часа. И Маркус, и его отец с ужасом ждали похода. Монс знал, что три дня без сына он проведет, постоянно опасаясь, что Маркус утонул в горном озере, заблудился в тумане или свалился в пропасть. Маркус не знал, чего он боится, но стертые ноги казались самой незначительной проблемой. Оба делали вид, будто все в порядке. Так было всегда.
      — И высоко вы подниметесь? — спросил Монс.
      — Да, — ответил Маркус, — надеюсь.
      — До альпийских лугов?
      — Даже дальше, я думаю.
      — Бедняги те, кто боится высоты, — весело сказал Монс.
      — Да уж, — сказал Маркус, — бедняги.
      Маркус никогда не рассказывал отцу, что он до смерти боится высоты. Да и не нужно было, потому что Монс сам боялся высоты, и вместе они никогда не ходили в горы и не забирались на высокие башни. Оба скрывали друг от друга свой страх, но, поскольку оба боялись до смерти, проблем не было. Монс помогал Маркусу собирать рюкзак, пока тот не стал походить на маленького объевшегося слона. Монс вытер со лба пот.
      — Ну, кажется, мы собрали все самое необходимое.
      — Кажется, собрали.
      — Давай еще раз пробежимся по списку, — сказал Монс. — Шерстяные носки, теплое белье, простое белье, рубашки, свитера, шарф, варежки, теплый комбинезон, тренировочный костюм, кроссовки, резиновые сапоги, куртка от дождя, плавки, полотенце, зубная щетка, зубная паста, таблетки от головы, пластырь, градусник, эластичный бинт, рыбий жир, сетка от комаров, фотоаппарат, шашки… Насколько я тебя знаю, ты же сыграешь с мальчиками партию?
      Маркус кивнул:
      — Одну или две, конечно.
      — Компас, пижама, темные очки, запасные очки, солнцезащитный крем, веревка…
      — Веревка?
      — Да, никогда не знаешь, когда в горах может пригодиться веревка. Сухое молоко, спички…
      — Папа, я не курю.
      — Я знаю, Маркус. Просто на всякий случай.
      — На случай, если я все-таки захочу покурить?
      — На случай, если придется разводить костер.
      — А-а.
      — Носовые платки, спрей для носа, шоколад, бинокль, спальник, лопата…
      — Она мне не нужна.
      — Точно? Все равно возьми.
      — Зачем?
      — А вдруг тебе захочется закопаться.
      Маркус серьезно посмотрел на отца:
      — Я уверен, что мне не захочется закопаться, папа.
      — А если вы попадете в пургу?
      — Мы не попадем в пургу. Учитель сказал, что там даже снега нет.
      — Тогда лопата нам не нужна, — сказал Монс с облегчением и дружески толкнул Маркуса в плечо. — Мой сын — покоритель гор.
      Маркус толкнул отца в ответ:
      — Мой самый лучший отец.
      Хотя Маркус и Монс почти никогда не рассказывали друг другу о своих чувствах, они были настоящими друзьями. Маркус не говорил отцу о своих страхах только потому, что понимал — страх заразное чувство. То же самое испытывал Монс. На самом деле они уже давным-давно друг друга раскусили, и это только крепче связывало их.
      Монс помог Маркусу надеть рюкзак.
      — Тяжелый?
      Маркуса зашатало из стороны в сторону, но потом он поймал равновесие.
      — Немного. Может, вынуть градусник?
      Монс засмеялся:
      — Может, напроситься к тебе в носильщики?
      Тон был шутливым, но Маркус знал, что сказано было на полном серьезе. Его тело слегка онемело.
      — Лучше не надо, папа. Я же теперь подросток, знаешь ли.
      — Да, в самом деле.
      — С грудью и критическими днями.
      — Ты это о чем?
      — То есть с волосами и наверху, и внизу.
      — Что?
      Маркус стоял прямо, но его тянуло вниз. Рюкзак весил минимум тонну. Он улыбнулся отцу:
      — В другой раз, папа. В другой раз мы пойдем в горы вместе.
      — Только ты и я?
      — Да, только ты и я, папа, и мы заберемся на самый верх!
      Монс Симонсен улыбнулся. На самом деле оба очень грустили, и оба знали об этом, но никто не хотел говорить о своих мыслях.
      — Договорились, — сказал Монс и снова толкнул Маркуса.
      Тяжеленный рюкзак все-таки опрокинул его на пол. Монс наклонился над сыном.
      — Маркус! Ты не ударился?
      Маркус улыбнулся в ответ:
      — No problem, папаша, но, может, ты мне поможешь донести рюкзак до машины?

      На школьном дворе было весело и шумно, и когда они с отцом вышли из машины, Маркусу показалось, что все сразу уставились на него. Монс открыл багажник, а девочки, говорившие громче всех, вдруг зашептались. В воздухе повисло ожидание. Когда отец захотел помочь ему надеть рюкзак, Маркус незаметно покачал головой. Монс поставил рюкзак на бугорок и обнял Маркуса:
      — Будь осторожен, мой мальчик.
      Он говорил тихо, но Маркусу послышался рокот.
      — У меня есть номер мобильника Скуга, — сказал Монс, — хочешь, я позвоню вечером и пожелаю тебе спокойной ночи?
      — Не звони нам, мы сами позвоним, — пробормотал Маркус.
      Он не обернулся, когда Монс сел в машину, но когда машина завелась, он все-таки обернулся. Он помахал, глядя на заднее стекло, и понял, что отец смотрит на него в зеркало, а одноклассники уставились ему в затылок. Он наклонился над рюкзаком и невдалеке услышал тихий голос:
      — Сейчас последует попытка установить мировой рекорд среди макак по поднятию тяжестей.
      Не получилось. Маркус старался казаться невозмутимым, присаживаясь на корточки и просовывая руки под лямки рюкзака. Затем он попробовал встать, но его потянуло назад. Он уперся коленом в землю, наклонил туловище вперед и медленно встал на ноги. Лицо его побагровело. Кто-то захлопал. Он медленно повернулся, посмотрел в небо и попытался сделать вид, будто он радуется прекрасной погоде. Потом на негнущихся ногах пошел к автобусу, где стояли другие ученики. Он был самым маленьким мальчиком в классе, но у него был самый большой рюкзак.
      — Бинокль взял? — спросил Сигмунд.
      Маркус кивнул.
      — Если вечером будет хорошая погода, я покажу тебе созвездие Возницы, — сказал Сигмунд. — Что у тебя в рюкзаке?
      — Только самое необходимое.
      — Ты что, решил поселиться в горах, Макакус?
      К ним подошел Райдар.
      — А что у тебя в рюкзаке, Райдар? Только зубная щетка и презервативы?
      Райдар не нашелся что ответить, презрительно фыркнул, отошел в сторону и приобнял Эллен Кристину.
      — Он думает, он крутой, но на самом деле труслив, как заяц, — прошептал Сигмунд.
      — Да, похоже на то, — прошептал в ответ Маркус и дал Сигмунду помочь снять рюкзак. Сигмунд не был папой, да и вообще могло же ему быть все равно.
      Они вошли в автобус, и Маркус заметил, что Муна прихватила гитару. Значит, будет общая песня, и получается, что ты будешь делать то, чего совершенно не желаешь, впрочем, так в жизни обстоит с большинством дел.
      Маркус и Сигмунд нашли свободные места в середине автобуса.
      «Четыре часа насильственной общей песни, — подумал Маркус — В окружении врагов».
      В поход отправились два учителя — Виктор Скуг и Карианна Петерсен. Карианна была самой популярной учительницей в школе. Ей еще не исполнилось тридцати, и она чемпионка округа по спортивному ориентированию. Кроме того, она знала массу песен. Скугу было за сорок. Он играл на пианино и пел в хоре. Похоже, выходные будут долгими.
      Муна сидела впереди. Они проехали ровно восемь минут, и тут она открыла чехол с гитарой.
      — Вот наш шофер, — пропела она, — вот наш шофер.
 
Он весел, ловок и хитер.
А если вдруг он не хитер,
Какой же он тогда шофер?
Вот наш шофер, вот наш шофер.
Он весел, ловок и хитер.
 
      — Когда в поход ведут ребят, — начала Карианна Петерсен, сидевшая рядом с Муной, —
 
Они нисколько не грустят,
А если вдруг и загрустят,
Тем только хуже для ребят.
 
      — Подхватывайте, ребята!
      И ребята подхватили:
 
— Когда в поход ведут ребят,
Они нисколько не грустят.
 
      — Твоя очередь, Эллен Кристина, — весело крикнула она.
      — В погожий день, в погожий день, — начала Эллен Кристина.
      И так пошло дальше по автобусу. Один за другим одноклассники начинали стишок, который заканчивался общей песней. Спели про погожий день, про одного спортсмена, про праздники, фотографа, принца, скаута и многое другое. Кто-то рифмовал, кто-то только пытался, но все сочиняли свой маленький стишок. В какой-то момент Маркус заподозрил, что они тайно репетировали. Скоро очередь должна была дойти до него. Он судорожно искал нечто, о чем можно спеть, но его мозг был словно черная дыра. Он с сомнением посмотрел на Сигмунда, который пел:
 
— Вот вам микрон, вот вам микрон,
И в сите не застрянет он.
А если вдруг застрянет он,
Какой же он тогда микрон?
Вот вам микрон, вот вам микрон.
И в сите не застрянет он.
 
      Маркус закрыл глаза и уронил голову на грудь, пытаясь издать храп. Сигмунд толкнул его в бок:
      — Твоя очередь, Маркус.
      Маркус захрапел громче, но не помогло. Сигмунд вцепился ему в руку. Он был лучшим другом, но даже он не мог всего понять.
      — Давай, Маркус! — крикнула Карианна Петерсен.
      Она крикнула из лучших побуждений, потому как была простодушной и верила, что общая песня укрепит дружбу в классе и никто не будет чувствовать себя ненужным. В ее жизни все было слишком хорошо, чтобы она могла понять, что стеснительные могут стать еще стеснительнее, а одинокие еще более одинокими.
      — С автографом… — тихо пропел Маркус сиплым голосом, — с автографом.
      Потом он в ужасе замолчал. Ни одно слово на свете не рифмовалось с автографом. Он закрыл глаза.
      — Замечательно, Маркус, — крикнула Карианна Петерсен в поддержку.
      Особенно его это не поддержало.
      — С автографом, — пробормотал он сипло.
      — Отлично! — крикнула Карианна Петерсен. — С автографом!
      Маркус чувствовал, что теряет сознание.
      — С автографом, — прошептал он.
      Наконец Карианна Петерсен поняла, что ему нужна помощь.
      — С автографом, — пропела она, — с автографом…
      Но и она не могла найти рифму к автографу.
      — Как хорошо с автографом! А если без…
      Она ободряюще посмотрела на Маркуса. Он уперся головой в сиденье перед собой и замер.
      — Без автографа, — пропел Сигмунд, — то, значит, без автографа.
      — С автографом, — нестройно подхватил хор.
      — Как хорошо с автографом!
      Ну вот и все. Могло быть лучше, но могло быть и хуже. Он остался в живых, и еще многие не спели свой стишок, так что до следующей общей песни было много времени.
      — Тупой макак, — запел Райдар, — тупой макак.
 
С мозгами у него никак.
А если вдруг с мозгами как,
Какой же он тогда макак?
Тупой макак, тупой макак,
С мозгами у него никак.
 
      Ни Карианна Петерсен, ни учитель Скуг не понимали, почему среди учеников упоминание макака вызвало небывалое ликование, но то, что настроение снова стало превосходным после неудачного стишка про автограф, было очевидным, поэтому они тоже ликовали, и Карианна Петерсен подмигнула Маркусу, чтобы и он присоединился ко всеобщей радости. Маркус подмигнул в ответ обоими глазами. Тут зазвонил мобильник учителя Скуга. Муна перестала играть.
      — Алле. Да. Что? Да, конечно. Да, все в порядке. Что? Конечно, настроение отличное. Скажу.
      Он сложил мобильник.
      — Это был отец Маркуса.
      Маркус посмотрел на окно и подумал, возможно ли открыть его и выпрыгнуть.
      — Он позвонил пожелать нам приятного пути!
      Слабые аплодисменты раздались в автобусе, Муна снова начала играть, и Пер Эспен запел:
 
— У папы сын, у папы сын
И дня не проживет один.
 
      «Вот теперь я засну, — подумал Маркус. — Если как следует расслабиться, я засну».
      И ему удалось заснуть, прислонившись головой к плечу Сигмунда, который сидел и размышлял о тайнах звездного неба.
      Класс пел свои песни, обменивался впечатлениями от прошлых походов в горы, рассказывал анекдоты, ссорился, ел шоколад и чипсы, рыгал, отгадывал загадки и прикидывал, сколько еще ехать. Маркус был совсем в другом месте. Он был в Голливуде, где ходил от дома к дому в Беверли-Хиллз и собирал автографы. Арнольд Шварценеггер только что пригласил его на бокал овощного сока, но тут автобус остановился. Всё, приехали.

      Смеркалось. Мотель, в котором они собирались ночевать, располагался на высоте тысячи шестисот метров над уровнем моря. На следующий день планировалось подняться еще на семьсот метров к домику Туристического общества. Поход должен был длиться четыре часа, и Маркус решил, пока еще возможно, о нем не думать. Он взглянул на гору — на серо-голубую тень, заслонявшую вечернее солнце. Далеко наверху он заметил несколько белых пятен. Наверное, снег или маленькие ледники с глубокими трещинами. Что бы там ни было, наверняка что-нибудь неприятное, что придется преодолевать без лопаты, которой нет на случай обвала. Существует столько разновидностей обвалов снежных лавин или камнепадов. Не важно, что начнет обваливаться, Маркус был уверен, что он обязательно в этот момент окажется поблизости. Вдалеке кто-то заблеял, очевидно, волк забрался в стадо овец. Ему про это рассказывали. С волками шутить нельзя, а он вовсе и не думал. Он хотел залечь на дно во время всего похода. Глубоко на дно. Теша себя слабой надеждой, что у него может подняться температура и он пролежит весь следующий день в мотеле, Маркус проследовал за остальными в вестибюль, где очень толстая и очень милая дама встретила их и рассказала, что на ужин подадут горную форель и сливовый компот. Мысль о том, что рыбная кость может застрять в горле и его придется спешно транспортировать в безопасную больницу, несколько взбодрила.

*

      Их поселили в двух комнатах. Девочки и Карианна Петерсен ночевали в самой большой, а мальчики и учитель Скуг — в самой маленькой. Тесновато, но, по счастью, никто из мальчиков не взял с собой гитару. И это радовало. За Сигмундом он зашел в спальню и с грохотом уронил рюкзак на пол. Кажется, что-то разбилось. Градусник? Тогда ртуть разольется по рюкзаку. Очень неприятно. Он медленно открыл рюкзак, в страхе, что ртуть прыснет ему в глаза. Насколько он знал, ртуть — очень опасное вещество, распространяющееся повсюду. Нет, не градусник. Кружка, подарок от мамы. Белая кружка, на которой она написала «Маркус» красными буквами. Теперь она раскололась на три больших черепка. На одном было «М», на другом «АРК», а на третьем «УС». Он грустно оглядел осколки.
      — Мир развивается от порядка к хаосу, — рассеянно сказал Сигмунд. — Думаю, ее можно склеить, — добавил он, заметив несчастный взгляд Маркуса. — Можешь взять мою кружку, я буду пить из крышки термоса.
      — Ей почти столько же лет, сколько мне, — сказал Маркус. — Как ты думаешь, это знак?
      Девять из десяти человек либо засмеялись над ним, либо спросили, что он имеет в виду под словом «знак». Только не Сигмунд. Он понял, что Маркус имеет в виду знак того, что он сам скоро разобьется, точно так же как кружка. Задумчиво он посмотрел на осколки.
      — Вряд ли, хотя никогда не знаешь. Лучше быть осторожным.
      — Вот и я так думаю, — ответил Маркус рассеянно и начал раскручивать свой спальник.
      Почти у всех мальчиков были современные спальники. Довольно новые и тем не менее потертые — явный признак бывалых туристов. У Маркуса спальник был старый, тяжелый, серый, слегка сбившийся, да и еще и молнию заедало, зато совсем неиспользованный. Монс спал в нем два раза в течение месяца, когда сам был в молодежном походе уже почти тридцать лет назад.
      — Только мумии спят в таких, — сказал Пер Эспен, которому на Рождество подарили синий супермодный спальник.
      — Да что ты знаешь о мумиях, Пер Эспен? — спросил Сигмунд. — Кроме того, что ты читал в комиксах?
      Пер Эспен не ответил. Он был вторым по росту с конца и знал, перед кем не стоит выделываться.
      Маркус сдался в борьбе с молнией и решил использовать спальник просто как одеяло.
      — Готовы, мальчики? — спросил учитель Скуг. — Все в порядке, Маркус?
      — Да, надеюсь, — ответил Маркус.
      Ни одной рыбной кости в горле у него не застряло, но он почти не ел форель. Тошнота притупляла чувство голода, и он ел ровно столько, чтобы никто не заметил, что он не ест. После ужина все собрались в гостиной послушать инструкции на завтра. После короткой общей песни было велено ложиться спать.
      — Завтра будет длинный день, — сказал учитель Скуг, — времени уже пол-одиннадцатого, и вам всем нужно как следует выспаться. Мы с Карианной останемся и распланируем завтрашний день. Мы придем через полчаса, и в комнатах должно быть тихо.
      После того как отклонили одиннадцать протестов, громко заявленное предложение сыграть в викторину и тихо объявленное сыграть в покер на раздевание, ученики пожелали спокойной ночи учителям и, почистив зубы, забрались в спальники. Карианна Петерсен и учитель Скуг заказали по лимонаду, сели у окна с видом на гору, которую предстояло завтра покорить.

*

      — Шарон Стоун… — шептал Вигго. — У Шарон Стоун груди, как горы. Она снималась в «Плейбое».
      — Мелани Гриффит круче, — пробормотал Пер Эспен, — я бы не прочь затащить ее под одеяло, правда, Райдар?
      — Она замужем за Доном Джонсоном, — сообщил Райдар, — а его под одеяло затаскивать мне совсем не хочется.
      — Да нет же, они развелись, — шепотом возразил Вигго. — По-моему, Мелани Гриффит свободна на рынке, так сказать.
      — Они почти все разведены, — пробормотал Лейф Оге, — они женятся, потом занимаются сами знаете чем, а потом разводятся.
      Родители Лейфа Оге только что развелись, поэтому он был большим специалистом по разводам.
      — Только не Диана Мортенсен, — сказал Сигмунд, — она никогда не была замужем.
      — Точно, — ответил Вигго, — Диана Мортенсен такая симпатяжка. Но, по-моему, она была вместе с Майклом Дугласом.
      — Все были с Майклом Дугласом, — с видом знатока отрезал Райдар.
      — Только не Мелани Гриффит, — сказал Вигго, — потому что она замужем за Доном Джонсоном. Если, конечно, они не развелись, — добавил он на всякий случай.
      — Пол Ньюман никогда не разводился,— сказал Пер Эспен,— он постоянно женат. И мама с папой тоже.
      — Что значит «постоянно»? — спросил Сигмунд.
      — Ну, все время.
      — Со времен Большого Взрыва?
      — С возникновения Вселенной.
      — Заткнитесь! Я хотел сказать…
      — Десять очков Шарон Стоун, — сказал Вигго, — и девять Диане Мортенсен, восемь…
      И пока мальчики из 6«Б» обсуждали, кто из незамужних, замужних и разведенных звезд Голливуда самая сексуальная, Маркус тихо прошептал Сигмунду:
      — Кто такая Диана Мортенсен?
      — Ты что, не знаешь?
      — Нет, только не говори никому.
      — Диана Мортенсен родом из Хортена , но живет в Голливуде. Она играет в «Деньгах и власти».
      «Деньги и власть» были нескончаемой американской мыльной оперой, которую показывали по телевизору каждую среду.
      — Ты что, не видел?
      — Нет.
      — Тут я с тобой солидарен. Паршивый сериал, но он идет сразу после «Безграничной Вселенной». Я видел пару серий.
      — А она… она красивая?
      — Да, ужасно красивая. Но, по-моему, ей живется несладко.
      — Почему?
      — Не знаю. Она выглядит такой грустной. За всем этим гримом. У меня в бумажнике ее фотография.
      — Зачем?
      — Не знаю, — безразлично произнес Сигмунд, — просто случайно.
      — Можно посмотреть?
      — Да, только другим не показывай.
      Сигмунд достал сложенный листик бумаги и дал его Маркусу, который нырнул под спальник и зажег фонарик.
      Диана Мортенсен сидела на краю бассейна. Ее кожа была невероятно белой, волосы выбелены, а губы сияли ярко-красным. Она смотрела на Маркуса большими глазами, такими же синими, как ее бикини. Хотя лицо было повернуто на камеру, она сидела к ней спиной. Она опиралась на руки. Рот был полуоткрыт. Диана улыбалась, но в то же время выражение ее лица было удивленным, немного испуганным. Было видно одну грудь. С другой стороны бассейна стоял здоровый парень в плавках. Он выглядел очень внушительно.
      Маркус сглотнул и погасил свет. Он глубоко вздохнул и снова его зажег. Она по-прежнему улыбалась, но ему показалось, она испугалась еще больше. Сосок на груди был маленьким и красным. Ей было не больше двадцати. Он почувствовал, как рука Сигмунда тянется под спальник.